Текст книги "Пай-девочка"
Автор книги: Мария Королева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Машинально я достала из сумочки пудреницу и уставилась на собственное отражение.
Вообще-то выглядела я совсем неплохо, особенно в полутьме ночного клуба. Дорогая золотистая пудра (Юкин подарок) сделала мою кожу гладкой и сияющей, умело подведенные зеленоватыми тенями глаза блестели, к тому же мне очень шли новые серебряные сережки грошовые, на Арбате купленные, но такие изящные и оригинальные.
В тот момент, когда я размечталась об общем будущем скромной серой мышки Насти и блестящего телеведущего Сергея (неплохая история о современной золушке, правда?), на сцене зажегся свет и появились участницы конкурса в бикини.
Разумеется, Юка была в первых рядах.
Юка, моя высоченная Юка, была среди прочих конкурсанток самой маленькой. Наверное, все остальные были профессиональными манекенщицами. А может быть, и баскетболистками – конкурс ведь назывался «Мисс Спорт».
Сергей Стасюк на минуту отвлекся от меня, чтобы взглянуть на сцену, и…
Я сразу поняла, что произошло. Достаточно было посмотреть на его вытянувшуюся физиономию – Боже, какой глупый вид у плененных чьей-то красотой мужчин.
– Кто эта девушка? – прошептал он. – Ты не знаешь, нет?
– Какая именно? – угрюмо переспросила я.
Хотя могла бы и не спрашивать. И так ясно, что он имеет в виду Юку.
Мою Юку.
Черт бы её побрал.
– Вон ту, в серебристом купальнике!
– Это моя подруга, – объяснила я и на всякий случай добавила: – Но она почти замужем.
Это была чисто женская миниатюрная подлость, сама Юка уж точно так бы поступила.
– Почти не считается! – весело воскликнул Сергей и залпом выпил целый бокал шампанского.
Конкурсантки, красивые до неприличия, принялись по очереди выходить к микрофону и рассказывать о себе.
– Меня зовут Лена, я представляю художественную гимнастику, – бодро объявила очередная орясина, которая, видимо, не брала в расчет тот факт, что профессиональные художественные гимнастки миниатюрны, точно фарфоровые статуэточки.
– Меня зовут Таня, я с детства занимаюсь бальными танцами. – Рыжая кудрявая девица, напоминающая раннюю Николь Кидман, вильнула попой, и зрители-мужчины одобрительно зааплодировали.
– Я Катя, чемпионка Москвы по гребному слалому.
– Лина, конный спорт.
– Валерия, рафтинг.
– Соня, занимаюсь спортивным моржеванием.
– Анжелика, – томно протянула Юка и надолго замолчала. Все удивленно её рассматривали. Она выставила вперед одну ножку, потом погладила себя ладонью по бедру. И наконец закончила фразу: – Водные лыжи. Занимаюсь водными лыжами потому, что люблю скорость, ветер в лицо и… загорелых мужчин-инструкторов.
– Ну и девка! – восхищенно прошептал Стасюк. – Я буду за нее болеть. Надо же, давно такого не встречал. Динамит!
Девушки удалились за сцену сменить костюмы.
– Она мастер спорта? – спросил меня Сергей.
– Она вообще ни разу на водных лыжах не каталась, – мстительно проинформировала его я. – Я думаю, что все эти конкурсы – просто профанация.
– Ну, не знаю, не знаю, – нахмурился он.
Следующие полчаса Сергей Стасюк глаз не мог от сцены оторвать.
Конкурсантки появились вновь, на этот раз в вечерних платьях.
На Юке был умопомрачительный наряд – пышная юбка в стиле эксцентричной Вивьен Вествуд и миниатюрный топ. Она была похожа на исполнительницу танца живота. Красивая, ох красивая! Я и не сомневалась, что именно она выиграет. Да у нее на лбу было написано – королева красоты.
Юка выбыла в третьем туре. Выбирали пятерку финалисток. Она заранее примерила снисходительную улыбку победительницы. Когда ведущий не назвал её имени, я подумала, что здесь какая-то ошибка. А у неё даже лицо изменилось. Правда, она быстро сумела взять себя в руки. И снова заулыбалась – но уже не так ослепительно, как минуту назад.
Я за неё расстроилась.
