Текст книги "Жребий Судьбы"

Автор книги: Марина Казанцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Бывшая супруга знала, что делала: поставив подобные условия, она могла рассчитывать на скорое возвращение своих чад. Зоя с Лёнькой должны были сидеть на лавочке возле ограды – под бдительным наблюдением хозяйки дома. Всё это было очень унизительно. К тому же погода не располагала.

– Ладно, покатайся с ними. – сказала Зоя мужу, не желая перед этой грубой женщиной проявлять разногласия в семье.

Так они просидели два часа. Замёрзли и промокли от тонкой мороси. А из окна за ними злорадно наблюдала бывшая супруга дяди Сани. Наконец он вернулся и обменял детей на заложников. Понятно, что часто прибегать к таким свиданиям он не решится, так что расчет бывшей мадам Семёновой был точен.

– А давайте сходим втроём в ресторан! – щедро предложил Семёнов, выруливая к дороге на мост. Зоя догадалась, что он пытается сгладить неловкость, и усмехнулась:

– Только в ресторан мне сейчас идти. Дай сначала в ванной отогреться.

В салоне было тепло, к тому же Семёнов включил обогрев, но от дублёнки Зои шёл пар – так, что запотели стёкла.

– Ну хорошо, – бодро согласился Семёнов. – Тогда в следующее воскресенье.

Они уже въехали на мост и двигались в плотном потоке машин, спешащих в Нижний. Воскресенье вечером – это неизбежный затор на мосту.

– Через неделю? – размышляла Зоя, и вдруг оживилась: – Давай, сходим! Лёнь, ты пойдёшь?

– Чего я там не видел. – с деланной небрежностью проворчал он, на самом деле понимая, что он в этом ресторане точно будет лишним.

– Ну вот и хорошо. – весело согласился дядя Саня. – Оденешь своё новое платье.

– А туфли! – вспомнила Зоя. – Туфель у меня к нему нет.

– Послезавтра у меня получка. – сознался Семёнов. – В субботу пойдём и купим тебе туфли.

Зоя с горящими от радости глазами обернулась к сыну и хотела что-то сказать, как вдруг раздался вскрик Семёнова:

– Что ж он делает?!!

Впереди, на вершине моста, вспухал на встречной полосе большой Камаз. Он двигался, как неповоротливый слон – медленно и осторожно. И Лён не понял, отчего кричит Семёнов – ничего такого не происходило. Но в следующий миг он почувствовал всем нутром как надвигается опасность – неизбежная, неумолимая, бессмысленная гибель. Он лишь успел обернуться, как увидел, что по встречной полосе на Камаз летит массивная чёрная иномарка. Это торопливый автовладелец не пожелал тянуться в общей очереди и решил рвануть по встречке. Он не видел Камаз, пока тот не приблизился, и теперь пытался лихо вписаться в свою полосу. Сунуться ему было некуда – слишком плотное движение – и он пошёл на таран.

Лён видел как чёрный лаковый корпус наезжал на их "Волгу", как высокий капот целил в боковые окна. Он видел тупую и бессмысленную смерть. В ушах бился протяжный крик Зои. И всё это происходило так медленно, что мозг его жгла ужасная мысль: ну почему он никак не может двинуться?!

– Держитесь! – закричал Лён в последний момент перед столкновением. – Я вынесу вас!

И, преодолевая сопротивление среды, ставшей вдруг вязкой и неподатливой, ринулся вперёд и наложил руки на плечи матери и Семёнова, унося их в Селембрис.

Рвануло сильно и тут же отпустило. Лёгкие вдохнули какой-то странно неживой и стерильный воздух, а в глаза бросилась непроницаемая серость – она составляла всё вокруг. Ни неба, ни земли – ничего, одна серая мгла.

Он повис в этой мутной пустоте, растерянно озираясь и ища глазами маму и Семенова. Но никого и ничего.

– Где я? – спросил Лён, и звуки потухли у самых его губ.

