Текст книги "EuroMedika (СИ)"

Автор книги: Marina Neary

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

========== Пролог ==========

Филадельфия, март, 1982 г.

Продрогшая школьница сидела на тротуаре, подтянув к подбородку ободранные колени, машинально теребя посиневшими пальцами волан заляпанной кровью юбки. Переохлаждение быстро настигает щуплых и мелкокостных, a в девушке было от силы девяносто фунтов веса, включая тяжеленные сапоги со шнуровкой, множественные браслеты с брелками и огромные серьги-кольца. В двух шагах от неё валялся разбитый фотоаппарат «Олимп».

– И всё же, подумай над моим предложением, детка. Не такое уж оно непристойноe, как кажется.

Мужчина, стоявший над ней, казалось, выпрыгнул из каталога дорогой европейской одежды. Девушке был знаком этот тип томного надменного мерзавца. Правильные черты лица, безжалостно отбеленные зубы, неопределённо серые глаза, такие же неопределённo русые волосы с проседью, грамотно зачёсанные на бок. Жилистые руки с длинными тонкими кистями. Безымянный палец без кольца. Зато часы швейцарские за полторы тысячи. Воротник мятой белоснежной рубашки был расстёгнут, выставляя напоказ выпуклый кадык, под которым поблёскивал крестик. Говорил он без акцента, как уроженец Филадельфии из состоятельного круга. Строгий, но в то же время тёплый голос напоминал по своей текстуре ткань кашемирового пальто, в которое незнакомец был облачён.

– Не отворачивайся от меня, девочка. От того, что ты закрываешь глаза, я не исчезну. Поверь мне, я не хочу тебе зла. Но у меня нет выбора. Ты знаешь, что ты наделала. Тебе придётся понести наказание. Я хочу тебе помочь.

Они находились в самом конце Южной улицы, упиравшейся в пристань. Плотный мартовский туман душил вечерний город. Молочная дымка окутывала ступни незнакомца, создавая иллюзию парения. В приглушённом свете фонаря он казался хищной птицей, нависшей над добычей.

– Доверься мне, детка. Не сопротивляйся. У тебя нет другого выхода.

Как чувствительность возвращается в затёкшую конечность, отзываясь болезненным покалыванием, так и воспоминания потекли тонкой стрункой, просачиваясь сквозь пелену забвения. Девушка вдруг осознала, что не могла называть себя школьницей, потому что давно уже не посещала уроки, хотя ей было почти шестнадцать лет, и она по возрасту должна была учиться в десятом классе. Дома её никто не ждал. И вообще, дома как такового у неё не было. Жила она в тёмном переулке, именуемом Никотиновым Туннелем. Вместо спальни – чулан, со стен которого содрали полки. Вместо семьи – весёлая кучка наркоманов. Даже имени у неё не было, a было какое-то умилительно-нелепое прозвище. Что-то маленькое, кругленькое. Бусинка, пуговка, кнопочка… Нет. Горошинка, кофейное зёрнышко? Вроде не то. Лесной орешек. Точно! Хейзел. Это прозвище ей дал Логан Мэсси, главарь шайки, принявшей её.

Справедливости ради, покровительство Логана не было ревностным. Вид худосочной беспризорницы не пробудил в нём тёплых братских чувств, как это бывает в разбойничьих романах. Он выделил девушке чулан и позволял ей пользоваться общим туалетом в конце коридора. Один раз, когда она прикарманила начатую упаковку овсяного печенья, которое давно зачерствело и покрылось серым налётом, Логан пригрозил выселением. Хейзел знала, что если она не вернётся в свою каморку, то Логан, скорее всего, не будет слишком из-за этого тревожиться и искать её по всему городу. Наоборот, он поселит туда более платёжеспособную замену.

Пожалуй, единственным человеком, которого хоть чуточку тревожила её судьба, был некий голодающий журналист, с которым она подружилась. Их сблизила общая неудача – сиротская доля. Увы, бедняга Пит был таким нервным и беспомощным, что не всегда мог позаботиться о самом себе. Ему было уже двадцать пять или двадцать шесть, но из них двоих он казался младшим. На него нельзя было рассчитывать. Придётся самой выкручиваться, как всегда. Если бы только проклятые колени перестали кровоточить. Было бы неплохо вспомнить, где её угораздило их так ободрать.

