Текст книги "Москва акунинская"

Автор книги: Мария Беседина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Троицкий мост заканчивается (или, соответственно, начинается, если идти из города) предмостной сторожевой башней – Кутафьей. «У Кутафьей башни извозчика пришлось отпустить и дальше идти пешком… Эраст Петрович шел вверх по Троицкому мосту. Одной рукой прижимал шпагу, другой держал треуголку. День сегодня был высокоторжественный – московское чиновничество представлялось его императорскому высочеству» («Статский советник»). Кутафья башня, построенная в начале XVI в., – напоминание о давних временах, когда предмостные бастионы имелись у всех проездных башен Кремля. О названии башни историки спорят не меньше, чем о названии Китай-города. Есть версия, что оно образовано от слова «кут» – угол. Но, помимо этого, на Руси «кутафьями» называли приземистых толстух. «Кутафьей» в некоторых говорах называли и бадейку-квашню. Так что каждый может трактовать название башни в соответствии с собственными вкусами. Кстати, в древности ворота в башне назывались Борисоглебскими, Владимирскими и Патриаршими.

^{Троицкая башня}

На стенах башни еще можно различить следы пазов для рычагов подъемного механизма моста. Интересно, что проезд через нее был то через фасад, то через боковые ворота (как сейчас). Передние и боковые ворота несколько раз закладывали и открывали снова.

Александровский сад

Мы стоим в Александровском саду и еще раз окидываем глазами стены и башни Кремля – образец фортификационного искусства XV в. Пренебрежительное мнение Корнелиуса фон Дорна об этой цитадели порождено, скорее всего, обыкновенным снобизмом: «Кремль замок большой, с тройной стеной и глубоким рвом, а случись осада – взять его будет нетрудно. Крепость вся старинного строения, кирпичная, земляных валов нет совсем. Если учинить правильную канонаду из современных орудий, от стен во все стороны полетят осколки, калеча и убивая защитников. И башни с колокольнями слишком высоки: сбить такую дуру прицельным пушечным залпом – полцитадели завалит» («АлтынТолобас»).

Попробуем представить, как выглядела грозная крепость изначально. Не было красивых шатровых наверший башен (надстроены в конце XVII в.), которые придают Кремлю такой изящный, «сувенирный» вид. На башнях, прикрытые дощатыми навесами, располагались многоярусные поворотные площадки «для огненного боя». На оснащенных впоследствии заложенными бойницами стенах тоже виднелись дощатые навесы. Там и сям на «теле» башен можно было увидеть навесные бойницы – машикули, обеспечивавшие возможность простреливать пространство возле стен по касательной. Машикули сохранились на Угловой Арсенальной башне.

Помимо этого, все проездные башни были снабжены предмостными бастионами и отводными стрельницами – нападавшим пришлось бы прорываться к воротам через простреливаемые узкие проходы.

Скажу и несколько слов о красивой белой окантовке зубцов. Многие полагают, что это – чисто декоративный элемент, а на самом деле окантовка – видимая часть сложной системы, отводящей дождевую и талую воду с верха стен. Оборудована она была одновременно с постройкой стены. Хотя прямо к текстам Акунина эта деталь и не относится, упоминаю о ней для того, чтобы добавить последний штрих к описанию грозной цитадели.

На Спасской, Троицкой, Никольской и Боровицкой башнях вместо нынешних красных звезд были медные двуглавые орлы. Привожу этот общеизвестный факт, чтобы еще раз вспомнить «Алтын Толобас»: «Видите над крышами башню с двухголовым орлом? Въедете в ворота, и сразу справа будет Иноземский приказ. Только напрямую по улице не езжайте, обогните вон с той стороны. Будет дольше, зато безопасней», – получает указания только что прибывший в Москву фон Дорн. Въезжать в ворота, судя по расположению Иноземного приказа, предлагалось со стороны Красной площади.

Протекавшая на месте Александровского сада река Неглинная (Неглинка) включалась строителями в систему оборонительных сооружений. Она была достаточно глубока: у Троицкого моста устроили большую водяную мельницу. Разлившаяся в запруде вода образовала так называемый Неглинный пруд, в котором разводили рыбу. На обильно поросшие ивняком берега Неглинной в субботу Вербной недели выходил собственноручно резать веточки вербы царь Алексей Михайлович.

