Текст книги "Вожаки"

Автор книги: Марио Варгас Льоса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

МЛАДШИЙ БРАТ

На обочине дороги лежал огромный камень, на нем сидела жаба; Давид тщательно прицеливался в нее.

– Не стреляй, – сказал Хуан.

Давид опустил револьвер и удивленно посмотрел на брата.

– Он может услышать выстрелы, – сказал Хуан.

– Ты спятил? До водопада пятьдесят километров.

– Может быть, он не у водопада, – настаивал Хуан, – а в пещерах.

– Нет, – сказал Давид. – Впрочем, даже если он и там, он не подумает, что это мы.

Жаба все еще сидела, тяжело дыша огромным ртом, и смотрела на Давида мутными глазами; вид у нее был какой-то болезненный.

Давид снова поднял револьвер, медленно прицелился и выстрелил.

– Не попал, – сказал Хуан.

– Нет, попал.

Они подошли к камню. Зеленое пятнышко выдавало то место, где только что сидела жаба.

– Ну что, не попал?

– Нет, – сказал Хуан, – попал.

Они пошли к лошадям. Дул все тот же резкий, холодный ветер, который сопровождал их в пути, но пейзаж начинал меняться: солнце опускалось за холмы, у подножия горы бесформенная тень укрывала засеянные поля, тучи, накрученные на ближайшие вершины, сливались с темно-серыми валунами.

Давид набросил на плечи накидку, на которой он отдыхал, расстелив ее на земле, и машинально вставил патрон в барабан револьвера. Хуан украдкой следил за руками Давида, пока он заряжал револьвер и вставлял его в кобуру; казалось, что пальцы подчиняются не его воле, а действуют сами по себе.

– Едем? – спросил Давид.

Хуан кивнул головой.

Дорога шла по узкому горному уступу, и лошади продвигались с трудом, постоянно скользя по камням, еще влажным от дождей, что шли в последние дни. Братья молчали. Как только они отъехали, началась мелкая невидимая морось, но вскоре она прекратилась. Смеркалось, когда они завидели пещеры и приплюснутый, вытянутый, словно дождевой червь, холм, который все знали как Серро де лос Охос.

– Хочешь посмотрим, не там ли он? – спросил Хуан.

– Не стоит. Уверен, что он все еще у водопада. Знает, что здесь его смогут увидеть, по дороге всегда кто-нибудь проезжает.

– Как хочешь, – сказал Хуан. И тут же спросил: – А если этот тип соврал?

– Кто?

– Тот, кто сказал, что видел его.

– Леандро? Нет, он не посмел бы обмануть меня. Сказал, что тот прячется у водопада, это точно. Вот увидишь.

Они продолжали путь, пока не опустилась ночь. Черный покров окутал их, и в темноте сиротливость этого заброшенного места, где не было ни деревьев, ни людей, выдавала только тишина, которая нарастала, пока не обрела почти телесную форму. Хуан, нагнувшись к загривку лошади, старался разглядеть неясный след тропинки. Он понял, что они достигли вершины, когда неожиданно оказались на плоской площадке. Давид показал жестом, что дальше надо продвигаться пешком. Они спешились, привязали животных к камням. Старший брат провел рукой по гриве своей лошади, похлопал ее по хребту и прошептал в ухо:

– Только не замерзни до утра.

– Будем спускаться? – спросил Хуан.

– Да, – ответил Давид. – Тебе не холодно? Лучше дождаться утра в ущелье. Там и отдохнем. Тебе не страшно спускаться в потемках?

– Нет. Если хочешь, давай спустимся.