Через четверть часа Юка спустилась в зал и присела за наш столик. На ней было вечернее платье цвета перезрелой сливы. Она была ярко накрашена и выглядела возбужденной и хорошенькой.
– Там один блат, – сказала она, наливая себе полный бокал шампанского.
Сергей Стасюк смотрел на нее во все глаза.
– Все равно вы были самой красивой, – сказал он, поймав её занесенную над вазочкой с конфетами руку. – Я за вас болел, и ваша подруга… ммм…
– Настя, – угрюмо подсказала я.
– Да, ваша подруга Настя тоже.
– Очень приятно, – вкрадчиво улыбаясь, поблагодарила телеведущего Юка.
Знала я эту её улыбочку. Улыбка хищницы, приметившей беззащитную жертву. В роли жертвы – разумеется, Сергей Стасюк. Я одновременно восхищалась ею и немного завидовала. Я бы так никогда не смогла. Вот это Юка! Я просидела в обществе красавца-телеведущего почти час, а он даже имени моего не запомнил. А Юка только появилась – и вот он уже суетится, подливая ей шампанское и придумывая изощренные комплименты.
– Анжелика, а вы манекенщица?
– Да, – с достоинством подтвердила она. – И актриса.
– А никогда не хотели попробовать себя на телевидении?
Я заметила, что её глаза зажглись, как елочная иллюминация, но Юка была слишком опытна, чтобы сразу показать свою заинтересованность. Она пренебрежительно улыбнулась и передернула остренькими, обсыпанными блестками плечами.
– Ну, не знаю. Телевидение – это мишура. Однодневный продукт. Мне всегда хотелось быть причастной к вечному искусству.
– А то я подумал, что мог бы и посодействовать…
– Впрочем, в качестве ведущей попробовать можно, – быстро переиграла она.
– Думаю, вы бы идеально подошли. Оставьте свой телефон, и я организую пробы. Я вам тоже свою визитную карточку дам.
– Когда я могла бы приехать в Останкино? – деловито уточнила Юка, которая не любила бросать такие разговоры на полпути.
– Думаю, прямо на следующей неделе.
И они принялись оживленно обсуждать предстоящие Юкины пробы. Я поскучнела – они оба вели себя так, словно меня за столом и вовсе не было. Несколько раз я попробовала вступить в разговор, но Юка виртуозно меня игнорировала. Если бы в данной дисциплине проводились соревнования, то Юка стала бы мастером спорта международного класса по художественному игнорированию собеседника.
Поэтому я скучала и бездумно смотрела по сторонам. На сцене продолжался конкурс. Три финалистки танцевали в вечерних платьях. Все три красавицы были высоченными и длинноволосыми, издалека они могли сойти за однояйцевых близнецов. «Зачем выбирать в финал девушек одного типажа?» – недоумевала я. Конечно, все они были по-настоящему красивыми, но в них отсутствовала индивидуальность – их правильные лица были кукольными, а глаза – глуповатыми. Юка по сравнению с ними смотрелась куда более эффектной.
– А сейчас наконец мы огласим имя победительницы! – прокричал в микрофон ведущий.
Он неловко зашуршал конвертом, три шпалы нервно вытянули шею, словно хотели из-за его спины прочитать заветное имя королевы красоты.
– Итак, Мисс Спорт, самая красивая девушка – Алла! Конный спорт! Поприветствуем новую королеву, самую сексуальную спортсменку' России!
Одна из трех одинаковых красоток радостно завизжала и бросилась вперед, слегка пошатнувшись на неудобных каблуках. Её огорченные близняшки кривили губы ей вслед – наверное, они пытались продемонстрировать радость за победившую подружку. Но получалось у них плохо – не улыбка, а гримаса какая-то. По-моему, тех, кто участвует в подобных конкурсах, надо учить не шагать по сиене, виляя бедрами, а красиво проигрывать. Продолжать ослепительно улыбаться, даже если ты и не услышала своего имени в списке финалисток. А не гаснуть сразу же, точно перегоревший светильник.
А победительнице все было нипочем. Она стояла на самом краю сиены, в ярком световом пятне, на её голову нахлобучили вульгарную корону из самоварного золота, украшенную искусственными камнями. Видимо, этот головной убор был достаточно тяжелым, потому что красавица придерживала его рукой.
