Текст книги "Пай-девочка"
Автор книги: Мария Королева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
Глава 3
Они были знакомы почти восемь лет и считали друг друга самыми близкими друзьями.
Они были знакомы почти восемь лет и ничего друг о друге не знали.
Том знал, что Джастина зовут Джастином, а Джастин знал, что Тома зовут Томом.
Джастин знал, что Том предпочитает парашюты с маленькой площадью купола, суперскоростные современные парашюты.
Том знал, что Джастин коллекционирует прыжковые комбинезоны.
Пожалуй, и все.
Должно быть, у кого-нибудь из них была семья.
Должно быть, у кого-нибудь из них была интересная работа.
И совершенно точно, у обоих в большом количестве имелись свободные деньги. Ведь парашютный спорт – удовольствие не из дешевых.
Все восемь лет каждые выходные они встречались на аэродроме. За оградой, на которой была прибита внушительных размеров табличка: «Дропзона. Посторонним вход воспрещен», оставалась вся будничная жизнь: сделки, совещания, акции, семейные скандалы, быстрый секс со случайными любовницами, рестораны, клубы, друзья.
По другую сторону ограды существовал только маленький самолет и небо. Голубое, серое, укутанное вуалью мягких мокрых облаков, низкое, розовое, холодное, теплое – не важно. Небо было гостеприимным всегда.
Когда-то, почти восемь лет назад они вместе совершили свой первый прыжок – на самораскрывающемся круглом парашюте, с высоты восемьсот метров.
Почти одновременно выпрыгнули из самолета. Почти одновременно приземлились. И оба пропали – необратимо и навсегда.
Через год у обоих было уже по сто с лишним прыжков.
Через полтора года им разрешили прыгать на спортивном парашюте – так называемом «крыле». В то время они оба бредили групповой акробатикой в свободном падении. Даже создали собственную «двойку» и одно время вполне успешно выступали на соревнованиях, даже международных.
Через несколько лет оба к групповой акробатике охладели. И открыли для себя совершенно новые перспективы свободного падения. Оказывается, в воздухе можно встать на голову и нестись к земле со скоростью почти триста пятьдесят километров в час.
Но в один прекрасный день им надоело и это.
Тогда Том и Джастин увлеклись бейс-джампингом, полулегальной разновидностью парашютного спорта. Бейс – это американская аббревиатура, которая расшифровывается так: здания, антенны, мосты, скалы. Именно с этих высот и кидались вниз головою Джастин и Том. Они ездили в Париж и прыгнули с Эйфелевой башни. Они ездили в Нью-Йорк и прыгнули с Эмпайр стейтс билдинг. Они ездили в Москву и пытались прыгнуть с Останкинской телебашни, но в самый последний момент были задержаны бдительной московской милицией и депортированы на родину.
И сейчас, спустя семь с лишним лет, они по-прежнему каждые выходные встречались на аэродроме. Прыгали – но мало, всего два-три раза за уикенд. Если честно, и Джастину, и Тому было непоправимо скучно. Все высоты покорены, все крепости капитулировали. Остальные парашютисты смотрели на них снизу вверх.
У них было одиннадцать тысяч прыжков на двоих.
Сейчас уже и не вспомнить, кто из них придумал эту игру. Кажется, это случилось осенью, в один из «непрыжковых» промозглых дней. Когда идет дождь, на аэродроме становится невыносимо скучно.
Тогда Том и сказал:
– Слушай, Джастин, мне здесь рассказали одну потрясающую вещь. Где-то в России есть сумасшедшие парашютисты. Они выпрыгивают из самолета без парашютов.
– Но тогда их нельзя назвать парашютистами, – возразил меланхоличный Джастин.
– Нет, ты не понял. У одного из них есть парашют. Огромный, тандемный. Ну, который выдержит двоих. Понимаешь?
– Нет. Они что, прыгают по очереди на тандемном парашюте?
– Дурак! – разозлился Том. – Они выпрыгивают из самолета вместе. На одном из них – тандемный парашют. На другом – ничего. А уже в свободном падении они пристегиваются друг к другу.
– И что? – спросил на всякий случай Джастин, хотя он уже и так прекрасно понял, что именно имел в виду Том.
