Текст книги "Танец убийц"

Автор книги: Мария Фагиаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Оптимисты из лагеря Обреновичей мечтали о габсбургской эрцгерцогине, по возможности одной из семи дочерей эрцгерцога Фридриха. Которая из них будет выбрана, не имело особого значения: у них у всех был довольно большой габсбургский нос, толстые нижние губы, широкие бедра и конституция племенной кобылы. Царь высказывался за принцессу Ксению фон Монтенегро; женитьба на ней означала бы примирение двух населенных сербами стран, которые разделяла ожесточенная вражда правящих династий. Это супружество носило бы и слегка пикантный оттенок: Александр вступил бы в родственную связь с одним из Карагеоргиевичей, так как умершая принцесса Зорка, сестра Ксении, была супругой жившего в изгнании принца Петра.

Хитрый старый Никита фон Монтенегро слишком хорошо понимал, как из такой напасти – иметь одних дочерей – можно извлекать выгоду. Две вышли замуж за русских великих князей, Анна – за одного из Баттенбергов, Елена – за итальянского кронпринца. Хотя ни одна из его дочерей не имела габсбургского носа или конституции породистой кобылы, статная Елена выглядела рядом с Виктором Эммануилом как липпицанер[67]67
  Липпицанер – порода чистокровных лошадей из конюшен Липпица, Триест. (Примеч. перев.)


[Закрыть] рядом с шотландским пони.

Все ломали себе голову, изменятся ли после женитьбы отношения Александра с Драгой Машиной. Отошлет ли он ее из Белграда или уготовит участь мадам Дюбарри[68]68
  Мари-Жанн Бекю, графиня Дюбарри (1746–1793), – незаконнорожденная дочь сборщика податей; была модисткой; будучи возлюбленной Людовика XV, она не могла стать его законной женой – король к этому времени был женат, но он устроил брак Мари-Жанн с братом графа Дюбарри и представил ее ко двору. Попытки ее низвергнуть заканчивались падением самих возмущавшихся. После смерти короля мадам Дюбарри была арестована и заключена в монастырь, однако скоро вернулась в свой замок в Марли, где продолжала жить с большой пышностью. (Примеч. ред.)


[Закрыть]? Всем было ясно, что привязанность Александра к ней стала только сильнее. Если иногда он не проводил ночь в ее доме, когда она отказывала ему по каким-то причинам, то стоял, сопровождаемый только полковником Марко, под ее окном и умолял впустить. Эти ночные экскурсии были головной болью Ристы Бадемлича, префекта города Белграда. Сколько бы полицейских в штатском ни околачивалось кругом, каким бы превосходным стрелком ни был полковник Марко, всегда нужно было считаться с тем, что за каким-то окном или в подъезде любого дома может прятаться террорист. Не говоря уже о том, что в дождливую ночь король легко мог подхватить воспаление легких.

– Я весьма могу понять, почему Бадемлич выходит из себя, – доверительно сказал Милан Михаилу после того, как выслушал жалобы городского префекта. – Но что я могу сделать? Парень просто свихнулся на этой женщине. Конечно, было бы еще хуже, если бы она настояла на чисто платонических отношениях. А так она спит с ним почти три года – наверное, уже хватит. Многих это шокирует, но, mon Dieu, он же здоровый молодой человек, не следует ждать, что он будет вести себя как монах. А что сказали бы люди, если бы он, как старый Милош, каждую понравившуюся ему бабенку, неважно, девушка она или чья-то жена, тут же приказывал тащить во дворец? Саша тоже мог бы так делать, хотя он и не такой удалой, каким был брат его дела, да ему это и не надо – в нашем двадцатом веке ни одна женщина перед королем устоять не может. – Милан усмехнулся. – Господь свидетель, так оно и есть. Будем рассматривать Драгу Машину как временное средство для удовлетворения сексуальных потребностей молодого человека.

Впрочем, у Михаила не было никаких сомнений, что Милан серьезно озабочен. Впервые за три года он упомянул Драгу в разговоре с ним, и это означало, что он действительно встревожен.

