355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мария Арбатова » Испытание смертью или Железный филателист » Текст книги (страница 16)
Испытание смертью или Железный филателист
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 03:14

Текст книги "Испытание смертью или Железный филателист"


Автор книги: Мария Арбатова


Соавторы: Шуммит Датта Гупта
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Глава двадцать девятая
КАЗНЬ

Утром непривычно внимательные охранники повели Алексея на второй этаж. Возле виселицы стояли генерал Бродерик и полковник Глой. Лица у них были торжественными и взволнованными. Внутри неприятно похолодело: неужели?

– Доброе утро, господин Козлов! – бодро обратился Бродерик.

Алексей кивнул, в горле пересохло.

– Похоже, что ваше нелогичное поведение привело нас к логичному финалу истории, – продолжил он с горечью. – Осталось несколько минут, чтобы все поправить. Наша разведка гордилась бы таким сотрудником, как вы. В конце концов, что вы этим хотите доказать? Информация из стен тюрьмы не вытекает – о вашей несгибаемости не узнает никто! Я бы еще понял, если бы вы собирались попасть в рай, но вы – атеист… Так вы не передумали?

Алексей помотал головой.

– Мне очень жаль, господин Козлов, но всякое упрямство должно иметь разумные границы. – В его голосе была неподдельная жалость. – Начинайте, полковник!

Глой сделал жест, и охранники потащили Алексея под петлю с таким напором, словно у него были силы сопротивляться. Он ощутил под ногами шаткий люк, почувствовал на шее шершавость затягивающейся петли.

Все было по-настоящему и не по-настоящему одновременно, он словно смотрел со стороны фильм с собой в главной роли. Перед глазами пронеслись опорные кадры этого фильма: мама, бабушка с дедушкой, война, школа, МГИМО, погружение, Таня, дети, десятки стран и успешных спецопераций… и в финале отец, упрямо ковыляющий по гололеду на костылях на работу на одной ноге.

Алексей зажмурился и прошептал детям:

– Простите, мои ребята!

– Стоп! – внезапно заорал Бродерик и, уже спокойнее, сказал, почему-то глядя на часы: – Сожалею, но казнь сегодня отменяется.

Алексей увидел, как испугался охранник, уже начинающий приводить в движение механизм виселицы, и отскочил от него. Как растерялись остальные, включая Глоя.

– В камеру! – скомандовал Бродерик с таким облегчением, словно казнить собирались его.

И Алексей обрадовался не только тому, что остался жить, но еще и тому, что настоящий хозяин этой земли – мертвый зулус Чака, а не колонизатор Бродерик со всей его технически оснащенной армией и разработками ядерного оружия. Ведь Чака предупреждал, что Алексея не казнят.

Охранники повели его в камеру, с интересом разглядывая. Они не поняли, что произошло, ведь прежде ни один заключенный не уходил из этого помещения своими ногами.

Алексей упал на грязный, вонючий, засаленный, но уже родной матрас, означавший после виселицы жизнь и комфорт. И полутемная камера три шага на четыре показалась светлой, просторной и гостеприимной. Значит, он сможет вернуться на родину и обнять детей!

Второго захода для подобного спектакля уже не будет. Бродерик и в этот раз выглядел смешным и инсценировал казнь скорее для галочки. По глазам генерала было видно, что он не надеется на затеянное. А по Глою было понятно, что его разыграли точно так же, как и остальных. И теперь в распоряжении контрразведки не осталось ни одного средства «разговорить» Козлова.

Алексей знал, насколько в Азии и Африке изобретательны по части пыток. Но кажется, на нем уже попробовали все, и могут успокоиться. Понятно, что он для них ходячая энциклопедия не только на тему ядерных испытаний в лаборатории Пелиндабы. Даже по паспорту, оказавшемуся в руках Бродерика и Глоя, понятно, сколько стран и спецопераций намотано на память Козлова.

Когда у него установились связи с фирмами, выпускавшими химикаты и машины для химчисток, Алексей заключил договор, что представляет их во всех странах мира, кроме самой Италии.

В Риме бывал по два-три месяца в году, остальное время катался по Ближнему и Среднему Востоку: Израиль, Египет, Иордания, Кувейт, Ливан, Иран. И везде его ждали «друзья» – родственники министров, высший офицерский состав, полицейские.

В Иране он работал еще при шахе, начиная с 1974-го, за что получил орден Красной Звезды. Иранская служба безопасности САВАК наводила ужас на весь мир. Ее сотрудники арестовывали и пытали без ордера, суда и следствия. Пытали жутко. Но все профессионалы знали, что пыткам сотрудников САВАКа учили цэрэушники, помогавшие создавать эту структуру.

