Текст книги "Жребий Судьбы"
Автор книги: Марина Казанцева
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
Глава 15. Гомункул
Биологиня Матюшина, которую ученики метко прозвали Вакуолей, как всегда, опаздывала к первому уроку. Звонок уже прозвенел, а она ещё только минует вестибюль. Опасливо покосившись на дверь директорского кабинета, она быстренько прошмыгнула на лестницу.
Как и предполагалось, класс носился по рекреации и орал – ученики торопились насладиться последними мгновениями свободы.
– А ну-ка, тихо! – прикрикнула своим слабым голоском биологиня и поспешила открыть дверь.
Едва она шагнула в класс, как тут же замерла, перекрыв своим широким телом дорогу ученикам. И было отчего. На учительском столе среди разорванных тетрадок сидел голый ребёнок и что-то ел. Был он худ и очень грязен, на его кривой спине выделялись, словно пуговицы, позвонки.
– Это что такое? – изумилась Наталья Игоревна.
Ребёнок обернулся, и на учителя глянули мутные маленькие глазки. Лицо его не походило на лицо обычного ребёнка, но было сморщенным, серым и имело выражение одновременно тупое и хитрое. Растрёпанные чахлые волосики и сопливый нос довершали картину. Продолжая чавкать, странный ребёнок разглядывал застывшую в растерянности Вакуолю, потом поднялся на свои кривые рахитичные ножки, ловко спрыгнул со стола и убежал в лаборантскую.
"Что происходит?" – ошеломлённо думала биологиня, но сзади уже напирали ученики, и Матюшина невольно вошла в класс. А далее уже совершенно машинально начала урок. Некоторое время она прислушивалась к происходящему в лаборантской, но потом не выдержала и пошла посмотреть.
Маленький человечек ростом был года на три, а лицом на все шестьдесят. Он опять сидел на столе и деловито уминал кекс, перед ним стояла початая бутылка водки и чайная чашка. В бутылке Наталья Игоревна признала свой стратегический запас, который она держала на случай головной боли, а поскольку голова у неё болела часто, то водка была ей жизненно необходима. И чашка тоже принадлежала Матюшиной.
– Ты что делаешь, негодник? – изумилась она, видя, как ребёнок выпил чашку водки, как воду.
– Не видишь, что ли – жру. – огрызнулся тот.
– Откуда ты? – теряя разум, шёпотом спросила биологиня, и страшная догадка вдруг озарила её.
– Из банки. – так же неприветливо ответил ребёнок и спросил: – Колбаса есть?
– Нету колбасы. – одурело ответила Матюшина.
– А нешто водку-то без колбасы жрать? – рассердился тот. Потом быстро допил содержимое бутылки прямо из горлышка, рыгнул, пукнул и, соскочив на пол, промчался мимо Натальи Игоревны на выход. Хохот в классе возник и тут же сменился на гробовое молчание, среди которого отчётливо прозвучал тонкий детский матерок.
Это был настоящий кошмар, и биологиня Матюшина, задав детям самостоятельное изучение параграфа и строго-настрого приказав не шуметь, принялась осторожно ходить по этажу, чтобы выяснить, куда девался этот странный уродец.
– Эй, – тихо звала она. – Эй! Где ты?
До конца урока было ещё минут двадцать, и, если она не найдёт беглого гомункула, ей будет плохо. И что за чёрт её дёрнул заняться алхимическими опытами!
– Чепуха всё это. – убеждала она сама себя. – Не может из этой дряни родиться человек!
И вдруг замерла, напуганная своими мыслями. А ведь не было у этого уродца пупка! Точно не было! Она отчётливо помнит его нездоровое выпуклое пузцо, на котором не было ни малейших признаков пупка.
– Великий Парацельс! – вспотела от страшного открытия биологиня. Выходит, она и в самом деле сотворила гомункула! Ох, что будет!
– Надо поймать это чёртово отродье и поскорее…
А что поскорее? Уничтожить, что ли?
Матюшина тихо застонала от ужаса: она представила как о её сомнительном средневековом опыте станет известно коллегам, как к этому отнесётся директор, как ученики будут лезть в её кабинет чтобы посмотреть на эту невоспитанную тварь.
