Текст книги "Золотая Госпожа (СИ)"
Автор книги: Мария Дибич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
– Валиде, вы не голодны? Должно быть, дорога утомила вас, вам бы что-нибудь поесть?
– Нет, Сабия, не нужно. Ахмед не приезжал к тебе?
– Дарие, принеси Валиде Султан шербет, что я просила приготовить утром, – девушка обратилась к служанке, заметно побледнев. – Простите, Валиде, не могу не накормить гостя в своём доме, нехорошо это. А Ахмед… Приезжал, с Дервишем беседовал очень долго, паша после этого разговора выглядел довольным, Валиде.
Ахмед начал кряхтеть, и Сабия, не обращая более внимание на Хандан, принялась укачивать сына. И эта девушка обладала огромной властью. Жена Великого Визиря могла позволить себе многое, а при поддержке Валиде Султан стать одной из самых Влиятельных женщин Стамбула.
Отпив из вежливости принесённого шербета, Хандан откинулась на диванчик и начала представлять будущее, но вовсе не своё. Этой молодой подвижной девушки с поломанными рëбрами и сыном на руках. Хандан окончательно расслабилась, пока её руки и ноги тяжелели в темноте чужих покоев и одной горящей свечи.
– Вы же не ради меня приехали, Валиде… – слова звучали глухо, словно под водой, и становились похожи на гул пчелиного улью. – Вы никогда не приезжали ради меня…
Пламя свечи, на котором Хандан остановила взгляд, стало единственной вещью в целой вселенной. Это маленькое пламя заполнило собой всю комнату, оно полыхало, извивалось и пожирало всё вокруг и внезапно погасло.
Комментарий к Пламя большого огня
Следующая глава будет небольшая, и выйдет быстро)
========== Под небесным куполом ==========
– Выйдите, оставьте меня одну, – жёстко скомандовала Хандан, невольно закусив губу в сладостном предвкушении.
Её словно околдовали. Она проверяла комнату за комнатой, выгоняя неугодных, а в их число входили все без исключения служаки и евнухи, кроме одного человека, ожидавшего её в небольшом проходном коридоре, запертом с двух сторон. Заглянула в шкафы, задëрнула шторы, так что никто не смог бы увидеть их сквозь стекла витражей. «А если кто-нибудь узнает?» – всплыло в голове, а потом развеялось лëгким дымком. Сафие Султан давно уже была известна их тайна, а с прочими справится кинжал, или яд, или кинжал, смазанный ядом.
Хандан постучала в дверь их особым безопасным образом. Два частых удара, два редких, пауза, такая, чтобы успеть досчитать до трёх, удар, пауза, счëт до двух. Один удар – в знак, что за ней никого нет. Было бы два – Дервишу нужно было готовиться к неравному сражению с чужаками. И в ответ – один щелчок. Со стороны Дервиша всё также благополучно: нет причин оставить дверь закрытой. Звук провëрнутого замка заставил Хандан улыбнуться и внутренне засиять маленькой звёздочкой, принадлежавшей ему одному, человеку в чëрном кафтане с золой отстрочкой.
Дервиш встретил её жадным поцелуем, прижав вплотную к себе и так сильно, по-звериному вцепившись пальцами в талию. Хандан позволила себе отдаться его порыву без остатка, оказаться безвольной жертвой, до боли желанной добычей, которую он не желал отпускать. Дервиш, этот ужасный, бессовестный, самолюбивый паша, оторвался от её губ и подрагивавшей рукой потянулся к еë лицу. И не тронул её, остановившись так близко, что Хандан чувствовала тепло его тела.
– Больше всего на свете, – властно прошептал он. – Больше всего…
– Не нужно. Я знаю, – оборвала его Хандан, попытавшись щекой коснуться его руки, от которой исходил манящий жар. – Я с тобой. Я – твоя.
– Моя. Моя бесценная Золотая Госпожа. В моих глазах никто и никогда не станет выше тебя, дороже, прекрасней и важнее.
– Даже твой сын?
– Никто.
Хандан пробежалась по материалу ткани с чëрной вышивкой, незаметной на дневном свету и вспыхнувшей от огня камина. Она была на своем месте, спокойная, может, впервые в жизни. Паша был невозмутим. Хандан так боялась не услышать этих слов, увидеть холодность, как его чувства погаснут, некогда горев так ярко письмами в этом самом камине.
