Текст книги "Испытание смертью или Железный филателист"

Автор книги: Мария Арбатова

Соавторы: Шуммит Датта Гупта
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Мария Ивановна Арбатова, Шуммит Датта Гупта
Испытание смертью или Железный филателист

Хотим выразить огромную благодарность за помощь в предоставлении материалов для сценария и романа

Руководителю Пресс-бюро Службы внешней разведки Сергею Иванову

Заместителю руководителя Пресс-бюро Службы внешней разведки Сергею Гуськову

Историку Пресс-Бюро Службы внешней разведки Елене Барабановой

Президенту Международной контртеррористической тренинговой ассоциации Иосифу Линдеру

Мария Арбатова

Шумит Датта Гупта

Глава первая
КАМЕРИНО

Как всякий немец, Отто Шмидт любил жару. Жители Германии не избалованы жарой, считается даже, что умеренный и ровный немецкий характер обусловлен тем, что страна лежит в умеренном климатическом поясе.

А нынешняя жара в Камерино, уютно вписавшемся в Апеннины, пересекающие «итальянский сапог» с севера на юг, казалась блаженством. На высоте четыреста метров над уровнем море она не пекла, а ласкала и не шла ни в какое сравнение со знакомой Отто липкой жарой Средиземноморья и сухой, изматывающей жарой пустыни.

Он присел за столик маленького уличного кафе, пристроенного к стене древнего здания, и закурил. На фоне серого выщербленного камня стены пылали и кудрявились красноватые листья винограда. Солнце щедро заливало столик и безлюдную пыльную улочку, помнящую тяжелую поступь умбрийских камертиев.

На горизонте зеленела роща, и Отто казалось забавным, что посреди древних итальянских камней, совсем как в Германии, шелестят широкими листьями каштан, граб, ясень и даже дуб.

Он помнил, что фрукты поспевают в Камерино не так охотно, как в субтропических предгорьях Апеннин, где ветки трещат и подламываются под тяжестью плодов, а голова кружится от запаха цветов.

Но строгая чистота горной Италии манила Отто больше крикливой и пестрой стихии больших городов. Видимо, напоминала его уютную, сдержанную и четко выстроенную Германию.

Молодой официант вылетел из-за барной стойки, как черт из табакерки. По блеску в глазах было ясно, что, как всякий итальянец, он извелся без общения в пустом кафе.

– Что желает синьор?

И впился в Отто радостными зелеными глазами. Это ведь миф, что итальянцы темноглазы, они в основном голубоглазы и зеленоглазы, как море, на которое они смотрели столько веков.

– Что порекомендуешь из местного? – спросил Отто на отличном итальянском.

– Если синьор первый раз в Камерино, советую «пан-ночиато» и наш славный анисовый ликер «Варнелли»! Такого ликера синьор не попробует больше нигде!

– Я учился в Камерино в школе искусств имени Данте Алигьери. Правда, это было давно… Неси ликер и подскажи: я правильно иду в сторону старой церкви?

– Пойдете вверх по нашей улице, и церковь сама встанет у вас на дороге. Но, синьор, клянусь Мадонной, там совершенно нечего смотреть! Не понимаю, что вы, иностранцы, находите в этой свалке старых камней?

– Это не свалка старых камней, а жемчужина средневековой архитектуры! – назидательно поправил Отто.

Официант сделал гримасу, выражавшую полное недоумение. Похоже, он готов был болтать о чем угодно, лишь бы не выполнять заказ.

– Какая там жемчужина, синьор? Пыльные развалины, каких везде полно… – Тряхнул каштановыми кудрями и протестующе взмахнул руками, но так и не двинулся в сторону ликера.

– Сам подумай, кто бы взбирался на Апеннины в городишко на несколько тысяч человек, если бы не эти пыльные развалины? И как бы ты без них заработал себе на хлеб? – напомнил Отто.