Нет, надо срочно отловить его, затащить в лаборантскую и там закормить до умопомрачения, чтобы он всё время спал. А вечером она его тихонько вынесет в сумке и занесёт подальше.
Заслышав странные звуки в женском туалете, Матюшина насторожилась. Не хватает только, чтобы девочки увидели на перемене голого младенца! Тем более, что матерится он, как мужик. Да, она отчётливо разглядела между его кривых рахитичных ножек некое маленькое приспособление, говорящее о том, что этот баночный уродец вполне способен к… Она зажмурилась: кошмар, кошмар!
Войдя в туалет, Вакуоля обнаружила картину варварского разгрома мусорки: маленький бандит раскидал по всему туалету бумагу и теперь с идиотским смехом мочился мимо унитаза.
– Эй, мамаша! – гнусаво загоготал он при виде учительницы. – А где тёлки?
Самые худшие предположения Вакуоли подтвердились: гомункул оказался извращенцем. К своему ужасу она заметила, что за последние полчаса он подрос примерно сантиметров на десять. Отвислое его детское пузцо подтянулось, рёбра выпятились, а физиономия стала похожа на рожу алкоголика с большим стажем.
– А ну иди сюда, мерзавец. – яростным шёпотом произнесла она, снимая с себя кофту.
Гомункул замешкался и попался в сети, а далее Наталья Игоревна смотала его и быстренько потащила к себе в кабинет. Но, ей не повезло. У самых дверей её застал звонок, двери распахнулись, и восторженно орущая толпа учеников едва не сбила её с ног. Гадёныш гомункул почувствовал момент и принялся бешено извиваться, кусаясь и матерясь. Так он выскользнул из кофты и унёсся вместе с учениками куда-то по лестнице. Наталья Игоревна приготовилась к самому худшему.
***
– Иван Романыч, – строго спросила сторожа Вероника Марковна. – вы ночью ничего подозрительного не обнаружили?
Пенсионер как раз сидел в вестибюле с двумя техничками и пил из большой эмалированной кружки чай с лимоном. Услышав вопрос, он поднялся с места, пригладил редкие волосы и, слегка склоняясь в почтении к невысокой директрисе, откашлялся и приглушённо спросил:
– А что именно?
Весь его вид красноречиво говорил о том, что ничего он не выдаст и ничего не скажет сверх того, что полагается знать начальству. Если должно быть что-то подозрительное – значит, слышал. А, если такого быть не должно, значит и не будет.
– Кто-нибудь бегал по школе? – снова спросила директриса.
– А кто, например? – простодушно поинтересовался сторож.
– Ну… – Вероника замялась.
Иван Романыч терпеливо ждал над столом. Тётя Паша и тётя Люба притихли, с интересом посматривая то на сторожа, то на директрису.
Вероника Марковна вздохнула, понимая, что ничего она не добьётся от этого стойкого, как партизан, пенсионера.
– Ладно, – бросила она, уходя. – Считайте, что разговора не было.
Ничему не удивляясь, сторож сел на место и принялся деловито сдувать с чая пар.
По убеждению Ивана Романыча, хорошая служба в том и состоит, что ничего постороннего, а тем более подозрительного в ней случаться не должно. Так что он и не подумал бы сообщать начальству, что ночами по школе бегают шмурты, шатается шишига, маршируют тараканы и ходит симпатичный чёрный господин. Сегодня ночью ещё сторож видел какого-то маленького голого пацана, но не встревожился: по убеждению пенсионера, школа есть такое сакральное место, где сгущается тайная человеческая энергия, и рождаются враждебные вихри социальных потрясений.
На третьем уроке забастовала техничка тётя Паша. Прибежав в канцелярию, она устроила секретарю Валентине настоящий концерт.
– Оне думають, я двужильная! – с привычными слезами кричала тётя Паша. – У меня отовсюду руки не растуть!
– Ну, что такое, Павла Никифоровна? – уговаривала истеричную уборщицу секретарша.
Оказалось, дело в том, что на всех этажах в туалетах обнаружилось чудовищное дело: мусорные корзины вывернуты и повсюду разлита вода. Едва-едва обозлённую тётю Пашу успокоили и напоили валерьянкой.
