Текст книги "Преданная. Невеста (СИ)"
Автор книги: Мария Акулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
Глава 25
Глава 25
Юля
В ушах до сих пор звенит мое наглое: «нет». В памяти навечно запечатлен ответный взгляд и красноречивое «ясно». Он прибил меня плитой, но я почему-то жива.
Мы той ночью не разговаривали больше. Ясное дело, не трахались. Домой меня никто не выпроводил.
Тарнавский ушел ночевать в соседнюю комнату, оставив меня наедине со смятой постелью и продолжающим вспыхивать экраном телефоном.
Смешно, но стоило подойти и посмотреть, кто пишет, даже улыбнуться захотелось.
Лиза.
Лиза, блять. С очередной серией рассказа о том, какая я жертва и абьюзерша в одном лице.
Возможно, так и есть. Но похуй.
Утром мы пили кофе в тишине. Ехали в тишине в суд. В тишине работали.
Слава ушел в пять сорок пять, не попрощавшись и не спросив, какие планы.
Я догадываюсь, что у него в голове. Я должна получать удовольствие от того, что план выгорел. Он в западне.
Втоптать себя в грязь и глотнуть «измену» полезной дурочки. Или распрощаться с ней так же, как распрощался с Кристиной. Только дальше-то что? План есть план…
Господину судье надо подумать.
А я стараюсь жить, как будто ничего не происходит. Доигрываю по инерции. Принимаю душевный анестетик в виде вечернего бокальчика-второго вина. Свыкаюсь с чернотой внутри. Учусь принимать себя такой же тварью, как все вокруг.
Теперь мы с господином судьей стали бы отличной парой. Но, боюсь, он скорее склоняется к тому, что я иду нахуй.
А к чему склоняешься ты, Юль?
Сегодня у нашего факультета праздник. Я, конечно же, иду. Тарнавский тоже приглашен, как преподаватель, но интуиция подсказывает, что он пропустит.
Из-за занятости в суде я не участвовала в подготовке концерта, поэтому сижу в зале зрителем. Имитирую энтузиазм и вместе с однокурсниками обсуждаю наши дальнейшие планы.
Лиза со мной рядом не садится. Все девочки – под ее крылом. Поэтому меня окружают парни-однокурсники. А я чуть ли не впервые осознаю, что они милые, смешные. Может это уже пелена спала с глаз? Может я уже начну видеть вокруг других?
Особенно активно общается со мной Паша. Без подъебок и перевирания фамилии. Я понимаю, что он чуточку кадрит, и не выставляю однозначный стоп.
– Ты в Касатку едешь же? – Он спрашивает, склоняясь ближе к моему уху. Я закусываю губу и в миллионный раз проезжаюсь взглядом по головам сидящих отдельным рядом преподавателей.
Тарнавского там нет, Юль. Не ищи.
В груди тесно. Жмет. Колотится. Ноет.
Я киваю и улыбаюсь Паше. Зачем-то делаю его довольным.
Опускаю взгляд на телефон. Разблокирую и открываю телеграм. Похолодание ощущается везде.
В переписке с бойцовской собакой абсолютный штиль. Я захожу и вижу, что пользователь был в сети «недавно». Щелкаю на кнопку блокировки, пока никто не заметил. Снова кручу головой…
Впереди, мне кажется, последний шаг. Его вердикт. Он всё понял. Он вряд ли будет и дальше отрицать.
Он зря положился на малолетку.
Концерт затягивается до десяти. Я изо всех сил имитирую веселье, хотя в реальности не залетают даже лучшие шутки.
Дальше – первый алкоголь еще в такси по дороге в клуб. Благодаря господину судье, я вообще не думаю, сколько и кому мне потом надо будет вернуть. При желании, я могу оплатить банкет за всех. Он был щедрым, пока не понял, что зря.
Касатка встречает нас пристальным фейс-контролем и требованием охраны показать паспорта. Девочкам льстит, что нас принимают за школьниц. Пацаны не в восторге, но все заканчивается благополучно.
Мы заходим толпой. Занимаем один из больших круглых столов на втором ярусе. Я раньше не бывала здесь. И не могу сказать, что дорогой клуб вызывает сильные чувства, но пытаюсь навязать себе же легкость.
Соглашаюсь на кальян, который в жизни не курила. Вместо легеньких коктейлей прошу текилу.
