Текст книги "Золотая Госпожа (СИ)"
Автор книги: Мария Дибич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
Проследив, как огонь беспощадно пожирает жёлтую бумагу, сначала заставляя её чернеть и изгибаться в предсмертном танце, Хандан поняла, что впервые в жизни, а может, и в последний раз она знала больше Дервиша. Под успокаивающий треск дерева, так же обращавшегося в пепел во имя тепла, Хандан увидела в пламени их беспощадного врага. Великую Валиде Сафие Султан.
Комментарий к То, что скрыто от глаз твоих
Я жива) следующая глава будет очень насыщенная, ух, надеюсь, вдохновение останется со мной.
========== Кровавый песок ==========
Всё было просто. Стоило отвлечься от мысли о невиданном враге, как он предстал перед Хандан в светлом жемчужном наряде. Больше, чем она сама старого Мурада-пашу ненавидела только Сафие, и мучительные долгие годы он проводил на разных концах страны, боясь преступить закон даже случайно. А теперь, должно быть, зная об интересе Великого Визиря к Дервишу и Хандан, бессменная Валиде не удержалась, чтобы не столкнуть их у себя на глазах. Или же, что более похоже на Сафие, закончить историю побед Мурада-паши смертью от рук неопытной Хандан Султан.
И в этом было больше смысла, чем в любом другом предположении.
От вмешательства Сафие задача Хандан многократно осложнялась, потому что главной проблемой становилось не умертвить первого человека после султана, а не умудриться не дать доказательств Великой Сафие. Они не знали ни интереса старшей Валиде, ни её планов, ни того, каких действий ждала она от Хандан.
Хандан подумала о своей ничтожности. За восемь лет в качестве Валиде Султан Сафие смогла заслужить уважение у доброй половины мира, за пять лет владычества Хандан был вылизан исключительно гарем. Обе они умудрились угробить по одному внуку, хотя Хандан понимала, что вина её весьма спорна, потому что любознательный Мехмед мог с тем же успехом просто свалиться с балкона или наесться румян матери.
Она встала с постели и сделала нервный круг по покоям, цепляясь взглядом за созвездия на стенах. Хандан была такая маленькая в сравнении со всеми невзгодами, что валились на неё раз за разом. Маленькая и беспомощная, а вокруг никто не хотел и не мог её спасти. Как бы то ни было, нельзя, чтобы улики привели к Дервишу. Для него обвинения означали бы скорую казнь, что до Хандан… Лучше бы Мурад-паша умер без шума.
И как бы то ни было, их план терпел полнейший крах, как и любая попытка устранить Мурада-пашу, а между тем старик настраивал шейх-уль-ислама на помилование приговорённой пиратке. Мёртвая Дениз аль Хурра не смогла бы ему поведать вовсе ничего, хотя и живая не была настроена на общение.
Хандан было не с кем поговорить. Она сидела на диване, сжимая кулаки, и впервые почувствовала своё беспроглядное одиночество. Что ей было делать? Дервиш не успел бы отправить ответ.
Хандан ощутила стягивающийся шнур на своей шее, он медленно врезался в кожу всё глубже, мешая сделать вдох. Её душили. Сразу с нескользких сторон. Мурад и Сафие спокойно наблюдали, как её лицо багровеет, а губы приобретают неестественный синеватый оттенок. И если пашу ещё можно было бы убрать, Сафие была непреступна. Она непременно оставила бы кому-нибудь послание для Ахмеда, обличающее его многострадальную грешницу-мать.
Она уже не видела возможности представить всё попыткой людей Хурры спасти её от казни. Искать убийцу стало бы слишком обременительным и рискованным занятием даже через Ахмада-агу.
День казни Дениз аль Хурры стал первым весенним днём, предвещавшим жаркое, душное лето, пахнущее пылью и вянущими растениями.
Хандан в светлом струящимся платье с золотой отстрочкой шла вместе с евнухом Таширом-агой, нацепив на лицо шаль, подобно истинной мусульманке и матери Падишаха Османской Империи. Она встала в тенёк, отдельно от всех пашей, учувствовавших в процессии, но её появление не осталось незамеченным.
