Текст книги "Пираты Короля-Солнца(ч1-5,по главу19)"
Автор книги: Марина Алексеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 50 страниц)
15. МАЛЫШ ШЕВРЕТТЫ.
– Читайте, читайте! – напутствовал Гримо и уткнулся в «Дон Кихота».
– Выходит, аббатисса при активном участии Дианы де Роган отправила на тот свет господина де Варда-старшего? Я что-то слышал об этой истории, но не знал, что и тетушка Диана в ней была замешана.
– Они обе лишились своих любимых из-за Ришелье. Не нам их судить. Устранив де Варда, аббатисса убила двух зайцев – свела счеты со своим заклятым врагом и избавила вашу матушку от самого яростного ее преследователя.
– А она-то тут при чем?
– Самая крупная фигура в партии королевы? Лучшая подруга Анны Австрийской? Вы не понимаете, наверно, что борьба между партией королевы и партией Ришелье шла не на жизнь, а на смерть. Кардиналу надо было любой ценой добыть компромат на Анну Австрийскую. Сам он, может быть, и гнушался бы прибегнуть к подобным средствам, но за него действовал его ''серый кардинал'', Жозеф дю Трамбле и кровожадный де Вард – у этого малого руки были по локоть в крови. Но все же, сдается мне, она была права, рассчитавшись с нашими врагами за монастырь в
Бетюне. Ведь там, за несколько лет до вашего рождения трагически погибла госпожа Бонасье, прелестнейшая женщина, первая и самая большая любовь господина Д'Артаньяна.
– Но она, эта черная аббатисса, чтобы заманить де Варда в ловушку, вынудила свою подругу – мою мать – отдать меня чужим людям!
– Эти чужие люди, Всадники с Белыми Перьями, как их в Бретани называли, защищали вас с оружием в руках и готовы были отдать за вас жизнь. Лучше, что ли, было бы, если бы вы попали в лапы преследователей?
– Что же тогда было бы?
– Вот уж не знаю. Мы полагали, Малыш Шевретты будет разменной монетой в игре Ришелье, чтобы скомпрометировать Анну Австрийскую.
– А, понимаю. Вроде заложника. И тогда кардинал получил бы от матушки так ему необходимый компромат на королеву?
– Мы считали так. Хотя, возможно, это был блеф. И кардинал не такой Ирод.
– Но и я не Царь Иудейский. Я хочу сказать, что сам по себе я ценности не представлял, самый обычный ребенок. На меня охотились из-за того, что я был Малышом Шевретты.
– А представьте на минуту, что кровавому убийце де Варду на мгновение стала доступна вся та информация, которой нынче владеете вы, мой господин? Впечатляет, не правда ли?
– А конкретнее? – спросил Рауль.
– Например, настоящее имя таинственного ''господина аббата''. Например, вся история с миледи, на которой де Вард намеревался жениться в свое время, и миледи собиралась подцепить третьего мужа. Не будем осуждать ''черную аббатиссу'' и Диану де Роган. Мы смешали карты наших врагов.
– И все-таки я не могу преодолеть предубеждение к этим иезуитам. Лучше бы матушка держалась от них подальше. Вы, что ли, не могли нас защитить, черт возьми!
– Мы все тогда блуждали в потемках, ничего толком не зная друг о друге. А разве лучше было бы, если бы мы помчались по следам беглянки-герцогини и бросили вас на произвол судьбы? Лучше было бы, если бы вас нашел не ваш собственный отец, а люди кардинала Ришелье?
– Что ж, они убили бы меня?
– Не думаю, господин Рауль. Я уже говорил, Ришелье не такой изверг. Но, возможно, вы именовались бы тогда ''маркизом де Шеврезом''. Вам это понравилось бы? Ришелье мог это устроить.
– Вот дьявольщина! Нет, ты прав, это я глупости говорю. А иезуиты не охотились за Малышом Шевретты? "Ребенок принадлежит нашему Ордену к вящей славе Бога''. И был бы я нынче каким-нибудь аббатом. Нет уж! Ни маркизом, ни аббатом я не могу себя представить.
– Насчет иезуитов не знаю. Мы опасались Ришелье в первую очередь. Но мы всех опередили!
– А вы случайно монетку не подбрасывали, кого искать – ребенка или женщину? Орел – ищите ребенка, решка – ищите женщину?
– Вам не стыдно?