Бросив сумочку на диванчик, подхожу к периллам и вцепившись в них, оглядываю танцующую толпу. Свет бликует на нарядах и телах.
Я зачем-то присматриваюсь к мужчинам.
Он не знает, что я здесь. Он не приедет. Зачем ему?
Я всё это понимаю. Но…
Паша подходит ко мне сзади. Кладет руку на бедро. Прижимается плотнее, чем стоило бы. Сердце ноет. Не то тепло. Я оглядываюсь. По поволоке на сочных зелены глазах определяю, что этот вечер он хотел бы посвятить мне. Вместо того, чтобы сбросить руку и отодвинуться, считаю в голове до трех и улыбаюсь.
– Ищешь кого-то?
Мотаю головой.
В лицо бьет запах алкоголя. Он уже немного пьян, а я еще нет. Непорядок.
– Тарнавского сегодня не было. Я узнавал.
Упоминание его фамилии из чужих уст бьет наотмашь. Я напряженно сжимаю перилла. Заставляю себя расслабиться.
– При чем тут Тарнавский?
– Ну ты же…
Паша не договаривает. Только брови приподнимает.
Не подозревает, как сильно злит. И как неуместно задевает за больное.
Я возвращаю самообладание и веду плечами.
– Я работаю у судьи Тарнавского. Но сейчас не рабочий день. А значит о нем можно не вспоминать, хорошо?
Улыбаюсь и хлопаю ресницами. Паша в ответ тоже расплывается. Его взгляд как будто расцветает пониманием.
И я за него почти рада, потому что сама-то не понимаю толком ничего. Он мне не нравится. Мне не хочется ни танцевать, ни блядовать, ни напиваться. Но…
– Сторис сделаем? – Кто-то громко кричит сзади. Вслед за предложением несется многоголосое:
– Да!!!
Мы всей толпой кое-как садимся и становимся у диванчика. Просим официанта сделать несколько кадров. Дальше идут жестокие дебаты. Выбор сделать непросто.
Уведомлением о публикации фото с отметкой разом вспыхивают все мобильные.
Я кручу свой в руках. Даю фотографии исчезнуть и снова появиться.
Смотрю на свою еще не тронутую стопку. Думаю. Думаю. Думаю.
Тигров нельзя дергать за усы. Это глупо. Недальновидно. Это возымеет последствия.
Но я устала. И я хочу побыстрее всё это закончить.
Репост летит уже в мои сторисы. И мне похуй, закрыты у меня на фото глаза или нет. Достаточно того, что на нем указан геотег и отлично видна длина моего платья.
Терпения хватает на минуту. Я просматриваю перечень открывших.
Спорттовары снова в сети. Спорттовары снова в игре.
***
У меня как крышу сносит. Начинаю постить, как ненормальная. Играю, как в последний раз. А может быть правда в последний.
Юбку повыше. Позу поразвратней. Губы надуть. В руки бокал. Еще бокал… Еще бокал…
По удивленному взгляду Лизы определяю, что перегибаю. Но похуй. Прошу снять себя на танцполе. Смеюсь над не смешными шутками Паши. Он пытается лапать – сначала думаю: надо позволить. Потом понимаю – не хочу я позволять.
И так хватит контента.
Спорттовары смотрят и смотрят. Не лайкают. Реакций ноль. Подмывает спросить: что, не нравится?
Но интуиция подсказывает: нельзя. Еще она кричит, что пора прекращать. Но тут уже не слушаю.
Вместе с тем, как повышается содержание алкоголя в крови, повышается и степень не выговоренной обиды. Я сделала всё, как хотела. А легче не стало. Что дальше, Юль?
Что?
Обливаюсь текилой, когда на моем запястье жестко смыкаются пальцы.
Поднимаю глаза и пересекаюсь с наполненным злобой взглядом Лизы.
– В туалет идем.
Она не спрашивает, а тянет.
Я следую за бывшей подругой, путаясь в ногах. Мне не нужно в туалет. Очередные разборки с ней тоже не нужны.
Но она защелкивает замок, вытолкав из комнаты с зеркалами все лишние уши. Я почему-то даже смеюсь.
– Ты спятила, Смолина! Хочешь избить меня без свидетелей? Ты аж красная вся…
– А ты идиотка, Березина! – Она тут же переходит на крик. Топает ногой и сжимает кулаки. – Еще два шота и он выебет тебя, облёваную, в туалете. Ты этого хочешь? Судья, думаешь, потом подберет?
