Текст книги "Преданная. Невеста (СИ)"
Автор книги: Мария Акулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
Глава 29
Глава 29
Юля
Кружевные оборки игривой, экстра-короткой белой юбки приятно щекочут бедра при движении.
В грудной клетке как будто пузырится игристое.
Слава тянет меня за собой в обход шумной толпы, незаметно поглаживает центр ладони большим пальцем и даже не оглядывается, чтобы проверить: улыбнулась ли.
А я улыбнулась.
Мы за официантом следуем вглубь уютного рыбного ресторана, очередь в который тянется далеко за пределы его шумной террасы.
Только мы в этой очереди почти не стояли. Мой любимый взяточник и коррупционер (почти шучу (почти нет)) Тарнавский быстро улаживает вопросы и в Греции тоже.
Для нас находится столик на террасе второго этажа с видом на Эгейское море.
Лучи заходящего солнца мягко окрашивают в золотой оттенок белые стены и наши с Тарнавским лица, а ветер приносит с моря свежий запах и новую порцию соли, которая оседает на загорелой, вопреки нашим с спф-50 стараниям, коже.
Шум волн смешивается с греческой музыкой. Я заворожено пялюсь на виды вокруг, напрочь игнорируя меню. Слава выберет. А у меня руки чешутся отфотографировать все, начиная с плетенного зонта над головой и заканчивая вазой с оливковой веточкой на столе.
И даже не важно, что я скорее всего снова ничего не выложу, никому не скину. Для себя. Чтобы пересматривать.
Уверена, что вернувшись домой я увижу на весах парочку новых килограмм, но сейчас не корчу из себя ппшницу и не отказываюсь от ярких впечатлений. В частности, и гастрономических.
Слава выбирает для меня салат с осьминогом и хрустящими местными овощами. Дальше – золотистую дораду, запеченная на открытом огне.
Мне много, но я ем с удовольствием. Пробую то, что Тарнавский заказал себе. Угощаю, поднося вилку прямиком к судейскому рту.
Здесь абсолютно другая атмосфера, чем та, к которой мы привыкли дома. Ноль пафоса, ноль зажимов. Вокруг – чужая речь, а значит и ноль табу в наших разговорах. Мы вольно гуляем за руку. Шутим опасно. Смеемся в голос.
Я совсем не хочу домой, но сказать об этом Славе язык не поворачивается, поэтому старательно ловлю каждую минуту нашего отпуска.
Все тот же противник моего чрезмерного употребления Тарнавский раз за разом наполняет запотевший бокал холодным вином из местных виноградников. Я пью его, как воду. Оно легкое, фруктовое, с нотками цитруса.
Незаметно кружит голову, нагревает шею и щеки.
Я наедаюсь еще до десерта. Откидываюсь на спинку плетеного кресла и с лукавой улыбкой слежу за куда более дальновидным Тарнавским, обмахивая себя руками.
Он пьет воду с лимоном. Ест неспешно. Мне кажется, в нем и подавно нет такого восторга, как во мне. Многие впечатляющие меня вещи для него – обыденность. Но он не потешается над тем, как веду себя я. День за днем планомерно усиливает уверенность, что с ним я попала в сказку.
Поймав мой взгляд, берет в руки полупустую бутылку и покачивает, вопросительно приподняв брови.
Мне больше не нужно, но я киваю. Он снова льет. Беру бокал в руки, дразню вином вкусовые рецепторы на языке.
– Здесь очень красиво, – я умещаю свой бесконечный восторг в очень сдержанной формулировке. Тарнавский отвечает быстрой улыбкой. Дальше – кивком. – Ты бывал в этом месте?
Переводит голову из стороны в сторону.
– А откуда узнал?
– Посоветовали.
Сегодня вечером он немногословный и замкнутый. Во мне борются два желания: отнестись с пониманием и растормошить. Боюсь, в его голове снова много непростых мыслей. Это неизбежно, но мне хочется его отвлечь. После звонка Власова ему больше никто не звонил сегодня. Значит… Фоновая вина ощутимо пульсирует. Дело отчасти все же во мне.
Поначалу я даже не думала спорить со Славой относительно его решения вывести меня. Приняла его и испытала облегчение. Но с каждым днем все сложнее не думать, что он принял это решение в первую очередь за свой счет.
