Текст книги "Золотая Госпожа (СИ)"
Автор книги: Мария Дибич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Хандан вместе с вновь похорошевшей Кёсем брели по бесконечным змеиным коридорам, по которым, казалось, если долго ходить, можно и до Парижа найти дорогу. Хандан была раздражена и была бы зла, если бы усталость не накладывала пелену полного безразличия на всё происходящее. Она бросила презрительный взгляд на невестку, наряженную в лучшие шелка и кружева, предназначавшиеся изначально для самой Хандан.
– Кёсем, ты помнишь, что должна сделать?
– Да, всё помню, – дерзко бросила девушка.
– Не забывайся, хатун, повтори, о чём мы договорились, – Хандан умоляла себя быть терпимее, в конце концов, эта змея нужна её сыну. А ради него всё вытерпеть можно, даже Кёсем.
– Ахмед будет совещаться с Дервишем-пашой, когда вы его кликните, я буду смиренно стоять, держа вот это, – она потрясла руками, в которых были свёрнуты старые шали и платки, – и когда Ахмед будет проходить мимо, поклонюсь ему и спрошу про Османа.
– Как мне кажется, сложного ничего нет. «Боже, почему она?»
Утренний солнечный свет с террасы ослепил Хандан, вынуждая остановится и немного привыкнуть к нему. Падишах стоял, облокотившись на массивные перила, вместе с Дервишем, оба сразу приметили двух ожидаемых гостий. Вернее, встреча была назначена с Валиде, а по дворцу в одиночку ей ходить было нельзя.
– Матушка, – радостно окликнул её сын, находящийся в славном распоряжении духа.
Дервиш поклонился ей, и уходя оба они встали так, чтобы паша смог шёпотом, неслышно для Ахмеда произнести «пусть слушает разум». Так они теперь общались. С тех пор, как Хандан снова вошла в доверие сына, Дервиш быстро договорился с ней о взаимопомощи. Чтобы не тянуть несчастного в разные стороны, они обо всём заранее говорили, а если не удавалось увидеться, Дервиш шептал ей то, что нужно было сказать, во всяком случае, короткую фразу, определяющую направление. Конечно, Ахмед не советовался с ней по поводу политики либо дел государства, но его решения часто исходили от сердца, и уж этим Хандан занималась тщательно. Однако не все его чувства были просты и открыты, а он от чего-то страдал, мучился и гордо молчал, для этого и нужно было вернуть Кёсем.
– Лев мой, Ахмед, как твоё настроение? – ласково обратилась к сыну Хандан.
– Хорошо, Валиде, но я не знаю, как поступить, сейчас это не так уж и важно.
– О, почему же неважно, раз это беспокоит вас – значит важно, скажи мне, Лев мой.
– Валиде, не стоит нагружать ваши мысли, скажите лучше: как шехзаде, не совсем замучил вас?
– Что ты, дети – такое удивительное счастье, мне не трудно совсем, малыш такой смышлёный, весь в тебя.
– Рад слышать, очень рад. Только бы он был здоров и счастлив.
– О, я делаю всё для этого. Как твои дела, сын? Скажи же!
– Всё благополучно, как всегда.
– Может тебя терзает что-то? Лев мой?
– Валиде, меня волнует и ваше здоровье, как вы?
Хандан не могла более выносить этот ужасный диалог, лишённый всякого смысла, да он только начался, но ясно уже становилось, что Ахмед не намерен говорить с ней о серьёзных вещах, разве что обменяется с ней парой пустых любезностей.
Как много, казалось, добилась она своей маленькой ложью, но теперь всё лишь запуталось в клубок, у которого невозможно было отыскать конец. Он простил её за покушение на шехзаде – не простил себя за случившееся с ней. Ахмед страдал от чувства величайшего обмана. С детства его учили тому, что весь мир подчиняется его и только его желанием и воле, весь мир перевернётся, если падишах того захочет, но он никак не смог повлиять на судьбу собственной матери, которую по-своему безмерно любил, хотя и закрыл чувства глубоко в сердце.
Ахмед что-то ещё говорил, но Хандан более не слушала. Что было делать? Такова судьба почти всех матерей – быть оцененными после смерти. Но её не устраивал этот ответ, в конце концов, в мире был человек, влюбленный в неё, обязанный Хандан и имеющий огромное влияние на Ахмеда.