Над её темноволосой, уже неделю не мытой головой нависали нешуточные обвинения, самым безобидным из которых было употребление алкоголя, будучи несовершеннолетней. Что ещё? Торговля наркотиками, вождение машины без прав в нетрезвом виде, преступная небрежность с угрозой для жизни. Она понимала, что суровость приговора будет зависеть от того, выживет ли белобрысый спортсмен. Когда она его видела в последний раз, он лежал без сознания, и из его открытого рта текла кровь. Живописный кадр для газеты, ничего не скажешь. Как начинающий фотограф, Хейзел могла оценить драматическую композицию аварии.

А этот зловещий тип с кашемировым голосом вовсе не был незнакомцем. Эта встреча отнюдь не была их первой. Они и раньше пересекались на улицах Филадельфии. Это он как бы невзначай врезался в её стенд на выставке, рассыпав фотографии по тротуару. Это он задел её локтем на платформе метро, чуть не столкнув её под поезд. Это он разбил её камеру. Точно, он! Сомнений быть не могло. Все неприятности, которые обрушились на неё за последние два месяца были по его вине. А теперь этот одержимый псих, который её преследовал всё это время, который испоганил ей выставочный сезон, убеждал её довериться ему. Всё это походило на сюжет пошлого триллера. К растрескавшимся губам Хейзел подступил смех и выплеснулся наружу кровавым плевком. Она столько часов провела в своём чулане, проявляя фотографии, отбирая лучшие из них для портфолио, в надежде что её заметит редактор какого-нибудь художественного журнала. Иначе какой смысл жить в Филадельфии? Даром что-ли этот город величают Парижем северной Америки? Кстати, фотоаппарат ей подарил брат перед тем, как сесть в тюрьму. А теперь ей самой улыбалась тюрьма. Интересно, куда её упекут? Вот уж покойная мама будет горда. Может это и к лучшему, что она умерла, не увидав этот дурдом.

– Хочешь услышать печальную историю, девочка?

– Мне и так невесело, – ответила Хейзел, нарушив молчание.

Её ответ, похоже, возмутил собеседника.

– Ты думаешь тебе одной невесело? Вот он, благоухающий подростковый эгоизм. Впрочем, не мне бросать камень. Ты мнишь себя несчастной? Знаешь ли ты, что творится внутри меня?

– Надеюсь, какая-нибудь смертельная болезнь. Какой-нибудь рак или тромб.

– Поверь мне, я сам об этом часто думаю, – признался он горько. – Смерть спасла бы меня от страданий. Значит, ты не хочешь услышать мою историю? Ничего, я всё равно тебе её расскажу. Не сейчас, а немного попозже. Ведь мы с тобой ещё встретимся. Как два атома находят друг друга. В этой вселенной всё труднее затеряться. Если смешать водород с кислородом в определённых пропорциях, исход вполне предсказуем. Химическая реакция – это и есть рок. Порой мне кажется, что говорю не я. Кто-то произносил подобные слова очень давно при похожих обстоятельствах. Ты читала Герберта Уэллса? Он мой любимый автор. Благодаря ему я и захотел стать учёным, чтобы добиться того, что не удалось его героям. Теперь мне это кажется таким бредом. Но все великие открытия начинаются с бредовой идеи.

Он на мгновение умолк, морщась и сжимая кулаки, точно от никотиновой ломки. Тонкие губы дрожали в нервной ухмылке. Должно быть, такая ухмылка была у Гриффина, который решил сделать себя невидимым.

Воспользовавшись его замешательством, девушка дёрнулась в сторону пристани. Это был совершенно безрассудный рывок затравленного зверька, который решился на последнюю последнюю попытку проскользнуть мимо сапога охотника. Разбитые колени тут же предали её и подкосились. Она рухнула на скользкую мостовую. Мужчина живо накрыл её своим пальто.