– Что Саша в ней находит, мне никогда не понять, – продолжал Милан. – Разве что… – Он замолчал и пристально посмотрел на Михаила так, будто ему только сейчас пришло в голову, что у его адъютанта тоже когда-то был роман с Драгой. – Что, собственно, Вы в ней нашли?

Вопрос прозвучал неожиданно, и Михаил почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо, – это для человека тридцати четырех лет в форме капитана было довольно необычной реакцией.

– Это трудно объяснить, – помедлив, начал он.

– Если Вы не хотели бы говорить об этом…

– Нет, отнюдь, Ваше Величество. Мне не трудно говорить о ней, теперь уже нет. Она была… как бы сказать… Было очень приятно видеть ее рядом. Как это объяснить… Она действовала так успокаивающе, была всегда полна понимания и сочувствия, как добрая сиделка.

Милан проворчал:

– Довольно красивая сиделка.

– Она была чем-то вроде любимого кресла после трудного дня, или как доза морфия против сильной боли, или… – Он замолчал, подумав, что говорит слишком поэтически и сентиментально. – Она никогда не выглядела самодовольной, не имела светских амбиций и никогда не была жадной – ни в каком смысле.

– Трудно поверить.

– Я понимаю. Я не считал ее сложной натурой и никогда не видел в ней femme fatale[69]69
  Роковая женщина (фр.). (Примеч. перев.)


[Закрыть], как некоторые другие.

– Если она была таким совершенством, почему же Вы на ней не женились? – с ехидцей спросил Милан, очевидно совершенно забыв, как настойчиво отговаривал Михаила от женитьбы на Драге Машиной.

Михаил понимал: это решающий момент, чтобы рассказать своему государю о месье Жюре. Позднее он часто спрашивал себя, не было ли ошибкой промолчать об этом. Возможно, Милан использовал бы эту историю, чтобы развеять иллюзии своего сына относительно его любовницы – если их вообще можно было развеять.

– Я не чувствовал себя тогда в состоянии вступать в брак – ни с ней, ни с кем бы то ни было, – сказал Михаил и, помолчав, добавил: – Точно так же, как и сейчас.

– Я только надеюсь, что история с Драгой закончится сама по себе, – заметил Милан. – Кайзер Вильгельм – он благоволит ко мне – наконец подобрал для нас принцессу, которая, кажется, удовлетворяет нашим условиям. Она, правда, не так богата, как хотелось бы, зато происходит из превосходного дома, находится в родстве со многими правящими королями и очень аппетитно выглядит. – Он тихо рассмеялся. – Для принцессы, я имею в виду. А вообще, черт побери, что толку жениться на красавице? Нет, парень будет гораздо счастливее с какой-нибудь доморощенной, не слишком знатного рода девицей. И скажите, ну какая действительно богатая, красивая и умная принцесса захочет выходить замуж за короля Сербии, который носит пенсне и втрескался в женщину на десять лет старше его?

Седьмого июня 1900 года Милан, сопровождаемый только Михаилом и камердинером, без лишней огласки выехал в Вену, чтобы там обсудить с заинтересованной стороной детали предстоящего брака своего сына. В тот же день король Александр пригласил в Конак премьер-министра доктора Владана Георгиевича и попросил его отправиться в отпуск раньше, чем было намечено, с тем чтобы он был в Белграде к моменту, когда его отец вернется с проектом брачного контракта. Он же, Александр, должен будет сразу направиться в Германию, чтобы познакомиться со своей невестой. Георгиевич, чрезвычайно обрадованный такой хорошей новостью, поздравил своего государя и поспешил домой укладывать чемоданы. Эти месяцы, предшествовавшие катастрофе, остались в памяти Михаила как самое прекрасное время, которое он провел на службе у Милана. Казалось, та безысходность, с которой раньше Милан перебирался от одного карточного стола к другому и бросался от одной женщины к другой, навсегда ушла в прошлое. В свои сорок шесть лет он наконец нашел достойное для себя место в жизни – быть архитектором вступающей в двадцатый век Сербии.