Тут же начали спуск. Давид шел впереди с маленьким фонариком, и луч света мелькал между его ступнями и ступнями Хуана, золотистый круг застывал на мгновение в том месте, куда должен был ступить младший брат. Через несколько секунд Хуан сильно вспотел и рассадил руки об острые камни горного склона. Он видел перед собой лишь светлый круг, но чувствовал дыхание брата и угадывал его движения: тот должен был уверенно продвигаться по скользкому обрыву и обходить препятствия. Он же, напротив, перед каждым шагом проверял, можно ли поставить ногу, и искал, за что бы ухватиться; так несколько раз он едва не упал. Когда они подошли к пропасти, Хуан подумал, что спуск может занять несколько часов. Он обессилел, но зато слышал близкий шум водопада. Это была огромная и величественная завеса воды, которая ниспадала с вершины, обрушиваясь, словно обвал, на озерцо, что питало речушку. Вокруг озера мох и трава росли круглый год, и это была единственная растительность на двадцать километров вокруг.

– Здесь можно отдохнуть, – сказал Давид.

Они уселись друг возле друга. Ночь была холодна, воздух влажен, небо затянуто тучами. Хуан закурил сигарету. Он устал, но спать ему не хотелось. Он чувствовал, как его брат укладывался, зевал; затем перестал двигаться, дыхание его стало более тихим и ровным, время от времени он издавал звуки, похожие на бормотание. Хуан тоже попытался уснуть. Он пристроился, как смог, на камнях и попробовал забыться, но безуспешно. Закурил новую сигарету. Он приехал в поместье три месяца назад, – прошло уже два года с тех пор, как он не видел брата и сестру. Давид был все тем же мужчиной, которого он обожал и ненавидел с детства, а Леонор изменилась. Она была уже не той крошкой, которая заглядывала в окна Ла Мугре и бросала камни в заключенных там индейцев, а высокой девицей с простыми манерами; в ее красоте, как и в окружающей природе, было что-то грубое. Глаза ее сверкали. Всякий раз, когда Хуан связывал ее образ с тем, что хранил в своих воспоминаниях, у него начиналось головокружение, отчего темнело в глазах, ныло под ложечкой и он чувствовал что-то вроде приступа бешенства. Однако сегодня на рассвете, увидев, как Камило пересекает пустошь, отделявшую господский дом от конюшен, чтобы оседлать лошадей, засомневался.

– Уйдем по-тихому, – сказал Давид. – Будет нехорошо, если малышка проснется…

И пока он спускался на цыпочках по ступеням крыльца и потом на заброшенной дороге, которая окаймляла пахотные поля, у него было странное ощущение удушья, как на самой высокой точке Кордильер; он почти не замечал пищащей тучи москитов, которые яростно бросались на него и пронзали все открытые участки кожи, кожи городского жителя. С началом подъема удушье прекратилось. Он не был хорошим наездником, и страшная пропасть, зиявшая у края узкого серпантина тропы, притягивала его как магнит. Он все время был начеку, внимательный к каждому шагу лошади, собрав всю свою волю, чтобы не допустить головокружения, которое казалось ему неизбежным.

– Смотри!

Хуан вздрогнул.

– Ты меня напугал, – сказал он. – Я думал, ты спишь.

– Молчи! Смотри.

– Куда?

– Туда. Смотри.

Почти у земли, там, где, казалось, рождается шум водопада, мерцал светлячок.

– Это огонь, – сказал Давид. – Уверен, что это он. Идем.

– Подождем до рассвета, – зашептал Хуан: внезапно у него пересохло в горле. – Если он пустится наутек, в этом мраке мы его никогда не догоним.

– Он не услышит нас из-за рева водопада, – твердо ответил Давид и взял брата за руку. – Идем.

Очень медленно, наклоняясь, словно для прыжка, Давид начал пробираться вперед, прижимаясь к уступу. Хуан шел рядом, спотыкаясь, вонзив взгляд в пучок света, который то уменьшался, то увеличивался, словно кто-то обмахивал пламя веером. Пока братья приближались, в отблеске огня им открылись близлежащий участок земли, каменные глыбы, заросли кустарника, берег озерка, но не силуэт человека. Однако теперь Хуан был уверен, что тот, кого они преследовали, был здесь, скрытый тенью, где-то очень близко к источнику света.

– Это он, – сказал Давид. – Видишь?

На секунду дрожащие языки пламени осветили темный и зыбкий профиль человека, пытавшегося согреться.