В 1821–1823 гг. обмелевшая Неглинка была упрятана в «трубу» (точнее, в те подземелья, по которым хаживал Гиляровский), а на ее месте был разбит сад, сразу ставший излюбленным местом отдыха москвичей. «По аллеям, среди цветущих кустов сирени и пылающих алыми тюльпанами клумб прогуливалась нарядная публика – дамы под кружевными (чтоб избежать веснушек) зонтиками, бонны с детьми в матросских костюмчиках, скучающего вида молодые люди в модных шевиотовых сюртуках либо в коротких, на английский манер пиджаках» («Азазель»). Интересно, что на самом деле существует не один, а три Александровских сада – Верхний (ближе к Манежной площади), Средний (от Троицкого до Боровицкого мостов) и Нижний. Одновременно с садом был устроен грот «Руины» (по рисунку О. И. Бове). «Солнце припекало не на шутку, и скамейки, что оказались в тени, все были заняты. На одной из них, расположенной неподалеку от Грота и обращенной к решетке, за которой начиналась Неглинная улица и виднелась желтая стена Манежа, сидели две дамы» («Азазель»). Напомню, что сооружение искусственных руин – примета архитектуры эпохи классицизма.

^Манеж

Пострадавший от страшного пожара 2004 г. Манеж (вот уж печальная московская «традиция») был построен в 1817 г. (архитекторами А. Я. Кашперовым и А. А. Бетанкуром в стиле ампир). Принимали участие в его постройке и другие известные зодчие, тот же Бове. Первоначально Манеж предназначался (и использовался) под экзерциргауз – крытый плац. Но уже с 1831 г. в нем проводились выставки, гуляния, концерты, О еще одном применении Манежа напоминает Акунин: «Эраст Петрович вспомнил, что как раз в пять часов пополудни он должен был принять участие в состязаниях Московского клуба велосипедистов-любителей в пользу бедных вдов и сирот лиц военного ведомства. В Манеже соревновались сильнейшие московские спортсмены, а также велосипедные команды Гренадерского корпуса. У коллежского советника были неплохие шансы вновь, как и в прошлом году, получить главный приз. Увы, не до состязаний» («Декоратор»).

Вспомним, как драматично рассказывает в «Азазеле» Эрасту Фандорину о своей «дуэли» с Кокориным Ахтырцев: «…он в Александровский сад, по аллее двинул, а я по тротуару, за оградой. Последнее, что он мне сказал: «Дураки мы с тобой, Коля. Если сейчас пронесет – пошлю все к черту». Я хотел остановить его, ей-богу хотел…» Речь идет о низкой кованой решетке, шедшей вдоль тротуара Манежной улицы. Она была отлита по эскизу Ф. М. Шестакова.

Мы выходим из сада в сторону созданной в 1932–1938 гг. Манежной площади через парадные ворота Александровского сада. Их чугунная решетка, сделанная по рисунку Е. Паскаля, украшена древнеримскими символами единства – ликторскими топориками. Они символизируют единение всех россиян в победе над Наполеоном.

На пути к Красной площади

Мы еще не успели выйти на Красную площадь, а очередная «акунинская» достопримечательность уже тут как тут. Это Угловая Арсенальная башня Кремля – до постройки Арсенала она называлась Собакиной, так как в Кремле рядом с ней находился двор бояр Собакиных. Предвижу резонный вопрос читателя: где у Акунина упоминается Собакина башня?

