Текст книги "Вожаки"

Автор книги: Марио Варгас Льоса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

На другой год Чижик положил глаз на Бебу Ромеро, но она дала ему отставку, тогда он перекинулся на Тулу Рамирес – и тут осечка, тогда взялся за Японочку Сальдивар и – не промахнулся. С третьего захода, смеялся Чижик, – повезло.

Мы это дело обмыли в маленьком баре „Самбо“ на площади Сан-Мартин.

Веселились все, а Куэльяр забьется в угол, сидит поникший и молча пьет пиво. Не кисни, Фитя, теперь твой черед. Ему надо выбрать девочку и „на крючок“, ну а они подстрахуют, словом, помогут, и девочки – тоже. Да, да, он это сделает – „капитан“ за „капитаном“, и вдруг, ни с того ни с сего, встал из-за стола – чао, ему пора, сегодня хочет лечь пораньше. Останься еще чуть, он бы заплакал, сказал Маньуко, а Большой – еле-еле сдержался, и Чижик – не заплакал – завелся бы, как в тот раз, и Лало – ему надо помочь, нет, серьезно, надо подобрать девчонку, ну хоть какую, хоть страшненькую, и все у него образуется. Да, они помогут, он хороший парень, иногда, конечно, вредный, чумовой, но на его месте любой… каждому ясно, жалко Куэльяра, ему все простительно, его все любят, выпьем за него, давай, Фитюлик, за тебя!

С той поры Куэльяр ходил в кино один и по воскресеньям, и в праздники (мы видели, как он, сидя в последнем ряду, зажигал сигарету за сигаретой, чтобы разглядеть в темноте влюбленные парочки), а с ребятами встречался только по вечерам в бильярдной, или в „Брансе“, или в „Cream Rica“. Лицо мрачное – ну как повеселились в воскресенье? – голос едкий. Лично он прекрасно, а уж они, надо думать, лучше нельзя?

Но к лету Куэльяр вроде успокоился, отошел, мы вместе ездили на пляж только не в Мирафлорес, а за город, к „Подкове“ – на машине, которую старики подарили ему на Рождество. Раскатываясь без глушителя на этом „форде“-кабриолете, Куэльяр пугал всех пешеходов – не признавал никаких светофоров, летел на огромной скорости и, надо не надо, жал на кнопку сигнала.

Так или иначе, он подружился с нашими девушками и, в общем, ладил с ними отлично, хоть те дергали, прямо мучили его – Куэльяр, ну чего ты ломаешься? нашел бы себе кого-нибудь, и в нашей компании стало бы ровно пять парочек, ездили бы всем скопом куда хочешь – и туда и сюда. А Куэльяр лишь отшучивается – мой „форд“ не резиновый: десять не посадишь, одной из вас придется пешком, нас и так в машине как сельдей… Нет, серьезно, говорила Пуси, у всех, кроме него, есть подружка, разве ему не надоело тянуть волынку? взял бы и завел любовь с этой худышкой Гамио, она же сохнет по нему, сама признавалась, когда девочки играли в „садовника“. Давай, Куэльяр! А он – на кой пес ему эти „симпатии“, ему дороже собственная свобода, посматривает на них свысока, усмехается – одному в тысячу раз лучше. Ну а зачем тебе свобода, Куэльяр? чтобы вытворять невесть что, блажишь, дружок, говорила Японочка, и Чабука – чтобы путаться с этими „прости-господи“? А у Куэльяра на лице какая-то таинственная, нагловатая улыбка, скорее, похабная ухмылка: может быть, может быть…

Почему больше не приходишь на танцы? – спрашивала Фина, – то ни одной вечеринки не пропускал, такой заводила и так хорошо танцуешь! Что с тобой, Куэльяр? и Чабука – пусть не киснет, пусть приходит, тогда и найдет девочку по себе, а там, глядишь, – понравитесь друг другу. Но Куэльяру хоть говори, хоть нет – ваши сборища – тоска зеленая – корчит из себя неизвестно что, он знает такие места, где можно повеселиться по-настоящему. Вся штука в том, говорила Фина, что ему не нужны порядочные девочки, а он – неправда, дружить с порядочными вполне можно, и они – а время проводить только с чолитами, с этими бэ? С этими дешевками? А Фитюлька вдруг – чч-епуха, ему вообще нравятся порядочные девочки, но эта спичка Гумисио нн-ичуть. Они – ага, уже на попятную, а он – у мм-еня экзамены, времени сс-овсем нет. Тут мы в его защиту – хватит, оставьте парня в покое, чего прицепились; у него свои дела, свои планы, свои шуры-муры. Вези-ка нас, Фитюль, быстрее, смотри, какое солнце, на Подкове небось жарина будет страшенная, давай жми. Твой „форд“ сила, мигом домчит.