– Синьор не знает, что наш город славится не развалинами, а университетом! К тому же здесь родился поэт Уго Бетти! Он попал в Первую мировую в немецкий плен и написал там книгу! – Официант похвастался таким тоном, словно был родней этому самому Уго Бетти. – И скажу вам честно, если б здесь совсем не было туристов, я бы с чистой совестью уехал в большой город, как мой младший брат! А эти призраки прошлого, синьор, создают обманчивую перспективу, чтобы не пускать нас в большой мир. Извините, забыл про ликер! Сейчас принесу!

Он неторопливо пошел за барную стойку и вернулся через пару минут с ликером.

– Раз вы учились в школе Данте Алигьери, то, наверное, вернулись найти кого-нибудь? – спросил он с заговорщическим видом.

– Кого? – удивился Отто.

– Какую-нибудь девушку из прошлого… – подмигнул официант. – И хотите глянуть на нее одним глазком, хотя прекрасно понимаете, что у нее уже пятеро детишек и ленивый лысый муж, которого не волнует ничего, кроме молодого вина и футбола. Но ложась спать, она вспоминает ваши свидания двадцатилетней давности!

– С чего ты взял? – усмехнулся Отто.

Этот парень, годящийся ему в сыновья, казался очень симпатичным.

– Так бывает! Не стесняйтесь, синьор, Антонио знает в этом городе всех и достанет любого из-под земли. Конечно, прошлое не вернуть, но приятно искупаться в воспоминаниях.

Выдержав паузу, Отто спросил:

– А что, многие приезжают за этим?

– В том-то и дело, что нет! – покачал головой официант и снова взмахнул руками – итальянцы ведь разговаривают руками больше, чем языком. – Для меня это было бы дополнительным заработком, ведь наше кафе попадается туристам первым! Я бы легко понял таких людей, потому что сам жду, когда осматривать наши руины приедет Романова!

– Романова?

Отто вздрогнул от неожиданно прозвучавшей фамилии, принадлежавшей русскому императорскому дому.

– Русская артистка, что играет Татьяну Романову в фильме «Из России с любовью»! Помните сцену, когда Джеймс Бонд и Романова плывут в лодке по каналам Венеции? Я смотрел «Из России с любовью» тринадцать раз! – Зеленые глаза парня засияли.

– Хочешь взять автограф?

– Зачем мне один автограф, синьор? Она нужна мне целиком! – Парень отчаянно замахал руками, словно Отто иначе не понял бы его слов. – Клянусь, синьор, если однажды она вот так, как вы, появится на нашей улице с фотоаппаратом, я уговорю ее выйти за меня замуж! Я простой официант, но после смерти дяди мне достанется обувная мастерская, потому что у него нет своих детей. Правда, он требует, чтоб я выбросил фотографию этой русской и женился на дочери нашего соседа Карло. Но вы ведь видели эту Романову?..

– Согласен, она красотка! – кивнул Отто и отметил про себя, что парень не умеет читать.

Ведь у Антонио была возможность ровно тринадцать раз прочитать, что спутницу Джеймса Бонда Татьяну Романову играет итальянка Даниэла Бьянчи. Все-таки на дворе стоял 1979 год, люди вовсю летали в космос, изобретали новые материалы, считали на калькуляторах, в Южной Африке сумели пересадить человеку сердце… А этот парень с задворок Европы все еще не умел прочитать титры самого кассового фильма.

Фильм «Из России с любовью» о рыцаре плаща и шпаги английской спецслужбы, агенте 007, казался Отто смешным. И он смотрел его не тринадцать раз, как Антонио, а всего три. Непотопляемого Джеймса Бонда играл любимец женщин Шон Коннери.

Это была веселая галиматья про террористическую организацию СПЕКТР, советское шифровальное устройство «Лектор» и соблазнительницу из советского консульства в Турции Татьяну Романову.

В финале злобные преследователи умудрялись перестрелять друг друга; а агент 007, выйдя живым из всех передряг, приезжал в Венецию, чтобы плыть с русской Татьяной Романовой в идиллическом объятии на идиллической лодке по идиллической глади канала.

Отто читал, что фильм услужливо сняли после того, как президент Кеннеди назвал роман Яна Флеминга «Из России с любовью» одной из десяти главных книг своей жизни. И что именно этот фильм стал последним, увиденным Кеннеди перед смертью.

