Текст книги "Танец убийц"

Автор книги: Мария Фагиаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

Запыхавшись, Михаил за восемь минут добежал до пристани, где мирно дымил пароход. Однако на борту не было ни одного пассажира. Билетная касса у причала оказалась закрытой, а проход к судну охранялся жандармами под командой молодого лейтенанта, у которого группа озадаченных штатских – одни раздраженно, другие ошеломленно – пыталась что-то выяснить.

Михаил подошел к офицеру.

– Что случилось? Кода отравляется следующий корабль?

Лейтенант пожал плечами:

– Не имею представления. Сегодня вечером уж точно нет. Возможно, завтра утром. Но это зависит от…

– От чего?

– От приказа из Конака. До дальнейших указаний сообщение с Землином прекращено. Это действует, скорее всего, и для всех граничных переходов.

– И для поездов?

– Разумеется. Международные поезда, конечно, могут проезжать. Но в Белграде никому не разрешается ни сходить с поездов, ни садиться в них.

– Когда поступил приказ?

– Мы получили его в семь с минутами и как раз успели задержать пароход на половину восьмого, следующий в Землин. Нужно было слышать ругательства пассажиров, которых мы не пустили на борт. Они прокляли весь мой род, начиная с прадеда и заканчивая неродившимися моими детьми. Иногда это нешуточное дело – служить в Сербии жандармом.

Михаил поблагодарил лейтенанта, заверил его в своем сочувствии, а затем медленно, в задумчивости побрел в город узким, ведущим в гору переулком.

Что же заставило Лазу закрыть границы? Или до него дошли слухи о путче, и он хочет опередить заговорщиков, прежде чем они выступят? Если да – насколько полны списки участников и стоит ли в нем имя Михаила Василовича?

После всех треволнений дня поднимающаяся в гору дорога оказалась для Михаила довольно утомительна. Он облокотился о стену дома, размышляя, что можно предпринять. Намерение покинуть страну невыполнимо, по крайней мере, это опасно. Можно скрыться – но надолго ли и от кого? Если путч удастся, будут искать люди Машина, если окончится неудачей – полиция Александра. И в том и в другом случае его, Михаила Василовича, как предателя, повесят или расстреляют. Единственное, что остается, – нести ответственность за свое фатальное решение и предоставить себя течению событий.

8 часов вечера

Вечер не принес страдавшему от нахлынувшей жары городу никакого облегчения. Но у жителей Белграда, тем не менее, было целых два повода праздновать. Во-первых, отмечался день Святого Славы – покровителя Шестого пехотного полка. А кроме этого, на военном плацу перед городскими воротами проводился певческий праздник. Это был на редкость напряженный день. Гости из провинции, а также приезжие из Венгрии вместе с местными жителями заполонили центральные бульвары и почти полностью блокировали уличное движение. В поведении толпы не было ничего необычного, разве что бросалась в глаза некоторая нервозность, вызванная, видимо, одуряющей духотой. Всю вторую половину дня над равниной за Савой висели темные облака, сверкали зарницы и слышны были раскаты грома. Гроза надвигалась, но, когда она разразится над городом, если вообще разразится, сказать не мог никто.

Михаил хотел слегка перекусить в «Сербской короне», но там не оказалось ни одного свободного места. «Корона» с давних пор пользовалась популярностью у офицеров, особенно у молодых. Сегодня создавалось впечатление, что ресторан целиком заполнен именно ими, и веселье было в разгаре. Очевидно, офицерская пирушка началась довольно рано, и это вызвало тревогу у Михаила. К тому же среди веселящихся было и несколько офицеров из числа заговорщиков.