Они купались против клуба „Часки“, и, пока четыре парочки грелись на песке, Куэльяр лихо нырял под волны, глядите, мол, не всякий такое может!

А вон ту, здоровенную, вон ту осилишь? – говорила Чабука. Куэльяр одним прыжком вскакивал с разогретого песка – он только и ждал, чтобы его просили, уж в этом у него соперников нет, ну что – попробую. Чабукита, вот смотри! И бегом к воде: голова откинута, грудь вперед – бултых! А потом, красиво взмахивая руками, быстро плыл навстречу волне. Как он здорово плавает, восхищалась Пуси. А Куэльяр приближается к волне, вернее, к огромному водяному холму и ждет, когда тот достигнет самой большой высоты – вот-вот рухнет. Смотрите, смотрите, – кричит Японочка, – сейчас он будет на самом верху. Куэльяр заработал одной рукой (другая прижата к телу), быстро забрался на гребень холма и в тот же миг опрокинулся вместе с ним вниз, исчезая в пенном водовороте. Глядите, глядите, – кричала Фина, – сейчас его закрутит, перевернет, ой, мамочка! Но еще несколько мгновений – и огромная косая волна несет Куэльяра вперед. Теперь он виден лучше – тело выгнуто дугой, ноги скрещены в воздухе, голова чуть высовывается из воды.

И вот он уже спокойно подплывает к берегу, подталкиваемый перекатами погасшей волны. Надо же, как здорово, молодец! – восхищались девочки, следя глазами за Куэльяром, который, помахав рукой, резко поворачивал обратно и снова – навстречу волнам.

Подумать, такой интересный, такой смелый, а девочки у него нет! В чем тут дело? Ребята переглядывались, Лало фыркал, а Фина – чего вы смеетесь, сказали бы наконец почему. И Большой, покраснев, – да никто и не смеется, откуда ты взяла, просто так. А она – не крути, нас не обманешь, и он – ну кто крутит, кто? зачем придумывать. У него нет девчонки по робости, говорит Чижик. А Пуси – нашли робкого, он рядом с робкими и не стоял. И Чабука – ну так в чем же дело? И тут Лало – Куэльяр просто не может найти себе девушку по душе, но придет время – найдет. А Японка – враки, он и не ищет, раз на танцах не бывает и никуда не ходит. А Чабука – нет, тут какая-то своя причина?

Они все прекрасно знают, говорил Лало, голову на отсечение, что знают. Знают и делают вид, что не знают. И зачем? А чтобы выпытать, выудить все, что можно. Да по их взглядам, по всем этим хитростям, по голосу и то видно. И Большой – все это мура, ничего они не знают, а спрашивают так, без всякого, им просто жаль, что у него никого нет, они переживают, хотят помочь. Может, и не знают, но в один прекрасный день додумаются, – говорит Чижик, – и тогда пусть он пеняет на себя. Трудно, что ли, повстречаться с какой-нибудь, хотя бы так, для отвода глаз! И Чабука – ага! значит, что-то тут есть! И Маньуко – какое тебе дело, нечего к нему приставать, придет время, наш Куэльяр влюбится, да еще как, а сейчас – молчите, он сюда идет.

