Текст книги "Танец убийц"

Автор книги: Мария Фагиаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

Прежде ее ненависть была сродни бушующему пламени, теперь же это были маленькие костерки, подобные огням в мусорных баках, у которых бродяги согревают окоченевшие руки.

После пятнадцатилетней супружеской войны, последующего развода, примирения, отказа от примирения, полюбовного расставания и, наконец, смерти Милана рана была все еще свежей и болезненной, затянутая слишком тонкой новой кожей. Складывалось впечатление, что есть какая-то тайная договоренность у всех, с кем ей приходилось встречаться, рано или поздно касаться этих болезненных тем. Так же было и теперь с принцем Божидаром. Почему мир не может все это забыть, спрашивала она себя с немой болью, неужели этот позор никогда не закончится? Ей было трудно не выплеснуть на принца все свое огорчение и не отправить его прочь, но она сумела взять себя в руки и не показать своего раздражения.

– Допустим, переворот в самом деле запланирован, – зачем тогда Вы хотите помочь нам его предотвратить? Из всех претендентов на сербский трон шансы имеет, собственно, только Ваш кузен Петр – и он станет королем, если мой сын будет смещен. Только не говорите, что Вам предпочтительнее видеть на троне моего сына, нежели Вашего кузена.

– Разумеется, нет, и тем меньше потому, что именно по указанию короля Александра я заочно приговорен к смерти, и только за то, что я случайно ношу фамилию Карагеоргиевич. Случись мне сейчас ступить на землю Сербии, он прикажет меня немедленно расстрелять. Кроме того, я восхищаюсь моим кузеном, Вашим же сыном…

– Вы не восхищаетесь, – продолжила королева.

– Это не я сказал, а Вы, мадам. Но не будем отклоняться. Запланирован государственный переворот. Возможно страшное кровопролитие, и это я хотел бы предотвратить.

– Прекратите, наконец, рассказывать мне сказки.

– Мой кузен особенный человек, мадам. Может случиться так, что он откажется от трона, который предложат ему после убийства короля. Тем не менее число его сторонников растет, сеть заговора уже охватила половину Европы, и только поэтому я вообще узнал об этом.

– У Вас одни только намеки. Если Вы не будете конкретнее, я не смогу воспринимать Вас всерьез. Кто Ваш источник информации?

– Это не одна персона, мадам. Это группа.

После короткого молчания он продолжал:

– Я не думаю, что Вы когда-либо встречались с моим кузеном Арсеном, младшим братом принца Петра.

– Разумеется, нет, – сказала она холодно.

– Но Вы о нем слышали?

– А кто о нем не слыхал?

– Ах да, я понимаю. Чрезвычайно… изменчивый характер, скажем так. Человек, у которого бывают внезапные приливы бурной энергии, особенно каждый квартал, когда у него денежные поступления. А поскольку он гораздо доступней, чем его брат Петр, вокруг него крутится множество оппортунистов. В принципе он неплохой человек, только неразборчив со своим окружением, в том числе и с женской его частью. Его фаворитка владелица бара на Рю де Хельдер, и я пришел как раз оттуда. Там сейчас в разгаре преждевременное веселье по случаю победы, правда в отсутствие Арсена, который у себя дома на Рю Камбон ждет известий из Белграда. Я поговорил с ним перед тем, как пойти в бар, и он показал мне письма и шифрованные телеграммы от людей, которые участвуют в заговоре в пользу Карагеоргиевича. Видите, мадам, у меня есть основания не сомневаться в достоверности моей информации.

Они оба по-прежнему стояли; королева не пригласила гостя сесть и сама не садилась. Княгиня же, напротив, вскоре после начала разговора опустилась в свое кресло в углу салона и обмахивала себя, как веером, театральной программкой.

– Это весьма трогательно, что Вы так заботитесь о благополучии моего сына, дорогой принц, – сказала, иронически улыбаясь, Наталия, – но я не могу избавиться от подозрений, что все это лишь изощренный маневр вынудить его к отречению. Неужели Вы верите, что он станет паковать чемоданы и бежит отсюда, если я его изрядно напугаю?