Чëрный отряд, плывущий под ярким солнцем, вывел избитую пленницу, хромую на одну ногу, но неизменно гордую. Дениз аль Хурра по указке встала на колени, пока остальные участвовавщие в процессии готовились исполнять свои обязанности.
– Дениз аль Хурра приговаривается к казни за преступление против великой Османской Империи и нашего Падишаха, Ахмед Хана, – объявил человек со свитком в руках, огласив чужие слова, но на том заточенный топор не опустился на шею старой подруги Хандан.
– Вина аль Хурры велика, несомненно, – глухой голос Мурада-паши заставил Валиде Султан содрогнуться от ужаса, пока внешне она не шелохнулась. – Но я склонен верить в её исправление, как и шейх-уль-ислам. Дениз Хурра верно служила Валиде Султан последние годы, а значит, она исполняла долг перед нашим султаном Ахмед Ханом.
Среди мужчин пронёсся лëгкий гул неодобрения, смешанный со странным волнением, который Хандан смогла связать только с трепетом перед упоминанием имени султана. Возражений не последовало.
Шейх-уль-ислам, очередной старикашка, непременно осудивший бы её за прелюбодеяние, мелкими шажочками вышел на середину двора. Он поправил скромные одежды и мгновение потратил на то, чтобы оглядеть присутствующих.
– Перед лицом Аллаха и вами, я свидетельствую, что преступления этой женщины заслуживают смерти, – и вооруженные мужчины покачали головами, – она забирала жизни послушных рабов Аллаха, мусульман, лишала жизни отцов. Но Мурад-паша убедил меня поискать ответ в Коране. И я вижу возможность простить эту женщину, если она встала на путь исправления и придерживается законов.
Хандан под шалью безнаказанно усмехнулась красивым речам и только переступила с ноги на ногу, пока внутри неё мерцали первые искры отмщения. Не Мураду-паше было решать, когда Дениз умрёт, а ей. Только ей. И раз столько времени пиратка продолжала жить – на то была веская причина. Пусть Хандан её не знала, гнев и обида, словно хворост, полыхнули от крохотных искр.
– Ахмад-ага, – едва слышно Хандан обратилась к своему вынужденному защитнику, – скажи воинам, что эта женщина оскорбляла Падишаха.
И он произнёс эту роковую фразу. Под весенним палящим солнцем стояла спокойная женщина в шали посреди бушующего океана негодования. Дениз аль Хурра, на коленях, не отводила от белого силуэта глаз, и, казалось, улыбалась. Тяжёлый топор резко упал вниз, и совершенно неестественно на песок упала голова пиратки, пока её тело осталось неподвижно.
«Только я решу, когда тебе умереть», – про себя произнесла Хандан, мысленно вспоминая тоненький шрам на шее. Она была отомщена. В мире, где нет справедливости, за предательство платят смертью. Дениз пренебрегла даром жизни. И теперь она умерла.
Посреди внутреннего двора остался Мурад-паша. И Хандан под его пристальным надзором двинулась к выходу. Её обманули. Она почувствовала неприятный вкус горечи во рту. Яд. Свой собственный. Им было не отравиться, но всё, всё чем она дорожила страдало и гибло, пока росли её маленькие клыки и кожа превращалась в чешую.
«Он же не оставит нас в покое. А когда докопается до истины, не станет молчать подобно Сафие», – с одной только усталостью подумала Хандан, прищурившись на солнце.
Она не ушла.
– Валиде-султан, – поклонился старый паша. – Как жаль, что ваша слуга покинула нас. Видит Аллах: я пытался её спасти.
– Какая жалость, что она унесла столько тайн с собой. Как Вы, Великий Визирь, будете жить, зная, что так многое осталось для вас секретом?
– О, Валиде, – усмехнулся он. – Тайное станет явным, как день сменяет ночь…
– А затем снова наступает ночь, – ему не дано было право говорить. – Ваша ночь, Мурад-паша. Я скажу Вам правду, которую Вы так жаждали узнать. Мы с Дервишем-пашой близки. Ближе него у меня никого нет. Я – его жена. И каждым своим действием Вы приближали меня к смерти, заставляли метаться в агонии, страдать. Это больно… Напрасно Вы объявили нам войну, мы же два столба, что держат государство.
