Текст книги "Танец убийц"

Автор книги: Мария Фагиаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

Солдаты знали его, он был, собственно, их командиром, и они не могли не подчиниться ему. Складывая свои револьверы и патроны на стол, они в то же время бросали недоверчивые взгляды на офицеров, столпившихся в вестибюле. Заметив это, капитан Костич решил рассеять их подозрения.

– Королю стало известно о готовящемся на него покушении, поэтому он приказал нам явиться в Конак. К счастью, мы подоспели вовремя.

Солдаты поверили ему, или сделали вид, что поверили, и торопливо прошли между офицеров к выходу. Костич с револьвером в руке следовал за ними до крыльца и подождал, пока они не исчезли в караульном помещении. Когда он вернулся в вестибюль, на его губах играла самодовольная улыбка фокусника, только что исполнившего сложный трюк.

Он посмотрел вокруг, как будто ожидая аплодисментов, а затем сказал:

– Вот так, господа. Дело улажено.

– Где, черт возьми, прячется этот негодяй Наумович? – спросил Машин, поднимавшийся впереди всех по ступеням к тяжелым дубовым дверям королевских покоев.

Внизу остался стоять только капитан Костич. Согласно договоренности, он должен был вернуться к своему батальону и ждать до тех пор, пока Александр Обренович не будет свергнут с трона.

– Сколько Вы еще думаете ждать? – спросил Апис полковника Машина. – Полагаться на Наумовича было ошибкой. Я с самого начала Вам говорил, чтобы Вы не доверяли этому типу.

– Это верно, – нехотя согласился Машин. – Я знал, что у нас один шанс из ста. Придется перейти к запасному варианту. – Он повернулся к лейтенанту Лазаревичу: – Теперь Ваш черед, Милутин.

– Запасной вариант, – проворчал капитан по фамилии Ристич.

Он-то знал, что только на случай, если все пойдет прахом, как последнее, отчаянное средство была предусмотрена взрывчатка. Младшие лейтенанты, стоявшие рядом с Ристичем, в нерешительности смотрели друг на друга. До сих пор, за исключением убийства сержанта, ничего непоправимого не произошло, размышляли они. Если сейчас поторопиться, можно еще успеть – через парк – исчезнуть в ночи, прыгнуть в кровать и сделать вид, что крепко спал.

Машин чувствовал эти сомнения.

– Приступайте, Милутин. Мы и так потеряли много времени.

– Сейчас ты наконец понял, за что ты весь вечер потел, Милутин, – пошутил Богданович.

В ответ последовало ругательство, после чего Лазаревич вынул из пояса один патрон.

– Всем отойти подальше. Разве что кто-то захочет попасть прямиком в ад.

– На небеса, – поправил его Апис. – Тому из нас, кому сегодня ночью не повезет, прямая дорога на небеса. А в парке Калемегдан ему установят памятник.

– На который будут гадить голуби, – добавил мрачно невысокий коренастый кадет, явно потерявший ко всему интерес – он не делал из этого тайны.

Стоявшие рядом нервно рассмеялись – они дошли до того состояния, когда единственным желанием было вернуться домой. Кадет принадлежал к взводу, который должен был под руководством капитана Ристича арестовать генерала Петровича. Капитан присоединился к заговору лишь потому, что хотел смыть позорное пятно со своей репутации. Он вынужден был из-за нечестного поведения на дуэли оставить службу в русском палку, где служил по особому разрешению царя. Несмотря на свою подмоченную репутацию, он держал себя заносчиво и постоянно затевал ссоры с офицерами, а при обсуждении планов часто вступал в споры с Машиным. Однако по необъяснимым причинам этот кадет оказывал на молодых офицеров большое влияние.

С того момента, как все собрались у ворот, капитан Ристич не уставал в деталях объяснять всем, кто хотел это слушать, что путч непременно должен провалиться. Машин искоса наблюдал, как Ристич устремился к выходу в момент, когда Лазаревич поджег бикфордов шнур. Полковник закричал ему вслед:

– Ристич! Вы жалкая свинья! Решили сбежать?

В этот же момент Лазаревич закричал:

– Назад, господин полковник! Шнур уже горит!