– Я только шутил… Черт возьми, потрясающая фраза! И как вовремя мама ее ввернула этому некоронованному королю! Он ей: ''Я предлагаю вам то-то, то-то и то-то… если вы согласитесь…", а она ему: "Хи-хи-хи, господин кардинал, я только шутила…"
Гримо вздохнул.
– Никаких монет мы не подбрасывали. Мы сразу решили разыскивать ребенка. Но если вы скажете что-нибудь против нашей госпожи, я с вами разговаривать не буду!
– Ты и так со мной не разговаривешь.
– Я? Да я никогда так много не говорил!
– Правда, черт возьми! Я и не заметил. Ты сегодня выболтал свою годовую норму.
– Даже язык болит с непривычки, – пожаловался Гримо.
– Но послушай, дальше мама пишет о том, что существует закон, по которому женщина, подбросившая своего ребенка, будет осуждена на смерть. Разве ее подруга-иезуитка не знала об этом законе, так ее подставляя? И я мог стать причиной ее смерти, а не спасения!
– Это еще надо было доказать, – вздохнул Гримо.
– Что я – Малыш Шевретты?
– Вас привез в дом священника в Рош-Лабейле барон де Невиль. Герцогиня благополучно сбежала за границу. Искали женщину с ребенком, кардинал, наверно, не предполагал, что Шевретта отважитсярасстаться со своим Малышом. Но она это сделала ради вас. И еще – она не боялась доверить вас ''господину аббату''. А во Франции она уже была почти осуждена. Как заговорщица и по закону, о котором вы сейчас говорили. И вообще – не мешайте мне читать "Дон Кихота''!
– Читай, читай. Я только спросил. Но Гримо тупо смотрел в книгу, по десять раз перечитывая одну и ту же строку. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский даже не успел начать свой первый поход.
– Господин виконт! – на этот раз позвал Гримо.
– Ну, что тебе? – отозвался Рауль, увлеченный чтением "Записок".
– Отвлекитесь на минутку, – попросил Гримо.
Рауль неохотно отложил рукопись.
– Вот это да! – сказал он восхищенно, – Теперь я понимаю, почему прежнее поколение так иронически относится к нам, "современным молодым людям". Черт возьми, Гримо, обидно признать, что мы с нашими романами, дуэльками, интрижками в подметки не годимся нашим родителям. Вот время было!
– Не прибедняйтесь, господин виконт. Надеюсь, вы все-таки превосходите своих ровесников во многом.
– В глупейшей навивной доверчивости, бесспорно, – проворчал Рауль.
– Да перестаньте! Вы знаете о своем превосходстве, и все они чувствуют это ваше превосходство. И ваши новые друзья это чувствуют. Вы, может, и не замечаете, но мне-то со стороны виднее.
– О-ля-ля, Гримальди! Ты, правда, так думаешь, или взялся утешать Малыша Шевретты?
– Вот-те крест! – перекрестился Гримо.
– Но я же сын Атоса! Разве я могу вести себя так, как бедняжка де Сент-Эньян!
– Вы сказали ''бедняжка''? – усмехнулся Гримо.
– Ну да, бедняжка и есть. Нагнали мы с Портосом страху на этого певца пастушек и фонтанов. Вот кто – мальчик из Фонтенбло, а не мы, правда? А то у меня впечатление, что капитан…
Гримо махнул рукой.
– Не берите в голову. Вы еще себя покажете.
– А согласись, во времена Людовика XIII дуэль состоялась бы.
– Еще бы! Покойный король сам науськивал своих мушкетеров. А они были в юности весьма безбашенными ребятами.
– Тогда мне положено быть безбашенным вдвойне, – сказал Рауль, перелистывая рукопись, – Матушка, чьи записки я сейчас дочитываю, дама настолько же прелестная, настолько же и безбашенная.
– При Людовике Тринадцатом это называли сумасбродством. Но Людовик Четырнадцатый – убежденный противник дуэлей, разве вы этого не понимали?
– Понимал, конечно. Потому и вызвал фаворита. А сейчас бы я знаешь, что сказал бы им – королю и Сент-Эньяну: ''Я ТОЛЬКО ШУТИЛ''.
– Серьезно? – спросил Гримо с сомнением.
– Вот-те крест! – перекрестился Рауль.
И они расхохотались.
– Кстати, господин де Сент-Эньян тоже сделал для себя кое-какие выводы. Раньше он считал себя неуязвимым. А после вашего вызова он чаще брался за шпагу, чем за перо и подолгу тренировался с лучшим учителем фехтования. Это пошло ему на пользу: физиономия несколько осунулась, сбросил лишний жирок, изнеженный пастушок Аминтас стал более… спортивным, что ли.
