Текст книги "Испытание смертью или Железный филателист"

Автор книги: Мария Арбатова

Соавторы: Шуммит Датта Гупта
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава девятая
В БАРЕ С УГО

Бар, в котором ждал Уго, находился возле парка. Отто шел, задирая голову на странные деревья, дружно склонившиеся в одну сторону. Они были без веток, только наверху торчала копна листьев, как у черного малыша, которого побрили наголо, оставив на макушке мелкие жесткие кудри. Прежде Отто никогда не видел ничего подобного.

– Что это за штуки? – спросил он, подходя к столику, за которым сидел Уго в неизменно мятой одежде и растоптанных сандалиях.

– На африкаанс называется человекоподобное дерево, потому что издалека похоже на человека. – Уго пожал Отто руку, немцы ведь пожимают друг другу руки при первой возможности. – Наклоняется на север потому, что в Южном полушарии солнце с севера. Вам к этому трудно привыкнуть. А в стволах оно хранит воду, как верблюд в горбе… У тебя проблемы?

– Все нормально. Собирался в клуб послушать джаз, но моя подружка заболела. И я решил позвонить тебе, чтоб скоротать вечер, а не сидеть при ней нянькой. Сам знаешь все эти женские штучки, – цинично объяснил Отто и закурил. – Официант, виски с содовой!

– И мне тоже! – крикнул Уго.

– Объясни, как тут живут черные? Сколько смотрю, на всех скамейках в парках, на улицах надписи «Только для белых». Магазины только для белых. Удивляюсь, где они покупают еду, чтобы поставить ее на стол белым?

– А тебе зачем? – Уго недоверчиво сузил свои стальные глаза.

– Как это зачем? Хочу знать, где черная ведьма покупает еду для моей подружки! Вдруг она нас отравит?

– Ешь спокойно, – ответил Уго. – Зачем подсыпать примитивный мышьяк, если дешевле сходить к колдуну?

Официант неожиданно быстро принес заказ.

– Обещал рассказать, как у черных в постели, – напомнил Отто, отхлебнув из стакана.

– А ты решил завалить черную ведьму? – захохотал Уго.

– Видел бы ты ее, – усмехнулся Отто. – Она размером со слона – мне не справиться с такой тушей! Но она управляет мозгами моей подружки почище любой мамаши.

– О, у моей матери раньше была такая черная! Лезла во все! Я ж тебе говорил, их наглость сдерживает только сегрегация!

Шум в баре заглушал хорошего гитариста, но Отто поймал себя на том, что все-таки выстукивает ладонью в ритм фламенко, которое тот наяривал.

– Так что там у черных за прелести?

– Ну, это целая наука, – многозначительно сказал Уго, словно речь шла о самолетах. – Ты вот видел дух зулуса, ты б у него спросил!

– Уго, но я… не специалист разговорного жанра с духами. Я больше понимаю про живых женщин!

– Так это здесь еще сложнее, чем с духами. Короче, слушай. После первой ночной поллюции зулус, живущий по своим правилам, уходит из дома перед восходом солнца и угоняет весь скот из стойбища. К нему приходят другие пастухи, он им объявляет: мол, я теперь мужчина. Представляешь, прямо так и объявляет! Когда наступает время доить скот, этот черномазый подросток не пригоняет его с пастбища. В ответ из деревни посылают девок с прутьями, и они вроде как дерутся с пастухами и загоняют их домой вместе со стадом.

– Зачем? – удивился Отто.

– Ну, так принято у черномазых. Это как у нас конфирмация, такой же спектакль. Потом папаша дает подростку специальные травы и воду, нагретую раскаленным топором. Только не спрашивай, почему именно топором, я не знаю и знать не хочу. И после этого ему надевают умушту.

– Что это?

– Такой специальный зулусский передник. Потом его изолируют и заставляют поститься, заодно объясняют, как устроена баба, и как ей сделать хорошо. И этот подросток знает, как оприходовать бабу лучше, чем мы к старости узнаем методом проб и ошибок. В этом черномазые молодцы, за это уважаю. А девку после первых месячных держат в изоляции чуть не месяц, потом парень, который ее выбрал, устраивает гулянку и приглашает ее туда…

– Мудрено! – покачал головой Отто.