До португальской революции 1974 года СССР не имел дипломатических отношений с Португалией. И Алексей стал единственным советским разведчиком, сумевшим побывать там при фашистском режиме Каэтану и собрать очень важную информацию. Даже когда началась Революция красных гвоздик, он смог вернуться туда на пару месяцев, предлагая химчистки нового поколения.

В Израиле Козлов очень серьезно работал в период разрыва дипломатических отношений с СССР. Работал и на Тайване, с которым дипломатических отношений не было вообще, а Советы считались вторым главным врагом после Китайской Народной Республики.

Поездки были напряженными, не удавалось ни спать, ни отдыхать. За пару недель предстояло и сориентироваться в стране, и собрать всю информацию. И во всех этих странах, даже в Иране, у Алексея появлялись настоящие друзья. Они любили его, доверяли ему, знали о нем все. Кроме главного.

Кстати, обучаться искусствоведению он пошел, памятуя о словах Эренбурга: «Имейте в виду, чтобы поддержать беседу в хорошем обществе, необходимо изучить историю искусства».

Вкус к предметам искусства и альбомы с марками мгновенно распахивали перед ним двери лучших гостиных.

После фальшивой казни наступила передышка. Какое-то время даже не дергали на допросы. Алексей лежал в камере, делал зарядку, мечтал, общался с призраками и радовался тому, что жив. Время остановилось.

Он был бы вполне доволен происходящим, если бы от жизни в постоянной темноте у него не стало резко падать зрение, – и камеру покрыла мутная пелена.

А на руках полопалась кожа, и они стали выглядеть как кровавые перчатки. Прикасаться руками к чему-либо было невыносимо, держать ложку было больно. И Алексей научился есть почти без помощи рук, пододвигая миску и хлебая из нее, как зверь.

Однажды утром охранник зашел в камеру и, надевая наручники, брезгливо отодвинулся:

– Осторожно, русский, не пачкай меня своей кровью!

Привели в кабинет Глоя. За столом сидел Бродерик, а Глой стоял в своей любимой позе у окна.

– Добрый день, мистер Козлов! Как поживаете? Довольны ли едой и обращением? – спросил генерал доброжелательно.

– Вполне, – буркнул Алексей, веки опухли, он плохо видел, и физиономия Бродерика расплывалась.

– Вид у вас неважный. Может быть, разнообразить ваше меню? – предложил Бродерик.

– Жареной курицей? – глухо спросил Алексей.

– Однако вы не лишились чувства юмора, – расхохотался Бродерик. – А что у вас с руками?

– Я не врач… – напомнил Алексей.

– Полковник Глой, почему арестованного не осмотрел доктор Мальхеба? – строго покосился Бродерик.

– Его осматривал доктор Мальхеба, – отрапортовал Глой.

– И что вам сказал доктор Мальхеба? – участливо спросил генерал.

– Он сказал «дышите глубоко», а потом сообщил, что дыхание у меня хорошее, – ответил Алексей. – Я спросил, а откуда вы знаете, если стетоскоп висит у вас на шее и вы его не вставили в уши? В ответ он разорался.

– А лекарство выписал? – недоумевал Бродерик.

– Выписал перчатки из искусственной кожи, чтобы не пачкал камеру кровью. Но их слишком больно надевать, – усмехнулся Алексей. – Видимо, конек доктора Мальхебы – здоровье повешенных!

– Полковник Глой, – нахмурился Бродерик, – сегодня же пригласите к мистеру Козлову начальника тюремного госпиталя майора Ван Роена! Что это за издевательство над заключенным?

В его устах слова «издевательство над заключенным» выглядели как анекдот.

После обеда в камеру действительно пришел майор Ван Роен, но из-за темноты не смог осмотреть руки Алексея и потребовал, чтобы заключенного вывели в коридор. А осмотрев руки, сказал, что это результат недостатка хлорофилла оттого, что крохотное окошечко под самым потолком не пускает в камеру свет. И написал рапорт о необходимости немедленного перевода заключенного из камеры смертников в штрафное отделение тюрьмы.

В штрафном отделении были такая же крохотная камера, такая же параша, такой же вонючий матрас, зато всегда – солнце. И никого не вели мимо двери каждую пятницу на казнь, а потом не волокли с казни. Кожа стала потихоньку заживать, а зрение потихоньку восстанавливаться.