– Что будем делать? – пробормотал Хуан, останавливаясь. Но Давида уже не было рядом, он бежал к тому месту, где показалось и исчезло лицо.

Хуан закрыл глаза, представил сидящего на корточках индейца, его руки, протянутые к огню, его зрачки, раздраженные мельканием искр от костра; но вот кто-то набросился на него сверху, и индеец подумал, что это какое-то животное, но когда почувствовал, как две руки яростно сжимают его горло, все понял. Он должен был ощутить бесконечный ужас перед этим неожиданным нападением, исходящим от тени, наверняка он даже не попытался защититься, а только сжался, как улитка, чтобы сделать свое тело менее уязвимым, и таращил глаза, силясь увидеть во мраке нападавшего. И тут он узнал его голос: «Что ты наделал, подонок? Что ты наделал, собака?» Хуан слушал Давида и понимал, что он бьет ногами, иногда его удары приходились не по индейцу, а по прибрежным камням, и это еще больше разъяряло его. Вначале до Хуана доходил слабый хрип, словно индеец полоскал горло, но затем слышался только гневный голос Давида, его угрозы, оскорбления. Вдруг Хуан обнаружил в своей руке револьвер, его палец слегка нажимал на курок. Оцепенев, он подумал, что если бы выстрелил, то попал бы в брата, но оружие не убрал, а напротив, пока продвигался к свету, совершенно успокоился.

– Хватит, Давид! – закричал он. – Пристрели его. Не бей больше.

Ответа не последовало. Теперь Хуан их не видел: индеец и брат, обхватив друг друга руками, катались по земле за кругом, освещенным костром. Их не было видно, но слышался глухой стук ударов и иногда какое-нибудь ругательство или глубокий вдох.

– Давид, – закричал Хуан, – выходи оттуда. Я буду стрелять.

Охваченный сильнейшим волнением, он повторил через несколько секунд:

– Отпусти его, Давид. Клянусь, что я выстрелю.

Ответа так и не последовало.

Сделав первый выстрел, Хуан на мгновение был ошеломлен, но тут же стал снова стрелять, не целясь, пока не ощутил металлический стук бойка, ударявшего по пустому барабану. Он застыл и не почувствовал, как револьвер выпал из его рук. Шум водопада пропал, дрожь пробегала по его телу, кожа покрылась потом, он едва дышал. Он крикнул:

– Давид!

– Я здесь, скотина, – прозвучал рядом голос, испуганный и злобный. – Ты понимаешь, что мог застрелить и меня? Ты спятил?

Хуан повернулся на каблуках, протянул руки и обнял брата. Прижавшись к нему, он невнятно бормотал, стонал и, похоже, не понимал слов, которыми Давид пытался его успокоить. Хуан, всхлипывая, долго повторял нечто невразумительное. Когда он успокоился, вспомнил об индейце.

– А что с этим, Давид?

– С этим? – Давид вновь обрел хладнокровие; твердым голосом он сказал: – А ты как думаешь?

Костер продолжал гореть, но светил очень тускло. Хуан вытащил из костра самое большое полено и стал искать индейца. Когда он его нашел, с минуту смотрел на него, как завороженный, потом уронил полено на землю, и оно потухло.

– Видел, Давид?

– Да, видел. Пойдем отсюда.

Хуан одеревенел и оглох, словно сквозь сон чувствовал, как Давид тащит его к уступу. Подъем занял много времени. Давид одной рукой держал фонарь, а другой Хуана, который был как тряпка: он шатался даже на самых крепких камнях и валился на землю, ни на что не реагируя. На вершине они оба повалились без сил. Хуан закрыл голову руками и, распластавшись, глубоко дышал. Когда он приподнялся, увидел брата, который разглядывал его в свете фонаря.

– Ты поранился, – сказал Давид. – Давай я перевяжу тебя.

Он разорвал надвое свой платок и перевязал окровавленные колени Хуана, которые виднелись через дыры в брюках.

