Текст книги "Танец убийц"

Автор книги: Мария Фагиаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

– В Аписа стреляли! В Аписа стреляли!

Звали полковника Машина, врача; суетились в поисках, чем перевязать рану.

Михаил поспешил, насколько мог в темноте, на крики.

– Он убит? – спросил он первого, с кем столкнулся.

– Нет, – ответил офицер. – Выстрел в грудь. Сильное кровотечение. Он был еще на ногах, когда мы его нашли, только облокотился о стену. Нас послали на чердак посмотреть, что случилось. Там мы его и нашли. Лейтенант Богданович отправился за доктором Гашичем.

Апис лежал на диване в кабинете генерала Лазы. Тело капитана Мильковича, не долго думая, переложили на пол, чтобы освободить место для Аписа. Он лежал, задыхаясь и дрожа, но находился в полном сознании, когда вошел Михаил и спросил:

– Что случилось?

– Эта проклятая темнота. Я увидел чью-то тень на лестнице и крикнул, чтобы остановились, а когда не остановились, я выстрелил. Больше ничего не помню. Может быть, это он стрелял, или кто-то другой. Я не знаю, сейчас, наверное, отключусь.

В комнату ворвался полковник Машин. Он устроил свой штаб в вестибюле и оттуда с помощью посыльных поддерживал связь с людьми в Конаке и с батальонами, расположенными вокруг дворца. Заговорщики к этому времени заняли уже многие полицейские участки и телефонную станцию.

При виде раненого Аписа полковник пришел в бешенство.

– Идиоты! – закричал он на офицеров, которые бесцельно слонялись по кабинету. – У вас был приказ обыскать здание. Вместо этого вы оставляете его здесь истекать кровью! Что вы столпились тут, как стадо баранов! Приведите немедленно врача!

Никто не сдвинулся с места; все испытывали страх перед этим извержением вулкана, который, однако, сильно на них не подействовал.

– Как обстоит дело с королем и королевой? – спросил Апис. – Их уже нашли?

– Еще нет, – вполголоса признался Машин.

В ответ Апис разразился потоком брани и проклятий в адрес стоявшего перед ним полковника, не обращая внимания на его высокое звание.

– Как такое могло случиться? Как Вы могли дать им улизнуть? Вы провалили все дело!

Появился лейтенант, который сообщил, что дом доктора Гашича пуст, врач вместе со своей семьей исчез. Михаил осторожно расстегнул китель раненого, обнажив два пулевых ранения на груди – одно ниже правого соска, другое ниже ключицы. Насколько они опасны, судить было трудно. За врачом отправили другого офицера, а полковник Мишич тем временем отправился, ведя на привязи генерала Петровича, в Новый Конак. Михаил остался подле Аписа.

– Они ушли, – прошептала Драга.

– Мне тоже так кажется, – согласился Александр и прижался губами к ее холодной щеке. Драга, несмотря на удушающую жару, дрожала.

Они стояли в темноте и не могли поверить, что враг отступил. После первого взрыва они соскочили с постели и укрылись в алькове. В этот альков можно было попасть через узкую железную дверцу, затянутую тем же украшенным розами шелком, что и стены, поэтому даже при дневном свете она оставалась незаметной. Дверца не имела никакой ручки, и открывалась и закрывалась только с помощью ключа.

Это было одно из тех бесполезных помещений, которые можно найти в старых домах и которые разными поколениями постоянно перестраивались. Драга распорядилась устроить здесь швейную мастерскую, где бы горничная приводила в порядок и украшала ее платья. В комнатке находились большое зеркало, швейная машинка, гладильная доска и стойка для платьев. И еще крошечное окно.

Король и королева крепко спали – он еще крепче, чем она, – когда прогремел выстрел, убивший сержанта. Драга проснулась и разбудила Александра. Окна спальни выходили в парк, с которым граничило русское посольство, и они решили, что выстрел раздался со стороны фасада здания. Драга напряженно прислушивалась к другим звукам. Когда раздался взрыв, она выпрыгнула из постели.

– Сейчас взорвут дворец и нас вместе с ним! – закричала она.

– Быть может, взорвался электрический щит.