Кёсем исполнила задуманное на удивление правильно, даже не заставив Хандан нервничать, то была маленькая победа. Она сменила гречанку на более податливого спутника Хаджи-агу и долго бродила по дворцу, не желая возвращаться к Осману. Бесцельный путь привёл Хандан ближе к полудню в сад, где она издали заприметила Дервиша с каким-то пожилым пашой, одним из тех, кто был совершенно на одно лицо для Валиде. Конечно, самый ближний круг падишаха она бы безо всяких подсказок назвала поимённо, но остальные… Хандан понятия не имела ни об их обязанностях, ни о происхождении, ни о влиянии на падишаха. Это была просто масса, которая временами пугала её. Затем паша сменился вторым, третьим, четвёртым… В подобные моменты Хандан ясно осознавала свою беспомощность и ничтожность по меркам дворца. Но, к счастью, Дервиш на её стороне, а он, кажется, свободно парит среди всех этих безликих птиц.
– Валиде, – Дервиш, очевидно, заметил, как его по саду выслеживала Хандан, – добрый день, мы утром так и не поговорили.
– Добрый день, Дервиш, – Хандан немного прищурилась, давая мужчине понять, что разговор вполне может принять интересный оборот.
– Падишах не послушал сегодня ни меня, ни вас, Валиде, – отозвался Дервиш, пытаясь найти в собеседнице хотя бы нотку заинтересованности.
Но Хандан лишь через плечо обернулась на Хаджи-агу, испепеляя его взглядом, чтобы он держал необходимую дистанцию во время разговора, его не касающегося.
– Наш повелитель, Дервиш, не желает выслушивать мои советы, да и говорить со мной. Надежда только на вас, меня в расчёт не берите, – так коротко и ясно, без лишних условностей Хандан объяснила всю сложившуюся ситуацию.
Прежде чем продолжить разговор, оба они молчали, пытаясь совладать с собственными мыслями и чувствами под пение птиц и тихое жужжание шмелей. Молчать рядом с ним всегда было легко, в тишине она могла найти утешение и покой, для этого не требовалось пустых слов и обещаний.
– Я к Ахмеду Кёсем подсылаю, хоть бы они примирились, – спокойно произнесла Хандан после длительной паузы.
– Вы же враждовали, насколько я осведомлён.
– Мы и сейчас не дружим, но Ахмед дорог ей, а много ли людей, которые переживают за него. Раз – указала на себя, два – перевела ладонь на Дервиша, да и всё. Ничуть не странно, что она борется за его любовь всеми правдами и неправдами. Я не могу судить её за это. Любовь страшно эгоистична, Дервиш. Однажды получив отклик, человек уже не способен остановиться.
– Вы считаете любовь эгоизмом, Валиде? – он с интересом остановил её. – Разве не ради тех, кого мы любим, совершаются самые отважные поступки?
– Я говорю о том, Дервиш, что человек хочет не столько любить, сколько быть любимым. Нам кажется, что совсем не нужно, чтобы кто-то нас любил. Но мы хотим заботы, верности, преданности, и всё – бесплатно. Только бы ничего взамен не отдавать. А как только сами начинаем помогать – требуем признание.
– Вы про кого говорите, Валиде?
– Даже не знаю, – она хитро подняла бровь, слегка слегка отвернувшись. – Может, Вы мне скажете? Да и стоит ли нам всегда и всё понимать?
– В этом мире есть вещи, о которых мы предпочли бы не знать, тут я с вами согласен, – Хандан понадеялась, что в памяти Дервиша всплыла ночь, когда он прижимал её к себе на холодном полу.
– Во всяком случае, теперь мы оба знаем, каково это хранить тайну, режущую сердце.
Хандан подняла глаза к небу, бесконечному, недостижимому, призрачному и чистому, такому, каким оно было всегда, пусть его и закрывают облака, застилает туман, небо в действительности никогда не меняется, сохраняя свою удивительную природу. Она уже не могла похвастаться таким постоянством мыслей и чувств.
– Любовь делает человека удивительно жестоким и беспощадным ко всем окружающим.