Глаза Мурада-паши быстро забегали по женщине в белом одеянии с золотой отстрочкой. Он сделал неловкий шаг назад, но отступать было поздно.
Не боясь быть замеченной, она раскрыла крышечку на кольце и оставила глубокую царапину на руке Великого Визиря, а затем припала к земле, будто ей стало плохо. И ей стало. От вида крови подруги на желтом песке.
– Меня не казнят из-за смерти паши, а о другом вы никому не расскажете…
Они встретились глазами. Чëрные, бархатные глаза Дервиша смотрели на неё с полным пониманием и без намёка на страх.
Когда Хандан встала, Мурад паша покачнулся и свалился на одно колено, словно что-то пытаясь сказать, зашевелил губами и вцепился в саблю. Он упал. Быстро и безболезненно, как Хандан и просила своего алхимика.
Больше не осталось смысла прятаться: Хандан на третий день после отравления Великого Визиря решила наведаться в Старый Дворец. Те же стены, овитые кружевным плющом, невысокие кустики с набухшими почками. Сад был прекрасен, совершенен и в прошлом так ненавистен ей в период заточения. Он казался краем мира, теперь же Хандан знала, где находится новый дом Дервиша. Мир, к несчастью, оказался гораздо обширнее.
Устроившись в саду под сливами, она стала выжидать Сафие Султан, но первое время замечала только скользящие в окнах силуэты служанок. Её заметили, но не торопились встречать.
Вскоре вместе со всей многочисленной свитой перед Хандан выросла Валиде Сафие Султан. Постаревшая достаточно, чтобы Хандан несколько усмирила в себе ненависть. Годы брали своё, и даже Великая Валиде была над ними не властна.
– Хандан, ты почтила нас своим присутствием? – без намёка на удивление произнесла Сафие, замедлив шаг и вынуждая Хандан встать. – Мы так ждали твоего визита, а ты не торопилась.
– Я хочу говорить с вами, и только с вами, Сафие Султан, прикажите им уйти, – Хандан осталась неподвижна, вдыхая аромат весны и влаги сада.
Сафие дала слугам указание непринуждённым жестом. Её лисьи тонкие глаза вспыхнули огнём, неистовым огнём презрения и печали, столь странным сочетанием, что Хандан нехотя отстранилась.
– Мы с вами, Сафие Султан, не можем расправиться друг с другом, нам уготовлена долгая вражда, но ни вы, ни я её прекратить не в силах. Мы неприкасаемы. Мы принадлежим великой семье, моему сыну. Зачем нам враждовать? Судьбы наши давно разошлись и незачем им вновь сходиться.
– Милое дитя, – женщина с белым жемчугом на шее сцепила руки в замок и слегка снисходительно приподняла кончики тонких губ, – моё время ушло, протекло сквозь пальцы песком. Теперь моя обитель тут, здесь мой покой, и здесь я покину этот мир, чтобы встретиться с Аллахом. И пусть он будет мне свидетель, тебя не ждут здесь. Очень жаль, что ты не сделала выводов… – Сафие вздохнула с хрипом выпустив воздух из стянутой груди, – для женщины недопустимо идти на поводу у порывов своего тела. Теперь придётся расплачиваться.
– Мне сойдёт с рук убийство Мурада-паши, меня не обвинят, не покарают, – лёгкий шорох сзади отвлёк внимание Хандан, но никого позади не было.
– Не ответишь ты, и кто-то другой будет казнён, не задумывалась над этим? Кольцо, или что за вещь была отравлена, ты, верно, отправила в Босфор на вечный покой… Убийцу не найдут и допросить не смогут, верно?
– Было бы верно, если бы я не знала вас. Давайте заключим договор, Сафие Султан, Династия останется нетронутой, вы же в свою очередь оставите меня в покое, не станете мне мешать…
– Кто ты такая, чтобы заключать с нами сделки, – Сафие Султан впервые за всё время проявила несдержанность и словно вспыхнула огнём презрения из своих глаз. – Оторвись, наконец, от себя и подумай о последствиях своих действий. Что будет с твоим сыном? С его детьми? С Династией, частью которой ты являешься. Опомнись, Хандан.
