Текст книги "Москва акунинская"

Автор книги: Мария Беседина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Но уже вскоре Фандорин, не доверяющий официальному правосудию, сам предъявляет Декоратору обвинение и в числе жертв называет «губернского секретаря Анисия Тюльпанова и лекаря Егора Захарова», погибших «в ночь на 8 апреля 1889 года на Божедомском кладбище в Москве». Да, на не сохранившемся Божедомском кладбище закончился жизненный путь симпатичного всем нам Анисия Тюльпанова. «Анисий-то, а?.. Вот уж беда так беда. Толковый он был, недомерок. По всему должен был высоко взлететь», – говорит об этой трагедии один из персонажей романа.

На противоположной Старой Божедомке стороне Суворовской площади берет начало Селезневская улица, или, попросту, Селезневка, на которой «в ночь на 4 апреля 1889 года» Декоратор убил «проститутку Степаниду Андреичкину». Вправо от нее идет улица Достоевского.

Улица Достоевского была названа в 1940 г. в честь великого русского писателя не случайно (прежнее название улицы – Новая Божедомка). Федор Михайлович родился здесь, в казенной квартире своего отца – медика, служившего в Мариинской больнице для неимущих (дом № 2).

Мариинская больница, в которой не способные оплачивать свое лечение люди могли получить медицинскую помощь, была названа в честь своей основательницы – матери императора Александра I супруги Павла I императрицы Марии Федоровны.

Впрочем, читая Акунина, Мариинскую больницу как лечебницу для бедных не воспринимаешь – в обоих случаях, когда она упоминается, больница выполняет скорее роль сегодняшнего «Склифа». Это сюда привозят умирать убитого Декоратором Тюльпанова. Страшную новость Фандорин узнает от «жандармского поручика Смольянинова, весьма толкового молодого офицера»: «Беда, Эраст Петрович! Тюльпанов ранен. Тяжело. Его доставили в Мариинскую больницу еще заполночь. Пока нам сообщили, пока вас повсюду разыскивали, вон сколько времени ушло… В больницу сразу же отправился подполковник Сверчинский, а нам, адъютантам, приказано вас искать. Что же это делается, а, Эраст Петрович?»

В «Любовнице смерти» в Мариинскую больницу доставляют члена просперовского кружка Шутова по прозвищу Ликантроп, который вместе со своей невестой Мореттой совершает двойное самоубийство: «Газеты сообщали, что влюбленные одновременно – очевидно, по сигналу – выстрелили друг другу в грудь из двух пистолетов. При этом девица Ламм была сражена наповал, а Шутов получил тяжелое ранение в область сердца и был доставлен в Мариинскую больницу».

Бедняком Шутова не назовешь, да и карьера Тюльпанова, стараниями Эраста Петровича, к тому времени шла на лад: «Был просто Анисий, а стал его благородие, коллежский регистратор Анисий Питиримович Тюльпанов» («Пиковый валет»).

В доме № 4 по улице Достоевского в наши дни размещается клиника фтизиопульмонологии Московской медицинской академии им. И. М. Сеченова. А до революции здесь был Александровский институт для благородных девиц (сейчас корпус 2, где, собственно, и было главное здание института, но теперь занят рядом фирм). Он был открыт в 1891 г. на базе Мещанского училища, которое, в свою очередь, возникло в 1805 г. как отделение Екатерининского института, основанного еще тремя годами раньше.

Как видим, образование в Российской империи стояло на высоте. Почему училище – предтечу Александровского института называли Мещанским? Да потому что образование постепенно переставало быть уделом знати – в училище принимали дочерей не только дворян и чиновников, но и духовенства и даже купцов. Александровский институт благородных девиц имел большое значение для московских жителей. В его честь и была названа распланированная рядом площадь. В 1918 г. Александровская площадь стала площадью Борьбы – здесь годом раньше проходили ожесточенные бои.

В старинном здании на площади Борьбы (для удобства будем называть ее так), которое сейчас числится под № 11, в наши дни помещается Московский областной противотуберкулезный диспансер. А в 1900 г., когда разворачивается действие «Любовника Смерти», в нем «обитало» совершенно другое, но не менее нужное учреждение. Это был тот самый Александро-Мариинский приют, маленьких обитателей которого демонстративно облагодетельствовал, а потом ограбил бандит Князь («Любовник Смерти»).

В 1900 г. – времени действия романа – согласно архивным данным, в приюте содержалось 45 мальчиков и 47 девочек в возрасте от 5 до 12 лет. На деньги «доброхотных даятелей» им давали начальное образование и по достижении двенадцатилетнего возраста пристраивали на работу. Своим названием приют обязан соседним Александровскому институту и Мариинской больнице, которые его курировали.

