Текст книги "Преданная. Невеста (СИ)"

Автор книги: Мария Акулова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Мое внимание тоже соскакивает на лицо Салманова. Он смотрит на Славу хмуро. Неодобрительно. Ревнует к жене, дочери, или..?

Не добившись от мужа смягчения, Айлин возвращается к Славе. Опирается на его плечи, привстает на носочки и на ухо как бы шепчет, а по факту говорит довольно громко:

– Я спрячу ружье. Приходите, Слава-бей.

Опустившись, улыбается. Переводит взгляд на меня, видимо, в поисках причины такого пристального внимания.

И я сначала смотрю в ответ, а потом спускаюсь взглядом ниже. Не специально торможу именно на еле заметном животике. Она беременна. А я… Не Тарнавская. Меня можно даже не представлять.

– Садись, Айлин, – муж обращается к ней, еле заметно поглаживая и подталкивая к соседнему с моим стулу. Галантно отодвигает и помогает сесть. Дальше же смотрит на Славу. Подается к нему.

Я знаю, что эта информация не для моих ушей, но ножом в излишне чувствительное сегодня сердце входит тихое:

– Зря ты ее сюда привел, Слав.

И тишина в ответ.

Глава 14

Глава 14

Юля

Мнение мужа Айлин Салманова не разделяет. Мы знакомимся без посторонней помощи. Заводим беседу. Айлин ничего не спрашивает про наши со Славой отношения, но я вижу, как внимательно рассматривает и слушает. Это не выглядит как непрекращающийся поиск косяков во внешности или речи. Нет. Она как будто концентрируется на хорошем. Находит его. Улыбается. Расслабляется.

Уделяет мне внимания больше, чем человек, с которым я пришла.

Но доброты Айлин недостаточно, чтобы я перестала чувствовать себя лишней на чужом празднике. В горло не лезет не предназначенная для меня еда. Не хочется ни пить расчитанный на других людей алкоголь, ни улыбаться в условиях, когда моя улыбка никому не нужна.

Я выдавливаю из себя хоть какие-то эмоции для виду, а сама жду, когда Тарнавский решит ехать домой.

Даже поскорее сделать это не прошу. Время от времени смотрю на него и как будто не узнаю. От моего Славы рядом – оболочка.

Он продолжает активно взаимодействовать с людьми, которых я не знаю и знать не хочу. Будь я настоящей шпионкой Смолина, весь вечер запоминала бы имена и хотя бы приблизительно, о чем с ним говорят. Но шпионка я бутафорская, поэтому всё нужное будет заботливо вложено в мои уши Славой, когда придет время отчитываться.

Это позволяет время от времени хотя бы в туалет отлучаться. Там выдыхать. Набираться сил и возвращаться с минимальным запасом энтузиазма, который довольно быстро снова иссякает.

Так и сейчас – Тарнавский забрасывает руку на спинку моего стула, но это не дает мне ни чувства близости, ни защищенности. Ловлю себя на том, что устала. Раздражаюсь. Отворачиваю голову.

На сцене с третьей уже песней выступает одна из самых высокооплачиваемых поп-исполнительниц, под сценой вовсю выплясывают девицы, которые совсем недавно чинно восседали за столами. Трясут Булгари и Картье. Наизусть докрикивают пропущенные певицей слова. Снимают истории и выкладывают прямо там же – не отходя.

Все происходит как на любой из тусовок. Разница только в стоимости нарядов и антураже.

И пусть попади я на это же выступление на каком-то фестивале – точно так же выплясывала бы, сегодня сижу пристегнутой к ноге. Настроение совсем не то. Да и судью «позорить» я права не имею.

Айлин тоже сидит рядом. Поглаживает живот, позволяя убедиться в том, что я не ошиблась. Она беременна третьим. И то и дело смотрит в свой телефон. Улыбается.

Я любуюсь. Мне кажется, нахожу в ней свой островок нормальности. Она ведет себя как живой человек. А еще в данный момент рядом нет ее мужа, что позволяет мне почувствовать себя лучше. Потому что его слова то и дело всплывают в памяти и жалят в самое сердце.

