Текст книги "EuroMedika (СИ)"

Автор книги: Marina Neary

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Вернувшись в Филадельфию, он осознал, что пропасть между ним и сверстниками стала такой широкой, что он уже не видел противоположного конца. Несмотря на раздражение, которые вызывали в нём соплеменники-американцы и люди в целом, он всё же горел желанием спасать и исцелять. Чтобы поддерживать своё вынужденное человеколюбие, он должен был свести общение с людьми до минимума. Тот самый Бог, который наделил его недюжинным интеллектом, также велел любить ближних. Дин был готов любить через силу. Он даже воспитал в себе некую базу хороших манер и уже не бросался на преподавателей, когда те утверждали, что неандертальцы не вступали в половую связь с кроманьонцами.

В пятнадцать лет он поступил в Пенсильванский университет, где в своё время, задолго до войны, познакомились его родители. Имя МакАртур, которым отец не пользовался всуе, раскрыло перед мальчиком двери всех лабораторий и кабинетов самых востребованных профессоров. Его не тянуло на студенческие вечеринки, где пили дешёвое пиво и газировку с виски. Он и безумно дорогое французское вино в чудовищных количествах пил очень редко и всегда в одиночку. Не поддаваясь искушениям, свойственным его возрасту, он к двадцати годам готов был получить диплом доктора. Из всех учреждений, готовых принять его на досрочную практику, он выбрал самое таинственное и передовое – «EuroMedika». Впервые за всю жизнь Дин испытал нечто похожее на профессиональную солидарность. Он попал в окружение таких же вспыльчивых, резких, блестящих чудаков, которые сбежались со всего мира. Однако даже из своих новых коллег он умудрился выделиться. Для учёного он был слишком религиозен, а для христианина слишком увлечён эзотерикой. Годы, проведённые в латинской Америке среди местных шаманов не прошли бесследно.

Однажды апрельским утром отец предложил поехать втроём в Фэрмаунт Парк, и жена его радостно поддержала. Корзинка с вином, французских хлебом и фруктами была собрана, а крыша красного «Форда» была снята. Не предчувствуя беды, семейство тронулось в путь. Дин сидел на заднем сидении с учебником микробиологии и готовился к экзаменам, когда в их машину врезалась злополучная шведская фото модель. Он ни на минуту не терял сознание. Ему отчётливо запомнились окровавленные страницы учебника и обгоревшие золотистые локоны Эммы Томассен.

Перед выпиской из больницы он провёл двадцать минут в кабинете психиатра, который рассказал ему те вещи, которые Дин уже знал. Эта встреча была организована как чистая формальность, как дань протоколу. Психиатр говорил про посттравматический синдром, про бессонницу, про возможные приступы паники и вспышки памяти, в которых проигрывались детали аварии. Ничего подобного не произошло. Каждую ночь Дин погружался в холодную, тёмную воду. Ему казалось, что он опускался на дно Марианской впадины, и в этом было нечто умиротворяющее. Он бы не отказался так и остаться на том дне. Тем не менее, каждое утро он просыпался и шёл в палату к своему подопечному. Каждый раз, обследуя пациента, он находил новые травмы, которые доктор Флеминг не внёс в медицинскую карту. Иногда Дину казалось, что кости ребёнка продолжали ломаться, хотя он лежал неподвижно.

Тем не менее, сердцебиение Мартина оставалось сильным и ровным. Не сказать, что маленький пациент цеплялся за жизнь. Просто смерть, очевидно, забыла про него. Он напоминал узника, которого забыли казнить, и оставили гнить в темнице. В данном случае, темница была его собственным телом. К счастью, мальчик находился в полукоматозном состоянии и не страдал. Быть может, он тоже витал на дне той самой Марианской впадины?

