Текст книги "Ручей (СИ)"
Автор книги: Мари Пяткина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
Глава 27. Павор
Вы когда-нибудь лезли на стены от злости и беспомощности? Павор лез, причём в самом прямом смысле – вернувшись домой, в сердцах лупанул в стену кулаком, да так, что разбил костяшки и сбил икону святого Пантелеймона Целителя. Пришлось нести табуретку и с молитвой приколачивать новый гвоздик.
После того душевного подъёма и сердечного торжества, которые он испытал в суде, законно получив право растить собственного любимого ребёнка, эта тварь, эта проблядь опять сбежала из-под носа. И куда? В лес! Да чёрт бы с нею, право слово, но дочка, его золотая девочка, его кровинушка, похожая на покойную матушку? За что Светлана с нею так? Не дай бог что-то случится с Капитошкой, кому Павор оставит всё нажитое добро? Ради кого он всю жизнь работал, для государства старался, что ли?
Как поц и клоун Павор с самого утра торчал под забором Общества Задроченых Дыр Жопоедок и ждал, когда выведут Капитошку, а засевшие внутри проститутки с лесбиянками показывали на него пальцами из окон офиса. Ещё намедни он купил говорящую робокуклу с видом самой настоящей живой девочки и с ценой слегка подержанного авто, в добавок – игрушечного кота с дочку размером, но получил шиш. Господь отвернулся от Павора, словно он что-то сделал не так, словно не ел свой хлеб в поте лица своего.
От забора Общества, вдрызг разругавшись с бесполезной сукой из соц опеки, Павор помчался прямиком домой к Шульге. Дважды превысил скорость и даже штраф на выезде из города выхватил, так торопился.
После выигранного суда он звонил браконьеру раз восемь, хотел вернуть свои деньги, но всякий раз слышал, что абонент вне зоны. Заблокировал Павора, что ли, чтоб должок не возвращать? Так порядочные люди не делают. Выполнил работу – получи обещанное, когда Павор слова не держал? Не выполнил – твои проблемы, возвращай задаток!
Жил браконьер на отшибе, за шлагбаумом с надписью «Частная территория, проезда нет», в трёхэтажной вилле в тосканском стиле, обнесённой глухим бетонным забором, утыканным видеокамерами. По словам его кума, кроме виллы внутри имелся целый автопарк и даже вертолётная площадка – жировал, ублюдок, за свои грязные деньги с рогов и копыт. Но сейчас Павор был чертовски рад, что задаток осел за этим забором. Привести ему дочь со станции Шульга не смог, пусть хоть в лесу его ребята пошустрят, хоть на что-то это кодло способно?
Открывать Павору никто не спешил, хотя он и звонил, и стучал, и по-всякому перед камерами крутился. За сегодня это был уже второй забор, за который его, уважаемого человека, категорически не пускали. А всё по чьей вине? Конечно же, Светланы. Ничего, она ещё попляшет, ещё не раз и не два пожалеет, что обеспечила мужу всю эту мерзость и позор…
Отчаявшись, Павор сел в машину и там сидел, с открытой дверью, жалел, что нельзя выпить. Хотя, кто сказал, что нельзя? Если самую малость, то можно. Он достал из бардачка бутылку бренди и как следует приложился, от чего сразу обильно вспотел. Жара, как не крути, стояла адская.
Вдруг калитка пискнула кодовым замком и открылась.
– Наконец-то, – проворчал Павор, поднимаясь с сидения.
Но вышел к нему не Шульга, и не его холёная модель-жена, мамаша или хотя бы тёща на худой конец, вместе с которыми браконьер обитал в своём большом доме, по его уверениям, в любви и дружбе. Даже не охранник, хотя, по идее, охрана там должна была водиться. Из калитки выползла старая сморщенная бабка в мягких тапочках, с клюкой в одной руке и ярким бумажным пакетом в другой.
– Это что ещё такое, – недовольно проворчал Павор, оглядываясь по сторонам.
Может, бабку ждёт такси, которого он не заметил? Никого кроме него у дороги не было. Куда она могла направляться в этой местности, не в город же пешком, к примеру, в пенсионный фонд, хе-хе, или поликлинику, прогреть радикулит в медкапсуле? Не-е-ет, бабка направлялась к нему. «Ладно, посмотрим», – подумал Павор.
– Ты, что ли, Мусорщик? – спросила бабка, приковыляв к машине.
