Текст книги "Пираты Короля-Солнца(ч1-5,по главу19)"
Автор книги: Марина Алексеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 50 страниц)
Мормаль барахтался в воздухе, болтая ногами. Рауль держал его за шиворот и за пояс, подняв над бортом корабля.
– Никто ничего не узнает. Несчастный случай. Вы случайно свалились в море. Хотите к сиренам, ундинам, русалочкам?
– Смотрите! Вы утопили письмо короля!
– Значит, судьба такая. Мормаль, у меня тоже силы не беспредельные. Я отнюдь не геракл… придется принести вас в жертву Нептуну, за которого мы пьем каждый день. Клянитесь, или я разжимаю руки. Считаю до трех. Один… два…
– Нет! Не надо! Пощадите! Я клянусь! Клянусь души спасеньем!
Рауль швырнул Мормаля на мешки. Мормаль плакал от злости, страха и ненависти. Не мешке Бог весть с чем расползалось темное пятно. Штаны Мормаля из светло-зеленых стали значительно темнее. ''Вот слабак'', – презрительно подумал Рауль, но сделал вид, что не заметил, какая неприятность произошла с поверженным стукачом.
– Пошли, Гримо, – сказал он старику, – Дело сделано.
– Ловко вы его, господин Рауль. Но будьте осторожны. Теперь этот человек стал вашим врагом. Он подстроит вам какую-нибудь ловушку.
– Этот рохля? – усмехнулся Рауль, – То, что случилось с Мормалем на мешках… я не позволял себе с тех пор, как перестал сосать мою толстушку-кормилицу, известную тебе Катрин.
Гримо улыбнулся, а потом вздохнул.
– А все-таки… – заикнулся Гримо.
– Успокойся, – остановил его Рауль, – Отдыхай. Все под контролем.
Гримо опять вздохнул.
– Жаль, – сказал Гримо, – Если в мешках, которые осквернил Мормаль, была мука.
Гримо всегда был практичным человеком.
2. ПОД ПАРУСАМИ ''КОРОНЫ''.
– Ты что так тяжело дышишь? – спросил Оливье, – За кем ты гонялся? Или удирал от кого?
– Выпить есть? – спросил Рауль.
– Обижаешь, вожак! Чтобы у Пиратов не было выпить? Чего изволите?
– Все равно.
Он взял бутылку вина, заботливо предложенную Оливье и сделал глоток, достойный Портоса в его лучшие времена. Гугенот оторвался от своих тетрадей.
– Рауль. Что-то случилось? – спросил Гугенот тревожно.
– Все нормально.
– А чего ж тебя трясет, как в лихорадке?
– Это пройдет. Минута – другая, и я буду в норме.
– Стукач? – спросил Серж.
Рауль кивнул и сделал второй глоток.
– Ты с ним дрался? – спросил Оливье.
– Я с ним… поговорил по душам. Да что вы всполошились? Продолжайте заниматься своими делами. Делайте как Оливье – забалтывайте негодяя. И, ради Бога, не позволяйте себе ничего неуважительного или двусмысленного в адрес нашего августейшего христианнейшего монарха! Вы поняли?
– Ты предлагаешь изменить курс? Вместо шуточек, довольно невинных и безобидных в адрес Людовика Четырнадцатого и его Двора петь дифирамбы?
– ''Властителю, чья слава выше меры'', – сказал Рауль.
– Ущипни меня, барон, мне кажется, я сплю… или брежу, – пробормотал Серж, – Ты это серьезно, Рауль?
– Вполне. У вас получится.
– Мы можем довести восхваление Его Величества до абсурда!
– Не надо до абсурда. А впрочем, если вспомнить Двор, то и абсурд сойдет.
– А ты?
– Что – я?
– А у тебя получится?
– Почему бы и нет? Что вы на меня так смотрите? Так надо. Всей команде. И мои личные чувства не имеют значения.
– Молодец, – сказал Серж.
– То-то же, – вздохнул Рауль, – Давайте продумаем нашу линию поведения, чтобы нигде не засыпаться. Кое-что меня беспокоит.
– А именно?
– Например, шаржи Люка на Двор короля. Люк их делает играючи, легко, иллюстрируя наши байки и анекдоты. Но это надо прекратить и шаржи, как ни жаль – уничтожить. Ради Люка. Ради того, чтобы наш Апеллес в будущем расписывал галереи какого-то там потрясающего дворца в Версале.