Врачам его состояние было даже на руку. Ребёнок не дрыгался во время манипуляций и процедур. Его не приходилось накачивать успокоительными и обезболивающими. Только когда он начал шевелить пальцами и крутить головой ему подлили морфина. Дин каждый раз скрипел зубами, распечатывая очередную ампулу с обезболивающим, ведь опиаты тормозили восстановление памяти. Хриплые стоны, раздававшиеся из-под повязок, проходились наждачной бумагой по его и без того расшатанным нервам. Дин полностью не осознавал масштабы страданий Мартина, пока тот не начал приходить в себя. Молодому доктору приходилось ежеминутно напоминать себе, что он спас ребёнка не для того, чтобы выпустить его наркоманом. Надо было найти альтернативный метод борьбы с болью, которая не собиралась отступать в ближайшее время. Иногда его посещали мысли о том, что, быть может, пустоголовые медсёстры были правы и было бы более гуманно оставить Мартина в хосписе. Тогда бы Дину не пришлось слушать эти стоны. Однако обратно пути не было. Он взял мальчика под свою опеку с целью доказать окружающим его скептикам, что чудо было возможно. Он вынужден был признаться себе, что им руководило не сострадание, а гордыня.

Из проповедей священника в церкви Св. Иосифа, которую когда-то посещало семейство МакАртур, Дин вынес, что чудеса не случаются в одночасье. В случае Мартина Томассена это были маленькие шаги вперёд, к свету, вопреки статистике. Пластический хирург собрал мальчику лицо из костей и подсадного хряща, обтянув структуру кожей. Результат выглядел вполне сносно. Пожалуй, черты получились слишком угловатыми и симметричными, как у манекена. Отпущенные до плеч светлые волосы частично закрывали шрамы. Увидев Мартина впервые, посторонние не шарахались. Облик его вызывал не моментальное отторжение, а нездоровое любопытство. Хромая по коридорам института, ставшего его домом, мальчик привык ловить на себе пристальные взгляды лаборантов и практикантов. Справедливости ради, их интерес был профессиональным, а не праздным. Им хотелось узнать все технические приёмы, которые применил пластический хирург. По крайней мере, у них хватало деликатности не останавливать его и не щупать его скулы.

Сам Мартин ни разу не выразил сокрушения по поводу своей внешности, ведь он не помнил того лица, с которым родился. Первые пять лет жизни, которые провёл с матерью, казались ему какой-то серой кляксой с размытыми очертаниями. Он не проронил ни одной слезинки, когда психолог объяснил ему наконец, почему мама не приходит. К счастью, речь Мартина не пострадала. Ещё находясь в бреду, он бегло бормотал на английском и шведском. Несколько шведских фраз – вот всё, что он удержал от Эммы. Главной фигурой в его жизни стал молодой доктор МакАртур. Не сказать, что ребёнок был трепетно привязан к своему спасителю. В его сознании ещё не было места для таких эмоций как признательность. Об этом пока было рано говорить. Ещё не будучи готовым любить, он, однако, был готов следовать указаниям, которые то и дело менялись. Одной из основных целей было восстановить мышечную массу, потерянную за те месяцы, которые он провёл неподвижно. Мартин по нескольку часов в день проводил в спортивном зале. Случалось, что перетруженные мышцы вылезали неровными буграми, подчёркивая асимметрию, и протокол тренировок приходилось менять.

Работающие с Мартином понимали, что всё их усилия были на уровне эксперимента. Никто не ожидал идеальных результатов. Тем не менее, он продолжал их удивлять. Однажды Дин заметил, как уверенно и чётко мальчишка резал пластилин ножом. Ему только что поставили спицы в кисти и запястья, и физиотерапевт дал ему задание накатать шариков одного размера и разрезать их пополам. Мартин справлялся с заданием великолепно.

«А ведь у него мелкая моторика не хуже чем у пианиста», – подумал Дин с изумлением. На минуту он позволил себе заглянуть на пятнадцать лет вперёд. – Он вполне может стать хирургом».

Теперь он был готов написать отчёт доктору Флемингу. Наконец-то ему было чем похвастаться.