– Что бы вы ни говорили, мы обе знаем, что не благие намерения руководят вами. Вы настроили Мурада-пашу против нас не просто так, вы всё спланировали, всё обдумали. Любые ваши слова – лишь не слишком хитрая манипуляция.
Сафие не ответила. Складки шлейфа идеально белого платья тянулись по молодой траве и призраком перед ней всплывало прошлое с каждым неловким шагом. За руку её держал Ахмед, быстро переставляя маленькие ножки в неудобном кафтане, а слева светились злые глаза Халиме, подчеркиваемые непринуждённой улыбкой. И маленькая Дильруба, которая теперь ждала своей свадьбы за стенами Старого Дворца. И они были важнее Хандан. Пальчики сына цеплялись за рукав, эти маленькие обречённые ручки, теперь управлявшие Империей.
– Мы хотим порядка, Хандан, – спокойный голос Сафие рассеял горький туман прошлого. – И мы его получим, пусть и против твоей воли.
Мурада-пашу в Стамбуле заменил другой визирь, пока пост Великого Визиря оставался пустовать. Поход закончился провалом для Османов, по письмам Ахмеда чувствовалось, что он был до крайности разочарован и недоволен покойным пашой. Скоро армия должна была вернуться в Стамбул, но была вещь, произошедшая немногом раньше – Сабия готовилась стать матерью.
В ночи Хандан поднималась по ступенькам дома, в который так и не решилась приехать после отъезда Дервиша. У неё нашлось множество отговорок, чтобы не видеть первую жену своего мужа, и ни одной для спокойствия совести. Эта девушка доверяла ей и, казалось, нуждалась в поддержке.
На шёлковых простынях мирно спала тоненькая девушка с розовыми щеками, длинные чëрные волосы выбивались из косы. Хандан села рядом с этим хрупким счастливым созданием, родившим, Хандан уже знала, мальчика. Она только прилегла рядом, наблюдая, как вздымается и опускается грудь в прошлом её подруги. Или просто подруги? Может ли женщина любить ту, что родила ребенка её мужу?
Сабия заворочалась и недовольно открыла глаза, в одно мгновение просияв.
– Валиде, – девушка привстала на локти, расплывшись в улыбке, – как хорошо, что вы смогли приехать, я так хотела поделиться с вами этой радостью. О, Валиде, у меня сын! Мехмеду я уже написала, пусть он будет доволен мной, – она словно что-то поискала глазами и обратилась к лекарше, – принеси мне сына, Хатидже, пусть Валиде Султан посмотрит на него.
Лекарша скрылась за дверьми, пока Хандан едва держалась, чтобы не сбежать, поджав хвост. Её сковал ужас, такой, что она забывала дышать.
– Валиде, посмотрите, что мне передал паша. Правда красивое? – в темноте светился жемчуг, перемежавшийся с крупными прозрачными камнями. – Мне его Ахмад-ага передал ещё до родов, так что не говорите паше, если что. Это был подарок после родов, а я так переживала и получила его заранее.
– Я не скажу ему, не переживай, добр к тебе Ахмад-ага?
– Нет, он только передал мне украшение… – Сабия закусила губу, смущаясь от собственных слов, – я не видела его таким потерянным прежде, а стоило мне расплакаться.
– Мужчины бессильны перед нашими слезами, девочка моя, но не переусердствуй.
Внесли свёрток, Сабия что-то говорила, но её уже никто не слышал, весь мир свелся к одному маленькому синюшному ребёнку, которого ей положили на руки. Он не был ужасен. Как Хандан не вглядывалась в лицо новорожденного мальчика, ничего плохого в нем решительно не было. Обычные зажмуренные глаза, маленький нос. Он спал. Постепенно ненависть к нему сошла на нет. Этот ребёнок не был опасен. Хандан поцеловала мальчика в лоб и тихо произнесла: «Твоё имя – Ахмед. Твоё имя – Ахмед. Твоё имя – Ахмед».
