Текст книги "Путешествие по Советской Армении"

Автор книги: Мариэтта Шагинян

ОЗЕРО СЕВАН

На какое бы короткое время ни приехали вы в Армению, одну поездку постарайтесь сделать непременно. По красивым, новым зигзагам машина вынесет вас на Канакерское шоссе. Покуда длится короткий подъем, сквозь нарядный парапет, увенчанный каменными вазами, будет уходить, как бы медленно погружаться вниз, в зелень садов и парков, панорама Еревана. А наверху ждет старый, проторенный путь, дорога, построенная свыше ста лет назад, в конце 20-х – начале 30-х годов прошлого века. Это великолепное шоссе идет нагорьем, все поднимаясь и оставляя слева, в нескольких километрах от себя, благоустроенный курорт Арзни с его новым громадным дворцом-санаторием, построенным по проекту Сафаряна. Почти параллельно с ним, но навстречу ему, скатывается вниз река Раздан. Два попутчика – река и шоссе – проходят по той же равнине, безлесной и кажущейся пустынною, летом немилосердно палимой солнцем, осенью обдуваемой холодными и резкими ветрами. В районном центре Нижняя Ахта шоссе опять разветвляется, налево отходит дорога в другой курорт – Цахкадзор (Долина цветов). Трудно поверить, что знойный и плоский ландшафт района может резко измениться на расстоянии всего лишь нескольких километров, – в Цахкадзоре нет зноя, пет пустынной оголенности холмов, аромат тысячи цветов охватывает вас при въезде на курорт, и толпы ребятишек пестрят своими платьицами на его лужайках. Цахкадзор – место отдыха писателей и прибежище для десятков лагерей и детских садов. Молодые армянские матери, несколько лет назад сидевшие здесь вечерами у пионерского костра, приходят сюда вторично, ведя за руку своих собственных детей. Об этом хорошо сказано у поэтессы Сильвы Капутикян:

 
В Цахкадзоре, в Цахкадзоре
Лес шумит, алеют зори.
В Цахкадзоре был наш лагерь.
Поднимали утром флаги
Мальчуганы и девчата,
Темноглазые галчата.
Высоко шатер маячил,
Долетал до неба мячик.
Как мы жечь костры любили!
Эти дни ушли, уплыли…
…В Цахкадзоре, в Цахкадзоре
Тот же лес и те же зори.
Меж дубов и меж орешин
На гору всхожу неспешно.
Я веду с собой ребенка.
Он мне руку сжал ручонкой…
Так бредем под солнцем летним
Мы путем тысячелетним[155]155
  Сильва Капутикян, В Цахкадзоре. Помещено в сборнике «Поэты Советской Армении», Гослитиздат, 1947.


[Закрыть].
 

(Перевод В. Звягинцевой)

Круглая вершина большой ласковой горы, лес в ущелье, развалины старых церквей, серебристая лента Раздан – вот слагаемые мягкого и необыкновенно привлекательного фона, на котором светлыми пятнами рассыпана горсть каменных домов Цахкадзора. В цахкадзорских березовых рощах когда-то в изобилии водились (попадаются они и сейчас) многочисленные виды зверей и пернатых: олени, серны, черные козлы, барсуки, волки, медведи, кулики, куропатки, утки, чирки, витютни, дупели, бекасы, курочки, – сердце охотника сжимается в этих местах от каждого лесного шороха, каждого птичьего взлета.

Начиная с Нижней Ахты – внимание! Путешественник, едущий впервые, непременно прекратит разговор. Дремлющий – откроет глаза. Видение, ждущее за поворотом в 66 километрах от Еревана, прекрасно, и всякий раз вы глядите на него с ненасытным наслаждением. Высоко в горах, загнанная в глубь материка, неожиданно вспыхивает перед вами голубым пламенем, среди тесных, крутых берегов, усиливающая впечатление континентальности, единственная большая «влага» Советской Армении – горное озеро Севан.

Редко-редко изменяет ему чистая, сухая, словно наложенная темперой, синева. Но тишина этих вод изменяет озеру почти ежедневно в послеобеденные часы, когда ветер, как хлыст, начинает бить по озеру с гор, вздымая огромные волны, делая проезд на пароходе опасным и трудным, а на простой рыбачьей лодке почти невозможным.