В сторону Сущевского вала от площади Борьбы отходит улица Образцова, получившая свое имя в 1949 г., а до этого называлась Бахметьевской. Следует уточнить, что тот Образцов, имя которого прославляет улица, – не всемирно известный основатель кукольного театра, а академик-транспортник. Это не удивительно – ведь в доме № 15 по этой улице находится Московский институт инженеров железнодорожного транспорта. Без малого тысяча его студентов и преподавателей принимали участие в обороне Москвы во время Великой Отечественной войны: кто с оружием в руках, кто – строя укрепления на подступах к городу. Он был основан в 1896 г. как Инженерное училище. В 1913 г. училище превратилось в Институт инженеров путей сообщения, а в 1924 г. получило свой теперешний статус.

Улица Образцова выводит нас к Сущевскому валу – название этой магистрали напоминает о старинном селе Сущеве, некогда стоявшем здесь. Войдя в городскую черту, село дало название появившейся на его месте слободе, а та, в свою очередь, – улице, образовавшейся после прокладки Камер-Коллежского вала. А по другую сторону Сущевского вала, ближе к Рижскому вокзалу, лежит так называемая Марьина Роща.

Она появилась на карте Москвы в середине XVIII в. после прокладки Камер-Коллежского вала и расчистки леса возле деревни Марьино. От густой чащи осталась небольшая рощица. Сначала Марьина Роща была популярным местом народных гуляний – их поэтично описывает М. Н. Загоскин в «Москве и москвичах». Но после того как по соседству проложили железную дорогу, рощу вырубили, и на ее месте возникло целое нагромождение убогих халуп. Пролетарское население щедро разбавлялось криминальными элементами. В «Любовнике Смерти» Фандорин очень органично вписывается в этот контекст, изображая «фартового» Казбека, о котором Очко – один из подельников Князя – сообщает: «Должно быть, тот самый, что недавно с Кавказа приехал с двадцатью джигитами… Три месяца как появились. Марьинских фартовых прижали, девок под себя забрали и все керосиновые лавки» (тут у Акунина явный элемент сатиры). А Князь, взбешенный требованием «дикого горца» подарить в знак дружбы Смерть, угрожает: «Все одно убью!.. И в Марьиной Роще достану! За это – кишки вырву, на колбасу пущу!»

^{Рижский вокзал}

Следует сказать несколько слов о Рижском (Виндавском) вокзале. Он был построен у Крестовской заставы по проекту архитектора Ю. Ф. Дитриха в конце XIX – начале XX в. и назван по конечному пункту железной дороги – городу Виндаве (современный Вентспилс). У железнодорожных путей, возле пакгаузов, в романе «Статский советник» находилась явка «Боевой Группы»: «Явка была скверная: домик железнодорожного обходчика близ Виндавского вокзала. Что грязно, тесно и холодно – это бы ладно, но всего одна комнатка, клопы, и, конечно, никакого телефона. Единственное преимущество – хороший обзор во все четыре стороны».

От Масловки до Петровского парка

Улица Сущевский вал переходит в Нижнюю Масловку. В «Любовнице смерти» там живет и погибает Гдлевский – молодой поэт, в приводимых стихах которого легко усмотреть явное сходство с творчеством поэта Серебряного века В. Ходасевича. Однако не следует думать, что Акунин вывел в романе самого Ходасевича, его судьба была совершенно иной. Адрес Гдлевского известен Коломбине: «Адрес ей был известен – однажды, еще в самые первые дни ее членства, Гдлевский рассказывал, что его родители живут в Коломне, а он на выпускной класс перевелся в московскую гимназию и снимает комнату в номерах Кляйнфельда на Масловке. Мальчик был ужасно горд тем, что живет сам по себе, как взрослый». Вместе с Масой Коломбина спешит домой к молодому человеку, желая спасти его, но помощь опаздывает – к моменту их прихода Гдлевский уже убит.

От Нижней Масловки легко добраться до Петровского парка, однако мы подождем с его осмотром – сделаем небольшой крюк, чтобы увидеть еще несколько нужных нам мест. Свернув на Новослободскую улицу, идем по ней, а далее по Долгоруковской в центр, к Садовому кольцу. Влево от направления нашего пути, к Самотеке, отходит Садово-Каретная улица. В 1820-х гг. на нее выходили лавки Каретного ряда, поэтому она так и называется. Улица Каретный ряд нам знакома по «Смерти Ахиллеса» – на ней, соединяющей Садовое кольцо с площадью Петровских ворот, проживал шпион Кнабе, официально числившийся «немецким коммерсантом Гансом-Георгом Кнабе, проживающим в Каретном и представляющим в Москве берлинскую банковскую контору «Кербель». «Кроме дома на Каретном резиденту пока податься некуда», – резюмирует после отчаянной, но неудачной погони за Кнабе Фандорин.