Да, это не я решила поучаствовать в играх олигархов. Да, я когда-то согласилась не из-за рациональных рассуждений, а из-за чувств. Да, я оказалась далеко не такой сильной, как думала. Чтобы меня повело не понадобились даже сознательные происки врагов. Да, Слав ясно дал понять: мой выход из игры – это не поле для дискуссии. Его слово апелляции не подлежит. Но закрыть для себя вопрос окончательно я почему-то не могу.
Зависаю взглядом на его лице. Решаюсь спросить: могу ли я все же помочь?... И не решаюсь.
– Что? – Он ловит наблюдение и спрашивает. Я трушу. Мотаю головой и сдуваюсь.
Тянусь за бокалом, пью залпом. Алкоголь притупляет сомнения.
– Танцевать хочется, – даже не могу сказать, что вру. Правда хочется. Сильнее – только чтобы он целиком и полностью был со мной. Телом и мыслями.
Мы со Славой смотрим друг другу в глаза и как будто настраиваемся на одни и те же волны. Я изо всех сил тяну его в безрассудство.
Он не сопротивляется, но колеблется.
– Налей себе вина, Слав. Оно волшебное. Такси закажем, а машину завтра заберем. Хочу с тобой напиться.
Выпаливаю искренне. Слава в ответ медленно расплывается в улыбке. Задерживается на ее максимуме, демонстрируя мне ровный ряд белоснежных зубов. Берет в руки бутылку, но остаток вина наливает не себе, а мне. Сам же слизывает капельку с горлышка.
– Танцуй, Юль. Я посмотрю.
Не обижаюсь за отказ и не спорю, хотя внутри – досада. Но я все равно стараюсь взять максимум. И дать максимум.
Не испытываю неловкости, встав и обходя столики. Я не какая-то дико самоуверенная, просто знаю, что он все равно не усидит.
Так и происходит: моя спина почти сразу упирается в его грудь. Я оглядываюсь и улыбаюсь. Он чуть склоняется, я наоборот тянусь навстречу. Коротко целуемся. Разворачиваюсь. Немного танцуем.
Точнее танцую я, а Тарнавский скорее обеспечивает моему пьяненькому телу ось.
Дальше – снова вино, пустая болтовня. Танцы. Расчет и прогулка босиком по пляжу.
По дороге на виллу я чувствую себя очень пьяной и не менее счастливой. Греческий ветер задувает в салон арендованной машины изо всех окон. Волосы то и дело взлетают беспорядочным облаком. Юбка тоже не особенно держится.
А Слава гонит и гонит, выжимая из тачки скорее всего запрещенные скорости.
Я даже не пытаюсь скрыть, что пьяненькая, но при этом чувствую себя тигрицей-обольстительницей.
Мое кокетство скорее веселит, чем очаровывает, но Тарнавский сдерживает смех. А я надеюсь, что отвлекаю его от не самых радужных мыслей.
Когда оказываемся в прохладной спальне – висну на его шее и целую. Вполне готова услышать, что пить ему не обязательно, достаточно вылизать рот любимой женщины. Но он молчит.
Целуемся. Ладони ползут вверх по моим бедрам и ныряют под юбку, чтобы дальше нежно гладить ягодицы.
Слава на выдохе отрывается и смотрит в лицо. Прямо под кожу.
Мурашками бежит тихое:
– Ю. Ля.
Греческое вино прекрасно, но алкоголя во мне сейчас больше, чем здравого смысла. Это факт. Я снова висну на его шее и начинаю хаотично зацеловывать. Он дергается, уворачивается. Бессмысленно.
Резко торможу и снова упираюсь взглядом во взгляд.
– Слав...
– М-м?
– А если бы я родилась с ужасным дефектом и меня ну никак нельзя было бы трахнуть… Представь, что некуда. Ты меня любил бы?
Я понятия не имею, откуда в голове рождаются настолько "важные" вопросы, но задав свой, я смотрю в глаза Славы и жду серьезного ответа.
Сердце трепещет. Пауза затягивается. Мои брови хмурятся. А он… Улыбается. Вжимается лбом в мой лоб и шепчет:
– Юлька… Какая ж ты нахуй пьяная…
Целует в губы. Разворачивает и подталкивает к кровати.
– Я в душ иду, – уточняю, но после «ага» он не поддает мне ускорения в нужном направлении, а уверено подводит к кровати.
Я падаю. Помогает перевернуться и снимает юбку. Белье – нет.
– Слав, ты не ответил…
Слежу, как упирает сначала правую ногу себе в грудь и расстегивает босоножек. Потом левую.
Оба с глухим ударом летят на пол.