– Да ты только подумай, зулусы учат мальчишку и девчонку приемчикам, которые дают им одновременный оргазм! При этом как-то делают, чтобы она не залетела. Потому что случайный залет у них считается несчастьем.

– Не понимаю. В Европе только недавно появились более или менее надежные противозачаточные, о чем все время пишут феминистки в своих газетах. А эти как научились? – недоверчиво покачал головой Отто.

– Да черт их знает, может, с духами договариваются. У них ведь своеобразные обычаи. У нас отличившийся воин получает вшивую медальку, а у них он должен после этого выбрать любую понравившуюся бабу и оприходовать ее, – завистливо сказал Уго. – И любая незамужняя баба обязана ему дать! Называется су-ла изембе – «обтирание топора». По этой части я бы хотел быть зулусом!

– Я тоже, хоть и не воин, – поддержал его Отто.

– А если все-таки обрюхатил бабу, достаточно подарить ее папаше трех коров. Они ведь так с этим носятся потому, что твой великий воин Чака как раз был от нежелательной беременности. И его вместе с мамашей за это гнобили. Его кличка была У-Чака, на их языке «жук в обличии человека». Его унижали, пока не стал великим воином и не загнал обидчиков под ноготь! – почти торжественно закончил Уго.

– В каком году это было?

– В 1787-м.

– Уго, это было всего двести лет назад, а выглядит, словно рассказываешь о каменном веке! Во Франции уже надвигалась революция! – напомнил Отто. – Уже была написана американская Декларация независимости, а здесь еще командовал человек с бычьими хвостами на запястьях и щиколотках!

– Да ты лучше сосчитай, через сколько лет после этого в Европе началась сексуальная революция, а зулусы делали все то же самое с рождения! Вы ходили на идиотские демонстрации за право заниматься любовью, с кем хотите и как хотите, а они и так знали, что небеса дали человеку тело для того, чтобы он кайфовал, а не чувствовал себя виноватым за то, что ему хочется секса! – Уго так размитинговался, что даже стукнул кулаком по столу, словно именно Отто заставлял его чувствовать себя виноватым.

– Ты нашел бы общий язык с моей подружкой! Она как раз из тех, кто ходил в Европе на демонстрации с плакатами! – усмехнулся Отто. – А я глубокий консерватор, секс без любви не доставляет мне удовольствия.

– А ты попробуй!

– Мне уже поздно менять привычки.

– В это я верю, иначе мы с тобой уже вели бы эту беседу, лежа на черных девчонках! – Похоже, Уго немало выпил до встречи. – У тебя скучная жизнь бюргера. Я бы на твоем месте повесился от тоски!

– Мой бизнес, конечно, не так экстремален, как твой, но все равно я каждый раз решаю новые задачи в новых условиях, – возразил Отто.

– Какие у тебя могут быть новые задачи? Все твои новые задачи – это впарить не пять, а семь химчисток! И ты этим гордишься! – Уго презрительно сплюнул на пол, совершенно шокировав Отто этим жестом. – А вот я горжусь тремя дерзкими поступками, которые совершил, нося форму военного пилота! Помнишь о происшествии в Энтеббе? Эй, бой, еще виски с содовой! Ты ведь меня угощаешь, пока я не начал получать зарплату?

– Конечно, угощаю. Энтеббе? Что-то знакомое… не помню.

– Захват самолета «Эр Франс» палестинскими террористами. Восемь палестинцев и двое ваших немецких леворадикалов захватили двести пятьдесят человек! Представь себе этих баранов, которых было в двадцать пять раз больше, чем террористов! Самолет, полный евреев!

– Но они были безоружны, – возразил Отто.

– Ерунда, если у тебя есть руки и мозг, оружием может стать выломанный подлокотник. Террористы потребовали пять миллионов долларов, а заодно выпустить их соратников по всему миру.

– Вспоминаю, самолет посадили в Уганде, у твоего любимого людоеда Амина!

– Точно! Командующий ВВС Израиля спросил у Шимона Переса: захватить только аэропорт Энтеббе или всю Уганду? Ведь для захвата Энтеббе понадобилось бы сто бойцов, а для захвата всей Уганды – пятьсот! Перес приказал ограничиться аэропортом.

– Ты тут при чем?