Павор поморщился.
– А что, мать? – спросил в ответ. – Алексей не дома ли?
– Нет его, – ответила бабка. – Так ты Мусорщик?
– Ну, допустим, я, – он нехотя кивнул.
– На, возьми, – бабка сунула пакет ему в руки.
Павор взял. Пакет был из-под дамского белья, розовый с золотым теснением и фотографией красотки в кружевных трусах, а лежали в нём деньги. Целый пакет денег.
– Лёша сказал, приедет Мусорщик – отдать ему. Здесь сто тыщ, сказал.
– А что же он не вернул деньги лично? – с негодованием выдавил Павор.
– Лёша сказал, что при встрече проткнёт тебе глаз ореховым прутиком.
Павор даже растерялся. Ладно, морду разбить или даже прострелить колено, было бы за что, но экое свинство, глаз – прутиком…
– Почему ореховым? – только и произнёс он, хотя хотел спросить, чем же так обидел Шульгу.
– Не знаю, – бабка поджала губы. – Он грецкий орех под окном посадил, привитый, хорошо принялось. Ну, бывай.
Она развернулась и потопала назад, во двор, в свою очередь Павор молча сел в машину и поехал восвояси. А уже потом, дома, полез на стену.
Он ничего не понимал, голову сломал в попытках разобраться, что происходит, и от этого бесился вдвойне. К счастью, дома нашлось привычное успокоительное и верный друг с зелёными гладкими листьями. Особо расчувствовавшись, Павор даже помочился в кадку с фикусом.
Яйцеголовый явился на работу в среду, Павор к тому времени совершено извёлся от тревоги за дочь и неизвестности, хоть и прибухивал порядком.
– Павор Валерьевич, – блестя глазами, адвокат приблизился. – У меня кое-что есть.
– Что? – только и спросил Павор.
– Посмотрите…
Он порылся в наручном компе-часах и явил рекламную картинку. Довольно страшненькую, в стилизированных кровавых брызгах и оскаленных ртах.
– Что это?
– Букмекерская контора, – с кривой улыбочкой сказал яйцеголовый. – Разумеется, чёрная. Принимают ставки на ксенобои. Их активно рекламируют все последние дни из каждого, хм, утюга. Разумеется, неофициально.
– Зачем мне это? – фыркнул Павор. – Я дочь вернуть хочу!
– А вот, позвольте, видео боя. Снято скверно, на скрытую камеру, однако, прошу вас посмотреть. Я на экран выведу.
Павор взглянул на видео и ничего не понял. В тёмном помещении, на небольшой арене, огороженной сеткой, в яростной схватке бились какие-то твари. Ничего невозможно было толком разобрать – сплошной клубок когтей, клыков и гибких хищных тел распадался и сплетался в драке под рёв импровизированных трибун.
– Хорошие деньги контора поднимает, – заметил адвокат.
– Какого чёрта я смотрю эту дрянь? – раздражённо бросил Павор. – Я не любитель собачьих боёв.
– Правый нижний угол.
Павор присмотрелся внимательно и потерял дар речи. Челюсть в прямом смысле слова отвисла.
В углу, отнюдь не снаружи, среди зрителей, а внутри сетки, на краю арены, кричала, орала и судорожно двигалась, подбадривая зверя, его дражайшая супруга, одетая в странную маскарадную одежду.
Глава 28. Грей
В чужом логове ему не нравилось. Ни выйти толком, ни порыться, только с Матерью, да следом непременно тащился какой-нибудь самец из чужой семьи с громовой палкой и трескучим камнем, который больно бился. В первый же день один самец так потрещал, что у Грея задняя лапа отнялась, но Мать на того сразу напала и вцепилась ему в морду. Шум поднялся, гам, сбежались чужие самки и раскричались, как птичья стая. Грей полз к ним на передних лапах, он бы тоже ему в морду вцепился, но прибежал самец со шрамом, Грей сразу, ещё в старом логове понял, что этот – воин, да как ударил того, с камнем, тот аж лёг и сразу хвост поджал. Хотя какой у него хвост? Видел Грей эти хвосты у двуногих самцов, смех один. Ни уцепиться им, ни добычу схватить, так, болтается между ног.