Вокруг были одиночные камеры, в которых сидели люди. Они ругались, смеялись, храпели, кашляли, молились, матерились, пели. Алексею показалось, что он вернулся на большую землю с необитаемого острова, и Чака стал навещать его реже.

В штрафном отделении сидели заключенные, нарушившие тюремный режим. Кто-то у кого-то что-то украл, подрался, покурил марихуану, которую им поставляли те же самые надзиратели. Однако «исправление нравов» происходило здесь специфически.

За убийства в камере мгновенно вешали, а за остальные грехи пытали с помощью голодной диеты – в течение срока от пяти дней до четырех недель в день давали только чашку протеинового бульона.

Заключенные сходили с ума от голода, ели зубную пасту и все, что поддавалось разжевыванию. Выдержать тридцать суток подобной диеты было нереально.

На пятые сутки охрана взвешивала «исправляемого» и, понимая, что человек долго не протянет, предлагала написать прошение на имя министра юстиции Крюгера о замене голодной диеты на телесное наказание.

Наказание было публичным. В углу тюремного коридора стояло приспособление для истязаний. На него клали истощенного заключенного, написавшего прошение министру юстиции Крюгеру, и подкладывали ему под почки подушки. Приходил здоровенный амбал сержант Филипс и специальной палкой бил заключенного по голому заду.

Удар был поставленным и происходил раз в десять минут. Из глазка камеры было видно, как от первого удара на теле появляется синяя полоса, как она лопается от второго удара и из нее хлещет кровь.

После этого заключенного отвязывали, давали глоток воды, доктор Мальхеба слушал его сердце и давал благословение на следующий удар. И так до шести ударов.

Черных лупили по одной полосе, по одному месту, превращая тело в кровавое месиво. А белых разрешалось бить только по разным местам, чтобы все шесть полос были отчетливо видны.

Глава тридцатая
ЗАЯВЛЕНИЕ БОТЫ

Kак-то дверь камеры распахнулась во внеурочный час – в это время не давали еды и не водили на допросы. На пороге стоял сам начальник тюрьмы, за ним – два охранника с вытаращенными глазами.

Начальник тюрьмы не зашел в камеру, она была слишком мала. Он многозначительно посмотрел Алексею в глаза и, не требуя, чтобы заключенный встал, что подразумевал тюремный протокол, сообщил:

– Премьер-министр Питер Виллем Бота официально объявил по телевидению и по радио, что вы, советский разведчик Алексей Козлов, находитесь у нас под арестом.

Алексей не поверил своим ушам, улыбнулся уголками высохших обметанных губ и ответил:

– Спасибо!

То есть в Центре наконец узнали, что он жив, и начнут что-нибудь предпринимать.

Охранники вылупили глаза еще больше. Перед ними на нарах сидел невозможно исхудавший человек с впавшими глазами, подживающими кровавыми разводами на руках, шелушащейся кожей и неаккуратно подстриженными тюремным парикмахером волосами.

Мало того, что за всю историю тюрьмы он был единственным, вернувшимся из камеры смертников живым, так к нему еще с отчетом приходит начальник тюрьмы, а по телевидению о нем говорит премьер-министр страны Питер Виллем Бота!

– С завтрашнего дня вам полагается двадцатиминутная прогулка по двору, но общение с другими заключенными запрещено строго-настрого, – добавил начальник тюрьмы. – И еще… теперь вам можно курить.

До ареста Алексей довольно много курил, но сейчас был настолько ослаблен, что курение добило бы его.

– Какое сегодня число? – спросил он севшим от волнения голосом.

– Сегодня первое декабря 1981 года, – ответил начальник тюрьмы.

Алексей в ужасе бросился к стене, на которой выцарапывал себе все той же скрепкой календарь, понимая, что сбился со счету.

Это была победа! Победа над заговором молчания, над садистами Бродериком и Глоем, над ужасом апартеида. Сегодня первое декабря, значит, сын и дочка в Москве играют в снежки, готовятся к Новому году и ждут папу с подарками.

Алексей волновался перед прогулкой, как волнуются перед первым свиданием. За последние полтора года он не видел ничего, кроме камер, тюремного коридора, кабинета Глоя и пыточных комнат. Закрытый двор представлялся громадным простором.

Он разучился долго ходить, руки и ноги плохо слушались, да и весь организм был доведен до последней черты. Охрана вывела Алексея во двор, когда все заключенные сидели по камерам.