– Повтори, прошу, повтори… – тëплая слеза упала на грудь и только затем скатилась, оставляя тоненький леденящий след.
– Я не любил до тебя, и нет человека, способного стать тебе заменой. Я свою родную кровь не предпочту тебе. Моя душа, моя жена, – Дервиш внезапно повеселел, а его тëмные смолистые глаза стали почти добрыми. – Я бы хотел сказать, что были времена, когда я мечтать не мог о тебе, но это будет ложью. Я ждал. И надеялся. Я рос в должностях, становился ближе к Падишаху, к Ахмеду, наживал врагов и заводил друзей, чтобы теперь… Будем считать, что я не умалишённый, а человек с заранее начертанной судьбой.
Хандан прижалась к его груди, делая вдохи вместе с ним и лишаясь воздуха. Его не хватало. Дервиш дышал иначе: реже и глубже. Его сердце билось по-другому, в его голове жили мысли и убеждения, совершенно чуждые ей, он не молился, пока Хандан просила Аллаха сохранить безбожника невредимым. И Дервиш оставался её неотъемлемой частью.
– Ты несправедлив к себе, Дервиш. Нет никакой судьбы, есть только выбор, что ты сделал много лет назад и которому остался верен. Ты спас моего сына и вместе с ним меня. Потом и мою жизнь сохранил, в том дворце, помнишь? В день, когда я тебя обманула… И своего сына. А с тех пор, не было для меня… нас более чистого пути. Не будем об этом, – Хандан немного отстранилась, не выпуская пашу из объятий. – Не нужно ворошить прошлое сейчас. Я ждала тебя, очень…
Хандан молча пригласила его следом за собой. В свой дом, где каждая плиточка выглядела так, как желала хозяйка этих покоев. Ему нельзя было ходить по этому запретному полу, а каждый их шаг отдавал лёгкой нервной дрожью, до боли напоминающей удовольствие. Она сдалась ему. Дала всё, что было в её силах: любовь, такую как умела, ребëнка, такого, как смогла, семью, в том странном, Хандан знала, понимании, что у неё сложилось, и теперь отдавалась на милость его суду. Сколько Дервиш будет любить её больше всего на свете? Когда Ахмед и Сабия станут ему дороже? Долго ли он будет считать власть средством, а не целью?
Шорох его шагов задавал такт мыслей. Дервиш с любопытством осмотрел главные светлые покои, тепло отозвался о витражах, правда, не видев их в живую за шторами. Она старалась описать ему то, как эта громадная комната играет при утренних лучах солнца, назвала стоимость проделанной работы и не получила никакого ответа. Ясно было, что такого расточительства, которое он мог себе позволить, в своём доме, однако, Дервиш бы не потерпел.
Они зашли в спальню, в вселенную под звëздами, где она засыпала почти каждую ночь и просыпалась по утрам.
– Когда я приходил к тебе однажды, эта комната выглядела иначе, а сейчас ты не только центр моего мироздания, но и звëзд тоже.
– Признаться, таким образом я не смотрела на эти стены никогда, но… не знаю, только Ахмед мне приказ, а в гареме, как ты сказал, я центр мироздания, его основа и главный закон, – Хандан, немного смутившись, сцепила руки в замок в забытой привычке и прогулялась под своим небосводом.
Эти многочисленные тусклые звëздочки, неподвижные, неживые, всегда открытые её взору и не знающие облаков. И комод, стоящий не на своём месте, потому что стену подрали котята пëстрой кошки Сафие. Хандан не хотелось, чтобы кто-то лишний ходил в этой комнате, и поэтому проще было просто передвинуть мебель.
– Раньше я подумать не могла, насколько эти покои способны стать моим домом. Я всё здесь изменила, не осталось ни одной стены, сделанной заново от самой кладки. Я всë грезила о переменах, но так привыкла к витражам и свету, что они дают, даже к Кёсем… Хочешь, не верь, а её амбиции начинают забавлять меня, к тому же, мне её жаль: Махфирузе снова, кажется, увлекла Ахмеда.