– Не хочешь попробовать? – осторожно предложил Том. – Парашют будет на тебе.
Джастин заколебался.
– Да брось! – уговаривал Том. – Знаешь, как это важно для меня? Понимаешь, с одной стороны, я не представляю своей жизни без аэродрома! А с другой – мне здесь так скучно! В последнее время и прыгать не хочется.
Джастин промолчал. Что там говорить, он прекрасно понимал Тома. Должно быть, он не раз пожалел о скоропалительном решении. Впоследствии – когда у него мелко-мелко тряслись руки. И сердце глухо трепыхалось в висках, словно пойманный голубь.
Но тогда он не стал особенно раздумывать, а просто коротко кивнул головой.
Уже через несколько часов они сделали первый прыжок.
– У меня колени дрожат, – признался в самолете Том, – и какая-то сладкая тяжесть в паху. Знаешь, так всегда было в университете, перед экзаменами.
Джастин молча смотрел на Тома. Оказывается, Том учился в университете, а он об этом и не знал. Странно.
А ещё было странным видеть Тома без парашюта за спиной.
Джастин взглянул на высотомер (пять тысяч метров), а потом опять на Тома (неестественно бледное, как у утопленника, лицо). И с облегчением подумал, что Том, наверное, спасует, испугается в самый последний момент. В первый и последний раз Джастину вдруг показалось, что они собираются сделать какую-то дикость. Что цена за эту порцию адреналина слишком высока, а риск неоправдан.
По закону жанра Джастин вспомнил о своих детях – у него было трое детей. Старшей дочери недавно исполнилось двенадцать. Она уже пытается красить губы и выпрашивает каблуки.
«Откажусь!» – подумал он и уже открыл было рот, чтобы озвучить это внезапное решение.
Но в этот момент кто-то откинул дверь вверх, и тихий голос Джастина смешался с монотонным ревом ворвавшегося в кабину ветра.
– Поторапливайся, не задерживай других, – закричали ему в спину, и в следующее мгновение Джастин перестал чувствовать твердь под своими ногами.
Он падал вниз, широко раскинув руки, он падал в самой «медленной» позе, на животе, и оглядывался по сторонам, пытаясь найти Тома.
Том должен быть где-то рядом.
Том без парашюта.
Если он немедленно не найдет Тома, тот погибнет.
И в этот момент кто-то изо всех сил дернул Джастина за ногу. Он потерял равновесие и в отчаянии забарабанил ладонями по воздуху, пытаясь нащупать послушный поток. А восстановив равновесие, обернулся и увидел Тома. Тот широко улыбнулся и заговорщицки подмигнул Джастину – мол, а здорово я тебя напугал! Джастин схватил Тома; щелкнул карабин, «медуза» вырвалась из его рук и устремилась вверх. В следующую секунду вдруг стало тихо, Джастин запрокинул голову и увидел красный прямоугольник открывшегося купола.
– Приятель, это супер! – закричал Том, когда они уже приземлились. – Ты даже не представляешь себе. Я почти кончил!
– Да, зато я почти умер. Потому что волновался за тебя. Больше никаких прыжков без парашюта, твердо сказал Джастин.
Но через несколько часов они прыгнули во второй раз. А в следующие выходные – в третий. Через две недели осторожный Джастин наконец решился на эксперимент, и они поменялись местами – теперь парашют был за спиной у Тома.
Они прыгали всю зиму. И весну.
Скоро они стали знаменитыми – парашютисты с других концов страны специально приезжали на их аэродром только для того, чтобы посмотреть на Джастина и Тома.
Однажды Том сказал:
– А представляешь, если мы не сможем поймать друг друга! Меня постоянно гложет эта мысль.
– От кого я это слышу? – хмыкнул Джастин.
Но Том оставался серьезным:
– Нет, ты только представь. Вот представь, что парашют на тебе, и ты меня не поймал. Каково тебе будет, а? Знать, что я сейчас погибну?
– Мне кажется, не стоит об этом говорить. Времени много, к тому же мы прыгаем так не в первый раз.
– И все-таки. Мне было бы жутко. Не знаю, смог ли бы я жить после этого.
– Ну, хорошо, – вздохнул Джастин, – хочешь, дадим друг другу клятву.
