Текст книги "Журнал «Если», 2004 № 9"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Генри Лайон Олди,Наталия Ипатова,Евгений Лукин,Андрей Валентинов,Далия Трускиновская,Чарльз де Линт,Андрей Синицын,Дмитрий Байкалов,Наталия Мазова,Йен (Иен) Уотсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Однако нет худа без добра: если б Ирка со мной не развелась, я бы, наверное, по сию пору с ней воевал. А так – наслаждаюсь счастьем во втором браке… нет, все-таки англичанки удивительные женщины! Сдержанны, независимы, практичны, правдивы. И никаких тебе истерик: за прожитые со Сьюзен два года мы поссорились ровно один раз, и продолжалась эта ссора меньше десяти минут.

Тем не менее когда я вылезал из машины во дворе нашего дома, на душе у меня скребли кошки. Причем, непонятно, почему – ведь я не чувствовал за собой никаких грехов! Кто виноват, что в меня влюбилась фея?… (Тщательно проинструктированная Мари сидела, как мышь, у меня за пазухой; время от времени я чувствовал ее возню.) И вообще: кто сказал, что фея в меня влюбилась?…

Когда я поднимался на крыльцо, дверь распахнулась.

– Здравствуй, дорогой.

Я залюбовался своей женой: гладко причесанные волосы, выглаженная до последней складки одежда.

– Здравствуй, дорогая.

Мы поцеловались, я вошел в дом.

– Ты вернулся на два дня раньше… что, неинтересная конференция?

– Да так… – сказал я фальшивым голосом и, чтобы исправить впечатление, повертел рукой. – Приму душ – расскажу.

– Ужин в духовке, – сказала Сьюзен. – Я накрою стол через пятнадцать минут.

– Джэнет спит? – Да.

Я поднялся к дочери: малышка спала, засунув в рот большой палец. Поумилявшись несколько секунд, я пошел в супружескую спальню. Там было тепло и пахло лепестками роз (Сьюзен никогда не забывает положить сухие цветы на трюмо). Бросив сумку в угол, я сел на постель, стянул свитер и распахнул рубашку.

– Выходи, – прошептал я.

Мари выползла мне на колени. От долгого пребывания за пазухой волосы ее свалялись… и вообще, вся она была какая-то помятая.

– А пахнет-то здесь как!.. – фея демонстративно зажала нос. – Терпеть не могу запах мертвых цветов.

– Не брюзжи, – отмахнулся я. – Я сейчас пойду в душ, а ты посиди в шкафу.

До пререканий Мари не снизошла: гордо вскинув подбородок, она залетела в шкаф, уселась на верхнюю полку и стала прихорашиваться. Осторожно прикрыв дверцу, я пошел в ванную.

Через пятнадцать минут, приглаживая мокрые волосы, я спустился встоловую. Стол был уже накрыт, верхний свет – погашен, свечи – зажжены.

– Ты хотел рассказать о конференции, дорогой, – Сьюзен поставила жаркое на стол. – Ой, что это?…

Удивленно выпрямившись, она уставилась на сидевшую на моем плече фею.

– Это что – подарок для Джэнет?… – Сьюзен подошла поближе и усмехнулась: – Впрочем, что я говорю?… Эта кукла, верно, куплена в секс-шопе, – поджав губы, она попыталась снять Мари с моего плеча…

– Сами вы куплены в секс-шопе! – окрысилась фея, взмывая в воздух.

Сьюзен отдернула руку и побледнела… я обхватил ее за талию и усадил на стул. Мари сердито кружила под потолком – пламя свечей на каминной полке колебалось в такт. По стенам метались тени.

Впрочем, через минуту английская невозмутимость вернулась к моей жене.

– Рассказывай, не пропуская ни одной подробности, – приказала она.

9. Ночной разговор

В спальне было темно. Аромат розовых лепестков клубился вокруг, смешиваясь с ночной свежестью из форточки.

– Она мне совсем не нравится, дорогой.

Я повернул голову: приподнявшись на локте, Сьюзен глядела мне влицо блестящими немигающими глазами.

– Почему?

– Потому что она лжет.

– Лжет?… – удивился я. – О чем?

– Обо всем, – Сьюзен придвинула подушку к спинке кровати и откинулась на нее. – Лжет, что потерялась. Лжет, что не может вернуться… – она помолчала. – Странно, что ты этого не замечаешь.

– А что здесь замечать? – пожал плечами я. – Ты думаешь, что Мари лжет; я думаю, что говорит правду… ни ты, ни я доказать ничего не можем.