Там, в комнате, он сделал вид, что не питает ко мне негатива. Даже похвалил. Тут я кажусь ему неуместной.

Слежу исподтишка за его женой, пока она не замечает. Испугавшись, пытаюсь дернуться в сторону, но Айлин не дает. На мое колено ложится рука, но не Славы, а женская.

– Устали уже, Юля? – она обращается ко мне на вы. Это очень трогательно и располагает к честному разговору.

– Немного.

Получаю новую улыбку.

– И я.

Улыбаюсь в ответ.

Айлин ждет какой-то словесной реакции еще один вдох, а потом продолжает сама:

– Айдар сказал, что через полчаса будем собираться. Давайте вместе?

Опускаю взгляд и прячу ставшую чуть грустной улыбкой.

Это вы можете диктовать, когда ехать, Айлин. А я, к сожалению, на задании.

Пальцы сильнее сжимают мое колено. Я слышу:

– Я поговорю со Славой.

Одновременно испытываю благодарность и дикий стыд. Его безразличие бросается в глаза. Ужас. Больно.

Не знаю, что ответить.

– Я по дочкам уже очень соскучилась, если честно. У меня их две…

– Я знаю. Слава рассказывал… Про вас.

Поднимаю взгляд на свою соседку. Улыбка Айлин греет. Не могу оторваться.

– Он всегда очень заботливый. Мои девочки от него в восторге. Да и вообще, мне кажется, редко какой мужчина может быть настолько мягким, как Слава. Мой Айдар – только с дочками. А у Славы – сестры. Племянницы. Даже моим достается…

Это очень мило, но во мне вызывает смешанные чувства.

Горло сжимается. Я прокашливаюсь и снимаю с колена женскую кисть.

– Простите, Айлин, я отойду, но если вам удастся договориться со Славой – буду очень благодарна.

Вымучиваю из себя наверняка финальную в этот вечер дежурную улыбку. Отодвигаю стул со скрипом и встаю. Привлекаю внимание Тарнавского.

По платью вверх до профиля скользит его взгляд, но я в ответ не смотрю.

На моем запястье смыкаются пальцы, приходится затормозить и оглянуться.

– Все хорошо? – глаза у него серьезные. Трезвые. Он все контролирует. Струна внутри звенит от перенапряжения.

Нет.

Но отвечаю:

– Да.

Он отпускает. Я иду между столиками, не оглядываясь. Не верю, что провожает взглядом. Не верю, что пойдет следом.

Кажется, даже не моргаю. Не вижу людей. Не вижу ни черта и видеть не хочу.

Оказавшись в уборной, жалею, что не могу позволить себе умыться. Но и стоять в туалете, пока Тарнавский не засобирается – унизительно.

Чтобы не возвращаться слишком быстро в зал – решаю свернуть на балкон.

Приближаюсь без спешки, втягиваю свежий воздух. Замедляюсь перед приоткрытой дверью, и это служит для меня то ли спасением, то ли окончательной погибелью.

В щели отчетливо видно, как под стук каблуков по плитчатому полу передвигается девушка в платье такого же, как у меня, цвета.

Не хочу с ней пересекаться. Застываю, хотя стоило бы развернуться и тихо отойти.

Прикрываю глаза. Слушаю, как щелкает зажигалка. Через несколько секунд веду носом и чувствую запах дыма.

Мужской голос произносит тихое:

– Не бесись, Крис.

Я узнаю одного из мужчин в переговорной. Взрослый сотрудник правоохранительных органов Эдуард. Сегодня он по мне, как и все, просто мазнул взглядом, дав почувствовать себя ничтожестом.

Другое дело «Крис».

– Легко сказать, Эдь.

Ей с ним позволено фамильярное «Эдь» и тон с издевкой. Неважно, что по возрасту он подходит ей в отцы. По влиятельности, возможно, тоже не должен выслушивать от соплячек. Или соплячка здесь – только я?