Он догадался, что перенос в Селембрис не произошёл. Очевидно, потому, что на время Жребия на проникновение в волшебную страну наложен запрет. Тогда Лён сделал усилие и совершил обратный перенос.

На лицо сразу упали мелкие капли, а в уши задул холодный ветер. Колонна машин застыла на одной полосе, а другая – совершенно пуста. В стороне – бензозаправка. Он оказался у основания моста – там, где они были около двадцати минут назад.

Водители выглядывали из своих машин и о чём-то переговаривались. Впереди явно что-то случилось, и Лён с обмирающим от ужаса сердцем понял – что именно. Он бросился бежать по пустой полосе, и быстро достиг толпы, собравшейся на вершине моста. Там всё ещё стоял Камаз, возвышаясь, как мастодонт среди пигмеев. Но правее было страшное нагромождение металла. Чёрный "Лексус" взгромоздился на "Волгу" и смял её. Другим крылом машина ударилась в бордюр, и вывороченные колёса "Волги" ушли под вздыбленный капот. С криками люди стаскивали совместными усилиями иномарку с несчастной "Волги". И вот машина с грохотом ударила колёсами в асфальт.

– Пустите! – закричал Лён.

– Не лезь, пацан. – ответили ему. – Здесь нет для тебя ничего интересного.

– Мама! Дядя Саня! – закричал он, вырываясь из чужих рук.

– Ой! – вскрикнула какая-то женщина. – Там его родители!

– Откуда же он взялся? – спрашивали другие, но Лён прорвался к "Волге" и искал возможность заглянуть в искорёженный салон с вылетевшим лобовым стеклом.

То, что он увидел, лишило его способности двигаться и говорить. Остановившимися глазами он смотрел на сидящего за рулём дядю Саню. Красивое, немного полное, свежее и румяное лицо милиционера теперь было безжизненно бледным. Полузакрытые глаза без всякого выражения смотрели из-под век. С бледных губ свисала тоненькая ниточка розовой слюны. Он умер сразу – спинка сидения буквально вмяла дядю Саню в рулевое колесо.

Лён боялся посмотреть на второе сидение – рядом. Там была Зоя. Вернее, то, что от неё осталось. Он не смог перенести родителей в Селембрис, потому что проклятый Жребий связал его условиями.

– Уберите же его! – закричала снова какая-то женщина, и чужие руки стали оттаскивать Лёна от изувеченной машины и её мёртвых пассажиров.

Дальнейшее он помнил плохо – ни того, как прибыл наряд ДПС, ни того, как оказался дома. Перед глазами стояло мёртвое лицо Семёнова и непонятное существо на пассажирском месте, покрытое багровым липким налётом. Потом он остался один и сидел на диване в давящей тишине и молчал. Время стало, и ничего более не происходило. На кухне, в комнатах всё та же смертельная тишина, как будто весь прочий мир тоже умер.

Лишь утром раздался звонок в дверь и прорезал тишину квартиры оглушительной трелью. За дверью стояли Костик Чугунков и Федька Бубенцовский.

– Маманя сала велела передать. – пробормотал Чугун, укрывая глаза, и протянул свёрток.

Федька хотел что-то сказать, но только развёл руками. Так и сидели они втроём, потом Чугун нажарил картошки с салом, и Лён с болезненным удивлением понял, что проголодался. Это было почти оскорбительно, но жрать хотелось дико, и он молча глотал со сковороды вкусную картошку.

– Как жить будешь? – спросил Чугун, и Лён вдруг понял, что для него настало время неожиданных проблем. Он никогда ранее не задумывался, как бы стал жить, останься он один. А теперь… на что питаться? Чем платить за квартиру? Ведь в этом мире он пока ещё несовершеннолетний, даже паспорт не успел получить, хотя следовало бы – ведь формально ему уже четырнадцать.

– С едой поможем. – сказал Федька.