– Здесь и доказывать ничего не надо, – Сьюзен хмыкнула. – Вспомни ее россказни – там же сплошная путаница!.. Например: как вас отыскал ее бойфренд?

– Она же объяснила, – сказал я. – Он погнался за орлом, но догнать не смог – и когда подлетел к пляжу, то Мари уже беседовала со мной. А у них такой закон: людям без крайней нужды не показываться – вот он и…

– Тогда почему он напал на тебя на следующий день? – перебила Сьюзен. – Закон отменили?

– Мари говорит, что он обезумел от ревнос…

– В том-то и беда, – опять перебила Сьюзен, – что ты веришь всем заверениям этой Мари.

– А по-моему беда в том, что ты меня ревнуешь, – начал закипать я (уж больно этот разговор напоминал наши разборки с Иркой). – Причем совершенно необоснованно. Неужели ты боишься, что я изменю тебе с двадцатисантиметровой феей? – я саркастически рассмеялся.

Прежде чем ответить, Сьюзен выдержала паузу.

– Не знаю я, чего боюсь. Но я вижу, что она использует все женские хитрости, существующие на свете: прикидывается беспомощной, требует, плачет… Я чувствую: ей чего-то надо!

– Чего?

Еще одна пауза.

– Не знаю.

– Тогда скажи, что я, по-твоему, должен сделать?

– Сдай ее в музей, – Сьюзен вдруг рассмеялась: – Помнишь тот музей в Санкт-Петербурге?… Ну, с заспиртованными двухголовыми младенцами…

– Ценю твое остроумие, – кисло отвечал я, – но эта шутка мне не нравится. Я не вижу, почему мы должны относиться к Мари хуже, чем твое правительство относится к беженцам из Конго… – Я попытался придать голосу рассудительную интонацию: – Возможно, нам удастся отыскать другую колонию фей, и мы пристроим Мари туда.

Сьюзен промолчала. Она отодвинула подушку от спинки кровати и легла, укрывшись до подбородка. Стало тихо.

Я придвинулся к ней поближе.

– Я по тебе соскучился, – неуверенно протянув руку сквозь темноту, я погладил Сьюзен по щеке.

– У меня болит голова, дорогой, – холодно отвечала моя жена.

10. Утром

Проснулся я с неприятным осадком, оставшимся от ночного разговора. Сьюзен уже поднялась. В доме было тихо.

Я оделся, умылся и спустился на кухню.

– Доброе утро! – улыбнулась Сьюзен.

Судя по тону, она поняла, что была вчера не права. Слава Богу!.. Настроение у меня улучшилось.

– Доброе утро.

– Порридж в кастрюле. Тосты и кофе будут готовы через минуту.

Я помог ей накрыть на стол. Мы сели завтракать.

(Интересно, как Сьюзен удается выглядеть по утрам столь идеально свежей?… И ведь не скажешь, чтобы она тратила много времени на наведение красоты: пять минут в душе, три раза щеткой по волосам – и все. И одежду носит самую простую – сейчас, например, одета в черные облегающие брюки и снежно-белый свитер… Я вдруг вспомнил Ирку: вот уж кто выглядел по утрам солоха-солохой!)

Закончив завтрак, я стал складывать тарелки в посудомойку.

– Алекс!

Я обернулся – и чуть не наткнулся на неслышно подошедшую Сьюзен.

– Прости меня, – она прижалась ко мне и, глядя снизу вверх, коснулась моей щеки. – Я была не права. Ревновать в такой ситуации глупо.

– Ничего страшного, малышка! – чтобы поцеловать ее, мне пришлось наклониться (из-за стройности и великолепной осанки Сьюзен выглядит довольно высокой, но на самом деле роста она небольшого).

– И еще: если у тебя есть настроение… – продолжала она с нехарактерной робостью. – Пока Джэнет не проснулась… в общем, голова у меня больше не болит.

Она улыбнулась и потянула меня за руку в сторону спальни.

11. Сьюзен и Мари

Когда я уходил на работу, ничто не предвещало беды. После обсуждения со Сьюзен, Мари была оставлена в гостевой комнате – там, где она провела ночь. Заготовив для феи еду и отразив с десяток попыток увязаться со мной, я отбыл в университет. Единственное, чего я не учел – это отсутствие в гостевой комнате туалета, так что фее придется пользоваться общим санузлом второго этажа.