Юка тоже обернулась к сцене, чтобы посмотреть на ту, которой достался столь желанный ею титул. Какое у нее в тот момент было лицо! Хорошо, что она находилась не на сцене, вместе с другими участницами конкурса, а в темном зале.
Юка побледнела и даже как-то подурнела, её глаза были темными и запавшими, как черные дыры, плотно сжатые губы смотрелись неаппетитно узкими.
Она ненавидела победительницу. Мне стало даже жаль коронованную шпалу. В данный момент её ненавидит как минимум двадцать человек – все оставшиеся ни с чем конкурсантки.
Кто-то из них как ни в чем не бывало улыбается, кто-то даже поздравляет, но в глубине души все они её люто ненавидят. И все будут перемывать ей косточки за её спиной. Убеждать друг друга в том, что победительница страшная и глупая. Так стоило ли так упорно стремиться к этой победе?
Юка отвернулась и притворилась, что она увлечена разговором со Стасюком. Но я-то видела, что мысли её были далеко.
Не знаю, зачем я это сказала. Я ведь не стерва, отнюдь не стерва. Так могла сказать Юка, если бы я не выиграла в конкурсе красоты. Может быть, я просто обиделась на нее? За то, что она так бесцеремонно выключила меня из разговора с телеведущим, который, между прочим, тоже мне нравился.
Итак, я сказала:
– Какая же она красивая, эта победительница! Никогда не видела такой потрясающей красавицы.
Юка дернулась, словно её током ударили:
– Что? Уж не имеешь ли ты в виду эту корову в короне?
– Считаешь, что она корова? – нахмурилась я. – Что ты, она выглядит блестяще. Она достойна этого титула.
В первый момент Юка растерялась, но, как обычно, быстро взяла себя в руки. Её блестящие от перламутровой помады губы искривила презрительная усмешка.
– Я всегда знала, что у тебя нет вкуса, Настя, – усмехнулась она, – эта девица просто никакая. Я же видела её за кулисами, без косметики. В ней нет индивидуальности, она не яркая, она как Барби.
– Тогда почему же выбрали именно её? Значит, у всего жюри тоже нет художественного вкуса?
– Потому что она спит с генеральным спонсором, рассмеялась Юка, – потому что она сориентировалась первой и сразу к нему примазалась. Все было известно с самого начала.
– Зачем же ты участвовала в этом конкурсе, если знала все с самого начала?
– Потому что не была уверена до конца, – мрачно ответила Юка, и я поняла, что все-таки перегнула палку. – Мне надо в туалет.
И она ушла, громыхнув стулом. А Сергей Стасюк укоризненно на меня посмотрел:
– И зачем ты это сделала?
– Что?
– Обидела подругу?
Я с любопытством взглянула на него. Издевается он, что ли? Неужели он не заметил, что подруга эта битый час пыталась побольнее задеть меня?
– Я не хотела никого обидеть.
– По-моему, тебе надо догнать её и извиниться. Анжелика расстроилась.
– А по-моему, мы с ней разберемся сами!
– Нельзя быть такой грубой, – улыбнулся он. – Твоя подружка плачет, а тебе все равно. Догони её.
Я вздохнула. Юка плачет? Он просто плохо знает мою подругу. Юка и слезы – два несовместимых понятия. Я ни разу не видела её плачущей. Она могла стукнуть кулаком по столу или уйти, хлопнув дверью, или даже украсить свою речь громким матерным словом. Но плакать… Нет, плакать Юка бы не стала никогда.
И все же я поплелась за ней в туалет.
Я нашла её в одной из кабинок. Юка сидела на крышке унитаза и нервно грызла ногти.
В руках она нервно комкала бумажную салфетку. Её лицо немного распухло, нос покраснел, по щекам «плыла» тушь. Я ошиблась. Юка действительно плакала.
И в тот момент, когда я увидела её страдальчески искривленные губы и злой блеск в глазах и размазанную губную помаду, – в тот самый момент я её и простила.
– Юкочка! – я втиснулась в кабинку и на всякий случай прикрыла за собой дверь. – Юкочка, ты меня прости!
– Отвали, – грубо велела она. – Не мешай мне. не видишь, что ли, что мне хочется побыть одной?
