Текст книги "Пай-девочка"
Автор книги: Мария Королева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Но знакомство с лучшими друзьями – это, наверное аргумент. Случайных девушек не водят знакомиться с лучшими друзьями.
Генчик сказал, что заедет через полчаса, и я бросилась в ванную мыть голову. Наверное, впервые в жизни мне удалось нарядиться и накраситься меньше чем за четверть часа. Обычно на это уходит куча времени Юка и то собирается быстрее. Но в тот раз – всё шло как по маслу. Мне даже удалось с первой попытки разыскать в корзине с чистым бельем целые колготки.
Я докрашивала правый глаз, когда зазвонил телефон. Сначала я даже трубку брать не хотела, но потом подумала – а вдруг это Генчик? Вдруг он приехал пораньше и уже стоит возле моего подъезда? Или наоборот – вдруг он хочет сказать, что вечеринка отменяется? А я тут, как дура, глаза крашу.
Но то была Юка.
– Настя! Как хорошо, что я до тебя дозвонилась.
– Что-то случилось? – подозрительно спросила я.
– Мне очень нужна твоя поддержка… Я тебе не говорила, но сегодня я купила тест на беременность и только что попробовала и…
– И что? – выдохнула я.
– Я беременна, что ещё! – гаркнула она так громко, что мне пришлось отстранить трубку подальше от уха.
– Купи ещё один тест. Это же не стопроцентная гарантия.
– Настя, какой тест! Я сейчас же еду к врачу. Поехали, пожалуйста, со мной.
– Юка. Что за блажь? Воскресенье, вечер. Ни одна клиника не работает. Завтра сходишь. Один день ничего не решит.
– Нет, я не усну, если не буду знать наверняка. И потом, я уже записалась. Одна знакомая дала мне телефон своего доктора, он примет меня дома. Поехали со мной, одна я боюсь.
Я лихорадочно соображала, как поступить. Никогда раньше я не слышала столь истеричные нотки в Юкином голосе. Она явно взволнована, это никакая не приходить, как обычно. С другой стороны… через десять минут возле моего подъезда будет Генчик. Он обидится, если я не пойду с ним на вечеринку. И больше никогда не предложит познакомиться с его друзьями. И потом, возможная беременность – это не такая уж большая проблема. Я понимаю, если бы Юке надо было выдрать зуб или признаться в любви. Если бы она заболела чем-то серьёзным. Тогда я бы без колебаний отложила все свои дела и бросилась бы на помощь.
– Что ты замолчала? Давай договоримся, где мы встретимся. Этот врач, он живёт в самом центре, на Никольской.
– Юка… Это ужасно, но у меня в ванной лопнула труба, – ляпнула я. – Что?
– Труба лопнула, вода хлещет на пол. Я могу с тобой пойти, но позже. Давай часа через два, чтобы наверняка.
– А ты не врешь? – подозрительно спросила она.
– Юка! Что за бред? Если хочешь, приезжай и посмотри сама.
Я прекрасно знала, что никуда она на ночь глядя не поедет.
– Через два часа будет поздно, – вздохнула она. – Я должна там быть уже через сорок минут.
– Мне очень жаль… Может быть, все-таки завтра?
– Ладно, Насть. Я тебе позвоню, как только будет известен результат анализа.
И она отсоединилась. А я стремглав бросилась вниз, к подъезду, на ходу застегивая модный кожаный пиджак. Пиджак мне дала поносить Юка.
Генчик уже ждал меня у подъезда. На нем были строгие черные брюки и черная водолазка с горлышком. Он был похож на романтического киногероя.
– Опаздываем, красавица! – Он чмокнул меня в щечку. – Какие у тебя духи! Новые?
– Это «Кашарель».
Я вспомнила, что духи тоже подарила мне Юка, и испытала легкое угрызение совести. Бедная Юка, едет сейчас в такси на Никольскую, совсем одна. И рядом нет никого, кто мог бы, ободрительно улыбнувшись, сказать что тест ничего не значит, а даже если и значит, то в условиях современной медицины аборт – это безопасно. И рассказать несколько оптимистичных истории о своих некогда забеременевших подругах.
– Почему ты такая грустная?
– Просто устала.
– Здорово мы попрыгали на выходных, да?
– Замечательно. А куда мы едем? Где живёт твой друг?