Еще Отто читал, что для сцены в катакомбах Стамбула нужны были крысы, а согласно сумасшедшим английским законам в кино запрещалось снимать диких крыс. Их заменили на белых лабораторных, намазав их порошком какао. Но крысы упоенно вылизывали друг друга и светлели к концу каждого дубля.

Так что съемки крысиной сцены пришлось перенести в Мадрид, поскольку кровожадные испанцы спокойно относятся не только к съемкам крыс, но даже к корриде.

Самым смешным в фильме для Отто были таблички на дверях советского консульства. Там было написано «ДЕРГАТ и ПИХАТ», наверное, имелось в виду «дергать и пихать». Отто немного знал русский.

– Я с детства собираю марки. У меня есть несколько ценных марок из СССР, – признался он, чтобы хоть как-то поддержать русскую тему, значимую для официанта.

Но парня совсем не интересовали марки.

– Дядя говорит: Антонио, ты не умеешь работать, только болтать языком, тебе надо было стать политиком или священником! Я бы стал политиком, синьор, но у меня не было возможности закончить школу, – пожаловался официант. – Дядя воспитывал нас братом с тех пор, как отца застрелили за контрабанду, а мама умерла от разрыва сердца.

– У тебя благородный дядя, Антонио, – вежливо ответил Отто.

– Вы-то сами-то откуда будете?

– Из Западного Берлина.

– Из западной части Берлина?

– После Второй мировой нас, немцев, разделили. Неужели ты ничего не слышал о Берлинской стене?

– Я видел что-то такое по телевизору. Но, может быть, это была Китайская стена? И как называют немцев, живущих в разных частях?

– Так и называют – западными и восточными немцами, – вздохнул Отто.

Ликер был хорош, Отто любил все крепкие напитки с анисом, кроме абсента.

Абсент, придуманный швейцарскими сестричками Энрио и назначаемый их другом лекарем от всех болезней, требовал большой осторожности. Лекарь бежал от Великой Французской революции, где лучшим лекарством считалась гильотина, и предпочитал абсент с анисовым вкусом остальным медикаментам.

В старой подшивке газеты «Нью-Йорк таймс» Отто читал, что абсент в свое время стал «пороком прогрессивных женщин с надменным характером наравне с велосипедом и сигаретой». И что молодые француженки страдали циррозом печени чаще остальных потому, что пили абсент неразбавленным. Ведь корсет не позволял пить большими порциями, а до прихода в индустрию моды великой Коко Шанель они каждое утро утягивали тело шнуровкой.

В Алжире, где Отто прожил много лет, давно появились дешевые марки абсента, «спустившиеся» из бокалов богемы в грубые стаканы работяг. Напиток стал доступнее и вреднее.

А в некоторых странах он оказался в десять раз дешевле вина и превратился в настоящий яд, продаваемый в забегаловках без столов и стульев. Врачи говорили о наркотическом воздействии и неадекватном поведении любителей, но «абсентье» смеялись им в лицо.

В начале века швейцарский фермер, упившись абсентом, застрелил всю свою семью. И только после этого больше восьмидесяти тысяч человек подписали властям петицию с просьбой запретить напиток.

Вслед за Швейцарией задумалась Франция. Накануне великой войны 1914 года в палате депутатов прозвучало, что «пьющие пиво тевтонцы истребят пьющих абсент упадочных французов», а на улицах появились плакаты, на которых грудастая немка в остроконечной каске варила абсент «для врагов».

После 1915 года «винное лобби» добилось запрета жидкого наркотика во Франции, в Германии, Бельгии, Италии, Болгарии, США.

Отто любил историю, и, казалось, не было ни одной страны и ни одной детали, которую бы он не положил на полку огромной «библиотеки», уместившейся в его темноволосой бюргерской голове.

– Антонио, ты когда-нибудь пил абсент?

– А что это? – насторожился парень. – Это немецкое вино?

