Текст книги "Журнал «Если», 2004 № 9"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Генри Лайон Олди,Наталия Ипатова,Евгений Лукин,Андрей Валентинов,Далия Трускиновская,Чарльз де Линт,Андрей Синицын,Дмитрий Байкалов,Наталия Мазова,Йен (Иен) Уотсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Чарлз Де Линт
«Моя жизнь, как птица»

Из каталога «Спар Дистрибьюшнс» (август 1996 года).

«ЗОНА ДЕВУШЕК» № 10.Текст и иллюстрации Моны Морган. Последний выпуск включает новые главы следующих работ: «Подлинные приключения Роккит Герлы», «Яшма Юпитера» и «Моя жизнь, как птица», а также страничку с Чарлзом Вессом.

Моя собственная «КомиксКомп» 2, 25 доллара. Имеются предыдущие выпуски.

«Моя жизнь, как птица». Монолог Моны из третьей главы.

Беда в том, что мы тратим слишком много времени, выискивая вне нас то, что на самом-то деле следует искать внутри себя. Но мы вроде бы никогда не доверяем тому, что находим в себе – возможно, потому что находим его именно там. Мы ведь в упор не видим, кто мы такие по-настоящему. Слишком уж торопимся оттяпывать от себя кусочки, подстраиваясь под отношения с кем-то или с чем-то – работа, круг знакомств, – и без конца занимаемся саморедактурой, пока не притремся. Или притираем кого-то другого. Пытаемся отредактировать людей вокруг нас. Не знаю, что хуже. Большинство, конечно, скажет, что хуже, если мы проделываем это с другими, но, по-моему, различие во вредности тут невелико.

Почему мы так мало любим себя? Почему нам внушает подозрение сама мысль о том, чтобы полюбить себя, чтобы хранить верность себе, а не выламываться под чьи-то представления о нас? Мы всегда готовы предавать себя, но никогда предательством это не называем, а пользуемся расхожими словечками вроде «приспосабливаться», «поступать как принято», «ладить с людьми».

Нет, я не ратую за мир, управляемый только личными интересами. Я понимаю, что необходимы определенные ограничения и даже некоторые компромиссы, не то мы получим чистую анархию. Тот, кто ждет, что мир приспособится к нему, явно страдает переизбытком самодовольства.

Но как мы можем ожидать, что другие будут уважать нас, любить, если сами мы не уважаем и не любим себя? И почему никто не задает вопроса: «Если вы с такой легкостью предаете себя, как мне верить, что вы не предадите и меня?»

– И тогда он попросту ушел? Вот так прямо?

Мона кивнула.

– Наверное, мне следовало это предвидеть. Последнее время мы сцеплялись по каждому поводу. Но я так закрутилась с выпуском последнего номера и с этими типчиками в «Спаре», которые оказались отъявленными негодяями…

Она не договорила. Ведь в этот вечер она планировала отвлечься от своих невзгод, а не сосредотачиваться на них. Сколько раз она думала, что слишком уж многие используют Джилли в качестве помеси матери-исповедницы и свалки чужих бед. И давным-давно она обещала себе, что не последует пагубному примеру. А теперь она заваливает своими проблемами столик между ними.

Беда заключалась в том, что Джилли умела подтолкнуть вас к душевным излияниям с такой же легкостью, что и вызвать у вас улыбку.

– Пожалуй, все сводится к тому, – сказала она, – что мне больше хотелось быть Роккит Герлой, чем Моной.

Джилли улыбнулась.

– Которой Моной?

– В самую точку.

Реальная Мона сочиняла и иллюстрировала три сериала для собственного комикса «Зона девушек», выходящего дважды в месяц. Роккит Герла фигурировала в «Подлинных приключениях Роккит Герлы», шаржированная Мона – в полуавтобиографическом сериале под названием «Моя жизнь, как птица». Завершала каждый номер «Яшма Юпитера».

Роккит Герла, она же «Монстр Венеции» (Венеции не в Италии и не на калифорнийском побережье, а Венеции-авеню в Крауси), была крутая панкующая девица с атлетической фигурой, редкостным чутьем на моду, сильная, бесстрашная и, возможно, чересчур самоуверенная на свою же беду, однако благодаря этому сюжеты рождались сами собой. Свое время она тратила на восстановление справедливости в сражениях с гнусными злодеями, вроде Мужчины, Который Не Позвонил, Когда Обещал Позвонить, и Мужчины Честное Слово, Мы С Женой Все Равно Разошлись.