– Куда ты бежишь, глупая? Неужели ты думала прыгнуть в реку? У тебя уже гипотермия и болевой шок. Ты бы за пять минут пошла ко дну. А нам с тобой ещё столько надо обсудить, – завернув её в кашемир, пропитанный ароматом сандалового дерева, он помог ей принять вертикальное положение и сам сел рядом с ней на бордюр, обхватив её руками. – Вот так лучше. Я купил это пальто в Милане шесть лет назад, после того, как мне выдали премию. Знаешь, сколько я за него заплатил? Впрочем, для тебя эти цифры всё равно ничего не значат. Я вижу, у тебя гуманитарный склад ума. Это само по себе диагноз, весьма неутешительный. Скажу тебе лишь одно: это не обычное пальто. Оно живое и разумное. Оно служит своему владельцу, подстраивается под его настроение, биоритмы. У тебя будет такое же пальто, и ещё масса приятных мелочей, если будешь умницей.

Девушка была вынуждена признаться, что пальто на самом деле являлось волшебным. От прикосновения мягкой ткани озноб и боль тут же отступили. На смену им пришли нечеловеческая усталость и апатия. Она уронила свою внезапно отяжелевшую голову на грудь своему странному спутнику. Ей было всё равно, куда этот псих её утащит. Кажется, он собирался ей что-то показать, посвятить её в какую-то тайну? А пока что он никуда не спешил. Покачивая свою добычу в объятиях, он шептал ей на ухо какие-то формулы.

Хейзел не вздрогнула даже когда раздался звук сирен, и пристань озарили синие и красные огни.

Из машины выскочили двое тучных полицейских. Их влажные бульдожьи щёки тряслись. Вся Южная улица была усеяна забегаловками, в которых подавали бифштексы с сыром. При таком изобилии искушений, поддерживать форму было невозможно.

– Доктор МакАртур, с Вами всё в порядке? – спросил старший полицейский, тяжело дыша. – Мы видели Ваш разбитый «Мерседес» на углу.

Услыхав имя своего похитителя, Хейзел чуть заметно пошевелилась, но тот ещё плотнее закутал её в пальто.

– Пустяки. Я куплю себе новый. Тот драндулет в любом случае было время заменить. Эта молодая особа сделала мне своего рода услугу, врезавшись в меня на полной скорости. У меня появилась уважительная причина купить «Порше». Надо периодически обновлять свой имидж. Знаете, когда вам переваливает за тридцать пять…

Полицейские слегка оторопели от слов доктора. В тот вечер их чувство юмора было на исходе. Накануне весь город отмечал день Святого Патрика, и они провели последние сутки разнимая пьяные драки в кабаках. А тут Дин МакАртур, светило фармацевтики, пионер-нарколог, чья фотогеничная физиономия украшала обложки медицинских журналов, стоял перед ними и лениво перебирал марки импортных машин.

– Эй, доктор, y вас висок кровит, – выпалил младший из полицейских, с детской непосредственностью ткнув пальцем. – За ухом капает.

Дин МакАртур даже не дотронулся до своей головы. Его руки были заняты драгоценной добычей.

– Неужели? Я и не заметил. Извиняюсь за безвкусную шутку. Я всегда несу чушь, когда взволнован. А причин для волнения более чем достаточно. Кажется, там в машине остался ещё один пострадавший. Парень лет двадцати с небольшим, в спортивной куртке.

– Его увозит скорая. Еле вытащили. Пришлось дверь взламывать, сидение разбирать. Он был без сознания. Как бы не скопытился по дороге. Иначе эту пигалицу упекут за непроизвольное убийство. Прокурор не будет с ней нянчиться. Засудит как взрослую.

Доктор бережно поднял девушку на ноги и подтолкнул к полицейским.

– Прошу вас, господа, постарайтесь с ней помягче. Ладно? Она совсем ещё ребёнок. До смерти напугана. Это всё не от хорошей жизни.

Толстяки переняли обвинённую и надели на неё наручники. Хейзел не сопротивлялась. Закусив губу, Дин МакАртур провожал её взглядом. Перед тем, как усадить её на заднее сидение машины, старший полицейский оглянулся на докторa.

– А как же Ваше пальто?