После двух бесплодных попыток найти себе место он оказался в конце концов в ресторанчике «Коларац», где знакомый кельнер усадил его за дополнительный маленький столик. В увитой виноградом беседке он обнаружил полковника Мишича, который вел жаркий спор с каким-то штатским. Когда этот человек встал и прошел к другому столу, Михаил узнал в нем адвоката Любомира Живковича, воинствующего радикала, которого после неудачного покушения на короля Милана приговорили к двадцати годам заключения. В ходе прорусского курса, проводимого Александром после его женитьбы на Драге, Живковича помиловали. При удачном исходе переворота он должен был стать министром юстиции в кабинете Авакумовича. Бог свидетель, путь сербского политика не бывает усыпан розами, подумал Михаил.

В «Колараце», несмотря на тоже довольно большое число военных, обстановка была гораздо спокойней – возможно, из-за присутствия полковника Мишича, – не было того разгула, что царил в «Короне». На небольшой сцене в саду играла цыганская капелла.

Мийя, один из известнейших сербских скрипачей и звезда капеллы, как будто чувствуя напряжение, висевшее в воздухе, исполнял печальные народные песни о павших героях, слезах вдов и несчастной любви. Была ли причиной эта жалобная музыка или, в противоположность царившей в «Короне» разнузданности, удручающая атмосфера – Михаила охватило необъяснимо тревожное чувство. Он почти не притронулся к еде, а когда поднес ко рту бокал, тот выпал из его дрожащих пальцев, и вино разлилось на скатерть. В оцепенении смотрел он на скатерть из домотканого льна, впитывающую красное вино. Это зрелище вызвало у Михаила приступ тошноты, отчего он попросил кельнера сменить скатерть, что стоило ему дополнительных чаевых. Белградские кельнеры находили скатерть грязной лишь тогда, когда на ней пятен было не меньше, чем у пса-далматинца.

До половины первого ночи оставалось еще четыре часа – Михаил спрашивал себя, как ему пережить их и не потерять рассудка. Он мог бы пойти домой и лечь отдохнуть, но тишина отцовского дома, совершенно целомудренного в отношении готовящегося переворота, не успокоила бы его, а, наоборот, заставила бы нервничать еще больше. В этом Михаил был уверен. К тому же существовала опасность, в случае если он покинет центр города, быть отрезанным: верные заговорщикам части заполнят прилегающую к дворцу территорию и превратят в изолированный от остальной части города остров.

Михаил завидовал офицерам в «Сербской короне», которые сегодняшним вечером могли позволить себе напиться. Он бы с удовольствием последовал их примеру, но, раз уж решил оставаться на стороне заговорщиков, должен выстоять до конца, хотя бы ради самоуважения. Напиться в этой ситуации значило бы проявить трусость.

Несколько молодых людей в штатском, ни один из которых Михаилу знаком не был, вошли в ресторан и столпились вокруг стола полковника Мишича. Судя по поношенным, хотя и опрятным костюмам и белым, из грубой ткани рубашкам с открытым воротом, это были студенты или учителя – люди, близкие к радикальной партии. Полковник дружески приветствовал их и пригласил за свой стол.

Михаил спросил себя, не должно ли такое панибратское отношение полковника к личностям, обычно презираемым офицерским корпусом, вызвать подозрение вездесущей тайной полиции, агенты которой наверняка сидели где-нибудь в пределах слышимости. Полковник должен был учитывать вероятность того, что за ним следят, но, казалось, его это не заботило. Ко времени, когда рапорты ищеек попали бы во дворец, они вряд ли повлияли бы на события нынешней ночи, что бы в этих рапортах ни содержалось.