– Нет, это они.

Драге пришло в голову спрятаться в алькове. Она вспомнила, что фрау Вебер вначале с трудом отыскивала дверцу и позднее всегда в шутку говорила «Сезам, откройся», когда хотела войти в комнатку.

Александр бросился ощупью искать свое пенсне, но Драга схватила его за руку, затащила в альков и закрылась ключом изнутри. В этот момент кругом погас свет, и они остались стоять в темноте как вкопанные. Спустя несколько секунд Драга на цыпочках подошла к окошку и чуть-чуть раздвинула гардины. Не считая нескольких огоньков вдали, кругом царил мрак. Напротив угрожающе возвышался силуэт русского посольства.

То, что альков имел толстую, плотно закрытую железную дверь, было чистым спасением, так как сюда не проникал, за исключением выстрелов в вестибюле и Сербском зале, ни один звук.

– Они всех убьют, – прошептала Драга. – Я насчитала не меньше двадцати выстрелов. Бедные, бедные люди.

– Нет, это стреляет дворцовая охрана, – решил Александр. – Я доверяю лейб-гвардии. Разве не доказали они свою преданность в марте, во время этих демонстраций? Нет, на лейб-гвардию всегда можно положиться. Так же, как и на их офицеров.

Когда он, успокаивая ее, обнял за плечи, она заметила, что Александр был голым.

– Ради Бога, Саша, надень что-нибудь, – сказала она.

Несмотря на заверения Александра, она ожидала, что дверь в альков в любой момент может открыться силой. Мысль о том, что король предстанет перед своими противниками голым, встревожила Драгу сильнее, чем сама опасность быть найденными. На самой Драге была только батистовая сорочка, но она, по крайней мере, защищала от наглых взглядов.

Александр хотел уже послушно повернуть ключ, когда она его остановила:

– Ради всего святого, не выходи! Они, наверное, уже в спальне.

– Но ты же говоришь, я должен что-нибудь надеть.

Драга припомнила, что фрау Вебер складывает здесь свежевыглаженные вещи; она на ощупь пробралась в угол к стойке для платьев и протянула ему что-то, как будто сшитое из шелка.

– Возьми, мне кажется, это рубашка.

Александр взял и, проведя рукой по вещи, возмущенно сказал:

– Это вовсе не рубашка! Это твоя блуза.

– Ну и что. Она сшита как мужская рубашка. По крайней мере, прикроет у тебя кое-что. Если эти мерзавцы увидят тебя голым, может случиться, что они отстрелят у тебя самую благородную часть тела.

– Но, Драга! – Он был искренне возмущен.

– А что ты ожидал от потаскухи? – с горечью спросила она.

– Ты королева Сербии.

– Нет, Саша, никакая я не королева. В молодости я верила, что можно всего достичь, если этого сильно хочешь: стать знаменитой артисткой, врачом или даже королевой.

– Но ты и есть королева.

– Нет. Я потаскуха короля. Разве ты не знаешь этого?

Вдалеке, за много комнат, послышались выстрелы. Звук был приглушен толстыми стенами Конака.

– Это стреляют в салоне, – сказала Драга.

– Нет, гораздо дальше. Наверное, в обеденном зале. Их погонят из дворца. Увидишь, это продлится недолго. Кто бы это ни был, они проклянут день, когда родились, – тихо, для себя, прошептал он. – И не пытайся потом замолвить за кого-нибудь словечко, на этот раз бесполезно. Их повесят публично, одного за другим. Этот нарыв нужно выжечь. Раз и навсегда. Я должен был это давно сделать.

– Ты обещал отречься.

– Отречься? Никогда! У меня и мысли не было отрекаться.

– Ты обещал это. Только сегодня вечером ты мне это обещал.

– Только чтобы тебя успокоить. Это была большая ошибка. Надо было арестовать твоего капитана Василовича и передать его Маршитьянину. Если бы Боза его допросил, сидели бы сейчас все его подельники за решеткой. Уж на него-то всегда можно положиться.

– Не говори: твой капитан Василович.

Драга отодвинулась от него, по тону, которым она сказала это, он понял, что обидел ее.

