Текст книги "Золотая Госпожа (СИ)"
Автор книги: Мария Дибич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
========== Наследие ==========
«Я прошу тебя подумать о такой возможности, Дервиш. Однажды, не сейчас и не через год, но спустя десятилетие, ты более чем ясно поймёшь, что напрасно не имеешь семью. Будь благоразумен и не отказывайся от подарка судьбы. Во всяком случае рассуди, жизнь Сабии пуста и таковой и останется. Девушка страдает, а я вполне могу понять её боль».
«Шутка затянулась, моя Госпожа. Я уже не знаю, что мне думать, но знайте – ваше предложение меня не интересует».
«Я вовсе не веду никаких игр, когда ты это признаешь, нам станет куда легче обо всём договориться. Не понимаю, почему мои письма и слова тебя не убедили».
Хандан неторопливо прогуливалась по коридорам дворца, шурша юбками по мраморному полу. Сын отказался принять её, впрочем, он мог быть действительно занят, как и вполне мог возиться с деревянным корабликом, игнорируя все поручения.
Ташир-ага тенью бесшумно следовал за ней, только изредка тяжко вздыхая, как если бы на него свалилась непосильная ноша. И Хандан бы оскорбилась, если бы глубоко в душе не презирала этого человека, как и всех вокруг. Что они могли понимать? Даже Сафие, при одном только виде которой у Хандан подгибались ноги, Великая Сафие Султан, кто она такая, чтобы рассуждать о морали? Есть ли разница, как ты исполняешь свой долг, если это всего лишь условность, пустые слова, произнесённые для создания иллюзии порядка и справедливости?
– Госпожа, не хотите вернуться в сад к шехзаде? – едва послышалось из-за спины Хандан.
Она медлила с ответом, хотя могла бы и вовсе промолчать, всё было в её воле.
– Нет, Ташир-ага, хочу посмотреть, не поменяли ли что-нибудь, я слышала, мой сын планировал небольшую переделку.
Конечно, дело было не в ремонте, про который не слышала ни она, ни кто-либо ещё, потому что казна расходовалась на подготовку к войне, а не смену решёток. Но где-то среди пустых стен ей мог встретиться Дервиш. Сама Хандан решила к нему не ходить и вполне придерживалась намеченного курса, пока не заскучала. Теперь же всю ответственность за их встречу можно было бы переложить на пашу, если бы их свели всесильная судьба или люди Дервиша.
– Валиде, – его голос мгновенно проник под кожу и заставил сердце Госпожи забиться чаще. – Добрый день.
Дервиш жестом попросил её отойти от молодого евнуха, предварительно выправив воротничок так, чтобы он стоял идеально.
– У тебя разве простая жизнь? – паша шёпотом и будто бы с сочувствием начал свой холодный расспрос, пока его мысли, она видела, были далеко от неё. – Зачем ты делаешь её невыносимой?
– Так правильно. Ты не должен быть один, как и я не одна, – голос Хандан сорвался, и она с опаской подняла глаза на человека с блестящими звериными глазами, который с очевидным непониманием смотрел на неё.
– Ты же не о Сабии говоришь, верно? О детях, так? Если бы я хотел семью, она непременно бы у меня была, не нужно решать за других.
– Свои дети – это не одно и то же. Ты никого не будешь любить больше.
Они стояли среди голых стен дворца, почерневших рядом с факелами. Странно было думать, что совершенно никто в мире не мог знать о содержании их разговора, не мог догадаться или даже предположить… Это было безумие.
– Зачем ты забираешь меня у себя, я не понимаю, при всём желании. Я не хочу тебя потерять, ни сейчас, ни впредь, – Дервиш протянул к ней руку, но вовремя остановился, с досадой тряхнув кистью.
– Ты должен понимать, что то, что между нами, не навсегда. Однажды наши пути разойдутся так или иначе. И судьба, Дервиш, наша вовсе не связана. Тебе придётся с этим примириться. Я принадлежу этому месту, сыну, его детям. Ты видел, сколько боли ему принесла моя беспечность. Я не могу изменить что-то для себя, но, кажется, в моей власти не делать ужасной жизнь Сабии. Я знаю, каково знать, что каждая мелочь, незначительное решение принято кем-то другим, – ей стало тяжело дышать, словно кто-то сильно сжал ей горло и не давал сделать даже вдох. – Я не хотела быть Валиде Султан, но сейчас мне уже не убежать.