– Да уж чего-нибудь придумаем. – отозвался Костик. – Много ли надо – одного-то прокормить. У тебя родные есть?

Не было у него родных – ни тёток, ни бабушки.

Раздался гудок телефонного аппарата. Что это сегодня его взялись долбить?

– Из морга звонят. – раздался в трубке голос. – За телами кто приедет?

И тут до него дошло! Ничего ещё не кончилось! Как он будет хоронить маму и дядю Саню? На что? Как поминать? На какие деньги?

Но тут снова раздался звонок – на это раз в дверь. Пришли коллеги дяди Сани, потом пришли с работы Зои и стали деловито готовиться к похоронам. Какие-то тётки рылись в шкафах, отыскивая одежду для погребения. Другие искали посуду и приглушёнными голосами советовались насчёт того, где лучше проводить поминки – дома или в столовой. Лён с трудом держался, чтобы не расплакаться, но присутствие товарищей придавало ему силы.

– Мы всё сделаем. – сказал ему один дяденька милиционер, он даже был чем-то похож на дядю Саню – такой же чистый и румяный, с коротко подстриженными аккуратными бачками.

И вот привезли в гробах маму и Семенова. Они словно спали, только видели печальные сны. Странно, откуда на маме было столько крови – ведь теперь её лицо белое, а на голове платочек, как у старушки…

– Не оставляйте меня… – прошептал Лён своим товарищам, страшась остаться один с этими незнакомыми ему, молчаливыми людьми в деревянных ящиках.

Всё прежнее для него закончилось, а впереди была полная неизвестность.

Глава 17. Сплошные родственники

Прошёл декабрь, пролетел Новый Год – хуже этого праздника не было у Лёна ничего. Запас денег, оставшийся от собранных на похороны средств, закончился, и в холодильнике было пусто. Что делать, он не знал. И вот решил, что следует поискать какую-нибудь работу. Для этого следовало сначала получить паспорт, но первый же заход в паспортный стол ошеломил его. Оказывается, он не может получить никакого документа, удостоверяющего личность. Нет родителей – нет паспорта. А справка о смерти – это не документ.

– Ну ты же понимаешь, – объясняла ему паспортистка. – Всякий человек родится при некотором участии двух сторон. А у тебя ни той стороны, ни другой.

И при этом засмеялась, весьма довольная своим остроумием.

Следующим пунктом было посещение дамы из опеки над несовершеннолетними. Лёну объяснили, что проживать в квартире самостоятельно он не сможет, поскольку не является ответственным квартиросъёмщиком по причине несовершеннолетия. Следовательно, ему надлежит отправиться на проживание в интернат.

– У тебя отец родной жив? – спросила тётка.

Лён никогда не думал о том, что где-то может быть его родной отец, и только помотал головой.

– Вот плохо-то. – посетовала тётка. – Если бы найти отца, он мог бы взять над тобой опеку. И родных никого?

Нет никого родных.

Ну что ж, она постарается что-нибудь выяснить. А пока… тётка бесцеремонно отправилась на кухню и открыла холодильник.

– Всё ясно. Полный ноль. Срочно необходимо что-то делать.

Как бесполезны были в этой обыкновенной житейской ситуации все его магические дары. Ни волшебная иголка, ни умение зажигать огонь или оборачиваться птицей не могло ни в малейшей мере решить его проблемы. Простейший бутерброд с маслом он не мог сотворить.

В таком горестном раздумье Лён сидел перед молчащим телевизором, пока на экране мелькали кадры новостей. К счастью, он не видел репортажа программы "Кстати", где показывали искорёженную "Волгу" дяди Сани и не мог видеть собственного горя, а то едва ли выдержал бы это зрелище. Но, одноклассники с увлечением обменивались впечатлениями по этому поводу – увидеть на экране новостей знакомого! Он едва помнил, как к нему подкатывалась с микрофоном какая-то тётка, как охотился за ним видеооператор, и так не смог понять, чего же они от него добиваются, о чём он должен рассказать им. Вся школа была в курсе того, как он кричал и рвался к "Волге", как его сдерживали люди, как заталкивали его в какую-то машину, чтобы не мешался.

