Текст книги "Аксель. Новая жизнь (СИ)"

Автор книги: Марина Зимняя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

3

– Бабушка! Пожалуйста, сходи сама! Что я буду там делать?

– Одевайся, я сказала!

– Ба! Я устала.

– Ульяна! Я десять раз повторять не буду. Если я иду, значит, и ты идешь со мной.

Ну что она за деспот? Я эти ее казачьи песни с утра до ночи слушаю. Все! Это было в последний раз. Ни за что, больше так надолго к ней не поеду. Я бы вернулась с папой еще в прошлое воскресенье. Но он заявил, что еще минимум неделю наша квартира будет непригодна для жизни. Папа сказал, что делает ремонт в моей комнате. Вот кто его просил? Какая мне разница, какие там обои будут – в цветочек или в полоску. Мне совершенно все равно. Для меня ничего не поменяется...

– Уля! Я кому говорю! – бабушка уже надела свой нарядный халат и собрала волосы в тугой пучок на затылке.

Иду к себе в комнату возмущенно поглядывая на бабушку Тоню. Ей шестьдесят два. Волосы давно побелила седина. Но она красит их в черный цвет и продолжает носить шевелюру почти да пояса. Бабушка Тоня всегда убирает волосы очень гладко и аккуратно. Не знаю, как ей это удается. Я никогда не видела ее взлохмаченной или растрепанной. Бабушка постоянно в движении, все время работает. Крутится, как белка в колесе. При этом у нее такая осанка, будто бы она крепостными повелевает, а не полет грядки и руками драит пол. Возраст не мешает бабушке быть статной и довольно красивой. Мне кажется, она вообще не меняется. А может, я сама живу на этом свете еще не так долго, чтобы судить об этом.

Надеваю свой широкий спортивный костюм. Сейчас начну выслушивать.

– А ну-ка сними это! Немедленно!

Ну вот. Даже раньше, чем я ожидала.

– Бабушка! Или я пойду так, или не пойду вообще!

– Да что за дивчина такая! Снимай, говорю. Ты девочка! Учись выглядеть уже как девочка. Погоди! Сейчас я тебе платье принесу, – бабушка скрывается в соседней комнате.

– Какое еще платье?

– Которое я тебе на Восьмое марта дарила. Ты ж его так и не забрала, бессовестная. Бабка старалась, выбирала. А она сунула его в комод подальше…

Только не это. Ну не ношу я платья! Неужели она не видит, как по-уродски я в них выгляжу. Не просто же так, в классе меня зовут Бочка. На самом деле я понимаю, что не настолько я и толстая. Бабушка вон говорит, что я просто в теле. Но эта кличка прицепилась ко мне во втором классе. И приклеилась намертво.

***

Двумя годами ранее

– Пап! Ирина Михайловна сказала, что на линейку нужно прийти в парадной форме, – замолкаю. Не знаю, как сказать, что я выросла из этой одежды.

– Ну – вопросительно смотрит на меня папа поверх очков, оторвавшись от пайки своих микросхем. – Постирать нужно? Давай быстренько ее сюда. Ночи сейчас теплые, к утру высохнет.

– Нет! Она мне маленькая!

– Совсем маленькая? Чего же ты молчала? Купили бы другую. Когда ж теперь мы это успеем. Ночь на дворе. А ну-ка примеряй, посмотрим.

Оказалось, что юбку можно слегка расширить. Талия в ней регулируется резиночками на пуговицах. А вот с блузкой проблема. Она на мне просто не сходится.

– Да ты ж моя булочка, – тепло улыбаясь, говорит папа. – Не расстраивайся. Сейчас мы что-нибудь придумаем.

Папа направляется на поиски швейных принадлежностей. В дверь звонят.

– Ульяша, открой! Это, наверное, бабушка Рая. Я еще час назад почуял запах жареных пирожков из ее квартиры.

Так и есть на пороге стоит соседка с тарелкой пирожков, накрытых полотенцем.

– Здравствуй, Ульяша! Вы уже ужинали? А что это на тебе – соседка рассматривает меня сквозь толстые линзы очков.