Рыбаки в прошлом много десятков лет были здесь арендаторами. «Рыбная ловля столь изобильна, что превышает всякое вероятие; караваны прибывают сюда на верную ловлю, рыбы всегда попадается вдвое против ожидания» [156]156
  И. Шопен, стр. 806.


[Закрыть],– рассказывал очевидец 30-х годов прошлого века. Техника рыболовства – старинная, перешедшая от дедов к внукам, – полна была какой-то поэтической медлительности, и глядеть еще в 20-х годах, как здесь ловят рыбу, можно было часами, наслаждаясь пластикой человеческого жеста, словно растворенной в однообразной прелести пейзажа. Бронзово-красные люди так опалены солнцем, что кажется, полыхают огнем, и краснота их еще усиливается от сверкающей голубизны озера, от которой никуда не спрячешь глаза. Вы прилегли на песок в теплой волне ветра и жужжании мельчайших, вспугнутых с берега, не жалящих, но надоедно гудящих насекомых; вам хорошо от прохлады, умеряющей жаркое солнце, хорошо от близости огромного водного бассейна. Далеко от берега, где-то в невидимых вам точках, растянута под водой рыбачья сеть. Она там стояла, под водой, положенные ей часы, делая незаметное свое дело, то есть переполняясь «проезжими», верней путеплавающими гостями – жирной севанской форелью. Но вот пришла минута вытянуть сеть, – вторая основная рыболовецкая операция. Не спеша рыбаки становятся один за другим у длинного каната. У каждого из них в руках так называемая «лента» – веревка-пояс, заканчивающаяся деревянной зацепкой. Этими веревками, плотно зацепившими, как зубами, канат, рыбаки тянут и тянут, пятясь назад, сеть из озера, чуть наклоняясь и сгибая под углом колени. Но вот самый крайний с конца снял свою «ленту», обошел всю цепь рыбаков, стал самым близким к озеру – первым в цепи, – ловко закинул «ленту» на канат; деревянная зацепка стиснула его, как зубами; и снова медленное, упорное, почти невидимое в своем усилии, движение к берегу, все дальше от озера; и снова крайний с конца переходит на первое место, захватывая мокрый кусок каната, вытянутого из озера. В лицо вам ударяет кислородным свежим запахом живой рыбы, похожим на резкую струю озона: это показался бочонок на воде – первый предвестник сетей. А вот и самые сети. Уже откуда-то с другой стороны подобралась вторая партия рыбаков, тянувших за вторую половину сетей. Сейчас они почти сошлись вместе, тянут канаты, стоя рядом, – и медленно-медленно выходит из воды верхушка сходящейся сети. Два рыбака, не снимая сапог, входят в озеро и работают уже прямо в воде, прижимая ногами ко дну нижний край сети, чтоб ни одна рыба не выскользнула на свободу; сеть вытянута на сушу, раскрылась; серебряное, золотое трепетание переполнило воздух. Огромные рыбы, извиваясь, бьются и взлетают высоко вверх, падая на своих соседей с плеском, словно это не рыбы, а тяжелые водяные струи. Розовая чешуйка форели, темно-золотое тело ишхана – драгоценные, редкие сорта…

За рыбаками пришли хозяйничать на озеро геологи, археологи, энергетики. Геологам на Севане много поживы. Озеро вынесло сюда, на свои берега, как дети выносят в складках приподнятого платьица, залежи ценных ископаемых: тут и обсидиан, и охра, и гипс, а главное – железистый хромит, которого здесь множество. Дитя второй послевоенной пятилетки, железнодорожный путь под Семеновским перевалом – прямо на Акстафу, свяжет Севан с Москвою, и все эти ископаемые, так же как много других, еще не исследованных в пустынных горах Севанских хребтов, найдут себе выход и постучатся в будущие пятилетки. Уже сейчас идет в Ереван, чтоб плавиться на стекло, местный обсидиан[157]157
  «Верстах в восьми от Сухого Фонтана по направлению к Эривани, около самого шоссе выступает обрыв, в котором обнажаются жилы обсидиана. Обсидиан – темная стекловидная масса, иногда прозрачная, как стекло, – выступает только в форме осколков».
(И. С. Поляков, Дневник археологических работ, веденных в Закавказском крае осенью 1879 года).  В Ереване имеется завод, выплавляющий стекло из этого камня.


[Закрыть].