– Ерунда. Я себе новое куплю. У девушки переохлаждение. Ей нужно восстановить нормальную температуру тела. И ещё, нужно взять анализ крови на наличие наркотиков, чтобы убедиться, что ей не грозит токсический шок. Одному Богу известно чего она нахваталась. А результаты пришлите в лабораторию на моё имя. У нас с прокурором взаимопонимание. Я постараюсь ей помочь. Ну и тому мальчишке, который сидел рядом с ней.

Обрюзгшие лица полицейских смягчились. Они вдруг вспомнили, что доктор МакАртур являлся не только эталоном эрудиции, но и христианской добродетели. На фоне коллег-агностиков, он выделялся как страстный католик и написал несчётное количество статей для журнала «Наука и религия». Дабы подтвердить свои богоугодные намерения, он набирал себе пациентов из неблагополучных семей и работал с ними бесплатно, применяя свои познания в области наркологии. Доктор МакАртур, красавец, гений и филантроп, отказался от собственной семьи во имя человеколюбия, во имя прогресса, во имя примирения веры и логики, формулы и догмы. Недаром его назначили на должность этика в исследовательском институте «EuroMedika», расположенном в самом центре города. Родители оставили ему шикарный викторианский особняк в историческом районе Филадельфии, но он предпочитал ночевать в общежитии, смежным с лабораторным корпусом, где проживали заграничные студенты и практиканты. Из предметов роскоши он позволял себе европейскую машину и верхнюю одежду от модельеров – сущие мелочи для человека, чьё состояние измерялось миллионами. Чего греха таить? Коллеги Дина МакАртура, которые в своё время претендовали на эту должность, закатывали глаза, подавляя рвотные позывы при виде всей этой добродетели. Они мечтали о том дне, когда святоша оступится и станет главным героем какого-нибудь сексуального скандала, который приведёт к его падению, но Дин МакАртур не собирался давать им это удовлетворение.

– И всё же, доктор, покажите свой разбитый висок травматологу, – сказал ему полицейский на прощание.

========== Глава 1. Большая зала ==========

Глава 1

Январь, 1982 – двумя месяцами ранее

Я всегда знал, что моё правдолюбие рано или поздно меня угробит. Кто говорит правду, тот не ест. В некоторых странах правдолюбов сажают в тюрьму, пытают, зарывают живьём в землю. В нашей замечательной, свободной стране их попросту морят голодом. Моя беда в том, что к двадцати шести годам я так и не научился лгать и льстить. С моими писательскими навыками я бы смог стать главным редактором какой-нибудь паршивенькой коммерческой газетёнки, в которой одна реклама и скандалы знаменитостей. Но для этого мне пришлось бы продать душу. Зато сейчас я того и гляди отдам её Богу. Но знаете что? Меня моя участь вполне устраивает. В конце концов, это благородная смерть.

Карандаш сломался, как всегда, в самое неподходящее время, когда было столько свежих мыслей. Пит Холлер, сидевший на ступенях филадельфийской ратуши, принял это как знак свыше. Захлопнув дневник, он заткнул огрызок карандаша за ухо и откинул голову назад, подставив бледное лицо январскому солнцу. Не так давно он прочитал сказку про мальчика, который питался солнечным светом. Вот было бы здорово, если бы у Пита открылись такие способности! Он не замечал холода, а вернее, не помнил когда последний раз ему было тепло. Он уже привык к тому, что у него всё время шелушились кончики пальцев и стучали зубы. Если верить заключению врача, у него капризничала щитовидка, и костный мозг переодически устраивал забастовки. По крайней мере, у него не вылезли волосы. И на том спасибо. Засаленные светло-русые кудри падали на плечи, довершая образ бродячего трубадура, которому ничего больше не оставалось кроме как питаться солнечным светом и спать на обледенелых ступенях муниципальных построек.