Зачем Мать их с Сестрой сюда привела? Может она спариваться пришла, так пускай сама бы шла, а потом вернулась непраздной, как полагается, они с Сестрой ели бы мясо из холодной пещеры, хорошо прятались и спали. А уж если бы новый усс приполз, или зубарь как-то пролез через соты, Грей бы разобрался.
И что за странная, вообще, эта чужая семья, которая не спит одним лежбищем, на охоту вместе не ходит, а все порознь? Где их детёныши? Словно двуногие самки не рожают, хотя, Грей видел, когда от Матери потихоньку удирал, что спариваются с самцами в разных углах логова. Наверное всё-таки рожают, но не здесь, а в своих семьях. Уйдут, а там уже расплодятся, иначе все двуногие давно б закончились. Скорее бы они с Матерью тоже вернулись в своё старое логово. Но Мать не спаривалась, наверное, всё никак не могла самца подходящего выбрать. Казалось бы, что тут думать, конечно надо выбирать со шрамом на морде, у него такие повадки, что Грей было решил, что он тут Матриарх, да только как самец может главенствовать, если он не рожает детёнышей, а только дерётся для семьи? Чепуху опять придумал. Наверное, Матриарх с детёнышами пряталась в тайной части логова, куда его не пускали. Кто-то же их всех тут родил и выкормил?
Странные чужаки, в общем. Словно в засуху на водопое собрались всякие звери: не едят друг друга, да и ладно, хотя Грей пару раз видел, как самцы дерутся между собой, будто враги. А Грея все сторонились и боялись. Как-то убежал потихоньку, посмотреть, что и как тут устроено, по запаху нашёл логово для пищи, в нём возились две самки и портили в горячей воде мясо, делая его невкусным. Он подошёл, думал, и ему кусок перепадёт, но те полезли наверх, будто там их не достать, подняли такой крик, визг и вой, что ужас, бросались разным, но не попали, потому что Грей уворачивался. Прибежала Сестра, схватила его под лапы и унесла в ту часть логова, где сами обосновались. Ну уж нет, чужаки отдельно – Грей с семьёй отдельно.
Не нравилось ему и то, что Мать часто плачет и подолгу лежит, вроде и не спит, но и не делает ничего, так он приходил и объяснял, что лёжа самца никто не ищет, надо ходить, нюхать всех и смотреть, на ком больше шрамов, но та его прогоняла. Хорошо хоть Сестра не прогоняла, у них был круглый лёгкий шар и они играли.
Впрочем, надо честно признаться, хорошее было тоже.
Во-первых, еда. О-о-о, еда здесь водилась правильная, такая как надо, гораздо лучше, чем в старом логове. Мясо свежее, часто тёплое и с кровью. Он каждый день ел вкусно и много.
Во-вторых здесь не было больших сот, которые хватают и бьют, и при желании Грей легко мог уйти прямым ходом в лес. Конечно, везде сторожили самцы с палками, но они, как и все двуногие, плохо видели, слышали и нюхали, он подкрадывался забавы ради, и его, как обычно, не видели. Грей не понимал, как сюда до сих пор не залез опасный враг вроде патра и всех не переел, и решил, что из-за шума. Только больной слюнями полезет в такое шумное место.
В-третьих Грей, наконец-то, смог себя показать, и это, пожалуй, было самым главным, потому что Мать до сих пор не видела, какой он молодец и полезный, а тут увидела. Однажды Мать принесла его в круглое логово с большими сотами посредине, и сперва он испугался, что эти тоже хватают и бьются, но увидел, что двуногие трогают их лапами и ничего не происходит, тогда потрогал сам и остался цел. Тут пахло особенным образом – живой добычей, живыми врагами, и Грей сразу смекнул, для чего это логово. Несомненно, для притравки молодняка. Конечно же, Мать хотела проверить, не пустой ли, прежде чем брать на большую охоту! С волнением он ждал, что появится Матриарх этого семейства, пред глаза и нос которой Грея, несомненно, и должны были явить, но вместо неё пришёл самец со шрамом и другие самцы. Они притащили на палке с петлёй живую сулицу, та выла от ужаса и пыталась всех укусить, а сулица ого-го как кусает, но не могла достать. Её затащили в большие соты и Грея опустили туда же.