Следующей побежала тётя Люба. Она была не столь чувствительна, как тётя Паша, и выражалась со свойственной ей прямолинейностью. Помянув весь экзотический зверинец и перечислив все части тел, тётя Люба сообщила, что кто-то тайно вскрыл гардероб и покидал на пол куртки, выворотив при этом все карманы. Что искал преступник, было совершенно ясно, поскольку он потерял при бегстве часть своей добычи – сигареты. А тётя Люба считала единственно своей привилегией шарить по ученическим карманам и изымать курево.
Потом явилась перепуганная повариха и заявила, что видела собственными глазами чёрта – голого, пьяного и похотливого. Говорил он ей такие вещи, что повариха по природной своей скромности и пересказать не может. Дальше – больше: был ограблен склад спортивного инвентаря у физрука. Толком не разобрались, что именно похищено, но пара лыжных ботинок точно исчезла.
Потом, уже ближе ко второй смене поплыл слух о том, что биологиня Матюшина сотворила у себя в кабинете искусственного человека, и что все безобразия в школе творятся именно поэтому. Учителя посмеялись, поскольку знали, что за выдумщики их ученики. Но, часу во втором Вакуолю пригласили в кабинет директора.
– Вы, Наталья Игоревна, пожалуйста, ничему не удивляйтесь, – словно извиняясь, проговорила секретарша Валентина, кивая на директорский кабинет. – У нас нынче небольшие проблемы.
"Мне бы твои проблемы." – мрачно подумала та и, собравшись с духом, открыла дверь.
В кабинете директора было всё несколько иначе – изменилась обстановка. Теперь директорский стол был отодвинут в сторону, вместе с ним отодвинут и книжный шкаф. Вторую половину кабинета занимал письменный стол, на котором была поставлена проволочная корзина, какими пользуются в супермаркетах. На корзине висел листок бумаги с крупной надписью: СЮДА.
Подивившись на новшество, Наталья Игоревна осторожно присела на край стула и принялась ждать самого худшего.
Наконец директор оторвалась от своей писанины, аккуратно положила ручку и откинулась на спинку кресла.
– Наталья Игоревна, как так получилось, что вы вывели в своём кабинете искусственного человека? – строго спросила у биологички Матюшиной директор.
– Да Боже ж мой, я ничего не понимаю! – простонала, как от зубной боли, Вакуоля. – На меня наговаривают! Я ничего такого не делала. Я даже не все рекомендации соблюла.
– Какими рецептами вы пользовались? – продолжала свой неумолимый допрос Вероника Марковна. – Что за источники?
– Да что же это? – едва не плакала растерянная Вакуоля. – Да это же просто алхимические бредни! Ну разве можно вывести в кабинете биологии в каком-то пластиковом ведре настоящего гомункулуса?!
– Однако, факты таковы, что этот ваш гомункул преспокойно шатается по школе, ворует продукты в столовой, пьянствует, пугает техничек своим видом и вывинчивает лампочки в коридорах. – сурово выговаривала Вероника.
– Но я не виновата! Этот негодяй вообще не вылупился бы, если бы…
– Что? – остро глянула на учителя директор.
– Мне кажется… А, может, я ошибаюсь? Я думаю, что в этом деле не обошлось без магии. – уже совершенно твёрдым голосом закончила Матюшина.
– Вы полагаете, что к этому приложил руку Базилевский? – изумилась директриса.
– Нет. – совсем уверенно заявила биологиня, решив врать напропалую, лишь бы избавить себя от ответственности. – Я лично видела, как этот Косицын делал руками пассы.
– Да вы с ума сошли! – возмутилась директриса.
– Да, это так. – настаивала Вакуоля. – Он спрятал руки под партой и там совершал пассы. А на другой день я видела, как он подходил на перемене к банке и стучал по ней пальцем. А разве в прошлом году не он устроил в школе такое безобразие?!
– Не было ничего в прошлом году. – возразила директриса, памятуя свой собственный приказ не признавать случившегося в школе полтергейста.
– Было! – упорствовала биологиня. – Я лично видела у себя в кабинете говорящего кота.