Дервиш изогнул бровь в обыкновенной манере. Он обдумывал поступившие сведения с должной осторожностью и поиском собственной выгоды, которой, очевидно, не было.
– Наверное, это к лучшему, Госпожа, Кёсем приобрела огромное для фаворитки влияние, почти… – он приостановился и с вопросом посмотрел на Хандан.
«Почти сравнимое с влиянием Валиде-султан», – с горечью продолжила Хандан, поймавшая тревожный взгляд любовника. И хотя Хандан получала большее жалование, имела имя среди жëн пашей, была известна в народе, во Дворце были свои законы, и гласили они одно – Ахмед всеми тревогами делился с Кесем.
– Она старается больше остальных, Дервиш, не будем это отрицать, в отличие от меня и Махфирузе, она ни разу не показала перед Ахмедом своей слабости, а он, в свою очередь, назвал в честь неё ребенка, рождëнного от другой женщины, не злая шутка ли? – она приблизилась к лицу паши, пока внутри неё в так сердцу стучало «никто». – А она носит это оскорбление, словно самый дорогой подарок, потому что знает себе цену в глазах Ахмеда. И понимает, как эту цену не потерять.
Дервиш провëл руками по её спине и остановился немного ниже талии, его грудь медленно вздымалась и опускалась, заставляя Хандан, дышавшую вместе с ним, задыхаться. Он слегка коснулся её губ, так нежно и трепетно, а затем игриво едва прикусил верхнюю.
– Я спрошу тебя, Хандан, ещё раз, – он оторвался от неё, по виду не без излишних усилий, она пылала, чувствуя в нём напряжение, смешанное с нетерпением и желанием. – Ты хочешь уехать? Пока есть возможность, пока в этом есть смысл?
Хандан помолчала, собирая внезапно разлетевшиеся мысли. Они были давно уже решением, но всё же так редко обрекались в слова. Её душа металась, жаждала освободиться и не желала покидать Ахмеда и дом, который она с таким трудом создавала, внуков. И Дервиш… могла ли она ему доверять? Он любил её. Но бежать на край света, где паша не имел бы связей, влияния и вместе с ним осталась бы не Валиде Султан, а неведомая беглянка, Хандан была не готова. Или просто боялась. И зачем он её спрашивает?
Хандан вырвалась из его объятий и села на край кровати, зажав в кулаки струящийся шёлк, тёмно-синий, непомерно дорогой, с тонкой вышивкой.
Надо было ответить. Но кто из них отказался от побега? Дервиш? Хандан никогда его не спрашивала, никогда не давала надежды, она не говорила про ребенка, которого так хотела, его ребенка, так и не появившегося на свет. А он мог стать той самой причиной побега, но не стал. И разве не она требовала заботиться о ней и об Ахмеде? Раз за разом он считал их неразделимыми кусочками друг друга, верил, что для неё нет другой дороги, кроме как быть рядом с ним. А этот ребёнок… она же так мечтала быть его матерью и так и не рассказала Дервишу, просто сообщила, что родить не может, а по какой причине? Потому что она – Валиде Султан. И некогда Хандан вполне определенно дала ему об этом знать. Тогда ей казалось, что Дервиш вовсе не стремился к умиротворённой жизни и не желает покидать Стамбул, а, может… она просто видела, что хотела. Может, он просто любил еë без памяти долгие годы, болел ею, стремился быть рядом и защищать её и её несчастное дитя… он же не убил Ахмеда, хоть и оговорился о наличии такого желания, а в противном случае, если бы он просто не сказал, Хандан бы даже не узнала, как погиб её сын. Она была бы регентом и полностью в его власти одновременно, он мог иметь всё на свете. Или не мог, возможно, во второй раз убийство Падишаха было невозможным.
Хандан не хотела делить свой мир на двое, не имела сил и власти над собою, чтобы оставить сына или расстаться с Дервишем, а другого выбора ей дано не было.
– Ты знаешь, Дервиш, что я не поеду, – говорила она едва слышно в стену, цепляясь глазами за звëзды на стене. – Мне жаль, что я не смогу стать тебе семьёй. И прости, что на твоих руках никогда не будет спать наш общий ребенок. Видит Аллах, я этому не препятствовала.