Комментарий к Кровавый песок
Дорогие читатели, благодарю вас за терпение и со своей стороны только обещаю завершить, несмотря на довольно длительные задержки. Осталось не так много, но я не хочу дописывать сквозь силу, чтобы хотя бы не убить дух работы)
С 31 августа) для тех, кто учится, пусть этот учебный год будет удачным
========== Пламя большого огня ==========
Кёсем неподвижно сидела, устало отведя голубые глубокие глаза в сторону витражей. Она выглядела сосредоточенной и умиротворённой, только изредка косилась на колыбель сына. Хандан мучилась с прошлогодней вышивкой, крайне неудачной, и пыталась делать занятой вид, словно её волновала красота завиточка. По мимо того, что узор был уродлив, её раздражала ткань и то, что иголка неоднократно вонзалась ей в палец от рассеянности.
– Осман, – гречанка словно ожила и дружелюбно протянула руки к ребёнку, – подойди посмотри на брата.
Мальчик немного смутился, но получив одобрительный кивок от Валиде Султан, подчинился не совсем понятному требованию. Он выпучил глаза на Мурада и не стремился подходить слишком близко к колыбели.
– Осман, скоро, очень скоро вы сможете играть с Мурадом, он будет младше тебя, и потому ты должен защищать и беречь его, – Кёсем приобняла Османа, и вся картина приняла настолько неестественный вид, что Хандан захотелось бежать прочь.
– Вы будете с ним неразлучны, Осман, отец-повелитель возьмёт вас на охоту, – не замечая отстранëнности самого Османа, невозмутимо продолжала Кесём.
В очередной раз Хандан отвлеклась, и её палец пронзила острая боль, заставившая отдёрнуть руку. В месте укола выступила алая кровь, такая же, как на царапине Мурада-паши, с одной только разницей, что Хандан не упала головой на мрамор.
По покоям Валиде прошагала Айгуль и несколько неуважительно поклонилась фавориткам повелителя и самой Валиде. Хандан взяла из рук девушки золотой тубус, не решаясь его открыть пару мгновений, а затем, убив в себе все чувства, развернула свиток.
«Валиде Султан, с великой радостью сообщаю Вам, что в ближайшие несколько дней Повелитель вернётся в столицу. Пышного праздника не будет по его желанию, но всё же я преподнесу нашему повелителю полосатый дар. Госпожа, отдельно благодарю Вас за помощь моей жене, Сабии Хатун, которая мне уже написала о рождении сына. Жду нашей встречи, ваш раб, Дервиш-паша».
По спине Хандан пробежала лëгкая дрожь волнения, усилившаяся от того, что на неё внимательно смотрели все присутствующие.
– Письмо от держательницы моего вакфа, – она свернула бумагу и положила обратно в тубус без желания выпускать из рук, – не от повелителя, мне жаль, Кёсем.
Осман уставился на младшего брата, пока Кёсем продолжала своё жестокое внушение и не обращала внимание на злобный взгляд Махфирузе.
Ближе к полудню, когда пальцы Хандан ныли, а вышивка вызывала отвращение и не более, Осман, вырвавшись из цепких рук двух Хасеки подошёл к Валиде.
– Вилиде, – шёпотом обратился мальчик к главной женщине гарема, – Мурад похож на Фатьму. Почему все говорят, что у меня брат?
Ахмед вместе с многочисленной побежденной армией вернулся в Стамбул. И три дня от него в гарем не поступало вестей, Хандан только видела его во внутреннем дворе, но не стала подходить: Повелителю мира не навязывают встречи. А впрочем, Хандан совсем не стремилась оказаться виноватой во всех грехах человечества, своих ей более чем хватало.
На четвертый день ожидания праздника, во время которого Хандан изрядно переела сладостей, и вся еда стала абсолютно пресная, отдающая землей, Ахмед письмом попросил её подготовить всё необходимое. И когда без словесного сопровождения письмо отправилось к Хаджи-аге, рубиновое вино отправилось в бокал и более Валиде-султан делать была не намерена. Но была всё-таки вынуждена, прокляв себя бессчётное количество раз за беспечность и недальновидность.
Когда настал момент встречи с Ахмедом, она ощущала только усталость и злость, более напоминавшую ехидство, смешанное с обидой на сына, показавшегося только на четвёртый день.