– Он же был твоим любовником, или не так?

– Да, был. Ты всегда знал об этом. Но я хочу тебе кое-что сказать, Саша. И пожалуйста, поверь мне, потому что завтра, наверное, меня убьют, а я не хочу прогневать Бога враньем перед смертью.

– Нет, о смерти не может быть и речи.

Она положила ему ладонь на рот, чтобы не слышать его протестов.

– Послушай меня, пожалуйста. Я никогда не отрицала, что у меня до тебя были мужчины. Но с тех пор, как я переехала в дом на улице Короны…

– На улице Драги, – поправил он.

– Она скоро снова будет называться улица Короны. Так вот, с тех пор, как я переехала в этот дом, у меня никого, кроме тебя, не было. Я клянусь тебе моей бессмертной душой, и пусть я вечно буду мучиться в аду, если это не правда. Два с половиной года я жила в грехе с тобой, и, если это сделало меня потаскухой, пусть, я такая, но я была твоей потаскухой. Я…

Она замолчала. Снова послышался шум, громче, чем прежде, нечто, похожее на рев зверей, перемежаемый грохотом перевернутой мебели.

– Они уже недалеко, – прошептала Драга. – Они в салоне! Слышишь, как колотят по роялю!

Александр хихикнул.

– У них ведь наверняка ни у кого никогда не было рояля в доме. Хотят немного поупражняться.

– Ты нисколько не боишься, – с удивлением сказала она.

– Нет. Нисколько не боюсь. Король никогда не боится.

Она снова услышала его хихиканье и поняла, что он говорил искренне. Он не испытывал никакой боязни или страха, которые ее мучили, происходящее на него никак не действовало. Ей пришло в голову, что она – за исключением той достопамятной ночи в Висбадене, когда он мальчишкой забрался к ней в постель, – ни одного-единственного раза не видела, чтобы он чего-то испугался. Наверное, в этом был ключ к его характеру и к загадке непредсказуемого своенравия методов его правления. В тринадцать лет его провозгласили королем, причем провозгласил сам отец, единственный авторитет, который Александр признавал. Когда Милан встал перед ним на колени и поцеловал руку юного короля, в юношеском сознании окончательно укрепилась вера в свою непогрешимость. Он был король, а короли не только непогрешимы, но и не боятся последствий своих поступков. Божьей милостью король – поэтому Бог несет за него ответственность и должен защищать его от всех зол на свете. Самое странное заключалось в том, что Александр вообще в Бога не верил, во всяком случае так, как Драга. Или на место Бога он ставил провидение, – в конце концов, это одно и то же.

Время затишья, когда заговорщики обыскивали помещения для слуг, Драга провела большей частью в молитвах, стоя на коленях на старом деревянном полу. Иногда она вставала и пыталась что-нибудь разглядеть из окна.

– Куда же они все подевались? Где дворцовая охрана? Где Лаза? Никодим? Никола? – спрашивала она Александра. – Саша, я чувствую, их всех убили. Иначе они давно были бы здесь. Почему я не разрешила Николе вернуться к его Нанетте? А Никодим, он вообще не хотел быть наследником престола. Еще сегодня утром он умолял меня, заклиная небесами, разрешить ему уехать. Он такой умница, мой Никодим.

– Отчего же он ведет себя так по-идиотски, если он такой умница? Умудрился поссориться со всем офицерским корпусом. По мне, твои братья могут жить где угодно – в Париже или Брюсселе. Я не собираюсь силой заставлять скупщину принимать закон о престолонаследии!

– Нам отсюда живыми не выйти, – горестно прошептала Драга.

– Неправда, – возразил Александр с непоколебимой уверенностью.

– Ох, если бы у меня было столько мужества, как у тебя, Саша.

Впервые с тех пор, как Драга его знала, она чувствовала себя ребенком, а в нем видела взрослого.

Так стояли они, обнявшись и поддерживая друг друга, когда услышали снова приближающийся топот.

– Это опять они! – прошептала Драга.

– Подожди! Может быть, это охрана идет к нам на помощь.