– Хандан, – за то время, что она говорила, паша сел сзади неё, а теперь так ласково с болью обращался к ней, но Хандан только подняла руку, призывая к тишине.
– Мне тяжело говорить, прошу, не перебивай. Наша с тобой судьба могла быть совершенно другой, моя и твоя, появись этот ребенок. Так Аллах указывает мне на моё место. И оно здесь. В этом дворце рядом с Ахмедом и моими внуками, которых, ты знаешь, я не всегда оберегала в должной степени. Я тебе благодарна за годы нашей любви, за те силы, что ты мне давал, но всё же я должна остаться.
– Госпожа, ты ни в чём передо мной не виновата, – его голос, казалось, подрагивал, и несмотря на это, звучал глухо и отстранённо. – Мне не стоило идти дальше поцелуя в руку на этом самом месте. Я не имел на то никакого права, – он замолчал, вздохнув так, что Хандан невольно и с ужасом подумала, что это последние его слова, отогнав от себя печальную мысль. – Будущего для нас я не видел. Одним словом, я тебе обязан жизнью и тем, что в ней была хоть какая-то цель. И теперь настает время этот долг отдать, я клянусь тебе, Хандан, устроить всë так, чтобы тебе не пришлось отвечать за наши грехи. Ты будешь великой, и не должна виниться, что этого желает твоя душа.
За окном что-то уронили, заставив Хандан подскочить с места и сделать неровный круг отчаяния по покоям. С надеждой на утешение она обернулась к человеку в чёрном кафтане с золотой отсрочкой, и он не подвел, крепко поцеловав её в лоб, так преданно, что в этот самый момент внутри прозвенел тоненький забытый голос матери: «Елена, беги». Но она не побежала тогда… и не собиралась сейчас.
– Ничего же не изменится? Ты ты же не собираешься меня оставить? – Хандан поёжилась, всё ещё косясь на источник внезапного звука, нарушивший её и без того спорное спокойствие.
– Нет, Моя Золотая Госпожа, я всегда буду с тобой любыми способами, всеми правдами и неправдами на том свете и на этом.
В этот день Ахмед несколькими часами позже должен был объявить нового Великого Визиря. Дервиш подходил на этот пост, потому что, в точности как Кёсем, старался больше остальных.
========== Династия ==========
Хандан помнила, что просыпалась, ходила, пыталась говорить с Хаджи-агой, но смутно, почти в тумане. В этих странных расплывчатых воспоминаниях она понемногу начала приходить в себя, понимая всё и будучи не в силах пошевелиться. Веревки будто стягивали руки, притягивая их к шёлку и окутывая мягкой тёплой пеленой. Она лежала под необычно толстым одеялом, совершенно непривычным, похоже – очень тёплым, но жарко вовсе не было. Мокро. И пахло чем-то тухлым. Старой залежавшейся рыбой, которой далеко не первый день, в смеси с корицей и лимонником.
Пересилив себя, Хандан открыла глаза. И ничего не изменилось: кромешная тьма, полное бессилие и это огромное отвратительное одеяло. Найдя в себе силы, она изучила окружающее пространство на ощупь, это были её покои, те же тумбы, то же изголовье кровати, которое она специально заказывала у венецианского умельца. Не то чтобы она боялась обнаружить себя в странном месте, просто не помнила, откуда были её расплывчатые воспоминания.
Последнее чёткое оставалась во Дворце Дервиша, ступени лестницы, низко поклонившаяся служанка и огонь, всепоглощающий огонь. Может, она сгорела в пожаре? А Сабия? Маленький Ахмед?
– Айгуль, – вышло слишком тихо. – Айгуль! Стража!
Двери отворились, а за светом, хлынувшим из коридора, так же стихией влетел Хаджи-ага вместе с лекаршами.
– Валиде, Вы снова с нами, слава Аллаху, слава, – радостный евнух с нотками горечи в голосе сел на её постель, – наши молитвы были услышаны.
– Огонь, Хаджи, с Сабией всё хорошо? Она цела?
– Не было пожара, Госпожа, – отблеск глаз Хаджи исчез: он их опустил по неизвестной Хандан причине, но она догадывалась, что дело в тех осколках прошлых воспоминаний.
