Текст книги "Аксель. Новая жизнь (СИ)"

Автор книги: Марина Зимняя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

5

Не знаю, куда зовет меня дедушка Петя, но вид у него очень взволнованный. Что такое джигитовка? Наверное, соревнования какие-нибудь... А может, это драка? Ну, вроде стенки на стенку. Нет, это вряд ли. На такие гуляния бабушка бы меня не потащила. В этом можно не сомневаться. Мне не хочется их обижать, поэтому послушно иду в комнату переодеваться из своего, а точнее бабушкиного халата.

– Ульянка! Давай быстрей!

Дед Петя за пять секунд переоделся в парадные треники и нахлобучил на голову свою любимую фуражку.

– А бабушка где?

– Пойдем! Она сказала, что чуть позже подойдёт. Давай, давай!

Дедушка подгоняет меня и параллельно закуривает очередную сигарету.

– Дед Петь, разве можно столько курить? Тебе не жаль свое здоровье?

– Ой, какое там здоровье! – машет он рукой. – Я с папиросой родился, с ней я и помру…

– Дедушка, что ты такое говоришь! – вскрикиваю я. – Неужели ты куришь с самого детства?

– С него самого, – подтверждает дед.

Я не люблю запах табака, как не люблю никакого запаха дыма в принципе. Хорошо, что папа не курит.

– И что! Мама тебя не гоняла?

– Гоняла, конечно... И ремнем, и хворостиной, и нагайкой, однажды меня отстегала.

– Но ты все равно не бросил?

– Не а, – улыбается дед.

У него такая теплая улыбка. Вокруг глаз лучится тысяча морщинок. Сами глаза такие хитрые, хитрые. А когда смеется, его крючковатый нос то и дело подергивается. Мне нравится за ним наблюдать. Он очень интересно ругается на каком-то непонятном, но очень мелодичном диалекте. Правда, делает он это обычно себе под нос. При бабушке дед никогда не решится высказаться громко. Невооруженным глазом видно, что он ее побаивается.

– Дед Петь! А дай мне попробовать?

– Чего тебе дать?

– Ну, ты же говоришь, что куришь с рождения. Я вон уже до десяти лет доросла. Мне тогда точно можно попробовать!

– Сдурела, что ли? Ульянка! Ты хочешь, чтобы бабка меня четвертовала! – возмущается и тушит сигарету об бетонный фонарный столб, мимо которого мы как раз проходим.

Я смеюсь. А он начинает бормотать свои ругательства.

– Дедушка! Да я пошутила!

Зато он наконец выбросил эту гадость.

На поляне полно народу. Люди стоят кучками по периметру поля. Играет громкая музыка.

– Дед! Там что, лошади? – как вкопанная останавливаюсь я.

– Да! Я же сказал тебе, джигитовка! Пойдем.

– Дедушка! Я боюсь!

Кони, как сумасшедшие носятся по полю. На некоторых верхом сидят мужчины, некоторые скачут без всадников. Я слышу выстрел. Вскрикиваю, закрывая ладонью рот. Один из мужчин падает с коня. Конь несется. Мужчина висит у него на боку. Я зажмуриваюсь и вжимаю голову в плечи. Дед не обращает на меня никакого внимания. Наконец решаюсь открыть глаза и вижу уже другого всадника, который стоит ногами одновременно на двух лошадях. Лошади скачут бок о бок и делают целый круг по полю со своим стоящим наездником. А что, если они решат разбежаться в стороны? Он же покалечится! А если погибнет? А если попадет под их копыта? Из-под которых выбиваются куски земли прямо с травой.

– Пойдем ближе, – подгоняет меня дедушка.

– Нет! Давай здесь постоим! Отсюда тоже отлично видно.

– Нет, дорогуша! Я с таким же успехом мог бы посмотреть с крыши нашего дома! – возмущается дед.

– А что, так можно было?

– Да оттуда всю станицу видать, – говорит дедушка и продолжает тащить меня по направлению к ограждению.

Теперь на поляне три красивые лошадки. Их гривы заплетены замысловатыми косами, на мордах украшения с кисточками. Верхом на них девушки в пестрых нарядах с цветами в волосах. Одна из них совсем маленькая, наверное, чуть старше меня, а может даже моя ровесница. Они не скачут и не носятся, зато управляют лошадьми так, что те, как в цирке, демонстрируют толпе всякие умения. Они то вышагивают как-то по-особому поднимая ноги, то кланяются и делают обороты вокруг своей оси.

– Что они делают?