Три месяца назад он потерял работу в газете, лишившись таким образом своего основного дохода. Бывший начальник Пита не просто выставил его на улицу со стопкой старых черновиков, а потрудился обзвонить всех своих конкурентов с настоятельной просьбой занести этого «чокнутого глашатая истины» в чёрный список. Пит отнёсся к этому повороту событий философски. Ему давно хотелось раскрутить свою собственную газету, в которой он бы мог печатать статьи на темы близкие его сердцу. Между ним и мечтой стояла одна пустяковая неувязка: у него не было стартового капитала. Но ведь нехватка денег никогда не останавливала великих предпринимателей.

К счастью, у него было несколько халтур на стороне. Он помогал редактировать литературный журнал в частной школе для девочек. Восторженное повизгивание двенадцатилеток в клетчатых юбочках радовало его слух. «Мистер Холлер – такая лапочка, просто мечта!». Эти нимфы в белоснежных гольфиках ещё не успели превратиться в хищных золотоискательниц. Будь они лет на десять старше, они бы воротили нос, узнав сколько у него на банковском счету. А пока что они вились вокруг его стола, щебетали, перебивая друг друга, и так и норовили потрогать его волосы. По крайней мере, они видели в нём романтический символ.

По субботам он вёл драматический кружок в общественном центре для малоимущих подростков. Его коронным достижением стала постановка «Отелло», в которой все роли играли афроамериканцы, за исключением главной роли, которая досталась белому полицейскому из южного района, который ни разу до этого не выступал на сцене.

Раз в месяц Пита приглашали в университет Темпл вести лекции об истории кинематографии. Пожалуй, это была самая увлекательная, хотя и не самая прибыльная из его подработок. Заведующий отделом симпатизировал голодному идеалисту и разрешал ему пользоваться оборудованием для особых проектов. В распоряжении Пита Холлера были камеры, треножники, подсветка, микрофоны. Это и позволило ему снять свой первый документальный фильм. Именно этот проект должен был кардинально изменить его судьбу. Главным героем репортажа был некий подросток, переживший чудовищную автокатастрофу в детстве и сумевший поступить на факультет хирургии благодаря титановым пластинкам, вставленным в кисти рук. Фильм так и назывался «Титановые кисти». Эту двадцатиминутную хвалебную песню достижениям травматологии должны были показать на международной медицинской конференции, где обычно выставляли фармацевтические новинки и куда можно было попасть только по особому приглашению. Для этого нужно было быть либо послом какой-нибудь крупной компании вроде «Файзер» или «Мерк», или преподавателем медицинского факультета из университета «Плющовой Лиги». Простым смертным вход был воспрещён. Питу Холлеру как постановщику фильма предоставили особый пропуск экспонента. Он знал, что будет выглядеть крайне нелепо в своих замусоленных джинсах на фоне деловых костюмов от кутюр, и заранее предвкушал косые взгляды. Ну и пусть закатывают глаза и кривятся! В этот день он, Питер Джеймс Холлер будет дышать одним воздухом с ними. Его бескровные губы растягивались в удовлетворённой ухмылке.

Мероприятие происходило в историческом конференц-центре в самом сердце Филадельфии. Для того, чтобы пробраться к входным дверям, Питу пришлось пробиться сквозь толпу протестующих. Студенты в одежде хиппи расхаживали с плакатами изображающими детей, жертв талидамида, рождённых с деформированными конечностями. Работников фармацевтических компаний называли ворами, убийцами, фашистами, инквизиторами. Пита это явление не удивляло. Где сборище учёных – там всегда сборище противников традиционной медицины. Ему было главное не быть затоптанным по дороге к Олимпу. Впрочем, глядя на его убогий наряд, протестующие не подозревали, что он был на стороне неприятеля. В его адрес не было сказано ни одного враждебного слова. Какой-то парень с проколотыми бровями похлопал его по плечу и назвал его братом. «Вперёд, братец. Покажи этим гадам». Очевидно, все решили, что Пит рвался внутрь с целью разнести киоски «фашистов», как Иисус Христос в своё время разнёс лавки торгашей.

Когда Пит добрался до стеклянной двери, охранник смерил его оценивающим взглядом от носков стёртых ботинок до кончика дырявой шапки.

– Кажется, Вы ошиблись адресом, сэр. Вы ищете бесплатную столовую?