– Стыдно вам, Наталья Игоревна, сваливать на учеников свои личные проблемы. – укорила учителя директор. – Вас видели и не один раз, как вы являлись на урок в нетрезвом виде. А эти ваши постоянные опоздания! Я вынуждена поставить вас перед коллективом на следующем педсовете.
– Это всё происки недоброжелателей! – обиделась биологиня. – Я знаю, кто распускает слухи! Если вы считаете меня плохим учителем, так и скажите – я уйду!
– Ступайте на урок, Наталья Игоревна. – утомлённо сказала Вероника.
– Нет, вы скажите. – упорствовала Вакуоля. – Я уйду!
– Вы слышали звонок? Так вот, идите и займитесь уроком.
– Вероника Марковна! – воскликнула уже в дверях биологиня. – Он не должен был вылупляться! Я тут ни при чём! Это нечистая сила!
– Ну, что? – поинтересовалась Валентина, когда Наталья Игоревна вышла от директора.
– Конечно, ничего! – убеждённо ответила учительница. – Я ни в чём не виновата!
И удалилась с гордо поднятой головой.
Вероника Марковна устало закрыла глаза. Как она и опасалась, с началом учебного года возобновилось нашествие нечистой силы. И никакие пантакли от неё не помогли. Сначала она думала, что появлением шишиги всё и ограничится. Странный зверь вёл себя довольно тихо, только поедал потерянные учебники, тетрадки и дневники. Иногда астральное животное заходило на уроки, но вело себя тихо, разве что постоянно тянуло лапу, чтобы спросили. Да ещё временами говорило, но в целом безобидный зверь. Базилевский сказал, что это явление должно скоро рассосаться и не стоит открывать астрал, чтобы загнать в него шишигу.
Потом это происшествие с тараканами. Не думала Вероника Марковна, что тараканы могут быть так страшны. И вот теперь подлец Малюта оккупировал её кабинет и завёл себе свой собственный стол, поставив на нём корзину для подношений. Таким образом Веронике удалось подкупить его и избежать более зрелищных акций.
И наконец этот гомункул. Конечно, Вероника прекрасно понимает, что Наталья Игоревна здесь, скорее всего, ни при чём. Дураком надо быть, чтобы верить в возможность выведения искусственного человека из старого тряпья. Но вот факт: ещё утром эта дрянь была размером с пятилетнего ребёнка, а теперь он вымахал на десятилетнего. Так что, поверишь в потустороннее.
Но в то, что Косицын делал магические пассы? Едва ли. Бред какой-то.
– Валентина! – связалась Вероника по селектору с секретаршей. – Принеси мне чаю.
– Сейчас, Вероника Марковна. – отозвалась Валентина, не желая даже заглядывать в директорский кабинет – боялась таракана.
***
К вечеру явился завхоз и сказал испуганным голосом, что гомункул окопался в подвале школы и свил себе гнездо.
Втроём с Сан Санычем и завучем Изольдой Григорьевной директриса решилась спуститься в подвал. Сан Саныч вооружился ремнём и шёл впереди.
Возле щитковой действительно были собраны в большую кучу картонные коробки, в которых блаженствовал с бутылкой здоровый оболтус, одетый в синий халат и лыжные ботинки. Вокруг него валялось множество огрызков и окурков. В стороне смердела большая лужа пополам с экскрементами.
– Делегации не принимаю. – хриплым голосом прорычал гомункул. И Вероника содрогнулась при виде его наглых, пьяных глаз, которые шарили по её фигуре с откровенным бесстыдством.
– Сан Саныч. – дрожащим голосом сказала Вероника, вся передёргиваясь от отвращения. – Заприте его здесь, а завтра вызываем милицию.
– Да вы представляете, во что он превратит подвал за ночь! – возразил завхоз. – Давайте выгоним его на улицу.
– На улицу? – усомнилась завуч. – В такую погоду? Нет, это бесчеловечно. Никакой это не гомункул, просто бомж прибился. Завтра я принесу ему какое-нибудь тряпьё, и тогда прогоним.
Они вышли из подвала, едва переводя дух от отвратительного амбре.