Откроем «Алтын Толобас»: одна из сюжетных линий романа – поиски Либереи Ивана Грозного. Николас Фандорин говорит: «Первая попытка отыскать тайное царское подземелье была предпринята еще при Петре Великом, когда пресненский звонарь Конон Осипов подал доношение в Канцелярию фискальных дел, где докладывал о неких двух подземных палатах «под Кремлем-городом», сплошь заставленных сундуками. «А те палаты за великою укрепою, у тех палат двери железные, поперечь чепи в кольцах проемные, замки вислые, превеликие, печати на проволоке свинцовые, и у тех палат по одному окошку, а в них решетки без затворок». Про сей тайник, расположенный где-то близ Тайницкой башни, Осипов якобы слышал много лет назад от дьяка Большой казны Макарьева, который обнаружил тот подвал, когда исследовал кремлевские подземелья по наказу царевны Софьи». Небольшое уточнение: москвовед конца XIX в. В. А. Никольский, говоря об Осипове, опираясь на старинные хроники, называет его пономарем. Казалось бы, разница незначительна, но современники Осипова почувствовали бы ее. Но это не слишком существенно, гораздо важнее другое: реальный Конон Осипов вел свои поиски вовсе не в Тайницкой башне! В. А. Никольский пишет: «За Никольскими воротами идет другая башня – Собакина. Напоминая по общему своему строению другую угловую башню того же прясла стены – Беклемишевскую, она отличается от нее еще более суровым крепостным видом. По массивности ее шестнадцатигранных стен, прорезанных маленькими окошечками бойниц, и прекрасно сохранившемуся второму этажу, такому же массивному и грозному, она могла бы играть роль центральной башни (донжона) в любом из европейских средневековых замков. Башня эта глубоко сидит в земле, и в нижнем ее этаже есть резервуар для воды, беспрерывно бившей из мощного подземного ключа, над которым высится эта охраняющая его твердыня. Как пользовались этим родником и куда уходила из него беспрерывно прибывающая вода, которую в 1894 г. не могли откачать целые сутки, – неизвестно; теперь же вода эта, кажется, исчезла. Под башней был подземный ход, который исследовал частично в первой половине XVIII века пономарь Конон Осипов, бесплодно искавший в недрах Кремля таинственную библиотеку Ивана Грозного. Ход этот, по-видимому, еще существует и теперь, заваленный землею; по крайней мере, в 1894 году его пытались расчистить, но дело стало из-за отсутствия средств». Рассказывая о «современных» розысках в Собакиной башне, современник Эраста Фандорина (прошу прощения за невольную тавтологию) имеет в виду разыскания H. С. Щербатова, о которых говорит в «Алтын Толобас» и Акунин: «Потом Боровицкий холм копали директор Оружейной палаты князь Щербатов и профессор Забелин – не слишком усердно, потому что в существование (и тем более сохранность) Либереи не верили.

В тридцатые пропавшую библиотеку упорно разыскивал археолог Игнатий Стеллецкий, для которого эти поиски были делом всей жизни. Но Кремль в ту пору стал режимной зоной и особенно разгуляться энтузиасту не дали». Где именно велись эти раскопки, Акунин не упоминает, однако логика изложения заставляет думать, что исследователи шли по следам пономаря Осипова.

Как видите, Угловая Арсенальная башня Кремля представляет интерес для нашей экскурсии не только своим фортификационным назначением. Если у кого-то возникнет желание все же осмотреть Тайницкую башню, ему придется, пройдя Красную площадь, выйти на набережную. Там, на южной линии кремлевских укреплений и стоит Тайницкая башня – едва ли не самая древняя в Кремле: южное прясло стены подверглось реконструкции раньше других, в 1485 г., а Тайницкая башня была возведена на нем первой.

Интересная деталь: Тайницкая башня, которую видим мы и которую имел возможность осматривать Эраст Фандорин, – вовсе не та же самая башня, которая стояла на этом же месте во времена Корнелиуса фон Дорна! Это ее более или менее точная копия.

В ходе подготовки к уже упоминавшемуся строительству гигантского дворца на Боровицком холме южное прясло кремлевских стен было практически полностью снесено, и вместе с ним погибли старая Тайницкая башня и ее соседка – Первая Безымянная.

В 1771–1773 гг. снесенные башни и стену восстановили. Первая Безымянная башня была вновь отстроена с сохранением прежнего облика, но располагается она теперь ближе к Тайницкой. Воссоздана была и Тайницкая башня, однако новодел напоминал прежнюю башню лишь очертаниями.