– Это выездка. Ульяш!

– Там же совсем маленькая девочка, – говорю я, указывая на девочку в центре. Она находится как раз между взрослыми девушками. Они делают все так синхронно, что у меня перехватывает дыхание.

– Да, она твоя ровесница. Никакая она не маленькая, – поясняет дедушка. – Это внучка Натаныча, Людмилка. Ей как раз лет десять-одиннадцать. Она со своей Лирой неразлучна.

– Но она ее слушается, – продолжаю смотреть, как завороженная на их действия я.

– Конечно, слушается. Она ни один год уже этим занимается, – говорит дед. А я стою как загипнотизированная.

***

Наверное, я никогда не забуду то, что началось потом. Я смотрела на красивейшую черную кобылку в белых носочках и не могла отвести от нее взгляд. На лбу у нее тоже было белое пятнышко, но его немного скрывали украшения. В какой-то момент эта лошадка со своей маленькой всадницей осталась одна на поле. Лошадь скакала по кругу. А я поражалась, как уверенно в седле держалась девочка. Это невозможно! Она ведь такая маленькая! Как она не боится? Спрашивала сама себя я. А потом эта девочка начала делать всевозможные трюки. Я, затаив дыхание, смотрела на то, как она спрыгивает с лошади на ходу, а потом запрыгивает на нее снова. Она скакала стоя, делала ласточку и шпагат, какие-то невероятные пируэты ногами. При этом улыбалась, и в ее глазах не было ни капли страха.

– Ульяна! – слышу, как кто-то зовет меня, а я не в силах оторваться от этого зрелища. – Уля! Опять в облаках летаешь! – возмущается бабушка. – Я же сказала деду, что бы ты оделась поудобнее! Вот старый болван!

– Зачем – наконец откликаюсь на голос бабушки я.

– Я хотела, чтобы ты на коне покаталась. Вот там есть лошади, на которых можно покататься, – бабушка указывает в направлении нескольких мужчин, одетых по-казачьи. Неподалёку от них пасутся четыре лошади. – А она взяла и сарафан напялила, – смеется бабушка.

– Не, ба! Я боюсь.

– Уля! Да они прокатные! Смирные совсем! Давай попробуем?

Я растеряно смотрю то на бабушку, то на лошадок, на одну из которых уже забирается мальчишка. Здоровенный дядька в черкеске и кубанке подсаживает совсем маленького мальчика лет шести на бурую лошадь. Лошадка ведет себя смирно. Казак берет ее за повод и начинает катать мальчишку. У меня аж пальцы на руках и ногах неметь начинают, и спина уже болит от напряжения. Как же мне хочется попробовать!

– Внучь! Да не бойся! Пойдем, – зовет меня бабушка.

– Бабуль! Я же не заберусь на нее в джинсовом сарафане, – говорю с досадой.

Бабушка достает ключи из кармана, протягивает мне:

– Беги, переоденься быстренько. Я подожду тебя здесь!

Еще никогда в жизни я не бегала так быстро. Ольга Викторовна поставила бы мне твердую пятерку. Если бы я бегала так на физкультуре в школе, то точно обгоняла бы всех своих одноклассников. Бегу по проселочной дороге, камешек попадает в босоножку, режет мою ступню, но я все равно не останавливаюсь. А вдруг сейчас разберут всех лошадей? Там столько народу! Желающих ведь должно быть немало. – Распахиваю калитку, которую ни бабушка, ни дед никогда не запирают. И перескакивая через ступеньку забегаю на крыльцо.

***

– Бабуль! Я ведь быстро сбегала, – огорченно наблюдаю за тем, как все четыре лошади бродят по поляне под наездниками.

– Да! Ты сегодня превзошла саму себя, – качает головой бабушка. – Не расстраивайся… Подождем немного, пока одна из них освободится.

– Пойдем тогда поближе! Нужно ведь очередь занять!

– Да какая очередь? Уль!

Теперь уже не бабушка меня, а я тяну ее по направлению к лошадям. Замечаю, что мальчик, которого первым усадили в седло, вот-вот спустится. Казак уже остановил лошадь и снимает малыша с нее.

– Юра! – кричит ему бабушка. – Внучку мою покатай!

Я застенчиво жмусь к бабушкиному боку.

– Покатаю! Отчего ж не покатать! Да она и сама справится! Сколько лет?

– Десять! Но сама я не справлюсь, – отрицательно мотаю головой.

– Иди сюда, казачка! Справишься!