Мона в «Моей жизни…» щеголяла, подобно своей создательнице, гривой золотистых волос и джинсовым комбинезоном, хотя реальная Мона обычно надевала под комбинезон майку, а ее волосы на дюйм от корней часто бывали совсем темными. Обе они отличались своеобразным чувством юмора и были склонны распространяться на темы, которые считали основой интересных разговоров – любовь и смерть, секс и искусство, – впрочем, монологи в журнале были заметно более понятными. Действие неизменно происходило в квартире героини, либо в баре, где они с Джилли сидели сейчас за кувшином бочкового пива.

Яшма Юпитера пока еще лично не появилась в своем сериале, но читателям казалось, будто они уже хорошо ее знают, так как ее друзья (в нем появившиеся) только о ней и говорили.

– Пожалуй, Моной в картинках, – сказала теперь Мона. – Может, ее жизнь тоже не одни розы, но по крайней мере она умеет дать сокрушительный ответ.

– Но только потому, что у тебя есть время придумывать их для нее.

– Да, верно.

– С другой стороны, – добавила Джилли, – в этом есть свой смак. Задним числом все соображают, как следовало бы ответить, но только ты можешь использовать такие ответы.

– Более чем верно.

Джилли снова наполнила их бокалы. Когда она поставила кувшин на стол, в нем осталась только пена на дне.

– Так значит, ты его срезала?

Мона покачала головой.

– Что я могла сказать? Я была так оглушена тем, что он, оказывается, никогда серьезно не относился к моим занятиям. Только смотрела на него и старалась понять, как я могла верить, будто мы знаем друг друга по-настоящему.

Она пыталась вычеркнуть его из памяти, но слова «эти твои жалкие комиксы» все еще жгли ее.

– Прежде ему нравилось, что я совсем не похожа на тех, с кем ему приходится работать, – сказала она. – Но, думается, ему просто надоело водить свою богемствующую подружку на официальные приемы и вечера.

Джилли так энергично кивнула, что кудри упали ей на глаза. Она смахнула их со лба пальцами, под ногтями которых, как всегда, собралась краска. Ультрамариновая синева. Пылающе коралловая.

– Понимаешь, – сказала подруга, – потому-то я и не терплю мир корпораций. Их идея в том, что, занимаясь творчеством, которое не приносит больших баксов, тебе следует считать его просто хобби для досуга, а время и усилия вкладывать во что-нибудь серьезное. Будто твое искусство недостаточно серьезно!

Мона отхлебнула пива.

– Не заводи меня на эту тему.

«Спар дистрибьюшнс» приняла решение впредь заниматься распространением только комиксов с супергероями, и одной из жертв этого решения оказалась «Зона девушек». Само по себе скверно, дальше некуда, но они отказывались выдать Моне прошлые номера и деньги, которые оставались должны за проданные экземпляры.

– Тебя обкрутили вокруг пальца, – заявила Джилли. – У них не было на это никакого права.

Мона пожала плечами.

– Наверное, я должна была хоть что-то заметить, – продолжала она, предпочитая обсуждать Пита. Хотя бы с ним она могла разделаться. – Но ведь сериалы ему как будто по-настоящему нравились. Он смеялся в нужных местах и даже всплакнул, когда Ямайка чуть не погибла.

– А у кого глаза оставались сухими?

– Пожалуй. Столько писем пришло!

Ямайка была милейшей кошечкой в «Моей жизни…» – единственная фантазия, какую там позволила себе Мона, учитывая, что Пит страдал аллергией на кошек. Когда Краюшка сбежал и девушка только-только познакомилась с Питом, она никак не думала, что останется без котенка надолго, однако едва их отношения начали приобретать определенную серьезность, ей пришлось отказаться от мысли о новой кошке.

– Может, ему не понравилось, что он попал в сериал? – предположила Мона.

– Как так – не понравилось? – спросила Джилли. – Когда ты ввела меня, я страшно обрадовалась, хотя ты и наградила меня волосищами, будто после прически в аду.

Мона улыбнулась.

– Вот видишь, что получается, когда бросаешь художественную школу.