– Ты спятил, что ли? Дворец в Версале, в этом захолустье?
– Это сейчас захолустье. Как я понял, там в скором времени будет нечто грандиозное. Но сейчас это не важно. Гугенот, объясни Люку, чтобы без обиды. Ты с ним вроде часто по душам толкуешь.
– А все-таки жаль, – вздохнул Гугенот, – Шаржи у Люка гениальные! Особенно брат короля. И твой дядюшка, Серж!
– И Фуке!
– И Кольбер!
– И сам король!
– А видели, как Люк нарисовал Арамиса?
– В Париже у Люка шаржи были какие-то не такие. Он очень старался, рисуя наших ребят из Роты гасконца, но именно здесь у него появилось то, чего не хватало в его прежних работах. Какой-то задор, беспечный юмор, лихость.
– Он нарисует еще лучше. В будущем, – сказал Рауль.
– Я поговорю с Люком, – пообещал Гугенот, – Он поймет. Это все, что тебя беспокоит?
– К сожалению, не все. На корабле дети.
– Надеюсь, вы это не о нас? – спросил Шарль-Анри.
– Не о вас. О Вандоме и Ролане. Они ничего не знают о стукаче.
– У страха глаза велики, – сказал Оливье, – Паж и барабанщик не представляют интереса для агента короля.
– И все же их надо предостеречь. Ролан пишет в своих мемуарах все, что успевает узнать и запомнить.
– Запретить ему писать мемуары? – спросил Жюль, – Тогда уж запретите ему дышать!
– При Мормале пусть не читает, только и всего. А, если возникнет ситуация, что этот мерзавец подкрадется в момент, когда Ролан читает свое литературное произведение, пусть по ходу действия соображает, что можно и что нельзя читать. Ролан малый находчивый. Он сможет.
– Он сможет, – сказал старший брат, – И он всякое успел повидать еще во времена Фронды, совсем малышом. Да и при Дворе много что успел узнать. Так что новость о шпионе Ролана не травмирует.
– А поскольку наш юный автор знакомит меня со своим произведением, я ему объясню, что к чему, – сказал Серж.
– Остается Вандом, – вздохнул Рауль, – Что ж, Вандомом займусь я сам.
– Я вам от души сочувствую, – вздохнул Шарль-Анри.
– Я сам себе сочувствую, – пробормотал Рауль, – Но я не хочу, чтобы маленький Вандом столкнулся с этой мразью.
Его так и передернуло.
– Куда ты, неугомонный? – спросил Оливье, потягиваясь,– Что тебе все неймется?
– К Вандому, я же сказал. И старичка своего проведаю. Что-то я не очень за него спокоен.
– Это Гримо выследил стукача? От нас ему тысяча благодарностей! х х х
– Гримо! Я же тебя просил – отдыхай! А ты чем занимаешься?
– Я отдыхаю.
– Ты не отдыхаешь. Ты думаешь.
– Чем не отдых?
– Ты думаешь о гадостях. А это не отдых, а мученье.
– Но я не могу не думать. Что там опять у вас случилось?
– Ничего не случилось. Все идет как обычно.
– Нет. Случилось. Я же вижу.
– А я тебе говорю – все как обычно. Как всегда. И, как всегда, я опять поругался с маленьким Вандомом.
– И все?
– По-моему, достаточно.
– О Вандоме не беспокойтесь. Что бы вы ни сказали, как бы вы ни обидели маленького Вандома, он вас простит сто раз и тысячу раз. Меня больше тревожит ваш новый враг – Мормаль.
– Мы будем начеку и не дадим компромат на себя. В случае чего у любого из нас будет несколько свидетелей, готовых подтвердить показания наших и опровергнуть измышления Мормаля. А этот негодяй способен на любую подлость. Я понял это.
– Надеюсь, вы не так наивны, чтобы поверить, что он прекратит свои доносы?
– Я не поверил. Но душу свою он погубит. Хотя я сомневаюсь в ее существовании. Он просто испугался моей угрозы. А ведь я блефовал. Я и не собирался топить стукача.
– Хотите, я сделаю это?
– Ты?
– Я.
– Об этом ты и думал, когда я пришел?
– Да, мой господин. Я старик, жизнь моя прожита. А вам всем еще жить да жить. Не говорите мне о будущей войне. Я о другом. Я думал о том, как бы это сделать похитрее, чтобы вас не скомпрометировать. Обдумывал варианты.