День ото дня Куэльяр становился все более подавленным, замкнутым и молчаливым в присутствии девочек. И все более неуправляемым, отчаянным: на дне рождения Пуси взял и выбросил в окно все бенгальские огни, и она, конечно, разревелась. Маньуко вскипел, кинулся на Фитюльку с кулаками, а тот залепил ему пощечину. Только через неделю их помирили. Прости, Маньуко, даже не знаю, как это у меня вышло. Брось, Фитя, и ты меня прости за то, что я психанул. Вон Пуси стоит, она уже не сердится и к себе приглашает. Однажды он, пьяный вдрызг, пришел на рождественскую мессу; Лало с Большим тащили его в парк на себе, еле выволокли. Отпустите меня, – вопит как резаный, плевать мне на все, – наизнанку выворачивается, – вот бы сейчас револьвер! Зачем, Фитюля, нас, что ли, пристрелить? – дрыгает ногами. – Да, да! И этого, что сюда плетется, и тебя, и тебя – паф, паф! А в воскресенье ворвался на своем „форде“ – жж-иик – прямо на газон ипподрома и давай пугать людей – жж-ж-иик, кто орать от страха, кто прыгнул через барьер, паника страшная! На карнавале все девочки бегали от него врассыпную, как от прокаженного, – чем в них только не кидал: кожурой, гнилыми яблоками, вонючими хлопушками, даже резиновыми шарами с мочой. Перепачкал кого мог грязью, кухонным мылом, мукой, гуталином. Они ему – псих, свинья, скотина, паразит, крыша поехала… В праздники на „Террасах“, в парке, на танцах и в „Lawn Tennis“ разгуливал – шпана шпаной, в изжеванном костюме, грязный, нечесаный, в руках пузырьки с эфиром – пики-ти, пики-та, бам-бац! Я ей прямо в глаза – ха-ха-ха, пики-ти, пики-та, – бам! – она ничего не видит. Подставлял палки танцующим, пусть споткнутся, а-а, упали – с приземлением вас, ля-ля! Лез во все драки, и его били, ну а мы, конечно, за него, когда могли. Смотри, Куэльяр, доиграешься, уговаривали, ты плохо кончишь! Совсем дурная слава пошла о нашем Куэльяре, и Чижик – слушай, друг, пора кончать, а Большой – на тебя смотреть радости мало, а Маньуко – девчонки вообще не хотят с тобой знаться, думают, ты – псих, бандит какой-то, ломака. Куэльяр грустно, понимающе – больше этого не будет, самому стыдно, честное слово! А то с вызовом, злобно – ага, бандит, значит, да? Эти пискушки так говорят о нем? Ну а ему – плевать сто раз, он их в гробу видал, он на них положил…

На торжественном выпускном вечере – начальство, два оркестра, "Country Club", – собрался весь класс, кроме Куэльяра. Не дури, – говорим, – ты должен быть с нами, мы тебе найдем какую-нибудь птичку, Пуси уже говорила с Марго, Фина с Илсе, Японочка с Эленой, Чабука с Флорой, да они все помирают заполучить тебя, выбирай любую и приходи с ней. А Куэльяр уперся – на кой шут ему этот дурацкий смокинг, на хрена ему этот вечер, лучше они потом соберутся. Ну ладно, твое дело, только ты сам себе враг. Тогда пусть ждет их в два часа у "Часки". Они проводят девочек и придут – надо же отметить такое событие, а он грустный-прегрустный – надо, само собой…

***

На следующий год, когда Чижик и Маньуко были уже на первом курсе инженерного факультета, а Лало – на подготовительном медицинского, когда Большой начал работать в фирме «Wiese»,[54]54
  Немецкая фирма по продаже автомобилей.


[Закрыть] когда за Чабукой вместо Лало стал ухаживать Чижик, а за Японочкой вместо Чижика – Лало, в Мирафлорес приехала Тереса Аррарте. Куэльяр, как увидел ее, сразу, за одни, можно сказать, сутки сделался неузнаваемым. Бросил все свои выходки, на улице – в пиджаке, наглаженный, при галстуке, волосы причесаны на манер Элвиса Пресли, ботинки как зеркало. Что с тобой, Фитюль? Не узнать, паинька паинькой! А он расплывается в улыбке – ничего особенного, – водит ногтями по лацкану пиджака, посматривает с фасоном, как раньше, – надо ж и пофорсить. Ишь ты, повеселел, дружище, ну прямо поворот на все сто восемьдесят! Может, неспроста? А он весь сияет наверное, наверное. Уж не Тересита? А он вот сейчас растает – может, может. Она ему нравится? может, может… Куэльяр снова стал таким, каким все его знали раньше в младших классах. В воскресенье – на мессу (мы не раз видели, как он причащался), а после мессы всегда постоит с девочками нашего квартала, разговаривает живо, весело. Как поживаете? чего нового? погуляем в парке, Тересита, давай посидим на этой скамеечке в тени! По вечерам, когда темнеет, он шел на каток, а там то упадет нарочно, то встанет прыжком, ха-ха, все с шутками, со смехом – иди, иди сюда, Тересита, я тебя научу! А если она упадет? Да не упадет, он будет держать ее за руку! Ну давай, давай, еще разок! И Тересита – хорошо, еще один! а сама краснеет, делает ему глазки, вся из себя такая куколка, блондиночка, пухленькая, зубки беленькие, мелкие, как у мышки. В эту пору Куэльяр зачастил в яхт-клуб «Регатас» папа, запиши меня в этот клуб, там все мои друзья. И его старик – без проблем, сынок, купим акции, а там что – будут гонки?