Каждый пытался найти укрытие за выступом стены или прижаться к ней. Лазаревич уложил взрывчатку перед дубовой дверью и бросился в вестибюль, чтобы укрыться там за большой кафельной печью. Машин едва добежал до такой же ниши, как раздался мощный взрыв.

Какой-то момент казалось, что рухнет весь дворец. Воздушной волной выбило стекла, шторы были разорваны, картины сброшены со стен, огромные зеркала по обеим сторонам дубовой двери были расколоты. От самих дверей ничего не осталось, кругом валялись обломки, по расщепленному дверному проему извивалось пламя. Воздух был полон дыма, кирпичной пыли и удушающего запаха двуокиси серы. Когда минуты спустя пыль начала оседать и эхо детонации замерло, полковник Машин, явно оглушенный взрывом, но невредимый, вышел из своего укрытия и осмотрелся. Заговорщики имели довольно жалкий вид, но никто не пострадал. Под совместным действием детонации и алкоголя они все словно оцепенели и, с остекленевшими глазами, шатаясь и цепляясь друг за друга, пытались удержаться на ногах.

– Теперь вперед, – скомандовал полковник.

Но в этот момент погас свет.

2 часа ночи

Свет исходил только от пламени горевшего дверного проема.

– Что все это значит? – спросил Машин, ни к кому конкретно не обращаясь, но затем повернулся к Михаилу, который пытался ногой потушить горящий паркет. – Капитан Василович, что происходит?

– Откуда же мне знать, господин полковник? Возможно, из-за детонации отключился главный предохранитель, или кто-то выключил электричество.

– С меня хватит! – закричал капитан Ристич. – Слушай мою команду! Мы уходим! – Вместе со своим взводом он устремился к выходу, но из темноты путь ему преградил Апис, в руке его был взведенный револьвер.

– Назад, проклятые трусы! Бежать слишком поздно. Мы все повязаны до гробовой доски, нравится вам это или нет.

Ответом было молчание. Его внезапно прервали ружейные выстрелы, которые, казалось, доносились со двора за Конаком. Все, застыв, слушали стрельбу.

– Такое впечатление, что стреляют со стороны поста жандармов на бульваре Милана, – сказал Богданович.

Полковник Мишич согласился с ним.

– Похоже, оттуда. Тем не менее причин для паники нет. Там дежурят около пятнадцати жандармов, и они окружены моими двумя батальонами. – Он замолчал, и в наступившей тишине слышались один за другим залпы. – Зачем они вообще стреляют? У них нет никаких шансов. Они будут разоружены.

– Или перебиты, – раздраженно сказал Ристич. – Даром что они тоже сербы. При лучшем планировании этого можно было избежать. Никто там толком не знает, что происходит. Сколько раз я говорил: если мы не перетянем жандармов на нашу сторону, ничего не получится.

– Замолчите, наконец, Ристич, или я заткну вам рот! – закричал Машин; его обычно низкий голос зазвучал вдруг как у старухи, которая ругает своего внука.

Михаил позднее не мог вспомнить, сколько времени прошло между взрывом и тем моментом, когда заговорщики оказались в холле, откуда можно было попасть в королевские покои. Казалось, все произошло одновременно: взрыв, залпы со стороны жандармерии, происшествие с Ристичем и отключение электричества. Кроме Машина и, пожалуй, Лазаревича, он был единственным трезвым, способным объективно наблюдать за ходом событий. Он спрашивал себя, что бы сказал принц Петр этой пьяной толпе, разоряющей дом, который таким достойным уважения образом защищала целая череда сербских правителей, в том числе и отец принца, князь Александр Карагеоргиевич. И прежде всего Михаила терзал вопрос: каково сейчас королеве, если она все еще находится во дворце? Быть может, электричество и не включат, надеялся он, и тогда королю и королеве под покровом темноты удастся бежать, пока не знакомые с обстановкой путчисты с трудом, ощупью пытаются до них добраться. Михаил слышал когда-то о подземном ходе, о существовании туннеля, который якобы идет из Старого Конака к берегу Савы, и всей душой хотел верить, что эти слухи не пустая выдумка.