У нас очень добрая соседка. Она мне напоминает сову из Винни-Пуха. В прошлом бабушка Рая – учитель русского языка и литературы. Правда, она давно на пенсии. Почти весь позапрошлый год я провела у нее в квартире. Баба Рая присматривала за мной, пока папа был на работе. Мы переехали сюда почти сразу после гибели мамы. Поэтому бабушка Рая старается нам всячески помогать, и, видимо, ее пирожки, которыми она кормит нас регулярно, сделали свое дело.

– О! Милая. Здесь нужно поработать иголкой...

Папа выходит из комнаты. В руках у него коробка с нитками и иглами.

– Выросла, – кивает бабушка на меня, глядя на папу.

– Да вот… Недоглядел.

– Ничего, Ульяшка, сейчас мы попробуем что-нибудь с этим сделать. Снимай! – бабушка Рая моментально спарывает пуговицы. И начинает ловко орудовать иглой. – Сейчас мы их немного пересадим. А ты смотри и учись. Я первую пуговицу пришью, а ты остальные. Баба Рая поправляет очки на переносице. – Ой! Уля. Я же газ не отключила! У меня там последние пироги еще на сковороде! – бабушка подскакивает с места и бежит в свою квартиру, оставив меня наедине с блузкой и пуговицами, которые мне самой предстоит теперь пришить. – Сережа! – слышу крик соседки. Папа выбегает из своей комнаты на ее голос, а мне становится не по себе.

Я прекрасно помню этот запах. Запах дыма и гари. Запах пожара…

***

– Дочка! Доченька! – треплет меня папа за плечи. Что-то мокрое и холодное проливается на мое лицо. Я открываю глаза и вижу встревоженный взгляд папы. – Ты не ударилась?

– Нет.

Я потеряла сознание и упала с дивана, на котором сидела. И пролежала так до тех пор, пока папа с бабой Раей не затушили пожар, который начался у нее на кухне. Ветер через приоткрытое окно раздувал занавески. Одна из которых долетела до газовой конфорки. Ткань вспыхнула моментально. У бабушки Раи выгорело пол кухни. Я боялась заходить в ее квартиру до тех пор, пока ее сын не сделал в ней ремонт.

– Может, наденешь другую блузку?

– Нет! Нужно белую! Ирина Михайловна будет ругаться!

Уже утром папа на скорую руку пришивает пуговицы к моей рубашке. И убегает на работу. А мне еще рано в школу. Я расчесываю свои короткие волосы, которые вьются как у персонажа из фильма "Электроник". Совсем недавно я носила длинные волосы. Мама всегда заплетала мне косы. А теперь плести их мне не кому. Папа не умеет. Постоянно просить бабу Раю было стыдно. А сама я умею только хвост, и то он получался у меня сосем неаккуратным.

Ирина Михайловна постоянно делала мне замечания. Требовала, чтобы я заплетала волосы и приходила в школу похожей на ученицу. Я, по ее мнению, на нее была не похожа. Я старалась, как могла. Но все равно почти каждый день получала замечания.

Однажды Лешка Рубаненко решил надо мной подшутить. Как раз начался урок рисования, а наша учительница, как обычно, задерживалась. Лешка сидел за мной. Я слышала, как он шушукался с Алиной. Они хохотали. Алина толкнула меня в спину и спросила:

– Уля! Хочешь, мы тебя причешем? Ты опять лохматая как чучело!

Я ничего не успела им ответить. Повернув голову, я увидела, как Лешка держит в руках прядь моих волос и поджигаете их зажигалкой. Я закричала, подскочила со своего места и начала мотать головой. Мне казалось, что огонь подползает к моему лицу. Из глаз брызнули слезы. Я чувствовала отвратительный запах, который окутал меня. Мои одноклассники начали кричать на весь класс:

– Фу! Выйди отсюда! Ты весь класс провоняла! – девочки морщили носы. Мальчишки хохотали. А меня накрывала паника. Я не могла понять, продолжают они гореть или нет. Я кричала и махала руками. На мой крик прибежала учительница из соседнего класса.