После того как он создал сильную армию, можно было рассчитывать на длительный мир, в котором он, серый кардинал за троном, должен привести два с половиной миллиона граждан к благоденствию и прогрессу. Поскольку все возмутители спокойствия и вожди русофильских радикалов были надежно упрятаны за решетку, Милан полагал, что мог бы дать стране демократию сообразно его представлениям о том, насколько Сербия для нее созрела: защита армии, контроль богатых и определенное искоренение взяточничества и коррупции в управлении. Милан никогда не считал, что свобода, какой она пропагандируется в Англии или Америке, является благом. По глубокому убеждению экс-короля, его подданные и через пятьдесят лет для такой свободы не созреют. Он знал, что сербы – неукротимый и неимоверно гордый народ и что они тоскуют по морально безупречным героическим людям на вершине власти и будут подчиняться только им.

Во время ужина, который Франц-Иосиф давал в его честь, договорились, что Милан должен встретиться с родителями принцессы 25 июня в Карлсбаде. Карлсбад представлялся идеальным местом для подобного предприятия: один только взгляд на фигуру будущего тестя короля Сербии убедит любого любопытного репортера что отнюдь не намерение выдать замуж свою дочь привело его сюда, а чудодейственные местные воды. Что касается Милана, то он возлагал большие надежды на лечение в Карлсбаде исключительно потому, что ему здесь более, чем где-нибудь, везло на скачках.

Родители принцессы приехали первыми и поселились – как тогда было принято в обедневших княжеских семействах – на вилле родственников. Это позволяло сэкономить деньги и в то же время соблюсти приличия. Милан, естественно, занял королевские апартаменты в одном из самых элегантных отелей Карлсбада. До обеда принимал лечение, вторую половину дня, несмотря на обещанное воздержание, проводил на скачках, а вечера – с женщинами и за карточным столом.

Сезон был в разгаре, и все, кто имел в Европе имя или положение, спешили очистить свой организм от ядов и чрезмерного употребления жирной пищи в течение проведенного в поисках удовольствий года. Со стаканами целебной воды в руке, из которых они отпивали маленькими, точно отмеренными глотками, дородные, сознающие собственное значение мужчины заключали здесь многомиллионные сделки на строительство железных дорог и фабрик, планировали в тенистых аллеях во время способствующих пищеварению прогулок спуск со стапелей кораблей и строительство туннелей. Великие персоны из мира искусства также в течение всего года совершали паломничество в Карлсбад. Знаменитые тенора, композиторы и драматурги из Вены и Будапешта считали в высшей степени полезным прогуливаться по плавно уходящим в гору улицам в обществе директоров театров и музыкальных издателей. А если не удавалось с помощью лечебной воды избавиться от страданий, в этом случае люди находили утешение в выгодном контракте, обговоренном во время прогулок с таким же пытавшимся вылечиться товарищем по несчастью. На курорте было немало гостей, приехавших из Восточной Европы и Турции, Египта и Индии, что придавало общей картине экзотический оттенок. Можно было заметить, что среди самых богатых посетителей курорта больше всего евреев, – им деньги позволяли с помощью тенниса, лошадей и охоты поддерживать себя в хорошей форме; в то время как поднявшиеся из низов их соотечественники, добившиеся положения неимоверными трудами сравнительно недавно, только-только входили во вкус этих занятий на открытом воздухе. А тем, кому после трех-четырех недель пребывания в Карлсбаде приходилось с горечью признать, что лечение не помогло, оставалось, чтобы не терять настроения окончательно, при отправлении домой купить рубашку на два размера больше, чем человек носил по приезде. Весы же таким образом не обманешь, да это и не имело значения. Карлсбад представлял собой не город, а, скорее, был олицетворением определенного статуса, и его репутацию следовало защищать в любом случае.

Историческая встреча состоялась на роскошной вилле одного еврейского банкира из Вены, которого благополучие Сербии заботило чрезвычайно глубоко – он был одним из главных кредиторов страны. Хозяин, как и было условлено, держался в тени, и, когда их княжеские высочества – отец, мать и дочь – прибыли в карете, они были встречены адъютантом экс-короля Михаилом Василовичем. В маленьком салоне их уже ожидал Милан.