Звонок от двери вырвал Лёна из горестного оцепенения, и он пошёл открывать, думая, что снова пришли товарищи, но у порога стояли незнакомые мужчина и женщина.

– Здрассьте. – поздоровался средних лет дородный мужчина с красным лоснящимся лицом.

– Мы родственники Сашки Семёнова. – неприветливо представилась полная неопрятная женщина.

Странно, подумал Лён, а отчего же их не было на поминках? К дяде Саше вообще никто не пришёл, кроме сослуживцев. А родственники уже бесцеремонно попятили его и проникли в квартиру.

– Так, мы за вещичками Санькиными. – остро оглядываясь по сторонам, сообщил мужчина. – Меня зовут Евгений. Сашка брат мой. А это жена моя.

– Что тут его? – деловито спросила женщина и открыла шкаф.

– Постойте! – запротестовал совершенно обалдевший от этого вторжения Лён. – Это же мамины вещи.

– А Сашкино где? – спросил Евгений. – Тебе-то его одёжа не нужна.

– А телевизор? – ревниво подала голос его жена.

– Телевизор на кухне. – едва проронил Лён, уже чувствуя к новым родственникам неприязнь. Хотя, какие они ему родственники? Мама с дядей Саней не была расписана.

– Это старьё?! – возмутилась женщина. – У Сашки был телевизор поновее!

– Куда новее? – отозвался из большой комнаты Евгений, рассматривая "Сони", тоже далеко не новый. – Ещё телевизоры есть?

– Нет. – ответил сквозь зубы Лёнька, раздумывая, как бы ему избавиться от этих "родственников".

– А это что? – вытащил из угла коробку с инструментами брат. – Это Сашкино.

– Забирай. – с отвращением ответил Лён.

– А постельное бельё? – уже забралась в платяной шкаф женщина.

– Ну ты, Вер, совсем уже. – засомневался муж.

– А что такого? – сварливо отозвалась та. – Я сама дарила Сашке новый комплект ещё на деньрожденье.

– Когда это ты его дарила? – изумился Евгений, перекладывая инструменты в сумку. – С чего бы это? Да ты сроду никому ничего не подарила.

– Так, где ключи от "Волги"? – бросив рыться в шкафу, спросила Верка.

Лён молча достал и бросил на стол ключи. Им нужна эта самая "Волга"! Пусть поищут на свалке!

– А от гаража? – тут же загорелся Евгений.

Лён нашёл и это.

– А документы?! Техпаспорт, страховка?! – вошла в азарт жена старшего из братьев Семёновых. И тут же ринулась к посудному шкафу.

– Убирайтесь отсюда. – свирепея от ярости, произнёс Лён.

– Как это – убирайтесь? – возмутился Евгений. – А ключи от дома в деревне. Мы ещё проверим, не украли ли вы там чего!

– Да, украли. – со злостью ответил Лён. – Телевизоры ваши выкинули – старую Дурынду и её Кварцев – Левого и Правого!

Верка с Евгением встревожено переглянулись.

– Выкинули т-телевизоры? – заикаясь, спросил брат дяди Сани. – Один "Кварц" мой был!

Лён смотрел на него и дивился, до чего же Евгений похож на своего брата – тот же дядя Саня, только постаревший, пьющий и безобразно жадный.

– Да что же это такое?! – запричитала Верка. – Нахозяйничали в доме! Не их дом был, а свекрови! Теперь наш!

Он уже чувствовал к ним настоящую ненависть – близкое горе прорвалось и выразило себя в острой злости. Ему хотелось что-нибудь разнести, чем-то напугать эту отвратительную пару.

Евгений, видимо, почувствовал, что перегнул палку, и дал задний ход.