– Нет, это невозможно: никакой это не гомункул, а просто бомж – грязный, пьяный, наглый. Не мог он быть лишь десять часов назад ребёнком – блажь всё это. И не мог вырасти за один день во взрослого человека. – вынесла вердикт Изольда.
– И откуда только такие твари берутся! – с отвращением сказала директриса. – Какая мать их родит!
– Шёл бы работать, лоб здоровый, – с осуждением подхватила Изольда. – У них одно лишь на уме: где взять напиться.
Завхоз помалкивал, лишь соображая, что новость, сообщённая ему физиком Карпом Полумудрым, была не шуткой: кто-то ночью пировал в кабинете физики и оставил кран с волшебной выпивкой открытым.
"А если это мы забыли закрыть?" – думал завхоз. После того, как драгоценная выпивка всю ночь стекала в канализацию, прекрасное вино сменилось на какое-то гнусное пойло. Вот об этом встревоженный физик и сообщил сегодня утром, когда три друга пришли к нему в лаборантскую опохмелиться. Но, не могли же они оставить после себя следы такого подлинно дикарского пиршества! Кто-то всё же шарил у физика в кабинете.
С печальными мыслями и тревожными предчувствиями все трое оставили школу, сдав дежурство ночному сторожу.
– Ты там, Романыч, поосторожнее. – неопределённо предостерёг пенсионера завхоз. – Не ходи в подвал.
– Слушаюсь! – молодцевато отрапортовал Иван Романыч.
Представить можно, что встретило бы утром школьников, если бы в дело не вмешался один таинственный обитатель школы. Встретился с ним Романыч на третьем этаже, возле лестницы. Стоял чёрный человек около окна, но свет ночного фонаря не достигал его лица, скрытого широкополой шляпой. Этот человек внимательно наблюдал за тем, как некий субъект с усердным сопением вскрывал отвёрткой дверь кабинета физики.
– Смотри, Романыч, до чего доводит неумеренное возлияние. – заметил сторожу чёрный человек. – Откуда в столь юном существе такие вредные привычки? О, бульон Опарина! Я догадался! Биологичка тяпнула стопарик перед началом опыта! Всё, это необратимо. Проще нового гомункулуса сотворить, чем перевоспитать этот неудачный опыт. Оставь его, Романыч, пусть он покажет этой даме круговорот веществ в природе. Очень наглядно! Чрезвычайно убедительно! Вот этот пьяный тип как раз и докажет вашим ученикам простую истину: человек состоит из того, что ест и пьёт… его родитель. И уж если ваша билогиня сладкоежка и невоздержана к спиртному, то её чудное создание будет всецело предано её же интересам.
– Научит он ребят плохому. – ответил сторож. – Куда такого в школе держать? И Паша с Любой обижаются, говорят: больно хулиганит.
– Да, ты прав. Гнать надо такого типа из общества. Я уже понял, что образование для него бесполезно.
– Давай, гони. Я вот телогрейку ему припас и старые штаны. Пущай уходит, оглоед. – согласился старик Романыч.
Так что, утра гомункул не дождался. На радость школьному руководству, он был выдворен из школы тем чёрным человеком, что сам и породил его. Он, а не биологиня Матюшина, был причиной появления в школе мерзкого бомжеватого подонка. Так что вина Матюшиной была лишь в одном: в неумеренном пристрастии к алкоголю. Нельзя всё же в пьяном виде проводить уроки. Надо осмотрительнее быть при деле выведения себе подобных!
Однако ничего ведь не берётся ниоткуда просто так и не исчезает никуда само собой – это подлинно физический закон, который часто выводил на доске перед учениками Карп Полумудрый. Сказывают, что видели гомункула тёмным вечером. Шатался он в обнимку с бомжихами по улицам, песни пел, грузил матерные анекдоты. Совсем уже седой, с мешками под глазами и серой мордой, он рылся в мусорных бачках поблизости от родного дома, собирал бутылки. Вокруг ползли нехорошие слухи, будто бы в школе собирались по ночам бомжи, шатались по холодной крыше, выли на луну, били стёкла в близлежащих домах, хулиганили в подвалах, малевали свастики на стенах, охотились на припозднившихся прохожих.