Старший лейтенант Янковски чувствовал себя самым несчастным человеком. Недавно он был вынужден продать последнюю тысячу акров родовой земли в галицийской деревне Бржеско, доставшихся ему по наследству. Язва снова сверлила желудок, так что боли становились всё острее. И – Янковски ненавидел Белград всеми фибрами своей души. Двадцать восемь лет назад он окончил военное училище, будучи вторым из лучших в своем выпуске, спустя четыре года его перевели в Генеральный штаб, и Янковски имел все основания рассчитывать на блестящую карьеру, в конце которой при определенных обстоятельствах мог светить и маршальский жезл. Незадолго до представления Янковски к званию полковника все пошло наперекосяк. Он начал играть, наделал больших долгов, вступил в связь с женой генерала и, наконец, вошел в немилость эрцгерцога Франца Фердинанда – во время маневров в 1896 году, когда одна из подчиненных Янковски рот красных захватила полевые орудия синих и его ребята отбили атаку синих, проводившуюся под командованием эрцгерцога. Сам кайзер лично поздравил Янковски за превосходное руководство, но пользы от этого было мало. Престарелый кайзер после маневров удалился на свой олимп в венский дворец, тогда как присутствие Франца Фердинанда в Генеральном штабе было весьма ощутимо. После нескольких не слишком важных командировок Янковски назначили военным атташе в Белград. Всего пару лет назад такой пост был бы вовсе не малозначительным; но дунайская монархия за это время утратила всяческий интерес к Сербии и теперь считала ее ненадежным и довольно дорого обходящимся союзником.

Посольство в Белграде получало секретные инструкции вести себя тихо до тех пор, пока внутриполитические изменения не приведут страну к установлению ясного стабильного курса. «Ни во что не вмешиваться», – гласили инструкции, которые получал Янковски, и он должен был им подчиняться. Кроме того, ему вообще претило заниматься политикой в том виде, как это делалось в Сербии. Прощаясь, генерал Бек, шеф Генерального штаба, высказал неуклюжие извинения, объясняя назначение Янковски в Белград тем, что он, как поляк, гораздо легче войдет в контакт со своими славянскими братьями. Само собой, это было чистым безобразием.

Поляк, особенно воспитанный в венском обществе, чистый горожанин, денди и декадент по натуре, он на самом деле был невообразимо далек от отсталых, нецивилизованных южных славян, наполовину свинопасов, наполовину разбойников. Словом, Янковски рассматривал свое пребывание в Белграде не как очередную командировку, а как ссылку за прошлые и будущие прегрешения. Приемы и другие общественные мероприятия он посещал только в том случае, если избежать этого было невозможно. Дни он проводил, читая книги или слушая свой граммофон. Книжные шкафы в его четырехкомнатной квартире на одной из прилегающих к Теразии улиц представлялись ему валом, защищающим от нашествия варваров, а музыка Моцарта, Бетховена и Штрауса, раздающаяся из никогда не молчавшего музыкального устройства, изолировала, кроме того, акустически от сумасшедшей толпы под его окнами.

И вот Янковски вызван на аудиенцию к женщине, бывшей в его представлении олицетворением безвкусицы и от которой он страдал на своем теперешнем посту. В счастливые времена он знал дам, чья родословная уходила корнями глубоко в прошлое; среди них была, например, княгиня Паула Меттерних, бесспорно задававшая тон в венском свете. Ему приходилось общаться с настоящими королевами, а к этой, так называемой королеве он не испытывал ничего, кроме смешанного со скукой презрения. В его глазах не столько она, сколько вся династия Обреновичей, за исключением умершего короля Милана, была какой-то исторической трагической шуткой. Король Милан почитался не за свой титул, а за то, что он являлся воплощением истинного монарха. В то же время роль короля доставляла ему удовольствие; и пока так было, он исполнял ее со всей страстью, но, как только ему наскучило, Милан легко отказался от трона – никогда не принимая роль короля всерьез. Бедный маленький Александр же, напротив, без своего королевского звания как будто и жить не мог. Янковски, когда тот видел Александра, надутого от важности, он казался похожим на заполненный горячим воздухом воздушный шарик, который не замечает, что он пробит и из отверстия постепенно выходит воздух.

– Я пригласила Вас для того, чтобы сказать Вам, что Ваше правительство обязано нам помочь, господин старший лейтенант.

Так начала аудиенцию королева Драга, не слушая произнесенных им извинений за отсутствие на придворных обедах. Он пытался объяснить, что всему виной приступы мигрени, но королева, очевидно, не желала ничего знать об этом.