– Не люблю клятвы. Это слишком пафосно, – поморщился Том.
– Моя клятва тебе понравится. Давай поклянемся, если случится так, что нас отбросит друг от друга, то тот, на ком парашют, не должен его открывать.
– Ничего себе клятвочка, – Том нервно засмеялся, – знать, что на тебе парашют и намеренно не раскрыть его!
– Но ты же сам сказал, что все равно не смог бы потом жить, если бы так получилось!
– Но я не имел в виду такую страшную смерть.
– Это не страшная смерть. Будет так больно, что ничего не почувствуешь. Страшна мучительная смерть, а не мгновенная.
– Ну ладно. Если ты так хочешь, давай поклянемся. Но надеюсь, ничего такого никогда не произойдет.
– Я клянусь. – Джастин протянул Тому руку.
– Клянусь, – повторил Том и пожал руку Джастина.
И оба они не поверили своим собственным словам, и оба подумали, что едва ли такую клятву можно не нарушить.
– Это было страшно, – вытаращив невозможно синие глаза, рассказывал Генчик, – это известная аэродромная байка. Однажды случилось то, чего они оба так боялись. Том не догнал Джастина в воздухе.
– И что? – затаив дыхание спросила я.
– Он не открыл свой парашют. Они оба разбились. Человек без парашюта и человек с исправной системой за спиной. Представляешь, каково ему было лететь к земле, зная, что в любой момент он может спастись? Только руку за спину забросить и открыть парашют? Но он этого не сделал…
– Неужели это правда?
– Говорят, да, – серьезно подтвердил Генчик.
– И их действительно звали Том и Джастин?
– Да какая разница? Может быть, да, а может быть, и нет. Том и Джастин, Майк и Робер, Гена и Настя…
– Ген, ну зачем ты мне это рассказываешь? – возмутилась я. – Я и так ещё до конца не решила, прыгать мне или нет, а ты…
– Что значит не решила? Я же уже заплатил за твой прыжок! – ответно возмутился Генчик. – А рассказываю для того, чтобы ты почувствовала аэродромную романтику.
– Ничего себе романтика! Два человека разбились из-за собственной глупости! Это что, правда? Правда?
– А ты думаешь, я тебе сказки рассказываю? – обиделся Гена.
– И мы тоже… Мы тоже можем разбиться?
– Дурочка ты. Расслабься и получай удовольствие… Ладно, вот тебе комбинезон, ты одевайся пока, а я сейчас принесу систему. – И ушел.
А я, конечно, крикнула ему вслед: «Можешь не стараться, я все равно уже передумала!» – но он меня не услышал.
Или просто сделал вид.
Работать личной секретаршей Юки было едва ли не сложнее, чем быть личным помощником самого президента. У меня не было ни выходных, ни законного отпуска. Ежедневно монотонное пение будильника обрушивалось на мою голову ровно в восемь утра. Я наскоро завтракала, лихорадочно подкрашивала ресницы и губы (Юка злилась, если я приходила на встречу без макияжа) и неслась на один из подмосковных оптовых рынков. Там, возле Центрального входа, меня неизменно ждала неприветливая пенсионерка, и зимой и летом закутанная в оренбургский платок. Я покупала у нее килограмм сметаны, ловила такси и неслась на другой конец города – отдать покупку Юке.
– Как же ты можешь есть столько сметаны! Между прочим, она ужасно калорийная! – однажды съязвила я, на что Юка невозмутимо ответила:
– Много ты понимаешь! Я её не ем, а делаю из нее маски для лица. Это лучше, чем какой-нибудь супердорогой французский крем.
– А зачем же тогда тебе целый килограмм каждый день?
– Ну, это такая хитрая технология, на пальцах и не объяснишь! Короче, из килограмма получается совсем немного самой маски.
– Ничего себе получается, что я каждым день встаю в такую рань из-за какой-то маски? – попробовала возмутиться я.
– Тебе было бы проще вставать рано просто из-за сметаны? Это нелогично, – усмехнулась она, – и вообще ты же моя секретарша. Ты на меня работаешь, и я тебе плачу за это деньги. – Она посмотрела на свои золотые миниатюрные часики. – Ты знаешь, я уже должна бежать, у меня встреча с фотографом. А ты, Настя, будь так добра, смотайся в центр, поищи для меня книгу Синди Кроуффорд «Как стать моделью». Говорят, вышла такая книга, и мне очень хотелось бы её прочитать.