– Обзаводишься адскими волосищами?

– Нет, я о…

– Кроме того, художественную школу бросила не я, а ты.

– Вот именно, – согласилась Мона. – Не умею рисовать волосы, хоть убей. Они всегда выглядят растрепанными и взлохмаченными.

– Или уподобляются шлему, как получилось, когда ты рисовала Пита.

Мона невольно хихикнула.

– Не очень его украсило, а?

– Но ты это компенсировала, снабдив его элегантной задницей, – добавила Джилли.

Моне это показалось дико смешным. Пиво, решила она, ударило ей в голову. И хорошо, если дело только в пиве. Уловила ли Джилли истеричность в ее смехе? От этой мысли на миг возникшее веселое настроение исчезло так же быстро, как утром Пит из их квартиры.

– Хотелось бы мне знать, когда я его разлюбила? – пробормотала Мона. – А это точно: я его разлюбила раньше.

Джилли наклонилась к подруге.

– Ты продержишься? А то переночуй сегодня у меня. Ну, просто, чтобы не быть одной первое время.

Мона покачала головой.

– Спасибо, не надо. Если хочешь знать правду, я испытываю облегчение. Последние месяцы я словно блуждала в тумане, только не понимала, в чем дело. А теперь знаю.

Джилли подняла брови.

– Знать всегда хорошо, – подытожила Мона.

– Ну, если передумаешь…

– Я поцарапаюсь в твое окно, как бродячие кошки, которых ты кормишь.

Когда они попрощались, час и еще полкувшина пива спустя, Мона отправилась домой кружным путем. Она хотела проветрить голову, избавиться от шума в ушах, который делал ее походку нетвердой. А может, наоборот, стоило вернуться в бар и пропустить пару порций виски, чтобы совсем уж нализаться и забыться.

– А, чтоб его черт побрал, – буркнула она и пнула ворох старых газет в устье проулка, мимо которого проходила.

– Эй! Потише!

Звук странного ворчливого голоса заставил Мону остановиться, но она тут же попятилась. Из газетного гнезда выбрался крохотный человечек и злобно уставился на нее. Таких маленьких людей девушке еще видеть не доводилось: ростом не больше двух футов, угрюмый безобразный карлик, с лицом, которое словно кое-как вырезали из дерева и не стали отделывать. Одет он был почти в лохмотья, щеки и подбородок покрывала щетина. Из-под кепки свисали спутанные сальные космы.

О-ох! Она куда пьянее, чем думала.

Долгую минуту Мона стояла, покачиваясь, глядя на него сверху вниз, почти ожидая, что видение рассеется, как облачко дыма, или разом исчезнет. Ни того, ни другого не произошло, и к ней вернулся дар речи.

– Просто я не заметила вас там… внизу… – Что-то не то она говорит. – То есть…

Его взгляд стал еще более злобным.

– Значит, думаете, раз я такой маленький, меня и замечать не стоит?

– Да нет. Совсем не так. Я…

Мона понимала, что его рост – только прихоть генетики, правда, очень необычная, какую редко можно встретить, а уж тем более на ночной улице Крауси, однако ее фантазия, а вернее, выпитое пиво, твердили: ворчливый человечек – существо куда более экзотичное.

– Вы лепрекон? – услышала она свой вопрос.

– Будь у меня горшок с золотом, по-вашему, я спал бы на улице?

Она пожала плечами.

– Конечно, нет. Вот только…

Он прижал палец к одной ноздре и высморкался на тротуар. Желудок Моны всколыхнулся, во рту стало кисло. Уж конечно, если ей наконец выпала странная встреча, какие у Джилли случаются чуть ли не каждый день, то с таким вот заросшим грязью сопливым карликом.

Человечек утер нос рукавом куртки и ухмыльнулся.

– Да что это с вами, принцесса? – спросил он. – Если мне не по карману постель на ночь, так с чего вы взяли, будто я примусь покупать носовые платки, лишь бы пощадить вашу чувствительность?

Ей понадобилось несколько секунд, чтобы усвоить смысл его слов, и тогда, порывшись в кармане комбинезона, она вытащила пару смятых долларов и протянула человечку. Он посмотрел на деньги с подозрением и не взял.

– Это что такое? – спросил он.

– Ну, просто я… я подумала, что пара долларов может вам пригодиться.