– Вы правы, но так нужно. Вы видели когда-нибудь, как леопард защищает своего котёнка? Мне довелось. При прошлом падишахе. Одна дикая кошка с десятью солдатами справилась, только чтобы спасти свой выводок.
– И что же с ней стало? Я, признаться, всегда хотела посмотреть на леопарда не по картинкам и шубам.
– К счастью, мне не известно. В тот день я приказал солдатам не преследовать её, в тот же день повелитель приказал казнить одного мудрого пашу. Так он справлялся с любым расстройством.
– Спасибо Аллаху, что это были не вы, Дервиш, – настало время исполнить то, ради чего Хандан и затеяла весь разговор. – Дервиш, я попрошу вас о том, о чём просить право не имею.
Паша неровно выдохнул в ожидании какой-нибудь малоприятной просьбы, пока Хандан наслаждалась его обществом. Если бы было можно подпустить его ближе, позволить ему больше, о Аллах. Нет, пусть паша не тешится напрасными мечтами. Хандан не для него.
– Никогда не оставляйте, ни меня, ни моего сына, нельзя просить о таком, но я всё же рискну, Дервиш. Я умоляю вас, что бы ни было… Без вас мы уже мертвы…
========== Все ради сына ==========
Хандан стояла посреди пустых покоев сына в тяжеёлом ожидании дурных вестей. Во дворце уже с неделю начиналась невнятная возня: какой-то глухой гул, слухи, шёпот, обитатели дворца чаще разговаривали небольшими кучками, паши вели себя странно – всё это предвещало некое событие. Хандан отчаянно пыталась выведать любую информацию у Дервиша, но он был вечно занят на каких-то советах Боже, чем они там занимаются? , он много времени проводил с Ахмедом, слишком много, и лишь вчера ей удалось «случайно» наткнуться на него в коридоре и получить ничтожное: «Пока всё неточно, Валиде. Подождите, грядёт буря, а может нет. Разрешится всё в ближайшие дни».
Вот и Ахмед, её гордый Лев, быстрыми и обыкновенно широкими шагами вошёл к ней. Он несколько грубо, должно быть, от тревоги, взял её под руку и проводил на балкон. Женская доля вынудила её вести себя покорно, тихо, но как ей хотелось взять сына за воротник и трясти до тех пор, пока он всё ей не расскажет.
– Валиде, я хочу узнать ваше мнение по одному вопросу, у вас, как у любой женщины, должна быть интуиция, и я надеюсь, вы рассудите моё решение.
– Да, Лев мой, спрашивай о чём хочешь, я на всё честно отвечу.
– Я лично хочу отправиться в военный поход в Африку, матушка, – он вопросительно посмотрел на неё, требуя скорого ответа.
Хандан замерла в ужасе, забыв как дышать. Она не могла понять, как у Ахмеда хватило жестокости спрашивать её о таком, ведь она – его Валиде – любит его, что теперь Хандан должна ответить, как должна отпустить его на возможную смерть? Правда в том, что она уже знала, что скажет в следующую секунду. Сердце Ахмеда требовало скорых побед, великих завоеваний, сродни его предкам, не мог он более сидеть во дворце.
– Вы знаете, повелитель, как ваша мать я более всего пекусь о вашей безопасности, но как Великая Валиде я говорю тебе: делай то, что считаешь нужным. Судьба империи в твоих руках, и Аллах не напрасно избрал именно тебя. Я поддержу любое твоё решение, любое, сын мой.
Хандан тяжко вздохнула, так что тугой лиф не давал ей дышать, и обратила свой взгляд на город, который скоро опустеет.
– Вы считаете, что разумно сейчас отправляться в поход?
– Я верю твоим мыслям, Ахмед, я благословляю тебя, – голос её сорвался, и она решила закончить на этом. Ведь Ахмеда мало волновало мнение Валиде, пришёл он только чтобы успокоить свою совесть.
– Валиде, вы верите Дервишу-паше?
– Да, Лев мой. Дай Аллах, он будет во всех сражениях рядом с тобой.
– Валиде, я оставляю его во дворце, – ответил Ахмед, устремив свои карие глаза в ту же сторону, что и Хандан, к морю. Вот она любовь сыновей – он ставит её перед фактом.