Красная площадь

Красная площадь многими воспринимается как некий дополнительный элемент Кремлевского ансамбля. Посмотрим на нее сквозь призму истории – и романов Акунина.

Красная площадь, которую Никольский определяет как «исторический и культурный центр Китай-города», возникла в правление Ивана III и напрямую связана с проводившейся при этом государе реконструкцией кремлевской цитадели. Дело в том, что, защищенный с других сторон естественными водными преградами – реками Москвой и Неглинной, – здесь Кремль был достаточно беззащитен. Именно поэтому великий князь приказал расчистить от построек пространство на 109 саженей от восточной стены – такова была дальнобойность тогдашних пушек. На образовавшейся площади не разрешалось строить дома, однако было позволено возводить мелкие времянки – так на будущей Красной площади возник знаменитый торг. Площадь тогда так и называлась – Торг. В 1571 г., когда по имени стоявшей здесь церкви Св. Троицы площадь уже привычно именовали Троицкой, весь Китай-город был уничтожен сильным пожаром. Выгоревшую площадь прозвали «Пожар» – в то время это слово имело значение «пожарище, пепелище».

Поскольку мы вышли на Красную площадь со стороны Манежной, первый из интересующих нас объектов – Исторический музей. Когда-то на этом месте располагался Земский приказ. Такое местоположение было оправдано, помимо прочего, его функцией. Земский приказ ведал сбором налогов с горожан и поддержанием порядка. «Как заслышат где недозволенную брань, кто про кровосмесительное подло кричит, ярыжки такого сразу хватают и тащат на расправу. Только эта мера плохо помогает – от нее ругаются еще витиеватей и злее. Да и сами блюстители благонравия, когда ругателя за волосы в Земской приказ волокут, так бранятся, что непривычные люди, из приезжих, обмирают и творят крестное знаменит («Алтын Толобас»). В начале XVIII в. (при Петре I) на месте Земского приказа выросла Главная аптека. В народе ее сейчас же прозвали Китайской не то за архитектуру затейливой трехъярусной башни, не то по местонахождению: строение было как бы вписано в стену Китай-города, отходившую от Собакиной башни. По воспоминаниям современников, его украшали удивительно красивые изразцы.

С 1755 по 1787 г. здание аптеки занимал Московский университет. А в 1875 г. по проекту архитекторов А. А. Семенова и В. О. Шервуда на его месте начали возводить Исторический музей. В «Азазеле» Ахтырцев сообщает Эрасту Петровичу, что они с Кокориным «там, где Исторический музей строят, разошлись». Здание было завершено в 1881 г. Его первоначальная экспозиция была составлена из личных коллекций московских собирателей старины, среди которых был и участник поисков Либереи профессор И. Е. Забелин. Выстроенное в древнерусском стиле здание музея органично вписалось в архитектурный ансамбль Красной площади. В «Любовнице смерти» Маша Миронова – Коломбина среди достоинств своей квартирки на Остоженке отмечает и такое: «Если в кухне встать на табурет и выглянуть в форточку, видно кремлевские башни и шпили Исторического музея».

Память о Китайгородской стене сохранилась в названии Воскресенских, или Иверских, ворот, расположенных по другую сторону Исторического музея. Когда-то на этом месте действительно были Воскресенские ворота Китай-города. Построенные в 1538 г., первоначально они назывались Неглиненскими, а в позднейших источниках их иногда именуют Триумфальными, поскольку через Неглиненские ворота торжественно въезжали на площадь цари. После того как в 1680 г. обветшавшие ворота были перестроены и над ними появились две привычные нам башенки, а над проездной аркой укрепили икону Воскресения Христа, появилось название Воскресенские.