Находили обглоданные кошачьи скелеты, растрёпанные голубиные перья, вороньи клювы. По утрам валялись мусорные баки на боку, являя миру всё своё бесстыдство. Гомункулус, поганец, натворил себе подобных и теперь со стаей малолетних проныр шатался по подъездам и ныл, что он – погорелец. Подайте, кто сколько сможет!
В конце концов, он сдох от старости в подвале и разложился на составляющие элементы: дерьмо, мочу и серый порошок. Так помер гомункулус бесславно, но дело его, говорят, живёт доныне. Его потомки ходят по стране, плодясь со страшной силой и называя себя жертвами науки. Они просят подаяние на дальнюю дорогу, чтобы вернуться к родимой маме, к первоисточнику, к родной своей школе, к нравственно бесцельным общеобразовательным устоям, обратно – в пластиковую банку.
Глава 16. Авария на мосту
Декабрь был в самом разгаре, а погода совершенно не соответствовала зимней – мокрый снег то и дело сменялся моросящим дождём. Низкое небо висело неразличимым мутным покровом – ни облаков, ни туч, одна сплошная пелена. Деревья стояли голые и мрачные, дома словно нахохлились, прохожие бежали, запрятав головы в воротники. Тоска была смертельная – о ней говорили даже по телевизору в новостях, отмечая гнетущую депрессию среди населения.
Прошлым воскресеньем состоялся прощальный разговор с Наташей. Платоновы уезжали прочь из этой серой страны с её тошнотворными погодами. Наташа сама пришла к Лёну попрощаться, но разговор опять не вышел – снова сказалось её странное ожесточение, причина которого была Лёну непонятна.
– Знаешь, я не хочу вмешиваться в твои дела, – заговорила тогда Наташа. – но кое-что мне ещё летом, в вашей деревне, показалось странным.
Он очень удивился и приготовился слушать.
– Ты сам-то что думаешь о том, как ловко Гонда и Брунгильда тебя подставили?
– О чём ты? – изумился Лён.
– Тебе, фактически подростку, поручили казнить деревенскую ведьму. Тебе подарили волшебный меч, а оказалось, что это какой-то Каратель. И в силу принятых вслепую обязательств ты был вынужден привести в исполнение приговор, не тобой вынесенный. Почему Брунгильда не пожелала сама пачкать руки? Почему такой добрый Магирус Гонда не вступился за тебя и не снял с тебя такого непосильного назначения? Фактически тебя повязали кровью.
Лён пребывал в замешательстве. Как объяснить Наташе? Ей трудно понять это, она же лишь два раза, и то эпизодически, побывала в волшебной стране. Ей не понять того действительно высокого обязательства, которое возлагают дивоярцы на равного себе. Да, он сам был не готов к миссии своего оружия. Он действительно не знал, что за подарок сделал ему филин Гомоня. Почему старик избрал именно его. Но то почтительное изумление, что проявилось в глазах волшебников, когда они узнали, что Лён стал обладателем дивоярской стали, лучше всего убеждало в высоком долге.
– Тебе не кажется, что ты слишком положился на порядочность волшебников? – продолжала Наташа, поскольку он молчал. – Возможно, законы Дивояра отличаются от твоих представлений о добре и долге. Возможно, достигнув своей сияющей мечты, ты встретишь нечто такое, что будет просто несовместимо с твоим личным понятием о нравственности?
– Откуда такие подозрения?! – неприятно поразился Лён. – Что плохого тебе сделали волшебники?
– Мне лично ничего, и никаких претензий у меня лично к ним нет. – довольно жёстко ответила Наташа и продолжила уже мягче: – Меня лишь беспокоит твоё будущее. Я уезжаю, и мы больше не встретимся – нас ждут совсем разные судьбы. Ты будешь всё больше уходить в Селембрис, пока жизнь здесь не станет тебе окончательно чужда. Это совершенно естественно – кто бы мог устоять в выборе между скучным прозябанием здесь и фантастическим полётом там. Всё это так… Но только стоит ли безоглядно повязывать себя обязательствами перед твоими дивоярцами?
– Я не понимаю тебя, Наташа. – вымученно ответил Лён. – Мне не видно того, о чём ты говоришь. Может быть, это лишь предвзятое мнение?