Но обсидиан привлекателен не только для геологов, он находка и для археологов. Некоторые из его осколков, находимые у берега, обработаны человеческой рукою, – это остатки каменного века. Для археолога озеро Севан и все его окружение – богатейший источник всевозможных находок, начиная с первых стоянок человечества. «Каменный век процветал некогда около озера Точка (Севана)», – эпически рассказывает археолог И. С. Поляков в своем «Дневнике»[158]158
  Там же, стр. 159.


[Закрыть]. А Шопен пишет, что:

«…подробное описание древностей Гёгчайского магала заняло бы целый том и, вероятно, представило бы факты, весьма важные для историй армянской, грузинской и даже персидской. Деревни и ущелья наполнены древними церквами, монастырями, крестами и надгробными памятниками, покрытыми надписями; все доказывает многочисленность и богатство жителей, здесь прежде обитавших»[159]159
  И. Шопен, стр. 315. «Гокчайский» – Севанский. Севанское озеро некоторое время называлось «Гокча».


[Закрыть].

Советский армянский писатель Вахтанг Ананян в яркой повести «На берегу Севана» использовал эти археологические памятники для увлекательных детских приключений [160]160
  В. Ананян, На берегу Севана, Детиздат, 1950. Повесть получила третью премию на конкурсе лучшей детской книги.


[Закрыть].

Но довольно археологии, – о ней читатель может прочесть в «Археологических прогулках». Сейчас в разговор вступает энергетика. И это самый главный разговор о Севане. Он начался всерьез пятнадцать лет назад и продолжается до сих пор.

Каждый, кто приехал на Севан впервые, не может не заметить белую известковую полоску в несколько метров, опоясывающую все озеро. Это начало спуска севанских вод.

В сущности даже и не начало: 38 квадратных километров площади Севана уже нет. Чтоб читатель мог представить себе весь размах этой грандиозной операции, нужны цифры. Севан, в древности Гегамское море, имеет глубину 95 метров, в окружности 260 километров, площадь – 1413 квадратных километров, объем воды – 58 кубических километров. Вот как уменьшатся все эти цифры после спуска озера:

40 метров глубины

80 километров в окружности

240 квадратных километров площади

5 кубических километров объема воды.

Это значит, что глубина уменьшится почти вдвое; расстояние вокруг озера сократится больше чем втрое; площадь воды уменьшится в шесть раз; и, наконец, объем воды станет меньше почти в двенадцать раз.

Человеку с воображением можно представить себе, как голубое пламя севанских вод приглушается и приглушается с каждым годом, словно огонь в светильнике, подворачиваемый рукою, – но маленький, сравнительно совсем маленький огонек останется ровно и ярко гореть. Однако же маленький он только сравнительно! Если отвлечься от теперешних морских размеров озера, то перед нами, – не в скалистых и пустынных берегах, как сейчас, а в окружении пестрых, душистых лугов, ореховых и дубовых рощ, тенистая глубина которых будет бережно хранить биение пульса нежных водных артерий, – горных родничков, стремящихся к Севану, – возникнет новое, более живописное, более спокойное синее озеро, вовсе уж не такое маленькое! Ведь для того чтоб обойти пешком озеро по берегу, где, конечно, пройдут и красивые дорожки для пешеходов и широкая лента шоссе, понадобится целых четыре дня, а для очень уж неутомимого пешехода – три дня, – в его окружности около 80 километров.

Куда уйдут спускаемые воды Севана, целых одиннадцать двенадцатых его количества, мытоже знаем из первой части этой книги. Они уйдут не испарениями в воздух, не просачиванием в песок и пустоты земли, – словом, не будут истрачены бесполезно, – вся экономика новой, Советской Армении, весь ее преобразованный облик, даже новые черты труда людей на полях, – все это теснейшим образом связано с водами Севана, во всем этом сохранятся и останутся, обратятся и преобразуются драгоценные капли его синих вод. О них будут петь свои песни шагающие линии передачи, чьи распростертые стальные руки понесут через горы и ущелья Армении голубое пламя Севана, преобразованное в электрический ток. О них будут говорить каждая борозда на полях, набухающая водой в часы поливки, каждый шпиндель станков, убыстряющий свои обороты в заводских цехах.

Но вот один осторожный голос: а рыба? Куда денется севанская рыба – как-никак статья в бюджете республики? Не была забыта и рыба. Ей предстоит пережить своеобразный «расцвет», хотя век ее будет укорочен.