========== Глава 9. Филадельфия с высоты голубиного полёта ==========

Южная улица, январь 1982 года

На утро после платонической брачной ночи Пит Холлер проснулся будто помолодевшим. Точнее, он чувствовал себя так, как и положено чувствовать себя двадцатишестилетнему мужчине. Его больше не знобило, суставы не ломило. Даже боль в затылке не слишком тревожила его. Всё-таки какие чудеса творит тепло, исходящее от тела ещё одного живого существа, даже если это существо – бездомная сиротка. Ну и что, что она не подарила ему плотского наслаждения? Пит смутно помнил, как во сне обнимал Хейзел будто собачку, будто плюшевую игрушку. Это был первый подобный опыт в его жизни. Обычно всё случалось наоборот. После полового акта девушки, как правило, выползали из его постели. Ни одна из них не осталась с ним на ночь. Быть может, их смущал старый матрас, в котором, несомненно, проживали клопы. А может, они боялись, что он будет читать им поэмы. Поведение Хейзел приятно удивило его. Девочка позволила ему поглаживать себя в полусне. За неимением подушки, она пристроилась на его костлявом плече и забросила на него свою тонкую смуглую ножку. Это было так чертовски трогательно! Пит уже забыл, какое это блаженство иметь питомца, впитывать тепло, слышать размеренное сопение.

Когда он проснулся, Хейзел рядом не было. У изголовья матраса стояла недопитая чашка кофе. Как мило! Девушка поделилась с ним завтраком. Поспешно нацепив куртку, он решил постараться выскользнуть из притона незамеченным. Ему нужно было забежать домой и переодеться, чтобы успеть в католическую школу на литературный кружок.

Пройдя вниз по коридору, он моментально забыл о своём намерении вернуться к блеклой действительности. Мистическое зрелище предстало его взору. Логан Мэсси, тот самый мулат-великан, который прошлой ночью грозился его убить, вёл диалог с музами. Запрокинув огромную голову, зажмурив глаза, сжимая в зубах самокрутку с марихуаной, владелец притона перебирал струны гитары. В эту минуту он чем-то напоминал языческого бога. Пит невольно залюбовался им.

Почувствовав восторженный взгляд на себе, Логан открыл глаза и выплюнул окурок.

– Как спалось, дружище?

– Великолепно. Такое чувство, будто мне подлили красный кровяных телец.

Логан нахмурился.

– Эй, парень… Ты там поосторожнее с медицинским жаргоном. У нас такие варварские процедуры не обсуждают.

– Прости.

– Так уж и быть, прощаю на этот раз. Садись, побренчим вместе.

Пит последний раз играл на гитаре за несколько дней до того, как погибли его родители. С тех пор он не дотрагивался до музыкального инструмента.

– У меня пальцы как макароны.

Логан указал на высокий африканский барабан.

– Никаких отговорок. Надо же как-то отпраздновать наше знакомство.

Осознавая своё физические и художественное ничтожество перед этим афро-кельтским исполином, Пит послушно сел напротив него и принялся хлопать потными ладонями по кожаной крышке, сначала робко, но потом более выразительно, покачивая головой и подёргивая плечами в ритм. Одобряющая улыбка Логана действовала на него, как стимулянт. Зарядившись энергией своего смуглого приятеля, Пит полностью отдался пьянящему танцу. Хотя он никогда не выезжал за пределы Филадельфии, воображение перенесло его на Карибские острова. В середине января он чувствовал на лице тропический бриз. Волшебная трава Логана действовала на него таким образом.

– Нравишься ты мне, приятель, – сказал мулат, когда они наконец отложили музыкальные инструменты. – Я к тебе сердцем успел прикипеть, как к брату.

– А я к тебе. Увы, мне пора.

– Если ты уйдёшь навсегда, я страшно обижусь. А ведь ты не хочешь видеть меня обиженным. Поверь мне, это не самое привлекательное зрелище.

Представить себе Посейдона во гневе?

– Что ты, Логан, – пробормотал Пит. – У меня в мыслях такого не было.

– Ну и славно. Я в тебе сразу узнал родственную душу, – почёсывая щетинистый подбородок, Логан оглянул нового друга с головы до пят. – Ты не похож на одного из наших, но это легко исправить. Как только мой друг татуировщик продерёт глаза, он над тобой славно поработает. А его подружка вплетёт тебе косички из конского волоса, не какую-нибудь синтетическую дрянь. Тогда мы с тобой действительно будем выглядеть как братья. А пока что подумай, какой узор ты хочешь выколоть на спине. Дракон будет слишком заурядно. Может какую-нибудь маску ацтеков? Ну и кольцо в бровь. Как же без этого?