Приближающийся громкий шум и доносившееся с разных сторон эхо быстро рассеяли надежды – это была не охрана, опасность становилась все ближе. Ворвавшиеся попали в будуар. Звон разбитого фарфора мешался с проклятиями впавших в бешеную ярость мятежников.

– Ваза из севрского фарфора, ее подарил твоему отцу президент Карно, – сказала Драга. – Ужасно жалко. Она неповторима.

Александр внимательно прислушался.

– Эти мерзавцы пьяны. Их не так много, не больше двадцати. Напились где-то вместе и решили штурмовать Конак. Это не запланированный переворот, что-то вроде спонтанной вспышки. Они пьяны и вообще не понимают, что творят.

– Не обманывай себя, Саша, они прекрасно все понимают. Как раз этого мы уже давно опасались. Кажется, что…

Ее слова утонули в грохоте взрыва, которым была взорвана дверь в спальню. Драга вскрикнула, но тут же закрыла ладонями рот, чтобы заглушить полные страха рыдания, буквально потрясавшие ее.

Эхо от взрыва еще долго разносилось в разные стороны. Сквозь тонкую щель между железной дверью и рамой можно было слышать обрывки слов, доносившихся из расположенной рядом спальни. Александр больше не мог заблуждаться насчет природы восстания. Ворвавшиеся осыпали проклятиями и его и королеву, вымещая злобу на супружеской кровати. Он безошибочно различил голоса людей, в чьей преданности никогда не сомневался.

– Это полковник Мишич, – прошептал он Драге.

– Боже мой, они тащат за собой генерала. Он должен сказать им, где мы, но никогда не скажет. Боже, благослови нашего Лазу.

– Мишич! – Александр не верил своим ушам. – Мишич – значит, и вся армия. Ну и подлецы!

– Они не знают про этот альков. Но кто-нибудь им все равно покажет.

– До сих пор никто не показал, значит, у нас есть шанс.

– Рано или поздно нас найдут.

– До той поры может многое измениться.

– Если нам повезет.

– Пока нам всегда везло. Если бы Лаза поднял вовремя по тревоге охрану, Мишича с его бандой здесь не было бы.

Они слышали, как люди зашли в ванную комнату, как затем полковник Мишич, явно не знавший, что предпринять, скомандовал идти на поиски в Новый Конак.

– Теперь мы спасены, – прошептал король.

Слышны были звуки удаляющихся шагов. Последовало молчание, которое время от времени нарушалось, когда кто-то возвращался в спальню, выдвигал ящики и рылся в их содержимом.

– Что это? – спросила Драга.

– Они грабят, – в ярости сказал Александр. – Завтра я наведу порядок. И первым, кого я погоню из дворца, будет Лаза.

– Но Саша, он же не сказал им, где мы.

– Это его вина, что все зашло так далеко. Он отвечал за безопасность дворца. Ничего себе безопасность! Король и королева должны прятаться в темном алькове, как дети, которые боятся наказания! Толпа пьяных офицеров врывается во дворец, как будто это заброшенная хижина в горах! Нет, Лаза должен уйти!

Грабители тем временем ушли из спальни. Наступившая тишина пугала Драгу больше, чем шумная суматоха.

– Ты несправедлив, Саша! Лаза очень хороший человек.

Защищать Лазу энергичней она не стала, побоявшись разбудить в короле ревность.

– Следующим будет Цинцар-Маркович. У меня чувство, что он стоит за всем этим. Поэтому вчера днем просил об отставке. Я не должен был прощать ему его предательское поведение перед нашей свадьбой. Он же человек отца, до сих пор им остается. Папа все-таки был уникальный человек. Знаешь, иногда мне не хватает его.

Генерал Цинцар-Маркович до сих пор еще не ложился спать. В доме не спал никто. Его жена была у старшей дочери, которая ждала первого ребенка. Жена обещала связаться с ним по телефону, когда все решится, но до сих пор не позвонила. Он тоже не мог дозвониться до нее – все попытки закончились неудачей: на станции сообщали, будто в том районе города связь нарушена. Он размышлял, как ему поступить, когда жена вернулась и сообщила, что около дворца слышны взрыв и ружейная пальба. Дочь с зятем жили рядом с дворцом: поэтому жена слышала взрыв, а он, на южной окраине города, – нет. Все главные улицы оцеплены войсками, и она должна была добираться до дома боковыми улицами и переулками.