После взрыва королевская чета наверняка сообразит, что враг ворвался в дом, поэтому Михаил решил оставаться с заговорщиками и следить за происходящим. Он последовал за ними через зияющую дыру между вестибюлем и холлом и с ужасом увидел страшные последствия взрыва. Повсюду горела камчатая ткань обивки стен, здесь и там вспыхивало и тут же затухало пламя. Огромное чучело медведя, охотничий трофей Милана, стояло неповрежденным. Могучий зверь, освещаемый отблесками пламени – рядом горела дверь, – угрожающе возвышался в темноте, как будто собирался напасть на ворвавшихся.

Первые из них столкнулись в темноте с человекоподобной, но не вполне человеческой фигурой, которая походила на те, которые турки обычно ставят у могил погибших мусульман. В длинной ночной рубашке Мика Наумович, с виду совершенно пьяный, остекленелым взглядом уставился на мятежников. Апис схватил его за ворот.

– Так вот ты где запрятался, подлец! – заорал он.

Наумович смотрел непонимающе. Медленно стал до него доходить смысл происходящего, и, когда он этот смысл для себя уяснил, рот Наумовича скривился в торжествующую улыбку.

– Ну что, вроде бы не все гладко идет, а? – язвительным тоном спросил он. – Ты думал, я открою тебе дверь да? Ты устроишь свой путч, и пожалуйте – ты герой, так что ли? И впредь, сколько тебе влезет, сможешь иметь жен своих товарищей, как сейчас имеешь мою жену? Ничего из этого не выйдет! Ваша песенка спета, все будете болтаться на виселице.

Не сказав ни слова, Апис поднял револьвер и выстрелил Наумовичу в голову. Торжествующая улыбка на лице Мики приняла как бы задумчивое выражение, словно он ждал реакции Аписа на удачную шутку. Он продолжал стоять, половина рта все еще кривилась в безмолвной улыбке, когда правая сторона лица, словно маска, стала отделяться от костей. Как подкошенный он рухнул вперед, на Аписа, который, сквернословя, оттолкнул тело и с отвращением стал стряхивать с формы кровь, обрывки кожи и осколки костей. Апис несколько раз сглотнул, борясь с рвотой. Но тут его внимание привлекла фигура, появившаяся в темноте из комнаты флигель-адъютантов; он узнал капитана Йована Мильковича, зятя премьер-министра. С револьвером в руке капитан стоял на пороге, в отблесках огня его светлые волосы отливали золотом.

– Йован! – закричал Апис. – Положи револьвер. Не стреляй! Ради бога, будь благоразумным! – Он почти умолял.

Милькович помедлил, затем опустил руку с револьвером и уставился своими голубыми глазами на освещаемые отблесками огня лица.

– Что это значит? – крикнул он резко. – Вы что, все с ума посходили? Или вы не клялись в верности своему королю? Где же ваша честь? Где ваша порядочность? Вы офицеры или бандиты?

Он встал перед дверью, ведущей в Сербский зал, и поднял револьвер.

– Сюда никто не войдет. Назад, или я буду стрелять!

– Не будь дураком, Йован! – крикнул снова Апис.

В этот момент из группы, стоявшей в нескольких шагах от Мильковича, раздался выстрел. Капитан качнулся, направил револьвер на стоящих впереди, тут раздался еще один выстрел, затем быстро еще два.

Милькович тоже успел выстрелить, но промахнулся и попал в остатки рухнувшей при взрыве хрустальной люстры. Застонав, он упал на пол.

– Какого черта вы стреляли в него? – закричал Апис.

Машин встал перед ним.

– Сейчас это было необходимо. А зачем Вы застрелили Наумовича? Хорошо, он проспал, это непростительно, но за это человека не убивают как собаку. Я приказываю здесь. Понятно?! А что оставалось людям делать? Ждать, когда Милькович перестреляет их одного за другим? Он был Вашим другом, согласен, но сейчас ничем не поможешь. Это не игра. Если Вы не можете подчиняться, убирайтесь.