– Как давно ты вообще видела Сабию, Хандан? И ради неё ты хочешь доставить бесполезные страдания себе и мне? Для чего?
Дервиш сделал маленький нервный круг, никогда прежде Хандан не видела его в таком распылённом состоянии. Он словно разлетался на тысячу частей, и при этом его тело боролось за свою целостность. Она видела вздутые вены, но выбор она ему дать была не готова.
– Однажды ты скажешь мне: «Спасибо», Дервиш, – едва слышно, даже тише их прежнего шёпота произнесла Хандан, с надеждой посмотрев на него, но что паша мог ей сказать?
– Нет, нет, – только раздалось в ответ, прежде чем чëрный силуэт исчез за углом.
Дервиш стойко боролся с безумием Хандан.
Он считал её просьбу жестокой проверкой и на протяжении всей осени отчаянно сражался с бурным океаном. Хандан оказалась более упёртой. В камине сгорели десятки писем, на всякий случай прочтённые, но оставшиеся без ответа.
Хандан отказала ему во встречах. И до выпадения первого снега Дервиш исчез из её жизни, заваливая письмами, записками и всей бесполезной мелочёвкой, что грела ей душу. Несколько раз он всё же ловил её в коридорах дворца, но Хаджи-ага, как щит, охранял её от постыдных желаний капудана-паши и своих собственных.
Дервиша предательски поджимало время до похода, поэтому, как рассудила позже Хандан, снег произвёл на него неизгладимое впечатление. Он пропал. Перестал писать. И опрометчиво затеянная игра перестала быть увлекательной, когда ей спустя более месяца пришло приглашение на ужин во Дворце Капудана-паши. Дело было сделано. Как в точности и хотела Хандан. Наверное, именно поэтому она так и не смогла заплакать. И дело было вовсе не в том, что Дервиш касался другой женщины, за это она вовсе его не судила. Но принять тот факт, что девчонка уже носила ребёнка, когда Хандан потеряла всяческую надежду на будущее. Впрочем, малыша можно было бы как-нибудь забрать.
Но, к сожалению, до того момента, как Дервиш молча попрощался бы с ней под пристальным наблюдением тысяч любопытных глаз, оставалось немногим больше двух месяцев, а потому Хандан надела одно из своих лучших золотых платьев и вместе с Ахмедом, Махфирузе и Кёсем отправилась в дом могущественного капудан-паши.
Сабия, искренне верящая, что прежде её Госпожа болела и не могла вынести поездку к девушке, светилась от счастья, приобняла Хандан и проводила на место на диванчике. Она не распространялась, весело сверкая глазами, но всё уже было понятно по её излишней подвижности.
Дервиш и Ахмед пришли немногим позже, когда все блюда были расставлены по подносам, а Хандан уже успела прикинуть от чего её точно стошнит, а что, возможно, получится продержать в животе до вечера.
– Повелитель, Валиде, – Дервиш с неприятной ухмылкой подозвал к себе горящую Сабию, – у меня с моей супругой, – ему стоило быть аккуратнее, – для вас радостная новость. По вашей милости соединились наши души, – паша продолжал бессовестно издеваться над Хандан, пока она ясно ощутила жар вокруг кольца с ядом. [Один укол, Дервиш, и никто тебя не спасёт]. – Теперь, наконец, в нашей жизни появится нечто общее – наш ребёнок.
Хандан медленно подняла глаза на семью, что сама создала, и сразу же застыла в ужасе, убравшим из её головы все остальные мысли и оставившим только всепоглощающий страх. Она хотела этого, хотела, чтобы у Дервиша тоже было нечто ценное, то, ради чего стоит убивать и умереть. И чтобы, обретя это, он чувствовал огонь предательства, раздиравщий её за годы их связи. И чтобы после всего паша выбрал её, потому что иначе, она знала, быть не могло.
– Поздравляю, – Ахмед сдержанно выражал свой восторг, недозволительно коснувшись оголённой руки девушки и затем обратившись к Дервишу. – Дай Аллах, Дервиш-паша, ребёнок принесёт вам счастье.
– Аминь, Повелитель.
Хандан тоже встала, натянув приятную и совершенно неискреннюю улыбку, и крепко обняла Сабию.