– Что же замыслил этот тип? – спросил, размышляя, премьер-министр.

Ей не нужно было объяснять, кого муж имел в виду под словом «тип» – с недавних пор он иначе короля не называл.

Мадам Цинцар-Маркович оставила дочь на попечении врача и акушерки. Роды затягивались, и дочь постоянно спрашивала о своем муже, который дежурил в эту ночь во дворце.

– Я хотела позвонить Йовану во дворец, – сказала мадам Цинцар-Маркович, – но телефонистка сказала, линия повреждена.

– Непонятно, что происходит. Все это очень странно, – заметил ее муж. – Я попробую еще. – Он замолчал, потому что раздался сильный стук в дверь. – Ну вот и они. Черт не заставил себя ждать.

– Ты считаешь, они хотят тебя арестовать? – испуганно спросила жена, а когда он кивнул, сказала: – Подвал. – Она пыталась подавить рыдание. – Если ты пройдешь через подвал к леднику, будешь в безопасности. Они никогда не найдут туннель.

Туннель был выкопан летом 1900 года, когда офицеры, выступавшие против женитьбы короля, имели все основания опасаться за свою жизнь. Он вел к леднику – бетонированной яме, крыша которой была сделана вровень с землей, – в задней части сада. Тогда опасения оказались напрасны, но мадам Цинцар-Маркович с помощью сыновей поддерживала все в рабочем состоянии – «на всякий случай», как она говорила.

– Нет, – возразил генерал. – Я не стану уползать, как трусливый крот. Пусть король меня арестует. Ему это навредит больше, чем мне.

Он подошел к окну и посмотрел на улицу.

– Он выслал ко мне настоящий почетный эскорт. Скажи Гордане, чтобы открыла.

Капитан Светозар Радакович собрался уже ломать дверь, когда ее открыла приветливо улыбавшаяся девушка.

– Заходите, пожалуйста, господин капитан. Господин генерал охотно вас примет. Первая дверь направо, пожалуйста.

Ее приветливость несколько сбила с толку капитана, поэтому он дал знак своим людям ждать на улице, а затем постучал в указанную девушкой дверь.

– Смотри-ка, это капитан Радакович! – Генерал поднялся и протянул посетителю руку. – Давненько не виделись. – Он бросил взгляд на воинское приветствие капитана и затем на орден на его груди. – Значит, Вы по-прежнему в Шестом пехотном. По-моему, этот орден я Вам лично вручал в 1885 году, не так ли? Почти восемнадцать лет назад – не поверишь, как летит время.

Радакович мрачно посмотрел на орден, страстно желая, чтобы генерал не оказывал ему такой дружеский прием.

– Господин генерал, – слова с трудом вырывались из его рта, – мне поручена необычная миссия. – Он умолк и глубоко вздохнул. – У меня приказ арестовать Вас и до особого распоряжения поместить под усиленную охрану.

Он прибегнул к этой лжи по приказу полковника Машина. Как только он арестует генерала, его следовало вывести из дома и у ближайшей стены расстрелять.

– Я нисколько не удивлен, Радакович, – ни в малой степени не расстроившись, сказал генерал. – Я не заслужил ничего лучшего. Король уговорил меня на какое-то время возглавить кабинет, потому что ни один заслуживающий уважения политик на это не соглашался. Но с меня хватит, сегодня днем я подал королю прошение об отставке.

Это известие так ошеломило Радаковича, что он машинально повторил:

– У меня приказ арестовать Вас, господин генерал.

А что ему еще оставалось делать? Выполнить приказ или запросить у Машина новых указаний? Ему вдруг стало плохо, подступала тошнота, и он боялся, что его вырвет прямо на персидский ковер.