– Нет, – сказал Рауль, – Выкинь это из головы. Ни один из твоих вариантов не пройдет. Нельзя это делать.
– Я долго к нему присматривался, господин Рауль. Он и короля предаст, если выгодно будет. Это не такой убежденный сторонник короля, как наш капитан. Это хитрая и злобная тварь. Есть вариант, который вас нисколько не скомпрометирует: я утоплю Мормаля в море, и сам потону вместе с ним. Пройдет как несчастный случай. Вы скажете, что я пытался спасти его.
– Нет. Так не пойдет. Гримо, не добавляй мне головной боли. Я не могу разорваться на части и следить еще и за тобой – как бы ты чего не натворил. Пообещай мне, что ты не причинишь ему вреда.
– А он причинит вред всем вам! Это лучше, что ли? У меня предчувствие, он опасен, поймите!
– Понимаю.
– Я могу сделать это… ради всех.
– Ты понимаешь, что должны сделать по закону с убийцей королевского эмиссара?
– Я свое отжил.
– Нет. Я хочу, чтобы ты жил до ста лет!
– До ста лет? Это нереально.
– А ты постарайся. И больше не думай о Мормале. Я прошу тебя, Гримо.
– Постараюсь, если вы женитесь на герцогине де Бофор и ваши детишки будут звать меня ''дедушка Гримо". Тогда постараюсь
– Это нереально.
– Вот видите!
– Если герцогиня де Бофор не выйдет замуж… и если я…
– Что вы?
– Ничего… Так мы договорились? Ты не тронешь негодяя? Нельзя же убивать человека только за то, что его физиономия нам не понравилась. Какое отвращение не внушало бы нам всем поведение Мормаля, мы не имеем права лишать его жизни.
– Все вы правильно говорите, господин Рауль, а все-таки он подлый и опасный мерзавец. И вы еще пожалеете, что не приняли мой вариант.
– Бог не выдаст, свинья не съест.
– Опять ваши шуточки!
– Не ворчи. О Гугенот! С чем пожаловал!
Гугенот вошел, смеясь.
– Что ты сделал с бедным стукачом? Он опять заболел!
– Правда?
– Я только что своими глазами видел, как над Мормалем суетился наш почтенный доктор Себастьен Дюпон. У него жар, и капитан полагает, что несчастный Мормаль проболеет до конца плаванья. И представьте – его уважаемый док собирается лечить шарлатанскими методами, заимствованными из комедий господина Мольера – то есть клистирами и кровопусканиями. Мормаль пытался протестовать, говорил что-то о заговоре против его персоны, но док и капитан его и слушать не захотели. Док Дюпон – человек серьезный. Его все боятся. Мне де Сабле поведал, что нарушители дисциплины как огня боятся клистирной трубки господина Себастьена. А с капитаном у дока старая дружба. Когда-то он помог госпоже капитанше – так родила малыша во время плаванья. Экстремальные роды. Сын капитана так спешил появиться на свет, что пришлось звать на помощь Себастьена Дюпона.
– Видишь, Гримо, все в порядке. Скажем спасибо милейшему доктору.
– Капитан не хочет портить путешествие своих милых пассажиров.
И мы уже все выразили им глубочайшую благодарность.
– А на суше? – спросил Гримо, – Там Дюпона не будет.
– Мы постараемся внушить герцогу, что у господина Мормаля слабое здоровье, и ему вреден климат Северной Африки, – сказал Гугенот, – И постараемся общими усилиями спровадить его во Францию.
На том и порешили. х х х
А Ролан де Линьет сделался общим любимцем. Сам Ролан особо привязался к Анри де Вандому. Он был благодарен ему за содействие в проникновение на борт ''Короны'', за его заступничество, да и просто испытывал к Анри симпатию, видя в нем близкого по возрасту человека, способного более чем кто-либо, понять чувство романтического энтузиазма, с которым Ролан писал свои мемуары. Ролан восхищался изяществом и аккуратностью Анри – ему-то еще во время службы в должности пажа при дворе Людовика не раз попадало от начальства за небрежный внешний вид.