А он сжимает щиколотку пальцами. Тянет выше. Целует в косточку. Крадется прикосновением губ вверх до коленки. Гладит ее и отпускает.
– Ты пьяная, Юль. Спать давай.
Дую губы. Соплю. Хочу не спать, а ответа. Хотя и спать я тоже хочу.
Тарнавский сам отбрасывает заправленное под матрас ватное одеяло с моей части кровати, я забираюсь под него. Клацает на кондиционере, понижая температуру. Укрывает меня. Мой заботливый папочка.
Закрываю глаза и тихо стону.
Слышу, что хмыкает. Оглянувшись, укоризненно вздыхаю:
– Значит, не так уже и любишь… – Делаю очень пафосный и, как кажется, абсолютно закономерный вывод. В своей голове обижаюсь далеко не безосновательно. Это звоночек, господин Тарнавский. Мне есть, о чем подумать.
Отворачиваюсь, сжимаю одеяло в кулаках и жмурюсь. Слыша шорох одежды сзади – дрожу.
Если честно, хочу, чтобы поубеждал в своих чувствах. Как – вдвоем знаем. Мечтаю, чтобы лег сзади. Я буду против, конечно, но на самом деле за.
Только он не ложится. Склонившись, целует меня в висок. Я хочу снова повернуться и продолжить диалог. Даже успеваю открыть рот, но мой пыл сбивает безапелляционное:
– Глаза закрыла.
На грубую команду я реагирую идеальным подчинением. Закрыла. Сладко выдохнула. Расслабилась.
– Вот и умница.
Он снова целует в висок, щелкая выключателем света.
Я ныряю в сон, как правда по команде, но напоследок мочку щекочет касание губ:
– Не волнуйся, солнце. Я нашел бы способ тебя выебать.
Глава 30
Глава 30
Юля
Меня будит ужасная жажда. По ощущениям кажется, что я проспала до самого утра глубоким сном, но когда открываю глаза – вижу вокруг темноту. Подушка Славы пуста.
Я тянусь за телефоном и проверяю время. Даже полуночи нет. Вот это да.
Виски немного ноют. Тело ломит. В спальне приятно прохладно. Пить хочется сильно-сильно, но прежде, чем встать, я проезжаюсь постепенно обретающим фокус взглядом по комнате.
Дверь на балкон открыта, морской ветер то и дело задувает в спальню тончайшую занавеску. Немного двигаюсь на кровати беззвучно и присматриваюсь.
Слава там. Сидит в кресле и курит.
Я улавливаю в воздухе нотки табачного дыма и кофе. Чашка стоит рядом с ним на столике.
Он сам – расслабленно устроился на кресле, забросив ногу на ногу.
И я бы подумала, что мой мужчина просто хорошо проводит время наедине с собой и с видом на море, которое вместе с волнами должно прибивать к берегу успокоение, но чувствую другое.
От идеи выйти к нему пока что отказываюсь. Присматриваюсь. Прислушиваюсь.
Ощущаю себя абсолютно трезвой. На месте легкости – нарастающий звон тревоги. Опять.
Его телефон тоже звонит. Я сглатываю.
Тарнавский почти минуту смотрит на экран, решая, брать ли. Сигарета тлеет.
Мое сердце ускоряется.
Я хотела бы, чтобы не брал.
Лучше ко мне, Слав. Иди ко мне. Давай еще на время сделаем вид, что вокруг нас бескрайнее море, а не куча проблем.
Но мои мысли Тарнавский не читает. Да и они его ни к чему не обязывают.
Хмыкнув, поднимает трубку и включает на громкую связь. Откладывает мобильный на столик рядом с чашкой, спускается на кресле еще ниже.
– Доброй ночи, Айдар.
Я сжимаю ткань пододеяльника. Мой протокол безопасности предполагает запрет прислушиваться к таким разговорам. Но…
В желудке неприятно ворочается из-за нервов. Я не могу спокойно относиться к людям из той комнаты. И пусть Айдар Салманов не обливал меня дерьмом, я все равно его опасаюсь.
– Море шумит, слышу… – Его голос звучит спокойно, но по коже все равно мурашки. Я не хочу туда. Я не хочу к ним.
Думаю: может в ванную сбежать?
И не сбегаю.
Внимательно слежу за Славой. Он усмехается в ответ на неприкрытую иронию.
Затягивается и выпускает дым в воздух. Тянется за чашкой кофе.