Когда создан был проект Севанского каскада, считалось, что рыба в озере сразу погибнет, потому что, во-первых, уничтожатся кормовые запасы для нее и, во-вторых, она не найдет себе места для размножения. Но первые же годы спуска начисто опрокинули все теоретические предположения. Площадь, где были кормовые травы, в силу рельефа дна была небольшой. При спуске озера на 15–16 метров эта площадь значительно увеличилась (дно поднялось, мелких вод стало больше). И рыбы неожиданно получили добавочные «луга», где они могут в изобилии находить себе пищу. Если спуск Севана довести до 25 метров и потом остановить, то рыбное хозяйство от этого выиграет ни много ни мало, а в восемь или десять раз. Это значит, что до спуска на 25 метров, ближайшие три-четыре пятилетки, рыбе станет не хуже, а лучше. Что касается размножения, то уже сейчас в Севане разводят рыбу искусственно. До 50 миллионов мальков спускается в озеро ежегодно. Севанская форель не только вкусная, но и полезная рыба, в ней много йода; она жирнее речных форелей (в ишхане до 21 процента жира). Но, кроме форели, в Севане разводятся сейчас и хромуля (до 70 центнеров в год!), и усачи, и мелкие раки. В водах Севана плавают каспийские лососи… И выходит, что даже рыбное хозяйство Армении выигрывает сейчас от частичного спуска севанских вод, хотя дальнейший спуск Севана (ниже 25 метров) окажется для нее гибельным.

Вокруг Севана расположено несколько районов: Севанский с центром Севан, на северо-западном берегу озера; Нор-Баязетский, с центром в городе Нор-Баязет, занимающий западный берег; богатый и большой Мартунинский на южном берегу, с районным центром Мартуни; еще более крупный Басаргечарский, с центром в Басаргечаре, дугой охватывающий озеро с юга на восток; Красносельский, с центром Красносельск, – на северо-востоке, и курортный поселок Дилижан на северо-западе озера.

И. Шопен назвал когда-то, в предисловии к своему труду, Армению «страною контрастов». Нигде так сильно не переживаешь эту формулу, как в путешествии вокруг Севана. Даже карты севанских районов производят впечатление сложной пестроты.

Мы уже видели, насколько многотонна сама синева озера, когда топограф делит оттенками ее различную глубину. А вокруг этой синевы чего только нет! Бесчисленные веточки черной туши, идущие наподобие ребер человеческого скелета вокруг причудливых синих полосок, – это горные хребты по обе стороны речных ущелий. Коричневая окраска каменистых горных возвышенностей тоже не однотонна: густота тона меняется в зависимости от высоты, и этих изменений коричневой краски множество. Между горными кряжами, растекаясь по желтизне, там и тут брошены зеленые пятна – луговины, леса, растительность. Все вместе дает впечатление густотканного ковра. Но если на карте он пестрый и путаный, то как же разнообразно впечатление от этого ковра при живом и наглядном знакомстве с ним для того, кто захочет изъездить или исходить его из конца в конец!

Мы дышали солнечной тишиной Айоц-дзора, напоминавшей нам «конец света». Это было очень далеко, за стеной горных хребтов и зеленых перевалов, где-то на юге.

Что общего между синей гладью, жарким летним морским привольем южного Севана в Мартунинском районе, широкого, как море, с невидимыми глазу берегами, потерявшимися где-то за синим горизонтом воды, и горными рощами Айоц-дзора, залитыми алым шиповником, с белыми складками снега на горных скатах? А между тем Мартуни и Айоц-дзор – соседи; они плечами упираются друг в друга: отличное шоссе с одним из красивейших перевалов, Айоц-дзорским, соединяет их центры.

Что общего между типичной приморской жизнью Басаргечара, с его экономикой рыбачьих, у воды расположенных сел и богатым Азизбековским районом, сеющим рис, гордящимся своим горным курортом Джермук, изобилием фруктов, вина, меда! А Басаргечар и Азизбеково – тоже соседи.

Поздней осенью 1950 года я поднялась в Мартуни со стороны Айоц-дзора. Внизу, по течению Арпа, было еще совсем жарко. По-летнему, в одних платьях мы сидели на прибрежных камешках, а нам навстречу бежала речная вода, слепя своим сверканьем под солнцем и вскидывая белые гребешки пены; было так жарко, что хотелось войти в ее прохладные струи, выкупаться, смыть дорожную пыль и усталость, а стояли уже последние числа ноября, когда 25 градусов мороза в Свердловске, 20 градусов мороза в Москве, 15 градусов мороза в Ленинакане. Но вот, разморенные жарой и солнцем, мы опять накинули свои шубы, в которых выехали из Еревана, и уселись в «виллис». Айоц-дзорский перевал, раньше называвшийся Селимским, надвинулся на нас своею широкой зеленой стеной.

