Текст книги "За семью замками. Снаружи (СИ)"

Автор книги: Мария Акулова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Глава 19

Костя Викторович набрал Гаврилу с самого утра.

В неприличное для нормальных людей время. Говорил отрывисто и не очень определенно. Но что Гаврила понял точно: им надо поговорить. Это очень важно. Это связано с Агатой.

Переиграл свои планы, первым делом понесся в офис.

Ждал Гордеева у его кабинета. А увидев приехавшего чуть позже – хмурого, злого, взвинченного, пусть он и ни слова не сказал, просто по движениям и выражению глаз было понятно, что внутри пылает, мысленно выругался.

Потому что если Победитель со своим «Замочком» снова разосрались… Он просто не выдержит опять сосуществовать с этим – на всю голову долбанутым чувствами – Константином.

Гордеев кивнул на дверь кабинета, Гаврила первым зашел. А потом следил, как Костя колесит по комнате.

Как отбрасывает портфель на диванчик, как подходит к одному окну – постоит… Потом к другому… Тоже постоит…

Достает телефон из кармана. Смотрит на экран долго, потом скидывает входящий, хмыкнув.

Снова прячет…

Достает…

Скидывает…

– Ещё и наяривает, сука старая…

Цедит зло, взвешивает телефон в руках, не со всей дури, но не очень-то аккуратно отбрасывает на диван же. Туда, где портфель.

А дальше вновь окно.

Оставляя Гавриле возможность разве что в спину пялиться, не совсем понимая…

Но и первым лезть с расспросами не стоит, это было ясно. Оставалось ждать.

Пока Костя сложит что-то в голове. В голове же с собой договорит. А уж потом явит миру.

Сначала он глубоко вздохнул, потом подошел к столу, с силой массируя пальцами лоб, будто голова разболелась. Остановился у него, не сел, уперся руками в спинку кресла, позволяя голове провиснуть, ещё раз выдохнул, и только потом посмотрел на Гаврилу.

Тяжело и зло.

– Их там было двое, Гаврила. Сын Вышинского и тот, второй, друзья-наркоманы. Походу Вышинский отказался давать на дозу, сынок где-то нашел пушки и решил доказать отцу, что он может добыть сам. Только отцу вряд ли понравится, как он это сделает…

– Кость, если Агата… – Гаврила прекрасно понимал, откуда растут ноги. И сам относился к сестренке с искренней симпатией. Но в отличие от Кости, которому крышу снесло чувствами к ней, сам терять хладнокровие не собирался. Чтобы бросаться такими обвинениями – нужны доказательства, которых лично он не нашел.

– Она не придумывает, Гаврила. Она там была. Она всё это пережила. И это больше похоже на правду чем то, что рассказал мне ты. Если бы сына Вышинского там грохнули, он землю рыл бы, но всех виновных посадил. Я не про того, который по официальной версии расстреливал сам. Я о каждом, кто медлил. Каждом, кто не штурмовал. Он расквитался бы со всеми по вертикали. А он этого не сделал. Потому что на верхушке вертикали стоял он. Я не понимал, зачем он позволил тихо замести все следы, а теперь я понимаю – он сам заботился о том, чтобы их замели. Я даже думаю, что они не штурмовали, потому что сходу засекли, кто в банке. Агата же так и сказала – двое зашли в помещение, начали палить, положили всех мордами в пол, забаррикадировали. Они сразу одного человека пристрелили. У них сходу был труп. Путей назад нет. Может переговорщик быстро выяснил, что это Вышинский-младший, он мог начать требовать связаться с его отцом. Скорее всего, так и сделал. По камерам проверили, вероятно. Поняли, что у них совсем жопа. Не рискнули взять на себя ответственность. Я думаю, что они ждали реакции папашки. И пока они ждали – эти двое продолжали убивать.

Костя говорил вроде бы спокойно, но оба понимали, настолько по животному жестоко звучит эта версия. И оба же понимали, что такое возможно.

Только Костя уже жил в реальности, в которой скорее всего так и было, а Гаврила зачем-то еще пытался найти контраргументы, чтобы джин остался в бутылке.