– Нервы успокаиваю, Айдар Муратович. – За образцовой вежливостью скрывается такая же ирония в ответ. Я чувствую ее. Уверена, Салманов тоже.
– То, что нервы у тебя не к черту, – это факт, – только не подхватывает за Тарнавским напускной игривый тон беседы, а абсолютно серьезным голосом отвечает то, что скорее всего правда думает.
Слава в свою очередь не пытается ни защищаться, ни оправдываться. Курит. Смотрит на море. После паузы коротко и глуховато отвечает:
– Работа нервная.
Видимо, это совсем не то, что хотел бы услышать Салманов. В трубке слышна отборная ругань, но слов я не разбираю. Язык не знаком.
Мой Слава в ответ смеется.
– Я не татарин, Дар. В душе не ебу, ты меня нахуй сейчас послал или замуж позвал. – Мне кажется, перегибает. У меня перед глазами уже мигают красные флажки. Но у него другие допустимые нормы риска, азарта, другие задачи и другие способы их достижения.
– Нахуй послал. Не сомневайся.
Слова ужасны, но даже для меня не звучат обидно. Слава тоже хмыкает. Молчат.
– Давай серьезно, Слав. – Возобновляет дискуссию Салманов.
И Слава идет ему навстречу примирительным:
– Давай серьезно.
После всплеска оба мужчины меняют тон. Слава и визуально меняется – действительно становится куда более серьезным. Докуривает и тушит сигарету о пепельницу. Я вдруг осознаю, что он мог вот так сидеть чуть ли не каждую ночь. Это у меня здесь лучший в мире отпуск. А он… Латает дыры в личном, позволяя разрастаться куда более опасным проблемам в других сферах.
– Ты когда домой?
Мы домой через три дня.
Но Слава не спешит "радовать". Молчит и продолжает давить окурок в пепельницу. Потом прокашливается. Оживает.
– Я думаю может нахуй это домой? Остаться? Хорошо тут, Дар. Всё, что нужно, есть.
В ответ – тишина. Но мне кажется мысленно она заполнена таким же неведомым мне матом.
– Ты неправ, Слав. Всё, что ты делаешь, это глупости.
Тарнавский хмыкает. Меня кроет обидой за него.
– Спасибо, Айдар. Спасибо. Всегда знал, что ты обо мне высокого мнения.
– Я по поступкам, Слав. Ты знаешь.
Слава молчит. Я внутри проговариваю кучу ненужных слов.
Новая пауза увенчивается тяжелым вздохом. Слава прокашливается. Садится ровнее. Берет мобильный в руки.
Я боюсь, что отключит громкую связь. Он оглядывается. Успеваю сомкнуть веки.
Думай, что сплю, Слав. Говори. Я уже не смогу в полном неведенье. Меня хватило на десять дней.
Приподнимаю веки и вижу, что он снова смотрит на море.
В динамик спрашивает:
– Что ты хочешь услышать, Дар? Я возвращаюсь через три дня. Бодрый. Активный. Готовый пиздиться и пиздить. Вы знаете это и без того, чтобы задрачивать меня звонками в первом за хуй знает сколько времени отпуске.
– Я хочу услышать, что план не меняется, Слава. Только это.
– Тогда я должен тебя разочаровать, потому что план меняется. – Слава давит интонацией.
Новая пауза разъедает мою грудную клетку стыдом, как ржавчиной.
Я уже давно поняла, что доводила его до ручки, а по факту проверяла на прочность чувства. И нервы. Они выдержали, а мне ужасно стыдно перед ним за это. И за то, что планы приходится менять.
– Ты все по пизде пускаешь, Слав. Что бы кто тебе ни говорил, и как бы ты сам там себе не придумал – уже поздно. Надо было раньше думать.
Только я об этом даже сказать не могу, а Салманов – может.
Каждая пауза в их разговоре-перепалке сьедает мои нервные клетки. Слава снова закипает:
– Мне извиниться, что не подумал раньше?
– Извинишься перед теми, кто из-за тебя сядет. Мне-то что…
– Сука ты Салманов. – По телу бежит дрожь. – Нахуя нагнетаешь?
– Потому что мне надо тебя впечатлить. – Напряжения достигает пика и летит вниз. Салманов произносит и хмыкает.
Я путаюсь абсолютно и окончательно. Но это я, а Славу сломить не так просто.
– Проебался не один я, Дар. Все немного проебались. Но я не поменяю решение. Я об этом много раз сказал. И Аркадию тоже. Вырулим иначе. Не думаю, что ваше упадничество годится на что-то кроме прессинга на меня.
