Текст книги "Пираты Короля-Солнца(ч1-5,по главу19)"
Автор книги: Марина Алексеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 48 (всего у книги 50 страниц)
16.ГРИМО ЗАПЛАКАЛ.
Известному читателю господину Себастьену Дюпону была отведена одна из самых комфортабельных кормовых кают, неподалеку от адмиральской. Почтенный доктор со своим помощником занимался составлением какого-то мудреного снадобья, когда появился Гримо. Помощник при виде посетителя скромно ретировался.
Дюпон удивленно взглянул на старика – у бедного Гримо был самый сокрушенный вид, по щекам катились слезы.
– Господин Гримо! – воскликнул Дюпон, – Что с вами? Вы не заболели?
Гримо энергично затряс головой. Дюпон догадался, что это означало на языке старика, что он вполне здоров. Доктор заботливо усадил ветерана и продолжал расспрашивать:
– Значит, что-то не то с вашим господином?
Бедный Гримо так же энергично закивал седой головой.
– Вы преувеличиваете, дорогой господин Гримо, – сказал Дюпон, облегченно вздохнув, – Я понимаю, вы очень любите вашего молодого хозяина, и любая мелочь вам кажется катастрофой. Я же уже говорил вам – не надо так переживать! Успокойтесь! С ним все в порядке, поверьте раз и навсегда!
– Нет, – прервал Гримо, – С ним очень плохо. Хуже некуда!
– Что такое? – спросил Дюпон, – Я же вчера осматривал виконта. Обморок? Головокружение?
– Хуже, – вздохнул Гримо.
– Что именно? – пожал плечами Дюпон.
Гримо постучал пальцем по лбу.
– Не может быть! – вскричал Дюпон.
– Увы! – горестно проговорил Гримо, – Увы! Мой бедный господин! Такой молодой – и такая беда! О я, злосчастный! Что я скажу моему графу! – и Гримо дернул себя за волосы. Обычно это ему немного помогало в стрессовой ситуации, но на этот раз излюбленный способ помог бедному Гримо совсем мало, вернее, вовсе не помог.
– Вы преувеличиваете, добрейший господин Гримо, – повторил Дюпон с сомнением, – Я сказал вам вчера, что у вашего хозяина немного расстроены нервы, переволновался, с кем не бывает. Но не настолько же, черт побери! И я дал вам успокаивающее лекарство. Чего вам еще?
– Настолько! – воскликнул Гримо с отчаянием.
– Не понимаю, – Дюпон опять пожал плечами, – Что он, буйствует? На людей бросается?
Гримо кивнул.
– Не может быть! – усомнился Дюпон, – С негодяем Мормалем все улажено. Ваш господин действовал по ситуации, и я Мормаля не выпущу из лазарета до самой высадки.
Гримо вздохнул.
– На кого ж это бросается ваш хозяин? На капитана? На адмирала?
Гримо покачал головой и ткнул себя пальцем в грудь.
– На вас? – поразился Дюпон, – Ни за что не поверю, чтобы такой умный и воспитанный молодой человек настолько потерял самообладание, чтобы позволить себе что-нибудь некорректное в отношении вас, старого слуги! Он же, как вы мне сами сказали, вырос у вас на руках!
– Увы! – простонал Гримо, рыдая, – Увы, это так!
– Неужели он вас… язык не поворачивается… никогда бы не подумал… неужели он вас бил, господин Гримо?!
– Хуже, – плача сказал Гримо.
– Боже мой, господин Гримо, да скажите же, что он натворил? Если ваш господин так опасен, необходимо принять меры. Но скажите мне откровенно, в чем дело. И успокойтесь, умоляю вас, успокойтесь! Выпейте водички. Сделайте глубокий вдох. И – рассказывайте, что произошло.
– Я спал, – начал Гримо, – Когда мой господин вошел в каюту. С ним был господин Анри де Вандом, – старик замялся, -…паж адмирала… Хотя они двигались очень тихо, я проснулся. Но я затаился и не подавал признаков жизни.