По воскресеньям под вечер Куэльяр, улыбающийся, довольный, прогуливался в парке Саласара. И всегда наготове новый анекдот – Тересита, скажи, что общего между Христом и слоном? Всегда внимательный – Тересита, возьми мои очки, тебе солнце прямо в глаза; всегда разговорчивый – Тересита, что нового, как дома? Всегда щедрый – Тересита, может, мороженое, может, хот-дог или milk-shake?[55]55
  Коктейль из мороженого, молока и фруктов.


[Закрыть]

Вот видите, говорила Фина, пришло время, и Куэльяр влюбился. А Чабука да еще как: глаз с нее не сводит, прямо тает. А ребята по вечерам в бильярдной – неужели получится? Большой – неужели решится? И Чижик – а вдруг Тересита все знает? Так, напрямик, не спрашивали, а если намеком, он притворялся, мол, не понимаю, о чем вы. Видел Тереситу? Да. Были в кино? Да, на дневном сеансе – фильм с Эвой Гарднер,[56]56
  Гарднер Эва (1922–1990) – американская киноактриса.


[Закрыть] ну и как? Отличный, обязательно сходите. Куэльяр снимал пиджак, засучивал рукава, брал кий, заказывал пива на всех пятерых, и они играли допоздна. Однажды после королевского карамболя[57]57
  Карамболь – сложный прием в бильярде: удар своим шаром в несколько чужих.


[Закрыть] он сказал глухим голосом, пряча глаза, – меня лечить собираются, – отметил мелком свои очки, – операцию будут делать. А они Фитя, значит, тебя в больницу положат? Ну, расскажи! И он с безразличным видом – а что особенного? это делают, но только не здесь, а в Нью-Йорке, старик свозит его туда. И мы в один голос зачастили – вот здорово, такая новость, братан, скоро вы поедете? И Куэльяр – очень скоро, через месяц, и они – ну, значит, все о'кей, давай пляши, Фитюля! Рановато, еще надо дождаться ответа от врача, старик вчера ему написал. Это не просто врач, а мировое светило, такие только за границей бывают.

Идут дни за днями, и Куэльяр – папа, ну как, есть письмо? наутро мама, была уже почта? Нет, сердечко, но ты не волнуйся – письмо будет. А потом пришло это долгожданное письмо, и старик, распечатав его, взял Куэльяра за плечи – нет, мальчик, отказ, будь мужественным. Как обидно, Фитюль, говорили они, а он – может, в других местах, в Германии, например, или в Париже, в Лондоне, его старик все разузнает и напишет куда надо, он не пожалеет никаких денег, раз обещал, значит, сделает. А мы – конечно, старик, конечно, но как только уходил – вот бедняга, ну до слез его жаль. И Большой – принесла нелегкая эту Тереситу, и Чижик – ведь уже смирился, а теперь прямо места себе не находит, а Маньуко – может, ученые что-нибудь придумают? но Лало – нет, мой дядя, он врач, говорит – тут дохлое дело, ничем не помочь.

А Куэльяр – ну как, папа? Пока никак. Есть ответ из Парижа, мама? а из Рима? а из Германии?

Он снова стал ходить на танцы и, чтобы отделаться от своей былой славы и восстановить доверие в хороших домах, вел себя безукоризненно, ну молодой человек самого тонкого воспитания. Что бы ни было – день рождения, пикник, коктейль, он никогда не опоздает, не выпьет лишнего, придет с подарками Чабукита, это тебе, поздравляю, а цветы твоей маме, здесь ли Тересита? Танцует степенно, чинно, под стать старикам, чуть отстранившись от партнерши. Приглашал девчонок, которые скучали, – давай, пышечка, станцуем, любезности маме, поклон папе, улыбочка теткам – не угодно ли стакан сока, улыбочка родственникам – ну глоточек! Вовремя комплимент – какое у вас дивное ожерелье, как блестит камень на этом кольце, и разговор к месту – а вы были на последних скачках, сеньор? кто же сорвал главную ставку? И приятная лесть – вы, сеньора, истинная креолка, сколько грации, достоинства, научите меня этому повороту, дон Хоакин, мне бы танцевать, как вы!