– Мы не в первый раз ведём этот разговор, верно? – без надежды спросила Хандан, имея одно только желание: лечь обратно в постель. – Сколько времени прошло, Хаджи?
– Два месяца, Валиде. Два месяца мы не оставляем надежду.
Ей принесли еду, и Хандан без всякого удовольствия затолкала в себя половину. На восходе она смогла себя осмотреть: она была всё равно что мертвая. Худая прежде, теперь почти костлявая, её глаза впали, а под кожей нездорового жёлтого цвета проступали вены. И никто ничего не стремился объяснять, она не настаивала, осознавая, что, наверное, скоро повалится обратно в забытьё. Все ужасы её болезни преподнесли в мельчайших подробностях: жар, беспокойство, постоянные обмороки и чудесные воскрешения. Ещё ей рассказали про успехи шехзаде: Мурад впервые сел, Осман учил испанский. А Ахмед… Его решили не тревожить напрасной надеждой на выздоровление матери.
Ближе к полудню в залитые светом звёздные покои прошуршала юбками, как Хаджи-ага представил женщину, лекарша. Она долго осматривала Хандан и затем заключила: «У Госпожи заметное улучшение».
– Кто она такая? Не помню, чтобы я брала её в лазарет, – безучастно спросила Хандан, поправив маленькую шкатулку на полке и приблизительно представив, сколько людей шастали по её ковру без спроса.
– Эту лекаршу прислала Сафие Султан, Госпожа, если бы не она, не допусти Аллах…
Его перебил звук разлетевшейся о стену шкатулки, обеспокоившей вошедшую стражу, но Хандан было всё равно. Она полыхала гневом, неистовым и беспощадным, ей было страшно, до ужаса, до помутнения рассудка, казалось, и без того пошатнувшегося.
– Сафие Султан присылает ко мне своих людей, а ты словом не обмолвился, Хаджи, – она грозно шла в сторону слуги, выбирая, что метнёт в него дальше, – а ты мне даже не говоришь ничего, молчишь, словно немой. Разве не твой долг всё мне рассказывать?
«Мы пропали, Дервиш», – крутилось в голове место сказанных фраз, – «Нас поймали и теперь уже не отпустят».
Затянувшаяся хворь, чудесное спасение от руки врага, о нет, это не было досадной случайностью, а скорее хитрым, продуманным до мелочей, изящным в своём исполнении планом. Её не спасали, а травили. Хандан выхватила кочергу из камина и пошла следом за лекаршей, быстро, даже слишком для своего разбитого состояния. Лекарша шла, покачиваясь из стороны в сторону, и совсем не смогла бы сопротивляться удару. Но Хандан взяла себя в руки, опёрла кочергу на стену, позволив Хаджи догнать себя.
– Нам надо навестить Сафие Султан, Хаджи-ага, и сообщи моему сыну, что у меня улучшение.
Евнух заметно занервничал, видимо, такого разговора с металлическим предметом в лёгкой доступности от Хандан у них ещё не случалось. Он же не знал… никто, кроме Сафие Султан, по-настоящему не знал.
– Валиде, Сафие Султан в Топкапы.
Хандан только наклонила голову вбок, несколько придурковато и в полном соответствии со своей странной болезнью. Хотелось лечь и заснуть, зачем её разбудили, почему нарушали сон, такой блаженный и сладкий, манящий?
– Хаджи, теперь соберись, – сухо продолжила Хандан, – и расскажи мне, что произошло за эти два месяца, только важное, никаких шехзаде.
Мир остановился. Хандан знала, что конец уже настал, и всё происходящее – только предсмертная агония. Уже было всё. И не столь важно, что и как происходило, в какой последовательности, когда была пройдена точка невозврата. Тогда зачем метаться?
– Вадиде, – евнух жестом пригласил свою Госпожу в покои, но та осталась неподвижна, – Сабия Хатун, она теперь Султан, развелась с Дервишем-пашой, когда он ещё был великим визирем, а так, не знаю, что вам ещё сказать…
– Что с Дервишем, Хаджи? – этот гул в голове, спутанные мысли, её небесный купол падал вниз, каждая её звезда лишилась места, и завертелась в танце.