– Почему Агата об этом никому не рассказывала? За ней должны были в очередь становиться, чтобы поговорить…

– Я думаю, её запугали. Она и мне не сказала. Я сам догадался скорее…

– Костя… Это серьезно, тут нельзя «самому догадываться». Она сегодня подтверждает, что это был младший Вышинский, мы начинаем разгонять, завтра оказывается…

– Мы не начинаем разгонять, Гаврила.

Костя перебил друга, смотря еще серьезней. Это был приказ. За неисполнение голова может легко полететь с плеч.

– Почему? Если всё так… Если это правда был его сын… Если он правда подмел следы… Это бомба, Костя.

Гаврила говорил, прекрасно понимая, что объяснять это Гордееву не нужно. Он не дурак. Только вот…

– Потому что я не хочу, чтобы Агату полоскали. Я ж её не закрою и интернет не отрублю, Гаврила. Она уже раз это пережила. Я не хочу, чтобы переживала ещё раз. Мы просто для себя должны знать это. Знать и учитывать.

Гаврила не спешил с ответом. Думал, складывал, прокручивал, в итоге же кивнул.

– Ну ты понимаешь, правда, что если всё так… Её отчим скорее всего реально смотрящий. Поэтому и приезжал. Дочку заслал, наверное, тоже по указке Вышинского, чтобы контролировала Агату на время кампании. Чтобы старый хрен мог спокойно заниматься своими делами, не переживая, что его маленький секретик в опасности раскрытия. Когда возникли подозрения, что у неё кто-то появился – отцим уже сам явился. Пиздюлин получил и явился. Сбрехал, что Агата на месте… А потом Вышинский её увидел.

Костя смотрел в лицо Гаврилы, который озвучивал всё то, что сам Гордеев всю дорогу до офиса прокручивал в голове.

Он тоже видел ситуацию так. Они влипли с Агатой. Как-то нашли друг друга… Реализовав страшный сон Вышинского. Вряд ли этот случай можно назвать счастливым. Точно не для старого говнаря.

– Я уверен, что он если не узнал сразу, то засомневался. А потом… – Гаврила продолжил. – Наверняка поручил следить кому-то из своих. Наверняка видел, и что я к ней катаюсь, и что ты. Наверняка знает, что сейчас она уже у тебя. Наверняка думает, что ты ему мстишь так, Кость…

– Наверняка.

Костя согласился, кивнув.

– Он разрыл про мою мать. Я – его грязный секрет. Ждет теперь, когда запущу… Названивает…

Костя бросил взгляд в сторону дивана, на котором снова жужжал телефон.

Сомнений в том, что звонит старый козел, не было.

– Это его грохнет, Костя. Ты должен понимать. Если мы это вскроем – лично его это уничтожит.

– Я это понимаю, Гаврила. Прекрасно понимаю. Но мы не будем это делать. Агате родить надо спокойно. А мы и так выиграем. Выиграем, а потом я добьюсь, чтобы он присел.

– А если он попытается…

– Он ничего не попытается. Он уверен, что я держу серп под яйцами. Одно резкое движение – он останется без них. Даже послушать можем…

Костя оттолкнулся от кресла, подошел к дивану, взял телефон, провел по экрану, принимая входящий.

К уху не подносил – включил динамик, повернул микрофоном к губам, смотрел на Гаврилу.

– Слушаю.

Произнес холодно.

– Добрый день, Костя. До тебя дозвониться сложнее, чем до главного.

Голос Вышинского звучал вроде как спокойно. Но проблема в том, что спокойные люди не наяривают до бесконечности.

– Чем могу помочь? – Костя проигнорировал и приветствие, и замечание. Спросил, прокручивая в голове варианты того, как хотел бы… Помочь. Раз и навсегда чтоб.

– Хочу встретиться с тобой.

– Зачем? Мы уже встретились и всё обсудили. Мне было обещано, что я вроде как пожалею, сказано, что я оказался недоговороспособным. Я жду, когда пожалею…

В ответ на Костину колкость Вышинский смолчал. Вероятно, на языке крутилось то, что озвучивать большому политику вроде как не по статусу.

– Куда ты лезешь, Костя? И зачем ты сюда лезешь? Не переоценивай свои силы.