Если бы Михаил встретил эту семью в курзале, он бы принял отца за каменщика, который выбился во владельцы строительной фирмы и наслаждался плодами своего усердия, балуя себя и жену пребыванием в знаменитом Карлсбаде. Супруга, огромная и костлявая, с озабоченным, рано постаревшим лицом, была похожа на уставшую от работы уборщицу. Дочка же, двадцати лет от роду, была всем своим здоровым сельским естеством просто прелестна и, бросая время от времени смешливые взгляды, давала понять, что она все это всерьез не принимает.

Милан с первой секунды задал тон, и Михаил был неимоверно горд, отмечая аристократизм этого внучатого племянника свиновода, в котором было намного больше королевского, чем у княжеского семейства, потомков уходящей вглубь веков династии.

Пока французский мажордом банкира и второй слуга сервировали стол к чаю, Милан развлекал гостей анекдотами из сербской сельской жизни, которые были не только забавны, но и поучительны, поскольку в них отчетливо просматривалась разница между Восточной и Западной Европой. После того как стол был убран и слуги исчезли, экс-король перешел к делу. Михаилу было поручено увести принцессу в библиотеку на время обсуждения прозаических деталей супружеского контракта. Уходя из библиотеки, он вспомнил, что хозяин виллы был известным обладателем самой большой порнографической коллекции в Австрии, поэтому понадеялся, что принцесса, скучая, возьмет один из тяжелых, богато иллюстрированных томов с полки и полистает его. Если это предприятие с женитьбой увенчается успехом, она должна кое-что знать из сексуальной области.

Встреча закончилась полным согласием по всем пунктам.

«Их высочества предпочли бы сыграть свадьбу в начале зимы, – сообщил Милан Михаилу на обратном пути в отель, – но я смог их убедить, поскольку à tout prix[70]70
  Здесь: ни в коем случае (фр.). (Примеч. перев.)


[Закрыть] не желаю никакого промедления, провести венчание в сентябре. Теперь все зависит от les junes gens[71]71
  Молодые люди (фр.). (Примеч. перев.)


[Закрыть]. Во всяком случае, я обнадежен. Девушка оказалась гораздо лучше, чем я ожидал. Свежая кожа, хорошая фигура. К тому же у нее прекрасное чувство юмора, а это самое важное для женщины. Я Вам точно говорю: Карлсбад приносит мне счастье. Вода – ça fait des merveilles[72]72
  То, что творит чудеса (фр.). (Примеч. перев.)


[Закрыть], даже если ее не пьют.

Бомба разорвалась 9 июля.

Княжеское семейство вскоре после встречи отравилось домой, чтобы начать подготовку к свадьбе, Милан оставался еще в Карлсбаде. Он прервал свое пребывание на один день, чтобы провести переговоры с заводом «Шкода» в Пльзене о поставках скорострельных орудий и самозарядных винтовок. По возвращении в Карлсбад его ожидала телеграмма от исполняющего обязанности премьер-министра Сербии Вукашина Петровича, который просил его вернуться в Сербию. Вскоре поступила и телеграмма от доктора Георгиевича, проводившего отпуск в Люцерне: «Мой заместитель прислал шифрованную телеграмму о том, что собирается уйти в отставку, и просит меня немедленно вернуться. Сообщите, пожалуйста, действительно ли положение столь серьезно».

Милан был чрезвычайно встревожен и распорядился, чтобы Михаил послал премьер-министру шифрованную телеграмму в Швейцарию. Ответ пришел открытым текстом, в нем сообщалось, что доктор Георгиевич не может связаться со своим заместителем, так как взял с собой в отпуск не ту шифровальную книгу. Через двадцать четыре часа все стало ясно.

Телеграмма от исполняющего обязанности премьер-министра гласила следующее: «Король принял решение жениться на Драге Машиной. Правительство собирается уйти в отставку, поскольку не может предотвратить катастрофу страны и династии». Телеграмма была отправлена 21 июля 1900 года.

