Текст книги "Танец убийц"

Автор книги: Мария Фагиаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

8 часов утра

Звук легких быстрых шагов вернул Михаила к действительности. Любица торопливо шла от дома, щеки ее горели, глаза были полны испуга.

– Там гвардеец из королевского дворца, из Конака… ты должен явиться к генералу Петровичу… – прошептала она, не переводя дыхания.

Михаил встал. «Значит, им известно, где я был». Но почему посылают за ним кого-то из дворцовой стражи, а не полицию?..

– Я скажу ему, что не нашла тебя, – продолжала Любица. – Спрячься в старом курятнике. Он весь зарос бурьяном, его и не видать снаружи. Оставайся там, пока не стемнеет, а потом…

Он ласково погладил ее по щеке.

– Нет, нет. Я лучше спрошу, что им от меня надо. И пожалуйста, не бойся. Я не сделал ничего дурного.

– Да для них это и не важно. Для этой женщины, во всяком случае! – Глаза Любицы неистово сверкнули. – Тебя слишком долго не было, ты не представляешь, что тут творится.

– Ну ладно, успокойся, все будет хорошо.

Рассказал ли кто-нибудь уже Любице, что «эта женщина» жила когда-то здесь, в желтом домике?

– И почему ты так злишься на королеву? Она же тебе ничего не сделала.

– Потому что она дурная. Бесстыдная. Когда она выезжает в открытой коляске, король с нее глаз не сводит. А на людей, которые его приветствуют, он даже и не взглянет.

– Ну, в этом ты должна упрекать короля, а не ее.

– Да ей же это нравится! Просто совести у нее нет. И она терпит, что человек, да к тому же еще и король, выставляет себя перед всем белым светом дураком.

Гвардеец в безупречном, украшенном желтыми аксельбантами голубом мундире стоял, облокотившись на столб забора, и задумчиво жевал травинку. Увидев Михаила, он, приветствуя его, вытянулся по стойке «смирно». Приказ, который гвардеец передал в конверте, был написан на официальной бумаге с печатью. «Капитану Михаилу Василовичу надлежит немедленно явиться в Старый Конак к генералу Лазе Петровичу».

Михаил, нахмурив лоб, смотрел на приказ. Как наивно было с его стороны полагать, что он въедет в Сербию и его не выследят и не донесут об этом! Генерал Петрович не только один из адъютантов короля Александра, но и второй могущественный человек в стране. Приказ явиться к нему означал, что после довольно вежливых его расспросов последует гораздо менее вежливый допрос полиции. В конечном итоге Михаила ожидает камера в крепости, если не что-то похуже.

Михаил отпустил гвардейца и показал приказ отцу.

– Что ты собираешься делать? – спросил старик.

– Само собой, явиться к этому мерзавцу. А что же еще?

На лице старого Йована Василовича можно было прочесть явную обеспокоенность.

– Они знают, что ты встречался с ним в Женеве. У них кругом ищейки, и в Швейцарии тоже.

– Ну, не думаю. Ищейки за границей довольно дороги, сомневаюсь, что Александр может себе это позволить. Он билеты им не смог бы оплатить, не говоря уже о расходах в дороге. Возможно, кое-какие сигналы он время от времени получает – но не достоверные сведения.

– В любом случае, тебя в Конак не на завтрак пригласили.

– Увидим. Пойду переоденусь. Надеюсь, старая форма мне еще впору. Новая, которую мне три года назад шили в Вене на заказ, до сих пор лежит в багаже на вокзале.

Прежде чем явиться во дворец, Михаил должен был непременно известить о случившемся полковника Машина. Прийти в его квартиру слишком рискованно, да и телефонный звонок не безопасен. В Белграде совсем немногие дома имели телефон, у Василовичей, к примеру, его не было. То, что любой чужак смог бы просто так позвонить ему, не укладывалось у старого Йована в голове. Михаил решил сделать звонок из ближайшего полицейского участка. Если телефон Машина прослушивается, то деловой разговор на глазах полиции не должен вызвать подозрений.

Дежурный комиссар любезно предоставил Михаилу аппарат, но, будто орел с пасущегося ягненка, не сводил с капитана глаз. Соединения пришлось ждать, как всегда, долго. К счастью, полковник был дома.

– Говорит капитан Василович, – начал Михаил. – Покорнейше благодарю Вас, господин полковник, за приглашение на обед, но, к сожалению, не могу им воспользоваться, так как вызван для отчета в Старый Конак.