– Юка, умойся и пойдем в зал. Там Стасюк только о тебе и говорит.
– Правда? – самодовольно вскинула подбородок она. – Ничего, пусть подождет.
– Он говорит, что ты самая красивая девушка на этом дурацком конкурсе. Черт побери, Юка, я тоже так считаю.
– Неужели? Почему же тогда расхваливала ту уродину? Специально?
– Юка, ну ты пойми… – залепетала я. – Ты тоже так себя со мной вела… И ты выключила меня из разговора. И вообще… Я бы тоже хотела поучаствовать в таком конкурсе…
Я ненавидела себя за то, что говорила ей это. Я не должна была такого говорить. Во-первых, это унизительно. А во-вторых, никогда в жизни я не хотела участвовать ни в каких конкурсах.
Но остановиться я не могла. Хотя и знала почти наверняка, что Юка сейчас скажет что-нибудь вроде – не смеши меня. И так далее.
– Не смеши меня! – сказала Юка. – Ты и конкурс красоты. Невероятно.
– Ты выглядела такой самодовольной… Вот я и решила так сказать. А на самом деле та девица, конечно, безликая по сравнению с тобой.
– Я выглядела самодовольной? Какая наглость! всплеснула руками Юка. Но слезы се мгновенно высохли. – Да, я самодовольная. Потому что у меня есть повод гордиться собой. В отличие от некоторых.
Юка поднялась с унитаза и оправила юбку – она сделала это с таким достоинством, словно унитаз был золоченым троном.
– Ты не догадалась захватить с собой мою сумочку?
– Нет. Но я могу принести! – засуетилась я.
– Принеси, будь добра. Там расческа и косметика. В конце концов, это из-за тебя я так выгляжу. А я пока умоюсь.
– Да, я мигом!
И я умчалась за Юкиной сумочкой.
А она склонилась над раковиной и набрала в ладошки прохладной воды.
Я ещё раз обернулась.
Она уже успокоилась, но в зеленых глазах по-прежнему стояли слезы. И на щеках алел некрасивый румянец. Она была на саму себя не похожа.
Это был единственный раз, когда я видела Юку плачущей.
Она не плакала никогда.
Она не плакала даже спустя несколько лет, когда я её убивала. Впрочем, в тот момент я не видела её лица. Я не знаю, как выглядела Юка перед самой своей смертью. Но уверена, что она не плакала, я могу поспорить на миллион.
Но не будем забегать так далеко вперед.
Глава 4
Генчик. Самый красивый мужчина на целом свете. Ну, может быть, с целым светом я и переборщила, но уж в том, что он самый красивый мужчина на нашем аэродроме, я уверена на все сто.
Иногда я исподтишка за ним наблюдаю.
Как он смеется. Смеется он часто. Как он что-то рассказывает своим друзьям. Как он ловко забивает косячок и, прищурив один глаз, прикуривает, а потом выпускает в потолок колечки дыма. А потом говорит – хорошая трава. Или наоборот – трава дрянь! Как он кокетничает с аэродромными девушками.
Нравы аэродрома достаточно свободны. Во время субботней вечеринки тебя могут зажать в углу и поставить на шее фиолетовый засос – и это не будет значить ровно ничего. Это шутка. И один из главных «шутников» такого рода – мой Генчик (с каких это пор я так по-свойски называю его «мой»?!).
Единственная отрицательная черта нашего аэродрома – это изобилие на нем красавиц. Одна Юка чего стоит. Но как раз Юкой Генчик не интересуется, и это почему-то мне нравится. Все ведь без ума от Юки, все, только не он. А значит, это лишнее подтверждение тому, что он особенный.
Юка тоже его не любит. Она вообще не любит всех, кто ею не восхищается.
– Что ты нашла в этом валенке? – говорит мне она.
И я всегда отвечаю одно и то же:
– Он не валенок. Он самый красивый мужчина на земле.
И по-идиотски улыбаюсь.
Иногда он ловит мой взгляд и вопросительно улыбается. Мол, чего уставилась. Тогда я пожимаю плечами и тоже улыбаюсь в ответ.
Иногда мы разговариваем. Не слишком часто, но все-таки.