– Как ты его назвал?
– Пастушок Аминтас. Только это он сам так себя назвал. Знаете эту байку?
– Знаю, конечно. Тупость невероятная!
– Поэтому он и смог какое-то время противостоять вашему приятелю де Монваллану, когда тот спровоцировал поединок. Я верно назвал фамилию Гугенота?
– Верно. Видишь, мы все-таки не совсем ничтожества.
– Особенно вы, Малыш Шевретты.
– Скажи-ка, Гримо, раз уж ты все про всех знаешь, Гугенот нанес фавориту серьезную рану? Шрам на умильной физиономии Аминтаса останется?
– Вас это очень волнует? Вам жаль фаворита?
– Мне жаль Гугенота.
– Анж де Монваллан прошел школу гасконца и прекрасно владеет шпагой. Он отлично контролировал ситуацию и только слегка царапнул румяную щечку Сент-Эньяна. И следа не останется.
– Слава Богу! А ведь Гугенот хотел только выбить оружие.
– Да господин фаворит должен бы поблагодарить и вас и Гугенота. Дамы считают его теперь более интересным.
– Меня Гугенот беспокоит. Будущее его. Эта история сорвала его… личные планы.
– Вы же понимаете – воспитание гасконца. Он не мог поступить иначе. И де Невиль не мог иначе выразить свою солидарность с Гугенотом.
– А у Д'Артаньяна остался только Жюссак. Остальные – молокососы, там всеми делами рулила эта троица.
– Гасконец натаскает молокососов. И непременно уладит дело с Гугенотом. И теперь, когда наконец-то все встало на свои места, тайны больше нет, живите да радуйтесь. И помните, что вас ждет белая яхта ''Виктория'', прекрасный гнедой конь и все наши, а они вас очень любят. А все эти шашни, интрижки – да бросьте вы о них думать! Будьте выше этого.
– Это все вздор. Морок какой-то. Но я… ухитрился ввязаться в другие интриги, посерьезнее, чем дурацкая история, из-за которой я так стремился заколоть бедняжку Сент-Эньяна. Поверь, это дело нешуточное. Вполне в духе прошлого царствования.
– Что вы еще натворили? – с тревогой спросил Гримо.
Рауль махнул рукой.
– О Господи! – простонал Гримо, – Беда мне с вами. Вас, как дитя малое, без присмотра оставлять нельзя. Скажите же, Христом-Богом вас заклинаю, вместе что-нибудь, да и придумем.
– Читай Сервантеса, – сказал Рауль.
– Предпочитаете скрытничать? – вздохнул Гримо, – Эх, если и здесь замешана какая-нибудь юбка… Я угадал?
Рауль усмехнулся.
– Та, прежняя?
– О нет!
– Новая юбка?
– Не знаю. Нет, скорее всего, нет.
– А что же вы покраснели?
– А что же ты побледнел?
– Господи Боже, все наши беды от проклятого бабьего племени!
– Вот как! А ты только что пел дифирамбы прекрасному полу!
– Я ''пел дифирамбы'', как вы изволили выразиться, нашей госпоже, а это женщина необыкновенная.
– Двойной стандарт, – сказал Рауль.
– Исключение из общего правила, – возразил Гримо, – Ваши приятели уже провозгласили нашу госпожу `'Королевой Страны Нежных Чувств''.
– В самом деле? Хотя королеве далеко до мамы, верно, Гримо? Я не могу судить объективно, но все-таки я высказываю не только свое мнение.
– Комплименты, мой господин, вы умели говорить еще в очень нежном возрасте. Вашей матушке очень польстило сравнение с королевой, которое Шевретта услышала из уст своего вновь обретенного Малыша.
– Но о Стране Нежных Чувств я не говорил,– возразил Малыш Шевретты, – И осталось тайной провинция, подрисованная нами к карте Страны Нежных Чувств.
– Какая такая провинция? – удивился Гримо.
– О, мы там просто издевались над Скюдери и ''нежными чувствами'' его напыщенных персонажей! Сейчас и не припомню… Улица Рогатых Мужей… Монастырь Кающихся Распутниц… Кабак Классных Телок и прочие объекты.
– Вот чертенята! – проворчал Гримо.
– Болван, – вдруг сказал Рауль.
– Кто – я? – обиделся Гримо.