Название «Каретный ряд» не случайно, на этой недлинной улице, появившейся, как и многие другие улицы центра, в конце XVIII в., было сосредоточено значительное количество фирм, торговавших экипажами, – от крестьянских телег и простецких одноколок до роскошных дормезов и щегольских ландо.

Пройдем с Садово-Каретной на Садово-Триумфальную улицу. Мы вернулись на Триумфальную площадь. Обратим теперь свое внимание на 1-ю Тверскую-Ямскую улицу, являющуюся как бы продолжением Тверской. Историческое название возвращено ей относительно недавно, а практически всю советскую эпоху (конкретнее, с 1932 г.) 1-я Тверская-Ямская была «приписана» к улице Горького. В принципе, она и в старину тоже была частью дороги в Тверское княжество. Слово «ямская» в название всех четырех Тверских-Ямских улиц (другие три, менее значительные, магистрали расположены в ближайшем соседстве) пришло с возникновением на Руси так называемой ямской гоньбы. В XVI–XVIII вв. крестьяне и посадские люди должны были выполнять транспортную повинность. В конце концов это занятие стало профессией определенной части населения, прочие же лишь уплачивали налог на гоньбу либо предоставляли «напрокат» лошадей и телеги.

Само слово «ямщик» происходит от татарского «ям» – почтовая станция. Вблизи от оживленного тракта на Тверь жило множество ямщиков, и их слободы дали название улицам. 1-я Тверская-Ямская улица упоминается в романах о Фандорине, но вскользь – здесь находится фальшивая контора, в которой Шпейер «оформляет» продажу генерал-губернаторского дома, с удивившей Эраста Петровича наглостью поместив в «Полицейских ведомостях» объявление с номером лицензии, который наивный иностранец принимает за дату основания конторы: «Нотариальная контора МЕБИУС. Регистрационное свидетельство министерства юстиции за нумером 1672». В «Любовнице смерти» Фандорин, выводя на чистую воду незадачливого Вельтмана, холодно говорит: «Не трудитесь, я давно вас раскрыл… По моему поручению Маса, в свою очередь, проследил за вами. Господин в клетчатой тройке, с которым вы вчера встречались на Первой Тверской-Ямской, служит в жандармском, не так ли?»

Мы встречаем 1-ю Тверскую-Ямскую и в «Коронации», правда, опять вскользь; несколько раз она названа Большой Тверской-Ямской. Зюкин, например, повествует о том, как «стал пробиваться сквозь густую толпу, что облепила Большую Тверскую-Ямскую с обеих сторон».

Повернем с 1-й Тверской-Ямской улицы к Петровскому парку. На нашем пути – бывшая площадь Тверской заставы, на которой с 1870 г. расположен Белорусский вокзал. Здание вокзала приняло свой настоящий вид после реконструкции 1909 г.; это вполне обычно, интереснее другое. Как правило, московские топонимы, менявшиеся неохотно, сохраняются столетиями, именно поэтому советские переименования так порой раздражают. А вот Белорусский вокзал с момента своей постройки менял названия, как перчатки: сначала был Смоленским, затем Александровским, Брестским, Белорусско-Балтийским (последнее название связано с переименованием железной дороги этого направления). Акунин в «Коронации» называет его по-разному, как бы подчеркивая, что народное сознание не успевало освоиться с чередой переименований. В начале романа Зюкин сетует на то, что вместо парадного въезда в город через Николаевский вокзал императорский «поезд по передаточной ветви отогнали на Брестский», и объясняет подобный моветон сложными придворными интригами: «Надо полагать, тут сказалась некоторая холодность отношений между его высочеством Георгием Александровичем и его высочеством Симеоном Александровичем, московским генерал-губернатором. Ничем иным не могу объяснить унизительное получасовое стояние на Сортировочной и последующий перегон экстренного поезда с главного вокзала на второстепенный». А преследуя едущих на Ходынское поле Линда и Почтальона, Фандорин и Зюкин движутся к Александровскому вокзалу: «За Триумфальными воротами и Александровским вокзалом разрозненные группы прохожих слились в сплошной поток, заполонивший и мостовую, – наша лошадь поневоле перешла на шаг», – рассказывает Зюкин.