Что я о нем знаю? Признаться честно, немного. Кажется ему слегка за тридцать. Вроде бы он был женат и у него даже есть двое детей. Сын и девочка. Жена Генчика бросила (вот дура.). Из-за того, что каждые выходные он проводит на аэродроме. Я однажды слышала, как он жаловался друзьям:
– Ну, не знаю я, чего она от меня хотела. Чтобы я ездил на дачу её родителей продергивать морковку, что ли? Я съездил пару раз и чуть не умер от скуки.
Друзья понимающе кивали – стерва твоя бывшая жена, Генчик, по всему видать, что стерва.
Что ещё? Он работает в рекламном агентстве. Он не любит носить костюмы. У него есть смешные джинсы ярко-оранжевого цвета. Он любит сухое красное вино и творожный торт. У него много женщин. Женщинам он нравится – и неспроста.
А что он знает обо мне, кроме моего имени и того, что я панически боюсь высоты? Наверное, и того меньше. Лучше я скажу то, чего он обо мне не знает.
Он явно не знает, что я красавица – иначе давно бы обратил внимание именно на меня. А он ведь ни разу не пытался за мной приударить. Хотя все аэродромные девицы, глупо хихикая, говорили, что Генчик не пропускает мимо ни одной юбки.
Он не знает, что у меня богатый внутренний мир, иначе разговаривал бы со мной чаще.
Он, наконец, не знает, что в последнее время я много думаю о нем.
И что иногда он мне даже снится.
Наверное, наши отношения так никогда и не сдвинулись бы с мертвой точки, если бы Генчик не уговорил меня прыгнуть с ним в тандеме. Сам прыжок вспоминается мне с трудом. То был не просто прыжок, а моя маленькая смерть. Мне было так страшно, что казалось, что вот-вот меня вытошнит собственным сердцем.
Зато потом…
Зато потом, когда я привычно обедала в одиночестве (честно говоря, я не очень люблю большие компании), Генчик подошел ко мне и уселся рядом. Я едва не подавилась салатом. А он даже не обратил внимания на произведенный эффект. В его руках тоже была наполненная крабовым салатом пластиковая миска.
– Приятного аппетита, – улыбнулся он.
– И тебе, – сдержанно ответила я.
Почему в его присутствии я не могу вести себя мило и непринужденно, как это делают другие девушки? Те девушки, которых он находит привлекательными. Казалось бы, это проще пареной репы. Ничего особенного для этого делать не надо – просто щебетать о чем-нибудь, хлопать ресницами, время от времени заливисто хохотать, запрокинув назад голову (для тех, кто не в курсе, поясню – голова запрокидывается, чтобы в процессе кокетливого хихикания волосы разлетались в стороны красивой волной).
А я только угрюмо молчу. В крайнем случае – краснею и глупо посмеиваюсь.
– Ну, как тебе прыжок? – спросил он, приобняв меня за плечо.
Это был обычный дружеский жест, он мог так обнять кого угодно, даже старенькую уборщицу аэродромной гостиницы тетю Лялю. Но меня как электрическим током ударило.
Сквозь тонкую ткань футболки я почувствовала какая горячая у него рука. И я инстинктивно прижалась плечом к его плечу. Но потом испуганно отпрянула – а вдруг он решит, что я какая-нибудь нимфоманка?
– Ты что дрожишь? – заметил он. – Замерзла, что ли? «Нет, я дрожу потому, что мне хочется, чтобы ты притянул меня к себе и поцеловал, вместо того чтобы задавать дурацкие вопросы», – подумала я.
Но мне пришлось сказать.
– Да.
– Держи. – Он стянул с себя куртку и накинул её на мои плечи.
Куртка пахла Генчиком. Его кожей, его одеколоном и его сигаретами.
– Так тебе понравилось? Расскажи, что ты испытала? Понравилось, хотела сказать я, обними меня ещё раз. Но, конечно, я понимала, что он имеет в виду парашютный прыжок.
Что я испытала? Сложно подобрать правильные слова, но я бы что угодно на свете отдала, чтобы никогда больше этого не испытывать. Но я понимала, что признаваться в этом ни в коем случае нельзя. Генчик после этого перестанет меня уважать, он и в сторону мою больше не посмотрит. Будет просто снисходительно здороваться, максимум спросит – как жизнь? Но больше никогда мы не будем сидеть вот так рядом, на лавочке, вечером, и больше никогда его прокуренная куртка не согреет моих плеч. Потому что небо – для него все. Он живет ради неба, и небо отражается в его глазах, даже когда он отъезжает от аэродрома на приличное расстояние.