– Не принимайте это так близко к сердцу, Радакович, – продолжал приятельским тоном генерал. – Я понимаю, Вам это неприятно, но Вы, в конце концов, офицер, а офицер не должен спрашивать, разумен приказ или нет, он должен его выполнять. Но, по-моему, и торопиться с этим не следует, не так ли? Мы вполне сможем выпить с Вами по стаканчику в память о старых временах. Вы курите? – Он протянул капитану маленький серебряный портсигар. – Гляньте на гравировку, Радакович: «В знак признательности за верную службу, Александр». Чувствуете иронию судьбы? – Он дал капитану прикурить и налил из графина сливовицу в два стакана. – За Ваше здоровье!

– Покорно благодарю, господин генерал. – Капитан не мог унять дрожь в руках, когда подносил стакан ко рту.

Мадам Цинцар-Маркович подслушивала под дверью, о чем говорят двое мужчин, и хотя она не могла понять каждого слова, но дружеский характер беседы ее немного успокоил. У нее сложилось впечатление, что муж ошибался, думая, будто король распорядился его арестовать. Наверное, король послал курьера поставить ее мужа в известность, что телефонная связь с Конаком нарушена.

Она хотела снова пойти к дочери, но люди Радаковича перед домом грубо остановили ее. Возмущенная, она влетела в салон.

– Мито, – сказала она своему мужу. – Я хотела снова пойти к Елене, но дом окружен солдатами, и они не хотят меня пропускать.

– Никому не разрешается покидать дом, мадам, – сказал Радакович.

– Но я должна, господин капитан. Моя дочь рожает. Возле Конака прогремел взрыв, и там стреляли. Она наверняка страшно напугана. Вы не знаете, что там происходит во дворце?

Немного подумав, он ответил:

– Нет, мадам, я не знаю.

– Пожалуйста, скажите Вашим людям, чтобы они меня пропустили. У Вас есть дети? – Капитан кивнул. – Тогда Вы, конечно, меня поймете. Вы могли бы отправить со мной одного солдата, чтобы он убедился – я пойду прямиком к дочери.

– Послушайте, Радакович, – раздраженно вмешался генерал, – моя жена не собирается митинговать против короля, ей нужно попасть к дочери.

Радакович озабоченно вздохнул.

– Хорошо, господин генерал.

Он подошел к окну и позвал своего сержанта.

– Проводите мадам Цинцар-Маркович к дому капитана Мильковича. Смотрите, чтобы по пути ничего не произошло, и оставайтесь там. Ни с мадам Цинцар-Маркович, ни с женой капитана Мильковича ничего не должно случиться. Вы отвечаете за это, понятно?

– А что с ними может случиться? – нахмурившись, спросил генерал. – Что может иметь король против двух безобидных женщин?

– Мне ужасно не хочется оставлять тебя одного, Мито, – сказала его жена. – Что с тобой будет?

– Успокойся, ничего особенно плохого не случится. – Генерал ласково погладил ее по щеке. – Маленький Саша хочет, наверное, показать, кто в доме хозяин. Иди же, ты нужна Елене. А здесь ты ничем не поможешь.

Она обняла его и протянула, прощаясь, руку Радаковичу. Женщина была уже у двери, когда генерал закричал ей вслед:

– Знаешь, я чуть не забыл! Если меня упрячут в крепость, скажи, чтобы еду мне приносили из «Колараца». Пашич считает, это надежней, чем из «Сербской короны». У них всегда все горячее.

Когда она вышла из дома, генерал снова наполнил стакан капитана.

– Боюсь, нам пора отправляться, – нерешительно пробормотал Радакович.

– Нет-нет, если мы уйдем, я буду Вашим пленником, а до этого Вы мой гость, и только невежливый гость отказывается от третьего стакана. Вы же знаете, этого требуют традиции.

– Сегодня был кошмарный день, не так ли, господин генерал? – спросил Радакович, играя стаканом. – И без водки от этой жары ходишь как очумелый.

– А как насчет чашки кофе? Нам обоим это бы не помешало. Мне-то уж точно. Один Бог знает, сколько люди Маршитьянина будут мучить меня идиотскими вопросами и не дадут спать.