– Вообще-то, у меня план ужинать с президентом фирмы «АстраЗенека», – ответил Пит необидчиво. – Видите ли, я один из экспонентов.

– Ваше имя в списке?

– Должно быть. Пит Холлер, кинорежиссёр. Мой фильм будут показывать сегодня в два часа. Я хотел придти пораньше, на случай если зрителям захочется поговорить со мной до премьеры.

– Так Вы тот самый Холлер, которого выгнали из «Вечерней трибуны»?

– Не совсем. Прежнего Холлера больше нет. Перед вами новый, улучшенный вариант. Клянусь, увольнение стало самым благоприятным поворотом событий. Если бы я продолжал бегать по городу с микрофоном, у меня бы никогда не дошли руки снять документальный фильм. Впервые в жизни, я занимаюсь чем-то значимым.

Увы, охранник не разделял восторга молодого режиссёра.

– Зря Вы пришли, мистер Холлер.

– Почему зря?

– Разве Вам не позвонили?

– Н… нет.

При всём своём правдолюбии, Пит не мог заставить себя признаться, что ему три недели назад отключили телефон за неуплату счёта.

Охранник свернул список посетителей и засунул его обратно в карман.

– Значит, мистер Холлер, я сам Вам сообщу плохую новость. Боюсь, что Ваша премьера отменяется.

– Как отменяется?

– А вот так. Зал с экраном закрыт на ремонт. На втором этаже прорвало трубы и затопило всё помещение. Что Вы хотите? Старое здание. Так что Вас вычеркнули из списка и отдали Ваш пропуск какому-то парню из Норвегии.

В эту минуту Пит походил на трёхлетнего ребёнка, которого грубо разбудили. Надув щёки, тяжело дыша через ноздри, он блуждал взглядом по паркету.

– Простите, но это неприемлемо, – выдал он наконец, глядя в глаза охраннику. – Не хочу слышать, что вам негде показать мой фильм. В таком огромном помещении должна же быть ещё одна комната для просмотра. Не сомневаюсь, что можно принять какие-то альтернативные меры.

– Мистер Холлер, мне очень жаль, но вам придётся вернуться домой. Я не могу Вас пропустить.

Протестующие, которые наблюдали за сценой у входа, не расслышали разговора между тощим парнем и охранником. Они только видели, как руки парня сжались в кулаки и взметнулись над головой, как лицо охранника окаменело, и тело напряглось.

Неизвестно чем бы эта сцена закончилась, если бы не вмешался рослый, широкоплечий мужчина в итальянском костюме. К пиджаку был приколот значок с именем гостя и организацией, которую он представлял. Доктор Дин МакАртур. «EuroMedika». Шепнув пару слов охраннику, он взял худосочного парня за локоть и втащил его внутрь.

– Мистер Холлер, разве Вы не получили моего сообщения? – спросил доктор, когда они стояли в выставочном холле. – Я сам Вас хотел лично предупредить. Я пытался Вам звонить, но звонок почему-то не проходил. Вы поменяли номер телефона? Я Вам ещё письмо послал, но, наверное, оно не дошло. Это было позавчера. Вы знаете, как медленно работает почта после праздников.

– Это всё моя вина, – ответил Пит, понурив голову. – Я позволил себе лелеять надежду. Я должен был знать, что премьера сорвётся, как и всё остальное в моей жизни. Мой знакомый на кафедре разрешил мне пользоваться аппаратурой, но плёнку я купил за своё счёт. Потратил последние гроши.

Дин МакАртур пошарил в кармане и вытащил свеженькую зелёную купюру с изображением Бенджамина Франклина.

– Вот, возьмите, – шепнул он злополучному режиссёру.

– Что это такое?

– Своего рода неустойка. Я понимаю, что Вы потратили намного больше на съёмки фильма, но это всё что у меня было, – в голосе доктора слышалось искреннее сожаление. Стодолларовые купюры валялись у него в кармане точно фантики от жвачки. – Я как назло не взял с собой чековую книжку. Мне чертовски неудобно и обидно за Вас. Скажите мне, на какую сумму Вам выписать чек.