– Я не из израильского спецназа, хотя во мне четвертушка еврейской крови. Но меня рекрутировали за хорошие деньги в Найроби, я же в Африке как рыба в воде. Сидел на хвосте оперативной группы захвата запасным пилотом. Операция шла как учебное пособие, называлась «Шаровая молния». – Уго махал руками и брызгал слюной. – Сажали нашего мотылька практически в костер – прямо у аэродрома. И дальше, как в самых неправдоподобных фильмах Голливуда, только без каскадеров… Мгновенно освободили заложников – с первого выстрела и до момента ликвидации террористов всего пятнадцать минут. Это было такое кино – закачаешься! Рассказываю тебе, как другу, я не писал об этом в анкете ни слова… Бой, неси еще виски с содовой!

– Невероятно! – сказал Отто вместо того, чтобы сказать: «Какое грубое вранье».

– Про Вьетнам я тебе говорил! Туда присылали бутафорских красавцев, не нюхавших пороху. Вроде тебя! Избалованных мамочками и воевавших до этого исключительно с тренажерами! А ничто так не разлагает воина, как мирная жизнь. Поэтому те, кто хоть что-то понимает в наемниках, дерутся за резюме таких, как я.

– Уго, но разве можно бомбить людей только за то, что тебе не нравятся их политические взгляды? – голосом проповедника спросил Отто.

– Взгляды – не моя профессия. Моя профессия – срывать куш и бежать так, чтобы мои грехи не поспели за мной! Я убил немного вьетнамцев, а в одном боевом рейде чуть сам не погиб.

– Уго, ты счастливый человек? – спросил Отто, несмотря на то, что язык у пилота уже заплетался. Он достал и начал раскуривать большую кубинскую сигару, ожидая, когда собеседник устанет врать и хвастаться.

– Мой третий подвиг. – Уго обвел взглядом бар, словно рассчитывал на увеличение слушателей. – Угон советского истребителя «МиГ-23»! В Анголе из-под носа кубинских инструкторов! Чтобы внедриться в ряды повстанцев, пришлось выучить цитаты Маркса, Ленина, Че Гевары и Кастро! Я почти завербовался в красного комиссара и начал спать с кубинской революционеркой!

– С кубинской революционеркой? – Отто выпустил дым, почти скрывший физиономию надоевшего вруна.

– Я бы с ней жил, но она мне изменяла. Ты не представляешь, у этих революционеров, как и в СССР, все общее – в первую очередь, постель. И я решил угнать самолет, чтобы сучку заставили глотать аэродромную пыль за то, что она жила с классовым врагом! Однажды, во время тренировочного полета, я шмыгнул в соседнюю страну.

– Как это шмыгнул?

– Очень просто! Я знал, что противовоздушная оборона у них просыпается только раз в день, поутру, а не по тревоге. Официальная версия, конечно, была «летчик сбился с курса, потерял ориентацию, а потом и жизнь…». – Он наклонился и прошептал Отто на ухо: – Я получил баснословный гонорар. Не скажу от кого. Как говорят черномазые, слон не заботится о том, что останется после того, как он прошел.

Отто понимал, что, если даже делить басни Уго на десять, остаток все равно окажется нешуточным.

– Я впечатлен твоей биографией. Братья Райт изобрели самолет именно для таких, как ты!

– Отто, ты не знаешь обо мне главного. – Уго начал пьяно озираться по сторонам. – Я расскажу тебе, но не здесь. Ты видишь, что все они подслушивают?

Однако людей за соседними столиками, находящихся примерно на такой же дозе алкоголя, что и Уго, можно было заподозрить в чем угодно, кроме подслушивания.

Засунув пилота в такси, Отто облегченно вздохнул и пешком отправился на ночной цветочный базар. А через некоторое время уже входил в гостиную Тианы с таким же кровавым букетом гладиолусов, как в свой первый визит.

В записке, приложенной к букету, было всего несколько строк: «Дорогая Тиана! Вы спали, как ангел. Я не решился Вас будить. Отто».

Глава десятая
КРОКОДИЛЬЯ ФЕРМА

Они ехали по живописной дороге в машине старого Джона, сидя на задних сиденьях. За рулем был черный водитель в яркой рубахе с причудливо подстриженной головой. На бритом черепе высились кусты жестких, как проволока, черных волос, логика расположения которых была понятна только парикмахеру.