– Это ликер, похожий на вкус на то, что ты принес, только с наркотическими свойствами. Его долго запрещали к производству, а теперь понемногу возвращают в Европу. Абсент пьют в тесных французских ресторанчиках, где все так орут, что почти не слышат друг друга. А там, где он запрещен, подают похожий на него пастис с банановым сиропом или самбуку. – Отто посмотрел рюмку на свет. – В Греции есть узо с таким же анисовым вкусом. А в арабских странах – арак, который становится белым как молоко, если добавить в него льда. Но ваш «Варнелли» не уступает им всем, даже мягче и богаче оттенками.

– Я пил только самбуку. Синьор объехал весь мир! А я не был нигде, кроме нашей дыры и окрестных деревень, – расстроился парень. – Вы, наверное, архитектор или художник, раз учились в школе Данте Алигьери?

– Нет, я езжу по странам и продаю машины и химикаты для химчистки нового поколения – несу людям прогресс! А штаб-квартира нашей компании находится в Риме.

– Ездите по странам?

– Антонио, я бы, как и ты, сидел дома, если бы его не разрушили. Не мотался бы по свету и не засыпал каждый день на гостиничных простынях, – признался Отто. – Но я не могу видеть железобетонную уродину, делящую Берлин на Запад и Восток.

– Там, синьор, настоящая стена?

– Настоящая. И возле нее маленькая нейтральная полоска земли, говорят, ночью на ней танцуют тени погибших перебежчиков…

– Каких перебежчиков? – снова не понял Антонио.

– Представь, что твой Камерино разделили пополам. И на той половине остались родственники, друзья по школе, бывшие клиенты… и когда они пытаются перебежать к тебе, их расстреливают. А они просто не могут смириться с тем, что им больше не принадлежит весь Камерино!

– Бедные люди, я бы тоже не смог так жить, – покачал головой официант.

– Мне пора. Ариведерчи, Антонио! – Отто положил на стол деньги.

– Я всегда на месте, если понадоблюсь, – кивнул Антонио. – Вы меня огорчили историей про немцев, но знайте, теперь у вас в Камерино есть верный друг.

Отто улыбнулся и пожал парню руку. Он любил итальянцев с их детскостью, искренностью, порывистостью, забывчивостью и открытостью. Как говорится, для того, чтобы стать другом на севере, надо спасти человеку жизнь, а на юге достаточно дать прикурить.

Дорогие светлые ботинки Отто утопали в дорожной пыли. Разрушенная церковь медленно приближалась к нему, а он медленно приближался к церкви. На улице было по-прежнему пусто, как бывает днем в маленьких итальянских городках.

Антонио оказался прав, местные устали жить среди остатков былой роскоши. Они ценили уникальные развалины церкви только в той мере, в которой она привлекала кошельки туристов.

Сегодня церковь не интересовала никого, кроме Отто. Он достал из сумки фотоаппарат, сфотографировал ее с разных ракурсов. Зашел внутрь. Мягкая поступь его шагов не разбудила дремавшую у входа пожилую нищенку, отчаявшуюся получить от туристов монетку.

Отто не наведывался в Камерино с тех пор, как закончил школу Данте Алигьери. И с раздражением отметил, как сильно разрушилась церковь за эти годы и что никто не задумывается, насколько еще хватит ее руин, хотя бы для привлечения туристов.

Потом споткнулся, сел на груду обвалившихся кирпичей, снял ботинок и вытряс из него натиравший ногу камушек. А когда выходил, кашлянул. Нищенка открыла глаза и окутала его профессионально слезливым взором.

Отто бросил монетку в ее жестяную банку от леденцов и вышел на улицу, чтобы сфотографировать церковь сзади.

Его пьянили изысканная пустая улочка, невероятно красивый профиль развалин, горный воздух и анисовый ликер «Варнелли».

Но Отто стряхнул все это, как абсентовое наваждение, и тихо сказал самому себе:

– Отпуск закончился, предстоит увлекательное и небезопасное приключение!

Глава вторая
МАЛАВИ, БЛАНТАЙР

Прежде Отто никогда не был в Малави. Не видел ее лесов, ежегодно восстающих из пепла после летних пожаров, устраиваемых лакированными пальмовыми листьями, сыплющими солнечных зайчиков в сухую траву.