Я и сама не поняла, как оказалось, верхом на лошади. Дядька подсадил меня, а мне осталось только перекинуть ногу.

– Звать тебя как?

– Уля, – говорю я и перестаю дышать, потому что чувствую, как соскальзываю со скользкого седла вправо. Лошадь при этом стоит не подвижно. Я пытаюсь поймать баланс, и вот я уже заваливаюсь влево.

– Расслабься немного, – слегка шлепает меня по ноге этот усатый мужик. А я держусь за повод, который он всучил мне в руки, и продолжаю раскачиваться, как неваляшка. – Уля! Вот так сидеть нельзя! Нужно быть увереннее. Лошади очень чуткие, они чувствуют неуверенность. При первой же возможности любая лошадь избавится от робкого наездника. Возьми себя в руки, сядь ровно и расправь плечи.

– Избавится – испугано спрашиваю я.

Дядька смеется.

– Спускайся!

– Нет! Пожалуйста! Можно я попробую еще.

– Девочка! Я немного поторопился. Давай я помогу тебе спуститься. Для начала вам нужно познакомиться.

– Потом я попробую снова?

– Попробуешь, – подтверждает он.

Он помогает мне спуститься. А я не чувствую твердости земли. Земля как будто бы желейное болото. Ощущение напоминают состояние, когда напрыгаешься на батуте до тошноты, а потом не можешь твердо стоять на ногах.

Мужчина подводит меня к морде лошади. Достает из кармана мешочек и высыпает на мою ладонь три кусочка рафинада.

– Это не самое удачное угощение... Лучше конечно яблоки, – поясняет казак. – Но зато ты ему точно понравишься, – улыбается доброй лучезарной улыбкой из-под черных усов. – Смотри! Может укусить – он поправляет мою ладонь в тот момент, как на слове "укусить" она по инерции дергается назад. – Да не бойся! Просто предупреждаю на будущее. Лошади любят кусаться, – посмеивается он.

Я так и стою, зажмурившись, пока не ощущаю теплое, нет, даже горячее дыхание около своей руки. Мокрые губы и шершавый язык проходятся по моей ладошке. Я открываю глаза. Пусто... Ничего нет… Он съел угощение!

– Ульяна! Ты все еще хочешь покататься – не скрывая веселья в голосе, спрашивает казак.

Я киваю головой.

– Его зовут Буран. Но имей в виду, знать кличку лошади мало ... На имя он может совсем не реагировать. Лошади реагируют на действия, – он снова подсаживает меня. – Кстати, а как ты думаешь? Почему его так зовут?

– Не знаю, – отвечаю, глубже усаживаясь в седло. Почему-то сейчас я чувствую себя совсем иначе. Странно... Я ведь не сделала ничего такого. Просто позволила ему слизать сахар со своей ладони. Седло не кажется мне уже таким скользким. Я ни покачиваюсь и не заваливаюсь. Просто сижу…

– Твои предположения?

– Наверное, он ассоциируется с зимним снежным бураном! А нет! Он же вовсе не белый! Может, просто он быстрый? Или нет! Он же бурый! Его так зовут из-за расцветки?

– Трижды мимо, – говорит казак. А я понимаю, что конь уже идет медленным шагом. Я даже не заметила, когда он пошел! Казак идет рядом, я крепко держусь за поводья.

– Не крути пока головой. Смотри ему между ушей, – говорит он. И продолжает разговор о кличке жеребца. – Его зовут Бураном, потому что его мать звали Булавой, а от отца – Беркутом.

– Правда – удивленно вскрикиваю я. – А как могло так совпасть, что его родителей звали на одну букву? Казак слегка пожимает плечами. Традиция есть такая – называть жеребят на первую букву кличек их родителей. Конечно, не всегда у родителей заглавные буквы совпадают, но и такое случается не редко. Вон, посмотри, там вдалеке скачет орловский русачок. Его отца звали Ирбисом, а его кличут Ирисом.

– Ирисом – снова удивляюсь я. – Первый раз слышу такую интересную кличку. Это же цветок!

Мужчина улыбается:

– Она кажется тебе интересной?

– Ну да!

– А ты заметила, как далеко Буран тебя увез? Посмотри, твоей бабушки и не видать.

Я поворачиваю голову и понимаю, что мы ушли далеко в поле.

Казак разворачивает Бурана в обратном направлении.

– А обратно, ты будешь управлять им сама, – говорит он и убирает руку от повода.

– Нет, пожалуйста! Не отпускайте! Вдруг он поскачет быстро!