– Не ты. Ты, Гримо, ума палата.
– Спасибо на добром слове, господин Рауль, но позвольте-таки полюбопытствовать, кто же болван? Или вы о себе?
– Нет. О де Невиле. Этот болван надеялся ''отсидеться'' в Алжире, чтобы все забыли о его проделках. О его похождениях, которые могли весьма плачевно закончиться. Зря надеялся. Отсидеться ему не удастся. Там будет целая Троянская война, верно, старина?
– Верно. Никак и вы собирались ''отсиживаться'' за компанию с де Невилем, чтобы Двор забыл о ваших выходках?
– Может быть. Сам не знаю.
– Что ж вы раньше не сказали, что собираетесь "отсиживаться" в Джиджелли? Мы бы так не переживали!
– А я и сам не знаю, чего хочу, понимаешь ты это? Иногда мне хочется забраться в какую-нибудь нору подальше, как раненое животное уходит в дебри зализывать раны.
– У вас, – заметил Гримо, – Была прекрасная возможность отсидеться в вашем имении, кой черт вас понес на эту войну?
– В имении? Не очень-то там отсидишься! В имении жизнь цивилизованная, вы все шныряете с умильными лицами, к обеду появляешься в приличном виде. Здесь будет дикая жизнь и дикие приключения!
– Эх! – пробормотал старик,– Что же вы нам головы морочили? Стоило вам раньше сказать, что желаете приключений! А мы все очень боялись, что вы, как когда-то молодой Д'Артаньян после гибели Констанции Бонасье, решите лезть под пули арабов, как гасконец под пули гугенотов.
– Разве я это говорил? – удивился Рауль.
– Да, – сказал Гримо, – А вы что, не помните?
– Тогда ''болван'' относится ко мне! А что, Д'Артаньян… правда?
– Да. И не раз ваш отец спасал ему жизнь.
– О Господи! Чтобы Д'Артаньян… невероятно!
– Так у вас нет этого намерения? – подозрительно спросил Гримо.
– Черт возьми! Кто может быть уверен на все сто процентов, что вернется с войны живым? Даже легендарный Ахилл.
– Скажете тоже, Ахилл! Да никто не может сказать о себе такое.
– Я просто реально смотрю на вещи, старина. Но, раз уж на то пошло, поиграем в Троянскую войну, правда, без Елены.
– Как знать, – захохотал Гримо, – Как знать!
– Дорогой, еще раз повторяю, я избавился от своих юношеских иллюзий. Маленькая Луиза не тянет на роль Елены Прекрасной.
– Я не о м-ль де Лавальер, мой господин. А раз уж вы назвали ее прежней…
– Это ты назвал.
– Виноват, ошибся, вы сказали морок, так?
– Так, морок и есть.
– То с королем вам делить нечего. Король будет только рад, если вы в этой Троянской войне завоюете себе Елену.
– Гм! Аиша или Патимат? Не в моем вкусе. Послушай, Гримальди, ты напрасно стараешься сгладить противоречия. Между Людовиком Четырнадцатым и мною уже не заплаканная мордашка королевской возлюбленной.
– Если не она, то кто?
– Один человек. ВОИСТИНУ НЕСЧАСТНЫЙ. Сам Д'Артаньян признал это. А Д'Артаньян слов на ветер не бросает. Жертва королевской немилости. Деспотизма, лучше сказать.
– Вы о себе? Король вас не тронет.
– О нет! Не о себе. Д'Артаньян когда-то очень едко смеялся над моими бедами и, по-моему, никогда всерьез не считал меня несчастным.
– Вы обиделись на него?
– На Д'Артаньяна обижаться невозможно. Тогда мне его слова казались очень обидными, а теперь смешными. Если я на него обижался какое-то время, значит, у меня с головой не все было в порядке.
– Если вы о графе, его король оставил в покое и сейчас с ним наша госпожа.
– Нет. Не о графе.
– Кого же вы имели в виду, господин Рауль?
– Да не могу я сказать тебе это! Я поклялся! Все!
– А наши господа знают этого вашего несчастного человека?
– Да.
– Черт возьми! – Гримо поскреб лысину, – Вы меня озадачили.
– Больше меня ни о чем не спрашивай.
– Я не любопытен, как все бабье племя, и, можно сказать, ненавижу таинственность, ибо от нее только головной боли нашему брату прибавляется, но ваши таинственные недомолвки, ваши загадки…
– Не чеши лысину, Гримо, все равно не разгадаешь. Тебя Люк сравнил с Дон Кихотом, а не с Эдипом.