Тут Гримо спохватился: не сказал ли он Дюпону слишком много. Опытный глаз Гримо еще в Тулонском порту разглядел под курточкой пажа юную девушку. Гримо с первого взгляда понял, кем на самом деле является миловидный паж адмирала. То же, кстати, понял и граф де Ла Фер. Слуга и господин без слов поняли друг друга. Впоследствии Гримо убедился, что его предположение верно. Но помалкивал, в надежде, что адмиральская дочка сама себя выдаст.
… Заметив, что Рауль и Анри вошли в каюту, дружески болтая, рука об руку, возрадовавшийся старик решил было, что и Рауль разгадал наконец тайну Анри де Вандома. Скорее всего, он понял это, когда тащил пажа по вантам, а теперь начал ухаживать за прелестной герцогиней. И ему, Гримо, захотелось превратиться в мышь и убежать из каюты, оставив их наедине.
– Понимаю, – сказал Дюпон, – Прекрасно вас понимаю, господин Гримо. Ибо для меня не секрет, что господин Анри де Вандом – женщина, вернее, молодая девушка. От человека моей профессии такой факт скрыть невозможно.
… Итак, старик Гримо ожидал звука поцелуев, всяких нежных слов от этой парочки, а потому закрылся с головой одеялом и затих. Но до слуха Гримо донеслись совсем другие звуки, паж и Рауль шныряли по каюте, шебаршились, переставляли вещи, и, в конце концов его господин заявил:
– Пора будить Гримо! – и осторожно коснулся плеча старика.
– Что же дальше? – с любопытством спросил Себастьен Дюпон.
– Жутко говорить, – сказал бедный старик, – Мой господин разбудил меня. Паж подошел, держа в руке кувшин, знаете, тот, наш, шедевр великого Бенвенуто Челлини и… Нет, вы решите, что я помешался.
– Что же он сделал? Облил вас водой из кувшина великого Бенвенуто Челлини?
– Если бы! Он вымыл мне ноги!
– Всего-то! – расхохотался Дюпон. И хохотал еще пару минут, не в силах остановиться. Гримо насупился. Дюпон усилием воли заставил себя прекратить смех.
– Простите, – сказал Дюпон, вытирая глаза, – Не обижайтесь, но такой развязки я не ожидал. Продолжайте, пожалуйста.
– И паж, то есть мадемуазель… ему помогала… Она поливала водой из кувшина, подала моему господину полотенце… Она даже рукава рубашки ему завернула, чтобы кружева не намокли. Ну разве это не безумие? Господин Дюпон! Мой господин стоит передо мною на коленях и моет мне ноги! И ему помогает в этом более чем странном деле дочь адмирала! Ничего более ужасного я не видел за свою жизнь, а ведь я, господин Дюпон, всякого насмотрелся. О-хо-хонюшки!
– Ничего страшного, – сказал Дюпон улыбаясь, – Это смахивает на розыгрыш. Может, они решили подшутить над вами?
– Да нет же! Они были серьезны и таинственны. Переглядывались с этаким загадочным видом. Мадемуазель смотрела на моего господина с восхищением, а я – с ужасом. Она еще как-то к нему обратилась…
– По имени?
– Нет, нет, погодите, припомню. Она назвала его ''господином иоаннитом''.
– Вот оно что! – сказал Себестьен Дюпон, – Вы напрасно так переживаете, господин Гримо, ваш виконт в здравом рассудке. Он, скорее всего, пытается подражать иоаннитам.
– Но это еще хуже! – выпалил Гримо.
– Чем же хуже? – спросил Дюпон и спохватился, – Ах да, я понимаю. Но, господин Гримо, все это не так уж страшно. Если вы хотите меня выслушать, я вам изложу свои соображения по поводу любовной драмы вашего молодого хозяина и вытекающих из нее последствий.
– Изложите, – попросил Гримо, – Я человек простой, может, чего не понимаю. Но у меня так за него душа изболелась, прямо не знаю, что тут поделать!
– Разумеется, – сказал Дюпон,– Разговор останется между нами…
Гримо оглянулся – посторонних не было.
– Господин Гримо, – начал Дюпон, – Вчера я очень подробно расспрашивал вас о жизни вашего хозяина, начиная с детского возраста. Поверьте, я никоим образом не собираюсь использовать полученные от вас сведения во вред виконту.
– Вы обещали, – напомнил Гримо.