Не сталкивался с буйством местных акаций, смоковниц, тунгов и жакаранды, не проезжал мимо зарослей тростника и папируса у болот, кишащих кровососущей нечистью. Не вдыхал сладости эвкалиптовых и свежести олеандровых рощ. Не ронял шляпу, задирая голову на пятнадцатиметровые мопане и баобабы.

Прежде Отто считал, что отлично знает и чувствует Африку, но только сейчас понял, что квинтэссенция Черного континента – его юг. Словно небесный диспетчер театрально преувеличил здесь краски, природу, богатства недр, энергетику земли и человеческих эмоций.

Блантайр считался финансовым и торговым центром Малави, здесь проживало около двухсот тысяч человек.

По дороге Отто был потрясен видом из окна машины – по сочно-зеленым лесам разгуливали львы, слоны, антилопы, зебры, жирафы, бегемоты, буйволы, двурогие носороги, дикие свиньи, леопарды. Словно дорога пролегала не по стране, а по многокилометровому зоопарку. Правда, и запax стоял как в зоопарке.

Отто выбрал отель с хорошей репутацией. Вид из окна, к сожалению, не напоминал вида из окна машины, а был простеньким эпизодом из жизни колонизаторской резервации.

Зато в номере стояла тяжелая старинная мебелью, обтянутая яркой местной тканью, ванная была оформлена в игривом стиле ванных комнат Людовиков, на полу лежали шкуры, а в антикварной фарфоровой вазе топорщились угрожающие желто-черные цветы.

Столы в ресторане хрустели безупречно накрахмаленными скатертями; а сигарная комната с мелкими околосигарными игрушками, в которые так любят играть богатые мужчины, словно целиком прилетела на самолете из Лондона.

О том, что ты в Африке, напоминал в отеле только рабский взгляд обслуживающего персонала. У черной прислуги в Европе взгляд был не такой.

Служащий за конторкой сразу же выдал Отто, как богатому постояльцу, приглашение в клуб для белых. Клуб располагался в помпезном особняке. Все годы колонизации белые прятались в подобных клубах от буйной южноафриканской реальности, пытаясь вести привычный европейский образ жизни.

Они старались не обращать внимания на неожиданности малавийской политической ситуации 1979 года, считая ее играми дикарей, не пересекающимися с их комфортным бытом. Примерно как взрослые не обращают внимания на возню в детской, и не заглядывают туда, пока из щели не повалит дым или не раздастся громкий плач.

Проехав множество неспокойных африканских стран, Отто отчетливо понимал, что перестрелки ведутся настоящими, а не холостыми патронами. И рисковал только потому, что в горячих точках люди как-то особенно отчаянно покупали новые вещи, словно пытаясь схватить сегодня то, что завтра может им не понадобиться вовсе.

Как опытный коммерсант, Отто знал, что пятна крови лучше всего выводить с помощью машин – химчисток нового поколения. И начал в Блантайре с клуба для белых потому, что только такой клуб давал возможность сориентироваться, оценить местный рынок и завести полезные знакомства.

Он проводил в клубе целые дни и потихоньку становился своим. С ним начали здороваться, опекать и давать советы по продвижению химчисточного бизнеса, а это было главным условием успеха в незнакомой стране.

Вот и сегодня после переговоров с потенциальным покупателем Отто пришел в клуб в отличном настроении. Потенциальный покупатель хотел, чтобы его убеждали в необходимости новых машин химчистки и рассказывали историю чистой одежды с того самого часа, как в шестом веке до нашей эры финикийцы и галлы научились варить мыло из козьего жира и древесной золы…

Отто с удовольствием читал лекции по истории возникновения химической чистки, утешая себя тем, что если человек после этого не приобретает у него машину, то хотя бы получает полезные знания. Он много лет тренировал интуицию, но так и не научился определять реального покупателя с первой встречи.

Зайдя в клуб, Отто обошел столы для карточных игр и рулетку. Жужжание потолочных вентиляторов, стук стаканов у барной стойки, треньканье шарика рулетки, громкие разговоры на английском и немецком создавали полное ощущение Европы.