Ее слова звучат отрезвляюще. Обида накрывает с головой. Я еле держусь, чтобы не ляпнуть: судья меня сам в клубе выебал. И ничего. Им такое ок.
И мне такое ок. Наверное.
Улыбка сползает с лица. Я дышу учащено. Лиза тоже.
Хочу обойти ее и открыть дверь. Она заступает.
– Какого хера ты от меня не отдолбешься, Лиз?
– А какого хера ты со своей жизнью творишь?
Молчу.
Сама не знаю.
Этот вопрос, наверное, самый болезненный из возможных.
Чувствую, как глаза становятся влажными. Плакать при Лизе – да ни за что. Отталкиваю ее и выхожу.
Трезвею от секунда к секунде.
Поднимаюсь обратно к нашему столику. Плюхаюсь на диванчик. Дрожащими руками хватаю рюмку и выпиваю залпом. Взяв в руки телефон, цепенею.
На экране – пропущенный входящий.
От него.
– Тебе звонили. Извини, я со второго взял…
Информация взрывает виски. Я дергано поворачиваю голову к однокурснику-Пашке.
Ты… Блять, какой ты придурок.
– Я не просила, – произношу сдавлено. Он смеется и разводит руки.
– Ты сама сказала, что рада его слышать с девяти и до шести. Я просто передал твои слова.
Еле сдерживаюсь от того, чтобы не раскричаться.
Вдох-выдох, Юль.
Вдох, нахуй, выдох.
Телефон жужжит. Опускаю взгляд.
Сердце вылетает. Строки плывут.
«Через пять минут выходи. Поговорим»
Не знаю, почему, но эти слова воспринимаются, как облегчение. Их не нужно подтверждать. Не нужно спрашивать, знает ли он адрес и где оставит машину.
Если меня не будет на парковке через пять минут – мне просто передадут трудовую книжку.
Я блокирую экран. Смотрю перед собой. Не вижу ни черта. Только шелуха. Вокруг сплошная шелуха.
А чего хочу я?
Чего ты хочешь, Юль?
– Пойдем танцевать, Березина, – Паша хватает меня за руку и тянет. Я дергаю ее назад.
Получаю удивленный взгляд. Брови вверх.
– Что, судья запретил?
– Не твое дело.
Выдергиваю запястье. Встаю с диванчика. Меня шатает. Шаг не уверенный. Достаю из сумочки бумажник и бросаю на стол несколько тысячных купюр. Уверена, этого более чем достаточно.
Дальше – вниз по лестнице. Через танцпол. Слыша оклики за спиной.
Прохожу мимо охраны. Срываю с руки бумажный браслет.
Расфокусированный взгляд безошибочно выцепляет нужную мне машину.
Я убеждаю себя, что сяду в низкую ауди в последний раз. Я всего лишь скажу ему всё, что думаю. Я плохая пешка. Я хочу слететь с доски.
Тарнавский стоит рядом с машиной, прислонившись к ее боку. В руке – сигарета. Затягивается и выдыхает дым в асфальт.
Поднимает голову. Видит меня.
Сердце выпрыгивает.
– Юль, – Паша снова тормозит. Ловит. Разворачивает. – Да не иди ты к нему. Ты ж не дворняжка прикормленная, по первому зову… – Он произносит с такой искренней жалостью, что в манипуляции не заподозришь. Но я взрываюсь. Бью по руке. Отступаю.
– Другого кого-то трахнешь. Выдохни, Паш.
Разворачиваюсь и иду к машине, ускорив шаг.
Я оставила верхнюю одежду в клубе. На улице – почти ноябрь. Холодно. Влажно.
Тарнавский следит за моим приближением, даже не пытаясь зажечь лицо радостью.
Мы перестали скрывать свои эмоции. Это хорошо.
Он не обходит машину и не открывает дверь.
Галантность нахуй.
Я делаю это сама.
Мы садимся в салон молча и без приветствий.
Цветами в салоне уже не пахнет.
Тут же газуем. Я не успеваю пристегнуться, да и тупо. Мы тут жизнь друг другу рушим. Чего уже бояться?
Я не спрашиваю, куда он едет. Это становится понятно по выбранному и знакомому наизусть маршруту.