Владислав произнес не очень терпеливо, Костя хмыкнул. Злая ирония состояла в том, что еще совсем недавно он посчитал бы, что у него в руках – флеш-рояль. А теперь он с радостью эти карты скинул бы. Задавая Агате вопросы утром, совершенно искренне надеялся, что она ответит не так. Что произведенный на свет говнюк Вышинского окажется тем, которого грохнули сразу. Потому что так было бы проще. Так дерьма было бы меньше.

– Не понимаю, о чем речь. Это ты мне звонишь, не я тебе. И лезешь тоже ты. Сомневаешься в своих силах – вали нахер на пенсию. Имеешь, чем поделиться со своими единомышленниками – делись. Я-то тут при чем?

– Брось свои планы, Костя. По хорошему тебя прошу. Глупостей не делай, мальчик… Пожалеешь…

Не считая нужным ни реагировать, ни отвечать, Костя скинул, пряча телефон в карман.

Вот и поговорили, кажется.

– Он ссыт…

Гаврила резюмировал, Костя плечами пожал, внезапно улыбаясь даже.

– Я бы на его месте тоже ссал. Пусть ссыт. Ему полезно. Пусть сука спать не может. Думает, когда я выложу. Пусть наяривает. Пусть ползает. Пусть крутится, как уж на сковородке. Мне приятно будет…

– А ты что делать будешь?

– Я… Пока ничего. Надо охрану усилить. Не хочу волноваться за Агату. И с отчимом её хочу потолковать.

Гаврила кивал, вроде как понимаю, соглашаясь, ставя зарубки в уме. Наверное, и сам бы хотел.

– Они её спецом загоняли. Им выгодно было, чтобы она с ума сошла просто. Диковатой стала, неадекватной считалась. Потому что неадекватной же не поверят. У неё не должно было быть человека, которому она могла бы довериться. Они ни одного нормального человека к ней не подпустили. А теперь их очередь немного с ума посходить. Я устрою…

Костины губы дрогнули, взгляд стал решительно-кровожадным. Будь Гаврила на месте человека, которому Гордеев хочет устроить «курорт», вполне возможно уже заказывал бы билет в неведомые дали. Потому что удовольствие это будет специфическое. Но желание Кости прекрасно понимал.

Вышинскому отомстить так, как хотелось бы, он сейчас не может. Бережет Агату. А вот отчиму… Почему нет-то?

* * *

Загород Костя вернулся раньше обычного. Когда уезжал утром – Агата уже вроде бы успокоилась. Сказала, что всё нормально. Днем, когда созванивались, тоже звучала вполне спокойно. Может чуточку вяло разве что. Но ощущение её особенной ранимости теперь не оставляло Костю.

Гордеев понимал, что Агата скорее всего жалеет, что поделилась с ним. Могла успеть накрутить себя, напридумать… А как-то не хотелось. Он ведь за каждое до последнего слово собирался ответить. Свою семью он уж точно защитит. Своё самое главное в обиду не даст.

Попав в дом, первым делом, как всегда, прошел наверх, приоткрыл дверь в спальню, скользя взглядом по сидевшей на кровати Агате…

Она держала в руках телефон и нахмурившись смотрела на экран. Читала походу. Изучала…

А еще поглаживала свободной ладонью живот. На словах боялась, что с пробуждением материнского инстинкта у нее будут проблемы, а по факту… Костя четко знал: проблем не будет. Она уже всё приняла. Она уже прониклась.

Мужчина трижды ударил по дереву двери, улыбнулся, когда Агата вздрогнула и повернула голову, застыла.

Сначала тоже улыбнулась, потом во взгляде промелькнуло сомнение, испуг…

– Привет.

Сказала негромко, а расслабилась, только получив от Кости кивок.

– Ты рано. Что-то случилось? – спросила, пробегаясь взглядом по мужчине, который открыл дверь шире, вошел в спальню…

– Нет. Всё хорошо. Раньше освободился – раньше приехал. Ты против? – Костя спросил, сознательно делая тон игривым, растягивая губы в улыбке. Типа флиртовал. Агата реагировала как надо. Покраснела немного, телефон отложила.

Спустила ноги с постели, поправила футболку, подошла, поднялась на носочки, прижимаясь губами к уголку его рта, обнимая за шею, упираясь в пуговицу пиджака животиком. А потом ещё сильнее, когда Костя обнял в ответ, тут же берясь поглаживать попу через ткань джинсов.