Анри де Вандом, в свою очередь, старался подражать Ролану, перенять его мальчишеские ухватки. Анри не без ревности отмечал, что Ролан с наисерьезнейшим видом говорит невероятно наивные, даже, пожалуй, смешные вещи, и эти забавные высказывания почему-то вызывают у серьезных, умудренных опытом людей снисходительные, мягкие улыбки. Он не стесняется спросить кого угодно о чем угодно, если чего не знает – а он почти ничего не знает! И ему все отвечают! Барабанщик – Бог знает, как ему это удалось! – завоевал расположение самого Пиратского вожака, Бражелона, что пажу казалось и вовсе невероятным. Пиратский вожак, добродушно посмеиваясь, выслушивал дурацкие россказни барабанщика, вовсе не дурея от его ребяческой болтовни, а снизошел даже до того, что соизволил выслушать несколько отрывков из сочинения Ролана и вынес свой вердикт: ''Молодец, малек!" Анри не верил, что к сочиняемым Роланом нелепостям можно отнестись серьезно, скорее всего, от скуки. Роланчик забавляет господина виконта и его компанию. Но господин виконт вручил Ролану пачку великолепной бумаги для поощрения дальнейшего творчества юного мемуариста. Ролан завизжал от восторга – последние главы своих мемуаров он писал, на чем придется, даже на салфетках. Безумие барабанщика поощрялось, и Вандому оставалось только дивиться. Бумагу Рауль, по всей вероятности, прихватил в Штабе, на такой бумаге только Его Величеству писать, а он раздает неизвестно кому.
– Такой щедрый дар, сударь! Мне теперь надолго хватит! – с восхищением говорил Ролан, пересчитывая листы.
– Понадобится еще, скажи.
– Вы можете еще достать, когда вся эта пачка выйдет?
– Сколько угодно.
– Но это же королевская бумага! Король не разозлится.
– Король перебьется, – небрежно заметил Пиратский вожак, чем привел барабанщика в полный восторг, ибо бывший паж Короля-Солнца считал Двор Его Величества очень скучным местом.
Может, Бражелон всерьез верит в талант Ролана, но, скорее всего, ему все равно – бумага-то не его собственная, а королевская, не он же за нее платил?! Анри не высказывал свои соображения барабанщику. Ни о шутовской роли мемуариста, ни о наивности стиля произведения Ролана. Чем бы дитя не тешилось, думал Анри. Лучше пусть сочиняет мемуары, чем придумывает свои ужасные авантюры. И Анри, добрый от природы, убеждал мальчика в том, что все восхищаются его творчеством, включая и господина де Бражелона, которого Ролан в начале путешествия считал циничным скептиком, но, узнав поближе, заявил Вандому, что виконт для него – кладезь информации.
И Рауль обстоятельно отвечал на наивные вопросы дотошного мальчишки. У него и голос менялся, становился мягче, что ли. Анри даже показалось – что было уже совсем глупо и дико – голос виконта в такие моменты все-таки напоминал пажу интонации, с которыми обращался к Бофорочке милый, любезный, потерянный Шевалье де Сен-Дени! Это было наваждением, и довольно с меня самообманов, говорил себе Анри. С ним самим, Анри де Вандомом, Рауль не говорил таким голосом. И глаза у него были другие. В синих глазах господина де Бражелона /таких красивых!/ появлялся лед, когда он смотрел на Анри. Все-таки он считает меня трусом после того шторма, сокрушался Анри. Если бы он знал, что я не трус, а… трусиха, может и голос смягчился бы, и синий лед в глазах растаял бы.
Несмотря на старания Анжелики де Бофор подражать бойкому подвижному мальчишке, в ней против воли прорывалось нечто неуловимо-девичье, изящество – но не юношеское, а изящество молодой девушки, и эти качества – нежность, грация, слабость и даже трусость в какой-то степени – / как легко прощают мужчины женщинам трусость – тем храбрее кажутся они сами!/ и склонность к слезам / и это тоже так трогательно у милых дам, что отважные кавалеры клянутся своим возлюбленным, что готовы умереть за одну слезинку своей милой, но сами-то старательно скрывают даже от лучших друзей ''соленую водичку''/. И Рауль был очарован дочерью герцога, когда провожал ее во дворец. Но в Анри те же самые качества казались Раулю доведенными до абсурда, вызывали чувство, близкое к снисходительной жалости, даже напоминали о женоподобном шевалье де Лоррене и Филиппе Орлеанском, а воспоминание само по себе было не из приятных – хотя Рауль отгонял подобные мысли, убеждая себя в том, что Вандом, невиннейшее не свете создание ''не из таких''.