– Что еще за новая таинственная история, что еще за интрига?
– Но я же сын своих родителей, – сказал Рауль полушутя-полусерьезно, – Таинственность – один из даров, которым феи и эльфы бретонских лесов наградили Малыша Шевретты при рождении.
На эту шутку Гримо ответил жалобным вздохом. Старик вовсе не считал таинственность волшебным даром фей и эльфов бретонских лесов.
16. ВНИМАНИЕ!
Синие волны Средиземного моря плескались о берег. На утесе среди скал сидел молодой человек лет восемнадцати-девятнадцати в дорожной одежде, в ботфортах и обмахивался широкополой шляпой с красными перьями – была середина дня, начало мая, и, разумеется, было жарко. Он потянулся, тряхнул головой, и, делая вид, что любуется прекрасным пейзажем окрестностей Тулона, взглянул на путешественника, бродящего в задумчивости по берегу.
Путешественник, одетый, как и "скалолаз", по-дорожному, но более богато и элегантно, был значительно старше наблюдавшего за ним молодого человека. Ему было лет пятьдесят-шестьдесят, хотя издали он казался моложе. Путешественник то и дело поглядывал на скалу, где сидел юноша. Молодой человек принял живописную позу: оперся на левую руку, полусогнул правую ногу и положил руку на колено. В правой руке он держал свою шляпу таким образом, что длинные красные перья свешивались со скалы.
Впрочем, юноша сидел на скале минуты две-три, не больше. Заметив путешественника, он, как белка на дерево, взобрался на утес и обосновался там. "Искупаться бы сейчас", – пробормотал молодой человек по-испански. Поймав взгляд путешественника, сделал приветственный жест своей шляпой. Тот издалека кивнул ему, скорее машинально, чем сознательно, в силу привычки отвечая на приветствие молодого человека – тот был ему незнаком.
Этот еле заметный сигнал придал юноше уверенности в себе, и он сразу вскочил на ноги: ''Искупаться! Сантьяго! Жребий брошен! Levantate y vamonos!''*
…. *Levantate y vamonos! – Вставай и пойдем! /исп./ – Слова Санчо Пансы.
….
Решив это, он отряхнулся, подхватил лежащий подле него черный плащ с белым восьмиконечным крестом Мальтийского Ордена, скроенный по требованиям военной моды XVII века – по фасону синих плащей французских мушкетеров. Он надел плащ, подхватил свою шляпу, подошел к самому краю утеса, и, держась правой рукой за выступ, спрыгнул на песок. Посматривавший на него путешественник слегка вздрогнул, увидев этот рискованный прыжок, но, убедившись, что парнишка цел и невредим, отвернулся и продолжил свою одинокую прогулку.
Молодой человек решительно направился к путешественнику, и, когда тот повернулся к нему лицом, раскланялся со всей испанской церемонностью и почтительностью, так, что перья его широкополой шляпы намокли в воде. Тот ответил ему вежливым поклоном, полным сдержанного достоинства, так, как старший приветствует младшего. Юноша улыбнулся. Путешественник смотрел на него внимательно и доброжелательно, но без улыбки.
– Сударь, – сказал юноша, волнуясь и слегка покраснев, – ВЫ ОЧЕНЬ ЛЮБЕЗНЫ! СРАЗУ ВИДНО, ЧТО ВЫ ПРИБЫЛИ ИЗДАЛЕКА!
Услышав такое приветствие, путешественник сделал брови домиком и чуть улыбнулся.
– Вы правы, сударь. Я действительно прибыл издалека. С Севера, а точнее, из Парижа.
– А я с Юга, – сказал юноша.
– Из Испании, я так полагаю? – спросил парижанин.
– Нет, с Мальты. Так что не совсем с Юга, – он прижал руку к белому кресту и снова поклонился, – Я чертовски рад, что отыскал Вас в этом Ноевом ковчеге. А как Вы угадали, что я испанец?
– По вашему произношению, кабальеро.
– Al demonio!* А я так старался! Это потому, что я волнуюсь.
– Alla va**, рыцарь, ваш прыжок напоминает мне выходку моего близкого друга, когда он был так молод, как вы сейчас! Какой смысл так беспечно рисковать своей жизнью? Вы могли разбиться!