– Возможно. – внезапно отступила она. – Наверно, я не о том говорю накануне расставания.
Они ещё некоторое время помолчали – говорить, как ни странно, больше было не о чем. Но и это молчание было красноречивее любых слов. Они действительно расставались. Возможно, это было лучшее из всего, что могла предложить им судьба. Наверно, эльфы знали, что делали, когда вручили Наташе свой богатый дар – бриллиантовую диадему. Именно эта вещь встала между Лёном и его подругой.
Родители Наташи очень хорошо распорядились этим даром, они сумели без потерь обратить подарок эльфов в деньги, и в большие деньги. И теперь Платоновы готовились к переезду в другую страну – подальше от российской жизни, куда-нибудь в тёплое место. Даже не в Москву – зачем им этот сумасшедший мегаполис!
И вот теперь, в эти последние минуты перед расставанием, Лён вдруг осознал, как мало общего между ним и Наташей. Увлекательные приключения в Селембрис закончились, настала отрезвляющая реальность: если есть возможность хорошо устроиться в этой жизни, зачем волшебная страна? И даже более того, он чувствовал, что дело здесь не только в разнице обеспеченности семей.
Родители Наташи, особенно Лиля Платонова, с некоторой настороженностью относилась к Лёну. Хотя она и не знала ничего о волшебной стране, в которой побывала её дочь (Наташа благоразумно не стала посвящать своих родителей в эти детали), но всё же чувствовала в приятеле своей дочери нечто странное и опасное. Удивительно было наблюдать, как родители Наташи, особенно мама, ловко балансировали между здравой житейской рассудительностью и подсознательными мотивами. Так, например, они легко поверили в то, что летом, в глухой деревне, нашёлся клад с двумя одинаковыми драгоценными диадемами – именно так Наташа объяснила родителям это приобретение. При том и Антонина, бывшая классная, подтвердила, что это был именно клад. Клад, так клад – очень хорошо. И родители Наташи с практичным рвением сумели обратить эту бесценную находку в солидные деньги. А раз такое дело, чего им прозябать в этом большом и грязном муравейнике с названием Нижний Новгород? И вот в один момент образовалась дистанция между Наташей и Лёном.
– Ты поедешь проводить меня? – с неожиданно тёплой улыбкой спросила Наташа.
– В аэропорт? – машинально спросил он.
– В аэропорт. – ответила Наташа.
Да, он поехал, он видел как улетал "Боинг", унося от него частичку его жизни. Всё кончено, они расстались. И почему она до самого конца так и не сказала ни слова о будущих надеждах, о лучшей жизни – только отвращение к той действительности, которая составляла привычный Лёну мир. Зато Лиля Платонова радостно щебетала о том, как хорошо они устроятся в будущем. Сначала поживут у знакомых в Праге, потом решат, где обосноваться. Всё это уже не имело к Лёну никакого отношения, и он лишь молча слушал песню счастливых надежд.
***
Сегодня было снова воскресенье. Две недели он уже не попадал в Селембрис, и напряжённое ожидание выматывало его. Лён хмуро сидел за компьютером, или слушал музыку, пытался читать, но ничего не помогало.
– Послушай, Гранитэль, – тихо обратился он к перстню. – я вспоминаю прошедшее погружение и не могу понять, отчего мне стало жалко Лембистора. Он так искренне заплакал. Или это актёрство?
– Ничего удивительного. – отозвалась принцесса. – Ты всё никак не можешь поверить, что его нужда реальна, всё думаешь, что цель его – просто злостные козни. Он хочет жить, очень хочет жить, а исход дела зависит от тебя. Вот он и старается тебе понравиться. Он быстро мыслит и быстро учится, в этом отношении ты отстаёшь от него. Но главное не в этом. Ты боишься действовать, Лён.
– Я боюсь? – изумился он. – А как же тогда я уничтожил колдуна?!
– Я не об этом. Ты стал слишком расчетлив, слишком недоверчив. Ты боишься самого участия в каждой истории, и раз от разу твой страх всё очевиднее. Я полагаю, это из-за того, что случилось с Пафом. Ты допустил промах, предвидеть который был не в состоянии, и теперь боишься вновь совершить ошибку.