Прокуренная, заваленная барахлом комната завертелась вокруг Пита.

– Но… но я преподаю в католической школе для девочек.

– Тем лучше. Когда малолетки увидят тебя в новом прикиде, они выпадут в осадок.

– Боюсь, администрация не разделит их восторга. Меня не пустят в класс, если я явлюсь в таком… праздничном виде.

– Ну и плевать, если не пустят. Их же потеря.

– Мне бы не хотелось терять доход.

– Глупости. Не жалей о прошлом. У тебя началась новая жизнь. Скоро ты начнёшь зарабатывать настоящие деньги. Не успеешь оглянуться, как разбогатеешь.

Пит почувствовал, как его пустой желудок болезненно сжался. Зря он допил холодный кофе. Ему не нравилось, куда шёл разговор.

– Каким таким образом?

– Хейзел сказала мне, что ты ведёшь лекции в университете. Это так?

– Раз в месяц. Это даже не класс, а скорее кружок. Дополнительные занятия для тех, кто изучает кинематографию.

– Так даже лучше, что ты не появляешься там часто. Значит, тебе всегда рады. Твоё появление – как благодатный дождь в пустыне, – Логан хлопнул себя по коленке и мотнул своей плетёной гривой. – Смотрю на тебя, братец, и не могу поверить своей удаче. Да тебя мне сам Бог послал. Молодчина, Хейзел, что такое сокровище приволокла с улицы. Мне всегда хотелось завести агента-поставщика, который бы дружил со студентами. Я проходил мимо университетского городка пару раз. Богатенькие сволочи.

– Уверяю тебя, никакие они не богатенькие. Наоборот, бедные мечтатели, как я.

Логана не так легко было переубедить.

– Нет, дружище. Настоящие бедняки могут мечтать, о чём угодно, а когда дело доходит до выбора специальности, они идут на бухгалтерию и медсестринское дело. Говорю тебе, у этих паразитов есть деньги, по крайней мере на траву. Это же наша основная клиентская база! Но мы потом детали обсудим. На данный момент ты должен определиться с выбором узора для наколки.

В соседней каморке татуировщик уже готовил свой арсенал. Пит прекрасно понимал, что сопротивление бесполезно, и что ему не суждено было выйти из этого притона в том виде, в котором он зашёл. Им вдруг овладела какая-то фаталистическая бесшабашность. Будь что будет!

– Хочу птицу феникс на спине и сфинкса на груди, – выпалил он. – Я всегда любил античную мифологию. Увы, её не преподают в школе на должном уровне.

– Одобряю твой вкус, – сказал Логан.

Экзекуция длилась около трёх часов. Пит обнаружил, что было больно только первые несколько секунд. Он сомневался в чистоте иголок, но решил не провоцировать судьбу и не допрашивать мастера. Присутствие Логана существенно скрашивала переживания. Великан сидел всё это время рядом с Питом, поил его пивом из бутылки, похлопывал по плечу и рассказывал о своём детстве. Мать Логана была беженкой из Нигерии, а отец – чернорабочим из Ирландии. Они познакомились в трущобах Гарлема. Это происходило в начале пятидесятых, когда межрасовые союзы были в диковинку. Трудно представить более душещипательную историю: два изгоя нашли друг друга. Увы, счастье их было недолговечно. Отец получил тяжёлую травму на стройке. Этот несчастный случай устроили ему недоброжелатели. Логан был уверен в этом, хотя не имел никаких доказательств помимо своей интуиции, которая его никогда не подводила. Потеряв контроль над нижними конечностями, ирландец осел в инвалидном кресле и в конце концов спился, как и многие выходцы из изумрудного царства. Мать была вынуждена торговать своим божественным шоколадным телом, чтобы прокормить мужа-инвалида и маленького сына. Таким образом у Логана появились младшие братья и сёстры. В конце концов мальчику надоело нищенствовать в Гарлеме, и он убежал с другом покорять улицы Филадельфии. С тех пор прошло пятнадцать лет. Друг уже давно сел в тюрьму, а Логан продолжал управлять бизнесом. Он уже прославился как самый изворотливый поставщик наркотиков на Южной улице.