– Даете просто так? Без всяких условий?

– Ну не взаймы же, – парировала она. Как будто она его когда-нибудь снова увидит!

Он взял бумажки с явной неохотой и проворчал:

– Да будь они прокляты.

Мона не сдержалась:

– Большинство людей сказали бы «спасибо».

– Большинство людей не оказались бы в долгу у вас, – ответил он.

– Извините.

– За что?

Мона заморгала.

– Я хотела сказать, что не понимаю, почему вы теперь у меня в долгу. Всего-то за два доллара?

– Тогда зачем извиняться?

– Я и не извинялась. Да, конечно, прозвучало так, но… – Она совсем запуталась. – Я просто пытаюсь сказать, что мне взамен ничего не нужно.

– Поздно. – Он засунул бумажки в карман. – Ваш подарок был сделан от чистого сердца, а это значит, что теперь я у вас в долгу. – Он протянул девушке руку. – Нэки Уайлд, к вашим услугам.

Ту самую руку, с помощью которой он высморкался. Мона решила обойтись без ритуала вежливости и засунула руки в карманы комбинезона.

– Мона Морган, – ответила она.

– Родители склонны к аллитерациям?

– Что-что?

– Вам следует показаться доктору. Вроде бы проблемы со слухом.

– Слух у меня в полном порядке, – уведомила она.

– Какая разница? Ну, ведите. Куда мы идем?

– МЫ никуда не идем. Я иду домой, а вы можете вернуться к тому, чем занимались до нашего разговора.

Он покачал головой.

– Не выйдет. Я обязан оставаться при вас, пока не верну свой долг.

– Нет уж.

– Но это так. И, собственно, в чем дело? Стыдитесь показаться в моей компании? Могу стать невидимым, если пожелаете, но у меня такое чувство, что вас это еще больше расстроит.

Нет, конечно, она перепила. До чего абсурдный разговор.

– Невидимым, – повторила она.

Человечек посмотрел на нее с раздражением.

– То есть недоступным человеческому зрению. Суть вам понятна?

– Вы шутите.

– Ну, разумеется. Изощряюсь, чтобы заинтриговать вас. Высоченная крупная полуглухая баба вроде вас всегда была моей мечтой.

Рабочий день за кульманом оставлял Моне меньше времени для физических упражнений, чем ей хотелось бы, и она болезненно реагировала на любой намек на несколько лишних фунтов, которые ей не мешало бы сбросить.

– Я вовсе не крупная.

Он вытянул шею.

– Зависит от ракурса, ангелочек.

– И я не глухая.

– Это элементарная вежливость. Мне казалось, так будет тактичнее, чем сказать, что вы умственно отсталая личность.

– И уж во всяком случае домой вы со мной не пойдете.

– Как скажете, – молвил он. И исчез.

Вот сейчас он стоял тут – два фута омерзительной грубости, а теперь Мона оказалась на улице в полном одиночестве. От внезапности его исчезновения, полного жути, у нее подкосились ноги, и она оперлась рукой о стену, пока головокружение и слабость не прошли.

«Да уж, нализалась, так нализалась», – подумала она, отталкиваясь от стены.

Мона заглянула в проулок. Никого. Снова ткнула ногой ворох газет. Ничего. Наконец она пошла по тротуару вперед, но нервничая, прислушиваясь к любому шороху, ощущая незримую слежку. Мона была уже почти у своего дома, когда вспомнила, что человечек говорил о способности становиться невидимым.

Невозможно.

Но что, если…

В конце концов она вошла в телефонную будку и позвонила Джилли.

– Мне уже поздно передумать? – спросила она.

– Вовсе нет. Возвращайся.

Мона прислонилась к стенке и сквозь стекло осмотрела улицу. Проехало два-три такси. В дальнем конце улицы она углядела парочку и проводила ее взглядом до угла.

Насколько она могла судить, человечка, сопливого или нет, нигде не было.

– Ничего, если я приведу с собой невидимого друга? – спросила она.

Джилли засмеялась.

– Конечно. Я ставлю чайник. Твой невидимый друг пьет кофе?

– Я его не спрашивала.

– Ну, что же, – сказала Джилли, – если у тебя или у него глаза слипаются, как у меня, кружка кофе будет в самый раз.

– Не помешает и что-нибудь покрепче, – пробубнила Мона, повесив трубку.