И я послушно поехала в «Академкнигу». А вечером она сообщила на мой пейджер: «Я устала, срочно выезжай в Северное Бутово, там встретишься с моим фотографом и заберешь у него контрольные снимки!»
Подобный сценарий повторялся каждый день.
Юка капризничала, Юка приказывала, Юка требовала.
Что самое удивительное, сама она нигде, похоже, не работала.
– Слушай, – однажды поинтересовалась я, – ты платишь мне деньги каждый месяц, откуда же ты их берешь? Ты же ничем вроде бы не занимаешься.
Она посмотрела на меня, как митрополит на продажную девицу.
– Я? Ничем не занимаюсь? Ты вообще думаешь, что говоришь?
– Ну… я понимаю, что ты хочешь стать звездой кино или подиума и постоянно занята. Я имею в виду, ты не работаешь! Не ходишь каждый день в офис, у тебя нет трудовой книжки, тебе не надо отпрашиваться в отпуск. Откуда же у тебя столько денег, что ты меня наняла, а? -
Я уже давно успела пожалеть о сорвавшихся словах, потому что Юкино лицо потемнело, у переносицы появились две параллельные морщинки. Я вдруг представила, как она вскакивает со стула и замахивается на меня булавкой от шейного платочка – словно стервозная барыня на нерадивую гувернантку. Я понимала, что она очень разозлилась, но продолжала говорить – чтобы у нее не было лишнего повода обвинить меня в малодушии. – Откуда же у тебя, интересно, столько денег, чтобы нанять меня? В принципе ты и сама могла бы выполнять эту работу!
Я ожидала, что Юка раскричится или просто сухо скажет, чтобы я не вмешивалась не в свое дело. Но неожиданно она улыбнулась. И сразу её лицо преобразилось – разгладился лоб и посветлели глаза:
– Денег? Так у меня же богатый бойфренд, ты что, забыла?
– Ты говорила, что живешь в коттедже в Серебряном Бору с каким-то ужасно знаменитым телеведущим. Кстати, кто он, если не секрет?
– Секрет, – скупо улыбнулась она, – но ты его, конечно, знаешь. Просто мы не хотим афишировать наши отношения. Так удобнее и для меня, и для него. Он дает мне деньги, а я трачу их на свою карьеру. Ты же знаешь, я хочу стать топ-моделью. Её рассеянный взгляд остановился на глади грязновато-белой стены, и я поняла, что Юка мечтает – о сияющих фотовспышках и скандирующих её имя поклонниках.
Да, Юка давно мечтала стать знаменитой фотомоделью. На мой взгляд, шансов у нее было маловато. Нет, вы не подумайте, Юка была очень красивая, просто она совсем не походила на типичных подиумных королев.
Во-первых, она едва ли была выше метра шестидесяти пяти, просто всегда носила высоченные каблуки. Во-вторых, насколько я знаю, высший шик для манекенщицы – это полное отсутствие вторичных половых признаков, Юкина же фигура смахивала на гитару. В-третьих, у нее был крупноватый нос. Конечно, я побоялась бы посоветовать ей заняться чем-нибудь другим – Юка никогда бы не простила мне подобной искренности. Поэтому я, по возможности равнодушно, смотрела на то, как она бьется головой о кирпичную стену – посылает каким-то агентам свои бесконечные фотографии, ходит на кастинги и каждый день измеряет объем своей талии.
Однажды Юка объявила:
– Я буду участвовать в конкурсе красоты!
– Да ты что! В каком же?
– Называется Мисс Спорт! – гордо объяснила она. – Это конкурс красоты среди профессиональных спортсменок. Очень престижно.
– Постой, но ты же не профессиональная спортсменка, – удивилась я.
– Ну и что. Зато у меня есть шикарный бикини. И потом, у настоящих спортсменок знаешь какие фигуры? Сплошные сухожилия и мышцы, никакой женственности, я видела на репетиции. Так что я буду лучше всех, беспроигрышный вариант!