– Я так рада за тебя дорогая, – на себе она чувствовала пустой, холодный взгляд хищника, но, переборов себя, обернулась к человеку в обыкновенном чёрном кафтане. – Поздравляю тебя, паша. Наконец у тебя будет настоящая семья. Только бы ребёнок был здоров.
– Простите, паша, можно я скажу? – Сабия внимательно посмотрела на мужа с наивными теплотой и трепетом. Лëгкий жест был ей ответом. – Повелитель, мы выбрали имя для ребёнка. Кёсем, если будет девочка, – девушка блеснула хитрющими глазами и вновь сверилась с Дервишем. – Ахмед – если мальчик.
– А если будут две девочки? – игриво спросил Ахмед, не теряя из внимания вздымающеюся грудь разволновавшейся Сабии.
– Тогда Айлин, про двух сыновей мы не думали, Повелитель. Да и имя для мальчика всегда нам было известно.
Ахмед по-детски просиял, и даже как-то смутился. «Прекрасно разыграно, Дервиш. Безукоризненно, чётко ты вытащишь всё возможное из этого несчастного дитя», – подумала Хандан и с ещё большим ужасом поняла, что на лице её невольно промелькнуло нечто вроде удовольствия.
Сабия бессовестно уволокла Повелителя из реального мира в свой собственный, разгораясь молодой звездой, от которой Ахмед не мог отвести взгляд. Но Кёсем была спокойна, вполне справедливо, потому что её огромный живот светился ярче Солнца для Падишаха. Но всё же на ночь он решил задержаться.
Хандан осталась в ночном халате Сабии, но сорочку, любезно предоставленную ей, она поддевать не стала. Она расплела причёску, волосы лежали плохо, поэтому были вновь собраны в косу. Давно Хандан не была в этой комнате, все без исключения вещи поменяли свои места, и, пока она занималась тем, что водружала их обратно, на глаза ей попался небольшой чемоданчик.
Хандан, не долго мучаясь сомнениями, открыла крышку, под которой поблёскивал бархат, затем немного зарыла в него руки и упёрлась в нечто твёрдое. За тканью показались ровные ряды сияющих камней, и через мгновение она держала широкую диадему, искрящуюся от тусклого света свечей. В самом центре красовался огромный розовый камень, и два поменьше рядом с ним. Она сочеталась с преподнесённым Хандан браслетом, такая же воздушная, но с претензией на излишнюю стоимость.
И в лучших традициях Хандан примерила её, полюбовавшись отражением в зеркале. Дервиш застал её за нехитрым занятием наблюдения за тем, как свет меняет внешний вид диадемы.
– Ты пришёл.
– Могло быть иначе?
– Она прекрасна. Наверно, лучшая из всех, что у меня сейчас есть, – Хандан сняла диадему и покрутила её в руках. – Зачем ты так со мной? Зачем заставляешь меня жалеть?
Дервиш положил тяжёлые руки на её плечи, лёгкая ткань не могла стать препятствием между ними, и он всё равно, что касался её тела. Паша молчал, сверкая через зеркало чёрными глазами.
– Не трогай меня, прошу. Не теперь, не после неё, – но её просьба осталась без ответа.
Жар его тела впервые не вызывал ничего кроме желания отряхнуться. Он касался Сабии, целовал её. И Хандан казалось, что она видела их вместе в отражении, и словно перед ней сидела молоденькая подвижная девушка.
– Я помню, как встретил тебя, много лет назад. Тогда ты напомнила мне.., впрочем, не важно, – паша неторопливо начал свой рассказ, забираясь под халат и заставляя тем самым Хандан дрожать от омерзения. – Тогда я тоже был молод. Я только выбился в люди, что не далось мне легко, и представь мой ужас, когда я понял, что дальше мне не взлететь. Я был амбициозен. Мечтал иметь всё и сразу, а потом я оказался окружён такими же беспринципными и злыми людьми. Мой мир рухнул. И в нём появилась ты, такая же несчастная, мать мёртвого шехзаде.
Дервиш распустил ленту на косе и неторопливо принялся расплетать её, аккуратно прочёсывая пряди. Он уже не смотрел на неё, дрожавшую и готовую закричать, но должен был чувствовать её боль.