«Моя жизнь, как птица». Монолог Моны из восьмой главы.

Иногда я думаю о Боге, как вот об этом коротышке: сидит где-нибудь в открытом кафе и понять не может, каким образом все это вышло из-под Его контроля. Намерения у Него были наилучшие! Однако все, кого Он сотворял, имели свое собственное мнение, и Он обнаружил, что не способен укрощать их противоборствующие устремления. Попробовал сотворить рай, но тут же убедился, что свободная воля и рай несовместимы, так как каждый твердо знает, каким именно должен быть рай. На собственный вкус, конечно.

Но чаще, когда я думаю о Нем, мне представляется кот: чуть-чуть таинственный, чуть-чуть в стороне и надо всеми, и он никогда не приходит, когда его зовут. И еще, по моему мнению, Бог всегда «он». Новый Завет не оставляет никаких сомнений, что мужчины – деятели, а женщины могут быть только девственницами или блудницами. В глазах Бога нам дано существовать только где-то в промежутке между двумя Мариями – Матерью Иисуса и Магдалиной.

Так что это за религия? Что это за религия, игнорирующая права половины земного населения только потому, что у этой половины якобы вместо пениса одна зависть? Религия, управляемая мужчинами. Сильными, смелыми, безупречными. Клубом старых выпускников, написавших этот Завет и установивших законы.

Я бы хотела отыскать Его и спросить: «Значит так, Бог? Нас действительно клонировали из ребра, и раз мы созданы готовенькими, то не можем быть сильными, смелыми, безупречными?»

Но это лишь часть неполадок в мире. Еще следует спросить, зачем нужны войны, страдания, болезни?

Или никакого объяснения не существует, а Бог недоумевает, как и все мы? И Он, наконец, махнул на все рукой и просиживает все дни в кафе за чашечками крепчайшего «эспрессо» и наблюдает, как мимо движется мир, а Он к нему больше никакого касательства не имеет? Навсегда умыл руки?

У меня к Богу тысячи вопросов, но Он и не думает на них отвечать. Может, Он все еще прикидывает, какое место я занимаю между двумя Мариями, и не ответит, пока не выяснит. А может, Он не видит меня, не слышит и вообще обо мне не думает. Может, в Его версии мира я вообще не существую.

Или, если Он похож на кота, значит, я птица, и Он просто выжидает минуту, чтобы меня сцапать.

– Но ты, правда, мне веришь, ведь так? – спросила Мона.

Они с Джилли сидели на диванчике в оконной нише чердачной мастерской Джилли и прихлебывали кофе из толстых фаянсовых кружек под тихую фортепьянную музыку, льющуюся с пластинки Мицуко Ушиды. Мона еще никогда не видела, чтобы мастерская была так тщательно прибрана. Полотна, которым не нашлось места не стене, были аккуратно составлены в сторонке. Книги вернулись на свои полки, вымытые кисти лежали рядками на рабочем столе, тюбики с красками уложены по цвету в деревянные или картонные коробки. Даже тряпка под мольбертом выглядела так, будто ее недавно выстирали.

– Весенняя чистка и уборка, – сочла нужным объяснить Джилли, едва Мона вошла.

– Чего-чего? Сейчас сентябрь.

– Просто я слишком долго откладывала.

Кофе уже ждал Мону, как и внимательная слушательница, когда гостья начала рассказывать о странном происшествии, которое подстерегало ее на пути домой. Джилли, конечно, очаровал рассказ подруги.

– Меня вот что удивляет, – говорила Мона, – почему он не появляется сейчас? – Она обвела взглядом обескураживающе прибранную мастерскую. – Ну? – сказала она, адресуясь к комнате в целом. – В чем тут секрет, мистер Нэки Уайлд?

– Вообще-то понятно, – сказала Джилли. – Он знает, что я тоже могу ему что-нибудь подарить, а тогда он окажется в долгу и у меня.

– Но я не хочу, чтобы он был у меня в долгу.

– Поздновато спохватилась.

– Он сказал примерно то же самое.

– Ему виднее.

– Ну, ладно. Поручу ему вымыть посуду или еще что-нибудь такое.

Джилли покачала головой.

– Сомневаюсь, что этого достаточно. Вероятно, это такая услуга, которую никто, кроме него, тебе оказать не может.