– Какого черта он ее сюда притащил? Какого черта, блять, сюда? Мне под нос. Отцу под нос. Вообще не понимаю. – Пропитанные раздражением слова бывшей Тарнавского выплескиваются холодной водой мне в лицо.

Противно – не то слово.

– Не бесись, я тебе говорю. – Уверена, и сам Эдуард понимает, насколько его приказ бессмысленен. Кристина в ответ пренебрежительно фыркает. Несколькосекундная пауза отравляет мои легкие чужим никотином, а душу – злобой.

Потому что это нужно для дела. Он меня притащил, потому что это нужно для вашего дела.

– На посмешище себя выставляет. – Но Кристина говорит не с моим внутренним голосом. И не беситься она не может. – Таскает эту соску малолетнюю, как чемодан без ручки. Видно же, что самому стыдно. – Плюется и плюется, не зная, что четко в меня. – Вырядилась еще…

Мужчина хмыкает, пока я утопаю в болоте унижения.

– Разве она одна вырядилась? – Его ирония не дарит мне облегчения. Кристина снова затягивается. А я еле держусь, чтобы не попросить сигаретку и себе.

– Ты не понимаешь, Эдь… Ты его не знаешь так, как я. Такое никогда ему не нравилось. Ему тридцать с хером лет. Что эта овца может ему дать?

– Так может она сосет лучше, чем сосала ты, Крис?

– Заткнись. – Кристина рубит, Эдуард смеется.

Не знаю, из-за дыма или чего-то другого, но дышать мне становится сложно.

– Или хотя бы не блядует… Она верная, видишь же? Это то, что ему сейчас нужно. – Условная «похвала» усугубляет чувство горечи. «Верная» в исполнении Эдуарда кажется синонимом «дуры».

– Потому что овца влюбленная, Эдь! Не удивлюсь, если она себе его имя уже где-то подколола. Фамилию примерила. Детей намечтала. Невестой себя представила…

Предположения Кристины проходят по телу дрожью. Слишком… Правдивы, что ли?

– Думаешь, замуж Славка не позовет ее?

Эдуард спрашивает с явной иронией, после чего дает Власовой время ответить или выплеснуть еще немного желчи. Она возможностью не пользуется.

Важные учасники нашей великолепной сплоченной команды молча докуривают. Потом я слышу, как мужчина прокашливается.

– Да выдохни ты, Крис. Ну привел и привел. Твое душевное равновесие явно ебет его мало. Но ты тоже сильно утрируешь. Какое нахуй замуж? Все закончится раньше. Скоро. Ты же взрослая, умненькая девочка, Власова. Включай башку и терпение. Как ему еще ее контролировать? Секс. Цацки. Чувства. Слава не дурак. Пусть малая думает, что что-то значит. Потому что если она соскочит – проблемы будут у всех. Так что, считай, он ее всем нам на благо трахает.

Кристина не отвечает. Я снова вижу, как на просвете по полу скользит вишневый шелк.

Опускаю взгляд на свое платье и хочу только содрать вместе с кожей.

Делаю пятящийся шаг назад. Разворачиваюсь. Пытаюсь вдохнуть глубоко, но получается только поверхностно. В груди мало места и много боли.

«Иногда приходится переступать через себя и взаимодействовать с людьми, которые не вызывают нежных чувств».

Почему я сразу не подумала, что эти слова точно так же могут быть применимы ко мне?

_____________________________

На книгу открыта подписка

Сейчас действует минимальная цена для первых покупателей

Скоро фин и подорожание до 179!

Глава 15

Глава 15

Юля

Я делаю шаг за шагом прочь, внимательно смотря под ноги. Важным кажется не упасть. Пол выглядит, как натянутый над пропастью тонкий канат.

Роем диких пчел набрасываются все сомнения скопом. Жалят. Ранят. Въедаются женским голосом под кожу и пытаются сбить с высоты.