Последовало довольно долгое молчание, после чего Машин наконец ответил:

– Откуда Вы вообще звоните, черт побери? Это на самом деле Вы, Василович?

– Так точно, господин полковник. Я должен явиться к генералу Лазе.

– Действительно? Хорошо, что Вы позвонили. – В голосе его теперь слышалась нервозность.

– Покорнейше благодарю, господин полковник. Я должен идти сейчас же, генерал приказал явиться незамедлительно.

Видимо, до полковника дошло наконец значение этого звонка, поскольку он сказал:

– Держите меня в курсе дела, при любых обстоятельствах.

– Покорнейше благодарю, господин полковник. – Михаил положил трубку, и на его плечо опустилась дряблая рука комиссара.

– К генералу Петровичу, говорите? Н-да, это не простое дело, не так ли? Большой человек, этот генерал. – Комиссар широко ухмыльнулся. – Однако пересчитайте Ваши пальцы, после того как пожмете ему руку, – может оказаться на один меньше. – Его хохот сопровождал Михаила и на улице, и еще долго стоял в ушах.

Было жарко и душно. В парадной форме он чувствовал себя как под одеялом, вероятно, потому, что она была слишком узка ему в талии. Очевидно, он поправился с той поры, как надевал ее в последний раз. Михаил не знал, что его ожидает в Конаке, поэтому не стал брать семейный экипаж, а нанял извозчика. Из-за многочисленных крестьянских телег ехать приходилось медленно, только на широкой, обсаженной деревьями улице Короля Милана движение было оживленней. Эта часть Белграда с вновь отстроенными министерствами, британским посольством, военной академией, зданием парламента и далее с королевскими дворцами – Старым и Новым Конаком – поистине образовывала сердце города. Михаил разглядывал улицы, стараясь найти следы каких-либо перемен. Некоторые из прохожих были одеты по-европейски, другие – в шаровары. Дамы носили открытые впереди и украшенные золотым шитьем короткие жакеты из шелка каштановых оттенков. Дети шныряли у прохожих под ногами, на обочинах сидели цыгане, тут и там женщины выливали помойные ведра в канавы. Михаилу снова пришла в голову мысль, насколько отстала здешняя жизнь от западной, но в то же время он испытывал чувство принадлежности к этим людям. Как бы ни нравилось ему на Западе, он никогда не ощущал, что тамошние улицы, парки и люди являются частью его самого. Эта пестрая масса была именно тем народом, к которому он причастен; о каждом прохожем он мог сказать, откуда тот, какое место в жизни занимает в настоящее время и на что может рассчитывать в будущем. Только бесконечно долгие дни в Ментоне, а затем и в швейцарском санатории научили его понимать и любить своих земляков. Он восхищался мужчинами в дурно сшитых, на английский манер костюмах с пристегнутыми впереди манишками, под которыми скрывалось поношенное белье, – эти мужчины с героическими усилиями стремились добиться мало-мальски достойной жизни. Михаил задавался иногда вопросом, какому классу выпал труднейший жребий: крестьянам, с их безысходной нищетой и бесконечными заботами, или горожанам, которые с трудом балансировали на канате, натянутом между застоем XIX и подъемом XX столетий и основной задачей которых было удержаться на середине – между возможностью осознавать себя джентльменами и безнадежной покорностью жизни нищего.

Только знакомство с завистливыми хозяйками французских гостиниц, равнодушными портье швейцарских отелей и алчными, подобострастными австрийскими чиновниками открыло ему глаза и позволило увидеть самобытность и своеобразие сербов. Способные равным образом проявлять как почти святую добродетель, так и зверскую жестокость, они безжалостно убивали, если это было нужно, своих врагов, бесчестили их женщин, закалывали детей в колыбелях, – но в мирное время были мягки и терпеливы, не оставляя сироту без любви и присмотра, не давая умереть с голоду старику или бездомному бродяге. Даже валахи, своеобразные, замкнутые люди – с ними Михаил встречался на маневрах, – напоминали ему средневековых святых. Ни одно африканское племя не жило в таких примитивных условиях, как эти пастухи, которые ютились в пещерах и которым овечьи шкуры служили не только одеждой, но и постелью, и погребальным саваном. Никогда ни одна монета не попадала в их руки; даже если им предлагали деньги, они не знали, что с ними делать. Никто не мог им помочь в их поисках воды в горах, где они пасли своих овец, ничто не могло защитить от ветра, пронизывающего до костей, от снега, под которым они оказывались погребенными со своими овцами. Но эти же молчаливые, дикие люди чувствовали себя оскорбленными, если чужой человек не хотел попробовать их кукурузный хлеб, лук или твердый сыр. Сербия была нецивилизованной страной, ее обитатели были неукрощенной нацией, но они не изведали двух самых страшных зол, что могут постичь людей: голода и одиночества.