– Каким образом помочь, мадам? – спросил он, хотя прекрасно понимал, о какой помощи идет речь. – Если речь идет о желании Вашего Величества получить кредит Банковского дома Вены…

Она оборвала его:

– Речь не о кредите, и, пожалуйста, не делайте вид, будто не понимаете этого. – Она подняла голову и громко сказала: – Нас как скот зарежет эта банда убийц, если Ваше правительство не придет нам на помощь!

Янковски, пытаясь уклониться от ответа, изобразил на своем лице удивление.

– Зарежут? Что за выражение, мадам! И о какой банде убийц Вы говорите? Если Вы опасаетесь покушения, что в этой части света не абсолютно исключено, то, для того чтобы это предотвратить, в Вашем распоряжении отличная и даже временами безжалостная полиция.

Драга резко встала. Как подброшенный пружиной, вскочил на ноги и старший лейтенант. Как бы плохо Янковски ни относился к Драге, все же не забывал ни на секунду, что она женщина, а он офицер его императорского величества кайзера Франца-Иосифа.

– Ради всего святого, господин старший лейтенант, не делайте вид, что Вы ничего об этом не знаете! В городе готовится заговор, в него вовлечены дюжины, если не сотни людей. Вполне вероятно, даже и вся радикальная партия.

– Мадам, – пытался он ее прервать.

Она не позволила себя отвлечь.

– Я знаю, что Вы хотите сказать. Что заговоры являются обычным делом для Сербии. Но это не так. Они возникли только после того, как Россия начала вмешиваться в дела Балкан. Вы знаете так же хорошо, как и я, что, если бы не Россия, ничто бы не омрачало отношений короля Александра и его народа.

– Мадам, мое правительство имеет все основания полагать, что русские при нынешнем внутриполитическом положении на Балканах предпочитают избегать какого-либо вмешательства.

– А я знаю из надежного источника, что это не так. Вам известно, что полковник Грабов находится в Белграде?

На какое-то время повисла пауза, затем Янковски стал говорить:

– Да, я слышал об этом, но, если честно, никогда не верил, что он действительно здесь. Русские обожают мистификации. Их правительство часто изобретает целые организации или отдельные личности, которые вообще не существуют, с единственной целью – нагнать страха на народ или легковерных иностранцев. Конечно, я слышал о полковнике Грабове и его азиатском отделе, но никогда не имел удовольствия встречаться ни с ним, ни с его таинственными сотрудниками.

– А я случайно имела удовольствие, если это можно так назвать. Грабов в высшей степени реальная личность, и заговор тоже реален. И он даже не считает нужным это скрывать, так что… – Голос больше не повиновался ей.

Янковски смотрел на Драгу с состраданием.

– Разве Вы не видите, что стоит за всем этим, мадам? Грабов хочет Вас запугать. Не знаю, с какой целью, но они всегда поступают именно так, эти русские. Они насаждают слухи, разбрасывают намеки, затушевывают факты. Если бы за границей было столько шпионов, как нас заставляют поверить, Россия давно бы обезлюдела.

Его французский прононс с легким польским акцентом действовал Драге на нервы. Она громко сказала:

– Послушайте меня, господин старший лейтенант. Я требую, чтобы Вы предприняли какие-нибудь меры для нашей защиты. Четыре Ваших военных корабля стоят на якоре перед Землином, два пехотных полка расквартированы там же. Учитывая многолетнюю преданную дружбу, которая связывала династию Обреновичей с Вашим императорским домом, сам Бог обязывает Ваше правительство нас спасти.

– Но каким образом, мадам?

– При необходимости Ваша армия должна вступить в Белград.

Янковски уставился на королеву, его удивление на этот раз не было наигранным.

– Вступить в Белград! Напасть на Сербию! Вы не можете это предлагать всерьез, мадам!

– Я говорю это совершенно серьезно.

– Понимаете ли Вы, мадам, – сказал он с ехидной улыбкой, – что таким образом Вы предлагаете моему правительству сербский трон?