– Тогда я подумал, только однажды, что вполне мог бы забрать тебя, увы, вместе с сыном, тогда было уже понятно, что без него ты будешь страдать. Но Ахмед всё испортил. Он был шехзаде и никогда бы не успокоился и не отказался от мысли о троне. И я остался. И оставил тебя этому государству. Не думай, я не сожалел о своём решении, потом всё же меня заметили и начался мой путь наверх…
– А потом, – Хандан перебила его, – ты убил падишаха, стал Великим Визирем, а после всё же сумел прибрать меня к рукам.
– Да, если упростить, – кажется, Дервиша вовсе не волновали склоченные кудри, которые он разложил по её плечам. – Я не трону твоего сына, я тебе клянусь.
– Этого недостаточно, ты должен защищать его.
– Клянусь, – он так нежно касался её, с таким трепетом и заботой, и это не капли не спасало. – Но я не отпущу тебя, Хандан. Говори, что хочешь, делай, что пожелаешь, презирай меня, ненавидь, мне всё равно. Я не позволю тебе так поступать со мной. Для другого тебе придëтся запереться в гареме и никогда не выходить.
– Тогда зачем ты… зачем ты лёг с ней, Дервиш?
– Ты же так этого хотела, разве нет? – Дервиш игриво хмыкнул, словно всё, что происходило между ними, было забавной шуткой. – Чтобы эта девочка подарила тебе ребенка, которого ты родить не можешь?
Хандан с непониманием и осуждением через плечо посмотрела на пашу, страшно довольного собой. [Думаешь, ты разгадал загадку?] Она в секунду вскочила, плохо ориентируясь из -за гнева, застилавшего всё и вся.
– Ты так обо мне думаешь? – неосторожно прикрикнула Хандан и сразу похолодела, вспомнив, что этажом ниже спит Ахмед, но продолжила, будучи не в силах остановиться: – Ты неблагодарный! Я переступила через себя, через свою гордость, через всё, чем дорожила, ради тебя! Чтобы у тебя было будущее, было твоё продолжение в этом мире!
– Я умоляю! Хандан, по мне похоже, что я того хотел? Ты сделала это ради себя. Теперь на всю жизнь ты святая, я должен в ноги бросаться, не так ли? – Дервиш заключил её в объятия, прижав её вплотную к себе и не давая даже пошевелиться. – Тот разговор, Хандан. Ты видишь в Сабии себя и пытаешься спасти ту Елену, которая не могла себе помочь. Если тебе будет проще, если жизнь моей жены не будет загублена, пусть так.
– Верно, ты же так страдал… – прошептала Хандан ему на ухо, выпустив из рук драгоценный подарок, который со звоном покатился по полу. – Тебе было омерзительно входить в неё, верно? Знать, что ты у неё первый, что она принадлежит только тебе одному?
Дервиш ответил молчаливым поцелуем в губы, грубым, безжизненным и каким-то неживым. Его руки только сильнее заключали её в добровольный плен, а она чувствовала каждой частичкой своей кожи его нежеланную близость для себя и наигранность для него.
«Может, он уже и не хочет быть со мной», – подумала она и совершенно бесстрастно углубила поцелуй. Дервиш сел на кровать, оставив Хандан стоять перед зеркалом и наблюдать за ним. Она без единого слова подняла корону с пола и убрала обратно в сундучок с перламутровой мозаикой.
– Как там Мурад-паша? – Хандан принялась убирать волосы обратно в косу.
– Мечтает увековечить славу нашего Великого Падишаха, а заодно и свою, но всё будет славно, поверь мне: все его старания разлетятся пеплом по свету и весьма скоро, никто случайно за обедом не вспомнит Великого Визиря Куюджу Мурада Пашу.
На лице Дервиша едва заметно проскочило отвращение, но секундный порыв ушёл в небытие, превратившись в привычную безмятежность. Он с любопытством наблюдал за движениями её рук и, казалось, всё более расслаблялся.
– И зачем? Тебе же нет дела до твоего наследия, детей ты не хочешь, уважение к себе ты убиваешь день за днём, рискуешь всем, чтобы быть со мной, – она уселась на диванчик напротив кровати и даже на секунду не подумала приблизиться к нему.
– Я не живу будущим, – паша печально улыбнулся и, Хандан знала, поискал бутылку чего-нибудь горячительного.