В кабинете директора Леша и Алина просили у меня прощения. Директриса грозила им исключением. Как будто во втором классе кто-нибудь боится вылететь из школы. Директор и учительница просили меня не рассказывать никому. И я никому не рассказала. Я пришла домой, взяла ножницы и обрезала свои волосы под самые уши. Парикмахер, к которому потом отвел меня перепуганный папа, ничего не смогла сделать, кроме как подстричь меня почти под мальчика.

Застегиваю пуговицы на очень тесной кофточке. В голове мелькает мысль: Может не ходить. Просто скажу папе, что живот разболелся. Последний звонок. Конец учебного года. Что мне будет? Ничего страшного! Учительница даже не заметит моего отсутствия.

Собираюсь переодеться в домашнюю одежду, но в дверь звонят. Подставляю маленькую скамейку к двери, заглядываю в глазок. Макар уже не звонит, а дергает за ручку.

– Уля! Я слышу, как ты шебуршишь за дверью. Открывай! – кричит он. Приоткрываю дверь.

– Макар! Я не пойду в школу. У меня живот болит.

– Пойдем! Сегодня же учиться не будем! Я специально за тобой зашел.

– Не обманывай! Ты прибежал посмотреть на бабушкину кухню.

– А ты видела? Там вообще жесть, – округлив глаза, говорит он. – Даже холодильник подгорел. Резинка по двери полностью расплавилась. Бабушка всю ночь с открытыми окнами просидела, – мальчишка протискивается в квартиру через приоткрытую дверь, игнорируя мое нежелание его пускать. – Улька! Пойдем. Ты же уже даже оделась.

Макар – мой единственный друг. Он так отдубасил Рубаненко за поджег моей шевелюры, что тот две недели ходил с фингалом под глазом. Только ему я смогла рассказать об этом. Папа до сих пор не знает. Я побоялась, что он снова заберет меня из школы, как забрал в прошлый раз. Правда, тогда мы переехали в другой город. И на это у нас ушло немало времени. Не до школы было папе в тот период.

Нехотя надеваю балетки.

– Может, заглянешь! Там такой треш! – кивком в сторону соседской двери Макар приглашает меня к бабушке.

– Нет! Не хочу! Пойдем уже, – тяну я его с лестничной площадки.

Пока идет построение на линейку, повсюду шум и гам. Пацаны бесятся и толкаются. Ирина Михайловна пытается выстроить класс в три ряда. Я самая высокая девочка в классе. Даже повыше некоторых мальчиков. Поэтому на место в первом ряду могу не рассчитывать. Ирина Михайловна ставит меня в третий ряд между Никитой Зайцевым и Яриком Тумановым. Они начинают толкать меня локтями. Смеются, переглядываются. А я боюсь дышать. Рубашка настолько тесная, что видно даже нательную маечку сквозь просветы, стянутые пуговицами. Застегнуть то я ее застегнула, только она толком на мне не сошлась. Вероятно, папа не крепко пришил пуговицы, когда торопился на работу. Я разворачиваюсь, замахиваюсь и собираюсь ударить Ярослава. Пуговичка отрывается и падает на асфальт, катится по нему. Ярик замечает это и наступает на нее. Я стягиваю кофточку на месте потерянной пуговицы. И собираюсь выйти из строя, скрыться с линейки, пока никто меня не рассмотрел.

– Габеркорн! Ты куда – останавливает меня классная.

– Мне нужно, – говорю я, опустив голову.

– Ульяна, встань на место. Потерпишь. Полчаса можно и потерпеть. Сейчас вслед за тобой всем куда-нибудь понадобится.

Я становлюсь на место.

– Жируха, – шепчет мне на ухо Туманов. Я стараюсь на него не реагировать. – Ты толстая, как бочка, – продолжает он, – бегимотиха. – Смотри, Ник! У нее и юбка еле сходится!

Я машинально нащупываю молнию сзади. Она и правда расстегнулась почти на половину. Мальчишки смеются. Перешёптываются. Придумывают мне все новые и новые прозвища: Бочка, Сало, Слониха, Колбаса. Я не выдерживаю и сбегаю с линейки.