– Живёт он в Останкино, но давай сначала заедем в магазин, в Манеж. Он, кажется, до десяти работает. Надо купить какой-нибудь подарок.
– У твоего друга день рождения?
– Новоселье.
Он врубил на полную громкость Тома Уэйтса. Том Уэйтс всегда наводил на меня грусть – тот особый вид приятной грусти, когда хочется смотреть на проплывающие за окном дождливые улицы из окна авто. Чтобы в голове не было ничего, кроме мокрого асфальта, в котором отражаются освещенные витрины, раскрытых разноцветных зонтиков и мокрых стен.
В Манеже Генчик уверенно потащил меня на второй уровень. Там был сувенирный отдел, который он особенно любил.
Ненавижу дурацкие сувениры. Фигурки кошечек-собачек, псевдокитайские вееры, золотистые вазоны и пивные кружки с надписью
«Пейте пиво пенное, будет морда здоровенная». А вот Генчик был в полном восторге.
– Смотри, что я нашел, – он протянул мне пепельницу в виде унитаза.
– Какая гадость!
– Почему гадость? По-моему смешно.
– Ты бы ещё купил своему другу пластиковую собачью какашку или искусственный член. Ты знаешь, что я когда-то работала в секс-шопе?
– Наверное, поэтому ты такая сексуальная, – он ущипнул меня за бок.
Иногда я Генчика не понимаю. Иногда мне он кажется дураком. Но, наверное, нельзя так думать о других людях. Иначе приобретешь репутацию задаваки. Как
Юка.
– Юка! – вдруг сказал Генчик.
Я удивилась – неужели у него получилось прочитать мои мысли. Но в действительности дела обстояли куда хуже.
Я глазам своим не верила.
Передо мной стояла Юка собственной персоной. Как ангел возмездия.
Красивая, как всегда. В черных кожаных штанах и плащевой черной курточке.
– Ну, привет, что ли, – сказала она.
И я пробормотала «привет». Юка улыбалась, но глаза её были злыми.
– Как вода? Не залила соседей.
– В чем дело? – вмешался Генчик.
Но мы не обратили на него внимания. Мы стояли друг против друга, как боксеры на ринге.
Полный нокаут.
Я имею в виду своё внутреннее состояние.
Господи, но откуда здесь взялась Юка?! Она же должна была ехать на прием к гинекологу! Почему мне так не везет? Почему мне всегда не везет? Если бы я хотела встретить Юку, если бы, например, я потеряла её адрес и телефон и бродила бы по Москве, мечтая пересечься с нею случайно – то голову даю на отсечение, ничего бы из этого не вышло.
– Юка, я все объясню…
– Не надо ничего объяснять. – Она посмотрела на пепельницу в виде унитаза, которую всё ещё вертел в руках Генчик. – Славная вещица.
Генчик просиял. Мне стало за него стыдно. Юка специально так сказала, чтобы выставить его на смех. Вот видишь, мол, кого ты предпочла моему обществу? Человеку с довольно странными представлениями об эстетике.
– Ладно, нам пора. – Генчик подлил масла в огонь. – Мы идем на новоселье к моему другу.
– Удачи.
Юка хотела уйти, но я удержала её за рукав:
– Юкочка… Что сказал врач?
– А тебе не все ли равно?
– Ты же знаешь, что нет. Извини меня, я просто не могла… Ну, ты же понимаешь… Я все потом тебе расскажу.
– Я уже приехала на Никольскую, но доктор позвонил мне на мобильный и сказал, что задерживается. Чтобы убить время, я зашла сюда. И сразу же увидела тебя.
– Юка…
– Ладно, потом поговорим!
Она улыбнулась мне, махнула рукой Генчику и быстро вышла из магазина.
Поговорить нам так и не удалось.
Юка меня избегала. Придя с вечеринки, я тут же кинулась к телефону. Но Юка включила автоответчик. Ненавижу автоответчики. Почему-то у меня никогда не получается найти с ними общий язык. Я начинаю что-то мямлить, откашливаться. В конце концов, как только удается собраться с мыслями, автоответчик уверенно благодарит меня за оставленное сообщение, обрубив на полуслове.
На следующий день я не выдержала и поехала к Юке. Дома её не оказалось. А может быть, она просто не захотела открывать мне дверь.