Сулица была старой. Она увидела его и сразу бросилась в бой, понимая, что взрослый муст опасен, и он запел, с радостью встречая врага. Она была больше, сильнее и опытнее, рассчитывала на внезапность, но Грей смотрел внимательно, куда она ударит, потому легко ушёл от зубов и когтей, и сам взял её за горло. Сулицу обессилил собственный страх перед двуногими, она вся пропахла этим страхом и так боялась, что растеряла разум. Вместо того, чтоб резко стряхнуть его и отпрянуть, она упала на спину и перекатывалась вместе с ним, чтоб придавить, но Грей уже почувствовал её кровь на своих дёснах и не отпускал хватки. Его сердце гулко билось в груди, и с каждым ударом в нём росла уверенность и торжество. Он отпустил только раз, когда она выдохлась и легла, чтоб последним прыжком и укусом оборвать её жизнь.
– Ты умерла, чтоб накормить семью, – сказал он сулице. – Мать будет гордиться моей силой и отвагой. Я благодарен тебе.
Затем, как водится, разорвал её брюхо и съел лучшее – горячую печень – заслужил. Чужой семье оставил много, всю требуху, остальное мясо, кровь и кости, только вымазал грудь и шею. Самец со шрамом смотрел, как он валяется в крови, громко смеялся и лопотал, и все вокруг свистели и лопотали, Грей слышал удовольствие в их голосах. «Значит, Мать довольна тоже, – подумал он, – жаль, что новой раны нет, значит и шрама не будет».
Но Мать не была довольна, её рвало. Наверное, забила желудок той скверной пищей, что едят двуногие вместо хорошего мяса, и когда Грей подошёл для законной похвалы, отвернулась.
ЧТО.
ОН.
ОПЯТЬ.
СДЕЛАЛ НЕ ТАК?!!
Грей увидел врага – и пошёл на него без страха, с геймом. Он сражался и победил, и враг стал пищей. Он показал, что достоин ласки Матери. Но вместо той его погладил по спине самец со шрамом. Грей только поднял губу – лапа сразу убралась.
К счастью, позже Мать отошла. Опять мочила его в тёплой, как моча, воде, будто укушенного уссом, и гладила по морде, и спать взяла с собой, как раньше. И, к сожалению, снова плакала.
Глава 29. Лана
Она до сих пор спала скверно и просыпалась до будильника, которого теперь не было, как и работы, и какой-либо определённости. Лана лежала, обнимала Капельку, гладила зверя, и со всей возможной ясностью понимала, что сама себя загнала в глухой угол.
Любому человеку нужна опора, как минимум безопасность в обычном человеческом социуме. Множество людей попросту жило на социальном пособии, ведь синтезированная еда и одежда из вторсырья крайне дёшевы, а энергия бесплатна, для чего утруждаться? Ели, пили, плодили подобных себе. А если найти работу – можно повысить потребление.
Казалось, едва ли не каждая связная ночная мысль начиналась с «если». Если бы они с мужем разошлись цивилизованно, Лана непременно выбрала бы второй вариант, а Капельку бы отпускала к нему на выходные. И самая частая мысль: нулевые точки ведь открыли? Если бы придумали машину времени, Лана вернулась бы в студенческое прошлое и начала общение с Павором с фразы «иди на хуй, блядь, не приближайся ко мне». Но тогда не родилась бы Капелька, которую Лана любила как душу, и она с досадой отвергала эту мысль.
Материнская любовь эгоистична, поэтому Лана не думала о благе ребёнка, только о том, что станет с нею без дочери, и губила их обеих, сознавая, что у Павора малышке и в самом деле хорошо и безопасно жилось.
Намедни во дворе девочка увидела драку двух людей Шульги, как называли Алексея, Лана не знала, фамилия это или прозвище. Один обвинил другого в краже ножа, тот, недолго думая, разбил ему нос, и оба покатились по земле, орудуя кулаками, под свист и хохот товарищей.
– Врежь ему, Васёк, чё ты как тряпка?!
– Тони, апперкот, блядь!
Дочку Лана сразу увела, но Капелька всё равно испугалась.
– Когда мы пойдём домой?
– Скоро, дорогая…
– Я про настоящий дом, к папе?
– Дорогая, папа хочет тебя забрать у мамы…
– Та тётя с видеокамерой сказала, папа хочет, чтоб мы с тобой вдвоём вернулись. Я хочу домой.
Что Лана могла ответить?