Но сарафанное радио загадочным образом разнесло информацию по штрафному отделению, и, заслышав, что отперли камеру Козлова, соседи из одиночек заорали через двери:

– Русский, держись! Тебя скоро обменяют! Парень, газеты пишут, что тебя передадут своим!

Двое охранников, еще не привыкших к новому положению странного заключенного, перед которым отчитывается начальник тюрьмы, вели себя доброжелательно.

Алексей решил воспользоваться этим и закричал на весь коридор:

– Мужики, что в мире нового?

– Наши вошли на Сейшелы! Гамбия и Сенегал соединились! Судан напал на Чад! – кричали из-за запертых дверей камер.

Их внутриафриканские новости, за которыми Алексей когда-то охотился для Центра, казались сейчас местечковыми и не важными. Ему было важно знать, что происходит на родине, но здешние газеты не писали об СССР.

А пока он полгода сидел без газет, радио и телевидения, в США зарегистрировали первые случаи СПИДа, в индийском Бихаре произошла самая крупная в истории железнодорожная катастрофа с гибелью восьмисот человек, Израиль уничтожил иракский ядерный реактор в Осираке, какой-то придурок шесть раз выстрелил холостыми в Лондоне по королеве Елизавете Второй, наводнение в Китае оставило без крова полтора миллиона человек, леди Диана вышла за принца Чарлза, убийце Джона Леннона дали пожизненный срок, в Тегеране взорвали президента Раджаи, в Египте убили президента Садата, СССР подписал контракты на поставку природного газа из Сибири в страны Западной Европы, а советские хоккеисты обыграли канадских со счетом 8:1.

Умерли писатель Борис Полевой, хоккеист Валерий Харламов и артист Михаил Жаров.

А еще от разрыва сердца умер отец. Именно в тот день, когда Алексея арестовали…

Когда Козлов первый раз с опаской вышел в огороженный со всех сторон тюремный дворик, стало понятно, что он настолько ослаб, что еле переставлял ноги.

Солнце лупило так, что в первые секунды он даже зажмурился. Охранники подгоняли, но это было бесполезно. Он передвигался осторожной стариковской походкой, глядя под ноги.

Потом поднял глаза к небу, счастливо засмеялся, посмотрел вперед и, остолбенев, остановился. В одном дальнем конце двора сидела в углу огромная черепаха. Больше метра в длину. А в другом углу две стройные длинноногие газели ели из тазика свежую траву.

– Откуда она? – кивнул Алексей на черепаху.

– Да это Грета. Кто-то притащил с Сейшел суп сварить, а потом пожалел, – ответил наиболее разговорчивый охранник. – Давно было, она ведь живет чуть не триста лет…

– Ее можно погладить?

– Завтра дай ей полкуска хлеба, тогда она тебя признает. Осторожно корми, челюсти у нее, как у бульдога, – посоветовал охранник. – Ты такой худой, что можешь на ней покататься.

Отто доковылял до черепахи, положил руку на ее панцирь и подумал: «Вот бы показать такую красавицу моим детям!»

Черепаха медленно встала на свои высокие слоновьи ноги, вытянула голову и начала обнюхивать колени Алексея.

Газели оказались не менее общительными, они жили в большой дружбе с убийцами, ворами и насильниками, выходившими на прогулку. На следующий день Алексей пришел на прогулку с куском хлеба и поделил его между черепахой и газелями.

Грета быстро признала его и с удовольствием откусывала свои полкуска смертельными челюстями, а газели деликатно брали оставшееся с ладони большими теплыми губами.

Эти двадцать минут на солнце стали ежедневным праздником. Теперь Алексей был не одинок, его ждали и привечали звери. А заключенные на прогулке, несмотря на весь свой расизм и криминальные успехи, писали ему на стене подбадривающие слова с грамматическими ошибками.

Двадцатиминутные прогулки делали чудеса, к нему потихоньку стало возвращаться ощущение собственного тела. До этого оно было оболочкой для пыток и мучений, и Алексей старался психологически отстраниться от своей ежедневно уродуемой оболочки – поставить ее на автопилот и спрятаться в фантазиях.

Теперь он наслаждался прикосновениями заживших рук к нагревшейся каменной стене дворика, полированному панцирю Греты, нежной шкурке газелей. Как ребенок, радовался расцветке крыльев залетевшей во двор бабочки, крику птицы, усевшейся вверху на колючей проволоке, или движениям спустившегося сверху на нитке мохнатого паука.