– Но, Наталия! – ее сестра вскочила с кресла. – Ничего подобного принц никогда бы не сделал. Ты говоришь так, потому что совсем его не знаешь.

– Ты, стало быть, знаешь его лучше? – спросила королева с издевкой.

– По правде говоря, да. – Княгиня стремительно подошла к сестре. – Уже довольно давно я имею удовольствие быть с ним знакомой. У нас есть общие друзья. Нельзя предвзято относиться к человеку только из-за его фамилии. Он рожден Карагеоргиевичем, и это чистая случайность. С таким же успехом он мог бы родиться евреем или индусом.

Принц поклонился, стараясь подавить при этом улыбку.

– Я благодарю Вас от всего сердца, княгиня.

Королева недовольно посмотрела на свою сестру.

– Это довольно милый сюрприз. Конечно, я давно должна была понять, что не могу рассчитывать, как прежде, на преданность, даже в собственной семье.

Не обращая внимания на упрек, княгиня продолжала:

– Тебя невозможно понять, Наталия. Ты непрерывно повторяешь, что Обреновичи тебя форменным образом распяли, и, однако, набрасываешься на каждого, кто хотя бы слово скажет против них. В этом нет никакого смысла, не так ли? Во всяком случае, я не вижу никакого.

– На мое доверие ты можешь впредь не рассчитывать, Елена. Я обсуждала с тобой наши чисто личные дела, потому что никак не думала, что ты начнешь трубить о них при первой же возможности.

Княгиня на это лишь повела своими полными плечами.

– Позвольте мне сказать Вам, мадам, – вмешался Божидар, – что принц Петр неоднократно выражал свое возмущение тем, как с Вами обращались со стороны министров вашего покойного супруга.

– Я бы не хотела ничего слышать ни о моем покойном супруге, ни о его министрах.

Принц, однако, не обращал внимания на враждебность ее тона.

– Мой кузен видел в Вас не только благородную, осознающую свой долг королеву, но необычайно умную женщину, чья политическая мудрость могла бы способствовать тому, чтобы исправлять допускаемые разными правительствами короля Милана ошибки. Принц Петр был вне себя, когда узнал о том, что Вас высылают из страны, и ему было известно, как возмущались сербы этим фактом. Народ любил Вас, мадам, он любит Вас и поныне.

Сама того не желая, она постепенно стала теплеть к этому человеку. Инстинкт подсказывал ей, что он хотя немного наивен и претенциозен, но искренен.

– Не хотели бы Вы присесть? – сказала она совершенно непроизвольно и сама опустилась на софу.

Манера, с которой он присел и прогладил полу пиджака, словно платье, внушила ей подозрение, что он мог быть гомосексуалистом.

– Время поджимает, мадам, – заметил Божидар. – Вы должны действовать, иначе потеряете сына.

Она нервно встала и принялась расхаживать по салону. Принц в свою очередь тоже встал и наблюдал прищуренными глазами за диким изяществом ее движений. Она остановилась подле него.

– Вы сказали, что жизнь моего сына в опасности. Допустим, я Вам верю. Что же я могу, Господи Боже мой? Как его спасти? Приди Вы на несколько дней раньше, я бы села на поезд и отправилась туда. Вы правы, сербы все еще любят меня, и мое присутствие защитило бы его. Только дело в том, что меня бы арестовали. Его суды обвиняют меня во враждебных династии происках, и, едва я ступлю на землю Сербии, буду арестована и приговорена за государственную измену. Я оскорбила его королеву, и за это заслуживаю смертной казни.

– Пошлите ему шифрованную телеграмму. Уговорите его переехать в Землин и там переждать бурю. Австрийцы должны его защитить после всего, что он для них сделал. Александр не туп, он поймет, что у Вас должны быть веские причины для такой телеграммы – после трех лет отчуждения. Кроме того, он наверняка знает, что затевается неладное, и, если все это сможет хорошенько сложить, поймет и то, что для него сейчас самое время уехать из страны.

Княгиня покинула свой наблюдательный пункт на другом конце салона и подошла к сестре.