Старый Джон периодически покрикивал в сторону черного. Не потому, что тот гнал или не вовремя тормозил, а чтобы была возможность сделать вид, что Джон – водитель более высокого класса. Покрикивал на таком странном языке, что Отто не понимал ни слова.

– У-Цибусисо по национальности ндбеле и лучше понимает, когда я называю его кретином на родном языке, – пояснил Джон. – В его деревне до сих пор расписывают стены домов, чтобы было понятно, кто там живет. Их женщины лучше всех плетут из бисера. Если захочешь, через него можно купить хорошие плетеные сувениры, а еще шкуры антилопы и зебры.

– Не люблю ни шкуры, ни чучела зверей, – поморщился Отто. – В этом есть какая-то некрофилия.

– Значит, ты не охотник! – покачал головой Джон. – Настоящий мужчина должен быть охотником, а ты – немецкий чистюля! Не обижайся, я прикипел к тебе, как к сыну. Ты же знаешь, моя дурная дочь уехала с мужем-прохиндеем в Индонезию, и мы с женой остались на старости лет совсем одни. Раз в год получаем по почте фотографии внуков.

К концу фразы Джон отвернулся к окну, чтобы Отто не видел его глаз. А что может быть страшнее глаз брошенного старика, даже если он богат?

– Я знаю, что такое одиночество, – откликнулся Отто.

– Надеюсь, недолго будешь у нас холостяковать. Я присмотрел тебе девчонку одного своего приятеля – он владеет несколькими магазинами. Помню ее с пеленок, играет на пианино, говорит на всех языках и вылитая Брижит Бардо!

– Джон, вы же знаете, что мое сердце занято, – укоризненно возразил Отто.

– Знаю-знаю, даже готов согласиться на припадочную бурскую вдовушку, если ты останешься ради нее в Йоханнесбурге и будешь приходить показывать мне новые марки!

– Хотите навсегда запереть меня на краю света? – улыбнулся Отто. Ему ужасно нравилось проводить время с Джоном, тот чем-то неуловимым напоминал отца.

– А кто тебе сказал, что центр вселенной в Европе? Ты хоть знаешь, что именно в ЮАР обнаружили окаменелости, которым 2 500 000 лет, и с тех пор называют нашу страну «колыбелью человечества»? – разгорячился Джон. – А знаешь ли ты, что первую на планете пересадку сердца сделал в 1967 году наш кардиохирург Кристиан Барнард?

– Джон, я уже давно не ощущаю себя европейцем, я ведь двадцать лет жил в Алжире, а потом мотался по миру со своими машинами-химчистками.

– Кстати, много ли этих штуковин ты пристроил у нас?

– Пока не много, но мой гениальный бизнес-план рассчитан на работу вместе с пилотом. Представьте себе, мы прилетаем в городок и ошарашиваем его чудесами техники. Как говорил Юлий Цезарь: «Пришел, увидел, победил!» – похвастался Отто. – Я все никак не познакомлю вас с этим пилотом. Он немец, невероятно хорошо летает, но пьяница и бывший наемник.

– Гони в шею! Скажу тебе как профессиональный военный: наемники – самая большая грязь на войне, – замотал головой Джон. – Убивать надо за родину, а не за деньги.

– Согласен с вами. Но все равно я должен полететь в Италию в штаб-квартиру, чтобы утвердить его или другого кандидата: найм самолета с пилотом – это серьезные вложения.

– Ты уезжаешь? – испуганно спросил старик и непроизвольно схватил Отто за руку.

– Всего на пару дней, – успокоил Отто.

– Ведь мы с тобой еще не съездили смотреть белых акул и китов! Скоро они подойдут со своими малышами к самому побережью! А ты был в Голд-Риф-Сити? Спускался в туннеле в шахту?

– Да, Тиана возила меня туда. И еще показывала порт Элизабет.

Он без удовольствия вспомнил Голд-Риф-Сити – городок, построенный вокруг шахты бывших королевских золотых приисков. Там сохранилась исторически достоверная картина золотодобычи викторианских времен с убогими шахтерскими домиками, музеем одежды и быта.