– Его казнят скоро, Валиде, за убийство Мурада-паши.
Не новость. Хандан уже знала. Как только стало известно, что её осматривала лекарша Великой Сафие Султан, или гораздо раньше, в день их первого поцелуя, оставшегося таким горьким воспоминанием.
– А Сабия? Сабия Султан, что за вздор! Ахмед-таки женился на ней, с чего только, я не понимаю.
– Нет, Госпожа. Сабия оказалась родной дочерью Султана Мурада, по этому поводу Сафие Султан и приехала в Топкапы. Вы уже болели, Госпожа, поэтому Повелитель позволил ей остаться, к тому же её лекарша оказала большую помощь.
– Аллах, сохрани Сафие Султан, – она оскалилась. – Надо поблагодарить её за все старания во имя будущего Династии.
Старшая Валиде заняла опустевшие покои Халиме. В эту часть гарема Хандан намеренно не ходила, она запечатала её в своей памяти, убила привычку заглядывать в коридор. Халиме проиграла. Её сына заперли в кафесе, большую часть времени Мустафа проводил в одиночестве или же с учителями, постоянно меняющимися, всегда новыми, чтобы никто не смог добраться до них или угрожать несчастным. Бедный, маленький шехзаде. С момента похорон Мехмеда его больше не выпускали, хотя он и страдал, он больше не чувствовал ветра, не ходил по траве, лошадей мог видеть только через стёкла.
Дильруба Султан, единственная дозволенная гостья Халиме в старом Дворце, готовилась стать матерью. Халиме была скована правилами Старого Дворца, которые диктовали ей общаться только с внутренними обитателями.
Но эти коридоры словно пахли духами Халиме, хоть это было уже невозможно, а вонь так и не оставляла Хандан. Двери её собственных старых покоев резанули сильнее, больнее и глубже. Там жила мать мёртвого шехзаде со своим маленьким сыном, пока он не подрос, потом одна Хандан, которая не верила, не радовалась утреннему солнцу, не знала прикосновений Дервиша и всё же искала его взглядом с иными целями, но, наверное, куда искреннее.
Шаг. Хандан ступила на новый светлый ковёр с мягким высоким ворсом. Незатейливые цветы стелились по полу и, словно их продолжение, на диване сидела Валиде Сафие Султан. Вся в жемчуге и, Хандан не нужно было проверять, с лёгкой насмешливой улыбкой на лице.
– Хандан, мы ждали тебя, проходи, – Сафие сделала вежливый жест рукой, подкрепив его одобрительным кивком.
Такая доброта сбивала с толку, даже покои Халиме казались ей богаче и обширнее собственных, волчонком, Хандан прошлась по светлому ковру, будто бы не была хозяйкой в гареме. Она держала голову высоко, спину прямо, шла нерасторопно, а потому никто не мог угадать в Хандан страх и смущение. Мимо неё протекли служанки, одетые в светлое, дабы не портить общий вид. За спиной великой госпожи всё же остался один рослый евнух, при взгляде на которого Хандан захотела сесть и ещё больше зажалась. Уверенная прежде, она была сбита с толку.
– Давайте без любезностей, Султанша, – тихо начала Хандан, – мы обе знаем, что я не болела, но тем не менее теперь моё состояние заметно улучшилось, хотя ваша лекарша не имела ни каких препятствий, чтобы продолжать меня травить. Хочу знать причину.
– Посмотри на себя в зеркало, Хандан, и будет тебе ответ. Ты на смерть похожа, твой сон, такой удобный для нас и тебя, затянулся и начал угрожать твоей жизни.
– Бережёте меня, Сафие Султан? – насмешливо спросила Хандан, заглядывая в голубые глаза венецианской королевы Софии.
– Берегу Валиде Султан Османской Империи, мне нужен порядок, как я тебе говорила, а он таков. Должна быть Валиде! Или ты хочешь, чтобы Кёсем окончательно прибрала к рукам твоего сына? А она может. Я наблюдала за ней, и поверь, Хандан, ты не ровня этой девочке, она умна, спокойна и рассудительна, нам кланялась почти в пол, – Сафие грациозно сцепила руки в замок и окончательно приобрела вид статуи, – только Кёсем, при всех её достоинствах, недавно исполнилось двадцать лет, что она может насоветовать? Не дай Аллах узнать. К тому же, в её интересах смерть шехзаде Османа или изменение порядка престолонаследия, а хорошо это для Государства? Нет, Хандан.