– Ты должна ему телеграфировать, Наталия. Представь, как ты будешь себя чувствовать, если с ним что-то случится, а ты даже не попыталась предупредить его. Ты должна это сделать – если не для него, то ради своего душевного спокойствия. – Голос княгини дрожал от волнения, по щекам катились слезы.

Наталия раздраженно протянула ей шелковый платок, который был у нее в рукаве, – инстинктивный жест еще из детства, когда чересчур экзальтированная Елена часто действовала ей на нервы своей слезливостью. Сейчас же ее больше всего раздражало вмешательство сестры. Это была ее, Наталии, проблема, и она сама должна была принимать решение.

– В любом случае, я благодарю Вас за Ваши усилия, – сказала она Божидару, давая понять, что аудиенция окончилась. – Я благодарна Вам за участие и непременно сообщу моему сыну о Вашем визите. Это уникальный жест в столько лет продолжающемся столкновении между нашими семьями.

– Ничего особенно уникального, мне кажется, в этом нет, мадам, в конце концов, все мы сербы.

– Он сказал, что ты должна послать сыну шифрованную телеграмму, – напомнила Елена сестре, после того как консьерж проводил принца Божидара к его карете. – Ты помнишь шифр наизусть? Если нет и если шифровальная книга не при тебе, то я позвоню, что нам нужна машина.

Она протянула руку к телефону, но сестра резко ее остановила.

– Какого дьявола ты так меня торопишь, Елена? Дай мне спокойно все обдумать!

– О чем тут думать? Ты же слышала – каждая минута на счету.

Королева в изнеможении опустилась в кресло.

– Я просто не верю этому человеку. Его клан хочет убрать Сашу с пути. Каким способом, им абсолютно все равно. Он должен уйти, все остальное неважно. Предположим, действительно запланирован переворот – можно ли знать наверняка, что он удастся? Пожалуй, ничего и не выйдет. И из-за этого я должна нагонять страх на Сашу? Если он убежит, то только освободит дорогу для захвата власти Карагеоргиевичами.

Княгиня смотрела на нее в полной растерянности.

– Значит, ты не пошлешь телеграмму?

– Я этого не сказала. Я только просила тебя не торопить меня.

– Ты сама вновь и вновь повторяла, что Саша не удержится на троне и что он из-за этой женщины плохо кончит. Принц не первый, кто сообщил о волнениях в Сербии. Саша все-таки твой сын, ты же не хочешь его потерять только потому, что терпеть не можешь его жену.

– Его потаскуху, – пробормотала Наталия.

– Можешь так считать, Наталия. Значит, он женился на потаскухе. Он не первый, кто так поступил, и даже не первый король. Если бы он ну хоть чуть-чуть поумнел за эти три года! Ты же знаешь – царь отнюдь не торопился дать свое благословение, хотя и прислал потом ей в подарок брошь с бриллиантами и пригласил обоих в Ливадию. Если бы Саша не проводил такую идиотскую политику, царь принял бы Драгу с распростертыми объятиями, а затем и Франц-Иосиф с Вильгельмом не стали бы долго ломаться, а скорее всего, и Виктория приняла бы ее. По мановению руки никто бы больше не вспомнил, что она была его любовницей. – Елена подождала какой-нибудь реакции со стороны своей сестры и, не дождавшись, упрямо продолжала: – Мне она, вообще-то, всегда нравилась, такая добрая душа. А тот, кто смог выдержать девять лет возле тебя, просто не может быть плохим человеком, Наталия.

Едва произнеся эти слова, она мгновенно поняла, что их не следовало говорить. Кровь бросилась в лицо королеве, но тут же оно стало белым как мел.

– Я неважно себя чувствую, – сказала Наталия и медленно встала. Сестра испуганно поспешила ей на помощь, но получила резкий отпор.

– Ты не могла бы оставить меня одну?

– И куда же ты собралась? – подавленно спросила княгиня.

– В мой номер. Мне нужен покой. И прошу меня ни в коем случае не тревожить.

– Значит, ты не хочешь телеграфировать?