Они снова обнимались, как утром. Оба думали об этом. Оба понимали, что между ними теперь чуть больше важного. Немного стыда, новая тайна.

– Я не против, – Агата сказала, оторвавшись от Костиных губ, смотря в глаза. Искренне и открыто. Скользя пальцами по его волосам. – Я хотела спросить, Кость…

Продолжила после паузы, замялась, сомневалась видимо.

Но Костя попытался подбодрить – кивнул, усмехнулся.

– Этот человек… Вышинский… Он для тебя опасен? Он может тебе что-то сделать?

Агата спросила, усмешка Кости превратилась в улыбку. Он мотнул головой, а потом прижал Агату ближе. Уткнулся носом в висок куда-то, не спешил отвечать. Гладил просто и чувствовал, что она тоже гладит.

И пусть атмосфера-то, на самом деле, так себе… Всё далеко не под таким контролем, как хотелось бы, но вот сейчас им обалденно хорошо.

– Не может. Не волнуйся.

– Я не могу не волноваться. Мне кажется, что я тебя подставила…

Агата сказала тихо и сдавленно. Костя же только улыбнулся еще раз, щекоча дыханием кожу.

– Тебе кажется. А ещё ты просто забыла, с кем имеешь дело.

Костя поднял Агату над землей. Сначала слышал тихий писк, потом чувствовал, как жена цепляется за плечи и обнимает ногами, чтобы не упасть.

Поймал слегка испуганный взгляд, подмигнул, чуть потянулся к губам, она потянулась в ответ.

– Опасный мудак – это я.

Сказал, опуская Агату у кровати, стянул с неё сначала футболку, одним взглядом давая указания, что руки надо поднять. Смотрел на грудь, потом поднялся к глазам. Поцеловал быстро, взялся за пуговицу джинсов, расстегнул, стянул вместе с бельем, поцеловал бедренную косточку, поднялся опять…

На кровать кивнул, как когда-то…

И как когда-то же Агата исполнила указание беспрекословно.

Опустилась, подползла повыше, следила, как раздевается он, бесстыже блуждая взглядом по её голому раскрытому телу.

Костя накрыл её своим весом, Агата оплела его ногами, они затормозили за шаг до секса. Костя – чувствуя, что влажно, Агата – что горячо и твердо. Смотрели друг на друга, улыбались…

Так уж повелось, что на вежливость Кости Агата всегда отвечает гостеприимством.

Гребанные адреналинщики, у которых кругом сплошной Армагеддон, а им – лишь бы трахаться.

Которые даже думают об одном и том же. И чувствуют одно и то же.

Агата приотрывает рот, приглашая. Костя не тянет – ныряя языком и толкаясь членом.

Потому что им сейчас одинаково похуй на любой Армагеддон.

Они обожают кончать.

И любят друг друга.

* * *

Прошло несколько дней.

– Эта квартира? – Костя глянул на Гаврилу, тот кивнул. Они уже давно не выходили «на дело» вдвоем. Но сегодня… Особенный случай.

Костя хмыкнул из-под капюшона. Гаврила отреагировал так же, резко переводя голову из стороны в сторону. Как бы разминая шею.

Они никогда не строили из себя Робин Гудов. И если творили зло – отдавали себе отчет. Редко жалели. Часто даже удовольствие получали. А сегодня удовольствие должно было получиться особенным.

Для Кости так точно.

Он вжал палец в дверной звонок, закрывая при этом глазок. Остальные глазки на этаже были обработаны предварительно.

Понимал, что нормальный человек вряд ли откроет, но это не проблема. Дверь хлипкая. Жадный засранец даже на собственной безопасности сэкономил походу.

Хотя бабок-то от Вышинского наверняка за эти года получил предостаточно. Теперь Костя знал – отчим Агаты реально был смотрящим. Докладывал о каждом её шаге. Проебался только в итоге.

Про-е-бал-ся.

И за это поплатится.

Ну и ещё за всё, что должна была пережить девочка, чтобы удовлетворить его алчность.

Алчность мужчины, который не сильно убивался после смерти жены, а подсуетился, отлично устроившись. Правду говорят: во всем есть плюсы… Он себе организовал плюсы максимальные.