– Ты опять совершаешь ошибку. Ты уже на коне! Показывая сейчас ему свои эмоции, ты делаешь его главным. А что там у него в голове, одному Богу известно. Соберись! – командует он уже не слишком то дружелюбным голосом.

Я набираю полные легкие воздуха и снова не дышу. Я делаю это по привычке. Всегда забываю дышать, когда мне страшно. Поглядываю вниз. Высоко...

– Что ты пытаешься сейчас сделать? Взлететь, как воздушный шарик – его голос снова пронизан дружелюбными нотками. – Ульяна, – треплет он меня за ногу. – Вот это рычаги! – снова тычет в мою ногу немного повыше лодыжки. – Ты должна заставить лошадь подчиниться давлению твоей ноги. Прижимая одну ногу, ты предлагаешь лошади двигаться в сторону, противоположную этой ноге. А прижимая обе сразу, просишь лошадь двигаться вперед. Поняла?

Я киваю.

– Куда ты хочешь двигаться сейчас?

Я прижимаю обе ноги к бокам Бурана, и он начинает шагать вперед. Я сама держу его за повод. У меня снова перехватывает дыхание.

– Не забывай дышать, Ульяна! – посмеивается дядька, шагающий рядом. – А ну попробуй повернуть налево, – прижимаю правую ногу, и конь меняет траекторию. Теперь я еду налево. – Давай направо! – повторяю фокус, но уже с левой ногой. И конь слушается меня. Я никогда не испытывала такого восторга. Ну почему так быстро заканчивается наш путь? Я вижу улыбающуюся бабушку и смеющегося деда.

– Вы видели! Видели! Я сама ехала! Он слушается меня! А можно еще?

– Юр! Можно – спрашивает бабушка у дядьки. Тот кивает ей в ответ.

– Я смотрю, у нас появилась еще одна фанатка верховой езды, – смеется он.

– А как развернуться – перебиваю его я.

Мужчина смеется.

– Смотри туда, куда хочешь повернуть. Туда же немного разверни плечи и колени. Левый шенкель – это ось, которой сгибается лошадь. Прижми его плотнее к боку.

– Шенкель – растеряно переспрашиваю я.

– Просто прижми левую ногу сильнее. Шенкель – это область ноги от щиколотки до колена. Именно этой областью ты должна воздействовать на лошадь, что бы она тебя понимала, – объясняет он. – Старайся, что бы оба шенкеля были расположены параллельно лошади. Он слегка поправляет мою ступню. – Носки вперед, а пятка немного опущена…

Буран разворачивается, повинуясь моим действиям.

– А как скакать – кричу я дядьке.

Он на мой вопрос реагирует смехом.

– Шагом сначала ходить научись! Казачка!

6

Наши дни

– Улька! Хватит траву жевать, нашла пастбище! – возмущается Машка, отнимая у меня пучок укропа. – Говорила же тебе, поешь нормально!

Отдаю ей пощипанную зелень. Маша с деловым видом продолжает изучать кулинарную тетрадь своей прабабки.

– Маш! Где ты ее нашла? Ее можно смело сдавать в музей!

Тетрадь и правда представляет собой нечто реликвенное. Обложка истлела и сплошь проклеена скотчем. Видимо Машка таким образом пыталась ее заламинировать. Внутреннее ее наполнение тоже выглядит весьма впечатляюще, листы пожелтели и затерлись на углах. Некоторые из них выпали, но Маша каким-то чудо образом вклеила каждый листочек на свое место. Многие листы в жирных и мокрых пятнах, чернила местами размыты, некоторые страницы потускнели и разобрать то что там написано почти невозможно.

– Это настоящее сокровище! И принадлежит оно мне! Ты даже не представляешь какие здесь есть рецепты.

– Ну и как ты собираешься по ним готовить? Наверное, твоя бабушка готовила эти блюда в какой-нибудь русской печи или на открытом огне. Судя по тому, как выглядит это кулинарное пособие...

– Ой, не сочиняй! Русская печь на восьмом этаже… Это, конечно, сильно!

– Все равно не понимаю тебя. В интернете полно рецептов. Чего ты в ней то копаешься?

– И не поймешь! Я, может, тоже не понимаю, чего ты каждое утро ни свет ни заря подскакиваешь и несешься, в свой конный клуб. В пять утра, наверное, только ты туда ездишь.

– Не каждое, а только по вторникам и четвергам. Просто я не успевала на тренировки в эти дни после учебы. Тоже вспомнила! Когда это было? Я уже месяц так не делаю.