В это время в обширном дворе замка Старый Конак под командой капитана Панайотовича, под дробь барабана и звуки трубы как раз происходила смена караула. У ворот собралась, как обычно, толпа зевак – дети и приезжие из провинции. Последние в основном крестьяне, нарядно одетые, женщины в бусах из золотых и серебряных монет, полученных в качестве приданого. Многие из них были впервые в Белграде, некоторые – возможно, новые делегаты, приехавшие на первое заседание скупщины. Свободное от занятий политикой время они тратили на осмотр таких чудес света, как железнодорожный мост через Саву, парковые ансамбли, разбитые на Теразии, и кариатиды, поддерживающие балконы дворца Новый Конак.

Хотя городская жизнь и производила на них некоторое впечатление, но кое над чем они посмеивались, например, они считали нелепым устраивать цветочные клумбы в общественных парках. По их мнению, это совершенно пустая трата денег – Бог и без того каждый год покрывает землю зеленью и множеством цветов! Зачем платить садовникам, когда природа предлагает такое изобилие и красоту?

После беглого осмотра экипажа стража пропустила Михаила через ворота. Не успел он сойти, как к нему устремился младший лейтенант, который, очевидно, должен был его перехватить прежде, чем он зайдет в здание.

– Какого черта Вы здесь делаете? – тихо спросил он.

Михаил узнал в нем одного из молодых офицеров, которых видел утром в клубе, но имени его вспомнить не мог.

– Меня вызвали к генералу Петровичу.

– А Вы известили полковника Машина об этом?

– Все улажено.

Лейтенант недоверчиво посмотрел на него.

– Будьте осторожны. Эти собаки, может быть, заманили Вас в ловушку.

– Не меня. – Назойливость молодого человека начинала злить Михаила. – Как Вас зовут, лейтенант?

– Петр Живкович. Я представлялся сегодня Вам, господин капитан, – добавил он обиженным тоном. – Генерал объявил сегодня высшую степень боевой тревоги. Наверное, он получил какие-то сведения. Будьте осторожны.

– Я смогу о себе позаботиться, – отрезал Михаил.

– Будем надеяться. – Живкович небрежно отдал честь и вернулся к своему взводу.

Прошло три года с тех пор, как Михаил последний раз проходил под навесом из стекла и кованого железа и поднимался по ступеням в вестибюль, откуда можно было попасть в комнату адъютанта. Сегодня там восседал невысокий рябой лейтенант, на столе перед ним громоздились вахтенные журналы и списки посетителей. Сменившийся офицер собрался уже уходить, но, узнав Михаила, под началом которого он раньше служил, пожал ему руку и исчез так поспешно, как будто речь шла о его жизни.

– Капитан Милькович сегодня немного не в себе, – сказал рябой лейтенант, заметив, что Михаила озадачил явный недостаток товарищеских чувств у ушедшего. – Его жена вот-вот должна родить, это их первенец. Я думал, он оторвет мне голову из-за того, что я на пару минут опоздал.

– С четвертым ребенком он отнесется к этому спокойнее, – ответил Михаил. – Я вообще не знал, что он женат.

– Сразу видно, что Вы были в отъезде. Он женился на дочери генерала Цинцар-Марковича и поэтому не стал отпрашиваться с дежурства в эту последнюю ночь – видимо, опасается, чтобы его не обвинили в использовании своего положения зятя премьер-министра. Нашей злосчастной армии побольше бы таких людей, как он!

По тону, которым лейтенант сказал это, да и по тому, как Живкович вел себя, Михаилу стало ясно, насколько ухудшилось положение армии со времен короля Милана. Под его командованием ни одному офицеру не пришло бы в голову назвать ее «злосчастной» – каждый гордился возможностью служить. Принадлежал ли дежурный офицер к заговорщикам или, что также не исключалось, был провокатором? Михаил решил на его замечание никак не реагировать, а чтобы избежать дальнейших разговоров, сказал:

– Я вызван для отчета к генералу Петровичу.

– Да, да, я в курсе, – пробурчал лейтенант. – Он ждет Вас. Проходите прямо к нему. Вы же знаете, где его кабинет.