Сербы – один из самых способных к сопротивлению народов, они готовы выносить любые лишения и самые изощренные пытки: колесование, сажание на кол или четвертование, не издав ни единого стона и не пролив ни слезинки. Согласно их взгляду на жизнь, слезы – это прерогатива баб, которые своими воплями могут и небеса расколоть. Мужчины же могут вытерпеть, стиснув зубы, любую боль. И то, что Милан был настолько ошеломлен этой новостью – буквально впал в истерику, для Михаила было вначале довольно неприятно, но, когда он понял, что его государь действительно страдает, его растерянность сменилась сочувствием. Однако после первого приступа истерии Милан быстро взял себя в руки и вскоре стал почти тем, кем был ранее. Он попросил сигарету – Михаил прикурил ему и закурил сам.

– Во всем виноват я, – объявил Милан. – Я и его мать. Мы взрастили это коварное, хитрое чудовище. Мы использовали его в борьбе за власть и научили извлекать выгоду из его положения. Он пользовался нашей распрей и предавал нас обоих, чтобы добиться своего. Мне он сплетничал о своей матери, ей – обо мне. Разделяй и властвуй – против нас этот принцип он использовал очень рано. После того как с нами это вышло с большим успехом, он попробовал то же самое со своими политиками и партиями. Но что было действительно лишним, так это сделать его в тринадцать лет королем – в том возрасте, когда его сверстники еще хорошо знакомы с отцовским ремнем или палкой. В семнадцать лет он выгнал регента Йована Ристича, одного из достойнейших людей страны, – выгнал, словно проворовавшегося слугу. А я этому аплодировал. Государственных деятелей он бросал в тюрьму, чтобы позднее их освободить и вознаградить важными постами. И этому я тоже рукоплескал. А теперь он отправил и меня, и премьер-министра подальше, чтобы мы не смогли помешать ему жениться на своей потаскухе. Я до сих пор не могу поверить, что это правда. – Он умолк и выжидающе посмотрел на Михаила, по-видимому все еще надеясь получить подтверждение, что все это плохая шутка. – Как я посмотрю в глаза Францу-Иосифу? И немцам? О господи, какое унижение, какой позор!

Он вдруг внезапно побледнел, рука со скрюченными пальцами потянулась к левому плечу, а голова откинулась на подушку.

Михаил кинулся ему на помощь, расстегнул ворот и положил мокрый платок на лоб. Несколько – показавшихся бесконечно долгими – секунд спустя Милан открыл глаза и виновато улыбнулся.

– Ce n’est rien. Mersi, Michel. Nevous inquiétez pas. C’est un petite défaillance[73]73
  Ничего страшного. Благодарю, Мишель. Не беспокойтесь. Просто маленькая слабость (фр.). (Примеч. перев.)


[Закрыть]. Недавно я узнал, что у меня есть сердце. До сих пор полагал, оно у меня стальное, но этот шок был слишком сильным. Пожалуйста, не беспокойтесь, все позади. Сейчас улягусь в постель и постараюсь заснуть.

– Позвольте мне вызвать врача, Ваше Величество.

– Не нужно. Я уже консультировался у нескольких врачей. В принципе это ничего не дает. Ну а Вы – пожалуйста, не оставайтесь из-за меня дома сегодня вечером. Развлекайтесь, пока молоды. Увидимся утром.

То, что стало известно в последующие дни, было еще более шокирующим. Двадцать четвертого июля личный секретарь исполняющего обязанности премьер-министра Вукашина Петровича доложил королю Милану о последних событиях. Все отчаянные попытки кабинета и генералитета помешать Александру в выполнении его планов наткнулись на непоколебимую решимость короля жениться на своей любовнице.