– Это сложное чувство, – серьезно сказала я. – Я никогда раньше не испытывала ничего подобного.
Это, Это… – Я подбирала правильные слова, чтобы не показаться ему банальной.
Неожиданно мне вспомнилась Юка. Однажды мы с ней зарулили в уютную венскую кондитерскую, и Юка в виде исключения заказала себе большой кусок шоколадного торта. Видели бы вы, как она его ела. Стоит сидеть на диете годами, чтобы в один прекрасный день получить столько наслаждения от какого-то дурацкого торта. Она смаковала каждый кусочек, и губы её были перепачканы шоколадом. Она жмурилась от удовольствия, как кошка, разомлевшая на теплой батарее. Когда она доела последний кусочек, она облизнула губы и сказала – это было лучше, чем секс.
Не знаю, почему я об этом вспомнила именно в тот момент.
– Это было лучше, чем секс, – задумчиво глядя вдаль, сказала я.
– Лучше, чем секс? – рассмеялся он. – Надо же, как ты красиво сказала. Никогда не слышал такого раньше. – Он посмотрел на меня внимательнее обычного. – А я ведь всегда догадывался, что ты из наших, Настена.
Настена… Я улыбнулась. Мне понравилось, что он так меня назвал.
– Из ваших? Из кого это из ваших.
– Ты притворяешься недотрогой, не общаешься ни с кем. А сама дашь сто очков вперед любому. Есть в тебе что-то… Отчаяние. Храбрость.
Отчаяние? Храбрость? У меня? Конечно, мне было приятно все это слышать. Но в то же время неловко за то, что он разглядел во мне качества, которыми я вовсе не обладаю.
– В самолете, перед нашим прыжком, он произнес это так торжественно, словно наш совместный прыжок, был чем-то вроде нашего общего ребенка, – я, признаюсь, смотрел на твое лицо.
– Правда?
– Да. И я увидел в тебе что-то новое. Ты была такой красавицей, Настенька.
Настенька … Звучит, пожалуй, даже ещё лучше, чем Настена, подумала мимоходом я. Как бы мне хотелось, чтобы он называл меня так всегда.
– Что-то было в твоих глазах… Ты словно в омут бросалась.
«Я и бросалась в омут, – подумала я. – Для тебя выйти из самолета – это все равно что из трамвая выйти. А для меня это самоубийство в миниатюре».
– И что теперь? – спросил вдруг он, влажно глядя мне в глаза.
– Что теперь? Если бы мы были главными героями романтического сопливого фильма, то теперь ты должен бы меня поцеловать, Генчик. Под мелодию в стиле соул сплелись бы наши руки и на фоне наших силуэтов на экране появилась бы надпись – the end. Зрители обрыдались бы, я тебе гарантирую. Но поскольку мы не в кино, а живые, на аэродромной лавочке сидим, то даже не знаю, что тебе ответить на этот философский вопрос – что теперь?
– Я имею в виду твои прыжки. Что ты собираешься делать?
– Мои прыжки? Но я вовсе не собираюсь…
– Понимаю, – перебил он. – Это дорого. Но все можно уладить, было бы желание.
– Я вовсе не уверена, что для этого подхожу.
– А я уверен, что подходишь. Ты гибкая. Ты смелая. И потом, если ты начнешь прыгать, то на аэродроме будет одной красавицей больше.
– Ты и правда считаешь меня красавицей? – вырвалось у меня. Я тут же прикусила язык, я же прекрасно знаю, что ничего подобного говорить мужчинам нельзя. С мужчинами надо держаться уверенно, так, словно они тебе чего-то должны. А не выпрашивать комплименты.
– Все считают тебя красавицей, – серьезно сказал он, – и знаешь почему?
– Почему? – почти прошептала я.
– Потому что ты красавица и есть! – Он вдруг наклонился к моему лицу и чмокнул меня в висок. Ничего эротического в этом поцелуе не было, но все равно я покраснела. – И не слушай ты эту Лику!