И вспоминал купленную перед арестом яркую серию 1974 года «ЮАР, фауна и флора», состоящую из шестнадцати марок с портретами самых красивых представителей животного и растительного мира страны.

Мышцы благодаря прогулкам вспоминали свою работу, дыхание не сбивалось при нагрузке, кожа восстанавливалась, зрение прояснялось, ногти постепенно приобретали нормальный цвет.

Даже к волосам, которые давали возможность вымыть в тюремной бане карболовым мылом, возвращалась прежняя шелковистость. Брили в тюрьме редко, щетина скрывала худобу, которой Алексей до конца не осознавал потому, что давно не встречался с зеркалом.

Вскоре его отправили работать на кухню при лазарете, таскать ведра с водой и другие тяжести. И это было замечательно, потому что организм хотел двигаться и трудиться.

Но периодически эту работу заменяли другой – заставляли чистить битумный пол зубными щетками, точно как немцы в концлагере. И это было ужасно унизительно.

По тюрьме ползли легенды об Алексее, заключенные относились к нему с огромным уважением, при каждом удобном случае говорили:

– Ты – русский шпион! Ты их обыграл! Они будут продавать тебя подороже!

А один подарил машинку для сигар со словами:

– Возьми на память. Будешь сигары подстригать. Вдруг больше не увидимся. Я таких, как ты, не видел, здесь у нас обычные люди: убийцы, воры, насильники…

Как-то охранник повел Козлова в тюремный госпиталь, и человек в белом халате поставил его на весы. Алексей и до этого понимал, что очень сильно похудел, но когда отметка на весах застыла на цифре 58 килограммов, испугался. Ведь при аресте весил 90!

После этого его стали обмерять сантиметром, и он пошутил, что, наверное, снимают мерки для гроба. Но человек в белом халате и охранник посмотрели на него с недоумением.

А через некоторое время в камеру пришел начальник тюрьмы и принес довольно приличный костюм по размеру, рубашку и галстук. Пока Алексей переодевался, сердце выпрыгивало из груди.

– Возьмите с собой вещи! – сказал начальник тюрьмы и протянул пластиковый пакет.

Имущество Алексея легко влезало в пакет, он положил туда подаренную машинку для стрижки сигар и ремень для брюк, который ему оставили, когда с него от худобы начали падать штаны. Еще зачем-то добавил в пакет кусок зеленого карболового мыла.

Дорога в кабинет Глоя в костюме и без наручников ощущалась совершенно непривычно. За столом сидел генерал Бродерик, а у окна, как обычно во время допросов, маячил полковник Глой.

Но их нельзя было узнать, словно кто-то надел на них новые лица. Прежним в кабинете выглядел только Гитлер на портрете с тщательно выписанными усиками.

Когда Алексей вошел, Бродерик встал, жестом предложил сесть напротив и только после этого сел.

– У меня хорошая новость для вас, господин Козлов! – радостно начал он. – Вы едете домой!

У Алексея от волнения потемнело в глазах. Бродерик сделал жест, и Глой поднес стакан воды со знакомого подноса на подоконнике.

– Я не должен раскрывать, что вас везут для обмена, я нарушаю закон, – продолжил Бродерик. – Сейчас передадим вас службе нашей разведки. Я не знаю, что они выкинут, но если хотите уцелеть, скройте, что вы в курсе обмена.

Он снова встал, протянул руку для рукопожатия, Алексей секунду подумал, тоже встал и все-таки протянул руку в ответ.

– И извините за все, что здесь с вами произошло! – добавил Бродерик, глядя в глаза. – Мы просто не представляли, кто вы такой, а теперь узнали! Никогда в жизни не видел таких упрямых людей. Горжусь, что знаком с вами!

Полковник Глой тоже подошел к Алексею, тоже протянул руку и сказал:

– Меня тоже извини. Ты нормальный парень и вообще… настоящий мужик.

Он подмигнул, и после рукопожатия в ладони остался какой-то значок. Алексей машинально сунул его в карман. Было видно, что это не очередная провокация, а счастливый финал, в который так трудно поверить.

Бродерик и Глой, видимо, ждали каких-то слов в ответ, но слов у Алексея не было. И горло перехватило, и о чем говорить с садистами? Кивнул и молча вышел из кабинета в сопровождении двух охранников.

Охранники подвели его к машине с другой охраной и передали им пластиковый пакет с нехитрым имуществом. Алексею предложили сесть на заднее сиденье между двумя охранниками точно так же, как во время ареста, только более вежливо и без наручников.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

  • wait_for_cache