***

– Примеряй! – бабушка сует мне в руки красное платье в белый горох.

– Ба, мне оно не нравится. Я не хочу, – возвращаю его обратно ей в руки.

– А ну надевай! Я сказала!

– А я сказала, что не буду, – раздраженно топаю ногой.

– Ульяна! – повышает голос бабушка.

– Да я в нем буду как чучело! Ты же видишь, что оно мне не подойдет.

– Ты его даже не мерила!

– И не буду, – выхватываю его из рук бабушки, бегу на кухню и засовываю платье в мусорное ведро под раковиной.

Бабушка плачет в своей комнате. Зачем я так с ней? Мне очень стыдно, но доставать ее подарок из мусорного ведра я не хочу. Почему она меня не понимает? Зачем мне красная тряпка, когда мне хочется быть незаметной. Ложимся спать в обиде друг на друга. Я бы извинилась, но боюсь, что тогда она точно потащила бы меня на свои посиделки. А так она сама никуда не пошла и меня оставила в покое.

4

Удушливый запах дыма заполняет мои легкие. Я вдыхаю ядовитый воздух. Обжигающими коликами он распространяется по моему телу: грудная клетка, руки, ноги, пальцы. Поворачиваюсь и сжимаюсь в комок. Подтягиваю ноги к животу. Пытаюсь уткнуться лицом в подушку. Подушки нет. Тянусь за одеялом. Хочу накрыться с головой. Но не нахожу и его. Мне жарко… Жарко настолько, что я становлюсь мокрой. Волосы прилипают ко лбу и щекам. Кручу головой. Слышу треск и крик мамы: «Уля! Дочка! Доченька, просыпайся!». Задыхаюсь… Пытаюсь дышать часто и глубоко. Чувствую привкус горького дыми во рту. Меня тошнит. Снова крик: «Уля! Просыпайся!». Распахиваю глаза. Мама с распущенными волосами, в одной сорочке поднимает меня на руки. Прижимает к груди: «Потерпи немного. Сейчас мы выйдем на балкон!». Прижимаюсь к маме. Она бредет по задымленному пространству. Сизый дым режет глаза. Горло мамы раздирает кашель. Она спотыкается. Почти падает. С трудом удерживается на ногах. Держит меня крепко. Открывает балконную дверь. В ушах звенит вой сирен… На улице светло как днем…

– Ульяна! Уля! – треплет меня бабушка за плечи.

Я просыпаюсь. Оглядываюсь по сторонам. Бабушка стоит надо мной в одной ночной рубашке. Волосы распущены. На лице выражение тревоги... Простынь сбилась в один ком. Подушка и одеяло лежат на полу. Мне становится зябко, хотя всего минуту назад мне было невероятно жарко.

– Ульяша, – бабушка садится на кровать. Тянет меня к себе на колени. – Уль! Опять? Ой, да ты вся взмокшая! Нужно переодеть пижаму.

По моим щекам бегут слезы:

– Бабушка, – шепчу еле слышно.

– Что, милая?

Она прижимает меня к себе и гладит по спине.

– Бабушка, прости меня, пожалуйста, – говорю, проглотив ком в горле.

– За что, глупенькая?

– Я ведь обидела тебя! А мама решила напомнить мне ту ночь.

– Не говори глупости. Неужели ты думаешь, что это мама наказывает тебя этими кошмарами.

– Нет. Просто она обычно снится мне, когда я ссорюсь с папой. Наверное, она не одобряет мое поведение.

Бабушка продолжает гладить меня.

– Внученька! Не надо вспоминать ту ночь. Неужели у тебя в памяти не осталось других моментов, связанных с мамой?

– Я не вспоминаю. Эти сны приходят сами. Думаешь, я их зову?

– Бедный же ты мой ребенок! Ульяш? Ну как мне тебе помочь? Скажи! Я все сделаю!

По сухой бабушкиной щеке течет одинокая слеза. Смахиваю ее пальцами. Целую щеку родного мне человека.