– И сдержу слово, – сказал Дюпон слегка насмешливо, – Вашего брата аристократа хлебом не корми, а подавай торжественые клятвы, тайны и высокие слова. А я практик – поэтому моя речь может вам показаться черезчур прозаичной – но она продиктована чувством искренней симпатии к виконту, который мне представляется очень славным молодым человеком, хотя несколько избалованным. Я долго думал об этой истории, господин Гримо. У меня во Франции остались дети, пока еще подростки, но время летит очень быстро, не сегодня-завтра придет и для них пора любви. Так поверьте, что мое желание помочь вашему запутавшемуся мальчику так же искренне, как если бы речь шла о моем собственном сыне.
– Очень признателен вам за участие, господин Дюпон, – вздохнул Гримо, – Но все это пока только любезности, которые вам кажутся смешными, когда речь идет о нашем брате аристократе. Хотя с чего вы взяли? Я-то сам при чем? Я человек простой!
– Вы это уже говорили. А вы не так просты, как кажетесь. Но – оставим. Мой жизненный опыт показал, – сказал Дюпон задумчиво,– Что молодые люди в своей избраннице нередко ищут черты своей матери.
Гримо вздохнул.
– К моему господину это не может относиться, – сказал Гримо, – Вы знаете из моих слов, что он вырос без матери, так как герцогиня находилась в эмиграции до самой смерти кардинала Ришелье.
– Это вы говорили, господин Гримо.
– И запомнить госпожу он не мог – он был совсем крошкой, когда мы с господином графом привезли ребенка в наш замок.
– В каком возрасте?
– Несколько месяцев, сударь.
– Науке еще мало известно о сознании детей раннего возраста, хотя я допускаю, что образ госпожи герцогини запечатлелся в памяти малыша.
– Но он знал, как выглядит герцогиня! – сказал Гримо,– Я-то ее видел! И граф, его отец – тоже!
Дюпон рассмеялся:
– Не сомневаюсь, что кто-кто, а уж граф, отец ребенка, очень хорошо знал, как выглядит герцогиня, черт возьми!
Гримо улыбнулся в ответ.
– Мы не могли сказать ребенку, что герцогиня умерла. Мы сказали, что она уехала очень далеко. Мы поддерживали в нашем малыше эту надежду, и он знал, что мама любит его и помнит о нем. И когда господин Рауль спрашивал меня, какая она, я говорил ему о сказочной красавице, похожей на фею, с синими, как у него, глазами, с золотыми длинными волосами – до самой земли. Вы видели нашу госпожу, когда она посетила флагман. Судите сами, похож ли нарисованный мной портрет.
– Теперь скажите, господин Гримо, кто больше похож на прекрасную герцогиню де Шеврез и внешне и… психологически – мадемуазель де Лавальер или дочь Бофора?
– Конечно, дочь Бофора! – сказал Гримо не задумываясь.
– Вот так-то, – усмехнулся Дюпон, – И я того же мнения. Конечно, господин Гримо, все это только теории…
– Я тоже слышал подобные ''теории'', – заметил Гримо, – Но из всякого правила бывают исключения.
– Исключительными были обстоятельства детства вашего господина и политическая интрига, в которой были замешаны его родители. В тридцатые года по всей Франции из уст в уста передавалась история, похожая на легенду, о красавице герцогине, мстительном кардинале Ришелье и Малыше Шевретты, хорошеньком как ангел, которого хотели выкрасть гвардейцы кардинала. Я, тогда студент-медик, считал эти слухи весьма преувеличенными, но и подумать не мог в те годы, что четверть века спустя встречусь с повзрослевшим Малышом Шевретты. И вот что я вам скажу… Ваш мальчик рос без матери, вы были окружены врагами, при жизни кардинала ваш господин, граф, отец ребенка, вы сами, все графские слуги готовились отразить любое нападение, хотя, возможно, вы преувеличивали опасность, Ришелье не пошел бы на похищение вашего наследника, упустив герцогиню.
– Кто его знает, – буркнул Гримо, – Кардинал!
– Понимаю, – кивнул Дюпон, – Кардинал! Потом, когда гроза миновала, Ришелье умер, и владельцы замка позволили себе немого расслабиться. Вот тут и появляется белокурая голубоглазая маленькая соседка. С точки зрения психологии все ясно, не так ли?