Напоследок я попаду к нему. Не так уж плохо.
Не пытаюсь смотреть. Эмоциями и так заполнен салон. Он злой до предела. Он меня ненавидит.
Это ли не триумф, малышка? Ты же этого хотела.
Иду за ним по подземной парковке. Стою сзади в лифте. Жду, пока откроет дверь.
В квартиру ступаю первой. Зачем-то делаю прощальный вдох.
– Телефон дай.
Оглядываюсь. Его голос пугает. Я слышу впервые за вечер и воспротивиться не смею.
Достаю из сумочки. Протягиваю.
Он, не глядя, бросает его на полку. Смотрит при этом мне в глаза. Возможно, если бы в коридоре горел свет, я превратилась бы в пепел. А так…
– Ключи тоже.
По телу проходится дрожь. Послушно даю.
Они летят на специальную вазу. Уши и грудную клетку режет звон. Значит, отныне вход закрыт?
Возвращаюсь к бездонным глазам. Не отступаю, когда он делает шаг ближе.
Он сегодня не в рабочем. Серый лонгслив под горло. Вместо брюк со стрелками – графитовые джинсы.
Я бы сказала, что ему очень идет. Подчеркивает рельефные плечи и грудь. Узкие бедра. Длину ног. Но…
Слава поднимает руку и сжимает пальцами мои щеки. До боли. По-настоящему. «Подстраивает» позицию головы под свое удобство.
Разглядывает и молчит.
Я вижу в глазах то, что вроде бы и хотела. Ад. Только а он мне нахуй нужен?
– Связался с ебаной малолеткой, – оскорбление слетает с его губ, как самая обыденная в мире вещь. Который час? Как тебе погода? Как вечер провела? Малолетка ты ебаная…
Алкоголь все еще греет кровь. Добавляет то ли смелости, то ли глупости.
– Кем ебаной? Ты же уточняй…
Срываю маску. Брызжу ядом. Сужаю глаза и предлагаю поиграть в круговорот обоюдного недовольства. Я одна впитывать не стану.
– Точно я должен сказать? – Моя реакция на вполне ожидаемый, и даже спровоцированный мной ответ-вопрос, настолько же предсказуема.
Я заношу руку. Слава ловит ее в воздухе.
Лицо отпускает. Разворачивает меня на каблуках. Согнутая в локте рука оказывается за спиной. Спина – плотно вжата в его грудь.
Между моих лопаток бешено колотится его сердце. Я сминаю темно-серый кашемир в кулаке и бессильно бью в живот.
Он снова фиксирует подбородок и поворачивает его.
– Я тебя засажу, – шиплю, вызывая у судьи улыбку. Он выдыхает смешок мне в губы. Я их зачем-то облизываю.
Взгляд Тарнавского замирает на этом действии. Сжимаю. Возвращается к глазам.
– Давай, Юль. Давай, малыш. Верю в твой талант пустить все по пизде.
Брыкаюсь. В обтянутые платьем ягодицы упирается горячий пах. Я уже его ненавижу в открытую.
Дергаюсь еще раз.
– Я не хочу, – пытаюсь вырвать руку, он еще раз меняет позу.
Лицом к лицу. Обе мои руки – в его пальцах.
Глаза блуждают по лицу. Только уже не уговаривают. Не просят. Не взывают.
Я разбудила в нем что-то куда более страшное, чем рассчитывала.
– Я хочу.
Глава 26
Глава 26
Юля
Мы бьемся зубами и сплетаемся языками. Нашим рингом станет кровать. Секс будет схваткой, в которой я обязана победить.
Тарнавский заводит руки мне за спину. Больно сжимает кисти до будущих ярких синяков. Но ему все равно. И мне всё равно.
Я чувствую только яростные повторяющиеся толчки напряженного языка. Один за другим. Такие знакомые и всё равно особенные сегодня.
Любите текилу, ваша честь? Ее во мне много.
Мне кажется, что я на все сто контролирую ситуацию. Стараюсь сосредоточиться на механике. Отключаю чувства.
Судья целует меня, ускоряя свой и мой пульс. Оторвавшись, жжет взглядом ресницы.
Проверяет эффект. А эффекта нет. Первый раунд за мной. Вот так дела…
Улыбаюсь, придумывая, что снисходительно. Он сжимает челюсти и еще сильнее мои руки. Дергаю ими. Отпускает.