Если бы у Пита Холлера не был такой низкий гемоглобин, он бы покраснел. Его впалые щёки покрылись рваными розоватыми пятнами.

– Дело не в деньгах, – процедил он, разрываясь между гордостью и нуждой. Он в жизни не держал таких купюр в руках. – Вы прекрасно это знаете. Я всю жизнь живу впроголодь.

– И это неправильно, мой друг.

– Это дело принципа. Я горжусь своими драными джинсами и потёртыми ботинками.

– Получается, что хроническая анемия и авитаминоз – это своего рода медали за храбрость? Не выдумывайте. Берите деньги. Смотрите на это как на взнос мецената.

Если бы эта подачка поступила от кого-либо другого, к примеру, того же самого организатора конференции, Пит Холлер швырнул бы купюру на пол, хотя она могла бы прокормить его целый месяц. Но он знал, что Дин МакАртур не делал это с целью унизить его. Для докторa действительно сто долларов являлись карманной мелочью. Если бы у него было три тысячи наличными, он бы их тоже не задумываясь отдал. В его голосе не было даже намёка на брезгливость. И теперь он не спешил избавиться от разочарованного режиссёра и вытолкать его за пределы холла. Не снимая руки с плеча Пита, он неторопливо вёл его вдоль ряда киосков с фармацевтическими новинками.

– Это был мой шанс показать свою работу мировым светилам, – продолжал сокрушаться режиссёр. – Мне даже не столько за себя обидно, сколько за Мартина. Чёрт подери, он самый сильный, храбрый, талантливый мальчишка, которого я когда-либо встречал. Столько пережил, и такие надежды подаёт. Я хотел чтобы весь мир узнал, какой у вас воспитанник.

– Не беспокойтесь, Мартин вовсе не нуждается в рекламе. Напротив, он не любит внимание к собственной персоне, по вполне понятным причинам. Его звёздный час ещё настанет – и Ваш тоже. То, что случилось сегодня – всего лишь недоразумение. Оставайтесь на выставке, раз уж вы здесь. Скоро будет ланч. Филе миньон или сёмга, на выбор.

В любой другой день Пит Холлер обрадовался бы возможности полакомиться за чужой счёт, но на этот раз у него совершенно не было аппетита. Его давно пустующий желудок болезненно сжался от мысли о еде. С другой стороны, он не хотел обижать доктора МакАртура, который так великодушно пришёл к нему на выручку.

– Спасибо, я не голоден. Хотя не возражал бы просто побродить, послушать лекции, полистать брошюрки про новые прививки. Знаете, у меня подозрение, что мне так и не сделали прививки, которые положено делать в детстве. После смерти родителей я больше не ходил к педиатру.

Дин строго покачал головой.

– Это очень опасно, мой друг. Корь или свинка, перенесённая во взрослом возрасте, может привести к плачевным последствиям. Для мужчин это особенно опасно. Вы можете остаться бесплодным.

– Какая разница? Можно подумать, какая-то женщина захочет от меня рожать. Я ровным счётом ничего из себя не представляю. Что я могу предложить женщине кроме своих дурацких идей?

– Что-то у Вас упадническое настроение, мистер Холлер. Вам нужен хороший антидепрессант.

– От них у меня дрожат руки.

– Тогда вам нужен транквилизатор.

– От них у меня сухость во рту.

– Купите леденцы. В чём дело? Мятные, медовые, на любой вкус.

– Сахар разъедает эмаль зубов, а у меня нет страховки на дантиста. Меня и так принимают за бездомного. Какие-то десять минут назад меня пытались направить в бесплатную столовую. Впрочем, при таком раскладе я им стану. Куда ни гляну, везде тупики.

Утомлённый нытьём режиссёра, Дин решил сменить тактику.

– Каждый раз, когда вам становится себя жалко, подумайте о нашем юном Мартине. С какими неудобствами ему приходится жить каждый день? И тем не менее, он не унывает.

– И то верно, – признался Пит. – Простите, я Вас отвлекаю. Вам наверняка предстоит лекция.

– О чём вы, мистер Холлер? Для Вас у меня всегда найдётся время. Ваш случай очень помог мне в разработке нового препарата. Я не знаю, готов ли он к выпуску на широкий рынок, но к этому всё идёт. Я буду добиваться разрешения провести обширное клиническое испытание.