Отто выбрал столик, сидя за которым можно было видеть эстраду. Там за хорошо настроенным роялем сидел пожилой белый пианист в смокинге, а немолодая черная женщина необъятных размеров в платье с блестками пела под Эллу Фицджеральд.

За столиком сидел полузнакомый англичанин. Здесь все были полузнакомы потому, что, даже долго живя в Малави, ощущали себя в этой стране проездом. Когда к столу подошла столь же полузнакомая Тиана, Отто с англичанином играли в карты.

Отто уже пару дней встречал в клубе эту хрупкую, изысканную европейку с копной каштановых волос. Тиане, видимо, уже было сорок, на которые она не выглядела. И в ее манере одеваться и вести себя неумолимо просвечивали лихие шестидесятые – время свободолюбия и раскрепощения.

Отто ни разу не видел Тиану в джинсах, но по жесту, которым она отбрасывала с лица пряди длинных распущенных волос, понимал, что студенческие годы она проходила в джинсах, бусах из бисера, с холщовой сумкой на плече и лозунгом «Make love, not war!».

Тиана игриво заглянула в его карты, наклонившись критически близко, обдала душным запахом местных духов, засмеялась и сказала по-английски:

– Зря вы, Отто, сели играть против англичанина! Немцы слишком серьезны и прямолинейны для карт. Они не умеют блефовать!

Она была очень женственной, что чуточку смягчало развязность. Впрочем, в белых клубах Африки собирался такой коктейль человечества, что, не зная биографии собеседника, было невозможно понять, где проходит граница между раскованностью и развязностью.

Особенно сложно это шифровалось у женщин, ведь кто-то из них прошел западную феминистскую революцию и демонстрации в защиту своих прав; а кто-то научился напору у пожилых черных женщин, не боящихся ни бога, ни черта.

Карты у Отто действительно были неважные. И он, не любивший проигрывать, решил отвлечь противника болтовней.

– Вы правы, Тиана. Картежники из немцев плохие, я рискнул сесть играть исключительно из своего природного упрямства, – согласился он по-английски.

– Зато немцам иногда удается обыграть Англию на футбольном поле. Правда, правила футбола придуманы для идиотов – кто забил больше голов, тот и победитель, – добродушно вставил англичанин, имя которого Отто не расслышал, когда его представляли. – Это, наверное, самое понятное, что мы, англичане, подарили человечеству!

– Снимаю шляпу перед народом, который триста лет управлял Индией с населением в триста миллионов, послав туда всего триста тысяч человек. – Отто шутливым жестом приподнял несуществующую шляпу. – А вот у нас, немцев, блистательный блицкриг закончился позорным провалом. Назовите землю, на которую не ступала нога английского солдата или коммерсанта?

– СССР! – Англичанин поднял вверх указательный палец.

– Русских не побеждал никто, начиная с Наполеона. Европа пала к ногам Германии без боя, а русские задавили нас пушечным мясом и морозами. Ведь со стороны СССР погибло в пять раз больше солдат, чем со стороны Германии.

Отто дотошно изучал результаты войны.

– Вы, оказывается, совсем не патриот, – с иронией заметила Тиана.

– После фашизма стыдно считать себя немцем. Как говорил Эйнштейн: «Я пережил две войны, двух жен и Гитлера!» Первая мировая закончилась для нас частичным проигрышем и унижением, вторая – физическим и духовным разгромом. – Он отложил карты. – Я думаю, бог решил таким способом показать, что война – не призвание немцев. Призвание немцев – философия, литература, музыка, наука, искусство… все, что угодно, кроме войны.

– Вы углубились в политику потому, что расстроились от проигрыша? – попыталась снова кокетничать Тиана.

– Из меня плохой картежник. С гораздо большим удовольствием я поговорил бы о марках, но здесь, в Блантайре, ни одного клуба филателистов. Я сел играть не потому, что рассчитывал выиграть, а потому, что, когда сидишь спиной к певице, кажется, что это сама Элла Фицджеральд, – признался Отто.