– Вы хотите сказать, что маленькая Лавальер заняла в сердце моего господина место герцогини?
– О нет! Но, ручаюсь вам, если бы ваш виконт встретился с герцогиней сразу после ее возвращения из эмиграции, в начале сороковых, малышка Лавальер была бы для него милой соседкой, подругой детства – и не больше. А раз уж ваш граф пошел на то, что запретил детям встречаться, привычка превратилась в…
– Любовь? Страсть? Манию? – спросил Гримо.
– Теперь это уже не имеет значения, – сказал Дюпон, – Судя по психологическому портрету мадемуазель де Лавальер, данному вами, господин Гримо, не ваш Рауль, а король Людовик должен был полюбить ее всем сердцем.
– Что общего между королевой-матерью Анной Австрийской и мадемуазель де Лавальер? Ваша теория вас подводит, – фыркнул Гримо.
– Нисколько, – заявил Дюпон, – Вспомните юность вашей королевы, вспомните, как ее преследовал кардинал, как несчастная королева подвергалась нападкам короля Людовика Тринадцатого… Справедливого, – иронически добавил врач, – Вспомните полную зависимость от них молодой королевы. Анна Австрийская жила в постоянном страхе. Сопоставьте это с положением при Дворе молоденькой фрейлины Луизы де Лавальер. Ее, насколько я знаю ситуацию, тоже обижают и преследуют все, кому не лень – и та же королева-мать, и принцесса Генриетта, и завистливые подруги… и – список этот можно продолжать до бесконечности. Вот и получается – беззащитная, робкая, пассивная Луиза вызывает у короля желание защитить ее – так же как когда-то господа мушкетеры защищали его мать – беззащитную, и, можно сказать, пассивную королеву Анну Австрийскую. Не сочтите мои слова крамольными, но вам должно быть отлично известно, что в интригах той эпохи Анна Австрийская была марионеткой, за ниточки дергала ее подруга Шевретта.
– Вы назвали королеву пассивной? Да, так оно и было! Действовали герцогиня де Шеврез и Констанция Бонасье, королева только ждала результатов. ''Но, наверно, самой активной была злодейка миледи'', – подумал Гримо, мрачновато этак усмехаясь, а Дюпон понял его усмешку по-своему, проговорив: ''Но кроткой королева не была даже тогда, хотя и прикидывалась сущим ангелом''.
– О да, – кивнул Гримо, – Мы знаем королеву-мать эпохи ее регентства – и эту Анну Австрийскую никак не назовешь кроткой, пассивной и беззащитной!
– Ее характер изменился после рождения Людовика. Власть она получила в зрелые годы, я же говорил о юности королевы. О тех временах, когда Ее Величество была ровесницей вышеупомянутой Луизы или чуть постарше сей девицы… А король расспрашивал придворных о молодости своей матери, и, к чести Его Величества, никогда не сдавал своих… конфидентов. Вы улыбаетесь, господин Гримо? Я неудачно выразился – скажем проще: людей, от которых получал интересующую его информацию. Подсознательно молодой король мечтал о нежной, беззащитной, бескорыстной подруге, каковую нашел в молоденькой Луизе, тем более, как вы говорили, девочка невольно призналась в своей любви первая. Так я успокоил вас, господин Гримо?
– Право, не знаю. Вы вроде толково все объяснили. Я уступаю силе вашей логики. Действительно, у герцогини де Шеврез и дочери Бофора много общего. Наша госпожа смелая, активная, я сказал бы, отчаянная. Подобными качествами, насколько я могу судить, обладает и мадемуазель де Бофор. Но что будет дальше, господин Дюпон? Будущее представляется мне таким пугающим.
– Ни на картах, ни на кофейной гуще гадать я не умею,– развел руками Дюпон,– Что вас пугает, господин Гримо? Война? Но мы все рискуем. Поверьте, здесь, на борту ''Короны'', в Средиземном море, где к нашим услугам и шторм, и весьма опасные приключения, поверьте, там, в Алжире, на войне с мусульманами, вашему господину сейчас все-таки легче, чем у себя дома, в Блуа, где все напоминало бы ему о той девушке. По себе знаю, – и Дюпон, наводивший ужас на весь флагман, меланхолически улыбнулся.