– Юку? – переспросила я. Я всегда не могла понять, почему Гена так не любит Юку.
– Лику, – мягко поправил он. – Что за имечко ты дурацкое ей придумала, Юка… Она на тебя дурно влияет.
– Почему ты так считаешь?
– Да потому что она держит тебя за свою фрейлину! – воскликнул он. – Она считает, что все вокруг ей должны. А ты – в первую очередь. Неужели ты не видела, как её раздражал твой энтузиазм, когда ты только приземлилась?
– Генчик, ты просто плохо знаешь Юку. Да, она так себя ведет, но это не со зла, у нее просто такой стиль. На самом деле она меня любит. Мы лучшие подруги.
– Это ты так считаешь. Ладно, Настена, не хочу я вмешиваться в вашу женскую дружбу. Ты разговор-то не уводи. Когда мы опять будет прыгать?
– Не знаю… Хочешь сказать, что прыгнешь со мной ещё раз?
– Только если ты пообещаешь пройти АФФ.
Курс АФФ (это английская аббревиатура, расшифровывается, как accelerated free fall – продвинутое свободное падение) – это ускоренная американская программа обучения парашютистов.
За восемь прыжков новичка научат основным элементам свободного падения и управления спортивным куполом. Юка прошла АФФ ещё два года назад, как только попала на аэродром. Курс этот весьма дорогой – Юке он обошелся почти в тысячу долларов.
– Боюсь, я не так богата, чтобы это тебе обещать, – попробовала отшутиться я.
– Я же уже сказал, что это разрешимая проблема. Я ведь сам АФФ инструктор, так?
– Я знаю…
– Так что один бесплатный инструктор у тебя, считай, уже есть. Ещё кого-нибудь я найду… О, знаю! Димка Шпагин должен мне денег. Он может отработать натурой, отпрыгать с тобой АФФ в качестве инструктора.
– Гена… Но зачем это тебе-то надо?
Он помолчал задумчиво. А потом весело воскликнул:
– А, сам не знаю! Просто мне кажется, что такая девушка, как ты, должна прыгать! И раз тебе самой так понравилось… Не волнуйся, мне не надо отдавать никаких денег. И натурой тоже не надо. – Он ущипнул меня за бок. – Хотя…
Другая девушка на моем месте наверняка лихо пошутила бы в ответ. Здесь напрашивается какая-нибудь непринужденная пошлость. Но я так не могу. Просто не могу.
– Да ладно, Настена, расслабься, я же просто пошутил.
– Я знаю.
Он помолчал. Я знала, что он на меня смотрит. И нельзя сказать, что я чувствовала себя уютно.
– Так что насчет прыжков? Когда начинаем, завтра? Я вздохнула. Рано или поздно мне придется это сказать. Так почему бы не прямо сейчас?
– Генчик… Я должна тебе признаться…
– Что такое?
– Я панически боюсь высоты. Ты ошибся. Никакая я не смелая. И у меня никогда не получится стать парашютисткой. Никогда.
– Вот глупости! Высоты не боятся только дети и психически больные. А я, милая Настена, сразу чувствую человека. Наш он или не наш. Знаешь, сколько у меня прыжков?
– Больше тысячи – это точно.
– Четыре с половиной тысячи, – снисходительно улыбнулся он. – Три тысячи прыжков назад я начал работать инструктором. Знаешь, сколько людей я научил прыгать? Сотни. Так что своей интуиции я доверяю. Иногда приходит человек, и кажется, что он вообще не боится ничего, ни один мускул на физиономии не дрогнет. А я чувствую – что-то не так. И обычно оказываюсь прав, человек этот прыгнет десять раз и больше на аэродром не приезжает. А иногда приходит девчушка вроде тебя и дрожит как осиновый лист на ветру. Но глаза у нее горят, понимаешь!
«Глаза у меня горят, потому что ты рядом, Генчик, а не из-за этих дурацких парашютов!» – хотелось крикнуть мне.
– Я же сразу понял, что небо тебя зацепило. Небо сразу своих чувствует. И не деться тебе от него уже никуда.
Через несколько часов после этого разговора жизнь моя круто изменится. Разумеется, сама я в тот момент ни о чем таком и не подозревала. Мне был двадцать один год, и не очень-то я верила в знаки судьбы. Двадцать один год – вполне взрослая девица, скажет кто-то.