Именно возле иверской часовни Савин-Момус и его сообщница Мими убеждают купца Еропкина явиться «в сад Нескучной», где ему предстоит пройти очередной этап оболванивания («Пиковый валет»)…

Уже приводились слова Зюкина о «поклонении членов императорской фамилии Иверской Божьей Матери». Напомню, что имеется в виду список (копия) с чудотворного образа Божьей Матери, присланный в 1669 г. из Иверского монастыря на Афоне по личной просьбе патриарха Никона. Сначала икону поместили возле Воскресенских ворот под навесом, а потом возвели часовню. В 1923 г. Иверская часовня была разрушена, причем эта акция производилась с особым цинизмом: в Рождественский сочельник иконы с изображением Христа и Богородицы выволокли из часовни, растоптали и сожгли. Через несколько лет на месте часовни поставили неуклюжую статую «трудящегося», но в 1931 г. снесли и ее, и Воскресенские ворота – требовалось освободить место для прохода на Красную площадь демонстраций, а в будничные дни – для проезда автотранспорта. Одна из самых чтимых святынь Москвы была восстановлена лишь в 1995 г.

Я намеренно не останавливаюсь ни на расположенном по другую сторону Исторического проезда здании бывшего Губернского правления, ни на соборе Казанской Божьей Матери – в рамки нашей экскурсии они не вписываются, а рассказывать об архитектурных и исторических сокровищах Красной площади можно бесконечно. Лучше пройдем на середину площади.

Такой нарядной и чистенькой она была не всегда. Помимо уже упоминавшегося рынка во времена Корнелиуса фон Дорна на ней располагалось, например, и несколько кабаков. Самый знаменитый, называвшийся «Под пушками», стоял возле Лобного места. Вокруг него тогда были выставлены трофейные пушки, что и дало кабаку название. Еще одно, подземное заведение, помещалось в настоящей пещере, в которую вел прокопанный из кремлевского рва тоннель. В это злачное местечко стражи порядка соваться не рисковали… Бандитский притон возле царской резиденции просуществовал до конца XVIII в. и был уничтожен полулегендарным полицмейстером И. П. Архаровым. Имя этого человека стало нарицательным: так, с ним сравнивают персонажа «Коронации» обер-полицмейстера Ласовского «Петербургские газеты (московские-то не осмеливались) любили описывать чудачества и самодурства этого новоявленного Архарова».

Говоря о Красной площади, невозможно не упомянуть Спасскую башню. Это и самая знаменитая, и самая красивая башня Кремля, а ее ворота испокон веков были главным въездом в цитадель. «Государь въезжал в Спасские ворота» («Коронация»).

Она была построена в 1491 г. под руководством Пьетро-Антонио Соларио и сначала называлась Фроловской стрельницей – по находившейся рядом церкви во имя Фрола и Лавра. Тогда башня имела примерно половину нынешней высоты и завершалась деревянной шатровой надстройкой, в которой висел колокол. Как и остальные кремлевские башни, Фроловская стрельница была снабжена бастионом, от которого через ров был перекинут мост – сначала цепной, а с XVII в. – каменный.

В 1625 г. русский зодчий Важен Огурцов надстроил на башне каменный шатровый верх, а английский мастер Христофор Галловей вмонтировал в него часы.

Спасская башня неоднократно страдала от пожаров. Уже через год после возведения каменного шатра он сгорел и его пришлось восстанавливать. В те времена, когда ее видел Корнелиус фон Дорн, нижний четверик башни был завершен поясом из арок, украшенных резьбой по белому камню, башенками, пирамидками, изваяниями сказочных зверей. По углам возвышались белокаменные пирамидки с позолоченными флюгерами. А вот установленных в арках статуй из белого камня фон Дорн видеть уже не мог – они обгорели и рассыпались в пожар 1654 г. Интересная деталь: царь Михаил Федорович распорядился сшить для «каменных болванов» одежду – кафтаны-однорядки. Выставлять их нагишом показалось ему неприличным.

Дежурство у башни считалось почетным и ответственным. «Мушкетер из лучшей в полку первой роты, которую допускают охранять улицы во время царских выездов, именем Яшка Ребров без злого умысла, по случайности, выронил мушкет в карауле у Спасских ворот. Мушкет новейшей конструкции, с кремневым замком, от удара о камень взял и выпалил.

Вреда никому не было, пуля в небо ушла, а все равно государственное преступление – в близости от высочайшей особы из оружия палить» («Алтын Толобас»).