Пит Холлер, выросший в уютном пригороде Бала Кинвид на западе Филадельфии, был вынужден признаться, что история Логана затмевала его собственную. То, что случилось с покойными супругами Холлер было чем-то из ряда вон выходящим. В Гарлеме вооружённый грабёж случался на каждом шагу. Полиция почти не обращала вниманиe на пожары, ножевые драки и перестрелки. Удивительно, что парень, выросший среди насилия и проституции, умудрился сохранить щедрость и чувство юмора. Он собрал круг товарищей по несчастью, которые были готовы поделиться банкой супа, чашкой кофе, щепоткой марихуаны. Однозначно, у Логана было чему поучиться.

Когда Пит наконец поднялся с кушетки татуировщика, его спина и грудь полыхали. Голова чесалась с непривычки после того как ему вплели косички из конского волоса. Увидав своё отражение в мутном зеркале, он удовлетворённо ухмыльнулся. Оно того стоило. Его тощее тело превратилось в иллюстрированную энциклопедию античной истории.

Логан душевно обнял его, не боясь причинить ему боль.

– Теперь ты официально наш. Добро пожаловать в Никотиновый Туннель. Мне столько ещё предстоит тебе показать. На первом этаже под нами сувенирная лавка. Она записана на моё имя. Типа я владелец маленького бизнеса. От неё никакой прибыли, одни убытки, но надо же иметь официальное занятие. Я тебя поставлю за прилавок. Ты будешь приветствовать покупателей и следить, чтобы у кота была еда в миске. Фараону пятнадцать лет, почти столько, сколько и Хейзел. Я привёз его с собой из Гарлема ещё котёнком. Он – мой талисман.

– Я буду охранять его как зеницу ока, – поклялся Пит.

– Глупый! Это он нас всех охраняет. Перед ним немецкие овчарки хвост поджимают. У Фараонa невероятная энергетика.

Всё ещё обнимая своего названного брата за шею, Логан начал водить его по своей берлоге, стучать в двери и знакомить его с жильцами. В коридор высовывались лохматые головы.

– Все такие дружелюбные, – отметил Пит.

– Вот погоди, узнаешь их поближе. Это самые щедрые, преданные, гостеприимные люди. Я абы кого не принимаю в свой круг. Ко мне позёры то и дело норовят прибиться. Но я таких насквозь вижу и посылаю подальше. А когда тебя увидел, сразу понял, что ты настоящий. Не предашь. Мне твоё душевное здоровье небезразлично. Я хочу, чтобы ты был счастлив, чтобы твои творческие цели как-то реализовались. Хейзел говорит, что ты хочешь начать свой журнал?

– Ах, это несбыточная мечта, – отмахнулся Пит.

– Мне не нравится твой негативный настрой. Вся наша цивилизация – это плод чьей-то несбыточной мечты. Я этот разговор затеял не для того, чтобы насолить тебе на раны. Вовсе нет. У меня к тебе ещё одно деловое предложение. Зачем изобретать колесо заново? У меня уже есть свой журнал. Называется «Химера». Обзор альтернативной культуры. Музыка, эзотерика, политика, натуральные методы лечения, психология полиаморных отношений, богемная мода. Выходит раз в три месяца. Поверь мне, на такое чтиво есть спрос. У нас уже три тысячи подписчиков. Я сделаю тебя главным редактором.

Пит чуть не бухнулся в обморок от восхищения.

– Ну, ты просто человек эпохи возрождения!