И вновь они погрузились в молчание, которое Хандан не находила мучительным, наоборот, вполне обыденным и даже приятным. Он был снова рядом. И она ляжет с ним в постель и дождётся, пока Дервиш уснёт, чтобы насладиться абсолютным покоем, дарованным его медленным дыханием.
– Значит, вот, что останется после нас. Будем также смотреть друг на друга и рассуждать о делах государства. Валиде Султан, Великий Визирь и ничего более, – вздохнула Хандан, постепенно окутываемая негой блаженства и ночной тишины.
– И воспоминания, Хандан. Они многого стоят.
Комментарий к Наследие
Такая вот небольшая зарисовка) Я не пропала, просто очень занята)
========== То, что скрыто от глаз твоих ==========
Хандан обняла сына. Пускай он не очень того хотел, но всё же позволил и, только на секунду ей показалось, крепче прижался к ней.
Ахмед уходил на священную войну, которая увековечит его славу и заставит потомков с трепетом вспоминать имя молодого Падишаха. На войну, он не мог знать, проигранную заранее.
Обыкновенно широкими шагами Ахмед удалился из гарема, мгновенно опустошив десятки комнат и коридоров, возведенных для него, и женщин, рождённых для него одного.
Дервиш, толком ни с кем не простившийся, второпях уехал ещё неделю ранее, Хандан не сильно понимала в его обязанностях, а потому просто примирилась с его скорым исчезновением. К тому же не всё шло гладко. Мудрый, а к тому же и очень старый паша, которого Ахмед намеревался оставить в столице, совершенно неожиданно для Повелителя мира и более чем небезосновательно для Капудан-паши, удивлявшегося, каким чудом старик ещё дышит, скончался во сне. Более молодой бейлербей, бывший вторым на очереди, упал с лошади и разбил голову. После его похорон, прошедших менее, чем за месяц до похода, был назначен совсем молодой паша, но и он, увы, был застрелен в потасовке. Дервиш был в бешенстве, и Хандан знала, был совершенно невиновен в гибели славных слуг Империи. Кто был? Дервиш потратил уйму сил на поиски негодяя, смевшего столь аккуратно проворачивать дела без его ведома, но все усилия протекли песком сквозь пальцы и смешались с потраченным временем.
За Ахмедом вышла стража.
Внутри Хандан упала на землю и словно европейский фарфор разлетелась по полу на тысячу маленьких острых осколков, которые не собрать. Они, едва заметные глазу, грозились кинжалами впиться во всех, кто захочет тронуть её сына, и вонзались прямо в её сердце, посмевшее предать его.
– Идём, Айше, – послышался тоненький мелодичный голос Кёсем, державшей на руках шехзаде Мурада. – Айгуль, прикажи принести нам обед в сад, мой шехзаде должен больше бывать на свежем воздухе.
– Да, Госпожа…
– Айгуль, не нужно, – спокойно остановила Хандан служанку. – Кёсем, прошу не беспокоить моих девушек теперь, когда мы подобрали тебе новых.
Гречанка, Хандан знала, гневно посмотрела на Валиде-султан, не находя повода восстать против главной женщины гарема, разумно промолчала.
– Пожалуй, Кёсем, я посижу с нашим Львёнком в саду вместе с тобой, – продолжила Хандан, обернувшись на девушку.
Кёсем изобразила улыбку и, шурша юбками платья, вперёд Хандан проскользнула в узкие коридоры. Она изредка оборачивалась, чтобы посмотреть, несут ли следом Фатьму, и едва заметно, но постоянно следила за Айше.
Уже в саду Кёсем с прокрашенными до черноты волосами, подведенными углём глазами, что столь противоречило её европейскому лицу, расселась на пушистых подушках.
– Кёсем, я в последнее время редко тебя вижу, как твоё здоровье, – без намёка на интерес спросила Хандан, глядя на живое, бьющееся сердце Ахмеда, его кровь и её плоть, маленького шехзаде Мурада, похожего на своего покойного брата.
– У нас всё хорошо, Валиде, мы ни на что не жалуемся, – так же отстранённо ответила девушка, изобразив на лице подобие естественной улыбки, но что несколько оскорбило Хандан.