Браконьерская колыба была не местом для ребёнка. В первый же день отморозок с библейским именем Адам ударил Серого электрошокером со словами: «Падла, двух людей угробил». Лана была настолько взвинчена своим отчаянным решением, что неожиданно для самой себя вцепилась ногтями ему в щёки и чуть глаза ему не выцарапала, в добавок сам Шульга объяснил доступным образом, что они здесь почётные сука-гости, и если Адам или любая другая сука посмотрит криво или приебётся, то будет нещадно сука-пизжен. Так что Лану не задирали и зверя больше не трогали, просто сторонились их.
Бывший командный пункт Шульга переделал под свой кабинет, там подолгу зависал, занимаясь делами, оттуда в случае потребности открывал точку входа-выхода. С другой стороны находилась его же фабрика по производству деревянной мебели, дохода она приносила гораздо меньше, чем колыба, но деньги отмывать помогала.
Кроме десятка грубых мужиков с уголовными повадками в колыбе жили потерянные женщины. Две – усталые шлюхи и законченные инъекционные наркоманки, ещё одна – прежде судимая, теперь скрывавшаяся от второго срока, спрятать её в иномирье Шульгу упросил любовник-егерь, и повариха, горластая сварливая баба, бесконечно ругающаяся со шлюхами, мать одного из охотников. Гнездился народ по дружбе и родственным связям, одни охотники приходили и уходили, другим, видно, некуда было податься и они обжились как дома – смотрели аналоговый телевизор в свободное время или резались в нарды. Повариха с зечкой жили привилегированно, вдвоём, они убирались и готовили на кагал, за что получали честные деньги, а шлюхи кочевали из комнаты в комнату за еду и наркотик – им так нравилось. Выделили отдельную комнату и Лане с её семейством, из мебели в ней стоял комод, тумба и полуторная кровать, впрочем с фабрики сразу притащили стол и стулья, даже нашли детских книжек, правда, мальчуковых. Лана думала, что оттуда пришлось кого-то выселить, но оказалось, в комнате никто не жил, когда-то в ней паршиво умер некий Теньчик, захлебнулся рвотой, а после смерти привиделся пьяному своему товарищу. Тот сразу завязал и с охотой, и с горячительными. Лане Теньчик не являлся, видимо, претензий не имел.
– Как долго мне здесь оставаться? – спросила она Алексея после первого, пробного боя Серого.
– Я потерял двоих людей, – доброжелательно пояснил тот. – Пока найду замену, подготовлю, пройдёт время, значит ты покроешь убыток. Один, положим, одиноким был и жил в колыбе, а у второго старуха-мать осталась, висит у меня на шее, надо денег, чтоб оформить её в приличный пансионат.
Лана вздохнула.
– Смотрим дальше, – продолжал Шульга доверительным тоном. – Тебе документы новые справить да твоей дочурке, хорошая ксива стоит недёшево, сама понимаешь, надо чтоб комар носа не подточил. Затем, билеты наподальше, да вам двоим финансовую подушку на первое время. Посмотрим, как дело пойдёт. Месяцок-другой перебудешь, потрудится твоя скотинка, отработает, реклама пойдёт завтра.
Лана снова вздохнула.
Во дворе Алексей построил сараи и склады, где складывали, сортировали и разбирали съедобную добычу – огромных рогачей да ксенобыков с лохматой гривой и длинными, изогнутыми рогами. Даже мини-цех по разделке туш держали – натуральное мясо пользовалось большим спросом и стоило денег на чёрном рынке. В другом цеху снимали и обрабатывали кожи с ярких рептилий, привозимых с болот, и могучих хищников, саблезубов и ксенопантер. Полированные огромные черепа на складе лежали горой, ожидая покупателей, а в лесу за вырубкой, на стихийной свалке, гнили отходы с туш, приманивая хищников покрупнее Грея, похожих на лис и волков. Этих Шульга отлавливал для боёв. В отдельных железных клетках на передержках, случалось, сидели звери, заказанные ублюдками вроде Павора для домашних забав.
Лана докатилась – добровольно привела ребёнка в натуральный притон. Теперь, когда служба опеки осталась где-то далеко за лесом, просекой и замершими, как комар в янтаре, приисками, а жить приходилось невесть с кем, стало понятно, что она ужасно ошиблась. Порой накатывало такое отчаяние, что жить не хотелось, вытаскивала мысль, что если Лана умрёт, то между Капелькой и Вечностью никого не останется, а это было недопустимо. И Серый, неизменно приходивший к хозяйке и что-то объяснявший на своём наречии: к-к-ке, да к-к-к-к-к-ке.