О чем бы мы ни разговаривали (в парке, в "Cream Rica", на улице), стоило подойти Тересите, наш Куэльяр сразу делался другим. Он для нее старается, фасонит, хочет показать себя в лучшем виде, вот, мол, какой я умный, образованный, говорили мы. А Фитюлька что-то плел туманное о религии (может ли все-таки погибнуть Господь Бог, если Он бессмертный), о политике (Гитлер не был таким уж безумцем, как пишут, раз он за короткое время превратил Германию в высокоразвитую страну), о спиритизме (ничего это не ерунда, а научно установленный факт! В одном французском университете есть такие медиумы, которые способны не только вызывать души умерших, но даже, представьте, их фотографировать. Он своими глазами видел это в очень серьезной книге. Если Тересите интересно, у нее будет эта книга), о своих планах насчет поступления в Католический университет. И Тересита с кокетливой улыбочкой – о-о, как замечательно! кем же он станет? – белые ручки прямо перед его носом, – адвокатом? – пальчики пухлые, с длинными ногтями, – фу, подумаешь! – покрытые телесным лаком, – на лице гримаска. А Куэльяр – нет, он не станет каким-то крючкотвором или трепачом, ему надо попасть в Torre Tagle,[58]58
  Обиходное в Лиме название министерства иностранных дел в Перу.


[Закрыть] стать дипломатом. Тересита в восторге – ручки, глазки, хлопает ресницами… А он – да, да! его отец в дружбе с министром, и разговор уже был. Значит, дипломат, – губки улыбаются, – ах, какая прелесть! И он, млея, – конечно, ведь дипломаты, они столько путешествуют. И она – о-о, без конца, да к тому же у них то приемы, то праздники!

Любовь делает чудеса, говорила Пуси, какой стал кавалер, какой обходительный. И Японочка – слишком странная у них любовь. Если он так присох к Тере, зачем тянет, пора действовать. И Чабука – в том-то и суть, два месяца ходит за ней по пятам, а толку? И ребята меж собой: знают или притворяются? Зато перед девчонками защищали его, как могли: тише едешь дальше будешь. Это он от гордости, говорил Чижик, не хочет рисковать, пока не увидит, что она согласна. Какой тут риск, говорила Фина, конечно, она согласна быть его девушкой. Тересита ему такие глазки строит, умрешь! Японочка – так и стреляет этими глазками и все с улыбочкой: ты прекрасно катаешься на коньках, какой у тебя красивый пуловер, какой пушистый, мы с тобой проедем в паре, ладно?

Вот то-то и оно, говорил Маньуко, таким куклам, вроде Тереситы, доверять нельзя: она сегодня – да, а завтра – нет! И Фина с Пуси: ничего подобного, неправда, они сами спрашивали ее, и она дала понять, что – да. А Чабука – о чем речь? с кем ходит Тересита везде и всюду? с ним, с кем всегда танцует? с кем сидит в кино? Дураку ясно, что она влюблена в него по уши! И Японочка – а если ей надоест ждать, пока он наберется смелости? надо ему подсказать, мол, не тяни, действуй, мы тебе создадим условия, устроим танцы в субботу у меня, или у Чабуки, или у Фины, какая разница… ну и придумаем, как их оставить вдвоем. И ребята в бильярдной: дурочки, ничего не понимают, а вдруг понимают и просто прикидываются…

Так дальше нельзя, сказал однажды Лало, наш Фитюлька может свихнуться, умереть от любви или не знаю что, надо что-то делать. Ребята: правильно, только что? И Маньуко – давайте проверим, влюблена в него Тере или просто так играет.

Они пришли к ней домой, стали расспрашивать, как, мол, и что, а она (не на ту напали!) притворилась дурочкой и всех четырех обставила, честное слово. Куэльяр? – уселась на балконе, – но вы же не зовете его по имени, и у него такое противное прозвище! – тихонько качается в кресле-качалке, ножки выставила, – он в меня влюблен? – неплохие ножки, – а откуда вы знаете? И Большой – брось, это всем известно: и тебе, и нашим девушкам, и всему Мирафлоресу. А она глазками хлоп-хлоп, носик морщит. Неужели? – глядит на них, точно они с луны свалились, мол, впервые слышу. И Маньуко – хватит, Тере, давай на честность, разве не видишь, что с ним делается? А она – ай, ай, ай! Хлоп глазками, ручки в стороны, зубки, туфельки. Сидит этакая птичка, мол, смотреть – смотрите, а поймать – нет…