– А на что мне ещё тратить нечестно заработанные деньги? На крутую тачку и баб? Ха! От тачки одни заботы. А бабу я и так могу заполучить, в любое время. Они меня бесплатно любят – за красивые глаза и доброе сердце. Я хочу оставить что-то после себя помимо венерических инфекций. Вот мне и пришла в голову мысль открыть свой журнал, чтобы объединить единомышленников. Погоди, я должен показать тебе обложку следующего выпуска. Увидишь – выпадешь в осадок! Мне кажется, это самая эффектная обложка за всю историю журнала. Число подписчиков удвоится.

Выпустив Пита из объятий, Логан порылся в картонном ящике с бумагами и вытащил фотографию юноши с бледным, угловатым лицом, наполовину скрытым прядями рыжеватых волос. На голове у него была гестаповская фуражка, а на левом глазе монокль со свастикой.

– Не понимаю, – пробормотал Пит. – Я думал, вам противна идеология нацистов. Так почему ты украшаешь обложку своего журнала символикой третьего рейха?

– Не спеши с выводами. Всё упирается в контекст. Посмотри внимательнее. Ты заметил, кто именно надел костюм гестаповца? Чудо-ребёнок, персональный Франкенштейн этого изверга МакАртура. Он сам признаётся в интервью, что вся современная медицина – это геноцид. A его гестаповский прикид – публичное откровение. Это он так видит себя и свою занятие.

Присмотревшись, Пит действительно узнал Мартина, своего Мартина, того самого храброго мальчишку, про которого он снял хвалебный фильм «Титановые кисти». Теперь Пит был окончательно сбит с толку. Всё это походило на нелепую выходку подростка. Мартин Томассен произвёл впечатление серьёзного юноши с непростой судьбой. В медицинских кругах о нём говорили с трепетом, как о мученике-затворнике, который всё время проводил в библиотеке или лаборатории, не соприкасаясь с миром за пределами института. Казалось, он был так предан своему покровителю и своей профессии. Неужели он до такой степени изголодался по общению с людьми, что решил привлечь к себе внимание таким образом?

– Обложка потрясающая, – сказал Пит. – Вот только надо шрифт немного изменить.

– Вот зачем я тебя и привлёк. Я даю тебе полную художественную свободу.

Естественно, в католическую школу в тот день Пит не попал. Даже не позвонил чтобы взять больничный. Раз уж он решил жечь мосты, это надо было делать одним махом. Остаток дня он провёл в комнате Логана, редактируя статьи для журнала. Он даже не заметил, как чья-то рука подсунула ему тарелку с холодной китайской едой двухдневной свежести.

Вернувшись в свой чулан вечером, Пит обнаружил, что дверь была закрыта. Будучи джентльменом, он счёт своим догом постучаться.

– Не входи, – раздался приглушённый голос.

– Ты раздетая?

– Моя душа раздетая. Приходи через час.

– Хейзел проявляет фотографии, – сказала курившая в коридоре соседка. – У неё вчера камеру стибрили. Хорошо, что она вынула из неё плёнку. Вчера весь день щёлкала забастовку. Было бы жаль, если бы все кадры пропали.

Пит ещё какое-то время сидел в коридоре и болтал со своей новой знакомой. Её звали Магда, и она работала гадалкой в лавке. На вид ей было от тридцати до шестидесяти. Длинные седые волосы обрамляли морщинистое лицо. Мускулистые руки и хриплый голос навели Пита на подозрение, что это был мужчина в женской одежде. Когда Магда протянула ему руку, покрытую кольцами, остатки сомнений рассеялись. Это однозначно был мужик. Пит почтенно поцеловал эту жилистую руку и даже позволил пощекотать себе подбородок.

В эту минуту дверь чулана распахнулась и появилась растрёпанная, возбуждённая Хейзел.

– Можешь входить. Ты тоже, Магда.

Гадалка-трансвестит робко улыбнулась густо накрашенными губами.

– Не буду вам мешать, голубки.

Хейзел сватила Пита за руку и затащила его в чулан. Над потолком был протянут шнурок, к которому прищепками были прикреплены только что проявленные фотографии.

– Вот, – сказала она, ткнув пальцем на красивое, надменное мужское лицо. – Мой заклятый враг. Он как Геббельс современной медицины. Видишь чёрное облако у него над головой? Небо чистое-чистое. Я же говорила тебе, что мой фотоаппарат волшебный.