К её огромному удивлению, довольно скоро и она сама, и Капелька обвыклись, дочка перезнакомилась со всеми обитателями колыбы, с какими-то даже подружилась. Один вырезал из дерева чрезвычайно натуралистичные фигурки зверей, и нарезал целый ящик, другой обучал её стрелять, а одна из шлюх оказалась мастерицей плести косички и каждый день, если не бывала в хлам упоротой, делала новую плетёную причёску той сложности, на которую у Ланы ни за что не хватило бы сноровки. Дочка всем подряд интересовалась, приходилось следить, чтоб она не мешала людям, не лезла в разделочные и не подходила слишком близко к зверью.
Тем временем букмекерское дело и в самом деле двинулось. Серый оказался не просто бойцом, а находкой. Она сама не ожидала, что не только привыкнет к отвратительному и жестокому зрелищу, но и научится разбираться, что у чему.
«Если бы я знала какой он, – порой думала, глядя на Серого, – когда подбирала, то оставила ли бы за забором? Нет, тогда лишилась бы дочки…»
Судьба послала Светлане всех и всё не просто так, если высшие силы существуют, они требуют измениться. Или хотя бы функционировать согласно обстоятельствам.
– Бойца надо подбадривать, – сказал ей Шульга на третьем, уже ставочном бою, ради которого через нулевую точку мебельной фабрики прибыли пока немногочисленные гости, в основном, мужчины, пара-другая со своими женщинами.
– Кричи, хлопай в ладоши, он должен слышать твой голос и знать, что ты бьёшься вместе с ним. Презанятная у тебя скотинка, мать, мне б такую, я бы даже не женился!
– С ним бы трахался?
– Смелому человеку всё вагиной может быть.
И захохотал, довольный собой и своим юмором. Лана тоже ухмыльнулась.
На арене, за сеткой, её зверь согласно своей природе расправлялся с годовалым ксеноволком, пойманном намедни в ловушку. Тот бился без азарта, но довольно ловко уходил от захвата, а Серый с арией (кажется, он брал верхнее ля) его изматывал, то взлетая на сетку и цепляясь хвостом, то прыгая длинными прыжками.
– Мозгоед – огнище. Продай!
– Нет.
– Ну, на нет и суда нет, тогда веди себя с ним как положено.
– Это как? – Лана поморщилась.
– Я заметил, у него ритуал. Всякий раз он первым делом выжирает печень, затем трётся о тушу шкурой, затем идёт к тебе и показывает, какой охуенный, потому что он охуенный. А ты корчишь ебач, словно не видишь, что ему одобрение надо. Да похуй, в чём там он пришёл, хоть в говне, ты должна его погладить и похвалить. Сам хотел, так он скалится. Я для него – чужак, ты – семья.
Она поступила согласно совету Алексея. И когда Серый загонял и заел ксеноволка размером в три мозгоеда, погладила окровавленную морду и уши, потрепала отростки и почесала шею. Тот заюлил всем своим длинным тонким телом, затрещал: к-к-к-ке! Бой был лёгким, зверь остался энергичным.
– Пошли перетрём, надо обсудить, – сказал Шульга, отловив её на следующий день, и повёл в свой кабинет.
Лана несмело вошла, ожидая, что увидит копию офиса Павора, либо что-то вычурное, сродни янтарям в ушах и на пальцах Шульги, но кабинет оказался самым простым, без роскоши и атрибутов его торговли, без единой шкуры или черепа, единственное, что говорило о роде занятий хозяина – шкаф с бережно расставленными на полках дорогими, очевидно, ружьями, и другой – набитый более дешёвым, небрежно сложенным оружием.
В углу стояло стандартное станционное оборудование с рубильником подачи энергии и пультом управления входом/входом – новейшим, автоматическим; не самый длинный стол с хорошим компьютером, поперечный столик рядом, поменьше, четыре мягких стула кроме его собственного кресла и диванчик.
– Промочим горло? – спросил Шульга, доставая из стола бутылку с чем-то явно крепче пива.
«Что тебе, собаке, надо?» – подумала Лана и кивнула.
Шульга налил янтарной жидкости в два стакана, скольнулись, Лана пригубила, оказалось – скотч. На закуску он открыл коробочку с вяленым мясом.