Стряхиваю и тру запястья.
– Хочешь ебаную малолетку, получается? – Не упускаю возможности плюнуть ядом. Метко ли – не знаю. – Кристину свою не простил. А мне за что такая честь?
– Отработаешь.
Меня разворачивает на каблуках. Мужчина бесцеремонно подталкивает к спальне. Это ни черта не романтично. Возможно, даже унизительно. Но вокруг нас так накалено, что униженной я себя не чувствую.
Уже в спальне меня немного ведет. Он, кажется, расценивает это как новую попытку сбежать в ванную. Ловит за руку, впечатывает спиной в свою грудь.
Тишину разрезает свист разъезжающейся молнии, расположенной сзади на платье. Шею жжет его дыхание.
Я закрываю глаза.
Он часто говорил, что ему нравится, как я пахну. Тоже врал или в чем-то была правда?
Сглатываю, пропустив "удар". Отдаю себе приказ сбросить морок.
Будет сложно, Юль, но ты справишься.
Он идеально тебя знает. А ты идеально умеешь считать.
К нежной коже прижимаются губы. Слишком осторожно. Не похоже на наказание. Новый обман.
Подушечки пальцев сгоняют с плеч широкие бретели. Платье со свистом слетает к ногам темной лужицей.
Я опускаю голову и смотрю на него, пока Тарнавский расстегивает застежку бюстгальтера. Бросает кружево сверху. Я вдыхаю глубоко и свободно.
Грудь накрывают руки. Осознаю, что вязну.
Он сжимает соски между пальцев и перекатывает. Острота одной из любимых ласк простреливает жаром в промежность.
Не даю прижаться к плечу с новым не нужным поцелуем.
Бью по кистям, сама отступаю к кровати, развернувшись, опускаюсь на нее и забрасываю ногу на ногу.
Смотрю в глаза снизу-вверх. Он делает шаг ближе.
Через голову тянет лонгслив и отправляет поверх моих вещей. Я кривовато усмехаюсь. Его это не впечатляет.
Берет мои руки и насильно кладет на пряжку ремня.
Расстегнуть? Не проблема.
Делаю это, деловито прикусив кончик языка. Вслед за ремнем расстегиваю пуговицу и ширинку. Приспускаю боксеры, обхватываю и сжимаю член в кулаке.
Взгляд снова вверх. Ладонью – по выпуклым венам.
Он жжет мне пальцы. Он всегда казался мне красивым, притягательным, приятным наощупь. Но сейчас я играю в холодную суку, поэтому Тарнавскому в глаза летит язвительное:
– Даже отсосать могу. Я так понимаю, у меня хорошо получается.
Безэмоциональное лицо кривит.
Теперь руку сбивает уже Тарнавский. Нависает надо мной и толкает в плечо на кровать. Я падаю на локти. Забираюсь выше. Он перехватывает за щиколотки и дергает обратно. Хочет по-своему.
Мы оказываемся слишком близко лицом к лицу. Исцелованные им губы горят. Пульсируют. Просят. Я непроизвольно спускаюсь взглядом на его рот. Сердце ускоряется.
– Отсосешь, когда скажу.
Губы складываются в грубость. Из-за возмущения дыхание сбивается. Выплевываю абсолютно искреннее:
– Не дождешься.
Проебываю своей несдержанностью второй раунд. Дура.
Упираюсь в горячую грудь, чтобы оттолкнуть, но вместо этого скребу по ней, потому что во рту снова его язык.
Руки грубо дергают, указывая мне место. Под ним.
Между нормальными людьми вот сейчас бы шел бешеный по накалу диалог, полный взаимных упреков и лжи. А мы с господином судьей отчаянно лижемся.
Он не брезгует. Видимо, я правда лучше Кристины. Цепляет пальцами ткань стрингов и тянет вниз. Я послушно приподнимаю бедра.
Рвет – шиплю.
Отрываюсь и испепеляю взглядом.
Дыхание спирает от ответной черноты и брошенного на опережение:
– Другие купишь. Денег дам.
– Да в задницу твои день…
Он в задницу отправляет мои возмущения. Закрывает рот своим. Не дает нормально продышаться.
На лобок ложится его рука. Это чертовски ожидаемо, но я теряюсь. Он чувствует это. Рвет контакт слизистых и ловит взгляд.
Смотрит в мои глаза своими чернющими безднами, медленно скользя по выступившей влаге.
На мое:
– Просто секс люблю. И пьяная.
Отвечает новой порцией напрочь отсутствующих мимических проявлений.
Водит пальцами. Гладит. Раскрывает половые губы. Моя убежденность в контроле покрывается мелкими трещинами.
Юлька, блять, соберись…
– Что мешало попробовать его до меня?
Слишком логичный вопрос вызывает новую дрожь. Надо ответить пренебрежительно, а я дергаюсь назад.
Он вжимает мой таз обратно в постель. Взгляд не отводит. Движения пальцев становятся более выраженными и настойчивыми. Там мокро. Черт, там слишком мокро!
А раунд какой?
В меня входит палец. Я сжимаю зубы и откидываюсь. Сдерживаю желание толкнуться бедрами навстречу.
Нужно ответить, я помню. Но закрываю глаза и кусаю губы.
Большой палец накрывает клитор. Меня прошивает током. Я снова дергаюсь и цепляюсь в мужскую кисть.
– В глаза мне смотри, поняла? – Захлебываюсь возмущением. Шиплю:
– К черту пошел со своими требованиями, – но на ус мотаю. Смотрю, как сказал. В глаза. Промежность лижет пламя. Слава возобновляет неспешные движения пальцев во мне. Вдвоем слушаем, как влажно звучит мое «не хочу».
Тарнавский подается навстречу. Я хватаюсь за его затылок. Новый поцелуй начинается с цокота зубов.
Перепачканная моей смазкой рука больно сжимает бедро. Он сгибает мою ногу сильнее и подтягивает выше вдоль своего торса. Прижимается ко входу головкой голого члена.
– Без презерватива, что л...
Снова не договариваю.
Он перебивает меня закономерным:
– Заткнись, – а потом я чувствую, как изнутри растягивает. Мне до отчаянья знакомо. Приятно. Больно. Всё сразу.
Член замирает. Тарнавский отрывается и смотрит в глаза.
Я должна ляпнуть что-то пренебрежительно-унизительное. Мол, ноль эмоций. Пресно. Но стыдно молчу.
– Ты меня хочешь. Тогда в чем была проблема, Юля?
Он ждет ответа несколько бесконечностей, длящихся пару секунд. Участившееся дыхание палит меня. И бесит. Я обороняюсь циничной ложью:
– Я еще и постонать могу. Показать?
В ответном взгляде проскальзывает бешенство. Он его гасит. Обрывает меня тяжеловесным:
– Ясно.
Дальше – возобновляет движения.
Я адски хочу закрыть глаза и отстраниться. Доказать ему, что совсем не зависима. Продолжать бросаться унизительными ремарками. Но сделать это не получается.
В мой лоб вжимается горячий лоб Тарнавского. Я даже думаю: не температурит ли? А потом вспоминаю: даже если да – это не моя проблема.
Сердце ноет. Грудную клетку распирает.
Низ живота тяжелеет и тяжелеет.
Он не торопится. Он, блять, никуда не спешит.
Сжимает полушария моей груди. Трогает губами губы. Проникает в беспроигрышном темпе. Движется с беспроигрышной амплитудой.
Я пытаюсь напомнить себе, что секс – это просто удовольствие. Член – это всего лишь член. Но реальность все равно плывет.
Мужские губы спускаются по шее ниже. Я кусаю свои.
Какой у нас там раунд? А как я должна была считать?
Пытаюсь отвлечься от идеальных касаний языка к чувствительной груди. Он обхватывает губами сосок и тянет. Пульс снова меняет ритм.
Не надо. Ч-ч-черт. Не надо!
Ерзаю. Прогибаюсь.
Поднимает голову – кривлюсь.
– Кто тебе сказал, что я люблю, когда ты трогаешь мою грудь? – Убого бью ниже пояса, но даже это не дарит удовлетворения. В глазах Тарнавского ни обиды, ни злости.
– Кто тебе сказал, что меня ебет, что любишь ты?
Осознаю, что и этот раунд тоже проебываю. Упираюсь в плечи и снова пытаюсь уползти.
Хватит. Достаточно. Хочу сбежать.
Только он не хочет. Не дал и не даст.
Дергает обратно под себя. Насаживает бедрами на свой член, делая за меня то, что тело давно просит.
– Пусти, – на мой «приказ» отвечает глазами. Нет.
Его движения становятся еще более грубыми. Взгляд – убийственным. Он трахает меня, не просто навязывая свои правила, а всем видом давая понять: если кто-то сегодня и самоутвердится, то это буду не я.
Меняет позу. Ставит коленями на кровати и упирает ладонями в спинку. Расталкивает бедра. Я чувствую резкое проникновение сзади. Руки... А руки везде.
Так хуже. Так намного хуже.
Он снова сжимает и выкручивает соски. А я впиваюсь в мягкую обивку. Кусаю губы. Смотрю вниз. Изображение плывет. Дыхание выбивают толчки члена. Он решает даже когда я вдохну…
Влаги так много, что она стекает вязкими каплями и пачкает внутреннюю сторону бедер. Моих и его.
Дрожь проходит по всему телу. Мужская ладонь оставляет в покое грудь и поднимается к шее. Он сжимает, но не сильно. Я мотаю головой.
Не надо.
Но ему снова похуй. Прижимается губами к коже. Втягивает. Больно. Сильно. Оставляет отметину. Ведет по ней порочным языком.
Обжигает дыханием ухо, продолжая биться влажными из-за моей смазки бедрами о мои ягодицы.
– Что ты мне доказываешь, Юля? – Мое имя из его уст снова звучит с легкой издевкой. Пальцы сжимают шею сильнее. – Что ты, блять, мне доказываешь?
Жмурюсь, а у самой в голове красными флажками его запрет закрывать глаза.
Я… Не помню.
Рука мужчины спускается по ребрам к животу. Он играет с пирсингом, продолжая совершать короткие толчки. Ползет пальцами ниже. Я хочу перехватить – отбрасывает мою руку. Прогибает так, что мне приходится держаться обеими, иначе упаду.
Я приоткрываю рот и стараюсь дышать. В уголках глаз собираются слезы.
– Доказала, Юль? А?
Он уже знает, что нет. Но сорванные тормоза не дают остановиться.
Оргазм начинает подкатывать еще до того, как пальцы восьмеркой обведут пульсирующий клитор.
Я сжимаю зубы и стону. Во мне просыпаются вообще не нужные сейчас эмоции. Воспоминания.
Наша первая ночь. Все последующие. Его ямочки. Наши шуточки. Вся нежность, в которую я так наивно верила.
Как тосковала, когда уехал в Штаты. Как ждала. Как боялась выглядеть пресной. Не хотела быть скучной. Не хотела, чтобы наши отношения были в напряг.
Как мечтала о белом платье. О детях. О жизни...
Ужас в том, что он давно стал и до сих пор остается самым важным в моей жизни человеком. И я ничего не могу с этим поделать.
Контролировать эмоции становится невозможно. Открываю глаза, чтобы убедиться – в них стоят слезы. В носу щиплет. Первая капля становится слишком тяжелой, стекает на кончик носа и падает на подушку.
Я хочу бросить белое полотенце. Сдавленно прошу:
– Остановись...
Но он не слышит. Или не хочет. Снова разворот. Я снова под ним. Член проникает резко. Мир разлетается на мелкие осколки. Я прогибаюсь и стону. Влагалище сокращается. Он победил.
Я даже не кончить под ним не могу. Зная всё.
Я даже просто бросить его не могу...
В выстроенные для него ловушки он ловко ловит меня.
Вместо нового стона с губ срывается уже всхлип. Член замирает внутри. Я хочу оттолкнуть, но только губы кусаю. Жмурюсь сильно-сильно.
Готовлюсь услышать что-то закономерно унизительное, но вместо этого уши режет растерянное:
– Юль…
И разбиваюсь в ничтожную лепешку.
– Я и так все сделала бы! – Вместо холодной суки чувствую себя обиженной дворнягой. Четко, как Паша сказал.
– Что ты сделала бы? – Этот вопрос – еще тише. Хрипло.
– Всё. – Распахнутые глаза не помогают его увидеть. Между нами плотная пелена слез.
Я давлю на плечи, он отпускает. Облегчение преображается в неконтролируемую череду всхлипов. Я отползаю, он ловит за бедро. Зовет:
– Юль…
Я мотаю головой и позволяю литься правде:
– Я для тебя все сделала бы, Слав. Меня не надо для этого… Трахать.