Ей не было в том нужды. Кёсем была путеводной звездой Ахмеда, яркой, блистающей, всегда весёлой и беззаботной. Кёсем Султан, не слишком красивая, но совершенно очаровательная.
– Сабия-хатун всё хорошеет, жаль, что от её тоненькой талии не осталось и следа, – Кёсем хитро сощурила глаза. – Ахмеда это обстоятельство весьма опечалило.
– Ты весьма благоразумна Кёсем, и потому, как мать наследника, не станешь размениваться на такую глупость?
– Моя сила – в моих детях, Валиде. И нет в мире никого, кто бы встал между мной и Ахмедом. Наши души связаны, наша любовь живёт в наших госпожах и шехзаде.
Кёсем, подняла прозрачные на солнце глаза, холодные, кристально чистые и безмятежно спокойные. Она не любила Ахмеда. Больше нет. И Хандан поняла, что, пожалуй, все её попытки отучить Ахмеда бегать к гречанке были напрасны и бесполезны, потому что Кёсем, эта невысокая, не слишком красивая девушка, была нечто гораздо большее, нежели чем просто молодая неопытная душа. Это была Кёсем Султан, мать, которая теперь не отпускала рук своих детей, женщина, носившая измены, словно камни на шее, заставляющие её светиться ярче. Всегда весёлая, милая, неунывающая Валиде Кёсем Султан.
– Не хотите подержать шехзаде, Валиде? – тряхнув головой, Кёсем осторожно протянула свёрток Хандан. – Он не должен быть обделён вашей лаской, как никогда не был ей обделён Мехмед.
– Принеси его лучше вечером, сейчас я в несколько встревоженном состоянии, боюсь быть неаккуратной. – спустя несколько минут молчания Хандан решила осторожно вернуться к теме слуг. – Кёсем, у тебя есть девушки в услужении, не нужно дергать Айгуль без повода, она и не нянька даже, подумай.
– Конечно, Валиде. Я лишь просто хотела окружить нашего шехзаде достойным уходом, только и всего. Сабию Хатун никто не заменит, заботливая девушка, и вскоре – мать.
Хандан покосилась на кольцо с розовым бриллиантом, такое же, как браслет и корона, оставшиеся во дворце.
– Валиде, – неторопливо продолжала гречанка. – Ей, должно быть, совсем грустно будет одной, пусть приезжает, живёт с нами.
– Не понимаю я тебя, Кёсем, зачем?
– Ах, Валиде, – Кёсем расплылась в снисходительной улыбке. – Как только она вернётся в гарем, хотя и условно, Ахмед перестанет гореть к ней. И к тому же, вам не придется без конца тратить время на бессмысленные поездки, Вы будете здесь, с нами, как и хочет Ахмед.
– Валиде, – послышался знакомый хриповатый голос Великого Визиря за спиной Хандан.
Она знала, что этой встречи не избежать, чувствовала, что человек, мечтавший отправиться в победоносный поход и оставшийся в столице при столь странных обстоятельствах, непременно захочет отыграться на ком-нибудь. И никто, кроме как Хандан Султан, застрявшая между двумя Великими Валиде, Сафие и Кёсем, что без спроса раздавали ей советы, не мог быть для Мурада-паши более лёгкой жертвой.
– Великий Визирь, – она развернулась, сцепив руки в замок и предусмотрительно задрав подбородок. – Чем обязана Вашему вниманию?
– Валиде, мой долг охранять не только Великое Государство, доверенное мне Вашим сыном, но и Вас, как главную женщину Османской империи.
– Женщину… – Хандан ядовито усмехнулась. – Вы словно пытаетесь мне указать на моё место, но, вот незадача, паша. Я не Сафие Султан, зачем Вы враждуете со мной, для чего? Я лишь слуга своего сына и не более.
– И поэтому, Валиде Султан, наш общий друг, капудан-паша, отправился с Повелителем мира в поход, в то время, как я, Ваш покорный слуга, – старик сделал акцент на последней фразе, – остался охранять Вас.
«Мурад-паша грешит на Дервиша, значит не по своей воле он остался в Стамбуле, хотя Дервиш сразу его проверил, но, кажется, теперь мы знаем точно», – пронеслось в голове у Хандан, пока она упиралась в чёрные бархатные глаза Великого Визиря. Будь он молод, она, пожалуй, могла полюбить его. Высокомерный, горделивый, негласный кардинал… Как же он смахивал надменной ухмылкой на Дервиша, но он был иным.