Я уверена, Салманову есть, что возразить, но он не торопится. Этот диалог в принципе не звучит, как спор, хотя и сдобрен матами, эмоциями, тем самым прессингом.
Я мысленно прошу Славу свернуть его и положить трубку. Волнуюсь. Возможно, по-детски, но хочу отложить проблемы на три оставшихся дня.
Но он другой.
Даже не подозревая об этом, он разбивает мне сердце звучащим максимально искренне:
– Ты бы хотел, чтобы Айка ради тебя по первому зову неслась к этой гниде, Айдар? Чтобы переписывалась с ним? Чтобы трубку, блять, брала даже посреди ночи? Чтобы заливала в уши говно?
– Ты ее страхуешь.
– Дар, блять… Ну ты серьезно?
Салманов молчит. После паузы напоминает:
– Если я правильно понимаю, у вас с ней изначально была такая договоренность. И она на нее согласилась.
Чувство вины топит и топит. Я не зря боялась подслушивать. Только теперь себя уже не отодрать.
– Я разорвал нашу договоренность.
– Чем создал себе дохуя проблем.
– Не впервые. – Слава отбивает аргументы Салманова как теннисные мячики. И вроде бы мне должно становиться легче, но по факту… Нет. – Но ты сам мне не ответил: ты готов был бы с Айкой вот так?
Эта пауза кажется особенно напряженной. На этот раз мячик не просто отбит. Это очень опасная подача.
– Айлин – моя жена. У нас двое детей. Будет третий. Ты же понимаешь, что это разные вещи.
– Нихуя, Дар. В чем? Я может тоже хочу, чтобы Юля мне детей рожала, а не рисковала.
Дыхание перехватывает. Переизбыток чувств сжимает горло.
Салманов мог бы вылить на мою голову ушат дерьма вот сейчас. Уверена, в его глазах я – та еще ветреная тварь. Но он молчит. А Слава нет:
– Просто пойми, Дар. – Ему зачем-то важно достучаться. – Ты же не знаешь, что у нас. И я не буду этим трясти перед Власовым или кем-то еще, но ситуация нас с ней рушит. Мне важно было прекратить. Дальше – я все сделаю. Я. Понимаешь?
Напряженное ожидание ответа преображается в писк в ушах. Я не знаю, как засну теперь. Как жить теперь я даже не очень знаю.
Слава снова оглядывается. Я закрываю веки, но боюсь, что они дрожат.
Встает. Подходит к раздвижной двери. Прежде, чем она успевает съехаться, слышу в динамике устало-смиренное:
– Я же говорил: зря ты ее туда потащил…
Вижу, как мой Слава усмехается.
Глава 31
Глава 31
Юля
В последние дни отпуска мы со Славой будто меняемся местами. А может быть я всего лишь меняю угол зрения на более близкий к реальности.
Он просто бешеный. Мы катаемся по острову до глубокой ночи. Исследуем невероятные пляжи. Пробуем все существующие в мире деликатесы. Летаем на парапланах.
Из Тарнавского фонтаном бьет энтузиазм и увлеченность. Только я отлично вижу, что под ними он прячет от меня свою свору проблем.
Сомнения гложут. Я хочу поговорить с ним и никак не решаюсь. Да и он будто чувствует – не идет на контакт такой степени искренности, в которой нуждаюсь я.
Он закрыл от меня мир своих дел. А я… Залезла в форточку.
Наш предпоследний день начался очень рано. Мы встречали восход солнца на арендованой яхте по дороге на один из изумительных маленьких островов недалеко от Родоса.
Всё было очень красиво. Яхта – белая-белая. Вода – лазурная с яркими солнечными бликами. Остров – красочный. Но…
Я не наслаждалась видами, не пила бездумно шампанское на палубе и не плавала в море часами, как обычно, пока он весь в телефоне, а варилась-варилась-варилась. Наблюдала за ним. Складывала в голове слова. И ждала, когда вернемся домой.
Искренне радуюсь именно попаданию на нашу прохладную, просторную виллу.
Тарнавский оставляет машину под навесом. Обходит ее и первым оказывается внутри. Я следую за ним.
Снимаю соломенную шляпу и вместе с сумкой кладу на диван в совмещенной с кухней зоной отдыха.
Слежу, как Слава подходит к холодильнику.
Его телефон небрежно летит на столешницу. Я считываю в этом жесте его заебанность.