Можно любить горные перевалы, как любишь людей. Ни одного схожего, у каждого – свое лицо. Ни один не забудешь в его отличии, в его особенностях. А любишь в каждом из них, как во многих дорогих людях, проходящих через жизнь вашу, в сущности только одно и то же, одно-единственное: как в человеке – проявление его человечности, тот идеал, который он сам себе ставит и к которому тянется в делах и поступках, так в перевале – ту высшую точку единственного мгновения наверху, единственного равновесия между двумя безднами, подъемом и спуском, к которой он тянется всеми своими точками, ради достижения которой он создан.

И вот начался медленный подъем по бесчисленным, очень длинным зигзагам – все выше, выше в такой горный простор, с такою открывающейся за нами широтой горизонта, каких ни на одном армянском перевале нет. Мы поднимались, мир за нашей спиной опускался. А за этим опускавшимся миром, широкой бездной из зелени, вырастала на всю линию огромного горизонта (потому что огромно ущелье, от края до края) величественная панорама горной цепи, покрытой снегом. И было удивительно тихо, ясно, дорога все шире и лучше, масса кудрявой зелени, навстречу шли стада и шедшие пешком через перевал колхозники, с мешком за плечами, с груженым осликом.

Чем выше, тем тише, яснее, величественнее. На самом верху, правда, пронзительный ледяной ветер, но вид был так прекрасен и ни с чем не сравним, может быть – с началом мирозданья, такой совершенной, достигнутой тишиной и красотой веяло от него, что мне захотелось дать новое название для этого перевала над необъятным океаном гор: «Великий или Тихий». Но так хорошо было, пока мы оставляли за собою айоц-дзорскую сторону. На верхней точке перевала перед нами открылась другая бездна, севанская. Сперва, правда, блеснуло голубое пламя внизу, – это просиял на минуту Севан, в этом месте очень широкий. Но над ним висело свинцовое, страшное, снежное небо, и не успели мы взглянуть на Севан, как на нас обрушился яростный снежный буран. Ветер тормозил наш «виллис» на скользкой дороге, как заводную игрушку; снег залепил стекло так, что стрелки-метелки застряли в нем, словно воткнутые лопаты. Но навстречу как ни в чем не бывало шли богатыри-пастухи со своими овчарками, а по склону паслись овцы, сотни овец, многосотенное стадо особой здешней породы балбасов. Эти балбасы, белые, жирные, круглые, виляя курдюками, спокойно щипали траву под снегом и только жались боками друг к другу, чтоб теплее было, – тут, на альпийской высоте, раскинуты прекрасные колхозные фермы.

Спустившись ниже, мы пережили еще одну встречу, на этот раз с коровами. Шло большое стадо, и после маленьких, с вогнутыми слабыми спинами, с жалкими маленькими мордами и маленьким выменем, безродных айоц-дзорских коров, виденных нами в Арени, тут вдруг в глаза бросилось бесспорное, явное, убедительное: прямые спины, крупная шея на широкой груди, прямоугольное, большое тело на сильных ногах, одинаковые длинные морды с тупыми красивыми носами, почти одинаковая окраска шерсти, широкие лбы под рогами и круглые, крупные веки – порода!

Мартуни – большой, широко разбросанный районный центр – стоял раньше поблизости от озера. Сейчас он изрядно ушел от него вместе со спуском вод Севана и все большим и большим обнажением земли. По этому илистому, неровному дну Севана, топкому под ногами, до озера уже не легко добраться. Профиль района в основном – животноводческий. Здесь был когда-то Яныховский племенной совхоз. Были и швицы и симменталы, их скрещивали с местной породой. Сейчас симменталов в Армении почти нет, швицы больше подходят к местным условиям. Да и швицев уже в сущности нет, – они растворились в новых, выведенных нами породах, и производителями все больше служат лебединцы, костромичи… В 1950 году на базе бывшего Яныховского совхоза было организовано племенное хозяйство, – 200 коров племенных и метисов и 600 белых овец – балбасов (белые жирохвостые).