Сафие Султан даже не оставила вопрос открытым, считая, очевидно, сидящую перед ней Хандан слишком глупой и недальновидной даже для такой простой вещи. Слуга подал Сафие кружку, и она немедленно сделала пару мелких глотков, после недолго с закрытыми глазами приходя в себя.
– Говоря о Государстве, Сабия Султан, Валиде? Теперь, спустя столько лет? Я же помню, как вы её высылали прочь из дворца, а теперь признаете за ней такой титул?
– Ты же знаешь, что при восшествии на престол наш сын приказал казнить всех своих братьев, а также наложниц, что носили детей Мурада. Других девушек мы проверили и выдали замуж. Спустя много лет муж одной из девушек совершил тяжёлый проступок, за который решено было казнить и его, и жену, и его старшего сына, сводного брата Сабии, и Сабию. Эта бывшая наложница выкрикнула, что девочка является дочерью Покойного Султана Мурада. Сабию привезли во дворец, конечно, обман раскрылся, на три месяца не сходились сроки, но Сабия осталась живая, а дальше всё было, как ты рассказала. И ты думаешь, что гарем – это место, куда везут всех осиротевших детей?
Хандан засмотрелась на перстень Сафие с миндалевидным изумрудом, оно интересно переливалось, а его глубина завораживала. Дервишу бы понравилось, он так любил зелёный.
– Хаджи рассказал, что в первые дни болезни, пока не прибыла ваша лекарша, я была на грани смерти. Сабия, верно? Она подсыпала мне яд, когда я гостила у неё, больше некому, ни слуги Дервиша, ни мои никогда бы не решились, а Сабия… за титул Султанши.
– Не вини девушку, Хандан. Она о тебе переживала, просто не так, как о будущем своего сына. Титул Султанзаде защитил Ахмеда от потери имущества. Всё, изъятое у паши, перешло в казну, а затем – маленькому члену Династии. Занятно, Сабие мне не пришлось ничего объяснять.
Перед Хандан почти волшебным образом очутился скрученный лист бумаги, запаянный сургучом с печатью Великого Визиря. Такой маленький, на нём едва бы уместилось несколько предложений, и она знала от кого.
«Отпускаю. Оставляю тебя твоему сыну, внукам, дворцу и этому Государству. Мехмед Паша, Великий Визирь Османской Империи, доверенное лицо Султана Ахмед Хана».
Хандан не знала, что её обидело больше. Что всё было решено без неё, или же что подпись Дервиша занимала больше места, чем само послание. Так или иначе, боль сильнее не стала, только пришла злоба, смешанная с печалью. Это был конец. Три года встреч, год брака, все их «бесконечные пляски», как выразилась Дениз, закончились двумя предложениями.
– Вы говорили с Дервишем?
– Мы с ним договорились.
– Когда?
Вопрос остался в звенящей тишине дыхания Хандан и неровного биения её сердца, успокаивающе потрескивал камин, и происходящее было ненастоящим, миражом или сном, от которого она не пробудилась.
– Когда? – повторно озлобленно спросила Валиде.
Её щеки нездорово запылали, в то время как из рук напрочь ушла кровь. Они были холодные, неподвижные и ужасно прозрачные.
– Когда?! Это вы мне скажете! Иначе, я вам клянусь, вы умоетесь собственной кровью.
– В тот самый день, когда армия и Повелитель вернулись из похода, – Сафие только вздохнула. – Не кричи, Хандан, не так велико твоё горе. Любовник – не дитя.
Это было до их разговора в покоях. И когда он спрашивал её о побеге, о Аллах, Дервиш предлагал ей иную дорогу, их общую, но она ясна дала ему понять, что останется. Не дала даже капли надежды.
– И, дорогая, паша обещал, что лишних бед с тобой не будет. Он отдал за это свою жизнь, а ты так бездумно разбрасываешься пустыми фразами, печально.
– Раз вы успели решить мою судьбу, поведайте мне условия договора. Здесь, – она небрежно бросила записку Дервиша на юбки старшей Валиде, – ничего нет.