Пит узнал своего покровителя, доктора Дина МакАртура.

– Что же, мой орешек… Твой враг – мой враг.

Обняв девушку со спины, он по-свойски чмокнул её в шелковистый затылок. Чувствуя, что она не сопротивляется, он робко коснулся губами её шеи. Он ещё не отказался полностью от мысли подружиться с ней ниже пояса. Если она действительно была эмансипированным подростком, значит могла сознательно идти на близость с мужчиной, и его не должны были судить за растление малолетней. Если бы он позволил себе нечто подобное с одной из учениц католической школы, его бы давно посадили, и он бы сам играл роль школьницы за решёткой. С Хейзел ему ничего не грозило.

Девушка поёжилась в его объятиях и повернулась к нему лицом. Пит уже было обрадовался, решив, что она собиралась поцеловать его, но, к его разочарованию, она лишь прислонилась виском к его ключице.

– Кен Хаузер, – протянула она отвлечённо и в то же время мечтательно.

– С какой стати ты его вдруг вспомнила?

Хейзел вздохнула и выпрямилась.

– Я с ним обошлась слишком резко. Меня разозлила потеря фотоаппарата. На самом деле, не так уж он и плох. Он и правда хотел сделать доброе дело. Таких парней мало осталось.

========== Глава 10. Рассказ про глазированный пончик ==========

Институт EuroMedika

«Интересно, чем тут очищают воздух? – думал тридцативосьмилетний инженер Билли Уоррен, скользя по стерильно-голубому фойе института. – Такое ощущение, будто я в горах Колорадо. Таким воздухом, должно быть, дышат ангелы».

За ним плелась его двенадцатилетняя дочь Стаси, которую он забрал у бывшей жены на выходные. Уткнувшись острым носом в экран карманной видео игры, она сосредоточенно сопела. Иногда, чтобы привлечь её внимание, он доставал из коробки глазированный пончик и издавал причмокивающие звуки. Тогда Стаси отрывалась от игры, подбегала к отцу и выхватывала губами пончик у него из пальцев, как собачка выхватывает лакомство из рук хозяина. Билли привёл её в институт EuroMedika чтобы показать неврологу. Ему казалось, что после родительского развода у девочки появились нервные тики, и винил он в этом бывшую жену. Билли не доверял лечащему педиатру, грешившему всё на переходный возраст, и воспользовался шансом показать её британскому гению, доктору Чендлеру. Естественно, мать Стаси не знала об об этой вылазке. Чтобы купить молчание дочери, Билли пришлось подарить ей электронную игру «Космические пришельцы» и захватить коробку её любимых глазированных пончиков с клубничной начинкой. Сахару, побольше сахару… Билли надеялся, что если девочка предстанет перед врачом в возбуждённом состоянии, то тот обязательно найдёт в её поведении отклонения и тут же поставит ей какой-нибудь страшный диагноз, который Билли потом сможет показать адвокату с целью доказать, что проживание с деспотичной матерью пагубно сказывается на психическом здоровье дочери. Если бы ему удалось отсудить Стаси себе, ему бы не пришлось платить алименты. Уж больно дорого ему дался этот развод. Держать её у себя, периодически подкармливая, было бы дешевле, чем переводить нехилую сумму на её воспитание каждый месяц.

– Стаси, солнышко, оторви свой носик от экрана на минутку, – Билли пилил дочь заискивающе. – Посмотри вокруг. Будто мы попали на космический корабль. Правда? Покруче «Пришельцев с Марса». Зачем тебе это дурацкая игра?

Девочка затопала ногами и заныла.

– Пап, не мешай! Мне ещё два уровня пройти.

– Бедная детка. Твоя мать тебя окончательно задолбала уроками музыки и отварной цветной капустой. Что же ты на отца срываешься? Ведь я хочу тебя избавить от этого кошмара.

– Тогда отвали.

Вздох, вырвавшийся из груди Билли, мог бы сдвинуть горы. Его взгляд упал на женщину средних лет, стоявшую за регистрационным столиком. На вид ей было лет сорок. Быть может, у неё были дети?