Три широкие ступени вели из вестибюля в небольшой зал, откуда можно было попасть в покои короля, салоны для приема и служебную комнату флигель-адъютанта. Старый Конак построили еще при Милоше, первом правящем князе Сербии, и, не считая небольших переделок, модернизация его не коснулась. Новый Конак использовался в основном для государственных актов, а в Старом Конаке располагалась резиденция короля.

Зал с охотничьими трофеями короля Милана пробудил в Михаиле давно забытые воспоминания. В одном углу стоял во весь рост с поднятой для смертельного удара лапой с устрашающими когтями огромный бурый медведь, которого завалил бывший король в лесах под Вальево[24]24
  Вальево – город в Сербии. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. Время, казалось, прошло здесь, не оставив следа, и Михаил нисколько не удивился бы, если бы из тени внезапно вышел Милан с приветственно протянутой рукой, в не застегнутом на верхнюю пуговицу кителе и упрямой прядью волос на лбу.

Михаил открыл ту из трех дверей, которая вела в кабинет флигель-адъютанта. В своем бело-золотом мундире, безупречно сшитом венским придворным портным, сидел за письменным столом и разговаривал по телефону Лаза, лепи[25]25
  Здесь: красавчик (серб.). (Примеч. ред.)


[Закрыть] Лаза, как звали его в белградских салонах. Аппарат был одной из современнейших моделей, он стоял на отдельной тумбочке и обладал множеством кнопок и лампочек. Никто не смог бы упрекнуть короля Александра в том, что двор не оснащен современной техникой начала столетия.

Генерал Лаза ответил на воинское приветствие Михаила небрежным движением руки с наманикюренными ногтями и продолжал телефонный разговор. Последний раз они виделись два года назад, когда Лаза передавал умирающему Милану привет от его сына Александра. Та встреча нисколько не смягчила антипатию, которую они питали друг к другу со времени своего появления при дворе. Тогда Лаза был доверенным лицом собиравшейся разводиться королевы Наталии, а Михаил – офицером из свиты короля Милана. Поскольку Лаза так и остался верен королеве, король еще больше подливал масло в огонь, пока Лаза и Михаил не оказались в различных штабах.

Телефонный разговор продолжался еще несколько минут. Михаил намеренно не обратил внимания на движение руки генерала, разрешавшее ему не стоять по стойке «смирно». Наконец Лаза положил трубку, встал и протянул ему руку.

– Рад, что Вы снова с нами, Мика. Как говорится, Вы показали смерти кукиш в кармане?

– На этот момент, будем считать, да. – Михаил удержался, чтобы не сказать, что в Сербии туберкулез не главная причина преждевременной смерти молодых людей.

– Мне поступил Ваш рапорт с просьбой возвратиться на активную службу с первого августа, как там указано. Но сегодня только десятое июня.

– Согласен, господин генерал, – сказал Михаил и добавил: – Мне нужно какое-то время, чтобы освоиться. В конце концов, меня слишком долго здесь не было.

– Только три года.

– Так точно, господин генерал. Но я и до этого несколько лет не был в стране. Теперь я решил окончательно жить здесь, но это означает, что я должен акклиматизироваться, привыкнуть снова к жизни на родине.

– Неужели жизнь здесь так отличается от заграницы?

– Вы сами бывали за границей, господин генерал. Вы знаете, что там другая жизнь.

– И тем не менее Вы хотите вернуться навсегда. Почему?

– Потому что здесь я дома. Мне между тем уже тридцать семь лет, а у меня нет собственной семьи, нет ни жены, ни детей. Нет даже собаки. Туберкулез не наследственная болезнь, и врачи объявили, что я здоров.

Лаза сел и предложил стул Михаилу. Красивое, хотя и покрытое сеткой тонких морщин лицо пятидесятилетнего генерала походило на застывшую маску и не выражало никаких чувств, но Михаил знал, что за пустым взглядом темных глаз скрывается постоянно и напряженно работавший ум.

– Министерство предлагает Вам пост личного адъютанта в Конаке, – наконец сказал он. – Вы займете пост офицера, который возвращается в строй. Конечно, если у Вас нет возражений.

Михаил потерял дар речи. Служба во дворце при короле Александре! Ему не удалось скрыть свою растерянность.