– Абсолютно. – Она буквально упала в изнеможении на свое кресло. Казалось, разговор отнял у нее последние силы.

– А что с королем? Он согласится с таким абсурдным предложением?

– Он всегда следует моим советам. Но я не вижу ничего абсурдного в том, что Ваши войска займут город. Только на время, пока не будут восстановлены порядок и спокойствие.

Хотя он знал, что граф Голуховски одним небрежным движением руки отбросит это предложение, Янковски решил про себя сообщить обо всем министру иностранных дел шифрованной телеграммой.

– Я сообщу обо всем моему руководству, мадам, но я не могу обещать Вам быстрого ответа.

Он надеялся, что аудиенция подходит к концу.

– Да, но Вы должны дать понять, что времени для обстоятельных обсуждений не остается. Иначе может случиться так, что уже завтра на троне будет сидеть Петр Карагеоргиевич. Хотите Вы этого? Разве Вам неизвестно, что это человек царя? Если он взойдет на трон, Австрии придется смириться с потерей всех югославов в пользу России. Это было бы тяжелым ударом для Вашей страны, которая оказалась бы зажатой между двумя державами – Россией и Германией. Неужели Вы не понимаете, насколько это было бы опасно?

– Ни в малейшей степени, мадам. Германия – дружественная нам страна, что же касается России, то у них в собственной стране столько хлопот, что они поостерегутся оказаться ввязанными в проблемы Балканских стран. В любом случае, я не считаю, что Россия может в какой-то степени угрожать моей стране.

Он лгал. Само собой, Россия представляла угрозу не только для Австрии, но и для всей Европы. В юные годы он много раз присутствовал в качестве наблюдателя на русских зимних маневрах и видел, как волна за волной безликая солдатская масса обрушивалась на предполагаемого врага и все стирала с лица земли. В настоящем сражении, полагал Янковски, эта человеческая лавина не отступит ни на шаг, потому что, если упадут передние ряды, сзади накатит следующая волна и пойдет вперед, втаптывая в землю павших. В России он видел смертельную угрозу для всего мира. И если он прав, это будет не насильственная смерть от огня, а медленная белая смерть, подобная той, которая настигает человека в Арктике и губит – и его, и одну за другой его собак.

Сдавленный, полный отчаяния голос Драги вернул его из собственных мыслей к разговору:

– Ради бога, давайте не будем отвлекаться от темы, господин старший лейтенант. Сейчас не время рассуждать о мировой политике. Наша жизнь в опасности. Что-то должно произойти. Или… – Она замолчала и испытующе посмотрела на него. – Вы меня вообще слышите? У меня такое чувство, что я разговариваю со стеной.

«Что, к сожалению, так и есть», – подумал Янковски, но вслух сказал:

– Конечно, я Вас слушаю, мадам. Я просто размышлял, как уладить дело наилучшим образом. Хотя я по-прежнему считаю, что Ваши опасения беспочвенны, но, предположив, что Вы правы…

Драга перебила его:

– Саше всего двадцать семь лет. Он слишком молод, чтобы умереть!

От ее полного страха взгляда ему стало неуютно. Янковски видел теперь в Драге не назойливую персону, которая вечно надоедала ему с невыполнимыми требованиями быть приглашенной во дворец кайзера или эрцгерцога, но приговоренную заключенную, ожидающую палача.

– Мадам, – начал он, и сейчас заговорил не военный атташе, а человек, – я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедить мое правительство в истинности Ваших опасений. Но даже в том случае, если мне это удастся, пройдет некоторое время, прежде чем примут какие-то меры. В данный момент я могу предложить только одно: укройтесь под защитой нашего посольства. Мы постараемся переправить Вас в Землин, где Вы сможете взойти на борт одного из кораблей.

Ее резкий истерический смех застал его врасплох. Янковски порывисто выпрямился и взглянул на Драгу с обидой и возмущением.