Может быть я все это даже заслужила своей наивностью, разве можно было так беспечно взлетать? Но сейчас мне себя просто жаль.

Торможу на входе в зал, осознав вдруг, что даже не знаю, зачем вернулась. Ладонь ложится на прохладную штукатурку. Веду взглядом по наполненному весельем помещению.

Кристины и Эдуарда здесь нет. Зато есть Слава. Есть Салманов. Есть Власов.

И все они считают меня дурой. Полезной пустышкой.

Вздрагиваю, почувствовав, как по позвоночнику вниз проезжаются пальцы. Оглядываюсь и встречаюсь взглядом с незнакомым мужчиной.

Он смотрит мне в лицо и улыбается. Задерживает указательный палец на копчике. Приподнимает бровь.

– Привет. Злата, да?

Меня снова обливает ледниковой водой. По подолу продолжает стекать прошлая лужа, а сверху льет новую порцию дерьмища.

Злата, блять.

Нет. Я не Злата.

Щеки загораются.

– Простите, вы ошиблись.

Увожу взгляд и возвращаюсь к безразличным ко мне людям. Или они не безразличны? Или количество обмывших мне косточки значительно больше, чем я могу предположить?

И для этого не пришлось делать ровным счетом ничего. Я просто пришла.

От мысли, сколько разных сплетен обо мне могло здесь пройти, мурашки бегут по коже.

Уверена, эскортница Злата звучало куда чаще, чем "моя помощница и спутница, Юлия".

Вместо того, чтобы уйти, мужчина делает шаг ближе. Я чувствую плечом прикосновение ткани его пиджака.

Он склоняется к моему уху. Почти трогает губами мочку.

– С характером. Классная. Я тебя искал, Злат. Запомнилась. Как с тобой связаться? Агенство свое скажи. Я найду. Ты же не только Тарнавского обслуживаешь, правда, заяц? Я щедрый...

К горлу подкатывает.

Я отталкиваюсь от стены и ухожу прочь. Еле сдерживаюсь, чтобы не взметнуть в воздух средний палец.

Помимо воли уносит в совсем недалекое, как оказалось сегодня, прошлое. Полное жестокости и безжалостности господина Тарнавского.

Я простила его за то, во что меня окунул. Я думала, мы вдвоем друг в друге запутались, поэтому наворотили кучу ужасного. Я называла всю ту дичь глупостями и ошибками. Я прощала ошибки.

Но сейчас это все снова поднимается мутной водой. Снова ранит. Снова мучает.

Вернувшись за наш столик, я не благодарю Айлин за то, что помогла уговорить Славу уехать пораньше. Мы прощаемся как-то скомкано. Я теряю способность смотреть людям в глаза. Всем.

Мне даже обидно не становится в момент, когда на предложение Салмановой «Слав, приезжайте с Юлей к нам» судья отвечает не однозначным обещанием.

Похуй.

Мне хочется только оказаться подальше от этого места.

Всю дорогу до квартиры Тарнавского я сижу близко к своей двери, сжимаю ручку и неотрывно смотрю в окно. Внутри – странный паралич. Скорее всего, спасительный. Я ничего не чувствую и ни о чем не думаю.

Он меня, слава богу, не трогает.

Я уверена в том, что откат наступит, но держусь за обманчивое равнодушие, как за личный спасательный круг.

Ты узнала что-то совершенно непредсказуемое, Юль? Да нет же. Только то, что сама предполагала и чего боялась. Отрицала, пока реальность не вмазала по лицу пощечиной.

Тогда мне очень хотелось поверить в его «влюбился». Я позволила себе. И может даже хорошо, что протрезвею сейчас, а не когда он проникнет в каждую клетку.

Пока что мне кажется, еще есть, что в себе спасать.

Я не жду, когда Слава обойдет автомобиль и подаст руку. Не нужно. Нет смысла. Делаю все сама. Быстрым шагом направляюсь к высокой стеклянной двери. Консьерж видит нас издалека – открывает ее с пульта. Я благодарна ему невероятно. Ждать Славу у двери кажется унизительным.