Апис окинул Машина суровым взглядом, но промолчал. До полковника, видимо, не дошел весь смысл слов Наумовича, а у Аписа не было никакого желания что-то ему разъяснять. Он попросил Михаила помочь унести тело капитала, и они положили его на диван в комнате адъютантов. Апис с нежностью закрыл Мильковичу глаза и погладил кудрявые волосы.

Между тем в Сербском зале раздавались взволнованные крики:

– Свет! Свет! Лампу или свечи! Здесь темно, хоть глаз выколи!

– Сходите кто-нибудь за слугами, – заорал теряющий, видимо, терпение Машин. – Нужны свечи. – Когда никто не сдвинулся с места, он рявкнул: – Какого черта?! Найдите кого-нибудь из слуг. Мы не можем торчать здесь всю ночь.

Михаилу показалось, что еще немного, и полковник потеряет рассудок. Его обычно молодцевато закрученные усы повисли, на бородке блестели капли слюны. Где-то при штурме двери он потерял перо из фуражки, один из эполетов был оборван, а мундир засыпан кирпичной пылью. Ордена на его груди напоминали Михаилу жалкие остатки украшений рождественской елки. Дело шло совсем не так, как планировал Машин, и страх перед провалом парализовал его.

Бой у поста жандармов на бульваре продолжался, и при каждом залпе лицо полковника нервно вздрагивало.

Люди, ворвавшиеся в Сербский зал, срывали портьеры и распахивали окна, пытаясь разогнать темноту. Слышны были проклятья и ругань, звон разбитого стекла и скрип раздавленных осколков. Дребезжали оконные стекла, и раздавались случайные выстрелы.

– Куда, черт побери, подевался Ристич? – закричал Машин. – Ристич, капитан Ристич!

Из Сербского зала с карманами, набитыми статуэтками, появился Ристич.

– В чем дело, господин полковник?

Взгляд Машина упал на карманы Ристича, и глаза его сузились до щелок.

– Мы здесь не для того, чтобы грабить, Ристич. Положите все вещи на место, или я отравлю Вас под трибунал! Господи, до чего низко падают люди!

– Да все это валялось на полу. Я только подобрал их, чтобы не раздавили, – оправдывался Ристич. – Слушаюсь, господин полковник, я все положу на место.

Он вынул из кармана золотые монеты и фигурки из слоновой кости и бросил их через плечо.

– Что-нибудь еще?

– Вы нашли генерала Петровича?

– Нет.

– Почему? Вам было приказано.

– Его здесь нет. Или Вы думаете, он настолько глуп, что ждет, пока мы его арестуем?

– Возможно, он еще во дворце. Найдите его.

Неожиданно громкие удары о дверь в Арабский зал заставили всех вздрогнуть. Кто-то раздобыл топор и начал рубить дверь в этот зал, как вдруг она распахнулась изнутри, и на пороге появился генерал Лаза Петрович в бело-золотом парадном мундире. Невозмутимо и бесстрашно генерал окинул взором место событий. Его внезапное появление лишило всех дара речи, люди уставились на него, не веря своим глазам. Лейтенант, который так храбро орудовал топором, выпустил и уронил его на ногу рядом стоящего.

– Зачем Вы ломали дверь? – спросил Лаза. – Она не была заперта.

Кто-то хихикнул, а лейтенант, который размахивал топором, яростно посмотрел на генерала, вытащил револьвер и прицелился, но, прежде чем он выстрелил, Михаил успел ударить лейтенанта по руке.

Это спасло генерала, но пуля вырвала кусок ниже плеча его левой руки, что вызвало сильное кровотечение.

Машин схватил лейтенанта за плечи.

– Вы что, сошли с ума? Я же ясно сказал, мне он нужен живым. – Полковник оглянулся. – Ристич! Капитан Ристич! У Вас был приказ арестовать генерала. Он все время находился здесь. Так Вы выполняете приказы?

Лаза Петрович осмотрел рану.

– Нет ли у вас, господа, случайно с собой ножа? – спросил он, с сарказмом делая ударение на слове «господа». – Хочу отрезать рукав.