Выходящая на Красную площадь Константино-Еленинская башня тоже встречается на страницах Акунина. «Корнелиусу фон Дорну было очень скверно.

Он дрожал от холода в узком и тесном каменном мешке, куда его головой вперед запихнули тюремщики Константино-Еленинской башни.

Башня была знаменитая, ее страшилась вся Москва, потому что здесь, за толстыми кирпичными стенами, располагался Разбойный приказ, а под ним темница и дознанный застенок, из-за которого башню в народе называли не ее природным красивым именем, а попросту – Пытошной». Капитан Корнелиус отделался лишь испугом и некоторыми неудобствами, но беда ему действительно грозила нешуточная.

Страшная репутация Константино-Еленинской башни породила и по сей день бытующую в Москве легенду: якобы на кирпичной стене башни иной раз можно разглядеть кровавое пятно, – это, дескать, кровь замученных в Пытошной бедняг. Нет смысла напрасно ломать себе голову, насколько правдива эта «страшилка», периодически всплывающая в желтой прессе, познакомимся лучше поближе с историей башни.

До ее постройки в 1490 г. архитектором Пьетро-Антонио Соларио на этом месте располагалась Тимофеевская башня белокаменной цитадели Дмитрия Донского. Через ее ворота отважный князь проезжал во главе своей дружины, отправляясь на Куликовскую битву в 1380 г.

Согласно проекту Соларио, Константино-Еленинская башня, получившая название по располагавшейся недалеко от нее на территории Кремля церкви Константина и Елены, строилась проездной (имела ворота) и была снабжена подъемным мостом через ров и отводной стрельницей для его защиты. В XVII в. проезд через ворота был закрыт, и в ставшей ненужной с тактической точки зрения стрельнице устроили пыточную. Уже после описанных в «Алтын Толобас» событий, в 1680 г. на Константино-Еленинской башне надстроили шатровый верх. В конце XVIII в. облик башни окончательно приблизился к современному: печально знаменитую отводную стрельницу разобрали, ликвидировали и мост через ров. Позднее ворота были заложены, – со стороны Васильевского спуска хорошо различимы углубление для надвратной иконы, арка ворот, наполовину закрытая земляными наслоениями, и даже следы заложенных пазов для рычагов подъемного механизма моста.

Возле кремлевской стены были многочисленные захоронения казненных тут же на площади, и над их прахом было возведено множество (согласно некоторым источникам, до 15) крохотных церковок и часовенок, к имени святого в названии которых прибавлялось обязательное «на костях и на крови». Так что, как видим, традиция некрополя под кремлевской стеной имеет давние корни.

Помимо этих мест поминовения на площади было еще 13 небольших церквей. В 1680 г. они были снесены, а их содержимое перенесено в приделы храма Василия Блаженного.

Но все же на площади преобладали приметы мирной жизни средневекового города. Возле Никольских ворот Кремля стояли лавочки Пирожного ряда (торговля на площади была организована по «рядам»: специализация была настолько тщательной, что имелись Мыльный, Белильный (декоративная косметика), Завязочный, Шапочный женский и Шапочный мужской, Голенищный и т. д. ряды). У Казанского собора чинили посуду, здесь же располагалась «каменная харчевня с горном» (В. В. Никольский). На мосту у Спасских ворот продавали книги, лубки и гребни (эта торговля частично сохранилась и в XIX в.). Толпились торговцы и у храма Василия Блаженного.

Кстати, о расположенных на Красной площади храмах. В акунинском «Любовнике Смерти» есть место, которое, быть может, и не кажется странным человеку неправославному, но у людей «в теме» неизменно вызывает недоумение. Вот оно: Сенька Скориков впервые видит красавицу по прозвищу Смерть. «Вдруг подъезжает шарабан: шины дутые, спицы в золотой цвет крашенные, верх желтой кожи. И выходит из него девка, каких Сенька никогда еще не видывал, даже на Кузнецком мосту, даже на Красной площади в престольный праздник. Нет, не девка, а девушка или, правильнее сказать, дева». Очень образно, но что за праздник имеется в виду? Поясню: «престольный праздник» – день, когда православная община отмечает праздник того святого (или события), которому посвящен конкретный храм. Когда речь идет о масштабах церковного прихода – все понятно. Но какой именно престольный праздник на Красной площади с ее обилием храмов имеется в виду? Скорее всего, подразумевается старинная московская традиция: в праздник Покрова Божьей Матери девушки со всего города и предместий приходили на службу в собор Покрова Божьей Матери что на Рву (собственно Василию Блаженному посвящен лишь один придел выстроенного в 1554–1560 гг. собора), а после устраивали на площади нечто вроде гулянья. Считалось, что принявшая участие в этом мероприятии до следующего Покрова обязательно выйдет замуж («Покров девкам голову кроет»).