А про себя вспомнил, как ходил с покойной женой на концерт Эллы Фицджеральд и Дюка Эллингтона, и как у нее горели глаза, и как она выстукивала в такт музыке по его коленке своей нежной рукой.

– Собираете марки? Мне казалось, что это занятие для маленьких мальчиков, – заметила Тиана презрительно.

Отто хлебнул кофе и кивнул:

– А я и есть маленький мальчик, и взрослею только тогда, когда говорю о работе.

– Знавал я в Лондоне старичка, который продал на аукционе марку за миллион фунтов! Причем какую-то бракованную! – Англичанин тоже отложил карты и, щелкнув пальцами, позвал черного юношу: – Кумбени, виски с содовой!

– Да, сэр! – откликнулся черный старательный Кумбени в ярко-красном национальном костюме и шустро побежал к барной стойке.

Англичане захватили территорию Малави, считая, что несут на штыках прогресс и борются с работорговлей. Как всякие носители прогресса на штыках, они немедленно разделились на части.

Одна часть принялась выкачивать из страны ресурсы, а вторая – насаждать христианство. В результате в малавийском сервисе появилась масса черных, свободно говорящих по-английски и для получения работы объявляющих себя христианами.

– Бракованную? – удивилась Тиана и присела за столик.

– Наверное, это был «Маврикий». Первые марки Британской империи, выпущенные вне метрополии. Их напечатали с ошибкой в тексте. Мечта любого филателиста – хоть одним глазком глянуть на «Маврикия»! – вздохнул Отто.

О марках он мог говорить часами, а «Маврикий» означал для филателиста примерно то же, что Библия Гутенберга для букиниста. «Маврикиев» оранжевого и голубого цвета, с изображением профиля королевы Виктории, выпустили в конце девятнадцатого века. А слева от монаршего профиля напечатали «Почтовое отделение» вместо «Почтовый сбор оплачен».

– Я же говорю, занятие для маленьких мальчиков, – хмыкнула Тиана.

– Однажды к Эйнштейну подошла юная девушка и спросила, чем он занимается. Эйнштейн ответил: «Физикой». Девушка удивилась: «В вашем возрасте вы занимаетесь физикой?! А я закончила заниматься физикой еще год назад!» – попытался развеселить собеседников Отто.

– Сто раз слышала этот анекдот от мужа. Он тоже… был физиком. И поэтому наших домашних котов зовут Ньютоном и Эйнштейном.

Перед словом «был» Тиана взяла напряженную паузу. Отто положил карты, интерес к игре у него иссяк.

Англичанин предложил:

– Сделаем перерыв. Кумбени! Ты там уснул?

Черный официант подлетел со стаканом на подносе.

– И мне двойное виски со льдом, – заказал Отто. – Тиана, не выпьете с нами?

– От алкоголя у меня начинается приступ головной боли. – Тиана поморщилась. – Так почему бракованная марка стоила миллион?

– Кумбени, где мое виски? – рявкнул англичанин. – Знаете, что такое «поли-поли»? Это традиционный африканский менталитет! Дословно переводится, как «не спеша». Их боги утверждают, что не надо никуда спешить, все, чему суждено произойти, и так произойдет!

– Несу, сэр! Вот ваш заказ! – услужливо пропел подлетевший Кумбени.

– Марки, о которых речь, были выпущены англичанином еврейского происхождения Джозефом Барнардом и обессмертили его имя в истории филателии! – провозгласил Отто. – Этот парень приехал на Маврикий зайцем…

– Маврикий – это остров возле Мадагаскара, оттуда в Англию везут сахарный тростник и моллюсков, – уточнил англичанин таким тоном, словно планета существует исключительно для поставок еды на столы британской аристократии.

– Барнард выпустил пятьсот марок, большинство из которых жена губернатора Маврикия приклеила на пригласительные открытки воскресных балов. И опечатка «Почтовое отделение» вместо «Почтовый сбор оплачен» вызвала переполох. Ходили слухи, что Барнард был слепым стариком. На самом деле этому проходимцу было чуть за тридцать!