– Это большая честь для меня, – пробормотал он и одновременно спросил себя, что может скрываться под этим предложением и что на это скажет полковник Машин. Михаил не сомневался: решение о его службе во дворце было принято именно здесь, в кабинете генерала. – Откровенно говоря, для меня предпочтительней была бы служба в войсках. Я просил об этом в своем рапорте.

– Знаю. Я умею, вообще-то, читать. – Лицо Лазы помрачнело. – Вы принимаете предложение или нет?

Михаил задумался. Они рассчитывают на его согласие. Но если он откажется? Его арестуют? Если да, как это отразится на планах переворота? Будут действовать без него? Или офицеры, думая, что он предал их, откажутся от своих намерений? По всему получается, надо соглашаться с предложением.

– Я с благодарностью принимаю предложение, господин генерал. – Прозвучало не слишком убедительно, так как Михаил заставил себя сказать это.

Генерал не обратил внимания на тон и кивнул, будучи, по-видимому, очень довольным.

– Я рад. Назначение, возможно, удивило Вас – всем известно, что Вы были глубоко преданы королю Милану. Но с его смерти прошло два с половиной гада, и настало время взглянуть на некоторые вещи другими глазами. Не в национальных интересах тот факт, что офицерский корпус разобщен. Мы намерены в будущем меньше думать о прошлом, а стремиться к укреплению связи между королем и армией.

Не это ли настоящая причина сделанного ему предложения? Не хочет ли Лаза действительно – хотя и слишком поздно – убрать пропасть между троном и армией? Неужели кто-то предупредил генерала об угрожающем заговоре? И это было для него настолько важно, что он обратился даже к своему врагу? Или он, Михаил, должен будет играть роль посредника?

– Когда прикажете мне, господин генерал, приступить к службе?

– Вы уже на службе. Вполне вероятно, король пожелает Вас видеть, так что оставайтесь здесь. Он еще не покидал своих покоев. Кажется, он нуждается во сне несколько больше, чем другие в его возрасте.

Перспектива постоянно встречаться с королем Александром раздосадовала Михаила. Он не был хорошим актером и не считал для себя возможным играть роль верного придворного перед человеком, которого презирал и в свержении которого участвовал. И уж никак не хотел он встречаться с королевой.

– Нет ли у Вас, господин генерал, пока я жду, каких-либо поручений?

Генерал размышлял довольно долго, и Михаилу было непонятно, почему нужно так напряженно обдумывать ответ на элементарный вопрос.

– Нет, будьте в распоряжении, это все. Кроме того, Вам не помешает кое с чем подробней ознакомиться – здесь многое изменилось, как в любом холостяцком хозяйстве, когда в нем появляется женщина. – Последовавший булькающий смех напоминал рычание. – В Ваши времена двор был очень похож на двор Фридриха Великого в Потсдаме. И это делалось намеренно. Сейчас у нас здесь скорее Версаль, правда, Версаль ли это времен Людовика XIV или Людовика XV[26]26
  …Версаль ли это времен Людовика XIV или Людовика XV… – то есть укрепится ли Сербия, как Франция при Людовике XIV, время правления которого называют Великим веком, или же состояние страны будет зависеть от желаний женщины, подчинившей себе волю короля, как это было с Людовиком XV, подпавшим под влияние сначала мадам Помпадур, а затем мадам Дюбарри. (Примеч. ред.)


[Закрыть], покажет время.

Михаил сдержался, чтобы не выказать своего удивления. Следовало ожидать, что Лаза будет, как всегда, циничен, но жутковато становилось от того, насколько генерал близок к действительному положению вещей. Немыслимые, невероятные комбинации проносились у Михаила в голове, но он запретил себе даже думать об этом. Невозможно было представить, что Лаза входит в число заговорщиков, в глазах всех он слишком тесно связан с режимом Александра. Собственно говоря, Лаза и был этим режимом.

Генерал встал.

– Вы можете подождать в комнате адъютанта. Я дам Вам знать, в случае если король пожелает Вас видеть. Пока что лейтенант Богданович введет Вас в курс дела о нынешних нововведениях. Он дежурит сегодня. Вы видели его – молодой человек с рябым лицом.

Спускаясь по ступеням в вестибюль, Михаил не мог отделаться от чувства, что, несмотря на более чем дружественный прием во дворце, он находится на положении задержанного. Попробуй он уклониться от указаний генерала Петровича и уйти, наверняка у ворот его остановит охрана с оружием наготове. И скорее из любопытства, нежели из чувства долга, он решил смириться с необходимостью провести это время в обществе ворчливого Богдановича.