Хотя я не могу себе представить, как Юка на цыпочках крадётся чтобы посмотреть в дверной глазок. Скорее бы уж она распахнула двери и сказала бы – да пошла ты к чёрту.
Я чувствовала себя виноватой, я постоянно думала о Юке мне даже было сложно засыпать.
Но встретились мы только в субботу на аэродроме.
– Юка!
Я подбежала к ней, как только увидела её стройную фигурку на старте. Юка была одета в синие мини-шорты, несмотря на октябрь и дождь. Она любила как можно откровеннее обнажать свое тело, которое казалось ей воплощением совершенства.
– Юка, замерзнешь!
– Тебе-то какое дело?
– Юк, ну, я признаю, что поступила плохо. Я виновата, и мне нечем себя оправдать. Поэтому я просто прощу меня простить.
– Посмотрим, – улыбнулась она и тут же миролюбиво поинтересовалась: – Ты в какой взлет пойдешь?
– Кажется, Генчик записал меня в пятый.
– Мило. Я тоже в пятом.
– Юка, а давай прыгнем вместе! Помнишь, как мы прыгали!
Я схватила её за руки, Юкины ладони были ледяными. И неудивительно, угораздило же её разгуливать в шортах в такой мороз.
– Вместе? Милая, но ты совсем не умеешь прыгать. На голову с тобой не встанешь, ничего интересного не придумаешь. Зачем мне тратить на тебя целый прыжок? Прыгни с кем-нибудь из тех, кто недавно закончил АФФ. С Дюймовочкой.
– Ты же знаешь, что Дюймовочка больше не прыгает. Ей страшно.
– Вот-вот, – хмыкнула Юка, – вы два сапога пара.
Я не обиделась. Если Юка пытается меня задеть, значит, я ей небезразлична.
– Юк, а как… ну, ты понимаешь… Врач.
– Не переживай за меня. Все в порядке.
– Ты сделала…
– Я не беременная. Тест соврал.
– Юка! Я же говорила! – обрадовалась я, но она меня уже не слушала.
В самолёте мы сидели рядом. Я всё время пыталась перехватить её взгляд, улыбнуться. Юка иногда снисходительно улыбалась в ответ, и я поняла, что долго сердиться она не намерена. На высоте полторы тысячи метров она даже сказала, что мне идёт мой новый белый шлем. Я обрадовалась, что она наконец обратила на меня внимание, и торопливо защебетала о том, что сначала я хотела купить красный, чтобы шлем был такого же цвета, как и комбинезон, но потом подумала, что во всем красном буду похожа на пожарника, а белый тоже неплохо смотриться. И вообще. Когда я накоплю денег на собственный парашют, то у парашюта этого будет красно-белый купол. Красно-белый, красиво я придумала, да, Юка, да?
На что она спокойно ответила:
– Да у тебя никогда в жизни не хватит денег на собственный парашют.
Я замолчала. Юка наступила на больную мозоль.
Хорошая система стоит не меньше двух тысяч долларов. Конечно, таких денег у меня нет, не было и не предвидится. И так я трачу последние сбережения на прыжки. Ничего себе не покупаю, питаюсь, чем попало, лишь бы в выходные приехать на аэродром. И то, всё это только потому что мне удалось удачно продать шубу. За шубу дали восемьсот пятьдесят долларов, осталось у меня не больше двухсот. В прямом смысле слова – деньги улета ли на ветер.
– Я готова во всем себе отказывать, лишь бы накопить, – вздохнула я.
Юка посмотрела на меня с любопытством. У нее-то, в отличие от моего, всегда водились деньги.
– С каких это пор такая преданность парашютному спорту? Раньше ты, кажется, терпеть все это не могла.
– Ну… – Ты не поверишь, но я перестала бояться, – призналась я, – наоборот, я поняла, что во время прыжка отдыхаю. Это как бы очищение, снятие стресса. Я приземляюсь и чувствую себя новой.
– Так и знала, что ты не скажешь правду, – усмехнулась она. – Если бы не этот тип, ты никогда не стала бы прыгать.
– Возможно, так было в самом начале, но сейчас…
– Не смеши меня! – перебила Юка. – А если он по каким-то причинам бросит аэродром, то и ты перестанешь сюда таскаться.
– Он не бросит, – улыбнулась я, подумав о том, как хорошо, что Генчик не прыгает в этом взлете.