– Ну, пропустишь ты два дня в неделю. Что случится то?

– Нельзя пропускать...

– Почему?

– Потому что я постоянно должна быть в тонусе! Мне нельзя расслабляться, тем более сейчас. К тому же Аксель меня ждет!

– Ой, не преувеличивай. Прям заметит твой Аксель твое отсутствие пару раз в неделю... Уль! А бабушка то как, – меняет тему Маша.

– Неоперабельная, – отвечаю ей, вспоминая бабушкину истощенную фигуру.

– Да ты что, – Машка, отложив тетрадь в сторону, присаживается напротив меня.

Я сглатываю ком в горле. На глаза Маши наворачиваются слезы. Смотрю на нее, и мои глаза тоже начинает застилать соленая пелена. Снимаю очки, вытираю глаза.

– Я вчера у нее целый день провела... Скоро ее выпишут. Мы заберём ее к себе.

– Это она так после смерти дедушки сдала, да?

Я пожимаю плечами.

– Не знаю, Маш! Может и так... Просто пока дедушка был жив, бабуля носилась с ним, невзирая на свое недомогание. Конечно, за эти два года она сильно сдала. Возраст тоже берет свое…

– Да не придумывай! Ей же не девяносто! Чуть за семьдесят...

– Маш. Она всегда казалась мне такой сильной. Никогда не думала, что какой-нибудь недуг способен ее свалить. Оказывается, рак ломает даже самых сильных, – смахиваю слезинки с щек, запрокидываю голову.

– Может, еще можно что-нибудь сделать?

– Нет... Папа разговаривал с врачом. Поздно… Да она и сама не хочет. Говорит, что устала. Ты представляешь, она папе все уже объяснила. Что где лежит. Что кому достанется. Взяла с него обещание, что он кремирует ее и похоронит рядом с мамой.

– С твоей мамой?

– Ну да, хочет лежать рядом с дочерью, а там места совсем нет. Только урну подхоронить можно, – срывается мой голос. Рыдания сами вырываются из груди. Машка подскакивает с места, обнимает меня, гладит по голове.

– Уль, не плачь! Прости, что полезла с расспросами!

– Да ничего… Мне нужно было с кем-нибудь поделиться, – всхлипываю. – Мне нельзя сейчас расклеиваться. Если Диана поймет, что я сломалась, она проедется по мне на танке. Я не могу показывать всем свои эмоции. Спасибо тебе, что можешь меня послушать…

В дверь звонят.

– Ты ждешь кого-нибудь?

– Нет! Это Макар, как всегда, ключи забыл, – Маша идет открывать дверь. – Что случилось? – слышу встревоженный голос подруги.

Это сейчас мы подруги, а пять лет назад у нас была самая настоящая война за внимание Макара. Я не понимала, как он может променять меня, его самого лучшего друга. Он сам так говорил, и я так считала. На какую-то смазливую мартышку. Машка очень хорошенькая. Она обладает невероятно няшной внешностью и нередко этим пользуется.

Макар переступает порог квартиры. Вид у него очень встревоженный.

– Маш, я в душ. Все потом…

– Что потом? Что произошло? Ты сам не свой!

– Привет, Уль! Как бабушка Тоня?

– Все так же…

– Ясно, – дверь в ванную закрывается. Через минуту мы уже слышим шум воды.

– Что это с ним – обращаюсь к Машке.

– Выйдет, расспрошу. С ним явно что-то не так...

– Может на работе что-нибудь приключилось? – предполагаю я, а подруга растеряно пожимает плечами. – Ладно. Пойду… Папа скоро с работы придет, нужно на ужин что-нибудь придумать.

– Да скорее уже на завтрак. Первый час ночи, Уль.

– Он уже второй месяц до поздней ночи задерживается. Не знаю, что с ним делать. Скоро он себя доконает, – говорю уже в дверях. – Ты же узнаешь насчет работы, – напоминаю, когда открываю дверь уже своей квартиры.

– Да, узнаю, конечно. Завтра позвоню тебе.

Макар и Маша уже второй год живут в квартире бабушки Раи. Наша соседка после смерти оставила внуку свою двушку в наследство. Поэтому иногда я бываю у них в свободное время. Правда, свободного времени у меня фактически нет. И не смотря на то, что мы живем на одной лестничной площадке, видимся в основном, когда сталкиваемся, выбегая на учебу или работу.