Сам Рауль в свои лучшие времена умел произвести впечатление изящного молодого человека, его грациозные поклоны и изысканные манеры очаровывали общество еще в те далекие безоблачные времена, когда он со своими прежними друзьями составлял содружество очаровательных, но воинственных ''Ангелочков принца Конде''. Повторяем – очаровательных, но воинственных! Поэтому Рауль так благосклонно отнесся к барабанщику и был так холоден с беднягой Анри. Это было постоянной головной болью очаровашки Вандома. Паж не знал, как подступиться к вожаку Пиратов Короля-Солнца.
А наедине с собой, когда паж превращался в молодую девушку, Анжелика де Бофор изводила себя упреками, что не выполняет обещание, данное в монастыре Святой Агнессы не Оливье, ибо Бофорочка ничего не обещала барону де Невилю, напротив, его самого заставила поклясться на Евангелии, что он не выдаст Раулю тайну анжеликиной любви. Но, узнав от Оливье историю любовной драмы Рауля, Анжелика решила вмешаться и пообещала самой себе, что приведет Рауля в чувство. Никто на свете не знает про это обещание. Но разве обещание, данное себе, от этого перестает быть святым делом, которое непременно нужно выполнить. Правда, это было месяц назад! Вот как давно! В прошлой жизни, можно считать. И между этим печальным днем в монастыре Святой Агнессы и нынешним утром на борту ''Короны'' была ночь в Париже в обществе Шевалье де Сен-Дени. Теперь новый герой владел мыслями и мечтами Анжелики де Бофор.
Но обещание она так и не сдержала! Как ни старалась. Долгими ночами Бофорочка не могла уснуть, ворочаясь с боку на бок и ругала себя. Бофорочка привыкла выполнять свои обещания. К этому ее приучил отец. Франсуа де Бофор, беспечный искатель приключений, дуэлянт, любитель пирушек и веселых девиц, в вопросах чести был очень порядочным человеком. Бофор всегда выполнял свои обещания, чего бы ему это ни стоило. Бофор держал слово, даже если попадал в затруднительное положение. А она, дочь Бофора, клялась всему Парижу, что выйдет замуж за Шевалье де Сен-Дени – либо пострижется в монахини. Но ее рыцарь уехал, исчез, как сквозь землю провалился! Не оставил даже письма. И, возможно, давно забыл ее. Как он мог забыть ее?! И не только ее – все, что их связывало. Костер. Сену. Ночь. Поцелуй. Хотя, возможно, для него это было всего лишь приключение. И он не идеальный рыцарь, а прожженный авантюрист, как обозвал Рауль анжеликиного героя. Значит, у нее остается монастырь? И она со временем превратится в такую зануду как сестра Урсула? Ой! Не дай Бог!
А еще раньше она пообещала самой себе ''заняться'' Бражелоном. И тут она не преуспела. Она потерпела полное фиаско! Сплошное невезение. Настроение Бражелона переменчиво как море, и даже дружеские отношения она с ним никак не может наладить. Не говоря о большем… О большем? А большего ей хотелось, когда она думала о нем. А думала она о нем чаще, чем хотела. В штормовую ночь особенно. Свою недописанную балладу Бофорочка боялась перечитывать, и быстро перелистывала крамольные страницы. Вот наваждение! А вырвать листы с балладой ей было жаль.
Она побаивалась первой встречи с Бражелоном, хотя думала о нем не без любопытства – какой он стал через десять лет? И не без страха – ей казалось, что он ее узнает и поймет, кто она такая, переодетая девчонка, никакой не паж Анри! Встретив его в Тулоне, Бофорочка почувствовала, что ее словно что-то кольнуло в сердце, хотя в тот момент она была убеждена, что любит нового героя,
Шевалье де Сен-Дени, а детская влюбленность в Рауля осталась в прошлом. Как бы не так! И, встретившись глазами с Раулем, Анжелика / уже в облике Анри де Вандома / заметила в первое мгновение удивление, интерес, любопытство, которое она не могла себе объяснить, хотя, возможно, это ей только показалось – через пару секунд лицо Рауля сделалось равнодушным и непроницаемым.