– И мое обращение к Вам, граф, тоже кое-кого напомнило, не так ли? Хотя я и прибыл издалека en este arca de Noe***, – он мотнул головой в сторону Тулонского порта,– Я ПОЧТУ ЗА ЧЕСТЬ ПОУЧИТЬСЯ У ВАС ХОРОШИМ МАНЕРАМ, – и рыцарь поклонился в третий раз.
Путешественник, он же граф, смотрел на рыцаря с возрастающим интересом.
– У меня для вас письмо чрезвычайной важности, – тихо сказал юный рыцарь, – А прыгнул со скалы я, чтобы привлечь Ваше внимание. Вы угадали, господин граф – я подражал Вашему другу гасконцу.
… *Al demonio!– Что за черт!/исп./** Alla va – осторожно/исп./ ***en este arca de Noe – в этом Ноевом ковчеге /ярмарке/, /исп./
…
– Me oiran los sordos!*, – сказал граф немного насмешливо, – Поберегите свою энергию для более важных дел. Что вы хотели этим доказать, кабальеро? Такое лихачество произведет впечатление разве что на какую-нибудь Ла Каву.** Письмо, говорите? Отойдем туда, за скалы.
Письмо гасконца – так решил граф – надо было читать не на открытом месте. Побережье просматривалось со всех сторон.
– Вы правы, клянусь Сидом и Бернардо дель Карпио! Я и хотел это Вам предложить, граф, но Вы не обращали на меня внимания.
Теперь, когда граф опознал в нем испанца, рыцарь употреблял в речи привычные ему слова и выражения. Граф понимающе улыбнулся и ответил цитатой из Лопе де Вега: ''И львы и замки на знаменах, и Арагона герб двухцветный". На это рыцарь ответил восхищенным взглядом, и они нашли укромное местечко в скалах возле утеса, c которого совершил свой отчаянный прыжок юный испанец.
– От кого у вас письмо? – спросил граф.
– От Великого Магистра Мальтийского Ордена, – торжественно сказал рыцарь и пояснил: – Это насчет Вашего сына.
Граф взглянул на белый крест на черном плаще испанца и закусил губу.
– Уже… – прошептал он.
– Не огорчайтесь, – сказал юноша, – Письмо Вас обрадует, клянусь честью!
– Так давайте же его скорей! – воскликнул граф.
Рыцарь достал из-за пазухи запечатанный конверт и, преклонив колено, вручил графу. Граф опять сделал брови домиком.
– Я же не коронованная особа, – сказал он иронически и взял письмо.
– Это в знак уважения, – сказал рыцарь, поднимаясь и отряхиваясь, – Мы Вас уважаем гораздо больше, чем наших коронованных особ.
Граф слабо улыбнулся, чуть пожав плечами, распечатал пакет и стал читать письмо. Рыцарь отвернулся, чтобы не мешать ему. Пристроившись на камне, испанец мурлыкал романс своей родины – "Граф Гваринос". Должен же он был ответить любезностью на любезность и на цитату из ''Фуэнте Овехуна'' ответил своей песенкой, попавшей даже на страницы ''Дон Кихота'', песенкой, популярной и за Пиренеями. В романсе, который сопровождал чтение письма, речь шла об одном из паладинов Карла Великого, попавшем в плен к арабам и после семилетнего плена и всяческих лишений с триумфом вернувшегося во Францию. Правда, кое-какие злоключения героического паладина Гвариноса испанец выпустил – нынешнее положение в Средиземноморье очень напоминало ситуацию, отраженную в старинном романсе.
… *Me oiran los sordos!– меня услышат глухие – в значении ''я покажу, на что я способен''/исп./ ** Ла Кава – персонаж испанских романсов.
…
– Я вам не мешаю читать? – спросил рыцарь.
– Нет-нет, – сказал граф, – У вас приятный голос, и романс этот мне давно знаком.
Испанец закончил свою песенку:
Все арабы взволновались,
Мечут копья все в него,
Но Гваринос, воин смелый,
Храбро их мечом сечет.
Он набрал горсть камешков и принялся швырять в море. Граф взглянул на него и опять слегка улыбнулся. Ярко светило солнце. Синело море.
Солнца свет почти затмился
От великого числа
Тех, которые стремились
На Гвариноса все вдруг.
Но Гваринос их рассеял
И до Франции достиг,
Где все рыцари и дамы
С честью приняли его.
– Мне нравится, как вы поете, – сказал граф, закончив читать письмо.
– ''Где все рыцари и дамы с честью приняли его!'' – пропел на ''бис'' испанец, – Славный рыцарь этот ваш Гваринос!