Экскурсионный спуск в шахту выглядел, как прогулка в преисподнюю, в которой добывавшие золото шахтеры работали в таких условиях, словно при жизни были сосланы в ад за тяжкие грехи.

Машина резко остановилась, и Джон заорал на У-Цибусисо на незнакомом языке. Тот начал оправдываться, эффектно воздевая красивые руки и закатывая огромные глаза к небу, потом достал из багажника металлическую канистру и кинулся в лес с быстротой лани.

– Это кретин забыл залить полный бак перед выездом! Ты можешь себе представить, чтобы белый забыл залить бак перед выездом? – кипятился Джон.

– Могу, – улыбнулся Отто. – У меня так было. А почему он побежал в лес? Он рассчитывает, что лев нальет ему бензина? Или он боится вас больше, чем льва?

– Сказал, что знает деревушку, где есть бензин. Лев его не тронет, они с ними как-то умеют договариваться. У-Цибусисо будет бежать и бить в канистру, как в барабан, а львы не любят шума. – Джон посмотрел на часы. – Мы обещали быть у Уинстона в двенадцать, а из-за этого черномазого кретина не поспеем!

– Давайте простим его, тем более, вокруг такая красота.

– Это для тебя красота, а я езжу по этим тухлым дорогам семьдесят лет подряд! Вот ты, Отто, осуждаешь сегрегацию, но они все время ведут себя так, словно у них в голове солома. Знаешь анекдот? Приходит черный к белому и говорит: «У меня двадцать детей, я не могу их прокормить, как сделать, чтоб их больше не было?» Белый советует: «Сделай стерилизацию». Черный отвечает: «У меня нет на это денег». Белый говорит: «Тогда купи банку пива и хлопушку, выпей пиво, выдерни из хлопушки веревочку, засунь в пустую банку и считай до десяти».

Старый Джон показал, как черный выпил пиво, выдернул веревочку из хлопушки, засунул хлопушку в банку пива, и держа одной рукой банку, начал загибать пальцы на другой:

– Черный считает: раз, два, три, четыре, пять! Пальцы на одной руке кончаются, тогда он засовывает банку между ног и загибает пальцы на второй руке: шесть, семь, восемь, девять, десять!

Отто и Джон захохотали так, что автомобиль затрясся.

– Между прочим, имя водителя «У-Цибусисо» означает «Счастливый дар, ниспосланный небесами»! – вспомнил Джон, и они снова захохотали.

– Зато они умеют то, чего не умеем мы. Например, бежать с канистрой по джунглям и не быть съеденными, – напомнил Отто.

– Да потому, что они к животным ближе, чем к нам. Они живут не по законам государства, а по предсказаниям сангомас. Впрочем… – Джон махнул рукой. – Мы теперь практически тоже.

– Никак не привыкну к этому.

– Не привыкнешь? Да ты же сам общаешься с духом Чаки! – подмигнул Джон и, чтобы скоротать ожидание У-Цибусисо с канистрой, спросил: – Лучше скажи, какие журналы модны у филателистов в Европе?

– Ну конечно, ваши «The London Philatelist» и «Philatelic Magazine», наши «Der Sammler-Dienst» и «Deutsche Zeitung für Briefmarkenkunde», австрийский «Austria-Philatelist», швейцарский «Schweizer Briefmarken-Zeitung» и французские «LʼEcho de la Timbrologie» и «La Philatélie franijaise», – назвал Отто.

– Ты загибаешь пальцы совсем как черный со взрывчаткой между ног!

И они снова захохотали.

– Эти иногда к нам доходят, а что новенького?

– Сейчас такое время, что журналы для филателистов начали издавать и Восточная Германия, и Венгрия, и Болгария, и даже Куба с сумасшедшим Фиделем! Не поверите, но Советы недавно выпустили «Каталог почтовых марок СССР. 1918–1974» и обещали издавать к нему дополнения.

– СССР? – удивился Джон. – У них же голод и сталинский террор! Неужели им до марок?

– Там давно нет ни голода, ни Сталина.

– Откуда такое глубокое знание Советов? Ты ими интересуешься? – с подозрением спросил Джон.