Впрочем, таким он был довольно часто. А ей все кажется, что это маска, но он упорно не хочет снимать эту свою дурацкую маску. Она начинала злиться, ей хотелось сорвать эту маску, но у нее ничего не получалось. Бофорочка старалась убедить себя в том, что ей надо лучше играть роль пажа Анри, и все-таки постараться подружиться с этим непредсказуемым Бражелоном. Но не искать его общества, а даже в мыслях хранить верность своему избраннику – Шевалье де Сен-Дени.
ЭПИЗОД 24. ДОБРЫЙ ПАСТЫРЬ.
3. НАВИГАЦКИЕ ПРЕМУДРОСТИ.
Ролан и Анри нашли укромный уголок в носовой части ''Короны'' и, уединившись там, занимались каждый своими делами. Ролан, как всегда, писал, используя вместо стола свой большой барабан. Анри любовался пейзажем и лакомился печеньем. Время от времени Ролан протягивал руку за печеньем, и Анри насыпал ему в ладонь горстки маленьких печенинок – сердечек, рыбок, птичек и т. д.
Ролан прочел Вандому новую главу своих мемуаров, уже написанную на новой бумаге. Ветер шевелил листы ролановой рукописи. Анри вызвался помочь Ролану и сшить листы так, чтобы получилась книжка.
Барабанщик, видя, как Анри ловко управляется с иголкой, уважительно сказал: ''И ловко же у вас это получается, Анри! Вы орудуете иголкой – ну точь в точь как моя матушка!'' Вандом покраснел, перекусил нитку и со словами: "Держите", вручил рукопись юному автору. После чего вернулся к своему печенью. Вандом поблагодарил приятеля и принялся писать.
– Новая глава? – лениво спросил скучающий Вандом.
– Не совсем, – ответил Ролан, – Я записываю кое-какие теоретические сведения, полученные мною от капитана и Пиратов.
– И не лень вам?
– Но это же для мемуаров! – торжественно сказал Ролан.
Анри улыбнулся.
– Кстати, о Пиратах. Они опять служили мессу Бахусу?
– Мессу Бахусу? – Ролан расхохотался, – Интересно! Я запишу ваше выражение, дорогой Анри, а потом отвечу на ваш вопрос. Да, господин де Вандом, вы совершенно правы. Пираты опять устроили попойку.
– По какому поводу? Чей-нибудь день рождения? Или в честь какого-нибудь святого?
– Повод был очень важный – болезнь господина де Мормаля. На этот раз они превзошли самих себя. Только что в воду не попадали.
Кто-то, впрочем, орал: ''Хочу купаться'' и собирался нырять не то с рея, не то с морсовой площадки. Нет, пожалуй, все-таки с рея – не очень-то нырнешь с площадки…
– Вот бездельники! – пробормотал Анри.
– А разбрелись совсем недавно.
– В полном составе? – уточнил Вандом.
– Как всегда, – ответил Ролан, продолжая писать, – А кто вас интересует?
– Де Невиль, например, – сказал Анри, не решаясь сразу назвать главную фигуру мессы Бахуса.
– Де Невиль перепил, бедняга. Его так развезло… Барона так и выворачивало, когда он доплелся до борта. Они же смешали ром, вино, пиво – пили что ни попадя. ''Что за дрянь эта морская болезнь'', – стонал де Невиль, и так заваливался на реллинги, что стоявший подле него Бражелон держал его за полу камзола, чтобы барон не кувырнулся за борт.
– Тоже пьяный?
– Как все!
– Вот разгильдяи! А эта морская болезнь и его скрутила? Тоже, небось, позеленел?
– Кто?
– Де Бражелон! Так ему и надо!
– Нет, знаете, по нему не особо и заметно было. Он даже посмеивался над де Невилем. А тот, умора, все орал: "Вы думаете, я пьяный? Я совершенно трезвый! Это все морская болезнь, так ее и так!" И Бражелон, посмеиваясь, поддакивал ему. Он, конечно, тоже ходил и шатался, но ведь качка, поди, пойми. А остальные пели песни, которые вы, к счастью, не слышали – вы их сочли бы непристойными. Вот так веселились Пираты, или львята, как нас называет герцог, когда у него хорошее настроение.
– Пьяницы несчастные, – сердито сказал Анри.
Между тем Ролан достал очередную бумажку и принялся переписывать с нее всякие термины. Анри полюбопытствовал, что это господин летописец пишет с таким азартом. Ролан взял только что исписанный им лист и важно сообщил Вандому: ''Я сегодня изучал тему Курсы корабля относительно ветра".
