Текст книги "Журнал «Если», 2004 № 9"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Генри Лайон Олди,Наталия Ипатова,Евгений Лукин,Андрей Валентинов,Далия Трускиновская,Чарльз де Линт,Андрей Синицын,Дмитрий Байкалов,Наталия Мазова,Йен (Иен) Уотсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Снежок действительно ничего не слышал, и Аманде оставалось надеяться, что почувствовать он тоже ничего не успел. У него оказался сломан позвоночник и раздроблен череп. Как и предсказывала миссис Мидоуз, Аманда была вне себя от горя, и не имело никакого значения, что она знала Снежка всего несколько недель.

Пустоту в ее душе заполнил Мак-Тавиш – сокращенно Тави, как вскоре стали называть его все. На нем не было ни ошейника, ни жетона с фамилией владельца. Пол развесил объявления о находке и в деревне, и в окрестностях, но хозяин лохматого, смышленого и дружелюбного скотч-терьера так и не объявился.

Полтора месяца спустя, когда после школы Аманда прогуливала своего любимца, боксер Паттерсонов перескочил через изгородь и набросился на Тави. Не помогло и присутствие девочки. На ее испуганные крики сбежались соседи, а из кухни выскочила Сара, но было уже поздно. Тави был мертв, а пес Паттерсонов смущенно повиливал обрубком хвоста, словно сам не знал, как все получилось. Сара позвонила в полицию, но там ей ничем не могли помочь. Потом приехал с работы Пол, а вскоре вернулись домой и Паттерсоны, на весь день оставившие своего боксера без присмотра. Последовал обмен горькими упреками, однако Паттерсоны не высказали желания немедленно усыпить своего пса, который, по их словам, всегда был кротким, как овечка.

Когда Уиттакеры вышли на задний двор, чтобы похоронить Тави, там уже сидела рыжая курица-несушка. У нее было крепкое тело, медно-красное оперение, черный с зеленым отливом хвост, малиновые гребешок и бородка.

Никто из соседей не держал птицу. Сразу после похорон Тави Сара поехала в садовый центр, чтобы купить колья и проволоку. Вечером они с Полом выстроили для курицы вольер.

– Ну вот, этот загон надежен, как Форт-Нокс, – заявил Пол, когда работа была закончена. – Кстати, сколько обычно живут куры? Три года? Или, может быть, лет пять?

В тот день Аманда плакала, пока не уснула. Волшебная шкатулка стояла на столике рядом с ее кроватью.

На следующий день ее отец принес домой большую клетку, где курица могла нестись, а также мешок сена и запас корма.

Довольно долгое время Аманда отказывалась дать курице имя. Слова миссис Мидоуз о смерти домашних любимцев тяготели над ней как проклятие. Могла ли какая-то курица заменить ей Снежка и Тави? Нет, расписывая шкатулку, она явно совершила ошибку. Нужно было рисовать только кошек, одних лишь кошек, и никого больше!

Словно отстаивая свое место в сердце девочки, курица снесла большое коричневое яйцо. К этому времени Аманда уже знала: эта порода называется Большая Августинская. Судя по всему, наседку ожидало большое будущее, и Аманда назвала ее Августой. Девочка совсем упустила из виду, что за щедрым августом, когда на ветках золотятся спелые плоды, обязательно приходит унылый сентябрь.

Как любить животное, которое в любой момент может умереть? Этот вопрос не давал Аманде покоя. В школе она постоянно думала об этом, волнуясь за Августу, и даже стала хуже учиться. Девочка знала, что в вольере курице не грозит никакая опасность, и все же сильно беспокоилась. В конце концов, Августа могла подхватить какую-нибудь куриную болезнь – чумку, диарею или даже зевоту [3] 3
  Зевота – болезнь кур, вызываемая паразитом.


[Закрыть], а это означало новую разлуку. Однако ничего не случилось, и до летних каникул и курица, и Аманда дожили благополучно. Впереди были три долгих приятных месяца, хотя Аманда и сомневалась, что с Августой ей будет особенно весело: в конце концов, курица, это совсем не то, что кошка или собака!

Тем летом Уиттакеры не поехали ни к морю, ни за границу. Семья не решилась оставить Августу на попечение соседей. А Аманда и вовсе не стремилась никуда уезжать.

Возвращаться в школу в сентябре было самой настоящей мукой, к этому времени Августа окончательно сделалась полноправным членом семьи.

Потом начались туманы, ночи стали длиннее, и по настоянию Аманды Пол установил в клетке рефлектор. Прибор давал слабый красноватый свет, и перед тем как отправиться спать, хозяева могли смотреть из кухни, как себя чувствует их любимица.

Именно благодаря рефлектору Уиттакеры сразу сумели понять причину поднявшегося в загоне переполоха. Аманда и ее родители как раз смотрели телевизор в гостиной, когда с заднего двора донеслось испуганное кудахтанье. Бросившись в темную кухню, они увидели мелькнувший в загоне рыжий хвост.

Лиса! В считанные секунды Пол был во дворе. Аманда и Сара выскочили следом, но лисица протиснулась сквозь прутья в проволочной сетке и была такова.

Августа лежала на земле, по клетке кружили окровавленные перья.

Аманда закричала.

Кролика Банни они купили в зоомагазине. Он принадлежал к породе серая шиншилла и был весьма дружелюбен, хотя иногда больно щипался.

Не разумней ли было приобрести котенка или щенка? Нет, сказала Аманда. То, что она нарисовала, непременно должно сбыться. Только тогда все прекратится.

Пол взял в библиотеке книгу о змеях.

– Мне кажется, ты нарисовала королевскую кобру, – сказал он. – Они считаются раздражительными и злобными созданиями. Капюшон на твоем рисунке слишком широк, и я не вижу задней части головы, но нельзя исключить, что это может быть очковая кобра – одна из самых ядовитых змей в мире.

– Но папа, – возразила Аманда, – ведь я же сказала: скорее всего, это будет безвредный ужик, ведь кобры у нас не водятся. И миссис Мидоуз говорила то же самое! Уж будет последней зверюшкой из шкатулки. – Она вздохнула. – Ты был прав, когда говорил, что мне не нужны домашние животные, но пока Банни живет у нас, мы должны быть добры к нему, хотя он и щиплется.

Девочка явно страдала. И единственным способом ее успокоить было купить кролика. По крайней мере, на сей раз они сделали осознанный выбор.

– Следующим непременно будет уж! – твердила Аманда. – Он приползет от ручья – так сказала миссис Мидоуз. Только мы ни в коем случае не должны ездить отдыхать в Индию…

С тех пор как Аманда в последний раз навещала соседку, прошло уже несколько месяцев. Девочку больше не тянуло в старый коттедж у ручья, да и родители вряд ли отпустили бы дочь. Ни Пол, ни Сара не знали, как, не выходя за пределы разумного, рационального, можно опровергнуть странные заявления миссис Мидоуз. В самом деле, что они могли ей сказать?…

– Сейчас осень, – заявил Пол. – С наступлением холодов все змеи впадают в спячку, так что до весны ничего не случится.

Через месяц лисица вернулась. Пол надежно укрепил ослабевшую проволоку, к тому же на ночь клетка запиралась на крючок. Но лисица прорыла под загородкой глубокий лаз, а крючок подняла носом.

Аманда была на удивление спокойна, но Сара чувствовала себя гораздо менее уверенно.

– Принеси эту дурацкую коробку сюда, – велела она мужу. – Я не хочу, чтобы она стояла в комнате, где спит моя дочь. И будь осторожнее, не урони ее. Нужно разбить шкатулку на кусочки!

– Но мама, – возразила девочка, – ведь это моя шкатулка! Я сама ее раскрасила. И потом, зачем папе быть осторожнее, если ты все равно хочешь ее разломать?

– Но не в твоей же спальне, дорогая!..

– Мы должны дождаться, пока появится змея! Тогда все будет в порядке.

– Может, все-таки снести шкатулку вниз и прибить крышку гвоздями?

– Стенки слишком тонкие, пап. Гвозди могут расколоть дерево.

– Тогда я обвяжу ее садовым шпагатом.

– Если ты завяжешь шкатулку, почему нельзя оставить ее в моей комнате? Как ты не понимаешь: она должна быть там! Если шкатулка окажется в одном месте, а я – в другом, что-то может пойти неправильно. Кроме того, маму наверняка обеспокоит присутствие коробки в гостиной или на кухне.

– Ее можно отнести в сарай в саду.

Но в сарае было слишком сыро, и рисунки могли испортиться. Нет, шкатулка непременно должна стоять в комнате, пока Аманда спит. Девочка была на грани истерики – или астматического приступа, поэтому Пол принес в спальню дочери моток зеленого садового шпагата, несколько раз перевязал шкатулку и поставил на прежнее место – на пол рядом с кроватью.

Крик Аманды поднял Сару и Пола с постели. Как были – в одинаковых пестрых пижамах – родители бросились в комнату дочери.

Включив свет, они увидели, что девочка сидит на кровати, подобрав под себя ноги. Шкатулка на полу сотрясалась и подпрыгивала. Узлы, которые затянул Пол, слабели на глазах; казалось, шкатулка обвита тончайшими зелеными змейками и теперь понемногу освобождается от их хватки. Она вздрагивала и ездила из стороны в сторону будто живая, и Аманда быстро поползла по кровати, чтобы поскорее присоединиться к своим родителям.

Пол выхватил из-под лежавших на столе учебников тонкую пластмассовую линейку и выставил ее вперед словно оружие.

– Настоящая очковая змея ни за что не поместится в такой маленькой шкатулке, – пробормотал он. – Разве только ее детеныш…

Но могла ли маленькая кобра так сильно трясти шкатулку?

– Боже мой!.. – простонала Сара. Шпагат уже едва держался, и крышка шкатулки начала приоткрываться.

– Ужик; хороший!.. – нежно позвала Аманда. – Вылезай скорее! Будь умной змейкой!

Над кроватью взметнулся расправленный капюшон.

Растопыренные ребра натягивали кожу на горле твари. Черные глаза сверкали антрацитом. Тонкий раздвоенный язык то высовывался, то снова исчезал. А из раскрашенной шкатулки – петля за петлей, кольцо за кольцом – продолжало появляться черное, как велосипедная покрышка, тело. Чтобы вместить его целиком, шкатулка должна была быть раз в пять больше.

Капюшон чуть опустился, и на мгновение все увидели напоминающий очки рисунок.

Урчащий рыжеватый комок метнулся вперед мимо ног Аманды, и Пол громко вскрикнул. Шерсть дыбом, зубы оскалены, когти выпущены – живой Снаряд врезался в змею. Черное гладкое тело метнулось вперед, мелькнула страшная пасть с острыми зубами. Кошачьи зубы сомкнулись на шее змеи как раз в тот момент, когда она ужалила нападавшего в бок.

Кобра пошатнулась и осела на пол.

– Даффи! – воскликнула Аманда.

Последний кот миссис Мидоуз, покачиваясь, проковылял к выходу из спальни и исчез из виду. В следующую секунду раздался грохот – должно быть, Даффи кубарем скатился с лестницы. Потом в гостиной что-то упало и разбилось.

Когда Уиттакеры спустились вниз, то нигде не обнаружили кота. Высокий трехногий стол у подножия лестницы был опрокинут; стоявшая на нем майоликовая ваза викторианской эпохи разбилась вдребезги, и сухие стебли декоративной ворсянки и кортадерии разлетелись по всему полу.

Наверное, Даффи выскользнул из дома через кошачий лаз в двери, и Уиттакеры – босые, по-прежнему одетые в одни пижамы – выскочили в ночной холод следом за ним. Из-за угла дома – со стороны парадного крыльца – донесся новый грохот. Судя по звуку, это был цветочный горшок, упавший со своей кирпичной подставки.

Уиттакеры бросились туда по бетонной дорожке, которая казалась их босым ногам ледяной.

Примерно на середине Брук-лейн одинокий фонарь заливал желтым светом тротуар. Прямо под фонарем они увидели Даффи, который, шатаясь, падая и снова вставая, медленно ковылял прочь.

– Идем домой, – сказала Сара. – Иначе мы простудимся насмерть.

Стараясь не наступить на разбитую вазу и остатки букета, Уиттакеры осторожно поднялись в спальню Аманды. Действительно ли они видели настоящую кобру? Или их поразил массовый психоз, галлюцинация, к восприятию которой они были слишком хорошо подготовлены?

На полу возле кровати лежала открытая шкатулка, а рядом – тонкая, как карандаш, зеленая змейка длиной не больше восемнадцати дюймов. Она была мертва.

– Все очень просто, – объявил Пол. – Змея почувствовала тепло и проникла в кухню через кошачью дверцу, а потом заползла наверх. Вы понимаете?

Но Аманде все равно показалось, что отец не совсем уверен в собственных словах.

– Мне кажется, я догадалась, – медленно сказала она. – Настоящие звери убивали выдуманных. Боксер Паттерсонов загрыз Тави. Лисица задушила Августину и Банни. Должно быть, Даффи почувствовал кобру еще до того, как она материализовалась. А может, это была сама миссис Мидоуз. Но если Даффи, плод ее воображения, умер, значит…

– Ты не должна так говорить! – перебил Пол. – Ты сама не понимаешь, что ты несешь!..

– Пожалуйста, папа!.. – упрямо сказала Аманда. – Позвони в полицию и скажи, что мы очень давно не видели нашу соседку миссис Мидоуз и думаем самое плохое. Или лучше скажи: мы беспокоимся, что она могла заболеть или упасть и сломать ногу. Пожалуй, так действительно будет лучше.

Опустившись на колени, Аманда подобрала маленькую мертвую змейку и уложила в шкатулку, где стояли в беспорядке баночки с красками.

– Пожалуй, лучше закопать это в саду, рядом с другими… – Девочка с возмущением посмотрела на родителей. – Вы что, не знаете, как поступить? Ведь я была права насчет змеи, верно?

– Да, ты была права, – признал Пол. – Змейка в самом деле оказалась безобидной.

– А миссис Мидоуз умерла.

– Почему ты так думаешь?

– Ты и сам знаешь, что это правда, ведь все ее любимцы умерли… Знаешь, папа, мне кажется, миссис Мидоуз меня любила.

– Возможно, но не так сильно, как любим тебя мы, – сказала Сара со слезами на глазах.

– Я думаю, – проговорила Аманда, – люди живут, пока их кто-то любит. Несомненно, Даффи тоже любил миссис Мидоуз на свой кошачий манер. Мы-то ее совсем не любили, а ведь Даффи был всего-навсего ее сбывшейся мечтой. А потом он умер, спасая мне жизнь. Знаешь, мама, и ты, папа, тоже… вы оба не умрете, пока я вас люблю. И я никогда не должна на вас сердиться. Правда, дети вырастают, становятся взрослыми, и… Но я обещаю вам, – серьезно добавила Аманда, – что никогда, никогда не влюблюсь ни в какого мальчика и не выйду за него замуж!

– Мне только что пришло в голову!.. – воскликнул Пол. – У тебя уже целую тысячу лет не было приступов астмы!

– Миссис Мидоуз вылечила меня, папа. Ее зверюшки разбили мне сердце, но они избавили меня от болезни.

Голос, каким она это сказала, звучал странно, и на мгновение Аманда показалась своим папе и маме незнакомой.

Или просто взрослой…

Перевел с английского Владимир ГРИШЕЧКИН

Андрей Валентинов, Марина и Сергей Дяченко, Генри Лайон Олди
Пентакль

Дорогие читатели!

Когда Г. Л. Олди, М. и С. Дяченко и А. Валентинов впервые решились объединить свои усилия, результатом этого соавторства стал роман «Рубеж». Прошло несколько лет, и авторы снова отыскали творческую задачу, которую не грех распотрошить сообща. Одной из отправных точек послужил «Миргород» Гоголя – малороссийские истории, провинциальные байки, сложившиеся в Мир-Город, в картину Странного Мира…

Перед вами – шесть рассказов пяти авторов. Ни Олди, ни Дяченко, ни Валентинов не скажут вам по доброй воле, кому именно принадлежит каждый рассказ. Таков принцип построения новой книги – это единый цикл, состоящий из отдельных самостоятельных новелл. Единство места (Украина с ее городами, хуторами и местечками), единство времени (ХХ-й век-«волкодав») и, наконец, единство действия, можно сказать, даже взаимодействия пяти человек, желающих, соответственно, разного и по-разному видящих жизнь, но пишущих одну общую книгу. Словом, мы вольготно устроились в рамках классической драмы. Подобно тому, как у Луиджи Пиранделло шесть персонажей искали автора, мы вышли на поиски персонажа – однажды переступив порог кофейни, где вместе обсуждали замысел.

– Персонажи ищут автора? С точностью до наоборот. Авторы ищут персонажей.

– Шестеро? Ты себя за двоих посчитал?

– Смею напомнить, ничем хорошим у Пиранделло эти поиски не кончились. «Видимость! Реальность! Игра! Смерть! Идите вы все к черту! Свет! Дайте свет!..»

– Черт сидит за компьютером? Ведьма работает в парикмахерской? Упырь – председатель колхоза? Гоголевской Малороссии давно нет.

– Если ищешь чего-то необычного, можно выпрыгнуть в окошко. А можно просто перевернуть мебель. Так сказал Лир.

– Король?

– Король. Эдвард Лир, король нонсенса.

И мы разошлись до срока по разным улицам, чтобы в финале встретиться под часами на главной площади. Или в полдень у старой мельницы. Или в полночь возле разрушенной церкви…

Предлагаем ли мы сыграть в игру «угадай автора»? Разумеется. Хотя и не питаем иллюзий – искушенному читателю зоркости не занимать. Насколько цельной получится будущая книга? – покажет время. А пока предлагаем вашему вниманию фрагмент будущего цикла.

Искренне ваши,

Марина и Сергей Дяченко, Дмитрий Громов и Олег Ладыженский (Г. Л. Олди) и Андрей Валентинов.

Сосед

Алевтина Антоновна продала квартиру. К этому давно шло – решилась бы и раньше, если б не страх перед проходимцами-маклерами, перед зловредными законами, так и норовящими выставить человека бомжем. А тут приехала дочка из Киева, у дочки дом в частном секторе, хватает жилплощади, и деньги очень нужны.

Ну и продали за пару месяцев.

Квартиру купил иностранец. Сейчас, говорят, в этом нет ничего удивительного – если живут здесь подолгу, то и покупают, чтобы не тратиться на гостиницы и не скитаться по чужим углам. А у Алевтины Антоновны хоть и запущенная, без ремонта, но очень удобная двухкомнатная квартира. И место удачное: зелено, почти в центре.

Артем, деливший с Алевтиной Антоновной маленькую лестничную площадку, заранее подготовил себя к евроремонту, который непременно затеет новый сосед (немец, как говорила консьержка). Может быть, эта безропотная готовность помогла ему сравнительно легко пережить месяц июль, когда в подъезде было не продохнуть от меловой пыли, строительный мусор вывозился грузовиками, стены дрожали, а молотки и какие-то визжащие электрические долбилки не затихали с утра до ночи. Артем тогда уходил в пыльный скверик напротив дома, садился на потемневшую от дождей скамейку и раскрывал книгу. Грыз кончик карандаша, сверялся с блокнотом, прикидывая планы будущих лекций. Наработавшись в удовольствие, бродил по трем узеньким аллеям, здоровался с мамашами и их детьми и мечтал о том времени, когда защитит докторскую, получит деньги под свой проект и развернет наконец работу как следует. Пусть придется дневать и ночевать в лаборатории – это ведь и есть настоящая жизнь, именно это, а не закольцованные воспоминания о разрыве с Ириной. И, уж конечно, не мелочи вроде соседского ремонта…

Наступил август. Начались вступительные экзамены, и Артему стало не до прогулок по парку. Тем временем пол на лестничной площадке вымыли, стены заново выкрасили и даже общественный потолок слегка побелили. Артем подумал, что предположительно-немец, наверное, не такой уж плохой человек. Впрочем, это не имело значения: бронированная дверь с миниатюрным объективом была единственным доступным фрагментом жизни соседа. И Артем, никогда не знавшийся близко даже с общительной Алевтиной Антоновной, был очень рад установившейся между ними дистанции.

Сосед оказался бесшумным. Алевтина Антоновна, будучи глуховатой, иногда донимала Антона ревом включенного телевизора; с окончанием соседского ремонта однокомнатная квартирка Артема сделалась самым тихим местом на земле. Редко-редко из-за стены доносились обрывки странной музыки на низких частотах, но не раньше восьми утра и никогда позже десяти часов вечера. А потому Артем, который обычно возвращался из института усталым и выпотрошенным, мог сколько угодно лежать на диване, установленном под «соседской» стеной, читать или смотреть в потолок.

Видимо, октябрь, дожди и резкие перемены атмосферного давления стали причиной несвойственной ему хандры. Он думал, что работа, всегда приносившая ему радость, забирает и здоровье; о том, что он потолстел в последнее время – к сорока годам окажется обрюзгшим, лысеющим толстяком. О том, что побаливает печень.

Странное дело: часто, впав в полудрему, он начинал думать о соседе. О том, как тот ходит, бесшумно перемещается по свежеотремонтированной квартире. Он будто воочию видел соседские тапочки из натуральной кожи – как они ступают по сверкающему ламинату прихожей, по паркету гостиной, по пробковому покрытию спальни. Сосед садится на низкий диванчик, набивает трубку и закуривает. Лежа с закрытыми глазами, уткнувшись носом в маленький бормочущий радиоприемник на подушке, Артем ясно видел, как сосед улыбается, и красный огонек трубки подсвечивает узкое, хищное, в глубоких морщинах лицо…

Сосед виделся засыпающему Артему три или четыре вечера подряд. На пятое утро они встретились в лифте, чего прежде никогда не бывало. От предположительно-немца пахло свежо и мощно, и Артем вспомнил, что на шлейф этого дорогого запаха ему случалось натыкаться и раньше – в лифте, где запах держится часами. На лестничной площадке, где он смешивается с застарелой табачной вонью. Во дворе, где даже ветер не сразу справляется с зависшим над асфальтом парфюмерным маревом.

Сосед улыбался. Он был совершенно такой, как представлялось Артему. У него была рыжеватая бородка, длинный тонкий нос и рябоватые, в бледных веснушках, щеки.

– Гутен таг!

– Гутен таг, – пробормотал в ответ Артем.

И больше они не сказали друг другу ни слова.

Тот день оказался особенно трудным. Студенты раздражали, начальство вело себя по-хамски. К восьми часам Артем едва закончил проверку письменных работ, в большинстве своем написанных из рук вон плохо. Назавтра предстоял неприятный разговор с шефом. Маршрутки пришлось дожидаться сорок минут, и когда Артем добрался наконец до своего дивана, была уже ночь.

За стеной, прикрытой вытертым ковриком, было тихо, но Артем почему-то знал, что сосед не спит. Он бесшумно бродит по квартире, курит трубку, бормочет под длинный нос непонятные Артему слова. И улыбается. Обязательно улыбается в рыжеватую бородку.

И Артем, хоть и устал сегодня, не мог заснуть.

Он думал о своих студентах, которые с каждым набором становятся все глупее и бездарнее. Об их родителях, выкладывающих каждый месяц кругленькую сумму, из которой ему, преподавателю, достаются крохи. О своих коллегах, завистливых и двуличных, о докторской, которую ему никогда не защитить, потому что он неудачник…

Слово пришло из ниоткуда и заставило его сесть на кровати. Все сделалось ясно – так ясно, как не бывало давным-давно, с самого детства…

Неудачник. Вот оно что. Вот почему все его ровесники, однокурсники, бывшие друзья обретаются кто в Европе, кто в Америке, кто, на худой конец, в Корее. Вот почему он торчит в институте, который медленно, но верно загибается, где нет денег на самое необходимое, а если есть – они сразу же достаются проходимцам, дармоедам, нахлебникам…

И ведь он, Артем, заслужил такую участь. Он всегда был недостаточно умен, недостаточно дальновиден, мягкотел и наивен. Он такая же бездарность, как наиничтожнейший из его студентов…

На часах было четыре утра.

Странно, почему осознание очевидного пришло к нему только теперь. Почему даже уход Ирины – а как можно жить с таким ничтожеством?! – не открыл ему глаза? Как мог он тешить себя надеждами, что-то планировать, чего-то ждать?

За окном стояла плотная черная осень. Артем лежал под холодным одеялом, скрючившись, глядя в потолок.

Утром вышло солнце – впервые за много дней, и Артем сказал себе, что классический «час быка» стал всего лишь реакцией на переутомление. Осень, хандра, поссорился по телефону с сестрой, на работе сквозняки – вот и простудился к тому же… Переживем!

Все хорошо, говорил он себе, шагая под дождем к остановке маршруток. Я здоров… Родители более-менее здоровы. Работа есть… любимая работа. Квартира есть. О чем сокрушаться?

В маршрутку набилось полно народу. Пришлось стоять.

… Жизнь такова, какой мы ее видим, думал Артем. Самый богатый миллионер и самый удачливый победитель не владеют всем, никогда не достигнут всего… А у меня руки-ноги целы, котелок пока еще варит… Вижу, слышу… не голодаю…

Маршрутка резко затормозила. Артем ударился головой о поручень.

… Надолго ли?

Что-то случится… А что-то все время случается – с другими… Внезапная болезнь. Увечье. Катастрофа. Случается с другими – значит, рано или поздно случится и с ним. Может быть, его кошмар уже лежит, готовенький, на конвейере судьбы. И шестеренки крутятся медленно, но верно. Ползет гладкая черная лента, и на ней лежит, например, телеграмма. Или…

– Вы выходите? – спросила веснушчатая девушка из-за его спины.

Он посмотрел на нее так, что она, кажется, испугалась.

Телефонный звонок в полвосьмого заставил его содрогнуться. «Со всеми случается. Случилось и со мной…»

Звонил отец, но Артем не сразу узнал его голос. У мамы ночью случился инфаркт, она в реанимации.

Последующие несколько дней слились в один долгий «час быка». Артем говорил с врачами и задабривал медсестер, дежурил у кровати, добывал лекарства, ждал. Ситуация стабилизировалась – никто не знал, надолго ли. Проходили недели. Врачи бесили Артема равнодушием и тупостью; тем временем надвигалась зимняя сессия, его теребили и дергали, и он разрывался между больницей и институтом.

Изредка заезжая домой, он обязательно встречал соседа. Тот либо стоял перед подъездом, задумчиво изучая свое отражение в темных стеклах кремового БМВ, либо ждал Артема в лифте, заботливо надавив кнопочку «Стоп», либо поворачивал ключ в скважине бронированной двери.

– Гутен таг! – и улыбка.

Артем, чтобы не показаться невежей, растягивал в ответ губы и бормотал ответное приветствие.

Через месяц маму выписали, но страх не желал уходить. Телефонный звонок в любое время суток повергал Артема в панику. Касаясь трубки, он лихорадочно уговаривал себя, что ничего страшного не произошло – и заранее знал, что лжет.

Ему звонили сообщить, что его старый приятель и однокурсник погиб, сбитый машиной. Что его учительница, с которой он до сих пор иногда перезванивался, умерла. Что маме опять стало хуже.

Студенты раздражали его все больше. Артем не понимал, какая сила собрала вместе этих уродов, каким волшебным образом вступительной комиссии удалось создать паноптикум в рамках одного курса. Работа над докторской давно была заброшена: Артем возненавидел тему, когда-то казавшуюся ему столь перспективной.

Коллеги избегали его. Студенты хамили в лицо. Он платил им презрением, которое граничило с брезгливостью.

Лежа по вечерам на своем диванчике, Артем с отвращением разглядывал покрытый потеками потолок: соседи залили несколько недель назад и, конечно, не собирались выплачивать компенсацию. Ему хотелось разрушить этот старый, душный дом, напичканный неприятными, бесполезными, безликими людьми. Ему хотелось разрушить самого себя; прикрыв глаза, он думал с мрачным наслаждением о веревке, мягко охватывающей шею. И еще он думал о соседе – тот скользил в своих тапочках из комнаты в комнату, пил чай, курил трубку и улыбался здесь же, в двух шагах, за не очень толстой капитальной стеной…

Он был совсем рядом. Артему теперь казалось, что он был всегда. Невидимый, но вездесущий сосед-немец. За пленочкой старых обоев, за побитым молью ковром, за стенкой в полтора кирпича.

Рядом.

Телефонный звонок грянул в половине второго ночи, и Артем понял, что это все.

Он стоял перед орущим аппаратом, кусал губы и чувствовал, как текут по щекам слезы. От протягивал руку – и снова ее отдергивал. А телефон звонил, оглушительный в своем траурном рвении, звонил вот уже десятый раз подряд…

А за стеной курил трубку сосед.

Артем знал, что он не спит. Он не спит никогда. Он сидит за низеньким столиком, и узкое морщинистое лицо его подсвечено снизу красным. Он разглядывает Артема сквозь стену – запуганного, отчаявшегося, ненавидящего и презирающего себя и весь мир человека.

Телефон звонил.

– Подожди, – сказал Артем неизвестно кому. – Подожди…

Сосед за стеной поднял голову, и огонь в его трубке полыхнул ярче.

Телефон звонил.

Кто вертит ручки черного конвейера? Кто выкладывает на ленту все это… все, что ползет неотвратимо, чего боятся все на свете?

И можно ли застопорить конвейер хоть на секунду?

Артем зажмурил глаза и набрал побольше воздуха. Он попытался представить, что там, на другом конце трубки, не рыдающая сестра, не седеющий на глазах отец. Там просто глупый выпивший мальчишка, который звонит своей подружке и ошибся номером.

Он ошибся номером.

Паника была сильнее. Отчаяние затягивало, в нем была какая-то жуткая прелесть – осознать, как ты несчастен и беспомощен, понять это до конца, и пусть все, что сейчас случится, подтвердит его слабость…

Сосед смотрел сквозь стену. Артем задержал дыхание, сжал мокрые от пота кулаки.

Но сосед не может его видеть! Он, Артем, скрыт за толстым слоем чешских обоев, которые они клеили триста лет назад вместе с отцом и сестрой. Он защищен изъеденным молью ковриком, купленным на толкучке маме в подарок. Его прикрывает капитальная стена в полтора кирпича. Взгляд соседа не достанет его. Он силен. И все живы…

Казалось, потолок обрушился и лег на плечи. Издалека, сквозь кирпичные обломки, звонил телефон.

Казалось, рвется толстая ткань. И шестеренки невиданного механизма скрежещут, тормозят, высекая искры… И останавливаются.

И медленно-медленно, тяжело-тяжело начинают вертеться в другую сторону.

Хлопнула от ветра форточка – очень резко и очень близко. Пластмассовая трубка легла в ладонь – сама. Будто спрыгнула с рычага.

– Алло! Светка? Сколько тебе можно трезвонить?

Молодой веселый голос. Шум вечеринки, счастливый девчоночий визг. Музыка.

Артем опустился на край постели.

– Вы ошиблись номером, – сказал на удивление спокойным и ясным голосом.

И, не добавив ни слова, положил трубку на место.

Сосед-немец переехал. Теперь в его квартире живут молодожены, и порой Артему приходится стучать в стенку, чтобы сделали музыку потише.

И соседи неохотно убирают звук.

Артем встречается с Катей, своей бывшей студенткой. Неизвестно, выйдет ли что-нибудь серьезное из этих встреч…

А вдруг?