– Это пока, – сказал Давид. – Надо возвращаться. Может попасть инфекция. Ты не привык лазить по горам. Леонор тебя вылечит.

Лошади переминались с ноги на ногу, их морды были покрыты синеватой пеной. Давид обтер их рукой, погладил по хребту и крупу, нежно щелкнул языком возле ушей. «Сейчас согреемся», – прошептал он.

Когда они сели на лошадей, уже светало. Легкое сияние окаймляло контуры гор, белая дымка простиралась по рассеченному надвое горизонту, но расщелины все еще были во мраке. Прежде чем тронуться в путь, Давид хорошенько приложился к фляге и передал ее Хуану, но тот пить не хотел. Все утро они ехали среди угрюмых пейзажей, давая лошадям полную свободу. В полдень они остановились и сварили кофе. Давид поел сыра и бобов, которые Камило положил в котомку. На закате они увидели два шеста, связанных в косой крест. На нем висела табличка с надписью: «Ла Аурора». Лошади заржали: они узнали межевой знак поместья.

– Наконец-то, – сказал Давид. – Давно пора. Я вымотался. Как твои колени?

Хуан не ответил.

– Болят? – настаивал Давид.

– Завтра я отправляюсь в Лиму, – сказал Хуан.

– Зачем?

– Я больше не вернусь в поместье. Сыт по горло горами. Буду жить в городе. Знать ничего не хочу о деревне.

Хуан смотрел вперед, избегая взгляда брата.

– Ты нервничаешь, – сказал Давид. – Это естественно. Поговорим позже.

– Нет, – ответил Хуан. – Давай поговорим сейчас.

– Хорошо, – мягко сказал Давид. – Что с тобой такое?

Хуан повернулся к брату: лицо его было изможденным, голос охрипшим.

– Что со мной? Ты сам-то понимаешь, что говоришь? Ты забыл того парня у водопада? Если я останусь в поместье, то в конце концов стану думать, что так поступать вполне нормально.

Он хотел было добавить «как ты», но не решился.

– Он был шелудивым псом, – сказал Давид. – Твои сомнения нелепы. Может, ты забыл, что он сделал с твоей сестрой?

Лошадь Хуана остановилась и то вставала на дыбы, то брыкалась задними копытами.

– Давид, она сейчас закусит удила, – сказал Хуан.

– Отпусти поводья. Ты ее задушишь.

Хуан ослабил поводья, и животное успокоилось.

– Ты мне не ответил, – сказал Давид. – Ты забыл, почему мы его искали?

– Нет, – ответил Хуан. – Я не забыл.

Через два часа они подъехали к хижине Камило, построенной на пригорке между господским домом и конюшнями. Прежде чем братья остановились, дверь хижины отворилась, и на пороге появился Камило. Склонив почтительно голову, с соломенной шляпой в руке, он вышел им навстречу и остановился между двумя лошадьми, взяв их под уздцы.

– Все в порядке? – спросил Давид.

Камило отрицательно замотал головой.

– Малышка Леонор…

– Что случилось с Леонор? – перебил его Хуан, приподнимаясь на стременах.

Запинаясь и смущаясь, Камило объяснил, что на рассвете малышка Леонор увидела из окна своей комнаты, как уезжали братья, и не успели они отъехать от дома и на километр, как она уже выбежала из дома в сапогах и брюках для верховой езды, крича, чтобы оседлали ее коня. Камило, следуя указаниям Давида, не стал ее слушаться. Тогда она сама решительно вошла в конюшню и сама, как мужчина, надела сбрую, попону и седло на Эль Колорадо, своего любимца, самого молодого и нервного жеребца «Ла Ауроры».

Она уже была готова сесть на лошадь, когда служанки и сам Камило стали удерживать ее силой; при этом они долго терпели оскорбления и удары от девочки, которая, выйдя из себя, билась и умоляла и требовала, чтобы ее пустили ехать вслед за братьями.

– Она у меня поплатится! – сказал Давид. – Уверен, это Хасинта. Она прислуживала этой ночью за столом и слышала, как мы разговаривали с Леандро. Это она.