Он догоняет меня уже у лифтов.

Я успеваю нажать кнопку его этажа. Стою близко к створкам, смотря себе под ноги. Вишневый шелк гадко струится по ногам. Изящные ремешки босоножек кажутся противными змеями. Почва под ногами – как будто бугрится. Нужно стоять, Юль. Нужно.

«Детей уже намечтала… Невестой себя представила…»

«Не только Тарнавского обслуживаешь?»

Смаргиваю. Прячу дрожь. Чувствуя приближение Славы спиной.

Он двигается неспешно и уверено.

Я больше ни капельки не сомневаюсь: все под его контролем. Я под его контролем.

Чувствую жар протянутых к моей пояснице пальцев, когда с выдохом могу ступить внутрь пискнувшей и открывшейся кабины.

В зеркале вижу, как рука Славы скатывается вниз по воздуху. Я дохожу до самого зеркала на задней стенке. Торможу у него. В лицо его отражению не смотрю. Контролирую, сверля плечо.

– Устала?

– Очень.

– Извини.

– Ничего.

Молчим.

Снова писк и мое порывистое движение – мимо Славы прочь из замкнутого пространства с ним. Это глупо, потому что я сбегаю от него в его же квартиру, но мне просто нужно от него куда-то сбегать.

Анестезия отходит. Я начинаю чувствовать.

Цежу сквозь зубы: «спасибо» и беру из пальцев Славы ключ.

Отмыкаю быстро и без проблем. Я помню, в какой последовательности и как правильно. Свою квартиру он мне доверяет. Сердце – нет.

Рывком тяну дверь и ступаю внутрь. Хочу щелкнуть светом, но он перехватывает мою руку.

Сжимаю пальцы в кулак.

За спиной хлопает дверь, он обвивает поперек талии и давит назад в себя. Меня парализует из-за того, какой силы внутреннюю бурю происходящее провоцирует. Воздух со свистом выходит из легких, я давлю на руку и глухо прошу:

– Пусти.

Он не слушается. Отравленные ложью губы впечатываются в мою шею. Едут выше. Я давлю настойчивей. Чувствую поясницей твердый пах. Меня саму начинает подташнивать от мысли, что происходящее – игра, в которую я долго-долго-долго верила.

– Пусти. Пожалуйста.

Прошу, впиваясь ногтями в увитые венами кисти. Царапаю. Давлю на запястье.

– Ты обиделась? Скажи, на что?

Застываю и смотрю перед собой. Чувствую сквозь темноту полупривыкший к ней взгляд. Он скользит по моему профилю. А я даже не знаю: он серьезно или шутит?

А, вспомнила. Играет. Переступает через себя и взаимодействует с людьми, не вызывающими нежных чувств.

Снимаю с себя руку. Шагаю вперед, разворачиваюсь.

Ну что ж… Взаимодействуй.

– В следующий раз, поручая своим сестрам одеть меня, – с нажимом веду по собственным бокам, – делай, пожалуйста, оговорку, что я не должна напоминать простоватую копию твоей бывшей подружки.

Во мне столько злобы, что я даже самую глупую претензию «разукрашиваю» едкими уточнениями.

Вздергиваю нос и вижу, что Тарнавский удивлен. Хмурится.

Сама знаю, что ужасно звучу. Заталкиваю рассудок и жалость глубоко-глубоко.

– Можно уточнить суть претензии? – Голос судьи звучит спокойно.

А я в ответ фыркаю так же, как «Крис» фыркала на балконе. Становлюсь еще сильнее на нее похожей.

Можно, конечно. Всё можно, ваша честь.

– Благодаря усилиям твоей родни я оказалась почти в таком же платье, в каком была Кристина. Может ты не обратил внимания, но твою бывшую аж скривило. Мне тоже было неприятно. Впредь, пожалуйста…

Я раньше никогда себе подобного не позволяла. Слава не знает, что такое мои претензии. Их раньше и не было. А теперь… Вдвоем "наслаждаемся".