– Полная нелепость. Я дала ему всего-то пару долларов. Ничего не значащих.

– Для тебя деньги ничего не значат?

– Джилли, какие-то два доллара…

– Неважно. Это все равно деньги. В конце концов, наша жизнь зависит от того, сможем ли мы платить за квартиру и покупать краски. Ты по собственной воле дала ему нечто, что имеет для тебя значение, и теперь он обязан отплатить тем же.

– Но кто угодно мог дать ему денег.

Джилли кивнула.

– Кто угодно мог бы, однако не расщедрился. А ты расщедрилась.

– И как я сумела так запутаться!

– Куда важнее, как ты сумеешь выпутаться.

– Но ты же в этом поднаторела. Так посоветуй.

– Дай мне подумать.

Нэки Уайлд объявился лишь на следующее утро, когда Мона вернулась в свою квартиру. Едва она успела сообразить, что Пит заезжал за своими вещами – книжные полки зияли пустотами, а стопка кассет на стерео уменьшилась вдвое, – как перед ней возник грязный человечек. Он расположился на ее диване, и при свете дня вид у него был еще омерзительнее, хотя настроение улучшилось – несомненно от удовольствия, которое ему доставил ее испуганно-удивленный возглас.

Она села на мягкий стул так, чтобы стол оказался между ними. Прежде стульев было два, но Пит, очевидно, один забрал.

– Ну, вот, – сказала она. – Я протрезвела, а ты здесь, из чего следует, что ты, видимо, реален.

– Вам всегда требуется куча времени, чтобы признать очевидное?

– Грязные человечки, способные возникать из воздуха, а затем бесследно исчезать, как-то не вяжутся с моей будничной жизнью.

– Когда-нибудь бывали в Японии?

– Нет, но причем…

– Но вы верите, что она существует, ведь так?

– Не надо, а? Это же совсем другое. Затем ты потребуешь, чтобы я поверила в похищения, устраиваемые инопланетянами, и в зеленых человечков с Марса.

Он злоехидно ухмыльнулся.

– Они не зеленые, и они вовсе не с…

– Не желаю этого слышать, – объявила она, затыкая уши. Убедившись, что он замолчал, она продолжила: – Так значит, Джилли права? И мне от тебя не избавиться?

– Меня это радует не больше, чем вас.

– Ну, ладно. В таком случае нам нужно установить некоторые правила.

– А вы неплохо держитесь, – заметил он.

– У меня практичный характер. А теперь слушай. Не мешать мне, когда я работаю. Не шастать невидимкой, когда я в ванной или принимаю душ. Не глазеть на меня, когда я сплю, и не залезать ко мне в постель.

При последних словах он брезгливо поморщился. Вот-вот, подумала Мона.

– И убирай за собой, – докончила она. – Да, кстати, тебе не помешало бы и себя привести в порядок.

Он ответил свирепым взглядом.

– Отлично. Теперь мои правила. Во-первых…

Мона помотала головой.

– Как бы не так! Квартира моя, и правила тут устанавливаю только я.

– Не очень справедливо.

– А где тут вообще справедливость? – парировала она. – Вспомни, никто тебя не просил увязываться за мной.

– А тебя никто не просил давать мне эти деньги, – сказал он и тут же исчез.

– Терпеть не могу, когда ты это проделываешь.

– Вот и хорошо, – произнес бестелесный голос.

Мона задумчиво уставилась на вроде бы свободный диван и поймала себя на попытке вообразить, что она почувствовала бы, став невидимой, и это навело ее на размышления о способах, с помощью которых можно затушевываться и все-таки наблюдать мир. Затем она встала, взяла один из старых альбомов и пролистывала, пока не добралась до набросков, которые делала, когда еще только планировала свой полуавтобиографический сериал для «Зоны девушек».

«Моя жизнь, как птица». Наброски первой главы.

(Мона и Хейзел сидят за кухонным столом в квартире Моны и пьют чай с тартинками. Мона посматривает на Ямайку, спящую на подоконнике. Только кончик кошкиного хвоста подергивается.)

МОНА: Конечно, быть невидимкой самое оно, но так же неплохо стать птицей или кошкой, чем-то, на кого никто не обращает внимания.

ХЕЙЗЕЛ: А какой птицей?