– В чём это выражается? – угрюмо спросил Лён.
– Ты не участвуешь в истории, ты разыгрываешь партию в шахматы, старательно просчитывая каждый возможный ход событий. Невозможно просчитать оптимальный ход без потерь – слишком сложна игра. Ты перестаёшь верить в счастливый случай, не оттого ли ты так резко оборвал мечту Долбера? Он хочет стать королём – само желание этого делает его мечту возможной. Ведь это же Селембрис, Лён. Раз Долбер связал свою судьбу с тобой, значит, от тебя зависит быть ей или не быть.
– Я так и не понял, в чём проблема. – мрачно признался он.
– Погружаясь в историю, ты должен всецело принадлежать ей, а не быть сторонним наблюдателем, который вмешивается в дело лишь тогда, когда считает нужным.
– Да, последний раз мне показалось, что я участвую в инсценировке.
– Вот именно, а Долбер и даже Фазиско вовлеклись в неё со всей страстью.
– Но я не знаю, смогу ли я так.
– Смоги, Лён. Даже я не смогу сделать для тебя чудо, если ты будешь отстраняться от реальности Жребия.
– Я хотел спросить: это видение у Орорума подлинное?
– Вот видишь, ты даже Орорум, древний оракул, принял за подделку. Да, он воскрешает память, но лишь ему угодным образом. Я была там с тобой и видела то, что видел ты. Четыре портрета – это четыре человека, с которыми я провела много дней из их жизни. Первым был Гедрикс. Когда он умер, а жил он долго, то перстень положили вместе с ним в могилу. Для меня остановилось время, но я очнулась, оказавшись в руках другого человека. Это был царевич Елисей. Вместе с ним я прошла долгий путь, и тоже рассталась после его смерти. Потом был тот, кого я помню, как Финиста. Маг огня, летающий, как сокол.
– А кто четвёртый? – волнуясь, спросил Лён.
– Четвёртый ты. И то, что ты видел круглую комнату волшебного дворца, говорит о том, что однажды ты в неё войдёшь. И ты будешь последним, кто владеет перстнем Гранитэли.
Это было всё, что принцесса сказала ему. По её дальнейшему молчанию, Лён понял, что она более ничего не произнесёт.
Воскресный день. Вчера между мамой и Семёновым произошёл какой-то неприятный разговор. Дядя Саня говорил извиняющимся голосом, а мама как-то невесело отвечала. Всё это было за закрытыми дверями, и Лён не мог слышать, о чём они там говорят. Когда же мама вышла с печальным видом, он подумал, что, возможно, Семёнов собирается их покинуть. Но, оказалось, что всё не столь плохо. На самом деле, он хотел повидать своих детей, а Зоя, естественно, заревновала.
Проблема была в том, что бывшая жена Семёнова вышла замуж за нового русского и теперь жила с ним в Толоконцеве. Дети Семёнова остались с матерью, а дядя Саня тосковал по ним. Он пытался договориться с бывшей супругой о свидании с детьми, но упрямая дама требовала гарантий того, что он не увезёт детей от неё. Гарантией в данном случае должна была выступить Зоя. Если бывший муж оставит в залог свою новую жену, то Семёнову позволят покатать детей на машине. Всё это вызвало у Зои негодование, но в конце концов она согласилась помёрзнуть возле дома бывшей супруги своего мужа. Чтобы не скучно было, она попросила Лёньку поехать с ней.
Втроём на "Волге" Семёнова они переехали через борский мост, сразу за которым начинался посёлок Толоконцево, расположенный на берегу живописного озера и сплошь состоящий из богатых домов.
Встреча отца с детьми состоялась под пристальным наблюдением полной дамы с высокой причёской и громадными серьгами. Она вышла за ворота своего дома и стала резким голосом выговаривать своему бывшему супругу. Она давала наставления: где можно поездить с детьми, чем можно их кормить, о чем можно говорить. Новый её муж на улицу не вышел и в разговоре не участвовал. На Зою бывшая супруга внимания не обратила, лишь указала ей, где она сможет посидеть, пока Семёнов катается с детьми. От этого дядя Саня выглядел, как побитый, и виновато посматривал на Зою.