– Месье Вукашин пережил нелегкие времена, Ваше Величество, – сообщил секретарь, маленький человек в очках и с огромными усами, который, как рассказывали Милану, еще и писал стихи. – Сначала король Александр всячески его унижал; потом, когда месье Вукашин подал в отставку, король порвал его прошение и приказал оставаться в должности. Месье Вукашин настаивал на своем решении, и тогда король Александр сменил тон: он стал взывать к сочувствию, говорил о своем одиноком детстве, о вечной грызне родителей. – Тут секретарь умолк и сказал, извиняясь: – Простите, Ваше Величество, я цитирую сейчас из дневника месье Вукашина, который он дал мне прочесть. – И он показал заполненный витиеватым почерком премьер-министра блокнот в кожаном переплете.

– Прошу Вас, не беспокойтесь обо мне, – сказал Милан. – Я все это прекрасно могу выдержать, и не слушайте Вы капитана Василовича. – Он бросил на сидящего рядом Михаила насмешливый взгляд. – Василович ведет себя так, будто он моя нянька, хотя он мой адъютант.

– Господин заместитель премьер-министра сделал все, что было в человеческих силах, – продолжал секретарь, – и иногда у него были все основания опасаться за свою жизнь: не потому, что ему угрожал расстрел, нет, страшное переутомление легко могло привести к удару или инфаркту. Королю всего лишь двадцать четыре года, а месье Вукашину, напротив, шестьдесят пять. При этом король ночь за ночью в четыре утра был уже на ногах и вновь и вновь утверждал, что мадам Драга – дама с безупречной репутацией. Он говорил месье Вукашину, что ждал долгие годы, прежде чем уступил своему влечению.

– Это уж точно, – пробормотал король Милан, – она умеет себя подать, эта сучка. Прекрасно знала, как все это устроить.

– Она уступила его просьбе только в Белграде, когда убедилась, что король жить без нее не может. – Секретарь указал на одну из страниц дневника. – Месье Вукашин цитирует короля дословно. И теперь, – он слегка покраснел, – я прошу Ваше Величество простить меня, потому что я касаюсь весьма деликатной темы. Король Александр в качестве последнего аргумента заявил, что он… так сказать… что он… ни с одной другой женщиной не может быть мужчиной. Только с мадам Драгой. На это месье Вукашин отвечал, что король мог бы сдвинуть на месяц бракосочетание и отправиться вместе с ним в путешествие, например в Париж; он бы познакомил там его величество с некоторыми дамами, чей талант он сам, месье Вукашин, проверил на собственном опыте. Он, мол, твердо убежден, что король после одной или двух столь вдохновляющих встреч никогда бы уже не сомневался в своих мужских качествах.

– Все это Ваш шеф мог бы и не предлагать, – заметил король Милан, – потому что я уже прописывал моему сыну такое лечение во время последней нашей поездки в Париж. Мне потом стыдно было показаться этим девицам на глаза.

Поэт, который не мог понять, принимать ли это замечание как шутку или жалобу, ответил понимающим хихиканьем.

– Не говоря уже о довольно сомнительной репутации мадам Драги, ходят слухи о ее бесплодии, и это тоже большой повод для беспокойства. Когда месье Вукашин отважился коснуться этого пункта, его величество заметил, что, мол, мадам Драга не была беременной лишь потому, что не хотела внебрачного ребенка. Он ручался, что через год после свадьбы она обязательно родит сына или, по крайней мере, дочь. В ответ на это премьер-министр сказал, что он обязуется пройти с этим ребенком в костюме Адама по всему городу, даже если его упрячут после этого в сумасшедший дом. Когда и это не произвело на короля Александра никакого впечатления, месье Вукашин посоветовал королю и дальше жить с мадам Драгой вне брака и жениться только тогда, когда она родит ребенка. Я бы не хотел докучать Вашему Величеству перечислением всех предложений и возражений, которые делал премьер-министр, чтобы отговорить короля Александра от брака с мадам Драгой. Хочу только заметить, что месье Вукашин после пяти дней непрерывной полемики с королем в результате коллапса потерял сознание, и его унесли на носилках. Разумеется, в этой борьбе он не был одинок. Так, полковник Соларович, один из адъютантов короля, вызвался поместить короля под домашний арест, а мадам выдворить из страны. Политики разных мастей горячо поддержали это предложение, и ни один не встал на сторону короля. После того как кабинет единодушно ушел в отставку, не нашлось никого, кто бы захотел войти в правительство. Решение Александра было для всей страны полнейшей неожиданностью и вызвало всеобщую сумятицу.