Королева стояла уже у тяжелых бархатных портьер, висевших перед входом в ее спальню. Не повернувшись, она бросила сестре короткое «да», затем раздраженно раздвинула обеими руками портьеры и исчезла в царящей за ними темноте.

Княгиня, глубоко огорченная, смотрела ей вслед, нервными пальцами теребя шелковый платочек. Глаза Елены наполнились слезами, а на кончике носа образовались две блестящие капли.

4 часа дня

Обед удался на славу, хотя старший лейтенант Янковски, австрийский военный атташе, и русский посланник Чариков не появились. Свои извинения они прислали в самый последний момент, когда все собирались идти к столу. Для королевы было явно неприятно, что их карточки убирали со стола в присутствии других гостей. Она пригласила этих двух джентльменов, так как они входили в число тех немногих интеллектуалов в Белграде, кто свободно говорил по-французски и был в курсе литературной жизни за рубежом. Драга хотела произвести впечатление на почетных гостей – французского профессора, читавшего курс современной литературы в Сорбонне, и его жену, которая сама была писательницей, – и доказать, что Сербия не населенная варварами страна, даже если с этой парой накануне грубо обошлись на вокзале. Случилось так, что едва супружеская чета сошла с венского поезда, как была тут же арестована пограничной полицией – в багаже обнаружили книги двух запрещенных в Сербии авторов. Выдвинутые обвинения тем более поразили профессора и его жену, что они сами в обоих безобидных романах ничего подрывного найти не смогли. Их отпустили, только когда жена вытащила лежавшее в ее чемодане меж белья приглашение Драги, из которого следовало, что они прибыли в Сербию на королевский обед в Конак, и отнюдь не затем, чтобы взорвать дворец.

Супруги выказали полную готовность забыть об инциденте или, по крайней мере, сделать вид. Оба были чрезвычайно живы и остроумны и превратили обед в высшей степени приятную и радостную встречу с мировыми знаменитостями. В любом случае, этот прием разительно отличался от обычных званых обедов во дворце, куда приглашались богатые негоцианты или члены скупщины, иные из которых под английскими сюртуками были одеты в турецкие шаровары, макали хлеб в соус, вытирали рот скатертью и беседовали исключительно о перспективах снижения пошлин и опасностях рожистого воспаления.

Утонченная французская речь за столом вернула Драгу в мечтах в Биарриц, где в таких случаях беседовали или о новом романе Анатоля Франса, или о влиянии братьев Гонкур на реализм Эмиля Золя. С недавнего времени у нее возникла растущая тоска по Биаррицу. Там она принадлежала к изящному миру, где ее оценивали по достоинству, где значение ее постоянно росло, – здесь она, словно заброшенный могильный камень, постепенно рассыпалась в пыль. Французская чета, в счастливом неведении о сербской политической жизни, была словно свежим ветром с Запада, который, пусть только и на один час, очищал отравленную атмосферу, делавшую дыхание в Конаке таким тягостным.

Попрощавшись с гостями, Драга в безоблачном настроении отправилась в свои покои, чувствуя себя снова почти настоящей королевой, а не старой кобылой, как ее открыто называли в белградских кофейнях. Но бездумность одной из служанок вернула ее к действительности.

Речь шла об одной персоне, которая была не просто горничной, но значилась камеристкой – такой чести при других дворах удостаивались дамы благородного происхождения. Здесь, в Старом Конаке, она выполняла обязанности компаньонки, горничной и секретарши. Елизавета Костич, или, как ее звали, Завка, была незамужней, чуть старше двадцати лет племянницей капитана лейб-гвардии Костича, служившего в охране дворца. Миловидная и жизнерадостная, она нравилась королеве, – такой лучик света в этом обычно мрачном окружении.

Драга вызвала ее звонком, чтобы девушка помогла ей снять узкое платье, в котором она была на приеме, и надеть неглиже. С недавних пор королева взяла за привычку днем немного поспать, надеясь, что лицо будет выглядеть не таким усталым и она сможет поберечь силы для долгих вечеров.

Она вынуждена была позвонить трижды, прежде чем девушка появилась.

– Где ты пропадала так долго? – спросила Драга.