Отхапал половину квартиры. Зарплату ни за что. Подпускал к Агате только проверенных спецов. Очевидно тех, которые не собирались ей помогать пережить случившееся. Только усугубляли. Только подводили к срыву.

Просто девочка оказалась слишком сильной. Должна была свихнуться, а всего-то закрылась на семь замков.

– Кто там? – голос из-за двери прозвучал зло и будто бы не совсем членораздельно – смазано.

Костя с Гаврилой переглянулись, усмехнулись снова.

Бухает герой…

Кормушки лишился. Ссыт теперь. Наверняка ведь объяснили, что придется вернуть. А ему жмотно. Или не с чего. Как выяснил Гаврила – долбоеб еще и игроманит потихоньку. «Заработок» спускает в автоматах, которые по иронии судьбы крышует всё тот же Вышинский. Круговорот бабок в природе прямо-таки. Бабок. Пошлости. Тупости. Зла.

– Показания счетчиков снимать пришли. Открывай, хозяин.

Костя сказал громко, с той стороны двери выругались.

– Нахер идите! Счетчики… Я совсем дебил по-вашему? Никаких денег у меня нет! Я своё отработал! Честно всё отработал! Поняли меня? Передайте главному своему!

– Поняли… Поняли…

Костя ответил себе под нос, тихо, с усмешкой…

Настроение у него почему-то было отличное. Кровь бурлила. Руки чесались. А вечером как кайфово-то будет… Домой вернутся, вискарь с Гаврилой откроют, молодость вспомнят, потом к Замочку поприставать можно будет… К ласковой, нежной, в настроении хорошем… Которая побурчит, конечно, но в итоге приласкает…

А ещё которая до сих пор людей боится. Из-за этой гниды в частности.

– Вскрываем, что ли…

Костя кивнул на дверь, отходя, Гаврила приблизился, чтобы исполнить свою часть.

Из середины неслось о том, что там ружье, что он звонит ментам, что он прыгнет с балкона, а по факту…

Когда дверь была открыта, их встретил перепуганный, небритый и скорее всего пару дней не мытый бухой мужик. У которого глаза по размерам напоминали пятаки, а булки были сжаты так, что при всем желании не обделался бы.

Костя вошел первым, Сеня начал отступать.

Гаврила следом за Гордеевым. Аккуратно дверь закрыл, развернулся, сложил руки на груди, обвел взглядом прихожую…

– У меня нет денег… Я сказал уже…

Сеня лепетал, проходя вглубь квартиры. Костя двигался на него, чувствуя удовлетворение из-за того, как чувак трясется. Это правильно. Это хорошо.

Если бы так лет десять провел – вообще прекрасно было бы. Но у Гордеева просто нет столько терпения. Сначала сам душу отведет, а уж потом пусть фантазию включают другие люди. Он не жадный.

– В квартире есть кто-то?

Костя спросил, игнорируя лепет мужика, которому реально лучше бы тогда самому сходить заплатить за коммуналку, потому что так бы просто сдох по-быстрому, а теперь малой кровью не отделается.

Сеня не ответил – вероятно, язык к небу прилип. Но головой замотал.

– Вот и славно. Им же лучше.

Костя поддернул рукава толстовки, продолжая идти на мужчину. Когда тот уперся в стену, сделал еще шаг, остановился достаточно близко, чтобы видеть, что у отчима Агаты дергается глаз, дрожат губы… Почувствовать противный запах грязного тела и пота, а еще отвращение…

– Подожди…

Видимо, Костя смотрел слишком красноречиво. Потому что дрожь мужчины усилилась. И запах тоже.

Сеня выставил вперед руку, почти касаясь ткани…

Но вовремя одумался, потому что только ускорил бы момент, когда станет больно. Очень-очень больно. А потом еще больней. И еще больней. И еще…

– Я денег дам. Вам. Двоим. Много. Давайте договоримся, пацаны… Вы скажите шефу своему, что отмутузили. Проучили. А я вам дохера денег дам. Пиво на год обеспечу. И на сиги останется. Добазарились?

Сеня даже улыбнуться попытался, перешел резко на какой-то дикий жаргон, вероятно, посчитав, что перед ним – две туповатые шестерки.

Это было забавно.