Девочка была очень взволнована, продолжал Камило. Перестав царапаться и оскорблять его и служанок, она громко расплакалась и вернулась в дом. Там, закрывшись в своей комнате, она и сидит до сих пор.

Братья оставили лошадей Камило и направились в дом.

– Не надо говорить Леонор ни слова, – сказал Хуан.

– Ясное дело, – сказал Давид. – Ни единого слова.

***

Леонор узнала о возвращении братьев по лаю собак. Она дремала, когда ночь прорезало хриплое рычание и под окном пронеслось, словно стрела, тяжело дышащее животное. Это был Споки, она узнала его по бешеной скорости и характерным завываниям. Затем послышалась ленивая трусца и глухой рык Домитилы, беременной суки. Агрессивность собак внезапно прошла, за лаем послышалось радостное сопение, которым всегда встречали Давида. В щелку она увидела, как братья идут к дому, и услышала, как открылась и закрылась парадная дверь. Она подождала, пока братья поднимутся по лестнице в ее комнату, и открыла, когда Хуан поднял руку, чтобы постучать.

– Привет, маленькая, – сказал Давид.

Она дала себя обнять и подставила лоб, но сама не поцеловала их. Хуан зажег лампу.

– Почему вы не предупредили меня? Вы должны были сказать. Я хотела догнать вас, но Камило не дал. Давид, ты должен наказать его, если бы ты видел, как он хватал меня, он хам и грубиян. Я умоляла его отпустить, а он и не думал меня слушать.

Поначалу она говорила уверенно, но вскоре голос ее задрожал. Она стояла босая, волосы были спутаны. Давид и Хуан пытались ее успокоить, гладили по голове, улыбались, называли маленькой.

– Мы не хотели тебя беспокоить, – объяснял Давид. – Кроме того, мы решили ехать в последнюю минуту. Ты уже спала.

– Что произошло? – спросила Леонор.

Хуан взял с кровати одеяло и укутал им сестру. Леонор перестала плакать. Она была бледна и смотрела с тревогой, приоткрыв рот.

– Ничего, – сказал Давид. – Ничего не произошло. Мы его не нашли.

Напряженность исчезла с лица Леонор, с губ сорвался вздох облегчения.

– Но мы его найдем, – сказал Давид. Легким жестом указал Леонор на постель, чтобы она ложилась. Затем повернулся.

– Минутку, не уходите, – сказала Леонор.

Хуан не пошевелился.

– Да? – сказал Давид. – Что такое, малышка?

– Не ищите его больше.

– Не волнуйся, – сказал Давид, – забудь об этом. Это мужское дело. Предоставь его нам.

Тогда Леонор снова разрыдалась, на этот раз не совсем натурально. Она схватилась руками за голову, билась, как под током, ее крики встревожили собак, и они подняли лай под окном. Давид жестом указал Хуану, чтобы тот вмешался, но младший брат по-прежнему молчал и не двигался.

– Ладно, маленькая, – сказал Давид. – Не плачь. Мы не будем его искать.

– Лжешь. Ты убьешь его. Я тебя знаю.

– Я этого не сделаю, – сказал Давид. – Если ты думаешь, что это ничтожество не заслуживает наказания…

– Он мне ничего не сделал, – сказала Леонор скороговоркой, кусая губы.

– Не думай об этом, – настаивал Давид. – Забудем о нем. Успокойся, малышка.

Леонор продолжала плакать, ее щеки и губы были мокрыми, а одеяло сползло на пол.

– Он мне ничего не сделал, – повторила она. – Это была неправда.

– Ты понимаешь, что говоришь? – спросил Давид.

– Мне было невыносимо, что он ходил за мной по пятам, – бормотала Леонор. – Он целыми днями был у меня за спиной, словно тень.

– Это моя вина, – сказал Давид с горечью. – Отпускать в поле женщину одну опасно. Я приказал ему присматривать за тобой. Я не должен был доверять индейцу. Все они одинаковы.