Отнюдь.
Неопытная. Не уверенная в себе. Некрасивая. Застенчивая. Никакая.
Последняя девственница аэродром «Горки».
Даже Юка и та на меня давно рукой махнула. А ведь когда-то она рьяно пыталась помочь мне стать роковой и соблазнительной.
Было это всего два года назад…
Когда Юка узнала, что я ещё девственница, она смеялась так, словно сам Джим Керри рассказал ей свежайшую анекдотическую историю. Откуда, вы спросите, ей вообще стал известен столь интимный факт моей биографии? Признаюсь честно, я рассказала ей об этом сама. Почему? Да потому что считала её подругой. Своей единственной настоящей подругой.
Однажды я ночевала в Юкиной квартире. Она редко приглашала меня к себе. У нее была жуткого вида малогабаритка в Северном Бутове – но Юка почти там не бывала. Потому что у нее был ещё особнячок в Серебряном Бору, во всяком случае, так утверждала она сама.
– Этот особняк арендует для меня любовник, – неохотно пояснила она. – Он не любит, когда там бывают гости. И потом, сейчас там ремонт, устанавливают камин.
Я уважительно на нее посмотрела. Надо же – у Юки есть камин. Моя лучшая подруга зимними вечерами греется у камина, сидя на медвежьей шкуре (про шкуру она ничего не говорила, но мне почему-то казалось, что шкура у Юки тоже есть). А ещё она нежится в пенной джакузи, пьет французское шампанское, а по утрам заваривает свежую мяту в чай, даже зимой. А я… да что там я, я даже на кофе экономлю, покупаю гадкий растворимый вместо любимого молотого. Эх… Нет, я ей не завидовала. А что завидовать, если Юка все эти прелести жизни заслужила?
Она женственная, она сексапильная, она хищница, поэтому мужчины бросают к её ногам домики на берегу строгинского залива. А кто такая я? Никто. Во всяком случае, была никем, пока не познакомилась с ней.
– Почему же он не сделает ремонт в твоей квартире? – спросила я, рассматривая стены с убогими обоями в трогательный синий цветок, вздувшийся линолеум и буро-зеленые разводы на потолках.
Мерзкая квартирка, надо признаться. Эти нищие интерьеры никак не вязались с вальяжной Юкой – Юкой, которая носит норковую куртку и небрежно оставляет пятисотрублевую купюру на чай. Невозможно было поверить, что именно Юка живет здесь.
Почему-то она на меня разозлилась. Вообще, она часто злилась на меня. Даже странно, что она со мной дружила. Я часто задавала себе вопрос – а что она вообще во мне нашла? Зачем я ей нужна? Неужели нравлюсь. Я. Ей? Почему-то от этой мысли становилось тепло, как от маленького глоточка коньяку. Если я могла понравиться такой совершенной девушке, как Юка, значит, наверное, я чего-то стою.
– А ты что лезешь не в свое дело? Я, может быть, вообще эту хату продать хочу. Ни к чему мне она. Зачем делать ремонт в этом убожестве. – Она нервно повела точеным плечиком. – Ладно, Насть, проходи на кухню, чай будем пить.
И мы пили чай из симпатичных глиняных пиал даже ели торт. А потом ещё и клюквенный щербет, разумеется, низкокалорийный. И пили сухое красное вино, разбавляя его газированной минералкой – Юка утверждала, что таким образом вино пьет вся Европа.
На третьем бокале Юку, что называется, «повело». И она принялась рассказывать мне разные истории из своей жизни.
Что это были за истории – я словно любовный роман читала! Неужели это правда? Неужели у кого-то действительно такая жизнь – как в кино?
– Однажды в меня влюбился сирийский миллионер. – Юка мечтательно смотрела на свое отражение в темном окне и вертела на руке тонкий золотой браслетик. – Он подарил мне верблюда. Можешь себе представить? Настоящего верблюда!
– Как его звали?
– Верблюда? Я назвала его Миша. В честь одного моего любовника. Миша был чем-то на него похож.
– Да не верблюда! Миллионера!
– А, этого, – Юка зевнула, – Саид ибн что-то там. Дурацкие арабские имена.
– И куда ты его дела?