Пусть все так, но ведь это просто по-дружески, и если на то пошло, хорошенькая, пальчики, ноготки, голосок, – они ее убивают, ведь Куэльяр ей ничего такого не говорил, ничего. И ребята: ну это сказки, что-то же говорил, комплименты, допустим. Нет, клянусь, может, в своем саду ямку вырыл и туда все нужные слова прячет, – кудряшки, шейка, ушки, – вот хотите верьте, хотите нет, а мне – ничего. И Чижик – разве она не понимает, что Куэльяр ходит за ней хвостом. И Тересита: да, допустим, но как приятель, как друг, ай, ай, ай – туфелькой стук, стук, ручки в кулачки, грудки торчком, талия рюмочкой, бестия, дурит нас, и все. Мы так, мы эдак, закидываем удочку – что ж, он тебя и за руку ни разу не взял? – Нет. Даже не притронулся? – Нет. (Ну погоди, мы тебя дожмем!) И в любви не объяснился? Нет. (Ладно, пойдем в обход!) Куэльяр вообще парень робкий, сказал Лало, но смотри, очень скоро он осмелеет, а вот что ты – это никому не известно. Что неизвестно? – на лбу морщинка, – они прямо ее убивают, – щечки с ямочками, реснички, бровки дугой. Да о ком они? Все еще о Куэльяре? И Маньуко здравствуйте, о ком еще, он-то ей нравится?! Ну этого она пока не знает.

И Большой – не крути, нравится, и еще как, ты ему такие авансики делала, будь здоров. А Тересита – ничего подобного, да и случая не было, и вряд ли будет. А они: был, был, и не раз. И Лало – он же интересный парень, правда? А она – кто, Куэльяр? – локотки, коленочки круглые, – да, пожалуй. И мы – ну вот видишь, видишь, значит, нравится! А Тересита – она этого не говорила, зря они так стараются, ой, посмотрите, какая бабочка прилетела, она там, в саду, там, где герани, а может, и не бабочка! – вскочила на ножки, пальчиком тыкает, каблучки беленькие. И почему у него такое странное прозвище? Почему они такие грубияны? Почему не придумали что-нибудь интересное, ну, скажем, Тарзан, Боби? А мы – значит, тебе не безразлично, значит, задело, стало быть, ты к нему неравнодушна. А Тересита – да его просто жаль, подумать – с таким прозвищем. Значит, она его любит? Люблю? Ну немножко, – глазки, мешочек, – только как друга.

Тересита притворяется, что нет, а на самом деле – да, без вопроса. Так мы и решили… Шустрику надо действовать, но с какого боку к нему подъехать, вот в чем загвоздка!

А Куэльяр все ни с места – ходит следом за Тере Аррарте, глаз не отрывает, так и ждет, чем бы ей угодить. Мирафлорские ребята, те, кто еще не знал, начали посмеиваться: тюфяк, грелка постельная, собачонка, а девчонки пели ему вслед: "Ой, когда же наконец", допекали беднягу. Однажды вечером мы, как условились, поехали в кинотеатр "Ущелье", а по дороге – слушай, Фитюля, махнем лучше на твоем "фордике" на "Подкову", и он – о'кей! Они там закажут пива и в футбол сыграют, у него не машина, а зверь, враз домчит. Мы неслись, только шины скрипели на поворотах, а на набережной нас, само собой, остановил полицейский, неужели больше ста, сеньор, "ах, милый, забудь все навсегда, не надо больше зла". Он потребовал предъявить права, и Куэльяр дал ему две бумажки. Друг, выпейте рюмочку за наше здоровье… "Ах, милый, забудь все навсегда, не надо больше зла".

Они вмиг доехали до "Подковы" и сразу – в ресторан "Националь", народу полно, одни чоло, но вот та уачита[59]59
  Букв.: провинциалочка.