Лейтенант Богданович протянул ему свой нож и помог отрезать рукав. Перевязав руку, генерал бросил презрительный взгляд на лейтенанта:

– Вы, значит, тоже участвуете в этом. Прелестно. Теперь я хотя бы понимаю, почему Вы всегда были мне противны. – Он повернулся к Михаилу; – И Вы тоже. Не думайте, что Вам удалось меня обмануть. Признаю, я сделал ошибку. Надо было арестовать Вас, что я и собирался сделать, когда узнал, что Вы выехали из Вены в Белград. Но я отменил приказ. Это было глупо. Я не думал, что дело зашло так далеко. Перевяжите здесь еще раз вокруг. – Это относилось к лейтенанту Богдановичу. – Я не собираюсь залить здесь все кровью, как зарезанная свинья. И без того все выглядит ужасно.

Он посмотрел вокруг, и его взгляд упал на одетое в ночную рубашку тело Наумовича.

– Мика! Его-то зачем вам нужно было убивать? Ясно, он не святой, только…

– Он был связан с ними, – спокойно пояснил Михаил. – Но потом передумал.

– Вот как?

Лаза задумчиво посмотрел на Михаила. То, что капитан сказал «с ними», а не «с нами», не осталось незамеченным. Михаил спрашивал себя, заметил ли Богданович, который все еще был занят перевязкой, эту оговорку.

Машин обратился к Лазе:

– Нам нужен свет. Распорядитесь, чтобы его включили.

– Боюсь, Вам придется позвать электрика.

– Ну так распорядитесь, чтобы позвали.

– Сейчас? Во-первых, в Конаке нет электрика. А во-вторых, никто сюда не придет, пока здесь творится черт знает что. Вам следовало прихватить электрика с собой.

– Тогда позаботьтесь о лампах и свечах. Вы должны знать, где все это хранится.

– Как Вам это пришло в голову? Я флигель-адъютант короля, а не дворецкий.

– Не провоцируйте меня, господин генерал, – угрожал Машин. – Вы довольно смекалисты и хорошо понимаете, что у Вас нет другого выбора, кроме как делать то, что от Вас требуют.

– Тут Вы заблуждаетесь, полковник. Я вовсе не хитрец. Будь во мне хоть капля смекалки, я должен был знать, что поднявшие мятеж против короля состоят как раз из тех людей, чей долг защищать его; я должен был знать, что среди путчистов полковник Мишич и офицеры личной охраны короля. Вместо этого я был уверен – король в безопасности, пока остается во дворце. Мне и в голову не приходило, что дворцовая охрана состоит из кучки предателей, открывших ворога Конака. Нет, я далеко не так смекалист, как вы полагаете.

– Позовите персонал, господин генерал. Нам нужен свет.

– Позвоните сами. Звонок там. – Лаза широко улыбнулся. – Ах да, я забыл, что электричества нет.

Офицеры, которым было поручено охранять выходы, привели пятерых смертельно бледных служащих дворца: австрийского дворецкого, двух лакеев, прачку и фрау Вебер, горничную королевы. Все были в наспех накинутых на ночные одежды куртках, женщины – в шалях. У молоденького лакея на лбу кровоточила ссадина, женщины истерически всхлипывали.

– Мы их поймали как раз в тот момент, когда они собрались удрать через подвал, – доложил один из кадетов.

Увидев среди чужих лиц генерала Лазу, фрау Вебер запричитала:

– Господин генерал, спасите нас, они хотят нас расстрелять!

– Побойтесь Бога, Машин! Не трогайте Вы этих людей, – сказал Лаза, – они же здесь всего лишь на службе.

– Дайте света, принесите лампы и свечи. Хватит держать нас в этой темноте, – приказал Машин. Когда эти пятеро, объятые страхом, не сдвинулись с места, Машин повысил голос: – Никто ничего вам не сделает, но принесите, наконец, свечи.

Дворецкий щелкнул каблуками; в молодости он служил сержантом в армии Франца-Иосифа.

– Слушаюсь, господин полковник, – браво доложил он, строевым шагом направился из зала и тут же вернулся с шестью свечами, которые, снова щелкнув каблуками, передал полковнику.

– Этого недостаточно, – сказал Машин.

Дворецкий с сожалением покачал головой.