Я замолкаю, Слава не бросается кусать в ответ. Оправдываться тоже.

По истечению десятка сердечных ударов я слышу глуховатое:

– Я учту. Что-то еще?

Его терпеливое «смирение» срабатывают явно не так, как планировалось.

В висках пульсом бьет отчанное: ты. Меня. Используешь! Ты не человека во мне видишь. Инструмент.

– Еще ты мог бы не так явно изображать равнодушие. И более четко определить мой статус. Никогда не хотела собирать слушки про успешную карьеру в эскорте.

Сквозь темноту впитываю кожей хмурый взгляд. Его "спокойствие" точно так же пошатывается. Возможно, приходится то и дело напоминать себе, что терпит меня для дела.

А мне хочется мстить. Усложнять задачу.

Ну или плакать.

– Кто тебе сказал про эскорт?

Улыбаюсь.

– Какой-то мужик, который запомнил меня еще когда ты приказал приехать в мужской клуб. Помнишь, ты надо мной тогда издевался?

Слава выдыхает и делает шаг на меня. Протягивает руку. Я своей дергаю назад. Прячу обе за спину и отступаю.

– Юль...

Я зря сама себе напоминаю ту ночь. И даже его реакция удовлетворение не дарит. Грудную клетку распирает.

Тогда я отдала ему себя целиком и полностью. Он взял. Он, блять, взял! Он все обо мне знает. Что я люблю. Что я его.

Пользоваться мной – слишком жестоко.

На глаза наворачиваются слезы. Я сгоняю их злом. А еще радуюсь тому, что свет так и не был зажжен.

– Я потому и не хотел, чтобы ты шла. Там всякие люди. Ты не готова. А показывать наши настоящие отношения – это ставить под угрозу наш план.

От ладно выстроенных в логический ряд слов о нашем плане к горлу подкатывает тошнота. Он не наш. Он ваш. А я… Пешка, которая заводится с хорошего траха.

– Я предлагала сказать Смолину, что не смогла тебя уговорить. Ты решил иначе. Значит ты ответственен. И больше не смей меня таскать на эти ваши сборища. Услышал?

Разворачиваюсь и не дожидаясь ответ сбегаю в его спальню. Хлопаю дверью, сбрасываю одежду, украшения и обувь.

Сердце разгоняется и разгоняется. Мне жарко. Эмоции расплескиваются через край.

Обмахиваю себя ладонями и прислушиваюсь к звукам в коридоре. Их нет.

Почему-то перед глазами картина, как Тарнавский продолжает стоять на том же месте и смотреть в условную точку. Растерян. Наверное, не ожидал.

Только и настоящих причин моего "срыва" он не знает. Во мне долго копилось, но только сейчас все складывается, доставляя боль.

Я раньше думала, что все мои сомнения – плод неуверенности в себе. А сейчас понимаю: интуиция. Это все интуиция. Она не врет.

Услышав первый же шаг – отталкиваюсь голыми пятками от пола и сбегаю еще дальше – в ванную.

Мне хочется или самой заказать такси и уехать или попросить об этом Тарнавского, но понимаю, что он не отпустит.

Под горячим душем меня бьет крупная дрожь. Я осознаю себя пойманной в западню. Это чувство не ново, я в нем жила несколько месяцев и до вставших дыбом волос боялась повторения.

С остервенелым фанатизмом вспениваю намертво залакированные волосы, когда в ванную стучатся. Не отвечаю. Намыливаю еще агрессивней.

Ручка едет вниз.

Через запотевшую створку вижу, как он заходит. Уже без пиджака и галстука, но в рубашке. В кулаке – мое брезгливо сброшенное на пол платье, стоившее баснословных денег. Интересно, а бирку они специально оставили? Чтобы я впечатлилась? А какой вообще бюджет заложен на мое обольщение? Мне потом все надо будет вернуть?

Жмурюсь и запрокидываю голову. По лицу бьют горячие-горячие струи. Стекают по шее и груди.