– Вы правы, – согласился Гримо, – Но я так боюсь за него…
– Это вы мне уже десять раз говорили! – вздохнул Дюпон.
– Разве? – удивился Гримо.
– Вчера, во время нашей беседы, я насчитал раз этак пяток, не меньше! Все, что ни делается, все к лучшему, – философски заметил Дюпон, – Война, иоанниты, мусульмане… Не придумывайте себе кошмары, господин Гримо. Вашему мальчику изменила дочь маркиза – он женится на принцессе! Только так и поступают люди с характером, а характер у него есть.
Гримо почесал лысину.
– Я хирург, и терпевт, и психолог, – продолжал Дюпон, – Но если отношения виконта и дочери герцога будут развиваться так, как и должны, мне, скорее всего когда-нибудь придется выполнять и обязанности акушера. Но я справлюсь и с этой задачей – мне не впервой.
– Дай Бог! – воскликнул Гримо, – Но почему мой господин все еще не заметил то, что вам и мне сразу бросилось в глаза? Может, мне сказать все как есть?
– Оставьте их в покое, – сказал Дюпон, – Если что-то и вызывает подозрения в повадках Анри де Вандома, сама идея Бофора настолько невероятна, абсурдна, фантастична, что вашему Наследнику Мушкетеров, которого все эти годы они все-таки подстраховывали и не втягивали в свои рискованные предприятия, трудно поверить в такую немыслимую авантюру. А сейчас, – добродушно сказал врач, – Настоятельно советую вам пойти к себе, прилечь и успокоиться. Вот вам-то как раз и нужен покой. Смена впечатлений, приключения, опасности, новые знакомства, перегрузки – все это целительно для такого юнца, как ваш ненаглядный Бражелон, но для вас такие путешествия могут быть губительны. Вы должны беречь себя, господин Гримо. Вот вам-то как раз и не следовало ехать в такой… круиз…
– Я захотел, – твердо сказал старик, – Именно я! Вот мне-то как раз и следовало! Есть кому передать мой богатый опыт!
– Вольному воля, – сказал Дюпон уважительно, – Вас этот молодняк чуть ли не за оракула почитает. А сейчас я проведаю молодого барона де Невиля. Вот кому понадобилась срочная медицинская помощь.
– Что с ним? – спросил старик, – Не дуэль, надеюсь?
– О нет! – ухмыльнулся Дюпон, – Острое алкагольное отравление.
Гримо недоверчиво взглянул на доктора и покачал головой. Дюпон, усмехаясь, развел руками. Эти жесты корабельного доктора и старика сразу понял вернувшийся помощник Дюпона и энергично закивал головой, подтвержая последние слова своего начальника.
ЭПИЗОД 30. МНИМЫЙ БОЛЬНОЙ.
17. КОРАБЛЬ, ПЛЫВУЩИЙ ПОД ФРАНЦУЗСКИМ ФЛАГОМ.
/ Некоторые сведения о корабле ''Корона''. Мемуары Ролана/.
''Корона'', флагманский корабль Бофоровой флотилии, один из лучших кораблей нашего королевства – и как военный корабль, и в художественном отношении – произведение искусства!
Деревья, необходимые для строительства мачт флагмана, предоставил французскому флоту господин барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон, известный также под именем Портоса. Он был владельцем одного из лучших мачтовых лесов Франции. Наибольшая длина корабля – 70 метров, длина по ватерлинии – 50,7метров, максимальная ширина – 9,3 метра, высота бортов до верхней палубы – 10,5 метров, водоизмещение – 2100 тонн.