– Валиде, Дервиш-паша – нехороший человек, пусть вы его и покрываете, Повелитель рано или поздно увидит его истинное лицо, не сомневайтесь.
– Как и вы не сомневайтесь, что при малейших сомнениях в преданности моему сыну, я немедленно сообщу ему об этом. А, если помните, ваши слова вызывают у меня недоверие, а теперь… я почти убеждена, что вы, Великий Визирь, не до конца честны.
Хандан не без труда выдохнула, придумывая, что бы ответить ему дальше, но с ужасом приостановила поток мыслей, потому что, как уже стало ясно, ничего кроме угроз за спиной у неё не было. Нельзя было дать этому человеку победить, а он же был вовсе не слабее Дервиша, а, может быть, раньше такую мысль она не допускала, опытнее и опаснее. А встать с ним на одну сторону было уже невозможно. Она же не ставила на политика, она защищала любовника. И, возможно, это был единственный просчёт старого Мурада-паши. Перед ним не стояла Сафие Султан, неготовая отказать себе в шербете с утра ради преданного слуги, у Хандан были причины спуститься в самую преисподнюю и не было никакой возможности сбежать.
– Мурад-паша, к чему эта вражда, я не понимаю, – Хандан постаралась удержать срокойное выражение лица. – Мы с вами служим одному Падишаху, у нас одна забота, одна цель.
– Только службу мы понимаем по-разному, Валиде. Вы и Дервиш-паша ведёте совместные дела, в этом сомнения нет. Вы мне не расскажете, но, может, кто-то другой сможет.
Паша протянул ей золотой тубус и, предупредительно поклонившись, развернулся и лёгкой покачивающейся походкой оставил её смотреть в след. В её памяти отпечатался только огонёк в его блестящих глазах.
Хандан развернула послание и бегло пробежалась по до тошноты аккуратным строкам.
«За разбой, многочисленные преступления против великого Османского государства, за учинённые… за убийства… в соответствии… по решению… повелеваю казнить Дениз аль Хурру».
Дервиш не оставлял её без присмотра, но… Если её решено казнить, значит, её уже нашли и схватили. Хандан пошатнулась. За всей этой историей с Таей стояло нечто много большее и противное Корану, нежели Мурад-паша рассчитывал найти. Нечто, за что он умрёт.
Во дворце капудан-паши, под наблюдением Ахмада-аги, Хандан быстро, почти не отрывая руки, заполняла строчку за строчкой, подробно излагая всё, что имело место произойти, и всё больше чувствовала потребность высказать всё лично и с эмоциями. Но заместо этого она передала письмо мальчику лет тринадцати, которой принялся превращать слова в символы.
– Ахмад-ага, ты узнал что-то про тех, кто мог оставить Мурада-пашу в столице, – она нервно стукнула ногтями по столу. – Видимо, кто-то ещё не хочет, чтобы он закрепился на посте Великого Визиря.
– К паше это не относится, возможно, старые счёты самого Великого Визиря…
– Тогда искать можно вечно, а времени у нас нет, – перебила его Хандан. – Странно, кому нужно столькими жертвами приковывать Мурада-пашу к Стамбулу. И зачем? Дервиш говорил, что происходит нечто другое, но сам он просил не усложнять.
– Верно.
– Старые счёты, мне кажется, все старые счёты должны были уже умереть. Так что… Он теперь решил отыграться на мне за все обиды и оскорбления, снесённые от Сафие Султан. А ты что думаешь, ты сам, Ахмад-ага?
Но в ответ ничего не последовало, кроме надменного кричащего короткого молчания, не то он боролся с собой, не то просто не хотел говорить с ней или ещё что-то. Впрочем, Хандан не сильно волновал его ответ.
– Мне не следует с вами обсуждать то, что думаю я, Валиде Султан. Я лишь ваш покорный слуга.
Хандан непроизвольно подняла бровь, тяжко вздохнув. У неё не было близких людей, только слуги, хорошие или плохие. И для всех она была госпожой, чаще плохой, но, наверное, не окончательно ужасной. Она подобрала юбки и, проверив краем глаза, что мальчик и мужчина поклонились ей, направилась к дверям.