Слышу шорох и оглядываюсь.

Слава опускает платье на пьедестал раковины. Четко на то место, где утром меня трахал.

Вспоминаю, как это было. С головы до ног шпарит кипятком. Часто моргаю, чувствуя, что глаза щиплет.

Подставляю лицо воде и сгоняю пену. Раз за разом. Под шелест воды и одежды.

Не знаю, зачем позволяю ему.

Не знаю.

Раздевшись, он шагает сзади. Жжет взглядом лопатки. Я жду контакта, как расстрела. Первым чувствую тепло тела. Дальше – ладони ложатся на мои бедра. Он делает еще один шаг. Как будто навстречу, но я чувствую все иначе. Сегодня – абсолютно. Я презюмировала нашу с ним искренность. Но что, если делала это зря?

Он гладит мою кожу пальцами. Склоняется и ведет носом по шее. Так, как я люблю.

Потому что это люблю я или потому что меня любит он?

Господи, как сложно.

– Юль, – зовет тихо. Мое сердце начинает кровоточить. Не надо. Я жмурюсь, подставляя лицо струям. Хочу сосредоточиться на них, но он мне мешает. А я разрешаю мешать.

Гладит живот. Целует за ухом. Ведет носом по коже.

– Прости. Я очень жалею, что тогда так себя с тобой вел. Ты не заслуживаешь. Я знаю. Я пытаюсь исправить всё.

Сердце летит на мелкий кафель и разбивается в крошку. Чему верить?

Кому верить?

Тебе?

Себе?

Ей?

Ты настолько ужасный, что можешь врать даже так?

Меня так распирает, что я даже дрожь скрыть не могу. Он наверняка ее чувствует. Вдавливает в себя. Я захлебываюсь переизбытком чувств.

Обнимает поперек живота и груди. Плотнее вжимается губами в мою скулу. Целует.

– Мила не со зла. Прости. Может, модный цвет, я не знаю. В чем была Кристина – я не видел.

Так я узнаю, что еще одну сестру Тарнавского зовут Мила. Продолжаю держать глаза закрытыми.

Мне кажется, действие анестезии возобновляется. Я на секунду позволяю себе предположить, что сложившаяся в голове логическая цепочка разлетается на звенья и мы со Славой просто друг друга любим.

Просто.

Руки моего единственного и бесконечно любимого мужчины перемещаются по телу.

Сейчас он нежен и осторожен. Взвешивает мою грудь. Спускается поцелуями по шее. Целует в ямку, трется носом.

Большие пальцы синхронно и с нажимом ведут по кругу ареол. Он изучил меня досконально. Он взял надо мной полный контроль.

Я откидываюсь на широкую грудь. Не знаю, кому из нас даю шанс, но даю.

Слава ловит перемену моего настроения. Разворачивает, забрасывает себе на шею мои руки и тянется к губам.

Морочит голову своими поцелуями. Проникает внутрь языком. Сжимает в ладонях ягодицы, подталкивает к стене.

И я почти сдаюсь. Почти забываю. Почти верю.

Опустив голосу слежу, как он до боли сжимает мое бедро и забрасывает на свое. Возбудженный член упирается в мой живот. Я поднимаюсь на носочек. Он направляет головку вниз. Разрядами по телу расходится удовольствие, когда давит на клитор. Скользит по половым губам. Я чувствую, как мужской взгляд перемещается к моему лицу. Смотрю в ответ.

Головка давит на вход. Я чувствую собственную пульсацию. Дальше будет хорошо. Пошло. Горячо. Со стонами и без сомнений. После – их окажется еще больше.

Его глаза – темные-темные. Я хочу податься вперед. Скользнуть по щеке ладонью и почувствовать губы на губах. Но через секунду – уже не погладить, а залепить пощечину.

Смаргиваю.

Упираюсь в мужскую грудь и отталкиваю.

Развернувшись к судье спиной, информирую кафель:

– Я не хочу сегодня.