– Ну и что же вы изучили, господин писатель?
– Вот, слушайте: если ветер дует прямо в корму, то корабль идет на фордевинд или полным ветром.
– Как сейчас, что ли?
– Почти. Фордевинд, вы запомнили?
– Фордевинд. Попутный ветер. Валяйте дальше. Что вы еще успели разнюхать?
– Если ветер дует в бок, то корабль идет в пол-ветра.
– Это и дураку ясно, – заметил Анри.
– Но есть и специальный морской термин – галфвинд. Повторить?
– Не трудитесь, милый Ролан, все равно не запомню. Пол-ветра запомню, а этим вашим галфвиндом я голову забивать себе не буду.
– Как хотите, Вандом, как хотите. Но я, признаться, нахожу в этих морских словечках особое очарование. Вы послушайте, как здорово звучит: "Бейдевинд"' "Правый галс!" "Левый галс!" "Бакштаг!"
Анри захлопал в ладоши.
– Браво, господин сочинитель! Так вы скоро оставите позади высокоученого капитана и прочих морских волков. Мачты и паруса вы уже, кажется, выучили. Все эти барсели и марсели.
– Брамсели, Вандом! – захохотал Ролан, – Вы чудовищно невежественны!
Вандом опять улыбнулся. Ролан заболел морской болезнью в более острой форме, чем Оливье де Невиль. Бывший паж
Короля-Солнца влюбился в море, в корабли, в паруса. И Вандом разделял роланову влюбленность, но он только восхищался красивыми парусами, ловкими матросами, замечательным убранством кают. У пажа не хватило бы терпения учить навигацкую науку, даже если бы ему дали нечто вроде учебника. Кое-что запоминалось само собой, и на том спасибо! А Ролан, рискуя показаться навязчивым, собирает по крупицам всякие морские словечки, потом так гордо употребляет их в своих мемуарах.
– Что вы на меня так смотрите, Вандом? – спросил Ролан, перебирая свои бумаги.
– Я?
– Да, вы! Мне кажется, вы смотрите этак с иронией. Вот, мол, совсем помешался на море.
– Нет, Ролан, нет, уверяю вас! Я смотрю на вас с восхищением. Вы умница, Ролан, я же глупец. Я тоже люблю море, но по-другому.
– А сами, небось, думаете: и зачем ему это надо?
– Нет, Ролан, вы ошибаетесь! Я понимаю, что вам все это нужно для творчества. Для ваших мемуаров. Расскажите еще что-нибудь. Я с удовольствием послушаю.
– Извольте. Вы знаете, что я еще разнюхал про ''Корону''? Наша "Корона" – линейный корабль первого ранга. Понимаете?
– Нет. Не понимаю.
– Ну, корабли, самые крупные, делятся на три ранга. Линейные корабли. Понимаете?
– Не понимаю.
– Линейные корабли составляют основное ядро флота и предназначаются для ведения артиллерийского боя. Теперь понял?
– Более менее.
– Ранг корабля зависит от водоизмещения, количества пушек и численности экипажа корабля. Это понятно?
– Понятно.
– Всего шесть рангов кораблей. А там уже самая мелюзга, брандеры всякие и прочая мелочь. Наша ''Корона'' – корабль высшего класса. Впрочем, характеристику ''Короны'' я напишу в отдельной главе мемуаров, сейчас столько событий, пока руки не доходят.
– Как вы сказали? – зевнул Вандом, – Водо – что?
– Водоизмещение.
– Это еще что?
– Водизмещение? Ну, слово такое. У ''Короны'' во-до-из-ме-ще-ние 2100 тонн!
– Это много?
– Это много даже для корабля первого ранга! Вот, видите, у меня записано, со слов капитана: ''Корабли первого ранга – водоизмещение от 900 до 1800 тонн". Теперь о пушках. Будете слушать?
– Я само внимание!
– Если на корабле от 64 до 100 пушек, его относят к первому рангу.
– А у нас сколько?
– Семьдесят две!
– Ого! Я и не знал, что их так много!
– Представьте себе, когда они все пальнут, вот грохот будет!
– Да, грохот будет, – поежился Вандом, – Но я не разделяю вашего энтузиазма, Ролан. Посмотрите, как сейчас хорошо! Тихо, мирно, красиво… Я не хотел бы, чтобы пушки ''Короны'' стреляли в кого-нибудь. Вот для салюта – другое дело.