– Ваш начальник продолжает сопротивляться?

– Поймите, он старой закалки. Этому почтенному господину шестьдесят лет. Он ещё помнит времена принудительной лоботомии. Я мыслями уже в двадцать первом веке, а он погряз в послевоенных годах. Ну ничего, я его уломаю. Сами подумайте: сколько людей страдают от чувства беспочвенной вины. Ведь вас эти чувства больше не посещают?

– Нет, – признался Пит, не раздумывая. – Мне иногда становится безумно жалко себя, но… по крайней мере, я больше не сожалею о том, что не погиб в ту ночь вместе с родителями.

– В Вашем случае жалость к себе – нормальная стадия исцеления. Вы столько лет ненавидели себя и желали себе смерти. Сейчас самое время себя жалеть. Но если Вы можете сочувствовать Мартину, значит не всё безнадёжно. У вас прекрасный шанс стать успешным, психически здоровым человеком.

Дин МакАртур был просто каким-то волшебником. Одно его присутствие влияло на Пита успокаивающе. За несколько минут доктор улучшил его финансовое положение и поднял ему настроение. Жизнь начинающего режиссёра уже не рисовалась ему в угольно-серых тонах.

Когда Пит покинул конференц-центр, уже стемнело. Демонстрация была в самом разгаре. Число протестующих утроилось. Это был самый настоящий карнавал, парад шутов, фестиваль неформалов. Хиппи, панки, трансвеститы, скинхеды толпились за железными перилами, размахивая плакатами и зажигалками, и бенгальскими огнями. Перед зданием выстроилось несколько полицейских машин. На капоте одной из машин лежала раскрытая коробка с полусъеденной пиццей, ещё тёплой и ароматной, на которую то и дело поглядывал какой-нибудь голодный активист. Несомненно, садюги-легавые нарочно выложили её чтобы поиздеваться над негодующими гражданами. У Пита Холлера захватило дыхание от этого стихийного проявления народного гнева. На мгновение он отстранился от собственных убеждений и забыл на чьей стороне он был, упиваясь этой идеологической бурей. Ради одного этого стоило придти на площадь.

Питa Холлерa совершенно не тянуло домой, где его ждали пустой холодильник и отключённый телефон. Ему хотелось впитать в себя огни и звуки этого вечера. Сложив руки, точно для молитвы, он легонько дышал на них, чтобы согреть. В эту минуту он всех любил. История с сорвавшейся премьерой вылетела у него из головы. Его мыслями завладела картина, представшая его взору. На перевёрнутом вверх дном мусорном баке дрыгалась девчонка.

Комментарий к Глава 1. Большая зала

Стараюсь идти хронологически в ногу с каноном. В этой главе описаны мытарства современного Гренгуара.

========== Глава 2. Неудобства, которым подвергаешься, преследуя вечером хорошенькую женщину ==========

Была ли эта девушка человеческим существом, мультяшным персонажем, готом, панком, рокершей, ученицей художественной академии или просто позёршей – Пит Холлер, привыкший по первому впечатлению засовывать людей в категории, не мог сразу определить. Столько было всего намешано в её образе. Рваные сетчатые колготки, размазанная подводка вокруг глаз, кровоподтёки алой помады на подбородке, свалявшиеся чёрные кудри – всё это было не просто так. Она вихляла узкими бёдрами под бренчание гитары, на которой играл бомжеватый старик, сидевший в двух шагах на тротуаре. Девчонка ещё пыталась что-то подпевать, сжав кулаки над головой. Очевидно, это была авторская песня протеста. Поверх несметного количества амулетов из разных стран, на шее у неё болтался фотоаппарат в добротном футляре, который мог выстоять атомную войну. Невзирая на всю эту нарочитую неряшливость и воинственную вульгарность, она показалась Питу олицетворением целомудрия, какое он не встречал даже среди учениц католической школы. Он мог поклясться, что он её уже где-то видел: или во сне, или в другой жизни. Странное ощущение дежавю не отступало.