– Бабуль, расскажи мне что-нибудь о ней. Просто я очень боюсь ее забыть. С каждым днем образ мамы становится все туманнее и рассеяние. Неужели, когда я выросту, он и вовсе изгладится из моей памяти.

– Ты никогда ее не забудешь. И я не забуду. Связь матери и ребенка не может разрушить даже смерть. Храни воспоминание о ней в своем сердечке. И для тебя она всегда будет жива.

***

Когда мне было шесть. Я пережила кошмар, который буду помнить всю жизнь. Некоторые говорят, что дети быстро все забывают. Что со временем даже самые страшные моменты, произошедшие в раннем детстве, забудутся. Возможно, у кого-то так и происходит. Но не у меня. Я, наверное, никогда не смогу подсчитать, сколько раз мне снился этот сон. Он отличается лишь своей продолжительностью. Все зависит от того, как быстро меня разбудят. Сегодня я его не досмотрела...

После пожара в квартире бабушки Раи. Папа, наконец, рассказал мне, что стало причиной той трагедии, которая забрала жизнь мамы. Не думаю, что он вспомнил об этом, чтобы расковырять затянувшуюся рану. Скорее всего, он хотел привести пример из нашей жизни, чтобы объяснить, каким опасным может быть неосторожное обращение с огнем. Одна сигарета в постели уничтожила целый подъезд шестиэтажного дома.

Мужчина из квартиры с третьего этажа заснул с сигаретой. Мы жили на пятом. В тот момент, когда мама передала меня пожарному, поднявшемуся к нам на подъемнике. Балкон, на котором она стояла, обрушился. Так не стало моей мамы. Папы дома не было. Он был в командировке. Мы продолжаем жить дальше, но уже без нее...

К утру нам с бабушкой все же удалось немного задремать. Она поправила постель, принесла свою подушку и легла со мной. Но спали мы не долго. Крик первых петухов напомнил бабушке, что ей пора вставать. Она поднялась и ушла. Ее ждало хозяйство и готовка завтрака. Когда бабушка вышла во двор, я тоже поднялась. Дед Петя продолжал размеренно храпеть в своей комнате. Вероятно, ночью, он ничего не слышал. Я на цыпочках пробралась мимо него. Его комната проходная. У бабули в доме только две изолированных комнаты. Бабушкина спальня и та, в которой сейчас живу я.

Спать не хотелось совсем, несмотря на то, что я чувствовала себя разбитой и опустошенной. Я зашла в ванную, умылась и почистила зубы. Не знаю, откуда берется этот привкус. Но даже сейчас я ощущаю терпкий вкус гари на языке. Прошла обратно в комнату, откопала пестрый трикотажный халатик, который недавно купила мне бабушка. Халат оказался слегка измятым. Что не удивительно. Ведь я совсем не бережно засунула его на самое дно ящика. Этот комод забит моими вещами. Из многих я уже выросла. Большую часть из этой одежды покупала мне бабушка. Почти все вещи новые, я ничего из них не носила. Перекусываю пластиковую леску, на которой висит картонная этикетка. Надеваю халат, застегиваю молнию. Сейчас я словно уменьшенная копия бабушки. Но мне хочется ее немного порадовать. Иду на кухню.

Дед Петя проснулся. Сидит на кровати, прищурив один глаз, смотрит на меня:

– О! Ульянка! Я тебя не узнал! Думаю, что за дивчина тут мимо бегает.

– Доброе утро, дедушка!

– Доброе, доброе, – дед шарит по карманам своих треников. Скорее всего, ищет сигареты.

– Дед Петь. А ты будешь блины на завтрак?

– Кто ж от блинов то откажется – говорит дед, выбивая сигарету из пачки. – Сама, что ли, печь собираешься?

– Не знаю получится ли. Хочу попробовать.

– Получится, Ульяшка. Чего ж не получится, – говорит дед и направляется к окну.

– Дедушка, не кури в доме!

– Ой! Еще одна! – с досадой прикрывает форточку. – Ты это... Главное, яиц побольше вбей.

Бегу на кухню. Я не раз видела, как бабушка печет блины. И мне так хочется сделать что-нибудь для нее. В холодильнике оказывается только два яйца.