– Я была занята. – Голос Завки звучал надтреснуто.

– Я должна была звонить трижды.

– Я знаю.

Завка и раньше временами позволяла себе маленькие вольности, но никогда не разговаривала таким нервным, угрюмым тоном, как сейчас.

Драга с удивлением посмотрела на нее.

– Что с тобой случилось?

Девушка только молча передернула плечами.

– Что бы Вы хотели надеть? Голубое? – Не дожидаясь ответа, она подошла к шкафу и сняла голубое неглиже с вешалки.

– Повесь назад, – сказала Драга. – Я надену красное, с турецкой вышивкой.

Она рассердилась на девушку и хотела, чтобы та заметала это. Лицо Завки вытянулось.

– Вы могли сразу сказать об этом.

Она бросила голубой пеньюар на кровать, но из осторожности, хорошо зная темперамент Драги, отступила на полшага назад. Глубоко вздохнув, она выпалила:

– Я хочу уволиться.

Драга на миг лишилась дара речи. Затем переспросила:

– Ты хочешь уволиться?

– Именно так.

Инстинкт подсказал Драге, что сейчас бессмысленно спрашивать о причинах.

– Как только я найду подходящую замену, ты сможешь уйти. Расстегни мне платье и принеси красный пеньюар.

Девушка не тронулась с места и смотрела на нее.

– Я хочу уйти прямо сейчас.

– Прямо сейчас? Почему?

Тон Завки был нахален и нетерпелив:

– Потому что я хочу уйти, вот почему.

Перед глазами Драги возникла картина извержения Этны с камнями и лавой, устремляющимися в небо. Чем решительней говорила девушка, тем быстрее гнев Драги утихал и превращался в холодный сковывающий страх. Казалось, что они поменялись местами и девушка – это капризная госпожа, а Драга – ревностно выполняющая свои обязанности горничная.

– И кто должен одеть меня сегодня вечером?

– Вы сможете сами. Раньше же Вы это делали.

Никакой «мадам», никакого «Величества». Голос девушки был таким, как если бы за ее выходкой скрывалось нечто большее, чем простое недовольство.

– И что же будет, если я не позволю тебе уйти? – спросила Драга. – Что, если я отдам приказ не выпускать тебя из дворца?

Девушка побледнела, ее глаза расширились от ужаса.

– Пожалуйста, мадам, Вы ведь не сделаете этого? – Теперь снова вернулись и «пожалуйста» и «мадам». – Я договорилась кое с кем, с одним молодым человеком. Он должен уехать из Белграда, он едет за границу. И мы не сможем скоро увидеться. Ваше Величество понимает меня, конечно. Вы же сами когда-то были молодой. – Она поняла свою ошибку и быстро поправилась: – Ваше Величество и сейчас еще молоды, но только Вам уже не восемнадцать.

– Тебе тоже, – парировала Драга, чье недовольство вернулось. Девушка была теперь ей неприятна. Существовал ли вообще этот ее друг? – Как зовут твоего друга?

– Я не хотела бы этого говорить, мадам, мы обручены тайно, и наши семьи об этом ничего не знают.

Драга медленно расстегнула брошь с бриллиантами и положила вместе с браслетом в покрытый бархатом футляр, который стоял на туалетном столике. Тягостное молчание затянулось. Завке, по-видимому, больше ничего не приходило в голову.

– Если Ваше Величество пожелает, я вернусь утром. Сразу ранним утром, так рано, как Вы пожелаете. Конечно, я вернусь утром. И еще я хотела бы просить прощения за мою грубость, я не хотела обидеть Ваше Величество. – Она замолчала, и затем: – Можно мне сейчас уйти, Ваше Величество? Пожалуйста, пожалуйста…

Юное лицо Завки напоминало гротескную маску подобострастия. Его вид вызвал в Драге какой-то неестественный дух противоречия.

– Нет. И не пытайся улизнуть отсюда. Я прикажу вернуть тебя в наручниках.

Подобострастие на лице Завки сменилось теперь откровенной яростью.

Драга подошла к звонку и дважды дернула за шнур, а затем еще раз долгим сигналом для дежурной дамы; через мгновение появилась Милица и сделала глубокий книксен.