Кажется, рукой подать от центра Айоц-дзора, Микояна, до Мартуни, а разница между ними огромная. Мартуни отличается от своего соседа сенокосными площадями и совершенно другими природными условиями. Если за перевалом нечем кормить коров и летом сильная жара, то здесь летом прохладно и великолепные пастбища. Поэтому сюда летом гонят стада не только айоц-дзорцы, но и азербайджанцы. Лето здесь длинное, вода в избытке. С кормами тут резко повернули к лучшему. Скоту начали давать зерновой корм (овес, ячмень), заложили в 1950 году 6 тысяч тонн силоса (на весь район); дают хлопковый жмых, корнеплоды; сеют эспарцет, начали сеять вику, имеют опытное поле люцерны (чтоб потом распространить ее на весь район); наконец, тоже опытным порядком, посеяли суданскую траву. Посеяли ее поздно, в июне, и оттого она очень хорошо пошла. А главное – смогли перенести животноводческие фермы наверх, непосредственно на самые пастбища, оттого-то мы и встретили там, в зоне альпийских лугов, и овечьи отары и коровьи стада. Скот там остается круглый год, при фермах организуются посевы кормовых трав.

Овечья порода балбас – замечательная, соединяет и шерсть (более тонкую, чем у обычных овец), и жирность (курдюки – жира до 15 килограммов), и мясо (одно из самых вкусных овечьих мяс – балбасское). Эти овцы сплошь белые, только нос и копытца черные, если где попадается пятнышко – значит метис. В районе в овечьем поголовье 90 процентов овец – балбасы. В Армении эта порода в основном водится именно в Мартуни. Здесь есть и госплемрассадник, выпустивший книгу тов. Айвазяна по балбасу. Айоц-дзорский перевал – на высоте 2470 метров; вот на этой высоте и расположились фермы.

В каждом колхозе по правилу – четыре фермы. На птичьих фермах завели индеек, и они отлично себя чувствуют в горах. Есть село Астхадзор (Звездное ущелье). Там замечательные чабаны Вано Айрапетян и Ованнес Погосян, получающие от каждых 100 маток-овец не меньше 120 ягнят и сохраняющие всех ягнят в живых.

Круглый год идет в районе работа по табаку: осенью надо готовить рассадник, ямы, рамы, удобрения; ранней весной – парники, рассаживать рассаду, в мае посадка в грунт и до самого ноября уход. Искусственной поливки и прополки табак требует на каждом поле до шести раз. В 1950 году за табак район представил к награждению Героями Социалистического труда пятерых колхозников.

В Мартуни своя ГЭС на реке Адиаман, обслуживающая и машинно-тракторную и машинно-животноводческую станции; кроме того, у колхозов есть две микрогэс. В 1951 году в районе появились электропоилки и электродоилки, а фермы строятся с таким расчетом, чтобы можно было ввести электропроцессы. Проекты ферм получают из Москвы.

Большое строительство идет в районе. Построили машинно-дорожную станцию, МТС, МЖС, лесозащитную – даже по одному факту этого строительства, по увеличению числа и характера машинных станций видишь вокруг, как растет механизация в нашей великой стране, как насыщается пространство машинами, как шагают они через поля, через леса, как становятся у рек, у скотных дворов, у полей, у лесных полос, при дорогах (где-то еще станут?) – и руки человеческие освобождаются, освобождаются, становятся гибче, помогают мозгу делать более сложную, более чистую работу, – так входит коммунизм в плоть и кровь на земле.

Лесозащитная станция собирается посадить на 1006 гектаров освободившейся из-под Севана земли дубовый лес. И райцентр и шесть кохозов заново планируются, превращаются в зеленые города. В районе два завода, рыбный и консервный, механизированный сыроваренный завод (в селе Вартеник), 6 средних школ, больница на 35 коек, кинотеатр, гостиница на 48 мест и особая гостиница – дом отдыха… Расширяется площадь под зерновыми: в 1950 году подняли 1000 гектаров, а до 1956 года планируют 4500 гектаров под пшеницу и ячмень.

От Мартуни всего в нескольких километрах к югу – другой район, Нор-Баязетский.

Дорога почти все время вдоль озера. Хорошей езды на час, – казалось бы, природные условия однотипны. Между тем опять – все разное.