За вокзальной площадью начинается Ленинградский проспект – в сущности, отрезок одноименного шоссе, только расположенный ближе к центру. Эта магистраль возникла в Средние века; в 1713 г. официально получила название Санкт-Петербургского тракта, а с 1820 г. приобрела статус шоссе. Это означало, что дорога была выровнена, утрамбована и засыпана битым камнем, даже невзирая на то что расстояние от старой столицы до Северной Пальмиры не так уж велико, мысль, что все это было проделано вручную, потрясает. Поистине, русский человек способен свернуть любые горы!

В 1915–1924 гг. шоссе именовалось Петроградским, но к теме нашей с вами экскурсии этот факт уже не имеет отношения. Гораздо важнее то, что в конце XIX – начале XX в. Санкт-Петербургское шоссе было за чертой города. Здесь располагались популярные загородные рестораны, в частности знаменитый «Яр». Название звучит очень по-русски, однако происходит от фамилии учредителя ресторана, француза Т. Яра. Ресторан был открыт в 1826 г. на Кузнецком мосту и быстро приобрел популярность, – сам А. С. Пушкин «телятиной холодной трюфли «Яра» вспоминал». В 1830 г. наплыв посетителей (а также безобразия, которые они порой учиняли) вынудил владельцев создать загородный филиал «Яра» – в Петровском парке. Вскоре ресторан на Кузнецком мосту закрылся; с тех пор и до самой революции «Яр» в Петровском был единственным в Москве.

«Яр» славился своим цыганским хором.

 
Соколовский хор у «Яра»
Был недаром знаменит,
Соколовская гитара
До сих пор в ушах звенит
 

– пели по всей России. Песня прославляла «коллектив» Ильи Соколова, постоянно выступавший в Петровском парке. В «Смерти Ахиллеса» Ахимас узнает: «В «Яре» поет Варя Серебряная – авантажная девица, со всяким не пойдет». «Серебряная» – несомненно, псевдоним цыганки. А в «Алмазной колеснице» Лидина, выпытывая у генерала Шарма информацию о «мерзком Фандорине», получает приглашение на обед, но не придает ему особого значения, понимая, что старик «насчет обеда у «Яра»… сказал уж так, по привычке, как отставной гусарский конь, что стучит копытом, заслышав дальний звук трубы».

Петровский парк, Петровско-Разумовское и Ходынка

На Петровский парк выходили окна стоявшего на Башиловке дома, в котором жил Годлевский: отправившись его спасать, Коломбина и Маса «долго ехали на извозчике, потом никак не могли отыскать в темноте номера Кляйнфельда, наконец нашли: трехэтажный серый дом напротив Петровского парка. Годлевский, как и положено поэту, снимал комнатку на чердаке» («Любовница смерти»).

^{Петровский замок}

На первый взгляд кажется, что название парка и стоящего в нем дворца связано с именем одного из носивших имя Петр русских императоров (скорее всего, с Петром I). Однако это не так. До конца XVIII в. здешние земли принадлежали московскому Высокопетровскому монастырю (мы с вами говорили о нем в главе, посвященной ул. Петровке). В 1776–1796 гг. М. Ф. Казаков построил на месте сельца Петровского причудливый дворец, скорее похожий на увеличенный в несколько раз садовый павильон эпохи «галантного века». В 1812 г. в «Петровском замке» провел некоторое время Наполеон. Очевидно, завоевателя привлек не только комфорт, но и то обстоятельство, что дворец был выстроен как загородная царская резиденция. «Император совершал церемониальный въезд в древнюю столицу, следовал из загородного Петровского дворца в Кремль» («Коронация»). Рассказывающий об этом обстоятельстве Зюкин отмечает, что от Тверской «до Петровского дворца было по прямой версты три-четыре».

В XIX в. Петровский парк стал популярным местом аристократических гуляний. Здесь были выстроены летний театр и «вокзал» – так в то время называли то, что мы с вами определили бы как развлекательный центр. Слово происходит от названия лондонского зала для публичных балов и собраний Воксхолла – несколько искаженное, оно стало нарицательным. «Крытые широкие террасы, прекрасные галереи, чистые красивые комнаты и огромная зала… хороший ужин, музыка для желающих танцевать, отличный хор цыган для тех, которые любят цыганские песни», – описывает досуг в Петровском парке М. Н. Загоскин.