– Что желает Ваше Величество?

– Завка уволилась, – холодно объяснила Драга. – Она хочет уйти немедленно и вела себя бестактно, не желая объяснить причины.

– Я же сказала почему, – всхлипнула девушка.

– Ты не сказала правду, моя дорогая. Я прекрасно знаю, когда ты лжешь. – Драга повернулась к Милице: – Пойдите к охране и скажите капитану Панайотовичу, что Завке запрещено покидать Конак. До тех пор, пока я сама не отменю этого распоряжения.

Лицо Милицы не выражало никаких эмоций.

– Очень хорошо, Ваше Величество.

Не взглянув на Завку, она направилась к двери. Та смотрела вслед высокой, плоской как доска Милице, затем кинулась к ней и схватила ее за руку.

– Не уходи, Милица! Ты же знаешь, почему я не хочу остаться. Я боюсь!

Милица попыталась стряхнуть ее руку, при этом буквально сверля Завку взглядом.

– Убери руки, Завка, будь благоразумна. Ты слышала, что приказали ее величество. Ее величество хотели бы, чтобы ты осталась, значит, ты останешься… И не веди себя как избалованный ребенок.

– Нет! – закричала девушка и обхватила руку Милицы еще крепче. Было слышно, как затрещала ткань рукава. – Тебе легко говорить – оставайся здесь, а сама побежишь домой, когда твоя смена закончится. И даже свои вещички не станешь собирать.

Окаменев, слушала Драга обеих девушек, которые, стоя у двери, олицетворяли tableau vivant[82]82
  Живая картина (фр.). (Примеч. перев.)


[Закрыть]: Завка, в образе мировой скорби, и Милица, застывшая, словно статуя, и недоступная, как ангел мести.

– Что здесь, собственно, происходит? – спросила Драга. – Почему Милица должна будет захотеть срочно уйти?

Завка упрямо откинула голову назад.

– Спросите ее сами, мадам, спросите ее, что за сообщение передал ей сегодня утром капитан Гагович. И о том спросите, почему она не передала это сообщение Вам.

– Что за сообщение и кто такой капитан Гагович?

– Один из офицеров, временно командированных на службу во дворце, – невозмутимо ответила Милица. – Он просил сегодня утром об аудиенции у Вашего Величества. Ввиду того что календарь приемов у Вашего Величества и так перегружен, я вынуждена была ему отказать. Он расстроился, но ничего другого, кроме того что до завтра все уже расписано, я ему сказать не могла. После этого он ушел.

– Вы спросили его, зачем он хотел поговорить, со мной?

Завка вмешалась в разговор:

– Он сказал ей это, он хотел Вас предупредить о сегодняшней ночи.

– Сегодняшней ночи? Что именно?

– Сегодня ночью должен произойти государственный переворот, путч, или как там его называют. Капитан Гагович принадлежал к заговорщикам, но он не смог пойти на предательство и хотел Вас с королем предупредить.

Милица, полностью владея собой, стояла у двери.

– Завка сошла с ума, – сказала она. – Я три года на службе у Вас, Ваше Величество. Давала ли я Вам хотя бы раз повод усомниться в моей преданности? – Когда королева помедлила с ответом, она настойчиво повторила: – Было ли хотя бы раз такое?

Драга в полном оцепенении переводила взгляд с одной на другую.

– Как выглядит этот капитан Гагович? Я не смогу его вспомнить?

– Высокий и очень симпатичный, – сказала Завка. – Темные волосы, голубые глаза. Он только недавно переведен сюда из Шабаца.

– И откуда же ты знаешь, что он сказал Милице?

– Потому что это именно тот человек, о котором я Вам только что говорила, мадам. С ним я тайно помолвлена.

– Но ты же сказала, что он должен уехать за границу?

– Наверное, ему придется, если все обернется плохо.

– Она сумасшедшая, Ваше Величество, – промолвила Милица, – она лишилась рассудка. – Затем спросила: – Могу я удалиться, Ваше Величество?