– Именно этого он и хотел, – воскликнул Милан. – Потому-то он и отправил нас с Георгиевичем за рубеж. Какие мы все-таки были идиоты!

Секретарь попытался утешить Милана;

– Поверьте мне, Ваше Величество, в обществе обсуждаются все возможности – от государственного переворота с помощью армейского путча до учреждения регентства, высылки короля Александра из страны и просьбы к Вам взойти на престол. Но единого решения нет. Король отказывает в приеме гражданским и военным делегациям, которые стремятся попасть в Конак. Он также не принял ни одного иностранного дипломата. Исключение было сделано только для полковника Таубе, русского военного атташе. Между тем он, король, уже отчаялся отыскать нового премьер-министра и прибегает при этом – я сожалею, что вынужден это сказать, – к крайним мерам. Так, например, он пригласил известного политика к обеду и подмешал ему что-то в вино в надежде, что тот, не будучи полностью в себе, согласиться сформировать кабинет. Перед другим политиком он упал на колени и умолял его возглавить правительство. Когда он узнал, что министр внутренних дел Генчич лично потребовал у мадам Драги, чтобы она покинула страну, это привело к ужасной встрече господ. Раздававшиеся крики были слышны по всему дворцу. Король заперся в туалете и кричал оттуда, что покончит с собой, если мадам Драга покинет его, а министр внутренних дел отвечал ему, что он должен так поступить – это лучшее решение в интересах отечества. Позднее во дворе Конака произошел еще один прискорбный инцидент. Его величество обрушился на двух генералов, которые выразили свой протест против помолвки с вдовой Машиной, и использовал при этом непристойные выражения. А в довершение ко всему он обратился с балкона с речью, в которой обвинил Ваше Величество во всех мыслимых грехах, даже в растрате государственных средств.

Милан встал.

– Ça c’est trop fort,[74]74
  Этого вполне достаточно (фр.). (Примеч. перев.)


[Закрыть] – сказал он. – Не стоит продолжать, картина для меня ясна.

Двадцать пятого июля Александру, как, впрочем, и раньше, удалось из немногих оставшихся в его распоряжении политиков сформировать кабинет, и в тот же день король Милан отправил своему сыну два письма. В первом он объявил о сложении с себя обязанностей главнокомандующего сербскими вооруженными силами, а второе письмо содержало следующее:

Мой дорогой сын!

При всем моем желании я не могу дать свое согласие на тот невозможный брак, который ты решил защитить. Ты должен знать, что этим ты толкаешь Сербию в пропасть. Наша династия выдержала многие удары судьбы и выжила; этот же удар был бы таким ужасным, что от него она никогда бы не оправилась. У тебя еще есть время подумать. Если же твое решение, как ты говоришь, неизменно, тогда мне ничего другого не остается, как молиться за судьбу Отечества. То правительство, которое вследствие этого легкомысленного поступка неизбежно окажется изгнанным из страны, я буду приветствовать первым.

Твой отец

Милан

Получив это письмо, Александр отдал распоряжение всем пограничным службам воспрепятствовать возвращению короля Милана в Сербию. «Если же бывший король будет упорствовать в своем желании пересечь границу, приказываю расстрелять его, как бешеную собаку», – гласил приказ командованию пограничных войск.

Друзья-доброжелатели сообщили Милану об этом жестоком приказе и пытались уговорить его предпринять ответные меры. Но Милан считал излишним наносить и без того смертельно раненому еще один удар.

«Нет, – сказал он своим посетителям, – когда я отрекся, это решение было окончательным. И было бы недостойным для отца выступить против собственного сына. Хватит уже того, что сын выступил против собственного отца. Боюсь, много славы Саше это не принесет. Он слабый и прежде всего неискренний человек и долго на троне не удержится. Ce n’est que le premier acte qui se joue.[75]75
  То, что сейчас разыгрывается, только первый акт (фр.). (Примеч. перев.)