Возле собора – памятник гражданину Минину и князю Пожарскому. Этот первый в истории Москвы скульптурный памятник – примета уже не средневековой Москвы, а XIX в. Установленный в 1818 г. как один из символов победы России над «двунадесятью языками», памятник работы Ивана Мартоса напоминает, однако, о событиях 1612 г. – освобождении Руси от польско-литовских интервентов и воцарении династии Романовых. В романе «Статский советник» мы видим Фандорина, проходящего мимо «бронзовой пары – спасителей престола от польского нашествия». Напомню, что в то время памятник стоял не возле собора, а напротив Сенатской башни Кремля, возле территории нынешнего ГУМа. С его перенесением на нынешнее место связана еще одна любопытная московская легенда. Судя по ней, после постройки Мавзолея (не знаменитой ступенчатой пирамиды из красного камня, а временного, деревянного) кто-то пустил остроту: Минин, указывая Пожарскому на находящийся напротив Мавзолей, приговаривает оскорбительные для усопшего Ленина стишки («Взгляни-ка, князь, какая мразь у стен кремлевских улеглась…»). Поэтому, мол, памятник и перетащили на новое место, где гражданин Минин обидеть никого не может. Конечно, это не более чем выдумка. Памятник был перемещен в 1931 г., так как мешал проезду автотранспорта. А годом раньше площадь замостили брусчаткой.

^{Красная площадь, вид на памятник Минину и Пожарскому}

Да, сравнительно недавно в исторических масштабах на Красной площади было интенсивное движение. Было оно и в начале XX в. – по ней ходил трамвай, а через территорию Кремля, чтобы не тратить времени на объезд, проезжали извозчики.

Городские власти издавна стремились сделать Красную площадь как можно более благоустроенной. В 1804 г. ее вымостили булыжником. В XIX в. торговцы переместились с площади в Торговые ряды, стоявшие на месте нынешнего ГУМа, а тем, кто не смог откупить себе место там, пришлось перейти на Новую и Старую площади. Только перед Пасхой вдоль кремлевской стены развертывались так называемые вербные базары. В эти же дни на площади проходили вербные гулянья. После пожара 1812 г. архитектору О. И. Бове было поручено восстановить Торговые ряды и при этом перестроить их в стиле классицизма. К концу XIX в. они обветшали, и на средства московского купечества были выстроены здания Верхних (архитектор А. Н. Померанцев) и Средних (Р. И. Клейн) торговых рядов. «Увлеченный разговором статский советник только теперь заметил, что уже дошли до Красной площади, по левой стороне сплошь заросшей строительными лесами – полным ходом шло строительство Верхних торговых рядов» («Статский советник»). Для не успевших прочитать книгу поясняю, что статский советник – это и есть Эраст Фандорин, продвинувшийся благодаря своим талантам по карьерной лестнице.

Напомню, что действие романа относится к 1891 г. Строительство было завершено в 1893 г. Все верно. Добавлю только, что стройка велась с применением новейших для того времени технологий, а перекрытия из металлических конструкций проектировал В. Г. Шухов, впоследствии создавший Шаболовскую телебашню. В результате здание торговых рядов украсил тот самый купол, к которому так скептически отнесся бдительный Анисий Тюльпанов:

«– Ну и что тут вам кажется п-подозрительным? – спросил Фандорин.

– Ерунда какая-то – зачем лабазу стеклянный купол? – резонно заметил Анисий» («Пиковый валет»).