[Закрыть] недурна, н-да, и танцуют здесь отлично. Куэльяр сыпал шуточками направо-налево, веселый, а мы, даже после двух «хрусталей», не смели и заикнуться. И после четырех тоже. После шестой Лало, набравшись духу, – я тебе друг, Фитюля? а он смеется – уже нализался, да? И Маньуко – мы все тебя любим, старик, и Куэльяр – ишь, какие нежности телячьи, что-то больно скоро, и Маньуко – мы хотим поговорить с тобой, шустрик, и дать тебе один совет. Куэльяр в лице изменился, побледнел и залпом выпил весь стакан. До чего забавная парочка, вон та, а, ребята? Он такой хлюпик, а она – ничего, лапка. А Маньуко – не будем ходить вокруг да около, старик! ты влюблен в Тереситу или как? Куэльяр закашлялся, начал чихать. А Лало – Фитя, скажи как оно есть, без дальних слов, да или нет. Куэльяр рассмеялся, но тут же сник, дрогнул и тихо-тихо, почти неслышно – ддд-а, влюбился, ребята, оо-чень. Еще два «хрусталя», и Куэльяр снова – не знаю, чч-то мм-не делать, а Большой – как что? И Куэльяр – как быть, Чижик, ну как? А Чижик – да брось, Фитюль, делай, как все, сначала спроси, любит она тебя, Тересита, уверен, скажет – да. А дальше, Маньуко, дальше? Допустим, скажет, что хочет быть моей девушкой, невестой что ли, а потом? Потом оставь на потом, сказал Лало, а сейчас не тяни резину, объяснись в любви, может, тебя еще вылечат, и Куэльяр почти шепотом – Большой, дружище, а вдруг Тересита знает, вдруг ей рассказали? И мы все наперебой: ничего она не знает, мы с ней говорили по душам, Тере в тебя влюблена по уши. К нему сразу вернулся голос – влюблена в меня? Да в кого же! Может, правда меня вылечат? Конечно, какой разговор, только решись уже, кончай себя травить, кончай, а то загнешься. И Лало – с Тереситой все о'кей, стало быть, у нашего Куэльяра будет наконец своя девушка. И Куэльяр вздох, ну а потом что, потом? И Большой – потом как у всех. И Маньуко – для начала берешь ее за ручку, а Чижик – поцелуйчики, разок-другой, и Лало – ну, потрогаешь где надо.

А Куэльяр – и потом? чуть слышно – потом? А ребята – что значит "потом"? Ну да, потом, когда они станут взрослыми, когда надо жениться, ну как тебе, Лало, и тебе, Чижик, и тебе, Маньуко? А Лало – здрасьте, нашел о чем сейчас думать, да и вообще все это ерунда. Придет время, ты от нее отделаешься, найдешь к чему прицепиться, и – разбежались… А Куэльяр, нехотя, пряча смущение, – это ему совсем не надо, потому что она… Тересита нравится ему очень, ну очень. И чуть погодя, позади уже десять "хрусталей" ребята, вы – молотки, я за нее возьмусь, похожу сколько надо, а потом привет, брошу!

Но шла неделя за неделей – и ничего. Ну когда же, Фитюлька? А он завтра. И завтра небось не решишься? Завтра, клянусь. Таким затравленным, убитым мы его не видели никогда, ни раньше, ни потом. А девчонки наши, стервозы, пели ему вслед модное болеро: "Быть может, я скажу, быть может никогда!"

***

Вот тут и началось у Куэльяра что-то вроде припадков. Ни с того ни с сего возьмет и бросит кий на пол (чего тянешь, шустрик?). Ни с того ни с сего начнет бить в бильярдной бутылки, швыряться окурками, задирать всех подряд. А потом вдруг в слезы – вот завтра, клянусь матерью, скажу ей все или подохну. А то возьмет и убежит из кино («дни уходят, ты горюешь понапрасну…») и несется затем, как безумный, по улице Ларко, а мы – за ним. Отстаньте, мне хочется побыть одному. Ребята – да ты что, Фитюлька, нечего робеть, уже время, решись, «быть может, я скажу, быть может никогда»…

А то засядет в "Часки" и набирается до чертиков. Как я себе противен, Лалик, как мне тяжело, Чиж, убить бы кого, что ли! Мы его чуть не волоком доставляли домой. Ну решись, Фитюль, решись наконец! А наши девочки, вот заразы, житья ему не давали: "и той, что всех дороже, смелее, ну ты что же!" Плохо, говорили мы, пропадет он, пьянью станет, забулдыгой, бандитом…

Так прошла зима, настало другое лето, и вместе с солнышком, с теплыми днями в Мирафлоресе появился Качито Арнилья. Он учился на архитектурном факультете, водил собственный "понтиак" и отлично плавал. Этот Качито сразу причалил к нашей компании. Мы поначалу – в штыки, и девочки – тоже, что тебе надо, кто тебя звал-то? Но Тересита за него горой – перестаньте! – блузочка беленькая, – нечего приставать к нему! – юбочка в складочку, – пусть сядет со мной, я его пригласила, – матросская шапочка, blue jeans.