– Дед Петь! А побольше – это сколько, – кричу, параллельно снимая банку с мукой с полки.

– Ну, штук пять-шесть, – громко отвечает мне дед с крыльца. – Яйца свяжут тесто и блины рваться не будут, – поясняет дедушка, слегка прокашлявшись.

Выхожу на крыльцо, обуваю шлепанцы.

– В курятник?

– Ага, – шлепаю по мокрой росистой траве.

– Ты б взяла что-нибудь. Во что яйца собрать! – кричит дед вдогонку.

– Да я так! – собираю яйца из гнезд, прям в подол халата. Одну несушку приходится согнать с места. Она подскакивает, бьет крыльями, недовольно кудахчет.

– Говорил же, нужно что-то взять! Сейчас ты бабке глазунью прям на дорожке сделаешь!

Я осторожно несу яйца в подоле. Не думала, что их будет так много.

– Ой! Улька! Бабка тебе сейчас даст! Ты зачем квочку согнала? Посмотри! Видишь, карандашом крестики намечены. Их же бабка подложила на цыплят.

Дедушка быстро выхватывает с десяток помеченных яиц. В лукошко, которое нес мне.

– Не говори бабке! Может, не заметит. Я обратно отнесу. Квочка только пару дней как села.

– Ну я же не знала! Цыплята теперь погибнут?

– Да нет там еще никаких цыплят. Успокойся!

***

По совету деда в тесто я разбила пять яиц. Делала все на глаз. Бабушка ведь тоже никогда ничего не взвешивает и не отмеряет. Ну зачем я столько его навела? Целая кастрюля жидкого теста стоит на столе. Первые три блина порвались, я обожглась. Пока держала палец под струей холодной воды, четвертый блинчик сгорел. Ну зачем я связалась с этим!

Я пользуюсь газовой плитой, могу сама себе подогреть обед или вскипятить чайник. Но готовить, а тем более печь что-то я еще никогда не пробовала. Папа не настаивает, а бабушка хоть и пыталась научить меня чему-нибудь. Сильно с готовкой никогда не приставала. Может, потому, что знает мое отношение к огню.

– Ой, начадила, – говорит бабуля, снимая сковороду с огня.

– Ульяна! С чего вдруг – кивает она на тесто.

– Я хотела сделать что-нибудь, что тебя порадует.

– Сильно обожглась? – бабушка рассматривает мой палец.

– Нет, немного.

– Иди помажь чем-нибудь. Посмотри, там в аптечке куча разных мазей.

– Не надо, пройдет, – говорю я и сую руку в карман халата. В глазах бабушки вижу удивление.

– Что рвутся, да?

– Ага.

– Сейчас мы это поправим. А зачем так много навела?

– Дед Петя сказал побольше яиц вбить. Я вбила... И нечаянно много молока налила. Я не хотела. Просто банка неудобная.

– Ничего, успокойся. Сейчас разберемся. Только печь тебе их придется до обеда. Мне некогда, Ульянка! Сможешь?

– Ну, если ты покажешь...

Никогда я еще не видела такой высокой стопки блинов. Я и правда пекла их больше двух часов. Оказалось, что это не так сложно. Блины больше не рвались, только подгорело несколько штук. После завтрака бабушка допекла их сама в две сковороды. У нее так ловко это получалось.

***

– Ульянка! – кричит мне дед с крыльца. Выглядываю из-за занавески, которая занавешивает дверной проем. У бабушки Тони в теплое время года всегда входная дверь на распашку. – Вот зря вчера с бабкой в центр не сходила. Если бы не Натаныч… Я бы не узнал.

– Что, не узнал?

– Что джигитовку сегодня казаки устраивают на Кобзевой поляне. Как ни как, день станицы, да еще и юбилей, – покачивая головой, говорит дедушка, пытаясь придать своим словам наиболее важное значение. – Чем ты там занимаешься. Бросай! Пойдем, а то все пропустим...

– А что такое джигитовка?

– Увидишь! Только собирайся пошустрее!

– А бабушка пойдет?

– Пойдет, пойдет! Она ж меня за тобой и отправила!