– Да ладно. – махнул он рукой. – Фиг с ними, с дурындой и "Кварцами" – всё равно не работали.

– Нет! – кипятилась Верка. – Забирай ихний "Сони" взамен нашего "Кварца"!

– Отстань! – уже иным тоном ответил ей муж. – Берём Сашкину одёжу и телевизор, и уходим.

– Да ты что?! – взвизгнула его жена. – А комплект постельный?! А документы на машину?! Страховка-то теперь наша!

– Ну хватит, всё! – заорал на неё муж. – Хватит над Сашкиной памятью изгаляться!

– А квартира! – вдруг прозрела Верка. – Он здесь прописан?

– А что? Прописан? – с надеждой обернулся Евгений, держа в руках телевизор дяди Сани.

– Нет, не прописан. – с жалостью глядя на эту пару, ответил Лён. – А на могилу разве не хотите съездить?

– Некогда нам. – буркнула Верка, вытаскивая узел с дядисаниными брюками, рубашками, курткой и носками. – Нам ещё в деревню ехать. У нас поросёнок некормленый.

– А где могила-то? – оборачиваясь красным потным лицом, спросил Евгений.

– На Сормовском кладбище. – ответил Лён.

– А… я не местный – не знаю, где. Потом как-нибудь скатаю. А документы на гараж?

– Не знаю, где. – равнодушно ответил Лён, выпроваживая "родственничков" и закрывая наружную дверь.

– Судиться будем. – сказал ему из-за железной двери брат дяди Сани.

– Судись давай. – ответил Лён.

***

Деньги катастрофически быстро кончались, а приятели не могли вечно снабжать его карманной мелочью. Поэтому, вернувшись из школы, Лён собирался отварить последнюю большую картошину и съесть её с растительным маслом. Это было всё, что оставалось из съестного. Но, дома его ждал неожиданный сюрприз.

Едва войдя в прихожую и аккуратно разувшись у двери, Лён почувствовал странный запах – откуда-то одуряющее несло копчёной колбасой. Глотая слюни, он заглянул на кухню и обалдел.

На кухонном столе громоздились пластиковые пакеты, битком набитые всякой едой. Едва пошевелив их, Лён бросился искать по комнатам. Кто посетил его?! Мелькнула безумная мысль, что это мама и дядя Саня откуда-то вернулись, а их смерть лишь приснилась ему. Сейчас выяснится, что они вовсе не умирали, и авария на мосту, и поминки, и все посещения чужих людей – это было только страшным сном.

Но, всё лежало на своих местах, квартира была пуста, и "LJ" дядисанин на холодильнике больше не стоял.

Тогда Лён с недоумением принялся разбирать два больших пакета. Чего только там ни было: и колбаса, и сыр, и мясо, и рыба. Куча молочных продуктов, хлеб, ватрушки, сахар, чай, макароны, консервы, бананы, апельсины, лимоны. И только разгрузив пакеты, он заметил, что на пластике стола отчётливо видны следы – кошачья лапа и большая птичья лапа. Вот оно что! Это же друзья с Селембрис тайком навестили его! Они не могли нарушить запрет и встретиться с ним, зато позаботились о нём и даже оставили тайное послание – свои следы.

В тот день он наелся до отвала, напился чаю с лимоном и вдруг почувствовал некоторое облегчение в душе. Никогда бы не подумал, что обыкновенная еда может ненамного ослабить горе.

***

Так целую неделю его никто более не посещал, а потом снова явилась тётка из опеки, и не одна.

– Леонид, – позвонила она заранее по телефону. – Я нашла твоего отца.

– Что за отца? – опешил он.

– Ну как? – не удержалась она от небольшого смешка. – От кого-то ты родился.

– Так это сколько ж лет назад было! Я его не помню! – не удержался он от глупости.

– Косицын, для тебя опека со стороны отца, причём, родного – единственная возможность не потерять квартиру. – ответила она. – Уж лучше жить с родным отцом, чем угодить в интернат.