– О-о-о, это вещь! – рекомендовал с доверительной улыбкой. – Натурпродукт, собственное производство, ни малейшей химии, никакой синтетики.
Мясо было солёным и жёстким, в большей степени – пивная закуска. Лана пережёвывала его, ожидая, когда хозяин колыбы пояснит, зачем позвал.
– Пора нам выходить на новый уровень и повышать ставки, – наконец сказал Алексей.
– Каким образом?
– Я приглашу людей с другими бойцами. Бойцы со своей аудиторией, прибудет больше народу, срубим больше бабла.
Лана чуть не подавилась жёсткими мясными волокнами.
– Кто-то держит бойцовых ксенозверей?
– Ёбу дала, мать? – фыркнул Шульга. – Конечно держат. Ты же не одна такая шустрая. Много кто поймал либо заказал щенка или ящерку.
Лана помолчала.
– Во-первых, я тебе не мать, – сказала она холодно, – Во-вторых, я не вижу никаких причин говорить со мной в подобном тоне. Мы договорились, что поможем друг другу. Я тебе – вернуть якобы потерянные деньги, сомневаюсь, что ты много потерял на обустройстве осиротелой старушки, но понимаю правила игры и не спорю, мой зверь сейчас дерётся в твой карман. А ты нам с дочерью сделаешь новые документы, паспорт и свидетельство, в котором отец записан со слов матери. Надеюсь, они уже делаются?
Шульга со смехом развёл руками, вышел из-за своего стола и уселся на стульчик по соседству, в самой дружеской близости.
– Какая ты обидчивая, прошу меня простить и быть снисходительной, ну что взять с мужлана? Ты погляди, с кем я коротаю дни. Пацыки мои – они наивные и простые, как заготовки под мебель. Конечно, ты из совсем другого теста.
– Ну а ты сам деликатная и тонкая натура, – кивнула Лана.
– Творческая. Я стихи пишу, – Шульга, не спрашивая, обновил скотч в её и своём стакане. – Вот к примеру…
– Алексей, пожалуйста, давай вернёмся к боям, – умоляюще сказала Лана. – Чего ты водишь меня кругами, как Серый ксеноволка?
– Давай к боям, смотри, какой я покладистый, – Шульга выпил и хлопнул в ладоши. – Приедут люди, привычные к таким вещам, так их и встретить по-другому придётся, понимаешь? Пусть не удивить, конечно, но организовать покрасочнее. Заставлю шлюх напитки разносить, оденем как дорогой экскорт, но нам не хватает антуража. Изюминки нашей богадельни.
Лана покачала головой.
– Антураж я придумать не смогу, хоть убей, максимум композиций цветочных собрать, но они, наверное, будут не в тему. От меня тебе что надо?
– Хозяин выходит на арену со своим зверем, – заявил Шульга, разглядывая Лану чёрными глазами.
– Ещё чего?! – возмутилась она. – Не собираюсь я в таком участвовать!
– Это как если бы делая уроки с малой в первом классе ты вдруг решила бы сделать аборт. Поздно. Ты уже участвуешь, мать, – философски заметил Шульга. – Кроме того, просто выйти ты не можешь.
– Вприсядочку надо? – съерничала она.
– Это было бы плагиатом, вприсядку выходит мужик один, Карантач, хозяин берящерка.
– Кого?!
– Потом покажу. Своего зверя тебе надо презентовать. Создать совместный яркий образ, нечто, что выделит тебя из толпы ебланов, накупивших ксенозверей. Что-то утончённое, как ты сама.
– Алексей! – Лана в прострации развела руками. – Я ничего не смогу придумать! Я не танцую, не пою. В универе в теннис играла. Взять ракетку с мячиком? Это попросту глупо.
Дверь без стука открылась, в щель просунулась голова поварихи. Сперва осторожно, будто тётка Лиза ожидала увидеть иную картину и сразу скрыться в этом случае, затем – понаглее, потому что картина ей открылась самая обычная – хозяин с гостьей мирно выпивали, сидя на стульчиках по соседству.
– Эй, красавица, – сказала она. – Забери с пищеблока своё чудовище, оно там бродит и трещит, Валентину на стол загнало.
– А вот это идея! – сказал Шульга. – Антураж мрачной сказки. Блядей нарядим в говорящую посуду, одна будет бутылкой, вторая – стаканом.
Лана схватилась за голову.