Мартуни – большой, разбросанный на ровном месте, с виду все же более деревенский, центр, вблизи Севана, у перевала, с огромным будущим для животноводства, с интереснейшим новым опытом переброски животноводческих ферм прямо на альпийские луга.

Нор-Баязет – настоящий город, с живописным въездом, опоясывающим его по горному склону, расположенный амфитеатром, дом над домом, и эти тесные старые домики чем-то напоминают остатки старых домов в Тбилиси над Курой. Севан от него на довольно далеком расстоянии – 5 километров; озеро обнажило, кстати сказать, там, где оно отступает, плодороднейшую илистую почву. Не успели оглянуться, как мягкр покатили по асфальтированной главной улице с хорошими новыми городскими домами по обе ее стороны, – улице имени Сталина, асфальтированной в прошлом году.

Но не только районный центр, а и весь район отличается от соседнего; сильней в нем выражены черты нового, связь сельского и городского, тяга к механизации, высокая общая культура, – и это последнее отличает Нор-Баязет от Мартуни.

Начать с того, что весь район – район высоких урожаев. Он большой (для Армении) – 50 тысяч гектаров. В 1950 году собрали в среднем по 17 центнеров зерна с гектара; отдельные колхозы, например, «Кармир Октембер», где три Героя Социалистического Труда за хлеб, – по 22 центнера с площади в 600 гектаров; колхоз имени Спартака, самый крупный в районе, где семь Героев Социалистического Труда за хлеб, получил по 18 центнеров с 1000 гектаров, а твердой озимой пшеницы по 20 центнеров, причем морозы здесь доходят до 35 градусов, зима суровая, и замечательно, что озимая пшеница под снегом прекрасно переносит эти холода и не вымерзает. С табаком у них тоже хорошо: четыре Героя Социалистического Труда в колхозе имени Батикяна (по 35 центнеров с 12 гектаров), много Героев Социалистического Труда и в других колхозах (по 25 центнеров с 55 гектаров). Видно, что работают слаженно, поднимая весь район.

И сам район не неподвижен, – он в очень заметном движении к будущему. Но иногда это движение к будущему связано с довольно слабым настоящим, и улучшения ждут от радикальных, новых мер. Здесь – другая форма движения к будущему: расширение и рост на очень хорошо подготовленном и самом по себе широком основании. Например, в районе планомерно расширяют посевы, в одном этом году на 1500 гектаров, – к горам, к северу, за счет неиспользованной земли, за счет ликвидации межевых полос и т. д. В то же время планомерно расширяется и сам Нор-Баязет, – к озеру, в южном направлении, где на освобожденной из-под Севана земле встанет дубрава (сеют кое-где гнездовым способом). Для перепланировки и строительства укрепляется база в самом городе, есть механический завод и кирпичный завод, где из местной глины делают черепицу не только для себя, но и для Мартуни. Чтоб культурно расширять посевы, один из колхозов («Спартак») – целиком семеноводческий, – в нем сеют лучшие сорта, наиболее подходящие для местных условий. С 1951 года отсюда переселены в трудоемкую Араратскую долину 1200 хозяйств. А это опять-таки означает дальнейшее укрепление колхозных земель и дальнейший рост механизации.

И, наконец, общая культура района, о которой я сказала выше. На 13 колхозов зооветеринарный техникум, педагогическое училище, 7 полных и средних школ, 6 киностационаров, 13 клубов, свой хороший стационарный драматический театр (в городе), 350 учителей, 25 врачей, 3 группы самодеятельности, участвовавшие в олимпиаде. Степень интеллигентности района показывает положение с библиотеками, которых 28 в районе и 3 в городе. Именно в Нор-Баязетском районе одна из лучших библиотек в республике, о которой часто пишут, – в селе Сарухан. В ней отлично поставлена культурная работа, – при ней работают кружки, проводятся читательские конференции, вечера вопросов и ответов, обсуждения новых книг, популяризация опыта Героев Социалистического Труда. Библиотека получила республиканскую премию за хорошую работу, отмечены и другие библиотеки района – в Норадузе, в «Кармир Октембер» и т. д.

Мы едва начали разговор в райкоме, как вошла группа ученых, зашедших проститься с секретарем: это были профессора Ереванского зооветинститута, только что проведшие здесь интересную конференцию по важнейшим вопросам биологии. Печатная программа этой конференции показывает, что никаких «скидок» сделано не было, – научные темы ставились во всей полноте и глубине.