Весь день я крутился, как белка в колесе: разгребал накопившиеся дела. Наконец около восьми вечера поехал домой.

Я почувствовал неладное, лишь только переступил порог: электричество висело в воздухе, будто после удара молнии.

– Добрый вечер, дорогой, – сказала Сьюзен, выходя из кухни. Три пальца ее правой руки и два левой были залеплены пластырем.

– Что у тебя с пальцами?

– Это? – фальшиво удивилась Сьюзен, поднося ладони к лицу. – Почему б тебе не спросить свою возлюбленную феечку?

Я устало опустился на стул и стал стаскивать ботинки:

– Ты можешь рассказать, что произошло?

– Слушай, – со зловещим спокойствием отвечала моя жена.

Дело обстояло так.

Часа два после моего ухода все было спокойно: Сьюзен готовилась к лекциям – она преподает в нашем же университете французскую поэзию. Мари сидела в своей комнате, Джэнет – в своей (дочурка с утра кашляла, так что в ясли мы ее не повезли). А потом фее понадобилось в туалет… и тут же, как назло, в коридор выползла Джэнет (ходить она еще не умеет, но ползает очень ловко и с огромной скоростью). А дабы довершить скандал, на второй этаж поднялась Сьюзен.

В результате Мари был поставлен ультиматум: или она одевается, как человек, и перестает трясти сиськами перед всеми желающими и нежелающими – или же Сьюзен будет вынуждена ограничить свободу ее передвижения…

– Но она же объяснила! – с досадой перебил я. – Феи не носят одежды. Если им холодно – они больше едят!

– Плевать мне, сколько она ест! – вскричала моя жена. – Но если она хочет жить у меня в доме, ей придется выполнять правила!

Я с удивлением посмотрел на Сьюзен: откуда такие страсти?…

– Остынь… – миролюбиво сказал я и потрепал ее по плечу. – Я с ней поговорю, ладно?… Где она?

– У себя в комнате, – со странной интонацией отвечала Сьюзен.

По-моему, она чего-то не договаривала… Впрочем, я с тем же успехом мог расспросить Мари.

Первым, что я увидел, войдя в комнату феи, была стоявшая на столе клетка (раньше в ней жил купленный для Джэнет хомяк – но он почему-то почти сразу сдох, а нового мы пока не купили). Потом я заметил Мари: забившись в угол клетки, фея съежилась в жалкий комочек.

Когда она увидела меня, то ничего не сказала – лишь вцепилась в решетку замурзанными пальчиками и заплакала. С разрывающимся от жалости сердцем я отпер дверцу… Пулей вылетев из клетки, Мари бросилась мне на грудь и прицепилась к свитеру.

Я накрыл ее ладонью и почувствовал, как рыдания сотрясают ее крошечное тело.

– Теперь ты понял, почему у меня заклеены пальцы?

Я обернулся: у двери стояла Сьюзен и, подбоченясь, с вызовом глядела на меня.

– Как ты могла?! – с укоризной воскликнул я.

– А в чем дело? – притворно удивилась моя жена. – Почему мы не можем держать ее в хомячьей клетке?

12. Сны, которые мы выбираем

В тот вечер никто ни с кем не разговаривал: я обиделся на Сьюзен за то, что та обидела Мари, а фея обиделась на меня за то, что я отказался выгнать Сьюзен из дома. В результате, я ушел в кабинет работать, моя жена читала в спальне книгу, а Мари сидела у себя в комнате на карнизе и дулась.

В двенадцать я пошел спать. Свет в спальне уже не горел; я на ощупь разделся и лег. Сьюзен, по-моему, бодрствовала – но разговаривать с ней желания у меня не было. Лучше всего побыстрей уснуть. Я вытянул руки вдоль тела и попытался расслабиться: начиная с век и лицевых мускулов, продолжая мышцами рук и тела, кончая пальцами на ногах. Вскоре мир стал тускнеть и терять отчетливость деталей…

И приснилось мне, что я стою в саду позади нашего дома. На небе висит полная луна и горят звезды. Воздух теплый – намного теплее, чем бывает в апреле… но я почему-то не удивляюсь.

Вдруг я слышу, как меня кто-то зовет: «Алекс… Алекс…» Я верчу головой, пытаясь понять, откуда доносится голос… кажется, с улицы. Деревья шелестят черными кронами в переулке позади нашего дома; меж стволов виден неясный силуэт… тень, отступающая в сумрак. «Алекс…» – слышу я опять. Я устремляюсь за тенью, но догнать не могу – и стараюсь хотя бы не отстать… мы движемся, будто соединенные жестким стержнем. Затем нас обступает лес… я озираюсь по сторонам – куда я забрел?

Но тут тень приближается ко мне – это Мари… я не сразу узнаю ее. Во-первых, она стала размером со взрослого человека. Во-вторых, у нее изменились пропорции: исчезла кукольная большеголовость и круглоглазость – передо мной стоит изящная девушка с тонкой талией и высокой грудью. Я касаюсь ее руки, потом шеи… затем обнимаю и целую. Мы опускаемся на мягкую траву. «Мари…» – шепчу я, целуя податливые губы. «Мари…» – повторяю я в маленькое, заостренное ушко. Одежда моя куда-то исчезает. Теплый ветер касается голой спины, подо мной трепещет горячая, упругая плоть…

«Вон из моего дома!» – вдруг слышу я смутно-знакомый женский голос. Что-то острое бьет меня в плечо.

Кто это?… Что эта женщина делает здесь?

Лицо Мари искажается гримасой досады… нет, боли. Фея исчезает – я обнимаю пустоту. Все вокруг меняется… я не могу понять, где нахожусь. Почему я лежу на постели?… Кто эта женщина и зачем она раз за разом бьет меня в плечо острым, злым кулачком?

– Вон из моего дома! – повторяет Сьюзен стеклянным голосом.

13. Новая жизнь

Остаток ночи я провел на диване в кабинете… заснуть так и не смог. Произошедшее было настолько нелепым, что я все порывался пойти к Сьюзен и урезонить ее – объяснить, что человек не в ответе за свои сны!..

Когда наконец наступило утро и моя жена вышла из спальни, я с ней поговорил… однако ничего не добился. Она находилась в невменяемом состоянии: в ответ на все аргументы твердила, чтобы я убирался. А деньги, которые я выплатил за наш дом, она вернет – пусть я не волнуюсь. Эти «деньги за дом» меня доконали… я вспылил и наговорил грубостей.

После ланча я собрал вещи, погрузил в машину, посадил Мари за пазуху и переехал в отель. А еще через два дня снял маленькую квартирку возле университета.

У меня началась новая жизнь: дни бежали мимо, похожие, как братья.

Обычно мы с Мари вставали в восемь (фея спала, прижавшись к моей руке) и завтракали. Затем я сажал ее за пазуху и шел на работу; чтобы ей легче было дышать, я стал носить костюмы и всегда держал пиджак расстегнутым. Под рубашкой фея вела себя тихо – я без проблем мог брать ее на лекции; мы разговаривали, лишь когда я запирался в кабинете и выпускал ее на стол. Более того, пока мы оставались в университете, она даже не просилась в туалет (я предлагал завести в кабинете что-нибудь вроде ночного горшка, но она из стеснительности отказалась).

На ланч мы ходили домой, из-за чего общаться с сослуживцами я практически перестал. С приятелями тоже: те из них, которые изначально были друзьями Сьюзен, исчезли сразу; да и от своих друзей я почему-то отдалился – мне стало неинтересно таскаться с ними в паб и вести никчемные разговоры о футболе, музыке и кино. Вечера я обычно проводил дома: читал или работал, а Мари сидела у меня на плече – так, чтобы касаться плечом моей щеки – и пела. У нее оказался замечательный голос – негромкий, но очень мелодичный, а слух был просто потрясающий: она могла назвать каждую ноту в аккорде из пяти звуков. Все ее песни были исключительно романтического содержания (фея перевела мне некоторые): они повествовали о принцессах, рыцарях, драконах и несчастной любви.

Иногда мы слушали музыку человеческих композиторов – оказалось, что Мари неплохо ее знала. Особенно она любила Баха и часто импровизировала под него, искусно вплетая свой голос в и без того сложную полифонию. А вот кинематограф оказался ей практически неизвестен, так что я купил для нее DVD-плейер и телевизор. Фильмы действовали на фею завораживающе: она смотрела все подряд – Феллини вперемешку с боевиками – и задавала десятки наивных вопросов. Иногда мы с ней ходили в кинотеатр: я старался сесть на отшибе, и Мари выглядывала у меня из-под рубашки.

Через несколько дней после того, как мы поселились вместе, я заметил, что фея стала менее капризной и требовательной – а может, просто получала все нужное без просьб, не знаю. Я с ней никогда не спорил, тем более что нуждалась она в немногом: еде и внимании. Если кормить ее досыта свежими овощами и фруктами и все время держать при себе (так, чтобы она касалась моего тела) – она была счастлива. Усилия с моей стороны требовались минимальные; более того, я возился с ней с удовольствием – кормил, купал в ванне… возможно, сублимировал таким образом отцовский инстинкт. Впрочем, иногда я испытывал к Мари и не вполне отцовские чувства – особенно ночью, когда она всем телом прижималась к моей руке. Но что тут можно было поделать?…

Сама же фея – несмотря на внешнюю сексуальность – была вполне целомудренна, и ее постоянно декларируемая любовь ко мне не требовала ничего, кроме телесного контакта. И еще она изо всех сил старалась услужить: лечила меня от царапин и простуд, а перед сном воспаряла к потолку и, повиснув в позе «крест», пела заклинания, защищавшие нас от чар. В чары я, разумеется, не верил, но находил ее усилия трогательными.

И все же Мари даже близко не смогла заполнить брешь, образовавшуюся в моей жизни после разрыва со Сьюзен.

Поначалу произошедшее выглядело досадным недоразумением: как только моя жена осознает свою неправоту (думал я), она сразу же извинится, и я смогу вернуться домой. Однако время шло, а Сьюзен в своем заблуждении упорствовала. Тогда я сам попытался объясниться с ней, приурочив разговор к свиданию с Джэнет (я навещал дочь каждое воскресенье). Но жена лишь холодно заметила, что свой выбор я уже сделал – в тот момент, когда принес в дом эту «микрошлюху», эту «маленькую лгунью»… Я опять было рассердился, однако гнев быстро перешел в испуг: мне казалось, что вести себя столь непреклонно можно, лишь если ты так и так решил уйти: у Сьюзен, наверное, кто-то есть, и она использует произошедшее как предлог. Я стал приставать к ней с вопросами (на которые она отвечала, что это не мое дело) и даже чуть было не начал следить за ней… в общем, вел себя, как последний ревнивец.

Но самым неприятным было то, что – несмотря на все старания – я ни на секунду не мог выкинуть Сьюзен из головы. Что бы я ни делал, чем ни занимался, на втором плане непрерывным потоком текли мысли о жене: я вспоминал историю нашего знакомства… мелкие, ничего не значившие эпизоды. Стоило закрыть глаза, как передо мной начинало мелькать бесконечное слайд-шоу: вот Сьюзен сидит в кресле и, теребя волосы, читает книгу – вот она играет с Джэнет (обе сдержанно, по-английски смеются) – а вот моя жена выходит из душа… стекая по маленькой груди и плоскому животу, капли воды оставляют на ее коже длинные извилистые траектории.

Однако вернуть Сьюзен можно было, лишь избавившись от Мари – а предать беспомощную фею я, конечно же, не мог.

14. Сны, которые выбирают нас

В ту ночь мы с Мари никак не могли уснуть: фея все время вертелась, да и мне любая поза казалась неудобной. Я почувствовал приближение дремы лишь около часа: перевернулся на живот и попытался расслабиться… Перед, тем как провалиться в мягкую пучину сна, я почувствовал: Мари прижимается к моей руке.

И приснилось мне, что я стою на опушке леса. Сквозь сетку ветвей просвечивают звезды и луна. Воздух теплый – намного теплее, чем бывает в мае… но я почему-то не удивляюсь.

А потом – меж стволов – я вижу девичий силуэт. Это Мари. Едва касаясь травинок босыми ногами, она приближается ко мне и берет за руку. «Пойдем», – выдыхает она мне в ухо. Я чувствую тепло ее слов.

Мы углубляемся в лес. Кроны деревьев смыкаются над нами, становится темно. Но Мари поднимает руку, и на кончиках ее пальцев возникает пламя – как огни Святого Эльма на реях «Летучего Голландца». Мы приближаемся к ручью и переходим его по бревну… вернее, я иду по бревну, а фея, держась за мою руку, летит рядом. Затем лес начинает редеть: мы выходим на поляну. Я вижу силуэты людей… нет, фей, ибо все они наги и крылаты. Некоторые стоят небольшими группами и разговаривают, другие летают или ходят по поляне… воздух полон негромких разговоров и шума от вибрации крыльев. Держась за руки, мы с Мари пересекаем поляну; феи замолкают и расступаются, потом провожают нас глазами. Я чувствую их взляды (сквозь рубашку) кожей спины.

Мы приближаемся к противоположному концу поляны – я вижу толстое дерево, могучий дуб. «Не отпускай мою руку», – шепчет Мари, и плавно взмывает, увлекая меня за собой. Странно: ни ей, ни мне не тяжело – будто я плаваю в воздухе в состоянии безразличного равновесия. Мы медленно поднимаемся… выше… выше… Вокруг становится просторнее – больше воздуха и ветра, меньше веток: мы у самой крыши леса. В стволе дуба открывается дупло; мы вплываем внутрь и оказываемся в небольшой комнате. Пол устлан одеялами, вдоль обтянутых шелком стен лежат подушки. Низкий потолок расписан странными узорами: переплетениями волнистых полос. На стене – овальное зеркало в массивной золотой раме. Мари делает плавный жест, и туманная дымка затягивает вход в комнату… густеет, становится плотнее… превращается в зеркало – точную копию зеркала напротив.

Мари хлопает в ладоши; огни Святого Эльма брызгами слетают с кончиков ее пальцев и летят в стороны – к висящим на стенах канделябрам. Вспыхивают свечи. Повернутые лицом друг к другу зеркала умножают их число, заполняя комнату трепещущим, как облако мотыльков, желтым светом. «Иди ко мне», – зовет фея… но я остаюсь на месте. Она подходит сама и обнимает меня. Целует в губы. Я возвращаю объятие и поцелуй… на губах остается горький привкус неиспользованных возможностей. Фея опускается на пол и тянет меня за собой – но я знаю, что нам никогда не быть вместе. Сердце мое разрывается от жалости: «Зачем я тебе? Ведь утром, когда мы проснемся, все вернется на круги своя». В воздухе зарождается низкий вибрирующий звук, будто кто-то коснулся самой толстой струны самой большой в мире арфы. «Не вернется, – шепчет Мари. – Если человек соблазнен пришедшей в его сновидение феей, он становится одним из нас… – она ласково улыбается и целует мою руку. – Феи бесплодны, они не могут иметь детей – это единственный наш способ размножения». Вибрирующий звук становится громче, резонируя у меня в груди, горле, висках. «В чем дело? – тревожно шепчет Мари, глядя снизу вверх. – Ведь ты выбрал меня… решил остаться со мной!» – «Я не могу быть с тобой», – хрипло отвечаю я. Свечи вспыхивают ярче, высекая из зрачков феи длинные голубые искры. Низкий вибрирующий звук достигает невыносимой громкости – и я понимаю, что он звучит внутри меня.

«Из-за нее?» – спрашивает Мари.

Прежде чем ответить, я на мгновение закрываю глаза.

А когда открываю – комнаты с зеркалами и свечами уже нет. Я лежу у себя в спальне, на кровати. В окно светит полная луна. У моего лица, подобрав ноги, сидит Мари. Глаза феи открыты, и я опять удивляюсь глубине их голубизны.

– Из-за нее, – хрипло выдыхаю я.

15. Расставание

Мы проговорили до пяти утра, а потом… потом Мари улетела. Я не хотел отпускать ее, однако фея была непреклонна. Она объяснила, что без труда найдет, где жить, ибо колонии фей как бы растворены меж людских поселений… теория сия явно противоречила предыдущей, однако ловить Мари на слове я не стал. А когда рассвело, фея на мгновение прижалась к моей щеке и вылетела в форточку – я успел разглядеть, как она мелькнула на фоне прозрачной утренней луны и затерялась в водянисто-голубом небе.

На следующий день я вернулся к Сьюзен: жена встретила меня настороженно, и мне поначалу пришлось спать в кабинете. Но однажды, недели через три после воссоединения, она сама пришла ко мне ночью и с плачем влезла под одеяло (если честно, то я немножко струхнул: в столь растрепанных чувствах я видел ее впервые). После этого жизнь вернулась в привычную колею: у нас в доме царят мир и согласие, и о Мари никто вслух не вспоминает.

И лишь иногда – всегда в полнолуние – мне снятся странные сны: будто я иду по ночному лесу, а у меня над головой (но ниже верхушек деревьев) летит неясная тень… я почти не различаю ее, но знаю, что это Мари. А бывает и по-другому: будто я выхожу на поляну, а фея исчезает меж деревьев на другой стороне. Мари никогда не подходит ко мне, а мне никогда не удается ее догнать…

Господи, коль скоро ты заставляешь нас делать выбор – то почему не избавляешь потом от сомнений в его правильности?