Так в доме появился настоящий, подлинный стопроцентный родственник, причём, с полным правом вселился в квартиру своей бывшей жены. А вместе с ним жена и двое ребятишек.

Звонок в дверь, и Лён, ничего хорошего уже от судьбы не ожидая, встретил инспектора опеки и рядом с ней неизвестного мужчину, которого представили Лёну как отца. Очень ему не понравился этот отец – сухой какой-то, словно старая бумага, с водянистым взглядом, серыми волосами и унылой миной. Едва войдя, отец молча сел на диван и предоставил инспектору опеки рассказать всё о нём.

– Знакомься, Леонид. – сказала та. – Это твой родной отец, Николай Петрович Косицын. Он развёлся с твоей мамой, когда тебе было два года, оттого ты его не помнишь. Николай Петрович женат и имеет двоих детей, так что у тебя, Леонид, появится новая, полноценная семья. Николай Петрович, как опекун, поселится здесь вместе со своей семьёй, потому что нормальных жилищных условий у него нет – он живёт в коммуналке, а там с детьми очень трудно. Так что, мы решаем сразу две проблемы: твоё проживание в этой квартире, и нормальные условия для двоих детей Николая Петровича.

В продолжение всей этой речи Косицын-старший смотрел куда-то мимо Лёньки, и вид родного отца радости по поводу обретения сына не выражал. Николай Петрович сухо пофыркивал ноздрёй, словно с чем-то не соглашался. Он исподлобья осматривал обстановку дома, косился на книжные полки, на палас, словно искал недостатки. Но, Лён старательно прибирал квартиру после смерти мамы и Семёнова – этим он как бы почитал их память. Все предметы в квартире несли в себе воспоминание о лучших днях, и прикасаясь к ним, Лён как бы переживал встречу с родными. Теперь же сюда въедет новая семья, и в ауру дома вторгнется что-то чужое.

– Ну вот, прекрасно. – с удовлетворением закончила инспекторша, вставая. – Ты у нас устроен.

Вселение новоявленных родственников произошло на следующий день. Лён наблюдал вторжение незнакомцев и даже вынужден был помогать им переносить пожитки.

Жену старшего Косицына звали Рая, была она болезненного вида, худенькая, испуганная и бледная. Зато дети Косицыных были просто ужасны. Старшему стукнуло шесть лет, и звали его Петя. А младшему, Ване – четыре года. Выглядели они как-то заморённо, оба были весьма сопливы, рты у них были всегда открыты, и оба бледны, как их мать. Налицо видна крайняя бедность этой семьи, поскольку Рая была больна непонятно чем и нигде не работала, а старший Косицын преподавал в каком-то третьесортном колледже и зарплату имел небольшую.

Ваня и Петя тут же кинулись к видео-двойке и принялись, отпихивая друг друга и обзываясь, торопливо нажимать на все кнопки. Рая тем временем стояла в расслабленной позе, безучастно наблюдая за варварским набегом на видак.

Лён ошалело смотрел на это, не зная, что можно предпринять.

– Дети, перестаньте. – вяло произнесла Рая, не делая попытки остановить своих отпрысков. Но те не слушали и с криками полезли в книжный шкаф – вышвыривать оттуда книги.

– Прекратите! – возмутился Лён.

– Их нельзя ругать. – тут же сделал замечание Косицын-старший. – они ещё маленькие.

И тут же добавил:

– Тебе придётся потесниться. Мы с Раей будем спать в этой комнате, а твои братики будут жить с тобой.

Лён совершенно обалдел. Его практически вытесняли из квартиры. Эта семейка прекрасно уживалась ранее в двенадцатиметровой комнате в коммуналке, где была общая кухня и не было удобств, а теперь они не могут разместиться в комнате площадью в двадцать метров! Он-то полагал, что сохранит за собой хотя бы свою комнату.