МОНА: Не знаю. Галкой с иссиня-черными крыльями. Или нет. Еще менее заметной птицей – голубем или воробьем.

(Ее лицо приобретает счастливое выражение.)

МОНА: Потому что, заметь, они за всеми следят, а внимания на них никто не обращает.

ХЕЙЗЕЛ: А кошка тоже, наверное, должна быть черной?

МОНА: М-м-м. Худой и гладкой, как Ямайка. Египетской. Но птица все-таки лучше – более мобильная, хотя, пожалуй, особой роли это не играет. Суть в том, чтобы просто быть частицей пейзажа и наблюдать за всем, ничего не упуская.

ХЕЙЗЕЛ: Так сказать, будем подсматривать в замочные скважины?

МОНА: Ничего подобного. К чужим семейным драмам я равнодушна. Просто обыденная жизнь, которая остальных не интересует. Вот это – подлинное волшебство.

ХЕЙЗЕЛ: А по-моему – скучища.

МОНА: Нет. Что-то вроде буддизма. Почти медитация.

ХЕЙЗЕЛ: Слишком уж долго ты корпишь над этим своим комиксом.

Телефон зазвонил вечером, когда Мона заканчивала новую страницу «Яшмы Юпитера». От неожиданности она вздрогнула, и капелька туши упала с кончика пера прямо рядом с головой Сесила. Хорошо еще, что не на лицо.

Сделаю из пятна тень, решила она, снимая трубку.

– Так твой невидимый друг еще с тобой? – спросила Джилли.

Мона посмотрела в открытую дверь через кухонный стол, за которым работала. Та часть квартиры, которая была ей видна, выглядела пустой, но когда дело касалось ее непрошеного гостя, она не очень доверяла зрению.

– Я его не вижу, – ответила она, – но, думаю, он еще тут.

– Ну, ничего полезного я не узнала. Прощупала все обычные источники, но что с ним делать, никто толком не знает.

– Обычные источники, это?…

– Кристи. Профессор. Старый номер «Ньюфорд Экзаминер» с очерком о лесной и прочей нечисти Ньюфорда.

– Ты шутишь.

– Угу, – призналась Джилли. – Но я действительно сходила в библиотеку и чудесно провела время, пролистывая всякие интересные книги от К. М. Бриггса до «Когда пустыня грезит» Энн Бурк. Ни тот, ни другая о Ньюфорде не писали, но я очень люблю фольклорные материалы, собранные Бриггсом, касательно эльфов, гномов и им подобных, а Энн Бурк жила здесь, как ты, конечно, знаешь, и мне по-настоящему понравилась картинка на переплете. Знаю-знаю, – добавила она, прежде чем Мона успела ее перебить. – «Да переходи же к делу!»

– Я отличаюсь ангельским терпением и ничего подобного никогда бы не сказала, – заверила ее Мона.

– И такая скромность вдобавок! Как бы то ни было, имеется множество всяких мастеров коварных шуточек – от гоблинов до эльфов. Некоторые относительно милые, другие, безусловно, вредные, но никто из них полностью не соответствует облику Нэки Уайлда.

– То есть саркастичному, неопрятному, с грубыми манерами, но потенциально полезному?

– В самую точку.

Мона вздохнула.

– Значит, мне от него не избавиться.

Она вдруг заметила, что чертит на листе завитушки, и отложила перо, чтобы окончательно его не испортить.

– Как-то нечестно получается, – добавила она. – Наконец-то квартира осталась в полном моем распоряжении, и тут в нее нахрапом вселяется какая-то нечисть.

– А вообще-то как ты? – спросила Джилли. – То есть помимо жильца-невидимки?

– Неопределенно, – сказала Мона. – Пит уходил, громко хлопнув дверью, но вчера вечером, пока я была у тебя, прокрался назад за своими вещичками. Словом, мне жалеть не о чем, но я все равно постоянно думаю, почему все кончилось так, как кончилось, и почему я ничего не замечала раньше.

– Ты простишь его, если он попробует вернуться?

– Нет.

– Но тебе его не хватает?

– Да, – ответила Мона. – Глупо, верно?

– По-моему, абсолютно нормально. Нуждаешься в плече, чтобы выплакаться?

– Нет. Надо заняться работой. Но все равно спасибо.