Она надолго замолчала. Но на высоте четыре тысячи метров, когда загорелась желтая лампочка над дверью и выпускающий Димка Шпагин сделал знак первому парашютисту, Юка вдруг обернулась ко мне и сказала:
– Настя, а я ведь тебе соврала.
– По поводу? – Мне было плохо её слышно. – Ты по поводу врача?
– Нет, по поводу Генчика. – Она опустила на глаза свои огромные темные очки.
– А что по поводу Генчика?
– Помнишь, ты спрашивала, не спала ли я с ним? – Юка подошла к двери. Посмотрела вниз, на серые облака. И только потом, лениво улыбнувшись, произнесла: – Я тебя обманула. Я с ним спала.
И улетела вниз, подхваченная воздушным потоком.
Мне вдруг стало жарко. Словно я резко зашла в натопленную парилку. Я почувствовала, как едкие капельки пота танцуют на моей спине. Ноги стали ватными. И я вдруг поняла, что боюсь.
Я боюсь прыгать.
Как я могла сделать почти сотню прыжков?!
Это ужасно. Я больше ни за то, никогда не подойду к краю.
В самолете, кроме меня, оставалась бледная от волнения девчушка, только начавшая проходить АФФ вместе со своими инструкторами. И выпускаюший Дима Шпагин. Сейчас моя очередь прыгать. АФФ – студенты всегда выходят из самолёта последними. Димка нервно махнул мне рукой. Я отрицательно покачала головой. Он покрутил пальцем у виска.
Юка и Генчик оба меня обманывали. Они только притворялись, что ненавидят друг друга. Это был камуфляж, потому что когда-то у них был страстный роман. Жаль, что у меня такое богатое воображение. Я тут же представила себе, как влюбленно он на неё смотрел, и как они смеялись о чём-то своем, и какими были их общие шутки, и как они мечтали об общем будущем.
А потом – о ужас – я подумала – а вдруг он и до сих пор в неё влюблён? Вдруг он сошелся со мной только для того, чтобы быть поближе к Юке?!
– Настя, ты прыгаешь или нет?! Что там у тебя? – возопил Шпагин. Я попробовала улыбнуться и кивнула – мол, всё о'кей, прыгаю. Подошла к краю, приветливо махнула рукой оробевшей АФФ-девушке. И сделала короткий шаг в сторону.
Я хотела прогнуть спину, чтобы лечь в воздухе на живот – это самый простой, основной элемент свободного падения. Я чувствовала себя бессильной сделать что-то сложное. Лишь бы поскорее это за кончилось.
Пелена липкого страха окутала меня с головой. Вот уж не думала, что я могу перестать бояться неба только затем, чтобы через какое-то время ужас начал терзать меня с новой силой. Тело меня не слушалось. Я снова чувствовала себя неопытной и слабой. Я не понимала, где земля, а где небо. Воздушный поток подхватил мое расслабленное тело, похоже, я летела кубарем, спонтанно переворачиваясь с живота на спину. Я хотела взглянуть на высотомер, но не смогла поднести руку к лицу. Рука все время отскакивала в сторону, словно чужая. Внезапно вокруг стало туманно и сыро, и я поняла, что залетела в облако. Это было низкое дождевое облако, а значит, я примерно в тысяче метров от земли. Пора раскрывать парашют. Я снова попробовала прогнуть спину. Дергать за релиз можно, только когда ты лежишь на животе. В противном случае надувающийся купол может запутаться в твоих же ногах.
Я все делала правильно, но какая-то необъяснимая сила продолжала играть с моим телом, словно с мягкой тряпичной куклой. Туман рассеялся, и я увидела землю. Я впервые в жизни видела, как приближается земля – когда ты раскрываешь купол на высоте тысяча метров и выше, это совсем незаметно. Я увидела аэродром и огромную розовую стрелку. Разноцветные купола парашютов были везде. Мое сердце колотилось так, словно я три остановки на всех парах бежала за трамваем. Я поняла, что ничего у меня не получится. Я просто не смогу открыть этот чертов парашют.
Последней мыслью, перед тем как я отключилась, было – на двухстах метрах должен сработать сайперс.
Сайперс, чуткий электронный прибор, автоматически открывающий запасной парашют.
Когда я в последний раз меняла батарейки сайперса?