– Все равно не понимаю, почему марка стоит миллион? – напомнила Тиана.

Отто посмотрел на ее красивые руки без маникюра, заметил у венки на запястье комариный укус. Вспомнил про новую мазь от комаров и москитов, взятую в путешествие. Подумал, что надо спросить, боятся ли ее местная муха цеце, скорпионы и термиты.

– Потому, что филателия чуть ли не единственная область, в которой дорого платят за брак. Историкам удалось доказать, что надпись была преднамеренной, поскольку марки с такими же надписями вышли в Америке на несколько месяцев раньше! – ответил Отто, смакуя виски.

Тиана была хороша собой, но уж слишком активно брала быка за рога, а Отто любил входить в отношения с женщиной по самостоятельно выстроенной схеме.

Впрочем, одна ее фраза сильно заинтриговала…

– А через двадцать лет в сюжете с «Маврикием» снова появились шаловливые женские ручки! Шерше ля фам! – улыбнулся Отто. – Жена бордоского купца, копаясь в бумагах мужа, нашла марки и смекнула, что их можно хорошо продать. Они пошли по рукам коллекционеров, пока не оказались у знаменитого Феррари. И тот организовал продажу на аукционе в 1921 году. Так «Маврикий» приобрел королевский статус!

– У вас тоже есть марки стоимостью миллион? – подняла натуральную бровь Тиана.

Надо сказать, Отто терпеть не мог женщин с выщипанными бровями.

– У меня скромная коллекция. Я коллекционер из любви к маркам, а не ради корысти. – Отто покопался в дорогом желтом кожаном портфеле, извлек оттуда лупу, пинцет и альбом в потертой кожаной обложке. После этого бережно, как кошка, переносящая за шкирку котенка, достал пинцетом с разных страниц альбома две маленькие марки и весело посмотрел на собеседников: – Найдите сходство и отличия между мужчинами на этих двух марках!

– Родезия. «Британская Южно-Африканская компания». Один фунт. Это портрет английского короля с супругой, – сказал англичанин, разглядев первую марку в лупу.

– Верно. Это Георг Пятый с супругой Марией. Выпущена в 1910 году в честь его коронации. А теперь вторая марка?

– Незнакомый язык. Это тоже Георг, но в другом возрасте, – неуверенно ответил англичанин.

– Ваша версия, Тиана?

– Я согласна с Джорджем, – сверкнула та глазами. – А язык, возможно, русский.

– Русский. Но на второй марке последний русский царь Николай Второй, расстрелянный коммунистами. Это марка 1913 года из серии «К 300-летию Дома Романовых» номиналом 5 русских рублей, – пояснил Отто.

– Но ведь это одно лицо! – удивилась Тиана.

– Они кузены. И вместе воевали в Антанте против нас, немцев, в Первую мировую. А германскую армию возглавлял король Вильгельм, который тоже был их кузеном! – засмеялся Отто.

– Получается, что история Европы всего лишь семейная драма, – покачал головой англичанин.

– Стыдно, что я не знала о родстве Георга и Вильгельма, знала только о родстве Николая и Вильгельма, – со значением заметила Тиана. – Ведь они вместе пытались помочь бурам, когда их уничтожали англичане.

– Британцы уничтожали не буров, а рабовладение на юге Африки, – уязвленно ответил англичанин. – И Вильгельм поддержал действия британцев. Особенно после того, как мы уступили Германии спорные острова в Тихом океане!

– Вы, англичане, боролись с рабством так, что первыми в мире создали концентрационные лагеря и применили тактику выжженной земли! – вспыхнула Тиана и встала.

– Не женское дело – обсуждать ведение войны, – усмехнулся англичанин.

– Объясните туристу, что вы так агрессивно обсуждаете? – взмолился Отто. – Тиана, сядьте, пожалуйста!

– Вероятно, миссис из буров, – ответил англичанин с непонятной интонацией. – И потому обожает небылицы своего дедушки!

– Миссис из буров, но изучала историю в Европе! И презирает тех, кто либо не знает ее, либо намеренно лжет! – Тиана взяла в руки сумку.