В «Коронации» царственные гости Первопрестольной сразу по прибытии останавливаются в Петровском дворце. Зюкин рассказывает о том, что «знал, что Георгий Александрович и Павел Георгиевич вечером будут у его императорского величества, который ожидался в половине шестого пополудни и прямо с вокзала должен был проследовать в походный Петровский дворец».

В дальнейшем на малолюдном загородном шоссе Эраст Петрович назначает встречу вымогателю Линду: «Для меня, в отличие от Вас, люди значат больше, чем камни. Вы получите свой алмаз. Сегодня в четыре часа пополуночи привозите мальчика и женщину на пустырь, что у поворота с Петербургского шоссе к Петровскому дворцу. Там и совершим обмен. Я буду один. Сколько людей будет с Вами, мне безразлично. Фандорин».

Следует дифференцировать Петровский парк с Петровско-Разумовским, который тоже несколько раз упоминает Акунин. Все в той же «Коронации» в Петровско-Разумовском находит свою гибель один из второстепенных персонажей романа:

«– У нас… князь Глинский застрелился. Такая беда.

– Как застрелился? – поразился я. – Разве он не дрался с лордом Бэнвиллом?

– Сказано – застрелился. Найден в Петровско-Разумовском парке с огнестрельной раной в сердце.

– Значит, не повезло корнетику. – Эндлунг стал натягивать платье. – Англичанин не промазал. Жаль. Славный был мальчуган…» – слышит Зюкин.

В «Алмазной колеснице» Петровско-Разумовское уже описывается как «район фешенебельных дач». В этом «Фонтенбло» скрываются польские сообщники «Рыбникова»: «Пилсудский… получил в Японии и деньги, и инструкции.

– П-похоже на то…

– …Не больно-то с нами церемонятся господа японские шпионы, – рокотал… подполковник. – Конечно, наша контрразведка работает из рук вон, но это уж наглость: обустроиться с таким комфортом, в пяти минутах от Николаевской железной дороги. Зацапать бы их, голубчиков, прямо сейчас. Да жаль, не наша юрисдикция. Охранные с губернскими потом живьем сожрут. Если б в полосе отчуждения – другое дело…

…Фандорин… уже принял решение.

– Тут ведь близко платформа нашей Николаевской д-дороги…

– Так точно, Петровско-Разумовский полустанок…»

В XVI в. на подмосковной речке Жабне возникло село Семчино, которое в 1676 г. приобрел К. П. Нарышкин – дед Петра I. Новый хозяин построил в селе храм во имя апостолов Петра и Павла (до наших дней не сохранившийся). А в середине XVIII – начале XIX в. село, называвшееся уже Петровским, находилось во владении графов Разумовских. Они возвели там дворец (архитектор Н. Л. Бенуа), вокруг которого был разбит парк во французском стиле (до сих пор сохранились пруды и декоративный грот). В I860 г. Петровско-Разумовское перешло во владение казны, а через пять лет в нем открылась Петровская земледельческая и лесная академия. Сегодня в бывшем имении Разумовских функционирует Сельскохозяйственная академия К. А. Тимирязева, несмотря на то что в 1917 г. Петровско-Разумовское вошло в черту города, а с 1954 г. является районом массовой застройки.

По другую сторону Ленинградского проспекта – Ходынское поле. Оно получило свое название по протекавшей в этих местах речушке Ходынке, левому притоку небольшой подмосковной реки с забавным названием Таракановка (сейчас обе заключены в трубу). К началу XX в. Ходынское поле было огромным пустырем, иссеченным оврагами, по которому петляли узкие, с обрывистыми берегами русла Таракановки и Ходынки, – реки сливались в районе нынешних Песчаных улиц. А на современном Хорошевском шоссе, фасадами к Ходынскому полю, стояли шесть трехэтажных корпусов Николаевских казарм. Они были построены во второй половине XIX в., однако использование Ходынки для военных учений началось гораздо раньше, когда в начале того же столетия в восточной части поля были устроены ходынские военные лагеря, а в западной – артиллерийский полигон и стрельбище. «Где-то вдали труба голосисто отыграла «зарю», и я вспомнил, что неподалеку находятся Ходынские военные лагеря», – рассказывая о ходынской катастрофе, отмечает Зюкин. Накануне Первой мировой войны на Ходынке появился аэродром.

В советский период Ходынка активно стала застраиваться. Дольше всего оставалась пустой та часть поля, на которой недавно был построен тот самый замечательный крытый каток, на который теперь рвется вся Москва. А до революции на этом пустыре был плац-парад: «…государь… в последний миг отменил парад на Ходынском поле под предлогом дождливой и холодной погоды» («Коронация»).

О Ходынской трагедии мы уже говорили.