– Давид, он мне ничего не сделал, – воскликнула Леонор. – Поверь мне, я говорю правду. Спроси у Камило, он знает, что ничего не было. Поэтому он и помог ему скрыться. Ты разве не знал? Да, помог. Я просто хотела избавиться от него, поэтому выдумала эту историю. Камило все знает, спроси у него.

Леонор вытерла щеки тыльной стороной ладоней. Подняла одеяло и накинула его на плечи. Казалось, будто она избавилась от кошмара.

– Поговорим об этом завтра, – сказал Давид. – Сейчас мы устали. Надо поспать.

– Нет, – сказал Хуан.

Леонор заметила брата возле себя: она и забыла, что Хуан тоже был в комнате. Он был хмур, крылья носа раздувались, как ноздри Споки.

– Сейчас ты повторишь то, что сказала. – Голос Хуана звучал странно. Повторишь, как ты нас обманула.

– Хуан, – сказал Давид. – Надеюсь, ты ей не поверишь. Она обманывает именно сейчас.

– Я сказала правду, – завыла Леонор; она смотрела то на одного, то на другого. – В тот день я приказала ему оставить меня одну, а он не захотел. Я пошла к реке, он за мной. Я даже не могла спокойно искупаться. Он стоял, смотрел на меня исподлобья, как животное. Тогда я пошла и рассказала о том, чего не было.

– Подожди, Хуан, – сказал Давид. – Ты куда? Подожди.

Хуан повернулся и направился к двери; когда Давид попытался остановить его, он взорвался. Как одержимый, начал сыпать оскорблениями: обозвал сестру шлюхой, а брата подлецом и деспотом, с силой оттолкнул Давида, который хотел преградить ему дорогу, и опрометью выскочил из дома, извергая поток оскорблений. Леонор и Давид из окна видели, как он во весь дух бежит через поле, голося, как сумасшедший, видели, как он вбежал в конюшню и почти тут же вылетел оттуда как раз на Эль Колорадо. Норовистый конь Леонор послушно поскакал в направлении, указанном неопытными руками, державшими поводья; элегантно делая вольты, меняя шаг и помахивая светлыми прядями хвоста, словно веером, он доскакал до края дороги, которая вела через горы, ущелья и обширные песчаники в город. Тут он взбунтовался. Внезапно встал на дыбы и заржал, сделал поворот, словно балерина, и примчался обратно в поле.

– Он его сбросит, – сказала Леонор.

– Нет, – сказал Давид. – Смотри внимательно. Хуан его сдерживает.

Многие индейцы вышли к воротам конюшен и удивленно наблюдали за младшим братом, который абсолютно уверенно держался на коне, яростно бил его каблуками под брюхо и одновременно кулаком по голове. Раздраженный ударами, Эль Колорадо метался из стороны в сторону, становясь на дыбы, подскакивал, на несколько секунд пускался в головокружительный бег и резко останавливался, но всадник, казалось, сросся с его хребтом. Леонор и Давид видели, как он то появляется, то исчезает, невозмутимый, словно самый бывалый укротитель, и, замерев, стояли молча. Внезапно Эль Колорадо устал: пригнул свою изящную шею к земле, словно стыдясь, сник, тяжело дыша. В этот момент показалось, что он возвращается: Хуан направил коня к дому и остановился перед дверью, но не спешился. Словно вспомнив что-то, развернулся и мелкой рысью поскакал к постройке, которая называлась Ла Мугре. Там он одним прыжком соскочил на землю. Дверь была заперта, и Хуан сбил замок ударом ноги. Затем закричал индейцам, которые были внутри, чтобы те выходили, что наказание для них закончилось. Потом медленным шагом вернулся к дому. В дверях его ждал Давид. Хуан казался спокойным; он был мокрым от пота, а в его глазах читалась гордость. Давид подошел к нему и, взяв за плечо, ввел в дом.

– Пойдем, – сказал он ему. – Выпьем по глоточку, пока Леонор будет лечить твои колени.