Он достает экстра-холодную колу, с пшиком открывает и жадно пьет.
Я зависаю взглядом на движении кадыка и осознаю, что цепенею. Не могу сказать, что хочу сделать то, что собираюсь. Мне страшно. Я не уверена. Но не менее страшно мне будет его потерять.
Сделав разом пять глотков, Слава поворачивает голову и спрашивает:
– Тошнота прошла?
Я сумбурно киваю. Зачем-то прокашливаюсь и заставляю себя притворно легкой походкой приблизиться к нему и холодильнику.
Себе тоже придаю ненастоящей легкости.
– Да, давно прошла. – Про тошноту я соврала еще на яхте, чтобы как-то объяснить преображение моей восторженной рожицы в тухлую.
Отталкиваю его бедром и подныриваю под руку. Становлюсь перед холодильником. Чувствую близость спиной и затылком. А еще, будто играю с огнем.
Пить хочется жутко. Волнуюсь сильнее, когда мужская рука съезжает с дверцы и ложится мне на шею. Прокатывается по позвоночнику до копчика. Устраивается на бедре.
Беру такую же колу себе. Оглядываюсь и улыбаюсь.
Он гладит мое бедро мерно. В глазах разгорается голод. Я его разделяю, но если не поговорим сейчас – мне придется снова собираться. Поэтому давать слабину нельзя.
Отступаю. Прислоняюсь спиной к закрытой створке холодильника и утоляю жажду, бесстрашно смотря в потемневшие глаза.
– В следующий раз на Мадейру полетим.
Прохлада помещения и пузырящегося напитка ни черта не остужают. Слава произносит уверенно, хотя это вроде бы даже вопрос. А у меня в голове сразу другие вопросы: это если тебя не посадят. Это если вы распетляете. А если…
– Ты в Португалии была?
Кола грозит пойти назад. Отнимаю от губ.
– Нет. Я почти нигде не была. Хотела сначала устроиться на работу, откладывать, путешествовать… Чтобы у родителей не просить.
Но встретила тебя и желания резко преобразились. Теперь я хочу, чтобы у нас все было хорошо.
– Весной тогда. На Новый год можем в Италию или Австрию. Альпы. На лыжах тоже не каталась?
Мотаю головой.
– Я до тебя и минеты не делала, знаешь ли…
Шучу по инерции. Слава в ответ улыбается. Отставляет жестяную полупустую банку. Делает шаг ближе. Лицом приближается к моему лицу. Смотрит в глаза и гладит щеку пальцами.
Я мелко дрожу из-за переизбытка смешанных чувств.
– А вон как научилась… С лыжами проще будет. – Улыбается и целует коротко. – Я тебя научу.
Не спорю. Прикрываю глаза и киваю.
Продолжаю трусить, продолжаю сомневаться. Дрожь усиливается.
Слава моих сомнений, кажется, не замечает. Опускает руку и отступает. Тянется за телефоном, прячет в карман.
Что будет дальше мне известно. Он поднимется в спальню и сходит в душ, чтобы освежиться. Отправит меня. И пока я буду в ванной, его конфиденциальность – в безопасности, поэтому снова примет звонок-второй. Дальше – включит синтетический отпускной энтузиазм.
У нас, кстати, планы наполеоновские. Мы домой на часик. На четыре уже нанят инструктор по флайбордингу. После очередного незабываемого впечатления снова заехать на виллу. Ужин. Мне – вино. Ему – ночной кофе, сигареты и мысли.
Не хочу.
– Слав, – окликаю его, когда Тарнавский успел уже подняться на третью ступеньку обшитой глянцевой мраморной плиткой лестницы.
Он тормозит и оглядывается. Сердечко у меня, как всегда, навылет.
– Что?
– Можем поговорить?
Спрашиваю и киваю на диван.
Слава колеблется. Я давлю не слишком решительным:
– Пожалуйста…
Прежде, чем сдаться, Тарнавский проверяет время на часах. Как будто ему не похуй, опоздаем мы или нет.
Сдается.
Спускается назад и садится. Я, запрещая себе пасовать, подхожу к нему. Опустившись на колени, упираюсь в его льняные брюки ладонями. Сжимаю пальцами. Сама волнуюсь дико. А он пока что даже легонько улыбается.
– Я бы с минетом до вечера подождал. – Шутит, но я в ответ не могу отреагировать бурно. Вяло улыбаюсь и пытаюсь абстрагироваться от гула в ушах.