Он встал и пошел через комнату к двери, ведущей в кухню. Широко раскрытыми глазами капитан смотрел на спину статной фигуры, которая перед его затуманенным алкоголем сознанием стала ассоциироваться с мишенями на полковом стрельбище. Как в трансе он вытащил револьвер и, сидя, выстрелил в широкую, в военной форме спину. Генерал остановился, но не упал. Радакович медленно поднялся и выпустил все пули из барабана в безмолвную, но продолжавшую стоять фигуру. Генерал дернулся в каком-то гротескном пируэте и осел на пол.

Прошло много лет с тех пор, как Радакович убил человека, и от сознания необратимости происшедшего он на несколько секунд застыл на месте. Затаив дыхание, разглядывал он убитого, который еще несколько мгновений назад был одним из могущественных людей Сербии, и мысль о том, что одним движением пальца он, Радакович, смог это совершить, придала ему удивительной гордости. Раньше он не знал, кто были его жертвы, даже о той женщине, которую изнасиловал, а затем перерезал ей горло, ничего не знал. Ее предсмертный хрип трогал Радаковича так же мало, как и агония болгарской лошади, что на обратном пути после налета на вражескую деревню сломала ногу. Лошадь он добил одним прицельным выстрелом, на женщину не потратил и пули. В молодости он убивал так же равнодушно, как крестьянин машет косой. И только сейчас впервые убил человека, которого не только знал, но даже ценил. То, что он, вопреки сильным угрызениям совести, сделал это, наполнило его удовлетворением. Он и его револьвер олицетворяли власть, Радакович чувствовал себя полубогом.

Размышления его были прерваны вбежавшими в комнату двумя молодыми женщинами, незамужними дочерьми генерала. Одна из них упала на тело отца и залилась душераздирающими рыданиями, в то время как другая стояла, уткнувшись лицом в стену. Из ее горла доносились странные клокочущие звуки, словно звуки льющейся из трубы воды. Когда эти вопли отчаяния стали действовать Радаковичу на нервы, он поднял револьвер и нажал на спуск. Раздался лишь слабый щелчок. С удивлением он смотрел на револьвер, пока не сообразил, что барабан пуст. Выругавшись с досады, он покинул комнату. Рыдания девушек звучали у него в ушах еще и тогда, когда дверь за ним захлопнулась.

Голоса сестер разбудили Марию Кристину от крепкого сна. Она включила свет, и Войка просунула голову в дверь.

– Ты еще не спишь?

– А как можно спать при таком шуме? Неужели нельзя тихо войти в дом? Уже час ночи. Где вы были так долго?

– В Конаке. Драга никак не хотела вставать из-за стола. Я уже подумала, что мы просидим всю ночь. И главное, нельзя встать, пока королева не подаст знак. Ты же знаешь, это дворцовый этикет.

Мария Кристина снова упала на подушку.

– Этикет! Ложитесь немедленно и дайте мне, ради бога, поспать. Мне нужно рано утром вставать, я не могу, как вы, две принцессы, до обеда валяться в постели.

С тех пор как она разошлась с мужем, она делила спальню со своими сестрами. В другой спали оба брата Луньевицы и ее сын Георгий.

Девушки раздевались с обычной болтовней и хихиканьем. Потеряв терпение, Мария Кристина выключила свет.

– Вы прекратите, наконец, это кудахтанье? – обругала она сестер.

Уже через несколько минут по их размеренному дыханию она поняла, что девушки заснули, а сама долго лежала без сна и поминала недобрыми словами эгоизм молодых людей.

Она не успела еще заснуть, как услышала выстрел. Дом по улице Короны, 16, теперь улица Драги, был расположен так близко ко дворцу, что Мария Кристина сразу поняла – стреляли на территории Конака. Затаив дыхание, она прислушивалась, но больше выстрелов не было. Прошло какое-то время, она почти задремала, – вдруг ночную тишину потряс взрыв. Она соскочила с кровати и поняла, что эта ночь вряд ли закончится спокойно.

Взрыв и последующая перестрелка у жандармского участка разбудили обитателей дома.

– Ну и дела, кажется, все началось! – закричал Никодим, в спешке натягивая штаны.

– А мы что будем делать? – спросил Никола, который всегда оставлял роль руководителя Никодиму.