Положив трубку, Мона уставилась на завитушки, украсившие рабочий лист. Наверное, их удалось бы включить в фон, но игра не стоила свеч. Поэтому она взяла флакон с белой акриловой краской, взболтала его и откупорила. Потом чистой кисточкой принялась закрашивать завитушки и кляксу, которую посадила возле головы Сесила. Все равно превратить ее в тень не удалось бы: источник света находился с той же стороны.

Выжидая, пока краска высохнет, она вошла в комнату и огляделась.

– Неудача в любви? – произнес уже знакомый, но все еще бестелесный голос.

– Если ты хочешь разговаривать со мной, – сказала она, – покажи сначала хотя бы свое лицо.

– Новое правило?

Мона покачала головой.

– Просто разговаривать с воздухом как-то неловко.

– Ну, раз вы просите так вежливо…

И Нэки Уайлд возник – теперь развалившись на мягком стуле. На коленях у него лежал раскрытый комикс Моны.

– Но на самом деле ты же его не читаешь? – сказала Мона.

Он поглядел на комикс.

– Конечно, нет. Карлики читать не умеют, мозги у них слишком маленькие, чтобы одолеть такую сложную задачу.

– Я имела в виду совсем другое.

– Знаю. Но ничего не могу с собой поделать. Надо оправдывать репутацию.

– Карлика? Так ты карлик?

Он пожал плечами и сменил тему.

– Не удивляюсь, что вы и ваш дружок рассорились.

– Что ты имеешь в виду?

Он ткнул в комикс коротким толстым пальцем.

– Напряжение более чем очевидно, если в этой птичьей истории есть хоть капля правды. Ни разу не возникает впечатление, что Пит нравится хоть кому-то из персонажей.

Мона села на диван и закинула ноги на подушки. Только этого ей и не хватало: непрошеный жилец – и вдобавок самоназначенный психоаналитик. Но, если подумать, он был прав. «Моя жизнь, как птица» представляла собой эмоционально верный, хотя не всегда фактически точный рассказ о реальных событиях, и тамошний Пит никогда не входил в число ее любимых персонажей. Как и у реального Пита, в его характере ощущалась скрытая черствость, но в комиксе она чувствовалась сильнее, потому что остальные действующие лица были истинными детьми богемы.

– Он был неплохим человеком, – услышала она свой голос.

– Ну, конечно. Да разве вы бы позволили себе связаться с плохим человеком?

Мона не поняла, сочувствие это или сарказм.

– Просто они его доконали, – начала объяснять она. – В его конторе. Привили ему свой образ мыслей, и для меня в его жизни не осталось места.

– Или в вашей для него, – подытожил Нэки.

Мона кивнула.

– Нелепо, верно? Благородство духа нынче выглядит таким устаревшим. Мы предпочитаем глазеть, как старичок шлепнется на тротуаре, вместо того чтобы помочь подняться по лестнице, куда ему требуется.

– А что требуется вам? – спросил Нэки.

– Господи! – Мона рассмеялась. – Кто знает? Счастья, душевного удовлетворения. – Она откинулась на валик и уставилась в потолок. – Знаешь, этот твой трюк с невидимостью очень даже неплох. – Она повернула голову и посмотрела на собеседника. – Ему можно научиться или это врожденное магическое свойство?

– Боюсь, врожденное.

– Я так и думала. Просто я всегда мечтала стать невидимкой. А еще – уметь превращаться во что-то другое.

– Я так и понял вот отсюда, – сказал Нэки, снова тыча пальцем в комикс. – Не лучше ли вам найти счастье в том, что вы – это вы? Ищите в себе то, что вам требуется. Ну, как советует ваш персонаж в одном из ранних номеров.

– Так ты действительно их читал!

– Но вы же для того и пишете, чтобы вас читали, разве нет?

Она поглядела на человечка с подозрением.

– Почему это ты вдруг стал таким милым?

– Просто готовлюсь подставить вам хорошую подножку.

– И что же?

– Придумали, что я мог бы сделать для вас? – спросил он.

Она покачала головой.

– Я над этим размышляю.

«Моя жизнь, как птица». Заметки для седьмой главы.

(После того как Мона знакомится с Грегори, они гуляют по Фиценери-Парку и садятся на скамью, откуда видно, как растет Дерево Сказок Венди. Надо ли это объяснять или осведомленные люди поймут сами?)