– Кто же ими не интересуется, дорогой Джон? Посмотрите, сколько места они занимают на карте мира! Кто же не мечтает залезть со своим товаром на рынок этой махины? Если бы я был англичанином, как вы, у меня бы получилось, – вздохнул Отто. – Но немцев они ненавидят на подкожном уровне!

– Их трудно осуждать за это, сынок.

– Согласен. Я долго и тоскливо читал о них в журналах. И убедился, что по качеству бытовой техники СССР находится до нашей эры. Даже в Восточной Германии машины-химчистки и автомобили позорят немецкий народ. Как говорят перебежчики, Восточная Германия отличается от Западной примерно как «трабант» от «опеля».

Они проболтали на полупустой дороге о политике и марках еще полтора часа, периодически прерываясь на громкую брань Джона в адрес черного водителя, включающую пожелания быть растерзанным львом, ужаленным змеей и растоптанным слоном.

А когда замурзанный, исцарапанный и сияющий У-Цибусисо появился на дороге с полной канистрой на плече, сил ругаться уже не было.

– Я знаю этих черномазых, небось, взял бензин за соседним кустом, а все это время сплетничал со своей родней и жрал умнгдухо! Они же тут все родня друг другу!

– Что такое умнгдухо? – спросил Отто.

– Если буду рассказывать, сойду с ума от голода! Это кукурузная каша с картошкой, сладкими бобами, маслом, луком, красным перцем и лимоном. Знал бы ты, как ее готовит наша прислуга. Главное, чтобы Уинстон не решил, что мы передумали ловить крокодила.

– Зачем ловить крокодила? Мы же едем посмотреть крокодиловую ферму.

– Можешь не ловить, можешь смотреть. Конечно, это неправильно, настоящий мужик должен уметь поймать крокодила. Как говорится, если хочешь быть слоном, то и кучи должен делать, как слон! Уинстон – настоящий мужик, он военный хирург. В молодости девки липли к нему, как мухи цеце к коровам на водопое.

– Почему именно на водопое? – спросил Отто.

– Мухи цеце обожают селиться на берегу, на самых лучших землях. Говорят, кусая скот, они спасли страну от перевыпаса и эрозии почв. Но я бы отдал все деньги, которые у меня есть, тому, кто взялся бы их уничтожить, – задумчиво сказал Джон. – Один мой армейский дружок сгорел от сонной болезни. Вы там в Европе даже не представляете, что это такое! Раньше она выкашивала здесь целые деревни!

– Я читал в справочнике для туристов, что это неприятная штука, – кивнул Отто.

– Неприятная? – резко развернулся на него Джон и почти заорал: – Да это просто вторая чума! Ты хоть знаешь, как она протекает? Сначала появляется шанкр, потом человека начинает бить лихорадка, и ему выламывает от боли суставы рук и ног! Но самое страшное, когда он потом сходит с ума, ничего не соображает, несет ахинею, носится, как обезьяна с подожженной задницей, и перестает спать!

– Неужели против них нет никаких современных средств? Все-таки мы живем в конце двадцатого века! – напомнил Отто.

– Увы, муха цеце сильнее прогресса. Чем только ее не брызгали! На острове Принсипи в тридцатые постреляли всех диких свиней, чтоб ей было нечего жрать, и чуть не вырубили все деревья, чтоб ей было не на чем сидеть. Но через двадцать лет она все равно вернулась.

– Как человек, связанный с химией, я не верю, что исчерпаны все средства, – возразил Отто. – Может быть, она боится радиации?

Джон хитренько посмотрел на него и ответил:

– Уинстон расскажет тебе, что ей наплевать на радиацию! Она никуда не делась в зоне, где проводились ядерные испытания!

– Значит, после ядерной войны на земле останутся только тараканы и мухи цеце! – ужаснулся Отто. – А где Уинстон мог видеть мух после ядерных испытаний?

– Вот у него и спросишь. А я сейчас могу думать только о том, как отловлю на обед одного жирненького зелененького! Как же отпускать тебя в Европу, не угостив свежей крокодилятиной?

Наконец доехали до усадьбы, стоящей среди леса и огороженной высоченным деревянным забором. Долго стучали, пока медлительный черный не впустил их в калитку, а машину в ворота, тут же старательно заперев и то, и другое.