– Что здесь смешного, мадам?

– Удивительно, насколько один шпион похож на другого, – сказала она, продолжая безрадостно смеяться. Слезы, вызванные то ли весельем, то ли гневом, текли по ее щекам. – Полковник Грабов предложил мне то же самое. За исключением корабля. – Она снова засмеялась. – Только потому, что у него его нет. Во всяком случае, на Дунае. Но скоро они там будут, вот увидите. Русские канонерки станут плавать по голубому Дунаю. Вам же не останется ничего, кроме вальса. – Она напела пару тактов, а потом продолжила: – Вероятно, это именно то, о чем Вы давно мечтаете, господин старший лейтенант. Чашечка кофе со сливками и сотня скрипок, играющих вальс «На голубом Дунае». И к черту Белград с его гуслями[92]92
  Гусле (серб.-хорв. и словен.) – музыкальный инструмент южных славян; лютневого типа, одно-, двухструнный смычковый. (Примеч. ред.)


[Закрыть], коло[93]93
  Коло – народный танец южных славян, хоровод, сопровождаемый пением. (Примеч. ред.)


[Закрыть] и старой, никому не нужной королевой.

Ему подумалось, не пьяна ли она. Он не знал, как реагировать на эти неконтролируемые высказывания. Наконец она встала и дала понять, что аудиенция закончилась.

– Я сделал Вам это предложение, мадам, – сказал он официальным тоном, – еще до уведомления моего правительства. – Он уже раскаивался в том, что пожалел эту сумасшедшую. – И если правительство не согласится с моим предложением, это будет мне стоить карьеры. Обе державы строго придерживаются австро-русского договора 1897 года в части договоренности о невмешательстве в дела Балканских стран. Предоставление Вам убежища в посольстве означает нарушение этих договоренностей. В случае, если Вы согласитесь на мое предложение.

– Нет, спасибо, господин старший лейтенант. Я вижу, Вы обиделись. Вы думаете, что я посмеялась над Вами. Это не так. Я рассмеялась потому, что полковник Грабов сделал мне точно такое же предложение, но только после того, как я угрожала ему шантажом. Вы же, напротив, сделали свое предложение от чистого сердца. Речь, однако, идет не о моей собственной судьбе. Я боюсь за короля. Если бы, покинув страну, я могла его спасти, я бы приняла Ваше предложение немедленно. Чуть раньше, вероятно, имело бы смысл, теперь – поздно. Если я уеду сейчас, это будет просто дезертирством. Лучше погибнуть вместе с ним.

Против его воли речь Драги произвела на Янковски глубокое впечатление. На протяжении этих лет ему приходилось часто беседовать с королевой, и временами казалось, что она умна и довольно остроумна, но предубежденность заставляла его прежде всего обращать внимание на слабые стороны Драги. Ему хотелось бы повернуть время вспять и замолвить за нее пару добрых слов перед своим старым приятелем и земляком министром Голуховским. По-видимому, она душой и телом привязана к этому неуклюжему маленькому королю и могла бы стать – при благоприятных обстоятельствах и при наличии хороших советников – вполне приличной королевой. Но сейчас было слишком поздно.

– Я сочту за честь, мадам, увидеть Вас, как только мое правительство рассмотрит Вашу точку зрения. Я буду всеми средствами настаивать на срочности этого вопроса.

Драга кивнула со слабой улыбкой.

– Я благодарю Вас, господин старший лейтенант. Уверена, Вы поступите наилучшим образом.

Она протянула ему руку, и, когда он нагнулся для поцелуя, Драга заметила на его голове маленькую лысину, прикрытую зачесанным на нее волосом. Стройный, элегантный старший лейтенант Ладислав Янковски слыл в Белграде одним из первых красавцев в дипломатическом корпусе. Она не могла понять почему, но эта маленькая лысинка ее опечалила. Так бывает, когда в прекрасном старом фарфоре, над которым, как считалось, время не властно, вдруг обнаруживается трещина.