Я не уверена, что поступаю правильно, но и игнорировать услышанное ночью не могу. Как бы ни относилась к тому же Салманову, в его словах куда больше рационального, чем в решении Тарнавского.
Прости, любимый.
– Слав, я хочу с тобой поговорить, – повторяю серьезно. Ему уже не нравится. Улыбка тут же меркнет. Между бровей образовывается залом. Так еще сложнее, черт.
– Я слушаю.
– Это насчет нашего возвращения.
– Можешь не переживать. После возвращения тебе не придется ни с кем коммуницировать. Я все сделаю сам. Занимайся учебой. Работой. Как помощница, ты мне все еще нужна. Доработай до конца весны, пожалуйста. Дальше я найду тебе вменяемого судью, если захочешь. Или скажешь, что надумала делать дальше.
Его забота разбивает мне сердце. Чувствую себя неблагодарной тварью. Мне по-прежнему сложно переживать, что из-за недоверия устроила нам ублюдские качели. Он их не заслуживал. И мою задницу спасать любой ценой тоже не должен.
В конце концов, я правда знала, на что иду.
– Я не о том, Слав.
Подбадриваю себя, сильнее сжимая его бедра. Мужской взгляд на секунду опускается. Потом он снова смотрит мне в глаза. Как бы отлично не маскировал все под напускным энтузиазмом, я ловлю тревогу.
Все не так радужно, как ты хочешь мне показать, ваша ебаная честь. Я вам нужна. Я это знаю.
Раз. Два. Три. Юля, давай. Три. Два. Раз…
– Ты сказал, что я могу не продолжать…
Меня сразу же сносит. Я читаю по глазам запрет продолжать. Лицо мужчины остается таким же, но мелочи – слишком красноречивы. Закаменевшие скулы. Миллион иголок во взгляде.
И все мне. Я напарываюсь на каждую, делая условный шаг по задуманному маршруту.
– Что я могу выйти, если…
– Я не так сказал, Юля, – его голос звучит ниже обычного и глуше. Меня продолжает сносить. Я по уши в своем страхе. И единственное, чего мне хочется – это отступить. Но нельзя. – Я сказал, что я тебя вывожу.
– Это не так важно, Слав. Я готова...
– Ты сейчас шутишь? – Он не дослушивает. Задав вопрос, напряженно ждет. После паузы сам же себе отвечает: – Нет. Не шутишь. – Тишина трещит его разочарованием во мне. Сложно выносить. Он берет себя в руки и рубит: – Это не обсуждается, Юля.
Возмущение заставляет несколько раз хлопнуть немыми губами. У меня даже дыхание учащается.
– Вопрос закрыт. – Он давит меня безжалостно. Я не знаю, откуда берется сопротивление.
Хочет встать, но я не даю. Ни руки свои снять. Ни уйти.
– Слава, нет. Не закрыт. Я не дура. Понимаю, что это не так просто, как ты подаешь. Тебе не наяривали бы день и ночь. Ты не проверял ли, сплю ли я, чтобы говорить по телефону честно. Я не хочу быть твоим слабым местом. Я могу им не быть.
Он молчит, сильнее сжимая челюсти. Во взгляде по-прежнему отборный мат. Его молчание определенно не означает, что я могу продолжать. Мне лучше заткнуться, но я не могу:
– Меня не пугает Смолин. Мне не сложно делать то, что я пообещала тебе делать. Ты воспринимаешь острее, чем…
– Юля, хватит. – Терпение лопается, но я упрямо мотаю головой. Нет. Не хватит.
– Единственное, за что я боюсь – это за нас. Я дала слабину, это правда. Я чуть не разрушила наши с тобой отношения. Но это не связано со Смолиным. Это были мои личные сомнения. Моя неуверенность. Сейчас всё иначе. А его я не боялась никогда.
Закончив, вижу, что Слава закрывает глаза. От наполненного энтузиазмом судьи в отпуске нет и следа. Он собран. Он зол. Он… Честен.
Размыкает веки. Глаза черные-черные. Склоняется ближе. Сжимает мое лицо ладонями и не дает отвернуться.
Я своими прошу прислушаться. Очень-очень прошу. Молю даже.
– Я повторю еще раз и больше мы к этой теме не возвращаемся. Хорошо, солнце? – Он понижает голос и покрывает его коркой спокойствия. Я не киваю. Да он и не ждет. – Нет, Юля. Я не разрешил тебе выйти. Я тебя вывел. Решение принято. И оно не обсуждается. Тема закрыта.
Качнувшись вперед, он впечатывается губами мне в лоб. Я жмурюсь. Силы мощной волной уходят из тела. Мои пальцы соскальзывают с его колен. Тарнавский встает. Снова подходит к лестнице и уже оттуда командует:
– У нас флайборды, Юль. Собирайся.
***
В ушах гудит из-за перенапряжения. Я курсирую по спальне, уперев руки в бока и дышу огнем.
Пар не идет разве что из тех самых ушей, а в голове нон-стопом прокручивается очередной наш со Славой спор на, местами, повышенных тонах.
Он еще вчера закрыл вопрос. Тему. Мне рот.
Но это не помогло.
Я продолжаю возвращаться к своему.
Чтобы немного выдохнуть и, скорее всего, не наговорить лишнего, Тарнавский ушел в душ. И я уверена: он надеется вернуться и увидеть, что я наконец-то уяснила.
У нас продолжается марафон интертеймента, в котором совершенно нет места разговорам о важном, серьезном, опасном.
Но завтра – самолет домой. И я понимаю, что не смогу ступить ногой на родную землю и сделать вид, что все пучком.
Нет. Ни черта. Всё плохо. Страшно. Он во мне нуждается не меньше, чем раньше.
Слышу, как в душевой с грохотом на пол летит что-то тяжелой. Дальше приглушенное из-за шума воды:
– Сука блять.
Я замираю.
Знаю, что он злится не на упавшую баночку.
Мурашки бегут от мысли, что может быть сам ее и бросил.
Он очень против моей инициативности.
Очень.
И я прекрасно понимаю его доводы. Сердце до сих пор сжимается, стоит вспомнить его «может я тоже хочу, чтобы Юля мне детей рожала?».
И я хочу, любимый. Я очень хочу!
Но как мы сможем идти к своим желаниям, если вокруг – кишащий акулами океан?
Я спрашивала это. Я приводила доводы. Все горохом о бетонную стену.
«Нет».
«Не обсуждается».
«Угомонись, Юль».
«Ты повторяешься».
«Спасибо, не надо».
Мне, блять, надо.
Снова начинает разрывать изнутри. Нет сил терпеть и ждать, пока он выйдет из ванной.
Я подхожу к двери и кладу пальцы на ручку.
Мне кажется, в голове родилось достаточно новых, свежих, сильных аргументов, чтобы продолжить «дискуссию». Стараюсь не думать, что все они разобьются о его категоричность.
Почти нажимаю, когда слышу осточертевшую вибрацию айфона Славы.
Он лежит на кресле и призывно светится. Я до кровавого привкуса во рту закусываю уголок губ.
Призывно.
В подобных мыслях даже себе признаваться нельзя, Юль. Нельзя-нельзя-нельзя.
Я повторяю про себя и отпускаю ручку. Разворачиваюсь. Подхожу к креслу.
Присев на корточки, неотрывно смотрю на имя контакта.
Айдар Салманов.
Это знак.
В ванной выключается вода. Мне надо подняться. Спуститься вниз. Выпить холодной воды и остыть. Дальше – провести наш последний день так, как хочет Слава.
Я перед ним провинилась. Я должна искупить.
Но.
Айдар Салманов прав. Он меня слишком бережет. А я готова делить с ним не только радости, но и трудности. И похуй, что под венец давать подобные клятвы меня пока никто не звал.
Чужой телефон ложится в руку непривычно. Я жму на зеленый телефон. Экран начинает отсчитывать секунды.
– Только не ори на меня сразу, Тарнавский, хорошо?
Слышу знакомый вроде как голос и язык заплетается.
Тут же хочется скинуть. По-детски спасовать.
Нельзя.
Взяв себя в руки, прокашливаюсь.
Подношу трубку к уху и, сжимая телефон до боли уверено, произношу:
– Это не Вячеслав, Айдар. Это Юлия Березина.
– Добрый день, Юлия. – Он не выражает удивления. Я не чувствую угрозы. Зато себя – до чертиков сильной. Я такая и есть. Ты просто забыл, любимый. – С Вячеславом что-то случилось?
Последние сомнения слетают ненужной шелухой.
– Нет. С Вячеславом все хорошо. Он в душе сейчас. Я скажу ему, что вы звонили. Но я тоже хотела с вами поговорить. Айдар… Я готова продолжать. Убедите его передумать. Пожалуйста.