– Двигаемся к Конаку, конечно. Надо выяснить, что случилось. Наверняка на дворец напали и встретили сопротивление. Вероятно, отбивается лейб-гвардия. Нет, выстрелы идут не от Конака. Скорее всего, стреляют у жандармского участка на углу бульвара. – Он быстро скользнул в китель и прислушался. – В высшей степени странно. Взрыв шел из Конака, а стреляют точно у бульвара. Как это может быть? – Но тут же он нашел объяснение: – Черт побери, это бомба с часовым механизмом, не иначе. Будем надеяться, что взорвали не спальню Драги. Ох, этот сброд, этот Богом проклятый сброд – спят и видят, как бы убить женщину!

Их племянник, не совсем проснувшись, встал, пошатываясь, и заявил:

– Я тоже иду с вами.

– Нет, ты остаешься здесь. Думаешь, мне хочется потом слушать от твоей матери, что это я повел тебя на верную смерть? Ложись в постель да укройся потеплее.

– Мать сама меня пару часов назад погнала в Конак. Так что, сам видишь, не так уж она обо мне и беспокоится.

Хотя Георгий и возражал своему дяде, но, во-первых, чувствовал себя действительно неважно, а во-вторых, лезть туда, где идет перестрелка, особого желания у него не было.

Никола, успевший уже одеться, рылся в ящике письменного стола.

– Ты не видел мои ордена? – спросил он брата. – Вчера вечером я их еще надевал.

– Они тебе сейчас не нужны. Давай, надо идти. Я вспомнил сейчас, что еще вечером мне показалось, будто Драгу мучили предчувствия. Весь ужин ее что-то сильно беспокоило.

Женская половина дома собралась в салоне, они пытались что-нибудь увидеть из окон. Кухарка Йованка проливала слезы, при этом не могла объяснить отчего, но девушки и Мария Кристина держали себя в руках.

– Соседи тоже не спят, – сообщила Войка, высунувшись из окна. – Все хотят знать, что это был за взрыв. Вон показались какие-то люди. – Она вгляделась и закричала: – Это солдаты! Видно, как сверкают штыки.

– Мы уходим, – крикнул Никола с порога. – Закройте окна и заприте двери. Не открывайте никому, кто бы ни постучал. Вернемся, как только сможем.

Братья поспешили на улицу, Никола в нескольких шагах позади своего брата, тот все еще возился со своими орденами, которые в последнюю минуту нашел в ванной комнате. Молодые люди не прошли и половины улицы Драги, как столкнулись с солдатами, специальным взводом Седьмого пехотного полка, которым командовал лейтенант Танкосич. В темноте лейтенант сначала не узнал братьев, и понял это только тогда, когда они спросили его, что происходит в Конаке.

Танкосич буквально выплюнул ответ им в лицо:

– Александр и его потаскуха убиты, вот что происходит.

Никодим смотрел на безобразное лицо, которое было освещено падающим из соседнего окна светом. На секунду он перенесся в детство, и это лицо принадлежало теперь одному из его школьных мучителей. Никодим сжал кулаки и собрался ударить по ненавистной физиономии, но его руки уже держали два солдата. Дежа вю сменилось мучительной болью: Драга убита, наверное, разорвана на куски взрывом бомбы. Он увидел, что Никола схватился за револьвер и очнулся от своей отрешенности.

– Нет, оставь это! – закричал Никодим в надежде, что они избавятся хотя бы от позора быть расстрелянными, как бродячие псы, на улице. Но Николу тоже схватили.

Танкосич приказал окружить братьев кольцом солдат. Никодим пытался прочесть что-нибудь на их лицах и не видел ничего, кроме тупого равнодушия. Он и раньше подозревал, что эти крестьяне, которых выдернули из нищеты Богом забытых мест и заслали сюда, вообще не знали, кто такие братья Луньевицы. Город за стенами казармы с его проблемами и политической чехардой был для них сегодня таким же чужим, как и перед двухгодичной службой. Их учили подчиняться своим офицерам, они так и делали, потому что только так можно было выжить в армии, а они хотели живыми вернуться в тот мир, который в душе никогда не покидали.