На трех палубах ''Короны'' установлено 72 пушки различного калибра. Высота грот-мачты от киля до клотика – 57,6 метров. Общая площадь парусов – 1000 квадратных метров. Экипаж составляет…
…И тут я прерываю свои мемуары, потому что все эти данные я записывал где придется и когда придется, со слов капитана де Вентадорна и адъютанта его светлости. И только сейчас собрался записать все по порядку. Но сейчас адъютант его светлости, проще говоря, наш Пиратский Вожак, вместе во своими товарищами занялся чтением и переводом документов, переданных монахами марсельского Ордена Святой Троицы. Святые отцы выполняют благородную миссию, выкупая христианских пленников у пиратов Алжира, Туниса, Марокко. В руках герцога де Бофора оказались важные документы о наших соотечественниках в Алжирском Регентстве. Вот они и читают все эти бумаги, передают их из рук в руки и ужасно ругаются. Мне страшно любопытно, что там, в этих документах такое понаписано, если вызвало такую ярость у монсеньора герцога и его Штаба, но капитан отослал меня, и волей-неволей мне пришлось удалиться. Правда, я не теряю времени, и, завершив описание ''Короны'', еще раз хорошенько осмотрю весь наш парусник – не забыть бы чего! А тем временем и их совещание подойдет к концу. А все-таки мне обидно – пажу Анри де Вандома, такому же мальчишке как я, сам герцог милостливо разрешил остаться. Экая несправедливость! Господин де Бофор, капитан и наш Вожак все-таки не желают понять, каким важным делом я занят! Ведь все, что я сейчас пишу, принадлежит истории! Нет, с заглавной буквы – Истории. Так торжественнее.
Я оставил в своих мемуарах прочерк – когда-нибудь я узнаю численность экипажа корабля. Кажется, человек шестьсот. Наш трехмачтовый корабль несется под всем парусами. На носу – синий флаг с золотыми лилиями, на фок-мачте – полосатый, красно-белый, пять белых и пять красных полос по горизонтали. Я несколько раз пересчитывал для верности и даже, чтобы не ошибиться, наводил на флаг подзорную трубу, одолженную мне Вандомом на время совещания.
Но грот-мачте развевается белое знамя с короной и лилиями, в центре – крест из золотых лилий. Такой же золотой крест из лилий Франции на полковом знамени моего старшего брата, гвардейца Королевского полка. Элитная часть, черт побери, знай наших! Я не сомневаюсь, что Жюль де Линьет покроет себя славой в этой войне.
Я надеюсь… тоже.
Но вернемся к ''Короне''. На бизань-мачте – зеленый флаг с золотыми же лилиями, а на корме флаг алого цвета! Конечно, этот флаг служит фоном опять же для наших золотых лилий. Но еще алый флаг, поднятый на корме, по морским законам означает объявление войны. Итак, лилии вступают в войну! Возможно, Бофор велит и бело-синие вымпелы на мачтах заменить военными, красными с лилиями, чтобы все Средиземноморье знало, что мы вызываем пиратов на бой! С пиратами и воевать будем по-пиратски, недаром мы себя называем Пиратами Короля-Солнца! Конечно, Лилии победят, в этом я не сомневаюсь! А пока я смотрю на грот-мачту, где развевается бело-синий вымпел, и мне это напоминает нашу парадную бело-синюю форму.
На корме ''Короны'' четыре фонаря. По корпусу, выше пушечных портов идет широкая полоса синего цвета, и наши золотые лилии, цветы победителей, словно солдаты в строю, тянутся в два ряда по всей длине корпуса флагмана, составляя красивый узор. Нельзя не влюбиться в нашу красотку ''Корону''! Краше корабля, чем ''Корона'', я в жизни не видел! А в Сен-Мало очень красивые корабли заходили… Есть у нашего пловучего дома и носовая скульптура. Ни один уважающий себя корабль без этого украшения не обойдется. Наш ростр – голубь, на нем восседает рыцарь, поднявший копье. Такой вот эпический ростр! Вот как выглядит адмиральский корабль герцога де Бофора!
Я вернусь к описанию нашего путешествия через некоторое время. Итак, курс зюйд, и полный вперед!
Меня охватывает восторг и азарт, я предвижу героические приключения и славные победы. Когда я думаю, что вместо того, чтобы плыть на ''Короне'' в Алжир, я мог бы болтаться по Лувру, который мне уже смертельно надоел, шнырять с записками от Людовика к его фаворитке Луизе и от нее – к королю, быть посредником в тупых придворных интригах, заниматься тем, что меня совсем не интересует, я благодарю Провидение за то, что мне удалось, преодолев все препятствия, пробраться на корабль при содействии Анри де Вандома, и там, несмотря на все возражения начальства, остаться с отважными путешественниками! И я наконец – клянусь своей честью дворянина! – на своем месте!