И ребята – старик, ты что – ослеп? А Куэльяр – нет, он все видит. И они – дурак, Качито за ней мажет, он ее уведет, будешь спать – тебе крышка! А Куэльяр – подумаешь, пусть уводит! Разве его это не трогает? А Куэльяр чего ему, сс-ообственно, пп-еереживать? – Разве он ее не любит? – А Куэльяр – зз-а чч-то ее, сс-сс-обственно, любить?

Качито "сделал" Тереситу в конце января,[60]60
  …в конце января – то есть в разгар южноамериканского лета.


[Закрыть] и она стала его постоянной девушкой. Бедный Фитюлька, говорили мы, надо же, как все вышло! И только из-за нее, из-за этой гребаной вертушки, из-за этой фифы бессовестной. Ну и подложила ему подлянку! Но девочки в ее защиту: правильно сделала, он сам виноват. И Чабука – до каких пор ей терпеть? И Японочка – это с его стороны подло, она не виновата. Сколько времени извела на него, ужас! Все сроки вышли. И Пуси – Качито, он очень симпатичный! И Фина – очень интересный и вообще хороший, все при нем! А Чабука – ваш Куэльяр – тряпка. И тут Японочка – рохля, не мужчина!

***

Вот тогда Фитюля Куэльяр снова взялся за старое. Ну и ну, говорил Лало, значит, правда, что он полез в волны на Святой неделе? И Чижик – волны? волняги метров в пять, а то и все десять! И Большой – грохот, такого не бывало, все раздевалки залило. А Чабука – даже набережную так окатывало, что все машины мокрые… В море никого, кроме Фитюльки!

Небось хотел покрасоваться, доказать свое этой Тере Аррарте? Конечно! Назло делал, чтобы досадить ее милому? Ну да, мол, смотри, что я могу, а у тебя кишка слаба, зря хвастаешься, что настоящий пловец! Стоит, мол, и ежится не хуже девок да этой мелкоты. Смотри, Тере, какого парня ты потеряла!

И почему это на Святую неделю море всегда бушует? – говорила Фина. А Японочка – оно злится на евреев, которые распяли Христа. И Большой – разве его евреи убили, он всегда считал, что римляне! Вот дурачок!

Мы сидели на парапете, – Фина – девочки в купальниках, – Большой, свесив ноги, – Маньуко, – и нас обдавало брызгами, – Японочка, – от волн, которые опрокидывались у самого берега, – Чабука, – вода была страшно холодная – Пуси, – и грязная, черная, – Чижик, – а пена бурая, – Тересита с травой, водорослями и всякой дрянью – и Качито Арнилья.

И вдруг, т-сс, посмотрите, вон наш Куэльяр прикатил. Ну что, Тересита, подойдет или прикинется, что не заметил? Куэльяр поставил свой "форд" напротив джаз-клуба, спустился на пляж, вошел в раздевалку "Ласточек" и вышел оттуда в плавках. Новенькие, – заметил Чижик, – желтые, по-моему, американские, а Большой – разыграл как по нотам, лишь бы на него внимание обратили. Обмотал шею полотенцем и очки от солнца самые модерновые, видел бы ты, Лало! Куэльяр оглянулся с усмешкой на оробевших купальщиков, которые вжались в парапет, глянул на эти грозные волны, что взбучивали весь песок, и, махнув нам рукой, двинулся в нашу сторону. Привет, Куэльяр! Видал, что творится? Привет, привет, в глазах вопрос: о чем вы? Сейчас лучше сходить в бассейн яхт-клуба, правда, Куэльяр? А почему, собственно? Взгляд недоуменный, мол, не понимаю, а потом насмешливый, догадался – из-за этих волн, что ли? Да бросьте, нашли предлог! Что это с вами? (Ха-ха, строит из себя супер-пупера, а у самого поджилки трясутся, – смеялась Пуси.) Море сегодня – лучше не придумать. И Тересита хлоп глазками – он это серьезно? Еще бы, на таких волнах кататься и кататься! А он не шутит? – ручки, ротик. И Качито – неужели он рискнет съехать с такой волны? Конечно, может, плашмя, а может, и матрасик прихватит, не верите? зря смеетесь! или от страха? А Тересита – неужели ему ни капельки не страшно? Нет… Значит, он пойдет купаться? – ахи-охи. Само собой!