Настолько, что Костя тоже усмехнулся. Оглянулся на Гаврилу, который продолжал стоять, подпирая спиной дверь, держа руки на груди. Расслабленный. Готовился наблюдать. Любит, лентяй такой, когда работать приходится другим… Особенно, когда работать приходится Косте.

– Добазарились, как думаешь?

Костя спросил, Гаврила плечами пожал.

– Сам решай, Стрела, – даже погоняло вспомнил. Из далекой-далекой прошлой жизни, чем заставил Костю улыбнуться шире. – У меня вроде на сиги есть. Спасибо шефу…

Гаврила достал пачку из кармана, покрутил, спрятал обратно…

Оба знали, что играют на нервах мужика пиздец как напряженно. Обоим было не просто похуй – в радость.

Костя медленно обернулся снова, прошелся взглядом по трясущемуся телу, вперил глаза в лицо мужика…

– Есть на сиги, видишь… Так что не договоримся. Пиздить тебя придется.

Сказал с улыбкой, с улыбкой же въехал кулаком в солнечное сплетение, заставляя согнуться вдвое, получая от этого истинное удовольствие.

И, не давая Сене ни вздохнуть, ни откашляться, взял за шею, снова выравнивая и вжимая в стену.

Уже без улыбки смотрел, отмечая, что страха во взгляде отчима Агаты становится больше, понимания тоже…

– Боли боишься?

Костя спросил, Сеня закивал, насколько мог. Наверное, надеялся, что если будет честным и реагировать быстро – над ним всё же сжалятся. Но Костя – не о жалости, когда речь не об Агате. Поэтому…

– Отлично. Боли будет много.

Глава 20

Прошло два месяца.

Состояние беременности, будни беременных, их переживания, поднимаемые ими темы, повышенная сентиментальность и прочая сопровождающая это «прекрасное состояние» лабуда всегда вызывала у Агаты только желание закатывать глаза и держаться подальше.

Не то, чтобы жизнь когда-то подбрасывала ей реальную возможность оказаться глубоко погруженной в процесс… Откуда, если она почти до двадцати четырех общалась интимно только с собственными пальцами? Если у нее не было ни подруг, ни знакомых даже? Но просмотренных фильмов и прочитанных книг, а еще историй из Сети хватило, чтобы Агата утвердилась в уверенности: это не для нее. И хорошо.

Но прошло всего-ничего и…

К концу осени живот стал уже заметным не только для Кости и не только, когда она раздета. Он притягивал к себе взгляды немногих служащих и Гаврилы, который только улыбался тепло… Непроизвольно заставляя Агату стыдиться.

Потому что в мире существовало два человека, которые знали: она собиралась позволить выскоблить из себя человека, которого сейчас… Не прямо-таки уже любила до полного разложения мозга, но с которым сроднилась. Макс стал совсем ощутимым. Ему было просторно, он во всю упражнялся. Агата это чувствовала, она получала от этого удовольствие. Делилась с Костей, а потом затаив дыхание следила, как по-детски непосредственно радуется он.

Случается это редко, потому что с каждым днем свободного времени у Гордеева оставалось всё меньше. Теперь он мотался по регионам. Общался с избирателями, посещал предприятия, выступал на региональном телевидении.

Агата пыталась хотя бы слегка вникнуть в его график и специфику деятельности, но запуталась сразу же. Списала на то, что всему виной умственная расслабленность беременной, потому что признавать себя просто тупорылой как-то не хотелось.

Но итог это не меняло.

Костя бывал дома редко. Если в неделю три ночи он с ней – им фартонуло. Но фартило не всегда.

По Косте видно было, что такое состояние вещей и ему не очень нравится, но он по-прежнему был полон амбиций. А Агата решила, что женой она будет… Терпеливой.

Если ему нужно это – пусть стремится. От нее это стремление не требует ничего, кроме обеспечения ему спокойствия, что дома всё хорошо.

Агата старалась его давать. А себя занимать. Стерва Павловна, как по-прежнему ласково называл врачиху Костя, была мастером давать домашние задания, исполнения которых занимало у Агаты уйму времени.

Остальное она тратила на то, что считала важным сама.

Ну и как-то… Жили, в общем.