– Нет, не можете, – резко ответила Драга и позвонила, вызывая лакея. Когда он вошел, она послала его пригласить генерала Петровича, и снова обратилась к Завке: – Расстегни же, наконец, мне платье, корсет меня убьет.

– Mais avec plaisir, madame.[83]83
  Конечно, с удовольствием, мадам (фр.). (Примеч. перев.)


[Закрыть] – Девушка сделала книксен и с готовностью занялась крючками и петельками. Помогая королеве снять платье, она спросила: – Принести Вам красный пеньюар?

– Да, конечно, голубой тоже мне жмет.

Драга едва успела застегнуть пеньюар, как вошел Лаза. «Опять без стука», – мелькнуло в голове у Драги, и такого беспокойства в его глазах она раньше никогда не замечала.

– Что Вы хотели? – резко спросил он, и это прозвучало слишком грубо и нетерпеливо для придворного. – Пожалуйста, побыстрее, у меня очень много дел.

– Мне очень жаль, что побеспокоила Вас, но дело неотложное. Завка только что уволилась, и не с первого числа месяца и даже не с завтрашнего дня, а немедленно.

– Ну так отпустите ее и подберите другую. На самом деле, Драга, я же не бюро по найму.

Никогда раньше он не называл ее по имени в присутствии посторонних и не разговаривал с ней в таком тоне.

– Это не самое главное, из-за чего я Вас пригласила. Принадлежит ли капитан Гагович к Вашим людям?

Лаза вздрогнул, как ужаленный осой.

– При чем здесь он?

– Завка говорит, он хотел мне передать через Милицу, что сегодня ночью должен произойти государственный…

Дальше она не смогла продолжить, потому что Лаза с проворностью тигра, вцепляющегося в горло своей жертвы, подскочил к Милице.

– Это верно?

Милица отпрянула к дверному косяку.

– Нет-нет, Завка лжет.

– Вот и нет, так он мне сказал! – воскликнула Завка.

– Вызовите капитана и спросите его! – сказала Драга Лазе.

Генерал глубоко вздохнул и выпрямился. Спокойно, слишком спокойно, как показалось Драге, он сказал:

– Не пугайтесь, мадам, но капитана уже ни о чем спросить нельзя. Он мертв, и все указывает на самоубийство.

– Это неправда! Этого не может быть! – закричала Завка. – Я только сегодня днем с ним разговаривала!

– Вполне возможно. Примерно час назад его нашли мертвым. Он заперся в канцелярии Шестого пехотного полка.

– Боже мой! – прошептала Завка. – Он сказал мне, что хочет пойти в крепость. – Она повернулась к королеве. – Полк празднует сегодня именины святого Славы. Если бы только он туда не пошел. – Она начала рыдать. – Он не сам покончил с собой – его убили, это заговорщики покончили с ним. Они заманили его в крепость и убили. Они узнали, что он хотел предупредить королеву. – Она повернулась кругом и показала на Милицу. – Это она его выдала! Это была она! Она тоже в заговоре!

Милица рассмеялась:

– Не будь смешной. Я провела весь день с мадам, и во время аудиенции, и во время обеда. Когда же я смогла бы пойти в крепость?

– Это было не нужно. Ты послала туда человека.

– Избавьте меня от них обеих, – приказала Драга, повернулась ко всем спиной и подошла к окну.

Позади парка и прилегающей к нему аллеи располагалось русское посольство. Глядя на него сейчас, она осознала, сколько часов в продолжение года провела, как будто пытаясь отыскать там какой-нибудь знак, который мог бы ответить на волнующие ее вопросы.

– Вы позволите мне сейчас уйти, мадам? – услышала она Завкин просящий голос. – Я хочу домой. К моему отцу.

– Почему? Ты боишься здесь остаться?

– Да, мадам.

– Что должно произойти сегодня ночью? Что точно сказал капитан Гагович?

– Что может дойти до схватки между дворцовой охраной и заговорщиками.

– И он полагал, дома ты была бы в безопасности?

– Да, мадам.

– Ну, хорошо. Можешь идти.

Никто не пошевелился. Девушка, которой показалось, что она ослышалась, стояла как вкопанная.