Сафие открыла пуфик, стоявший по правую руку от неё, и, прищурившись, начала изымать из него папки в кожаном переплете с золотой вышивкой – ценные. Слуга сразу же вырос тенью над Хандан, огромный, темнокожий и так напоминавший грозовую тучу рядом с облаком Сафие. Свет играл на камнях короны, таких же изумрудов, в тон кольцу. И как она сразу не заметила?
– Ну, что же, Хандан, ладно, мы, признаться, устали говорить и всё питали напрасные мечты услышать от тебя слова раскаяния и благодарности… – она приподняла брови, передав папку в прозрачные руки обреченной женщины. – Мы наконец смогли собрать необходимые доказательства совсем недавно благодаря твоей слуге Дениз аль Хурре. Видишь ли, она, покинув Стамбул, начала довольно активно спонсировать пиратов, и получала довольно неплохой процент награбленного.
– Бред, – обрезала Хандан. – Дервиш хорошо следил за перемещениями Дениз, если бы что-то было, он бы знал, и сообщил мне.
– Хандан, сама по себе Дениз не представляет никакого интереса, а Дервишу стоило в таком случае следить за именем Дениз аль Хурры, а оно, загляни в папку, фигурирует на нескольких документах.
Хандан пролистала папку, ловко складывая цифры, и, к своему ужасу, получила более двух миллионов акче. Два миллиона на пиратство. У настоящей Дениз не было столько средств, и таковые её действия представлялись невозможными, а вот если бы ей их предоставляла, скажем, Валиде Султан.
– Как вы объясните мои намерения, Госпожа?
– Объяснять будешь ты, Хандан, наше дело будет только сообщить, а дальше думай, даже если наше предположение окажется клеветой – все твои расходы и доходы попадут под умелые руки казначеев, которые будут не просто просматривать итоги, а именно искать твоё воровство.
Они его найдут. Хандан это знала, Сафие это устроила. Конечно, связь Хандан и Дервиша требовала значительных расходов, и оплачивать их они старались пополам, чаще с большей долей вложений Валиде Султан.
– Доверие сына я лишусь, это точно, – Хандан резко встала и сделала нервный круг по светлому ковру, стараясь идти по узорам и не наступать на цветы. – И он признался в убийстве Мурада-паши, потому что это смертельный приговор.
Хандан рассмеялась, заливисто и звонко, по-настоящему искренне, ей, правда, было смешно до слёз. Она, Валиде Султан, поддерживавшаяся связь со своим слугой, вышедшая замуж без разрешения повелителя, вполне могла потерять всё из-за золота. Нет, это было глупо, а между тем, таким же предательством. Она была виновна. И напрасно старалась сохранить жизнь аль Хурре, а Дервиш, несмотря на свою осторожность, допустил столь роковую ошибку, за которую оба они расплатятся.
– Вы разлили кровавое море, Сафие Султан, только чтобы избавиться от Дервиша? Два миллиона акче пошли на грабёж и убийства, а вы мне заливаетесь соловьем про государство и порядок? Какая вы Валиде после этого? Где ваше достоинство, о котором вы мне твердите?
Сафие с любопытством и умиротворением разглядывала приговоренную Хандан, её нисколько не задел упрёк и более того, лицо её как-то оживилось и помолодело. Казалось, она забрала часть души Хандан, оставила её обессиленную и обескровленную, этим она напиталась и расцвела.
– Что будет со мной? – безразлично спросила Хандан.
– Ты Валиде, мать нашего Повелителя, от тебя нам нужно только бережное расходование средств, и ещё, ты вернёшь отдельные поступления в наш вакф, – Сафие приостановилась, деловито приподняв одну бровь, – Хандан, это дело, угодное Аллаху. Но если только мы начнём сомневаться в твоих действиях или же ты захочешь нам мстить, поплатишься самым жестоким образом. У меня есть документ, заверенный Сабией и улемом, в котором довольно четко указано, что развелась она по причине измен паши с тобой. И что она видела вас в одной постели своими собственными глазами вместе со служанкой, её слова тоже записаны и заверены. Служанка, конечно, таинственно исчезла.