Привыкали. Становились ещё ближе. Пусть изредка, но катались снова. Уже на красненькой. Костя наконец-то был доволен. Агата наконец-то заценила подарок.

Много говорили. Гуляли на речку.

Костя намекал, что ей бы попробовать хотя бы со специалистом пообщаться, но Агата держала оборону. Она пока не хотела. Не отрицала эту возможность в принципе, но пока видела свою терапию в другом. Училась обсуждать с Костей то, что не обсуждала ни с кем и никогда. Потихоньку продвигаясь в сторону абсолютного доверия, чтобы, возможно, рассказать когда-то всё без утайки.

Но это уже, когда у них родится Макс.

Агате казалось, так будет правильно.

Про Вышинского она спрашивала редко и очень осторожно. Костя реагировал обычно не очень терпеливо. Его логика сводилась к «ты мне все рассказала, молодец. Свободна. Дальше я сам». Он таким образом ее защищал, ограждал. Агата же только вздыхала, продолжая чувствовать тревогу.

Косте она верила. И в него она верила, но и совсем дурой-то не была. Как выглядит со стороны, понимала. Что они теперь на пороховой бочке – тоже.

Хотя чему удивляться?

Они с самого начала выплясывали на той самой бочке. Просто не знали об этом. А рванула… Как-то аккуратно что ли… Ювелирно даже. Повезло. Чертовски всё же повезло…

Костя сказал, что её история известной общественности не станет. Ещё сказал, что с Вышинским он поквитается. Спрашивал, знает ли Агата, кому ещё известны подробности. Она ответила честно: с ней говорили, но она не помнит, кто. Многое в голове действительно смешалось.

Просто запомнилось, что случившееся внутри – секрет. О нем надо молчать. Будет молчать – будет жить. Жить она хотела. За жизнь она всегда цеплялась зубами.

И теперь даже смело думала, что не зря. Внезапно полюбила другого человека. Внезапно семью получила.

Не нормальную, но свою.

Улыбаясь, держа в руках книгу формата А4, Агата шла в сторону Гордеевского кабинета в их доме.

Бой семенил следом, то и дело тычась носом в спину и попу.

Типа: «эй, хозяйка, а ну сюда иди, со мной играть пошли»…

Агата же только поворачивала голову, шикала и отмахивалась.

Потому что семейка у них… Та ещё. Сплошняком эгоисты, требующие к себе безграничной любви. Что она. Что Костя. Что Бой.

И Макс же родится таким же скорее всего…

Это немного пугало.

Но, с другой стороны, они все учились с достоинством принимать то, что любовь приходится делить. И делиться.

Агата постучала в кабинет, слышала, что Гордеев там треплется по телефону.

Посмотрела извинительно на затормозившего за пару шагов Боя, который будто интуитивно чувствовал «мертвые зоны», которые его жестокий хозяин не позволял псу переступать… Остановился, протянул разочарованное «ммм», опустил голову…

– Завтра ночью спишь на кровати, договорились? – Агата не выдержала. Прошептала тихо, увидела, что голова взлетает, уши поднимаются, хвост начинает шевелиться…

Улыбнулась, качая головой.

Тоже манипулятор… Сказать бы мелкий, да как-то… Крупноват.

Она прекрасно знала, что пса нельзя пускать на постель. Знала… И пускала.

Когда об этом стало известно Косте, он бесился. Орал что-то там об адекватности. Спрашивал, нахера платил такие бабки, чтобы ему воспитали пса? Интересовался, может ему теперь на место Боя переехать?

Агата слушала всё это, кивала, угумкала, переживала бурю, в общем, делая вид, что раскаивается…

Но дело в том, что только делая. Потому что когда Гордеева нет в городе… Его мнение здесь никого не интересует. Они живут, как хотят. А когда хозяин возвращается – заметают следы и делают вид, что вели себя хорошо.

Сегодня он был в столице. Завтра вечером уезжал в очередной «тур». В последнее время, если был в городе, старался по максимуму работать из дому. Агата об этом не просила, но ей очень понравилось это новшество.

Потому что он всегда под боком. Можно подойти, прижаться, поцеловаться… Ей было с Костей хорошо. Перед сном они включали фильмы, под которые Гордеев дрых, а Агата пускала ни разу не скупую слезу.

А еще потому, что в такие дни у них по плану были уроки.