Обойдя двух здоровенных необычных собак с огромными головами, надрывающихся на цепи возле входа, Джон пошел по центральной дорожке посреди ухоженных клумб и по-мальчишески заорал:

– Уинстон, Уинстон, черт тебя возьми! Где ты там спрятался, старый дурак? Мы голодны как звери!

Навстречу ему из дома вышел точно такой же, только мускулистый, старик с шапкой седых волос, в рубашке цвета хаки и шортах, и точно таким же голосом заорал:

– Где тебя черти носили, Джон? Я тебя ждал к обеду! Посмотри, сколько сейчас времени! Ты совсем уже выжил из ума?

Они обнялись, шутливо толкая друг друга, как, видимо, делали последние пятьдесят лет, и потому не заметили, как быстро пролетели эти пятьдесят лет.

– Уинстон, не поверишь, я привез парня, который никогда не ел крокодилов! И вообще он немец. Знакомься, это Отто, продавец химчисток, – представил Джон гостя таким тоном, каким, видимо, раньше хвастался перед другом девушками, пистолетами, автомобилями.

В Алжире Отто, конечно же, ел крокодилов во всех видах, но скрыл потому, что видел, насколько приятно Джону сделать ему этот подарок и повидаться со старинным другом.

– Привет, Отто! – кивнул Уинстон и даже не протянул руку, как это обязательно сделал бы немец. – Ну, пошли. Только сейчас уже поздно ловить, вы опоздали, и я отпустил ребят. Но они подготовили одного… как ты любишь.

– Скажите, а что это за «собаки Баскервилей»? – спросил Отто, кивнув на большеголовых чудищ на цепи.

– Это самые страшные псы на свете – южноафриканские бурбули! Весят почти как я, а жрут в десять раз больше! – с гордостью ответил Уинстон. – Охраняют лучше, чем взвод солдат, забивают леопарда и гиену.

– Они не опасны Симоне? – спросил Джон.

– Симоне? Да она катается на них, как на пони, и лупит их по морде ботинком! – хохотнул Уинстон. – От нее они готовы снести все!

И Отто подумал, что хотел бы посмотреть на человека, не боящегося лупить такого монстра ботинком по голове.

Двинулись втроем по дорожке за дом в сторону воды, по огороженным владениям Уинстона. Отто даже не понял, что это за водоем. Остановились у большого деревянного сарая, а когда вошли внутрь, наткнулись на отделенную железной сеткой заводь с мутной грязно-зеленой водой, набитую небольшими крокодильчиками, похожими на всплывшие мрачно раскрашенные бревна.

– Почему такие маленькие? – удивился Отто.

– Маленькие лучше идут, – бросил Уинстон, по-хозяйски оглядывая заводь.

– Ты торгуешь химчистками, а Уинстон – крокодилами к столу, – пояснил Джон. – Но болтать об этом не надо. Уинстону не нужны проблемы с налоговой и с «зелеными».

Уинстон достал из деревянной бочки кусок разрубленной на четыре части неощипанной курицы, насадил на длинную бамбуковую палку с крючком и протянул Отто:

– На, покорми!

Отто сунул удочку вниз к крокодилам, и малоподвижные серо-бурые тушки бросились к ней так шустро, что он еле успел отдернуть курицу на палке.

– Молодец, дразни, дразни их! Вот этому не давай, он и так жирный! Пусть подпрыгнет! – наперебой заорали старики, словно болели на футболе.

Отто дал им насладиться крокодильей конкуренцией, и наконец позволил курице исчезнуть в желто-розовой пасти трогательного, высоко выпрыгнувшего из воды крокодильчика.

После чего услышал жуткий звук этой захлопывающейся пасти, подумал, что он напоминает захлопывание тяжелой двери сейфа, и что не хотел бы оказаться на месте этого куска курицы.

– Как ты его погонял! – Джон хлопнул его по плечу. – С виду увалень, а реакция, как у хорошего спортсмена!

– Я был лучшим голкипером в школьной команде, – признался Отто.

– Теперь пошли, – скомандовал Уинстон и повел их к беседке, где на траве была сложена из камня маленькая жаровня.

Джон и Отто утонули в плетеных креслах и закурили, а Уинстон начал командовать медлительным черным, который открывал ворота, и худенькой смуглой девицей в красиво расшитом платье. Медлительного звали Кгалема, а девушку Луиса. Отто понял, что она из метисов, которых шпыняют здесь и белые, и черные.