– Так не бывает, – снисходительно заметил барабанщик, – Так вы договоритесь до того, что армия нужна только для парадов.
Анри достал очередную порцию печенья.
– А что? – вздохнул Анри, – Это было бы здорово!
– Скажите это Пиратам, они вас выкинут за борт! Они уже сетовали на то, что им скучно. Пить да играть в кости, иногда в карты, иногда в шахматы. И ничего не происходит.
– А что им надо?
– Я, Анри, не разделяю точку зрения Пиратов. У меня дел полно! Но – представьте! – они даже хотят, чтобы на нас напали настоящие алжирские пираты – для разнообразия!
– Какой ужас! – воскликнул Анри, – Вот безумцы!
– Это от безделья, Анри, от безделья. Барон де Невиль точно с жиру бесится, вот и хочет подраться с морскими разбойниками. Наверно, правильно было бы сказать, что и возлияния в честь Бахуса сыграли тут не последнюю роль. Только у Гугенота, я хочу сказать, у господина де Монваллана хватает терпения на такой жаре изучать иностранный язык. А разленившаяся пиратская компания внимает ему в пол-уха. Приключения им, видите ли, подавай! Шторма мало было, что ли? Тогда-то мало не показалось, а теперь де Невиль ворчит – вот если бы абордажный бой, тут я размялся бы!
– А мне не хочется ни нового шторма, ни абордажного боя. И капитану ''Короны'' с его экипажем тоже, я уверен!
– Да, вы правы, дорогой Анри. О! Вот что я забыл написать в мемуарах! Барон де Невиль чуть не подрался на дуэли с помощником капитана.
– Как так? – спросил Анри.
– Сейчас расскажу, – пообещал барабанщик, – Дайте-ка еще печенюжек!
– Угощайтесь, господин писатель, – учтиво сказал Анри, – Приятного аппетита! х х х
– Вот как было дело, – начал Ролан, – наши Пираты, и я в том числе, с самого начала путешествия стали щеголять морскими словечками. Это сразу как-то вошло в моду. Мы не скажем ''иди сюда'', а ''бросай якорь'', не скажем ''пошел вон'', а ''отчаливай'' и прочие более навороченные термины…
– Вроде поворот на бейдевинд, поднять бом-брамсель?
– Ну,… вроде того. В этом отчасти виноват я, ибо я приставал ко всем. Но все меня, как ни странно, терпят и любезно отвечают на мои вопросы. После того, как любезный господин де Вентадорн поведал мне, что корпус нашего славного флагмана изготовлен из дуба, причем при постройке корабля судостроитель Шарль Моррье и его команда старались, чтобы форма ствола дерева соответствовала форме той или иной детали судна, / например, форштевня / и, следовательно, изгиб волокон соответствовал ее изгибу, что придавало деталям чрезвычайную прочность…, я решил, что с капитана на сегодня достаточно. Капитан, как всегда, уточнил, все ли мне понятно и напоследок сообщил, что для постройки корпуса потребовалось около двух тысяч хорошо высушенных дубов. Тогда я разговорился с нашим Вожаком. К чести нашего Вожака, он пьет нехотя, как бы через силу и, может быть, подстраховывает Пиратов. Чтобы не подрались на дуэли,… чтобы за борт не попадали… Ну, я не знаю, что еще могут натворить Пираты по пьяному делу. Сам-то я не пью! Мало ли что придет в голову людям, когда они вливают в свои утробы такое количество вина. Итак, мы беседовали о парусном вооружении ''Короны'' и вообще… о линейных кораблях. И я узнал, что абордажный бой, в котором так хочет поучаствовать неугомонный де Невиль, выходит из моды. То есть корабли выстраиваются в одну линию – могу показать на печенюжках – вот так – и начинают палить из пушек. Потому и название ''линейные'', по словам господина де Бражелона. Так что абордаж, по большому счету, уже прошлое.
– По словам господина де Бражелона, – усмехнулся Анри, – Но знают ли это мусульманские пираты?
– …А господин де Невиль и Гугенот его передразнивали и пили за стаксели, за брамсели, которые вам, Анри, было угодно назвать барселями… и за все парусное вооружение. Кстати, вот его рисунок. Взгляните. Насовсем не дам – мемуары превыше всего! Но, может, что-то запомните, авось, пригодится.