– К сожалению, больше нет, господин полковник. Я заказал, но Вы же знаете, как это делается. Только вчера я послал к свечному мастеру и…

Машин нервно прервал его на полуслове:

– Ладно. Уведите их, – сказал он лейтенанту, который привел людей. – Охраняйте их, но оставьте в покое.

Из Сербского зала появился взволнованный полковник Мишич.

– Нам нужен кто-нибудь, кто здесь все знает. В этом лабиринте можно заблудиться.

Машин протянул ему свечи. Один из кадетов сообщил, что он знаком с доктором Гашичем, который живет совсем недалеко, – можно, наверное, взять у него немного свечей. Машин это предложение одобрил и сказал, что молодой человек может попытать счастья. Затем он обратился к генералу Лазе:

– Вы все здесь отлично знаете. Помогите полковнику Мишичу найти короля и его потаскуху. За это я Вам гарантирую свободный уход отсюда с охраной. Но не пытайтесь водить за нос, нам все равно, где Вас расстрелять, здесь или в другом месте.

Лаза пожал плечами и насмешливым жестом предложил Мишичу пройти вперед:

– Только после Вас, господин полковник.

Михаил последовал за ними в Сербский зал. Разгром, учиненный здесь несколькими минутами раньше, был неописуем. Разорванные гардины, поломанная мебель, сброшенный со стены портрет деда Луньевицы, изрешеченный пулями портрет прекрасной графини Ханиади, супруги князя Михаила, разбитые дверные проемы, прожженные дорогие персидские ковры, изрубленная саблями обивка диванов, из которых торчали пружины. Из соседнего салона доносились голоса, звон шпор, топот и хруст разбитого стекла. Видимо, там продолжался тот же разгром, который начинался в Сербском зале. Кто-то уселся за рояль и после одного пассажа с ужасным грохотом ударил по басам.

– Позовите своих людей, полковник, – сказал Лаза Мишичу. – Там короля нет. Нужно пройти в другое место.

Исподтишка он бросил взгляд на Михаила, чтобы убедиться, что тот не будет возражать. Михаил промолчал, и он повел Мишича с его людьми через Арабский зал и прихожую в расположенный ниже флигель, где находились служебные комнаты и кладовые помещения персонала.

Люди проверяли все углы и ниши, заглядывали за ширмы и портьеры, открывали шкафы и смотрели под кроватями. После замечания Лазы, что как дворец, так и его обстановка не являются собственностью короля, а принадлежат всему народу, ломать ничего не стали.

Хотя вся территория дворцовых построек была окружена войсками – оба дворца, караульное и жилое помещения охраны, конюшни, каретные сараи, теннисные корты и площадки для игры в крокет, парк и оранжереи, – тем не менее, большая часть персонала сумела убежать. Немногие, прятавшиеся в страхе по углам, были готовы давать любые справки, но все без исключения клялись, что после ужина королевскую чету больше не видели. Только одна дверь была заперта: комната гофдамы Милицы Петронович, и не потому, что сама Милица закрыла ее, а потому, что солдат, приставленный ее сторожить, унес с собой ключ, когда бежал, услышав взрыв.

Полковник Мишич выстрелом открыл замок.

Когда Милица при мерцающем свете свечи узнала полковника Мишича, она вся зарделась от радости.

– Слава богу, у Вас получилось! – закричала она. – Да здравствует король Петр Карагеоргиевич!

Полковник был явно смущен и, подняв руку, остановил ее патриотический порыв.

– Минутку. Да, конечно, да здравствует король Петр, но сначала мы должны найти короля Александра.

Милица уставилась на него.

– Что… Вы этого еще… не сделали?

– Мы не можем его найти! Всюду искали, но его нигде нет! – брякнул молоденький лейтенант.

– Да все эта проклятая темнота, – сказал полковник, как будто оправдывался перед ней за невыполненное задание. – На это мы не рассчитывали.

– Но почему Вы ищете его здесь? Что он может здесь делать? – спросила Милица. – Разве он не в своих покоях?

– А что, это не здесь?

– Нет, конечно нет. Они вообще в другом флигеле. Туда отсюда прямо не попасть. Вам нужно или вернуться в вестибюль, или идти через двор.