Он что-то сказал. Хандан это помнила. И, казалось, притворно улыбнулась так же, как и некогда приветствовала Сафие Султан. Теперь это было лишь пустой условностью, сдержанность чувств, холодность, её словно утопили в озере, затянутым ряской, и теперь никто не замечал остекленевших глаз. Так было прежде, и так оставалось по сей день.
– Повелитель, – ласково пропела Кесем за спиной у Хандан, заставив её содрогнуться, – мы вас так ждали, слава Аллаху, вы наконец с нами, и дворец снова ожил.
– Кëсем, звезда моя, ты даëшь мне силы, – оживившись, отозвался на зов гречанки Ахмед. – Я благодарен вам всем, девушки, за ваши молитвы, я слышал их на поле боя и знал, за что я сражаюсь.
Шехзаде Осман выступил вперëд матери и забавно поправил кафтанчик, высказал заученный восторг в сторону возвращения отца. Хандан одобрительно кивнула Махфирузе, на что девушка ответила едва заметным поклоном.
Едва обращая внимание на танцовщиц, Ахмед с детской жадностью уплетал рахат-лукум, иногда только отвлекаясь на кофе, его тëмные глаза бегали по стенам, иногда только останавливаясь на фигуре Кёсем.
– У вас, я вижу, всё благополучно, Матушка, – не дожевав, промямлил Ахмед, а затем снова отправил сладость в рот.
– Так и есть, шехзаде и госпожи здоровы, Мурад нас радует: удивительно спокойный ребёнок, у него такой осмысленный взгляд, словно живëт он уже не в первый раз, – Хандан перевела дух и через силу продолжила: – Осман молился за тебя, он делает успехи в учёбе и, говорят, станет хорошим воином.
– Это славно, Валиде. Хорошие новости поддерживали меня во время похода и не давали пасть духом… Что не сделаю я, смогут мои дети.
– Ахмед, все твои победы впереди, я не сомневаюсь, не дай дурным мыслям сбить тебя с намеченного пути, – Хандан взяла горячую руку сына в свои, – Аллах испытывает твою веру.
Ахмед будто бы на мгновение приободрился, но ничего не ответил ей и только сильнее нахмурился, по тяжëлому взгляду неожиданно уподобившись отцу. И это в очередной раз открыло незаживающую рану Хандан. И ей опять захотелось затеряться среди узких коридоров дворца, пропасть, исчезнуть, остаться в доме, которого она не помнила, или поехать в дворец Дервиша, где её ждали и прощали недостатки.
– Валиде, что с вами? – Ахмед слегка заботливо коснулся её плеча, пока в его глазах загоралась тревога, может быть, впервые за всё время. – Позвать лекаря?
– Не нужно, Ахмед, это лишь боль матери, не более того.
– Простите меня, матушка. Вся ваша жизнь – сплошное беспокойство обо мне, а тем не менее вы мне даёте столько силы.
«Хотелось бы верить», – ядовито про себя усмехнулась Хандан и, очнувшись, заметила лëгкое напряжение лица. Она улыбнулась. И, скорее всего, в точности так же снисходительно и холодно. А между тем все остатки былой незаметной Елены, жившей одним сыном, скручивались в тугой узел, и, казалось, разрывались от натяжения.
– Пойдëмте выйдем на балкон, Валиде, там больше воздуха и вам станет лучше, я уверен. Мне, простите мою жестокость, нужно с вами поговорить об одной весьма неприятной вещи – о кончине Мурада-паши.
Ахмед придерживал её за руку, пока Хандан искала остатки самообладания, чтобы продолжить разговор, обещавший быть неприятным. Но дурное самочувствие Хандан неожиданно стало играть ей на руку: неразговорчивость вполне можно было списать на головокружение.
– Валиде, простите, – ласково и излишне заботливо начал Ахмед, придерживая еë за плечо. – Вы присутствовали при смерти Мурада-паши, расскажите, кто к нему подходил, с кем он говорил, больше, чем Вам, я никому доверять не могу.