– Аль Хурра, – неловко начал Ахмад-ага с надрывом в голосе. – Знаю, её привезли в Стамбул. Что с ней будет?
Хандан обернулась через плечо, но ничего не произнесла. «Редкая женщина», – проскочило у неё в голове, но так и осталось в недосягаемых мыслях, потому что у Хандан Султан не было близких людей.
Темница была неприятным местом, сырым после зимы и совершенно зябким. Её платье было безнадёжно испорчено, а если дела обстояли иначе, больше Хандан его надевать не собиралась: от него воняло неволей. Редкий тусклые факелы освещали неровные стены, их словно специально выбивали для пущего ощущения безнадёжности.
Евнух указал ей на решетки, за которыми виднелся невнятный силуэт. Пахло невольничьим рынком, тот же смрад, та же мерзость и та же самая женщина в цепях.
– Ты могла бы избежать этой беды, Дениз. От тебя не требовалось совершенно ничего, ты была свободна, как тебе казалось, недостаточно. Надеюсь, сейчас ты паришь, словно чайка в море, – ядовито начала Хандан, чувствуя, как постепенно разгоняется её сердце, а к лицу приливает жар. – Ни о чём не жалеешь, верно?
Из темноты показалось лицо с распухшим носом, такое же точёное и острое с совершенно неизменным смеющимися глазами.
– Хандан, не скажу, что не удивлена, я ждала нож в живот. Добрая у тебя душа.
– Сложись обстоятельства иначе – так бы и было, – Хандан придвинулась вплотную к решётке и подождала, пока то же сделает пиратка. – Буду предельно кратка, Дениз. Лучше молчи. Они кое-что ищут, но вовсе не то, что не повезло знать тебе. Если всё раскроется – ты умрёшь в страшных муках, поверь мне.
– Я и без того уже мертва, разве нет? Так зачем тяготиться?
Дениз аль Хурра жадно вцепилась в ржавую решётку, и теперь Хандан увидела вырванные с мясом ногти, такие же отёкшие, как и нос.
– Ты ничего не сказала, верно?
– Нет. Обвинения Валиде Султан в столь ужасном преступлении не сойдёт мне с рук, а ничего другого у меня нет, – Дениз намеренно перебрала пальцами, насладившись отвращением на лице своей опальной госпожи. – Какое будет моё наказание?
– Это мне решать, Дениз, и никому другому. Я потороплю шейха с казнью, и в этот день тебя освободят.
– Что ты хочешь?
– Ты будешь отдавать мне долг до конца своих дней. Молчи.
Хандан не помнила, как вернулась в свои покои, как отдавала приказы и как в итоге оказалась в постели, натёртая душистым розовым маслом.
Ахмед не писал. Вернее, письма он присылал, просто не Хандан, а своей дорогой возлюбленной Кёсем, постоянно расспрашивал о здоровье маленького наследника и своих дочерях. Об Османе он спрашивал Хандан, реже, без пыла, за что получил нагоняй, и более старался лишний раз вообще не отправлять матери пару строк. Впрочем, Осман позже хвастался письмами самого Повелителя мира.
На тумбочке лежало письмо от Дервиша. Три строки. Он шифровался, но Хандан легче не становилось от его аккуратности, ей хотелось знать, что её любят, а не помнить об этом.
«Дениз Хурру не стоило щадить. Поступай так, как вы решили с Ахмадом-агой. Наш общий враг всё еще не объявился, будь более осторожна».
Три указания на трёх строках. Она определённо любила своего несовершенного пашу. Любила больше, чем он того заслуживал, и более, чем она когда-либо имела неосторожность ему показать.
И Хандан уничтожила это. Нет такой силы в мире, чтобы простить предательство. А он всё же не остался ей верен, не захотел… или что значила преданность, может, это она и была? На что он пошёл ради неё? У них нет будущего. Не было никогда с той самой первой секунды, как он увидел её много лет назад рядом с маленьким Ахмедом. Они были обречены. С самого начала. Так для чего? Зачем? Был ли малейший смысл любить? И ведь она не ошиблась. Сабия была его женой, его будущим, матерью его детей, тех самых, что Аллах не давал ей самой… Никакой надежды. И никакого смысла. Только болезненная привязанность, куда более сильная, чем любовь, и одиночество, бесконечная пропасть, которой они сами себя разделили собственными поступками.