Мишич в ярости повернулся к генералу Лазе.

– Вы это слышали?

Только сейчас Милица увидела генерала Петровича.

– Нет, вы только посмотрите, какая радость! Красавчик Лаза! С нашей последней встречи кое-что изменилось, не так ли?

Лаза смотрел на нее с нескрываемым отвращением.

– В данный момент, пожалуй, это так, но я на Вашем месте на многое бы не рассчитывал. Неужели королева Драга мало платила Вам, Милица? Что же Вы ждали от нее – чтобы она последнее платье Вам отдала или все свои кольца?

Милица не желала его слушать.

– Король наверняка в ее спальне, если только не сбежал, – сказала она Мишичу.

Полковник посмотрел на часы.

– Уже половина третьего, – укоризненно сказал он Лазе, как будто генерал был виноват в задержке. – Ведите нас теперь прямо к спальне. И на этот раз без фокусов.

– Я проведу Вас, – вызвалась Милица.

– Нет, спасибо, – решительно сказал Мишич. – Обойдемся без Вас.

– Полковник на редкость чувствительный человек, Милица. Он не может допустить, чтобы при казни присутствовала дама, – язвительно пошутил Лаза, уходя вместе со всеми.

Полковник Машин направился к посту жандармов на бульваре, он хотел выяснить, чем там закончился бой. Из пятнадцати жандармов шестеро были убиты, остальных солдаты Шестого пехотного палка обезоружили. Оставшиеся в живых жандармы обвиняли в смерти своих товарищей командира батальона. Если бы они знали, что перебегающие в темноте фигуры – это солдаты, а не какие-то подозрительные элементы, они бы не стреляли. Накануне вечером поступил приказ от генерала Петровича стрелять без разговоров по любой подозрительной личности. В последние недели на них сыпалось столько приказов – из министерства внутренних дел, из Конака и от их собственного начальства, – что люди или готовы были стрелять не раздумывая, или становились апатичными, относились ко всему наплевательски. К несчастью, в эту ночь дежурили самые отчаянные, те, кому достаточно было ничтожного повода, чтобы схватить в руки оружие.

Посланный к доктору Гашичу кадет вернулся с упаковкой свечей, которые полковник Машин раздал офицерам. Заговорщики снова кинулись через Сербский зал и прилегающий салон и ворвались в будуар Драги. Витающий в воздухе аромат духов подействовал на них как сильный раздражитель, они перестали себя контролировать и бросились в бой с новыми тенями: разбивали люстры, рубили обои, – две дюжины обезумевших Гамлетов, которым за каждой портьерой чудился Полоний.

Дверь, ведущая из будуара в спальню, оказалась закрытой. Снова кричали, зовя лейтенанта Лазаревича с патронами. Сгорая от нетерпения, они едва дождались, чтобы дым после взрыва хотя бы немного рассеялся, и ринулись все разом через образовавшийся проем в спальню.

При взрыве все свечи, кроме двух, погасли, опять пришлось ориентироваться на ощупь. Когда же свечи зажгли вновь, перед изумленными глазами мятежников предстала огромная, необъятной ширины супружеская кровать, украшенная как экзотическая барка, с шелковым пологом, расшитым миниатюрами. С диким ревом, как гиены на падаль, накинулись они на пустую постель. Подушки и покрывала, матрацы и балдахин были изрублены саблями. Одним ударом было сметено все, что находилось на ночном столике: маленькие, украшенные бриллиантами часы в стиле рококо, кремы, флаконы духов, образы святых и фотографии в рамках, французский роман с закладкой на странице восемьдесят семь.

С тяжелым сердцем смотрел Михаил на эту вакханалию. Слишком хорошо напомнили ему эти злодеи его самого: шесть лет назад он точно так же изрубил кровать Драги. Осознание того, что его ярость проявилась тогда точно в такой же варварской форме, как и у этих офицеров, наполнила его чувством стыда и раскаяния. У него нет никакого права презирать их, потому что он ни на йоту не лучше. В сущности, они все одинаковы – все сыновья неукротимого и бессердечного народа. Куда бы судьба их ни заносила, как бы долго они ни жили в цивилизованном окружении – вся их культура не более чем тонкий слой лака, который при первом прикосновении отлетал, обнажая грубую основу.