Я не почувствую ничего. Моё тело, ударившись о землю, подпрыгнет на высоту примерно три метра. Кажется, кто-то говорил мне, что, скорее всего, это безболезненная смерть.
Глава 9
– Настя! Настя!
Голос был где-то далеко, словно мои уши заложены ватой.
– Настя! Ты меня слышишь?!
Это был голос Генчика, я узнала. Ни за что не буду отвечать. Пусть лучше думает, что я в коме. Кажется, я жива. Кажется, у меня ничего не болит.
Я открыла глаза – надо мной был потолок в грязно-желтых разводах. Пахло лекарствами и кислыми щами.
Я лежала на какой – то не слишком удобной жесткой кровати. А надо мной нависли Генчик и незнакомый мужчина в белом халате и очках. С самым что ни на есть озабоченным видом незнакомый мужчина направил мне в глаз луч миниатюрного фонарика. Никогда не думала, что обычный неосязаемый лучик света может причинить такую боль.
Я поморщилась и попробовала встать, но тип с фонариком мягко удержал меня за плечо.
– А вот этого делать не стоит.
– Почему? – У меня окончательно прояснилось в голове. – Я хорошо себя чувствую.
– Это замечательно. Но все равно придется какое время полежать.
– Где я?
– Хороший вопрос. В больнице, в Москве.
– В Москве?! – Я опять попробовала сесть, но вновь была остановлена. – От аэродрома до Москвы не меньше полутора часов. Я что, все это время была в обмороке?
– Тебе вкололи снотворное, – мрачно объяснил Генчик. – Ты слала. Я тебя привез. В коридоре Юка.
Нахлынувшая злость накрыла меня с головой.
– А кто такая Юка? – глупо захлопала ресницами я. – Я знать не знаю никакой Юки.
– Насть, не дури, – поморщился Генчик. – Я все знаю.
– Что ты знаешь?
– Из-за чего ты решила не открываться. Но это глупо. Ты же не только себя подставила, но и весь аэродром. Если бы разбилась, аэродром на какое-то время закрыли бы.
– Я не собиралась разбиваться! – Мой голос зазвенел. – Мне стало плохо! И вообще, не тебе читать мне мораль! Ты спал с Юкой! И ничего мне не рассказал.
Тип с фонариком отошёл и деликатно кашлянул. Потом дернул Генчика за рукав и сказал, что, может быть, не стоит ещё больше меня огорчать, учитывая мое состояние. Генчик отмахнулся от него, как от назойливо гудящего над ухом комара.
– Я не спал с Ликой. Я с ней переспал. Это разные вещи. Это было один-единственный раз, в то время когда я ещё не знал, как тебя зовут.
Кровь пульсировала в моих висках, я почувствовала, как щеки становятся горячими.
– Между прочим, мы с Юкой появились на аэродроме одновременно! Моего имени ты не знал, а с ней умудрился переспать!.. Может быть, ты до сих пор её любишь? Может быть, ты и со мной связался только затем, чтобы быть поближе к ней?!
Генчик шумно вздохнул, хотел что-то сказать, но потом махнул рукой. У него немного подергивалось верхнее веко – я знала, что это дурной знак. Мне уже приходилось видеть, как Генчик злится. Правда, его злость ещё ни разу не была направлена на меня.
Однажды Дима Шпагин без спросу взял его парашют, думая, что Генчик спит. А Гена, как назло, поднялся пораньше и пришёл на старт – записаться на второй взлет. Каково же было его удивление, когда он обнаружил свой купол в небе. Сначала Генчик решил, что это галлюцинация, не надо было вчера мешать водку с абсентом. Но потом прямо перед его носом приземлился веселый раскрасневшийся Шпагин, и все встало на свои места.
Как Генчик кричал! Как он только не обзывал бедного Димку, и Шпагин ничего не мог ему на это возразить – потому что всем известно, что взять чужой парашют – это почти преступление. Парашют у каждого должен быть личным, как зубная щетка.
Тогда у Генчика тоже дергалось левое веко.
– Ладно сделаю тебе скидку на то, что тебе вкололи сильное снотворное, – сквозь зубы сказал он. – Наверное, у тебя немного помутился рассудок.
И он вышел из палаты, хлопнув дверью.
– Не расстраивайтесь, – неуверенно сказал врач, – он просто за вас перенервничал.
– Вы его не знаете. Он не из тех, кто нервничает… Когда я смогу пойти домой? Я хочу домой.
– Боюсь, что на несколько недель вам придётся остаться здесь.
– Недель?!
– Перелом позвоночника. – Он виновато развел руками. – Компрессия плюс скол остистого отростка и небольшое смешение.
Мурашки ледяной волной пробежали по моей спине. «Перелом позвоночника» – это ассоциировалось с чем – то страшным, инвалидными колясками, пролежнями невозможностью ходить. Я осторожно пошевелила ногой. Все в порядке, я не парализована.
– Но я замечательно себя чувствую. Разве так бывает? Может быть, это какая-то ошибка?
– Увы. Нерв не задет, и слава Богу. Но ходить вам всё равно нельзя. И сидеть тоже. Только лежать и только на спине. Ещё я выдам вам специальную надувную подушку. Её надо будет подкладывать под спину, чтобы позвонок распрямлялся.
– Я буду ходить?
– Бегать будете, – улыбнулся врач, – но позже. А пока вам придётся полежать. Как минимум недели две.
Я вздохнула. Две недели – это терпимо. Кто знал, что эти две недели растянутся почти на целый месяц?
– Скажите… А что насчет прыжков?
– Каких прыжков?
– Ну, я же занимаюсь парашютным спортом.
– Ах да. О прыжках можете забыть. Такие нагрузки вам вредны. Я бы даже сказал, недопустимы.
Я обреченно кивнула. Без Генчика, без Юки и без прыжков будущее казалось бесперспективным. Врач задавил меня пообещать, что я больше никогда не буду прыгать с парашютом. Нс понимаю, зачем ему понадобилось мое обещание именно в тот момент. Но мне было все равно, и я пообещала.
Для того чтобы через полгода всё равно поступить по-своему.
В тот же день меня определили в палату – это была довольно уютная светлая комната с двумя койками, одну из которых занимала симпатичная брюнетистая девушка по имени Аннет (ее мать была француженкой, об этом Аннет поведала мне на первой же минуте знакомства. Видимо, она очень гордилась своими французскими корнями. Наверное, я на её месте тоже гордилась бы. Быть полуфранцуженкой – это пикантно).
«Хорошо, что меня не подселили к какой-нибудь крехтящей старушке», обрадовалась я, решив, что с Аннет будет в любом случае веселее, даже если она вдруг окажется стервой или истеричкой.
Но, кажется, моя соседка по палате была девушкой приятной.
– Привет, – заулыбалась она, глядя как санитары перекладывают меня с каталки на кровать. – А я здесь уже неделю лежу. Что с тобой случилось?
Я ещё не привыкла к больничным нравам – вместо тривиального «как дела?» здесь спрашивали о твоем диагнозе.
– Я парашютистка, – не без гордости сказала я.
– Ух ты! Здорово! Я всегда мечтала прыгнуть. Но это опасно?
– Не думаю. Хотя, наверное, я не лучшая реклама.
Аннет рассмеялась, её смех был звонким и заразительным.
– А я упала вместе с лифтом в шахту, – весело сказала она.
– Как это?
– Вот так. Оборвался трос. Со мной в лифте был мужик. Он мне сказал – ты, главное, прыгай. Я и начала прыгать. Мы пролетели девять этажей. Мужику – как с гуся вода, а у меня вот – позвоночник. Весело, да?
– Вообще-то нет, – вздохнула я.
– Да ладно, расслабься. Привыкнешь. Здесь не так-то и скучно. Будем с тобой болтать. Хорошо, что мы в одной палате, да?
Целыми днями мы с Аннет разговаривали.
Мы были знакомы всего неделю, но знали друг о друге больше чем ближайшие родственники. А чем ещё можно заниматься в больнице? Читать – не слишком-то и удобно.
Сидеть нам было нельзя, приподнимать голову – тоже. Руки с книгой быстро затекали – много не почитаешь. У Аннет был, правда, тетрис. Но он надоел мне через два дня, наверное, я просто вышла из возраста электронных игр.
Аннет рассказывала о своих любовниках. Я рассказывала ей о Генчике.
– Неужели у тебя никого, кроме него, не было? – изумлялась она.
И мне хотелось соврать ей что-нибудь красивое. Например, пересказать от своего имени какую-нибудь из фирменных Юкиных историй. О влюбленном сирийском миллионере, который верблюда подарил. О калифорнийском владельце личного самолета, который на высоте две тысячи метров отдал мне руль (или в самолетах это называется штурвал?).
Жаль, что я совсем не умею врать.
– Один, – вздохнула я.
Я ожидала, что Аннет начнёт меня высмеивать. Юка бы точно на её месте начала. Сказала бы, что я недоразвитая, что я синий чулок – в общем, придумала бы что-нибудь обидное и хлесткое.
Но Аннет, тихо вздохнув, сказала:
– Вот это любовь! Я тебе даже завидую.
Я поперхнулась:
– Это ещё почему?
– Потому что мне тоже хотелось быть такой вот тургеневской девушкой. Пушкинской Татьяной. Анной Карениной. – Она мечтательно улыбнулась. – Я лишилась девственности в тринадцать лет.
– В тринадцать лет я ещё играла в куклы.
– И я тоже! Представляешь, я тоже играла в куклы. Что не помешало мне совратить старшеклассника. Вернее, позволить ему совратить себя.
– Какая разница? Сейчас это значения не имеет. Я, наоборот, всегда мечтала быть роковой.
– Быть роковой гораздо проще, чем пай-девочкой, – заметила Аннет.
– Не знаю… Но мужик у тебя красивый, вдруг расхохоталась она. – Выходит, не зря ты его столько времени ждала.
Я самодовольно улыбнулась. Я и сама всё ещё замирала от восторга, когда Генчик заглядывал в нашу пропахшую больничными щами палату. Синеглазый, загорелый, с растрепанными черными волосами!
Все медсестры пытались строить ему глазки.
– Ты его ревнуешь? – спросила Аннет.
– Не знаю. Немного.
– Я бы на твоем месте изошлась вся. Мой любимый меня почти бросил. Мы должны были ехать в отпуск, я тебе говорила.
А потом со мной это случилось. И он уехал один. Я уверена, что он заведет десять курортных романов. Он всегда был падок на баб.
– Зачем же тебе нужен такой бабник?
– Сама не знаю. Разве мы сами выбираем тех, кто нам нужен? Мне вот, например, никогда не нравились положительные мальчики. Мне с ними скучно.
Я подумала и согласилась с Аннет. Порочные герои всегда привлекательнее прилизанных отличников.
– Слушай а что это за шпала все время к тебе приходит? – спросила вдруг Аннет. – Приходит и молчит?
– Это моя подруга, – нехотя объяснила я.
– Ничего себе подруга! Чего ж вы не разговариваете совсем?
– Долгая история!
– А я никуда не спешу, – усмехнулась она и, вздохнув, добавила: – К сожалению.
– Расскажу в другой раз. Нет настроения.
– А она красивая. Что-то в ней есть.
Я отчаянно скучала. Молодая и полная энергии, я была вынуждена лежать на опостылевшей кровати, лежать на спине, изредка переворачиваясь на бок и на живот.
Самое ужасное – первая половина дня. В первой половине дня ко мне почти никто не приходил.
Я не могла спать долго. Да и потом, Аннет просыпалась в половине седьмого и начинала кряхтеть. Ей было всего двадцать пять, но кряхтела она не хуже древней старушки. Такое впечатление, что для нее это был такой интеллигентный способ привлечь внимание окружающих. Она вздыхала, иногда принималась деликатно покашливать.
Я сто раз просила её вести себя тише по утрам, но она недоумённо вытаращила на меня свои оленьи глаза – тарелки. Когда она пыталась изобразить удивление, её глаза выглядели огромными, как у марсианки из кино.
– А я разве шумлю? Я даже не говорю ничего…
– Ты кашляешь и громко дышишь. – Я понимала, что моя претензия звучит преглупо. В самом деле, не может же она и вовсе не дышать.
Аннет обижалась.
– Уж и кашлянуть нельзя. Когда к тебе ходят толпы обкуренных парашютистов, я ничего не говорю!
Между тем ко мне уже давно не ходили никакие толпы. Первые недели две – да. Все приходили – и Жорик с Кисой, висящей на его руке, и Димка Шпагин. Приходили даже те, с кем на аэродроме я не была особенно дружна. Мне приносили фрукты и парашютные журналы. Киса незаметно сунула мне под подушку плотно забитый косячок. Ненормальная – где я могла его выкурить? Не могла же я курить марихуану прямо при Аннет! А выйти из палаты я тоже не могла.
Поэтому косячок я передарила Генчику, и он был весьма рад.
Они приходили всё реже и реже. Видимо, сочли, что дружеский долг исполнен.
Остались только Генчик и Юка. Юка приходила почти каждый день, но я не желала с нею разговаривать. Она заглядывала в палату и молча вешала на спинку моей кровати пакет с разными вкусностями. Она не жалела денег на экзотические блюда – в заветных пакетиках я находила и суши из японского ресторана, и дорогие шоколадные пирожные из кофейни. Мне нравилось смотреть на эти продукты, каждый раз я заглядывала в мешочек с трепетным предвкушением ребенка, который разворачивает рождественский подарок.
Но ничего из принесенного Юкой я не ела. Что-то отдавала Аннет, что-то – больничным нянечкам. Все они считали меня чудачкой, а я предпочитала давиться больничными супами и кашами.
Генчик приходил несколько раз в неделю. Я никогда не знала о его визите заранее, поэтому ждала его всегда. Каждое утро я не ленилась причесываться и подкрашивать ресницы. Пусть он видит, что я красива даже, когда у меня сломан позвоночник.
Аннет называла меня чокнутой.
– Ты бы ещё платье вечернее нацепила, – смеялась она.
– И нацепила бы. Только, боюсь, это будет нарочито выглядеть.
– Очень его любишь, да?
– Разве можно его не любить!
– Он красивый.
– Еще бы.
– Знаешь, Настя, я немного тебе завидую.
– Почему? – удивилась я.
Мне вспомнилось, как Дюймовочка однажды сказала, что она мне тоже завидует. И Дюймовочка, и Аннет были гораздо красивее меня. Разве красивый человек может завидовать некрасивому?
– Я вот не люблю никого до такой степени, чтобы краситься в больнице. Знаешь, я здесь совсем опустилась. Иногда мне бывает лень причесываться. Я смотрю, как ты красишь ресницы, и вдруг вспоминаю, что уже три дня не чистила зубы.
– Хочешь, я буду тебе напоминать?
– Я прекрасно помню, – засмеялась она, – только зачем мне чистить зубы, если я всё равно ни с ком не целуюсь.
Я промолчала. Мне даже стало немного стыдно за то, что Генчик любит меня и приходит в больницу так часто, а любовник Аннет в это время потягивает слабоалкогольный коктейль, сидя у лазурного бассейна в какой-нибудь жаркой стране.
А вообще, мне бы хотелось, чтобы он чаще приходил. Он оставался у моей постели не больше пятнадцати минут. Коротко и возбуждено рассказывал о том, что происходит на аэродроме. Спрашивал, как мои дела. Потом он целовал меня в нос и убегал – веселый, красивый.
Сначала он приходил три раза в неделю, потом – два. А однажды я поняла, что не видела его уже почти десять дней.
Зато ко мне пришла неожиданная посетительница.
Генчикова бывшая жена.
Я её сразу узнала. Кажется, её звали Оксаной.
– Привет, – сказала она, усаживаясь на краешек моей кровати, – я принесла тебе шоколадку.
– Спасибо… Ты ко мне?
– А, что незаметно? – усмехнулась она. – Я просто живу в этом районе.
Услышала, что с тобой произошло, и решила заскочить.
Я выжидательно молчала. О чем я могла с ней поговорить?
– Ну, как твоя любовь.
– Очень хорошо. А что?
– Он не приходит, да?
– Слушайте, зачем вы пришли? Настроение мне портить? И так у меня все плохо, да ещё и вы?
– Значит, не приходит, – констатировала она. – Ты меня извини, девочка. Наверное, я и правда не должна была приходить. Поступила, как сволочь, но ничего поделать не могу. Мне надо знать.
– Зачем? Вы все ещё его любите?
– Какой бред! – криво усмехнулась она. – Конечно, нет. Но признаюсь честно, обида осталась. Так меня никто не обижал.
– А я-то тут при чем?
– Мне надо знать, действительно ли он такой черствый или дело во мне? Может быть, это я сама была виновата? Что-то сделала не так? Признаюсь честно, когда я увидела вас на аэродроме, меня это задело. Он так нежно на тебя смотрел, так обнимал, мне показалось, что он в тебя влюблен.