Машка работает фитнес тренером. Макар инжекторщиком в автосервисе. Я не просто так обратилась к Маше за помощью. Быть может, она поможет мне устроиться на работу хотя бы на пару часов в день. Мне тяжело смотреть на то, как зашивается папа. Я уже давно догадалась, что у него какие-то проблемы на работе. А тут еще болезнь бабушки…

О ее болезни мы узнали всего неделю назад. Обычно мы старались навещать ее хотя бы раз в месяц, а тут у папы на работе случилась запара, и у меня тренировки стали усиленнее. Да еще и сессия была непростой. Короче, одно навалилось на другое. И так вышло, что с бабулей мы не виделись больше трех месяцев. Чуть больше недели назад я сдала последний экзамен и наконец смогла поехать в станицу. Я приехала к бабушке и просто не узнала ее. Она похудела пополам. На меня смотрела высохшая, изможденная бабулька. В ее чертах с трудом улавливались черты той крепкой женщины, которую я привыкла считать своей бабушкой.

По телефону ее голос был довольно бодрым. Представить себе не могу, что ей стоило создавать видимость отсутствия недуга. Каждый раз она заверяла меня, что у нее все в порядке. А на самом деле это было далеко не так. Если бы она не сопротивлялась и согласилась пользоваться смартфоном, то ее впалые глаза и болезненная худоба сразу бы стали нам заметны при общении по видеосвязи. Но она упорно не хотела привыкать к технологиям. И своему старенькому кнопочному телефону предпочитала не изменять.

Наверное, папа целый день голодный. Насколько его хватит в таком режиме? Я каждый день собираю ему обед, но довольно часто он приносит его обратно, так и не притронувшись к еде. Почему у него ни находится времени даже на перекус, объяснять не хочет. Съедает свой ночной ужин и падает без сил на кровать. А утром все по новой. За последние два месяца у него не было ни одного выходного. За исключением двух отгулов, которые он был вынужден взять, чтобы сопроводить бабушку в больницу.

На плите закипает вода. Я нарезаю лук и бросаю его на раскаленную сковороду. Папа любит макароны по-флотски. Порадую его хотя бы любимым блюдом. За готовкой, пропускаю звонок. По привычке держу телефон на беззвучном. Наконец сливаю макароны и перемешиваю их с пережаренным фаршем. Собираюсь сделать салат, но слышу повторный виброзвонок. Кто может звонить мне так поздно, да еще и дважды подряд. Вытираю руки полотенцем, иду в коридор. Телефон, как обычно, лежит на комоде в прихожей. Сердце разгоняется сильнее. Тревога давит прессом на виски. На дисплее два пропущенных от папы. Перезваниваю...

– Пап! Что случилось? Ты где?

– Ульяна, – слышу чужой мужской голос в трубке, – Сергей Давидович перезвонит тебе позже. Он сейчас не может говорить.

Понимаю, что человек собирается отключиться.

– Подождите! Объясните, что произошло? Где папа? Кто вы?

– Я его коллега. Он хотел предупредить тебя, что бы сегодня ты его не ждала. Он вынужден задержаться. Завтра он тебе сам все объяснит.

– Что с ним случилось!?

– С ним все в порядке!

– Дайте ему трубку!

– Ульяна! Сергей Давидович не может сейчас говорить... Он на допросе, – раздраженно говорит мужчина и отключает папин телефон.

На каком допросе? Что случилось? Я ощущаю выброс адреналина. Мне становится душно, дурно... Сердце разгоняется с бешеной скоростью, пульс стучит в висках. В глазах темнеет. По стенке иду в кухню, пытаюсь нащупать очки на столе. Глаза будто бы залиты молоком. У меня астигматизм и без линз и очков я уже не обхожусь. Я сняла их, когда сливала макароны, потому что терпеть не могу, когда стекла потеют. Вне дома я в основном хожу в линзах. Сейчас даже в очках не вижу ничего.

Прокручиваю в голове наш разговор. Что бы там ни произошло, папа жив. Случилось какое-то ЧП. Но с его здоровьем, скорее всего, все в порядке. Мало ли что могло произойти на производстве. Папа ведь работает с таким сложным оборудованием. Может, с конвейером что-то случилось во время наладки. Может, кто-то покалечился или большая партия продукции пошла в брак. Могло случиться все, что угодно…

Как заведенная хожу по комнате около получаса. Зрение вернулось, и пульс тоже удалось нормализовать. Набираю папу еще раз, но его телефон по-прежнему отключен. Проделываю то же самое еще раз минут через пятнадцать. Итог тот же – тишина…