Ваня и Петя тут же сорвались с места и помчались обследовать новую среду обитания, пихаясь по дороге, громко ревя и обзываясь. Судя по пронзительным воплям, они обнаружили компьютер и снова стали драться.

Едва Лён успел отогнать их от своей машины, как в комнату уже ввалили двухэтажную кровать с матрасами, воняющими детской мочой. И далее он уже без сопротивления наблюдал как квартира становится ему чужой, теряя свой опрятный вид и превращаясь в логово. Короб с облупленными игрушками занял весь угол, ворох детского белья свалили ему на диван. Постельное бельё, которое не сумели прибрать алчные Верка с Евгением, теперь пошло в дело – семья Косицыных осваивалась на новом месте. Они его приняли в свою семью и теперь всеми силами являли бескорыстное родственное дружелюбие. Братья с воплями прыгали на его диване, а Рая вежливо позвала его из кухни:

– Лёня, иди, пожалуйста, с нами покушать.

На столе лежали продукты из его холодильника, а Рая накладывала ему в тарелку манную кашу, привезённую из общежития в маленькой кастрюльке.

Его так и передёрнуло от отвращения при виде этой холодной, серой, комковатой каши.

– Простите. – пробормотал он. – Я пока сыт.

– Нехорошо, Леонид. – строго заметил Косицын-старший. – Ты пренебрегаешь нашими обычаями. У нас семья, и у нас должно быть всё едино. Ты свои продукты предоставил, мы – свои.

– Я не хочу есть. – с вызовом ответил он.

Рая пожала плечами и принялась мелко и быстро, как белка, поедать копчёную колбасу.

Лён надел куртку и открыл дверь.

– Куда ты? – спросил Косицын-старший.

– Пойду гулять. – ответил сын.

– Спрашиваться надо. – неодобрительно заметил отец.

– Я уже взрослый, чтобы спрашиваться. – почти грубо ответил Лён. Ему была отвратительна новая семья.

Он вылетел на улицу, взбешенный манерами этих оккупантов, и дотемна сидел с товарищами на трубах, рассказывая им про новую семью.

На следующий день, когда Лён пришёл из школы, то обнаружил, что ключ его не проходит в замок – оказалось, что личинка замка теперь новая. Он принялся звонить – никто не открывал. Потом стучать – снова ни звука.

– Чего колотишь? – сердито спросила соседка Дусяванна, высовываясь из-за двери. – Нет их никого. Старший-то, Николай Петрович, ушёл на работу, а Рая-то с детями пошла гулять в парк.

Лён в совершенно дурном расположении духа отправился к Федюну, посидеть в нормальной обстановке, и сидел допоздна. А в восемь часов отправился домой.

– Почему так долго отсутствовал? – строго спросил его отец.

– Почему замок сменили и мне ключей не дали? – обозленно ответил Лён.

– Я ненадолго ушла погулять с детьми. – оправдывалась Рая.

– А я ждать что ли должен под дверью?!

– Мог бы и подождать. – холодно отозвался Косицын-старший.

Это и вывело Лёна из себя. Немея от ярости, он осмотрел обоих новоявленных родственников с высоты своего роста – те сидели на кухонных табуретках, ужиная остатками даров Вавилы и Вещуна, а он стоял, голодный и злой.

– Ещё скажите, что лишаете меня ужина за плохое поведение. – криво усмехнулся он и ушёл к себе в комнату. Там сошвырнул с дивана охапку застиранных колготок и заявил обоим сопливым оккупантам:

– Тронете мой компьютер хоть пальцем – вырву руки!

– Коля, я его боюсь. – тихонько плакала в большой комнате Рая, утирая бледным пальцем скудные слёзы. – Я потому и ушла сегодня, что боялась его. Сделай что-нибудь, пусть он от нас уходит.

– Что я сделаю с ним, Рая? – отвечал, глядя в телевизор бесцветными глазами, Косицын-старший. – Он мне не подчиняется. Если его не воспитывали с раннего возраста, то теперь уж поздно.