[Закрыть] Это не столько политический кризис, сколько гибель династии. Через несколько месяцев драма закончится. Если ему повезет, это может длиться дольше, год или даже два – tout au plus[76]76
  В лучшем случае (фр.). (Примеч. перев.)


[Закрыть]».

Событием, продлившим правление Александра до трех лет, был визит русского посланника Мансурова, который передал Драге Машиной поздравления царя. То, что государь всея Руси, король Польши, великий князь Финляндии и супруг Александры Федоровны, урожденной Аликс фон Гессен-Дармштадт, официально одобрил женитьбу молодого короля на его увядшей любовнице, волшебным образом успокоило взволнованные умы. Сербы в принципе хорошо относились к русским, и царь был для них словно далекий бестелесный отец, нечто вроде второго Господа Бога. И если уж царь одобрил возведение Драги в королевы Сербии, то наверняка и Господь Бог, который стоит только на ступеньку выше, дал на это свое благословение.

Радость от согласия царя на этот брак была несколько омрачена тем, что на венчании в кафедральном соборе Белграда 4 августа царь был представлен послом Павлом Мансуровым. Сообщения в прессе тоже были не особенно лестными; невеста описывалась как довольно увядшая красавица; отмечался намек на двойной подбородок, указывалось на тусклый цвет волос, бледную кожу и наличие вокруг огромных зеленых глаз – единственного знака необычной красоты – складок и морщинок. Только в русских газетах ее называли олицетворением славянского женского идеала и одновременно сообщали, что сияющий от счастья жених помиловал всех членов радикальной партии, осужденных по делу о покушении на короля Милана.

Король Милан узнал об этой свадьбе в отеле «Империал» в Вене, где в своих апартаментах он проводил теперь большую часть времени, так как опасался встреч с представителями знати после того, как сын покрыл его таким позором. Один Михаил был постоянно с ним, и уже скорее как сиделка, чем как адъютант. Узнав из газеты об амнистии, Милан воскликнул:

– Эта женщина всегда была агентом русских! Какой я глупец, что не догадался об этом раньше. – Увидев, что Михаил на это ничего не ответил, он резко посмотрел на него. – Вы что, не понимаете? С той самой поры, когда она заманила Сашу в постель, русские ей платят; возможно, она получала от них деньги еще раньше. И эта история с покушением на меня? Кнезевич же опознал на фотографии дом полковника Грабова как место, где он получил пятьсот наполеондоров. А полковник Грабов – шеф балканского департамента.

Михаил решил не открывать больному ужасную правду о действительной роли Александра в покушении.

– Драга Машина никогда не была в Бухаресте.

– Но у нее были друзья в русском посольстве в Белграде.

– Большого значения это не имеет. Вряд ли можно допустить, что человек такого дипломатического ранга, как Мансуров, будет участвовать в заговоре.

– Значит, был кто-то другой из посольства в качестве посредника, и я знаю, кто это: жена полковника Таубе. А собственно, что Вы искали в крепости после этого сомнительного самоубийства префекта Андьелича?

Михаил не сразу нашелся с ответом на этот неожиданный вопрос. Он вообще не имел понятия, что Милан знал о его походе в крепость.

– Видите ли, там были кое-какие неясности…

– Например, действительно ли Андьелич покончил с собой, да?

– Так точно, Ваше Величество, – признался Михаил.

– Вот видите, друг мой, значит, убийца планировал покушение не один, был еще кто-то, кто обладал властью приказать убить Андьелича в камере. Не спрашивайте меня теперь, что за человек стоит за этим. Вы видите, что мой сын не только подлец и лжец, он еще и убийца. Причем убийца отца. И к тому же еще и трус. Он король, он мог бы меня и без этого выслать из страны, если уж ему непременно хотелось править одному. Но этого сделать он был не в состоянии. Он не смог бы сказать мне это в лицо. Я впал бы в ярость, наорал на него, и он сразу же наделал бы в штаны. Но если бы меня убили, тогда я никогда уже не смог бы на него наорать.