Хандан вышла от падишаха всё равно что мертвая, но в новостях было и крохотное утешение: Дервиш остаётся во дворце, а теперь, когда Кёсем таки родила сына, важно иметь преданного её Льву человека во дворце. Нельзя было показывать свою тревогу гиенам из гарема, и она решила пойти туда, где всегда можно было отвлечься от дурных мыслей: к портному.
Хандан стояла, разведя руки в стороны в длинной соболиной шубе, которую портниха старательно подгоняла под фигуру Валиде. Через зеркало Хандан отметила, что на её лице выражалась глубокая тоска, хотя причин на то не было. Почему-то Хандан не узнавала в этой женщине себя.
– Ах, Госпожа! Что вы худая такая, – приговаривала портниха, – впервые я отшиваю шкурки от такой знатной шубы! Сколько меха пропадет!
– Пропадёт? На что-нибудь другое пустим.
В зеркале случайно ей встретилась суровая Айгуль, с завистью поглядывающая на шикарную шубу госпожи.
– Сколько, говоришь, шкурок останется? – обратилась она к портнихе, не сводя пристального взгляда с молоденькой служанки.
– Три, четыре может, как выйдет, сколько меха пропадает!
– Всё, что останется, пусти на воротник для Айгуль.
– Да как можно, на прислугу такой мех пускать, – возразила портниха, с презрением глянув на ободрившуюся служанку.
– Я так сказала! Не забывайся, пусть у неё будет хороший воротник.
– Спасибо, Госпожа, спасибо, – бросилась к ногам Валиде раскрасневшаяся Айгуль, надеясь, что Хандан своего решения не поменяет. – Вы самая добрая Госпожа! Спасибо!
Девушка вся загорелась, вытянула спину струной и как-то странно благодарно смотрела на свою Госпожу. «Неужели всё из-за куска меха» – думала про себя Хандан, глядя на шубу, которая ничем не отличалась для неё от обычного платья. «Да, приятно, когда вещи красивые, но столько пустой радости, может безделушку ей какую-нибудь подарить. Что она тогда от счастья умрёт? Глупости!» И всё же Хандан взяла на вооружение этот нехитрый фокус.
– Дервиш-паша желает вас видеть, Валиде, – оповестила девушка, показавшаяся из-за двери.
– Пусть войдёт.
– Да, как можно, – возбухла портниха, и сразу же виновато притихла, уже укрывая лицо шалью.
– Пусть войдёт, я, вроде, одета, даже слишком для лета, вы не считаете так, – Хандан властно наклонила голову, увенчанную тяжёлой короной. – А вы все уйдите, оставьте нас.
Хандан недоверчиво смотрела с пьедестала портнихи на чёрный тюрбан паши, не любила она эти шапки, делающие из достойных мужчин грибы.
– Валиде, я от падишаха, – обыкновенно безучастно начал он, – вы дали ему своё благословление.
– Да, дала. Хорошо это или плохо, Дервиш-паша? Прежде я думала, что всё очень удачно сложилось, но теперь я уж не знаю.
– Вы рассудительно поступили, Госпожа, не сомневайтесь. Я пришёл сказать вам об этом.
– Что же вы, не ожидали от меня мудрости? Дервиш-паша, – ласково улыбнувшись, сказала она на слова паши.
– Ожидал, но… Вы редко скрывали все свои чувства перед сыном, говоря совсем не то, что требуется.
– Хорошо вы ушли от ответа, ладно, это не важно… всё теперь не важно…
– Не беспокойтесь, Госпожа. Наш повелитель вернётся живой, он же не будет сражаться.
– Помните, я говорила об эгоистичности любви, Дервиш. Любовь моего сына ничего мне не приносит, кроме боли, и вот этого, – Хандан погладила шубу из благородного меха, достойного повелителя. – Я всё вытерплю ради него.
После фразы, сказанной невпопад, Хандан задрала голову, чтобы слёзы не потекли из глаз на новый мех, но от нервов голова её закружилась, и сама Хандан пошатнулась. Дервиш схватил её за руки, создавая прочную опору. Валиде сквозь намокшие ресницы различала знакомый силуэт, эти горячие руки… Впервые она почувствовала жар его тела, пусть даже так немного, лишь легонько коснувшись ладоней.
Перехватив свою Госпожу поудобнее, Дервиш помог спуститься ей с пьедестала портнихи в огромной шубе, противоречащей всему её утонченному образу. Хандан знала, что она – единственная его слабость, больная точка, женщина, из-за которой он может потерять всё, что имеет, ради которой он легко расстанется с жизнью. Дервиш пытался выгнать Хандан из своего сердца, но увы, она засела там слишком крепко, пустив корни куда можно и нельзя. Она порой упивалась мыслью о том, что Дервиш смог стать Великим Визирем без благородной крови в жилах, что не удавалась и тем, чьё рождение само по себе требовало этот пост, он сможет получить все на свете, но не её. Хотя Хандан уже не была так уверена в своих чувствах.
Она стояла прямо перед Дервишем, крепко сжимая его руки в своих и постепенно приходя в себя, но не отпуская пашу. Это было дурно, очень дурно, но желание почувствовать чьё-то участие пересиливало все приличия.
– Ладно, извините меня, Дервиш, – Хандан резким движение отдёрнула руки, сама отошла на несколько шагов, вытирая слёзы со щёк, – вы, я слышала, остаетёсь в Стамбуле. Правда это?
– Да, повелитель решил, что в столице должен остаться верный человек, – паша пошел следом за Хандан.
– Это хорошо, сейчас важно, чтобы власть в столице не ослабевала, – она заметила, как Дервиш последовал за ней и пошла прочь от него, чувствуя, однако, что кровь прилила к её лицу от некого удовольствия и смущения. И эта шуба, проклятая, мешала свободно дышать.
– Я могу идти, Госпожа? – с улыбкой, которая показалась Хандан мерзкой, осведомился Дервиш-паша, всё-таки надеясь, что она попросит его остаться.
– Да, уйдите, – отрезала Хандан, желая освободиться от надоевшего меха и паши, с которым она позволила себе недопустимую слабость. – Ради Аллаха, уйдите отсюда.
Через три недели все приготовления были закончены, слова сказаны, и Хандан прилюдно отпустила сына воевать с неверными. В одном из лучших своих нарядов она держалась, как никогда раньше уверенно и свирепо, как истинная львица – мать падишаха. Напоследок она разбросала мешочек золотых монет солдатам, вызвав в их рядах волну одобрительных криков. Ей не было легко, но она была сильной ради сына, ради его крохотных шехзаде, остававшихся под её опекой.
Нужно было отсидеть праздник в гареме, и Хандан с величайшим нежелание шла к эти змеям в такой малоприятный, и без того тяжёлый день. С тех пор, как она подарила Айгуль мех, ей удалось, без всякого личного участия, прослыть щедрой госпожой. Да и содержание было у Хандан такое, что и сама Сафие-султан позавидовала бы, так Ахмед просил прощение за случившееся с ней одной страшной ночью.
Вот и теперь он прислал ей сундуков двадцать разных тканей, подушек, шкур, посуды, зеркал – в общем, всего того, что «крайне необходимо всем без исключения женщинам». Зайдя в гарем, она ласково поприветствовала всех разнаряженных девушек, возможных любимец своего сына – падишаха. Они были довольно почительны с ней, не грубили, много улыбались. Но всё же чего-то ей не хватало. Нет, Хандан не нуждалась в их любви, так же как не хотела их общества и внимания к своей исключительной персоне. Однако, ей нужно было хорошо справляться с ними на протяжении месяцев, без поддержки сверху. Только она и они. К Дервишу идти Хандан не сможет, нельзя ему показывать свою несостоятельность в каких-либо вопросах. А потому Валиде Хандан Султан решила сделать то, до чего раньше не опускалась – купить их любовь.
– Девушки, – она привстала с дивана и дважды хлопнула, дабы привлечь всеобщее внимание, – сегодня у нас с вами большой праздник. Вы все очень достойные, и мне хочется, чтобы этот радостный день стал для вас ещё более приятным. – Хандан удержала необходимую паузу. – Падишах оставил мне дары, но я решила, что лучше будет разделить их со всеми вами. Каждая, по старшинству, сможет выбрать, что пожелает. Сохрани Аллах нашего падишаха!
Девушки явно были рады неожиданному счастью. Они зашумели и всею толпою передвинулись в обширные покои Валиде, избавив Хандан от своего общества. Она смогла разлечься на диване и дать выход накопившейся усталости.