– Я, Ахмед, всё тебе уже написала в письме, понимаю твою обеспокоенность, но больше тебе ничего рассказать не могу. До казни Дениз я была сама не своя, а потом… потом, Ахмед, хотела Мурада-пашу просить распорядиться насчëт похорон. Дениз не была честным человеком, но мне служила верно, – Хандан осеклась, чувствуя, как на глаз наворачиваются непрошенные слёзы, те самые, которых она не дождалась после казни пиратки. – Я дальше плохо помню, Ахмед. Вроде, Мурад-паша был один… Подходил ли кто-нибудь к нему раньше? Не знаю. Я лишись чувств, а когда пришла в себя: Мурад-паша уже умирал.
– Извините меня, Валиде. Не хочу вас тревожить, но должен. Ради справедливости и памяти паши. С помощью Аллаха я найду предателей и накажу по все строгости, потому что это, Валиде, и против меня преступление тоже. Я назначил Мурада-пашу управлять Империей, и все недовольные прежде всего не согласны с моей волей.
Ахмед перевёл взгляд на город, словно пытаясь разглядеть преступников издалека, прямо с её балкона. Он вглядывался всё усерднее, хмурился, но в один момент непринужденно тряхнул головой и снова с исполинским спокойствием продолжил внутренний монолог, который Хандан нехотя читала в тяжëлом взгляде сына.
– Мой Лев, мне жаль Мурада-пашу. Он был честным отважным человеком и твоим верным слугой, он с достоинством исполнял обязанности Великого Визиря, – Хандан выдержала паузу, достаточную, как она рассудила, чтобы выказать уважение к покойному, – но такой высокий пост не может пустовать слишком долго, тебе нужен верный советник, а государству – покой.
– Я знаю, Валиде, у меня есть такой человек, и вы, я полагаю, будете более чем довольны будущим назначением.
– Но пока мне не скажешь, верно?
– Верно, но на праздновании этот человек будет сидеть подле меня.
Ахмед лукаво прищурился, словно довольный кот, а вокруг его глаз собрались мелкие морщинки, делавшие его лицо уставшим. И только теперь Хандан заметила, что выглядел он заметно старше своих лет, хоть и большая часть лица была закрыта бородой, на которую она списала все изменения.
– Мы знаем, что на празднике для подданных отдохнуть невозможно, Ахмед. Я распоряжусь отправить девушку к тебе ночью? Или лучше Кёсем? Видит Аллах, она меня замучила в последние месяцы.
– Лестно слышать, матушка. Но я хочу видеть своих детей, мои шехзаде так выросли… Осман уже мне по пояс, а я помню, как он впервые кричал, мне казалось тогда, что из такого маленького свëртка не получится человека… А Мехмед… я никогда не увижу, каким воином он станет, – голос Ахмеда сорвался, пока он снова обратился тяжëлым взглядом к городу. – Я не смог спасти сына, Валиде. Аллах так напомнил мне, что я только его тень и только он вершит судьбы мира. Он научил меня смирению. И учит до сих пор.
– Аллах даст тебе много детей, Ахмед. Я не сомневаюсь в этом. Не падай духом, сын мой. И может, всё-таки отправить к тебе девушку? Она развеет твою печаль и, может, родит тебе ребенка.
– Вместе с детьми будут их матери, предупредите Махфирузе.
Хандан проверяла, чтобы к празднованию в покоях Ахмеда всё было готово. Она бродила между пустых столов и под бурчание Хаджи-аги, описывавшего задуманное, кивала головой, не вникая в смысл его слов и иногда пробуя сладость с подноса. Пахлава была очень удачной, и откровенного говоря, это составляло все еë понимание о грядущем торжестве. Рядом с местом падишаха было приготовлено ещё одно по его просьбе, и Хандан с замиранием сердца уже перебирала в голове все варианты.
Дверь в очередной раз громыхнула, но вместо евнуха в покоях повелителя появился высокий человек в чëрном кафтане с золотой обстрочкой. Хандан узнала его по шагам, даже не успев вначале обернуться. Он поклонился ниже обычного, прошëлся змейкой мимо столов, стащив что-то понравившееся с подноса, и встал в нескольких шагах от неё. Далеко. В недосягаемости из-за надзиравшего Хаджи-аги. Он не задержал взгляда дольше положенного, и только вдвоём они знали, что замечена была каждая деталь её наряда, и изгибы еë тела, положение рук и брошь, приколотая несколько неаккуратно на платье. И браслет, который она не снимала с момента их расставания.