– Убирайся! Исчезни, пока я не передумала!

Завка бросилась вон, как будто комната была объята пламенем.

– Вы позволите и мне также удалиться? – спокойно спросила Милица, как будто разыгравшаяся сцена не имела к ней никакого отношения.

– Милицу посадить под домашний арест, – сказала Драга генералу. – Во всяком случае, до некоторого времени. А там посмотрим.

Милица поджала губы так, что ее рот стал выглядеть как плохо залеченная рана, и взглянула на королеву с неприкрытым презрением. За одно мгновение золото ее трехлетней дружбы превратилось в фальшивую монету.

Не в первый раз в своей жизни почувствовала Драга презрение подданных, что для нее было самым тяжелым оскорблением. Она читала это презрение на лицах писарей ее вечно пьяного отца, на лицах кельнеров и горничных в отелях, где она принимала своих клиентов, на физиономии высокомерного мажордома виллы Сашино, в чертах лиц епископов во время ее венчания и даже в лицах министров, благодаривших ее за назначение на высокие посты. Она надеялась, что корона, которую Саша надел на нее своей нежной рукой, обладает силой, способной превратить это презрение в уважение. Три долгих года Драга была для Милицы подругой и покровительницей, превратила ее из скромной учительницы в гофдаму, осыпала подарками и наделяла привилегиями – и всё лишь для того, чтобы та с готовностью встала на сторону убийц короля. И Милица была не первым разочарованием. Если посмотреть внимательно, ни один из ее любимцев не был ей по-настоящему благодарен. Поднимаясь по карьерной лестнице и занимая посты, для которых не годились, они презирали свою благодетельницу даже за то, что она их продвигала.

Лаза увел Милицу, чтобы поместить под арест. Когда он вернулся, то уже не выглядел таким удрученным, как прежде. Арестовать подозреваемого и упрятать его за решетку действовало на Лазу всегда вдохновляюще, он чувствовал удовлетворение, как та домохозяйка, которая привела наконец в порядок давно заброшенный шкаф. Он сделал шаг в правильном направлении, что позволит и дальше бесперебойно функционировать подведомственному ему домашнему хозяйству.

– Наша славная добрая Милица, – сказал он, огорченно улыбаясь, – всегда открытая, всегда преданная, – и такая тварь.

– Вы допросили ее?

– Немного. Конечно, она продолжает свою сказку, что капитан Гагович просил только аудиенции у Вас и она пообещала ему устроить ее завтра. Я заставлю ее рассказать все. Но не будем забегать вперед.

– Вы верите в самоубийство капитана?

– Нет, конечно нет. Полковник Мишич, правда, твердо убежден в этом. По его словам, капитан оставил прощальное письмо своим родителям. Шеф полиции Маршитьянин, которого я послал в крепость, чтобы он там все как следует осмотрел, не во всем согласен с Мишичем. Кое-что ему показалось там подозрительным. Так, например, дверь в кабинет, где нашли капитана, была заперта снаружи, а ключ найти не смогли. Полковой писарь, о чьей комнате идет речь, вернулся совершенно случайно, хотя сегодня из-за праздника у него был свободный день. Он забыл свой бумажник в письменном столе и вызвал слесаря, чтобы открыть дверь. Труп был еще теплым. Повсюду стояли стаканы с вином и тарелки с остатками еды, из чего он заключил, что, перед тем как капитан покончил с собой, или даже в момент самоубийства, в комнате должны были находиться люди. Скорее всего, именно те, которые закрыли дверь.

– Видел ли Маршитьянин прощальное письмо?

Лаза пожал плечами.

– По его мнению, письмо подлинное. Но всегда есть пути и средства заставить человека, у которого нет выхода, написать такое письмо. – По его тону можно было догадаться, что Лаза знаком с такими методами.

– Что за человек был этот капитан?

– Холостяк. Товарищи любили его. Блестящие характеристики. Принадлежал к кругу Драгутина Димитриевича, которого за большой рост и крепкое сложение прозвали Апис. В последнее время, правда, вместе их не видели.

– У Вас есть причины для беспокойства?