– Интересно, и какой же вид спорта ты собираешься представлять?
– Водные лыжи!
– Ты что, умеешь кататься на водных лыжах?!
– Да что ты пристала, – занервничала она, – разумеется, не умею. Но давно мечтаю научиться!
Юка очень серьезно отнеслась к предстоящему конкурсу. Она посетила парикмахера и стилиста, она купила себе обтягивающее алое платье и блестящее колье из фальшивого золота – на финальный выход.
Она несколько раз побывала в солярии и ежедневно ходила в тренажерный зал.
Правда, потом решила, что у нее осталось слишком мало времени для эффективных тренировок – и записалась на новомодную миостимуляцию.
– Стану скоро как участница шоу «Гладиаторы», – однажды сказала мне она, – и всего-то десять минут в день тратить надо. Новомодная штучка, электрическая стимуляция мышц.
– А это не вредно?
– Вечно ты какие-то гадости говоришь! – отмахнулась Юка. – Я же не всю жизнь так буду, а только пару недель до конкурса… Хотя… – она мечтательно улыбнулась, – я бы и всю жизнь могла. А что, лежишь себе на диванчике, к тебе присоединяют электроды, и начинается самая благодать. Ты лежишь, а мышцы качаются… Вот если бы ещё можно было худеть лежа… Представляешь, лежишь, ешь шоколадный торт и худеешь, худеешь.
Я вздохнула. Юка неисправима.
– Тебе некуда худеть, – совершенно искренне сказала я, – и так уже выглядишь как жертва Освенцима.
А за месяц до финала она почти совсем перестала есть. Я с жалостью смотрела, как она обедает тремя листиками салата и стаканом минеральной воды:
– Скоро от тебя вообще ничего не останется! Ты стала как швабра, и, между прочим, раньше ты мне нравилась гораздо больше!
Юка радовалась этим сомнительным комплиментам.
– Правда? Нет, серьезно, я похудела? – Она становилась перед зеркалом во весь рост, сначала прямо, потом, в профиль. Втягивала и так уже слишком впалый живот. И щеки тоже втягивала, чтобы на лице появились глубокие ямочки, как у Марлен Дитрих.
– Скоро тебя можно будет сфотографировать для Книги рекордов Гиннесса, – мрачно заверила её я. – Первый человек на земле с отрицательным весом.
– Было бы неплохо. Вот и прославилась бы заодно.
– Тебе что, вообще все равно, в каком качестве прославиться?
– А ты не ерничай, – нахмурилась Юка. – Между прочим, тебе-то уж точно не помешало бы сбросить пять-шесть килограммов.
Я взглянула в зеркало и вздохнула. Никогда не была худышкой. А сейчас по сравнению с опавшей с лица Юкой выглядела и вовсе этаким слонопотамчиком. Хотя не могу сказать, чтобы меня особенно раздражало мое зеркальное изображение. Ну, подумаешь, с полнинкой. Это же Юка хочет быть идеалом, а мне-то становиться эталоном совершенно ни к чему. Слишком уж нервное и неблагодарное это занятие – убеждать окружающих в своей собственной идеальности.
А ещё Юка училась «правильно» ходить – расправив плечи, высоко запрокинув голову и размашисто повиливая воображаемыми бедрами.
– Когда я только начинала свою карьеру на подиуме, меня учили ходить по обернутому газетами бревну, – важно рассказывала она. – Это очень помогает держать баланс. А ещё хорошее упражнение – ходить с тяжелыми книгами на голове.
– Или с хозяйственной сумкой, как африканская женщина, – съязвила я. – А что, зато практично. Идешь – в магазин, две руки заняты авоськами, а третью сумку можно пристроить на голову.
– Очень смешно. Если у тебя нет чувства юмора, зачем изображать из себя Бенни Хилла.
– Почему обязательно Бенни Хилла?
– Потому что он такой же толстый, как ты, Настя, – припечатала она.
Но я не обиделась. Обижаться на Юку – занятие неблагодарное. Все равно она сумеет убедить обиженного в собственной правоте. Уж я-то знаю.
Она и меня заставляла копировать походку профессиональной манекенщицы. Не знаю уж зачем. Наверное, ей было не так скучно тренироваться, если рядом вышагивала я. А может быть, на моем фоне она могла чувствовать себя ещё более красивой.
– Юк, мне-то это зачем? – изо всех сил сопротивлялась я. – Для модели я слишком маленькая. И я не собираюсь участвовать в конкурсах красоты.
– Даже если бы и собиралась, кто б тебя взял? – парировала она. – Каждая женщина должна уметь красиво передвигаться. С красивой походкой проще охотиться.
– На кого? – изумилась я.
– Дура, – беззлобно отозвалась Юка, – дура, конечно, на мужчин!
Когда сидишь в стремительно набирающем высоту самолете Эл-410, отчего-то мучительно хочется зевать. Должно быть, этому есть какое-то рациональное медицинское объяснение. Но, если честно, в тот день мне было не до того, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.
Впервые в жизни я поняла, что такое настоящий страх. В сущности, среднестатистическому человеку хоть раз доводится испытать ужас. Страх злостного прогульщика перед надвигающимся экзаменом или детская боязнь темноты – это все не то… Истинный страх – это когда на теле саднящими волнами танцуют мурашки, когда немеют ноги и холодеют ладони, когда хочется заплакать или закричать, но слова оседают в горле, когда ты натянуто улыбаешься и при этом у тебя нервно подергиваются уголки побелевших губ.
Одолженный Генчиком прыжковый комбинезон оказался грязным и огромным. Мне пришлось подвернуть и штанины, и рукава.
Я сидела рядом с Геной и беззвучно проклинала тот час, когда он предложил мне прыгнуть тандем. Почему? Почему я не согласилась на шоколадку или чашку кофе, почему не смогла решительно отказаться, почему в наш разговор вмешалась Юка…
Кстати, Юка сидела напротив меня – в импозантном комбинезоне – черном с ярко-красными широкими полосками на штанинах и рукавах – сшитом на заказ специально для нее. Похоже, она совершенно не нервничала – спокойно поглядывала на высотомер, потом извлекла из потайного кармана губную помаду и меланхолично подкрасила и без того сочные губы. А может быть, она тоже нервничает, просто умело скрывает это от окружающих?
– Неужели ты ни капельки не волнуешься? – не удержавшись, спросила я.
– А ты что, волнуешься, что ли? – рассмеялась она. – Ах, ну да! Наша Настенька вечно нервничает. Она боится тараканов, темноты и незнакомых мужчин. Что уж там говорить о парашютных прыжках!
Ответом на эту милую шутку был многоголосый громкий смех. Это сидящие вокруг нас парашютисты с удовольствием оценили Юки но остроумие – все, кроме Генчика. Тот даже не улыбнулся.
– Лик, ну она же в первый раз прыгает! – серьезно объяснил он, а я почему-то покраснела. – И тебе тоже в первый раз было очень страшно, и мне, и всем остальным.
– Да я просто пошутила, – пожала плечами Юка и отвернулась.
– Не нервничай, – Генчик пожал мою похолодевшую ладонь, – все будет в порядке, гарантирую!.. Внимание, Настя, видишь, лампочки загорелись? Сейчас будут выбрасывать, не стой на проходе!
– Генчик… А может быть, не надо, – побелевшими от волнения губами прошептала я, – может быть, ещё не поздно отказаться?
– Перестань. Замолчи, Настюха, потом ещё благодарить меня будешь.
Первыми из самолета выходят опытные парашютисты.
Я видела, как Юка подошла к двери, быстрым машинальным движением проверила, плотно ли прилегают к лицу специальные массивные очки, потом обернулась, подняла большой палец вверх и шагнула вперед.
Я видела, как воздушный поток швыряет из стороны в сторону удаляющуюся фигурку в черном комбинезоне.
Девятибалльная волна удушающе колючего страха накрыла меня с головой, я теперь была не привычной застенчивой и милой Настей, а одушевленным воплощением самого испуга. Я понимала, что самым лучшим было сейчас твердо сказать: «Нет!» Не будет же Генчик насильно выталкивать меня из самолета!
Но в то же время мне было мучительно стыдно – перед храбро улетевшей вниз Юкой, перед синеглазым Генчиком, к которому я уже была намертво пристегнута огромными карабинами.
И я промолчала.
Я позволила ему подтащить меня к краю, я послушно поджала ноги и скрестила руки на груди.
Все произошло стремительно, словно в классическом голливудском боевике. Разумеется, я зажмурилась изо всех сил и поэтому не видела, как мы отделились от самолета.
А потом небо превратилось в бесконечную американскую горку. Кажется, Генчик говорил мне, что свободное падение продлится недолго, всего сорок-пятьдесят секунд. Он обманул. Там, на земле, сорок секунд считались ничтожно коротким временем. За сорок секунд не успеешь выкурить сигарету, завязать шнурок, подкрасить ресницы… Здесь те же самые секунды были длиннее и важнее самой жизни. Оказывается, за сорок секунд можно вспомнить о себе все – начиная с самого детства. За сорок секунд можно успеть помолиться или выкрикнуть в никуда все известные тебе бранные слова.
Я выбрала второе.
Я кричала, широко распахнув рот навстречу ледяному пространству, я визжала, верещала, вопила – и боялась приоткрыть глаза. Мне казалось, что я останусь здесь навсегда, что больше не будет земли, Юки, аэродромных посиделок вокруг оранжевого костра… Отныне моя судьба – вот этот бесконечный монотонный свист в ушах и агрессивный толкающийся воздух.
Я самозабвенно орала, пока не услышала рассудительный Генчиков голос:
– Настя, Настя! Ты меня слышишь? Хватит орать, я сейчас умру от твоего визга! – Он изо всех сил ударил меня по спине. Больно ударил, но я обрадовалась этой боли и доверчиво обернулась. Ах да, Генчик, мы по-прежнему висим в воздухе, над нами – яркий полосатый купол.
– А что, уже раскрылся парашют? – подозрительно спросила я.
– А то ты сама не видишь! – Генчик смеялся. – Причем давно уже раскрылся, а ты все орешь.
– Слава Богу, – выдохнула я, – как же хорошо, что всё наконец кончилось! Знаешь, а я больше никогда не буду прыгать! – Я говорила и не узнавала свой голос, дрожавший и севший.
– Погоди, пройдет шок, по-другому заговоришь!
– Ни за что!
Через несколько минут мы приземлились. Я ещё не успела поднять на лоб очки и стянуть с дрожащих пальцев перчатки, как к нам подбежала разгоряченная Юка. Она уже успела переодеться и накрасить глаза.
– Ну как! – Юка схватила меня за руки. – Здорово, правда? Теперь-то ты понимаешь, почему я этим занимаюсь?! Теперь будем вместе прыгать, да?
– Ну… я… – я попыталась придумать достойный предлог для отказа, – у меня вообще не очень хороший вестибулярный аппарат. Меня в самолетах всегда укачивает!
– Да врешь ты все! – хмыкнула Юка. – Просто испугалась, наверное!
– Нет!
– Готова поспорить, ты так кричала, что это было слышно даже на земле, правда, Генчик?
Я умоляюще посмотрела на Гену, укладывающего парашют. И снова он почему-то встал на мою сторону:
– Да что ты к ней привязалась, Лика? Она не кричала, а смеялась! Она парашютистка от природы! А вот ты кричала, когда мы с тобой два года назад в первый раз прыгали! Я помню. А потом и плакала ещё, когда уже приземлились.
– Юка плакала? – удивилась я. – Ты ничего не путаешь?
– Плакала – это слабо сказано! Рыдала в голос, весь аэродром её успокаивал.
– Надо же, какой ты злопамятный, – холодно сказала Юка.
– Я. Лика, не злопамятный, просто злой. И память у меня хорошая, – пошутил Гена.
Но она даже не улыбнулась.
А ведь однажды я видела, как она плачет.
Это было два года назад, когда Юка участвовала в конкурсе красоты.
Она так серьезно относилась к этому конкурсу! За день до финала она вдруг вручила мне огромный букет темно-бордовых роз.
– Это мне? – удивилась я, машинально зарываясь лицом в хитросплетенье нежных бутонов. Мне никогда не дарили таких дорогих благородных цветов.
– Не тебе, не надейся, – усмехнулась Юка, – и прекрати их нюхать, ещё помнешь! Завтра на конкурсе ты должна будешь мне их подарить.
Я коснулась ладонью её лба:
– У тебя температура? Зачем это я буду тебе их дарить?
– Это у тебя температура. На конкурсах красоты всем фавориткам дарят цветы. Ты передашь мне их из зала, после первого выхода. Я приму их с легким удивлением, и все обратят на меня внимание.
– Юк, по-моему, ты что-то путаешь, – нахмурилась я, – никогда не видела, чтобы на конкурсах красоты кому-то дарили цветы. Ты же не эстрадная звезда!
– Значит, я буду первой! – Юка немного повысила голос, и я поняла, что она нервничает. – В общем, я не собираюсь с тобой спорить, подаришь мне цветы – и точка!
Я пожала плечами и на следующий день сделала в точности, как она просила.
Конкурс красоты «Мисс Спорт» проходил в одном из модных столичных ночных клубов. Юка достала мне билет за один из лучших столиков, очень близко к сцене. Меня тронула эта забота, хотя, подозреваю, она волновалась больше не о моем комфорте, а о цветах, которые я должна была оперативно доставить на сцену в конце первого выхода.
– Это столик номер четыре? – вдруг услышала я мягкий баритон за своей спиной.
Я обернулась и не поверила своим глазам – в ожидании ответной реплики передо мной стоял Сергей! Стасюк! Ведущий популярного вечернего ток-шоу на первом канале!
Надо сказать, в жизни знаменитый ведущий выглядел ничуть не хуже, а может быть, и ещё лучше, чем на голубом экране. Высокий, дорого одетый, изящно небритый… И потом, у него были такие потрясающие волосы – густые, мягкие, цвета выгоревшей на солнце соломы. Интересно, этот редкий цвет достался ему от природы или здесь не обошлось без таланта опытного стилиста?
– Так я не понял, столик номер четыре здесь?
– О! Да! Разумеется! – Я почувствовала, как по щекам весенним паводком разливается предательский румянец.
Сергей снисходительно улыбнулся и присел на стул рядом со мной.
Наверное, рассматривать в упор незнакомого человека противоречит правилам приличия. Но я ничего не могла с собой поделать. Тем более что раньше никогда в жизни мне не приходилось сидеть на расстоянии вытянутой руки от звезды всероссийского масштаба.
Мой жадный взгляд ловил и запоминал каждое движение знаменитого соседа. Вот он достает из внутреннего кармана миниатюрный портсигар и массивную серебристую зажигалку. С наслаждением закуривает, и тонкая коричневая сигаретка слегка дрожит в его пальцах. Вот он протягивает руку и наливает себе шампанского. Берет с тарелки канапе с красной икрой. Машинальным движением поправляет галстук. Искоса смотрит на меня. И вдруг насмешливо произносит:
– У меня что-то не в порядке?
– В смысле?
– Ну… вы так смотрите, как будто бы у меня испачкан пиджак. Или я забыл смыть грим с правого глаза.
– Нет! У вас все в порядке. Наоборот, вы выглядите великолепно! – Пожалуй, это прозвучало чересчур горячо и страстно. Но ему, похоже, понравилось.
– Рад это слышать. Позволите налить вам шампанского? – Не дожидаясь ответа, он плеснул в мой бокал порцию золотистой шипучки. – Ну, и как вас зовут?
– Настя. А вы Сергей Стасюк, я знаю.
– Это приятно, – ухмыльнулся он, – а почему вы не участвуете в этом конкурсе? Вы никогда не занимались спортом?
– Ну почему, бегала когда-то на лыжах неплохо, – смутилась я, – даже выступала пару раз на окружных спортивных соревнованиях, защищала честь школы.
– Так в чем ж дело?
– Ну… это же… это же конкурс красоты! – бесхитростно улыбнулась я.
– А, понял. Вы считаете себя слишком умной для того, чтобы украсить собой подобные мероприятия! Что ж, всегда приятно встретить красивую и умную девушку. Тем более что это бывает очень редко.
Я не нашла что сказать в ответ. Умная! И красивая?! Он сказал, что я красивая? Он что, действительно так считает или просто решил сделать мне комплимент? Хотя с чего бы это ему делать комплименты едва знакомой собеседнице?