– Хаджи-ага, ты располнел, – шутливо обратился Дервиш, словно не замечая Хандан. – Отъедал бока, пока наш Падишах рисковал жизнью ради нас всех.
– Как можно, паша. Я охранял гарем как сокол, пока не было рядом нашего господина, а вы мне ставите в упрек мой возраст.
Дервиш сверкнул глазами и ещë более выправил плечи, так что ткань возле пуговиц несколько натянулась. «Был бы у него хвост, он бы его распушил», – подумала Хандан, но простила паше излишние высокомерие.
– Госпожа, благодарю Аллаха, что наш сокол сумел сохранить вас и весь гарем без потерь, – теперь уже более мягко продолжил капудан-паша, прихорошившись в этот раз поправлением воротника. – Я надеялся застать повелителя, но, видимо, ошибся.
– Хаджи-ага, – раздалось сзади и, пообещав вернуться, Хаджи ненадолго удалился.
Хандан сделала пару шагов навстречу Дервишу и едва слышно прошептала: «Сейчас я вместе со всеми спущусь на первый этаж, где готовят угощения для дворцовых слуг, запрись в комнате между этими и моими покоями и жди».
Она прошуршала юбками мимо паши, который только почтительно поклонился на её слова, но по слегка поднятой брови Хандан всë же заключила, что он был более чем удивлён.
Всё было исполнено в точности, как Хандан просила. Им удалось поговорить в еë покоях. И когда паша появился из той маленькой комнаты с тигрëнком уже на празднике, это не вызвало лишних вопросов, сойдя за часть представления.
А затем, приняв подарок, Ахмед пригласил Дервиша сесть рядом.
Лёгкое покалывание в пальцах сопровождалось приятным тянущим чувством волнения внутри живота. Им всё сошло с рук. Дервиш вновь стал Великим Визирем. Их странный, похожий на сновидение разговор в её покоях, ничуть не омрачал ситуацию. И Хандан отстукивала каждую ступень дома, который вскоре, по обычаю, семья второго человека государства должна была покинуть. Нынешний дворец Дервиша-паши был тесен и не принёс совершенно никакой радости, только разочарование, лишнюю печаль разлуки и… Среди холодных комнат на свет появился Ахмед, названный так в честь Падишаха, бывшего, к несчастью, родным сыном Хандан.
Дервиш пока не добрался. И снова дворец был в очередной проклят. Хандан взлетела вверх по лестнице, покрытой новым ковром, так поразительно, как ей показалось, портившей и без того отвратительный общий вид.
И она, вдыхая сладкий аромат чужого жилища с нотками жасмина и смеси пряностей и упросив себя не расстраиваться из-за необходимого ожидания, проделала путь по узкому коридору в сторону гостиной. Сабия точно могла ей помочь скоротать вечер перед ночью, от одной мысли о которой усталую голову Хандан застилал густой туман, порабощавший тело. Каждый день, проведённой в Дворце Топкапы рядом с Кёсем, требовал прикосновений грубоватых рук Дервиша, горячих, его поцелуев, часто слишком сдержанных, и того, как он нетерпеливо расстёгивал десяток маленьких пуговиц, одновременно дыша ей в шею.
Перед Хандан служанка, присев почти в самый пол в знак уважения отворила дверь, за которой сразу показался стройный изогнутый силуэт плящущей тени молодой девушки.
Сабия выглядела немного рассеянно, укачивая новорождённого Ахмеда, и не стремилась начинать разговор. Она пока не знала о назначении Дервиша, и отчего-то Хандан решила оставить ему рассказать эту новость.
– Рада вас видеть, Валиде, – девушка поприветствовала Госпожу лëгким кивком, не отвлекаясь от сына. – Я не думала вас увидеть сегодня, благодарю вас за такую радость, в этом доме у меня нет столь хорошего друга.
– Мне захотелось тебя проведать, ничего такого.
Жена Великого Визиря блеснула бархатными чёрными глазами, тряхнула головой с прической подобной той, что любила носить её наставница. Крупные камни на ожерелье искрились от единственной свечи, освещавшей все огромные и в темноте пугающие покои.