Агата пробовала себя в качестве преподавателя. Костя… Учился.

Как оказалось, Костя не знает английский. Вообще не знает. Катастрофически. И это, наверное, если не стоило, то хотя бы можно было предвидеть, но Агата даже мысли не допускала.

Слишком Костя казался ей во всём преуспевающим. А как можно преуспеть, не зная то, что для нее кажется элементарным?

Оказалось, можно.

Очевидно, что в детдомовские времена знаниям в его голове взяться было неоткуда. Он не хотел учиться у тех, кого не уважал. Ему не подходили методы. Он презирал свою реальность.

Потом всему учился сам.

Ему повезло – он обладал фотографической, невероятной просто памятью. Ну и логикой, а еще смекалкой и высокой скоростью мышления.

Ему достаточно было раз пробежаться по тексту – и он запоминал. Костя был достаточно дотошным, чтобы разобраться во всем, что его интересовало. Хватал на лету. Глотал жадно. Добился успеха не на чистом везении, а на адовой работе. В частности, на развитии себя.

Слушая записи его эфиров, смотря ток-шоу с ним, Агата часто чувствовала, что волоски на руках поднимаются, потому что ей сложно было сопоставить своего очаровательного гопника и человека, который рассуждает так просто и одновременно так глубоко. А еще грамотно и внятно. И вообще…

Не влюбись она в него давным-давно, еще по переписке, влюбилась бы сейчас. И караулила бы у въезда в поселок, чтобы как-то раз его машина остановилась, и она напросилась чисто на ночь…

Потому что оказалось, что Костин интеллект заводит её по-особенному сильно. А может это всё гормоны, которые всё никак не хотели униматься. Живот рос, а желания не менялись.

Телесный контакт. Все мысли о телесном контакте. Больше телесного контакта!

Где бы ни накрыло – везде чтоб телесный контакт…

И за это их «уроки» Агата тоже любила особенно.

Без телесного контакта не обходилось. Обычно начинали с языка… Слово за слово… Ну и погнали, что ли…

И пусть сейчас Агата улыбалась, вспоминая об этой их практике, изначально всё ведь завязалось из скандала…

Она скинула Гордееву череду статей, которые он должен был, по ее мнению, прочесть. Это было важно. Это было о ребенке.

Он откладывал. Когда Агата спрашивала, прочел ли – угукал и сливался. Это длилось долго. Пока она не сорвалась. Обвинила в том, что ребенка хотел он вообще-то, так мог бы хотя бы вид сделать, что собирается принимать участие…

Костя разозлился конечно же. Сначала челюсти сжимал, глядя куда-то над её плечом, потом долго смотрел в глаза, потом выпалил тихое:

– Я блять не могу. Там на английском…

И за то, что первой реакцией Агаты был смех неверия, ей всю жизнь, наверное, будет стыдно.

Потому что оказалось: Костя просто не мог переступить через себя и признаться в слабости.

В его голове на слабость он права не имел.

Это в очередной раз поразило Агату до глубины души.

Захотелось настучать себе по голове, а его снова приласкать. Потому что маленький мальчик не верит, что его можно любить с наличием очевидных недостатков. Думает, что сам он должен поражать превосходством.

Реагируя на тихое Агатино: «Кость, да это же нормально… Не все знают, я тогда переведу тебе…», только фыркнул.

А потом будто яд сплевывал, выталкивая из себя правду обрывками. Он давно и не один раз пытался разобраться с языком. Но этот момент до сих пор стоит костью в горле. Потому что это всегда было бы удобно в работе. И просто по жизни тоже. Но почему-то вся его смекалка и исключительная память отключаются, когда речь заходит об иностранном языке.

То ли блок стоит, то ли просто не срослось, но выучить Костя не смог, пусть и пытался. И сам, и с репетиторами.

Признав, бросил язвительное: «теперь можешь смеяться»…

А Агате вообще не хотелось. Стало обидно за него. Стыдно за себя. Сама не заметила, как расплакалась. Просто в какой-то момент осознала, что Костя обнимает, успокаивает… А вроде же она должна. В итоге стребовала с Гордеева, который всячески упирался, что он даст им с английским шанс. Составила программу. Оценила уровень ученика. Начала… Повышать.