В результате команд Уинстона в беседке был накрыт стол, на нем появились фрукты, бутылки и прохладительные напитки; а Кгалема неохотно приволок по траве за хвост метрового крокодильчика.

– Свежий, только убили, – отчитался Уинстон перед Джоном. – Два часа тебя ждал в погребе!

– Я-то ладно, смотри, не подсунь старую падаль немцу, а то он так и не узнает, что такое вкус крокодила, – пошутил Джон.

– Кгалема, бегом за ножом, я буду разделывать сам! Луиса, зови Симону! – рисуясь, скомандовал Уинстон.

Кгалема медленно поплелся к сараю, а Луиса побежала к усадьбе с криком:

– Симона, Симона, дедушка будет потрошить его сам!

И на дорожке появилась прехорошенькая девочка лет семи с огромными синими глазами и светлыми кудряшками, падающими на плечики платьица с оборками. Та самая, что лупила огромных собак ботинком по морде.

Она побежала к беседке, волоча за собой длинную деревянную дудку с резьбой.

– Симона, детка! – расплылся в улыбке Джон. – Как ты выросла, совсем стала невестой! Ты еще помнишь старого Джона?

Девочка подошла вплотную, спрятала руки за спину и уставилась на Джона и Отто, словно они были диковинкой.

– Ну просто одно лицо с дедом! Куколка! Чистый ангелочек! – зацокал языком Джон.

– Симона, поздоровайся с гостями! – потребовал Уинстон, пытаясь казаться строгим, но тоже расплывшись в обожающей улыбке.

Ангелочек сделал шаг к Джону, выхватил дудку и протрубил ему в ухо так, что старик чуть не свалился с кресла.

– Ах ты, поганка! – закричал Уинстон. – Сожгу твою лепатату к чертовой матери! Луиса, что стоишь, как дерево? Лови ее!

Но ангелочек уже несся на невообразимой скорости по участку, и было понятно, что поймать его не сможет даже молодая быстроногая няня.

– Как ты? – участливо спросил Уинстон у Джона, держащегося рукой за ухо, с перекошенным от муки лицом, плеснул в стакан виски и протянул: – Запей, станет легче!

– Думал, у меня порвется барабанная перепонка! – плаксиво сказал Джон, вылив в себя виски. – Такая же ненормальная, как и ее дед!

– Просто ты ей понравился, она так с тобой пококетничала, – утешил Уинстон. – Никак не могу наладить дисциплину – мать ей все разрешает!

Отто с трудом удержал лицо, чтобы не улыбнуться.

– Сегодня не мой день, – пожаловался Джон. – Сперва У-Цибусисо с канистрой, потом опоздание на ловлю крокодила, а теперь еще ухо не слышит. Давай уже, разделывай его быстрее, я умираю от голода!

Уинстон наконец обратил внимание на стоявшего, как статуя, Кгалему, взял у него из рук и расстелил на траве оранжевую аптечную клеенку, поставил рядом тазик и начал рассматривать поданный слугой огромный армейский нож, словно видел его впервые.

Кгалема вытянул посеревшее на оранжевом фоне тело крокодила и, сев на корточки, начал разводить огонь в каменной жаровне. Симона высунула из-за кустов плутоватую мордочку, и стало понятно, что Уинстон ждет именно ее.

– Я не начну, пока ты не отдашь свою проклятую лепатату на растопку! – пригрозил он.

– Не лепатату, а вувузелу! – нежным голоском возразила девочка, обводя всех невинными глазами.

– А я говорю лепатату! – настоял Уинстон, держа нож над крокодилом.

– Ему отдам, – показала девочка дудкой на Отто, подошла и протянула дурной инструмент.

– Вувузела значит на зулусском языке «делать шум»! – сказал Джон, растирая ухо.

– Лепатата! – упорствовала девочка.

– Это ритуальная штука? – Отто вертел доверенную ему игрушку в руках.

– Один придурок перенял это у черных, они так отпугивали павианов. Он притащил ее на футбол. Теперь их делают из всякой дряни и продают у входа, а на матчи стало невозможно ходить – все дудят в них, как стадо больных слонов! – покачал головой Уинстон.