– Мы к доктору Чендлеру на консультацию, – склонившись над столиком, он добавил шёпотом: – Думаю, не нужно говорить, зачем.

Билли ожидал, что она хоть из вежливости проявит понимание или сочувствие. Зря надеялся. На лице секретарши не дрогнула ни одна мышца.

– Доктор Чендлер проводит развёрнутую энцефалограмму, – сказала она. – Вам придётся подождать ещё десять минут.

Не отрываясь от экрана, Стаси плюхнулась на обтянутую кожей кушетку. Вдруг она испустила отчаянный вопль, который эхом разнёсся по фойе. Практиканты, спускающиеся по лестницe вздрогнули и замерли.

– Что с тобой, малышка? – воскликнул Билли, бросившись к дочери. – Тебе больно? Ножку подвернула?

– Проклятая батарейка сдохла, – игра, которая ещё минуту назад являлась центром её вселенной, полетела на пол. – Я не успела подняться на седьмой уровень. Это всё ты виноват. Это ты меня отвлекал. Вы с матерью испортили мне жизнь.

– О, боги, – бормотал Билли, на мгновение усомнившись, так уж ли ему было нужно вернуть девчонку. – Опять ты за своё. Я же обещал тебе мороженое, кино и поход в торговый центр. Я куплю тебе что угодно, включая то самое платье с блёстками и хорька из зоомагазина. Я знаю, твоя мама не любит живность, но хорёк будет жить у меня. Мы же договорились. Почему ты продолжаешь говорить, что мы испортили тебе жизнь? Неужели ты не видишь, как я стараюсь всё исправить?

Лишившись электронной игрушки, Стаси стянула махровую резинку, расплела косу и принялась беспокойно расчёсывать волосы пальцами.

Сомкнув руки за спиной, Билли встал перед доской, на которой были написаны имена работников института в алфавитном порядке, и начал бездумно читать. Чадвик, Чендлер, Четти…

– Четти! – воскликнул он вдруг. – Неужели это тот самый Блейк Четти, с которым мы вместе учились в Дрекселе? Стаси, доченька, вот это сюрприз. Мой одногруппник жив до сих пор! Не может быть!

– Что тебя так удивляет? – спросила его дочь хмуро. – Почему бы ему не ходить в живых, если он тебе ровесник?

– У него старая душа. Блейк несколько раз перевоплощался, как и положено индусам. У него было такое замысловатое имя. Балакришнан. Что-то в это роде. И он взял упрощённый английский вариант. Блейк. О, это печальная история про несбывшуюся американскую мечту. Ты уже большая девочка и можешь оценить трагический элемент. Мы так редко говорим с тобой на серьёзные темы. Надеюсь, это изменится, когда ты переедешь ко мне навсегда.

Стаси демонстративно зевнула и откинула голову назад. Это полное отсутствие интереса ничуть не смутило её отца. Билли намеревался поведать историю бывшего однокурсника. Усевшись рядом с дочерью на кушетку, он удовлетворённо погладил своё мягкое брюшко, обтянутое белой рубашкой и чуть заметно нависающее над фирменным ремнём. Эта незначительная прослойка жира, которая не подвергала опасности его здоровьe, служила символом благополучия.

– У Блейка ведь тоже мог быть двухэтажный дом в пригороде, если бы он правильно выложил свои карты. И, если он не пополнил вечно растущие ряды буржуазного планктона, то в этом есть и его вина. Но я не хочу его слишком строго судить. Он приехал в Америку в начале шестидесятых, когда индусы ещё не было в моде. Это потом Джорж Хэррисон прославил индийскую культуру. А когда Блейк явился в аудиторию, у всех челюсть отвисла. Вернее, все притворились, будто ничего из ряда вон выходящего не происходило, но на самом деле пялились на новенького. А там было на что пялиться. Красивый был, зараза, точно болливудский актёр, точно сам бог Кришна. Высокий, плечистый, кожа смуглая, но черты лица европейские. Видно, что с английской примесью. Одет он был в белый льняной костюм. Это в середине января!