Комментарий к Все ради сына
Небольшой опрос. Лучше выкладывать маленькие главы, как я делаю сейчас, около 4-ёх страниц, либо более крупные, скажем, в 2 раза больше, но реже?
========== Глоток свободы ==========
Сквозь сон Хандан почувствовала, как нечто тяжелое и обволакивающее взгромоздилось ей на грудь, а затем сползло на шею, так что она закашляла и от этого проснулась. Нагловатый комок шерсти и не думал двигаться со своего места, лишь только надменно приподняв голову, оказавшуюся на подушке вровень с султаншей. Пестрая Сафие, будучи непризнанной хозяйкой дворца, умела будить свою Госпожу, когда ей это требовалось и не вызывать её гнев, обтираясь об лицо Хандан.
– Эти изумрудные глаза пленили меня, – пропела, не полностью очнувшись ото сна, Хандан своей своенравной, и потому обожаемой, любимице.
Стоило ей постучать в массивные двери, как в покои влетели девушки и начали ежедневную процессию. Они как мотыльки парили по комнате, приводя ее в порядок, да так шустро, что Хандан при всем желании не смогла бы уследить кому какие обязанности принадлежат.
Обычный утренний ритуал Валиде состоял в том, чтобы одеться; сходить проведать гарем в целом; постараться либо избежать, либо принизить Дженнет-калфу; дать несколько однообразно бестолковых, Хандан не сомневалась в этом, распоряжений Хаджи-аге; зайти к Кёсем проведать младшего шехзаде и постараться не поссориться с ней; где-то раз в неделю, заявиться к Халиме, нагрубить ей, выслушать оскорбления в ответ, страшно разозлиться, выплеснуть злость на какой-нибудь провинившийся девице; и в самом конце, со спокойной душой посидеть с шехзаде Османом, которому теперь было два года и мальчик был просто очарователен. Хандан всё удалось и в этот день.
Она сидела склонившись над очередной незатейливой вышивкой для рубашечки шехзаде Османа, которую он не проносит и трех месяцев. Она любила себя занимать чем-то простым, потому как это не мешало ей думать о своем (или не думать совершенно ни о чём, создавая, однако, картинку человека занятого), либо, что было чаще, Хандан необходимо было выглядеть сдержанно и спокойно в те моменты, когда отчаянно хотелось метаться по комнате из угла в угол. Только бы не показать своей слабины. Так это перешло в привычку, а из неё в своеобразный образ жизни: скрывать все чувства за вышивкой.
– Халиме-султан, хочет видеть вас, – застенчиво проговорила Айгуль, боясь стать камнем преткновения для госпожей и лично ощутить на себе их гнев.
– Пусть войдет, – холодно ответила Хандан, но внутри неё закипала злость. Она легким движением руки расправила смявшееся полосатое платье, пересела поэффектней и уткнулась в вышивку, будто бы визит соперницы не тревожит её.
– Султанша, – бодро и обыкновенно дерзко начала Халиме.
– Что тебе нужно, Халиме? Если ты пришла устроить очередную склоку, прошу не тратить мое время.
– Будто бы, тебе есть чем его занять, Хандан, – все-таки съязвила бывшая фаворитка. – Я пришла не за этим. Я вижу, что тебе надоело мое общество, и пока лето, я бы хотела избавить тебя от этой муки. Мы с шехзаде Мустафой могли бы отправиться в старый дворец, на природу, проведать Великую Валиде Сафие Султан.
У Хандан пропал дар речи от наглости Халиме, которая в открытую просила отпустить её устраивать заговор. Она ясно осознавала, что Халиме не настолько наивна, но скрытый смысл уловить не могла.
– Халиме, ты же понимаешь, что ответ нет?
– Почему же? – хитро глядела темноволосая лисица с такими же темными горящими глазами.
– Я думаю, ты знаешь.
– Допустим знаю.
– Зачем спрашиваешь?
– Всегда было интересно смотреть на твою реакцию, Хандан.
– Я вроде бы просила тебя уйти, если нет серьезных предложений.
– Так они есть.
«Господи» – Хандан начала терять шаткое душевное равновесие, со всех сил сжимая пяльцы, но зная, что нельзя показывать эмоции этой дьяволице.
– Тогда я слушаю, – голос едва подчинялся Хандан, дрожь пробирала до самых костей, грозясь выплеснуться наружу и поглотить Халиме целиком.
– Я хочу себе ещё одну девушку в услужение.
– Это все, Халиме?
– Это все.
– Я прикажу найти подходящую девушку, и дабы это все, оставь меня одну, дел много.
Когда до ужаса довольная собой Халиме со своей лисьей улыбкой вышла из покоев Валиде, Хандан отбросила вышивку в сторону и растеклась по дивану. «Господи, это женщина создана, чтобы мучить меня» – подумала она, выглянув за окно. «А ведь, и правда, лето. Надо бы прогуляться, что тут сидеть, взаперти, в духоте, в одиночестве. Османа взять надо, вместе пройдёмся. Хотя, нет. Одна пойду, с Хаджи-агой»
В коридоре Хандан снова встретилась Халиме, одетая не хуже самой Валиде-султан и держащая себя так, будто бы была ровня ей. Вот и служанки смотрят на Хандан с некоторым презрением, хоть они внешне преданны ей, это отнюдь не уважение, не то, которое проявляли к Сафие-султан, совсем не то. Эти надменные взгляды, шепот за спиной, оскорбляющий Хандан со всех возможных сторон, высмеивающий даже самую малую неаккуратность.
Парк в самый расцвет лета был на удивление непривлекателен, даже яркая зелень отражающая полуденный яркий солнечный свет угнетала. Никаких других цветов – только зеленый. Весной распускались кустарнички акации, всевозможные цветы, растеньица, травы – встречались на каждом шагу к месту и не к стати, но они были. Ближе к осени тоже нет-нет, а что-то пестрело, какие-то растения начинали уже желтеть, не дождавшись холодов, а посередине лета – абсолютно ничего, даже светлые зимы, несмотря на холод, Хандан любила куда больше. Так было и с её жизнью: самые лучшие годы, но совершенно однообразные, скучные, бестолковые.
Издалека доносилось шумное обсуждение какого-то вопроса, по тому как горячо мужчины выкрикивали свое мнение, будто дети малые таблицу умножения, тема была несерьезной. Если люди не боятся выражать свое мнение – значит не боятся лишиться за него головы. Хандан решила послушать, о чем таком спорят ближайшие советники сына.
Мужчины с белоснежно слепящими головными уборами, по размеру – добрая треть от них самих, стояли в небольшом кружке, даже не обращая внимание на подошедшую Валиде. Среди них явно выделялся Дервиш, хотя бы потому, что тюрбан его был с виду приемлемым и не нарушал пропорций. Великий Визирь ничего не говорил, задумчиво вглядываясь в крыши домов, видневшихся за стеной дворца. Он легонько улыбался, должно быть, не сильно увлеченный ведущимся рядом с ним разговором и полностью презиравший всех своих нынешних советников, да и львов среди них не осталось – одни овцы, Дервиш позаботился об этом. Хандан любила наблюдать за ним, за тем, как он ходит, что и с кем говорит, к кому обращается с уважением, а по отношению к кому допускает дерзость. Все в нем: жесты, движения, фразы были по-военному отточены и доведены до совершенства, не возможно было угадать ни его мыслей, ни чувств, ни тем более намерений и страхов. Хандан завораживали эти особенности, как пленит огонь своей опасной красотой и могуществом, обуять которое способен не каждый. Дервиш был беспощадным хищником дворца, а она – его единственной слабостью, избавься паша от Валиде, и перед ним распахнулись бы все потайные двери, но он не мог. Или не хотел?
– Валиде, – один из пашей все-таки заметил наблюдающую за собранием Хандан, и поклонился. За ним последовали и остальные участники пылкой дискуссии.
– Добрый день, – она ласково улыбнулась, окинув их легким взглядом, будто бы и не смотрела на них вовсе. – О чем советуетесь, паши.
Мужчины как-то совместно поёжились, успев переглянуться, видимо не считая нужным отвечать на вопрос Госпожи, но все же и это решение оставив за Великим Визирем. Но Дервиш не подавал никаких знаков в сторону Хандан.
– К нам пожаловали послы из Венеции на день раньше, нужно встретить, – неловко начал один, которого Хандан раньше не видела, бесхребетный ставленник Дервиша, – но испанцы сегодня уезжают, и им обещан праздник.
– Венецианцев должен встретить кто-то из приближенных падишаха, желательно из Османов, Валиде, – вмешался Дервиш, – но я должен проводить испанцев, с ними у нас заключён выгодный торговый договор, но если послов из Венеции не встретить достойно, они могут сочти это за оскорбление.
«Не к Османам ли ты причислил себя, Дервиш? Далеко зашел» – первым пронеслось в голове у Хандан, но затем совсем другая мысль засела в её голове. Она вспомнила презрительные взгляды служанок, и Сафие… Не это ли отличало её? Мир не кончается на гареме, а Сафие знали везде и все. Вот она – власть, заслуживающая уважение и почет, и сейчас Хандан сможет получит её, только руку протяни.
– Дервиш-паша, может я смогу встретить дорогих гостей, ведь политических переговоров не будет? Так? – спокойно осведомилась Хандан, трепеща вся изнутри.
– Про политику речь не зайдет, я думаю, – ответил Дервиш с прищуром, – так, что, если вас это не затруднит, Валиде, вы бы очень нас выручили.
– Что вы. Это мой долг перед сыном, да хранит его Аллах.
– Аминь, – отозвались паши, обозначив полное повиновение «сильным мира сего», в лице Валиде-султан и Дервиша.
Далее собрание как-то само собой сошло на нет, и Хандан с Дервишем остались наедине, если не считать Хаджи-агу – молчаливую тень Валиде Хандан Султан, которая по одному знаку Госпожи оторвалась от неё.
– Разве так должен выглядеть малый совет падишаха, Дервиш? Где вы только нашли таких трусливых шакалов, – прямо спросила Хандан, понимая что никаких последствий для неё не будет, паша и так все прекрасно знает про своих советников.
– Временная мера, Госпожа. Пока я подыскиваю верных людей, управлять государством надо, а эти… хоть и трусливы, но во многих аспектах довольно опытные.
– Прошу прощения, а с прежними, какая беда приключилась? Слышала – один отравлен, Мехмет или Махмуд-паша в уличной драке скончался, и еще кого-то жена зарезала за измену? Если, конечно, я правильно запомнила.
– Вы не ошиблись, Валиде. Без падишаха начался беспорядок, но мне удалось с ним справиться, – Дервиш был совершенно спокоен, повторяя историю, должно быть, тысячный раз, от чего она не становилась правдивой.
Хандан не стала упоминать про вражду между безвременно почившими и Великим Визирем, ведь ей не стоит даже пытаться залезть в его политические дела, пусть поступает так, как считает должным. И все же она хотела дать ему понять, что тоже пристально следит за происходящим во дворце.
– Валиде, венецианские послы сейчас на пути во дворец, сначала они расспросят своих торговцев о положении дел, но через часов пять – стоит ждать их у ворот.
– Значит буду ждать, – Хандан бросила лукавый взгляд на Дервиша, – благодарю за доверие, Великий Визирь.
– Дело тут отнюдь не в доверии, Валиде-слтан, – ответил он титулом на титул. – Речь идет о чести династии, а шехзаде ещё слишком малы. Я поддержал не вас, а Османов, как и полагается.
– Не понимаю вашего пренебрежения ко мне, Дервиш. Если я в чем-то оскорбила вас… впрочем, не важно… спасибо за доверие.
Дервиш был очень отстранен, его голос был жестким, каким-то неприятным, гадким, от чего Хандан хотелось отряхнуться. Она боялась, что паша воспарил слишком высоко и теперь не хочет снисходить до общения со своими верными слугами, в том числе и с ней, и тогда её маленькая победа ничего не принесет, кроме очередного разочарования. Но было и нечто куда более страшное. Хандан с испугом заметила, как слезы наворачиваются на глаза от мысли, что Дервиш, возможно, играл с её чувствами своими признаниями, ведь она не могла знать кроме как с его слов о истинных намерениях паши. Неужели все его поступки– ложь, хитрая игра, затеянная, чтобы сделать Хандан его заложницей, ведь и она хранила его тайны, невольно становясь соучастницей всех его преступлений. Может дело в этом? Валиде упрекнула Дервиша в убийствах, он же понял скрытый смысл вопросов. Конечно, понял.