Из-за тяжелого от дыма, пота, окиси серы и разлитой парфюмерии воздуха спирало дыхание. Кто-то сорвал портьеры и распахнул окна. Разорванный шелк балдахина развевался на хлынувшем в комнату ветру. От одной небрежно поставленной свечи начала гореть драпировка туалетного столика королевы – драпировку содрали, огонь затоптали.

Свежий воздух и полное изнеможение заставили бунтарей наконец остановиться. С широко раскрытыми глазами они оглядывались кругом, до их сознания стало доходить, что вся их ярость обрушилась всего лишь на пустую кровать.

– Она удрала! Ее вообще здесь нет! – закричал Мишич.

– Далеко уйти она не могла. Постель еще теплая, – установил один лейтенант и повернулся к Лазе: – Они лежали здесь, пока Вы таскали нас по всему Конаку. – Он схватил генерала за ворот. – Где они прячутся?

Генерал Петрович отшвырнул его, как назойливую шавку.

– Откуда мне знать? После ужина я их больше не видел.

Богданович уже довольно долго нес службу в Конаке; у него не было доступа в королевские покои, однако он имел некоторое представление о здании, и поэтому указал на дверь в ванную комнату.

Все немедленно навалились на эту дверь, собираясь ее выломать, но, как выяснилось, при легком нажиме на дверную ручку дверь открывалась сама. Ванная, хотя и довольно просторная, не обнаруживала роскошества. Королевской четы здесь не было. Их не нашли ни в туалетной комнате, ни в соседней, прачечной, примыкавшей к ванной. Единственный выход вел в коридор, который заканчивался вестибюлем, где стояла охрана.

– Видит Бог, они сбежали, – подавленно сказал полковник Мишич.

– Что же дальше? – спросил кто-то.

– Нужно искать, где-то они должны были спрятаться.

Полковник старался держаться уверенно, но на его лице явно читалась некоторая растерянность. Пока король на свободе, он может связаться с остававшимся ему верным полковником Николичем, командиром Восьмого пехотного полка в Баньицких казармах и запросить помощь. В этом случае следовало считаться с тем, что солдаты Шестого и Седьмого полков узнают об истинных причинах выступления, восстанут против своих командиров и перейдут на сторону полковника Николича. Тот в свою очередь может легко соединиться со сторонниками Александра в Моравской дивизии в Нише.

Мишич отлично понимал, что государственный переворот само по себе слишком щекотливое дело и всегда содержит элемент неопределенности. Участникам дается только один шанс – если они его не используют, с ними будет покончено. Это между тем знали все люди его взвода, поэтому перспектива неудачного исхода начала действовать угнетающе. Сбившись в кучу, как овцы в непогоду, они испуганно озирались – но не перед врагом, а в поисках выхода.

– Они должны быть здесь, – с ожесточением повторил полковник Мишич. – Уйти они никуда не могли. С половины второго вся территория окружена. Если их нет в Старом Конаке, значит, они скрываются в Новом. Или в конюшнях. Или в каретном сарае. А как насчет сторожевых вышек? Их кто-нибудь уже осмотрел? Нет. Так вперед. Мы их все равно найдем.

Он энергичным шагом направился в вестибюль, за ним неохотно потянулись его люди.

Михаил последним покинул разгромленную спальню. То, что самого страшного до сих пор не произошло, укрепляло в нем надежду на благополучный исход этой ночи. Драга и король сумели, видимо, ускользнуть из дворца еще до того, как он был окружен войсками, и теперь в безопасности. Возможно, кровать была разложена и вещи кругом разбросаны исключительно для того, чтобы сбить заговорщиков с толку, и Михаил сомневался, что супруги еще находятся где-то на территории дворца. Они не смогли бы пройти через широкое пустое помещение между Старым и Новым Конаком – их обязательно заметили бы. Даже ночью это серьезный риск. Шум занятых поиском людей становился слабее, они, скорее всего, направились к выходу. Какой-то момент царила тишина, и вдруг послышались громкие крики: