Текст книги "Ручей (СИ)"
Автор книги: Мари Пяткина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Глава 14. Павор
***
– Встать, суд идёт!
Вставая, Павор не удержался – подмигнул стриженной шалашовке, адвокатке Светланы, мол, посмотрим, чья возьмёт! Сама Светлана на суд так ни разу и не явилась, дочери Павор тоже давно не видел. За Капитолиной, похожей на его покойную матушку белобрысой прямой чёлкой и курносым носиком, её смехом, топотом и лепетанием, он скучал почти до слёз. Разве он хоть раз обидел своего ребёнка? Да Павор с неё пылинки сдувал. Но гадина со статусом жёнушки решила все вопросы в одно рыло и лишила Павора драгоценного общения. Быть может, если бы ему было двадцать пять, он бы плюнул на это всё и кому-то другому заделал ребёнка, но он разменял сороковник. Повторно Светлана, несмотря на все его старания, так и не забеременела, даже женское здоровье по его настоянию проверяла, и всё оказалось хорошо, а значит, дело в нём самом. Проверяться Павор не хотел, боясь услышать, что его сперматозоиды попросту сдохли и вышли в утиль. Старый, жирный Паврик Мусорщик, который ещё может выебать жену, но сделать себе сына уже не может. Капу требовалось вернуть любыми средствами, и теперь, когда у него была информация, средств стало больше.
– Согласно официальной статистике аналитического отдела Ручья за прошедший год, – с разрешения судьи начал яйцеголовый, роясь в часах, чтобы оснастить свою речь картинками на экране, – на ручейных энергостанциях произошло семьсот сорок шесть внештатных ситуаций. В том числе: четыреста девять нападений местной фауны, из них восемнадцать со смертельным исходом, девяносто два коротких замыкания, четыре обширных пожара, причины которых не были установлены, восемь рейдерских захватов, два отравления токсичными веществами и один случай возникновения нового инфекционного заболевания вследствие бактериальной инфекции.
По экрану поползли статистические, более подробные таблицы.
– Заболевания за год получили шестнадцать смотрителей, – продолжил адвокат, – из них у восьмерых травматического характера, а хронической формы че…
– Объясните суду, для чего мы слушаем статистику травм и несчастных случаев по всеобщей энергосистеме? – судья меланхолично взглянул на него и отвёл усталый взгляд.
– Потому что энергостанция в иномирье – не место для ребёнка, ваша честь! В то время как мать сознательно, либо по легкомыслию подвергает ребёнка опасности. Мы имеем неопровержимые доказательства того, что на станции ОЗДЖ проживает несовершеннолетний ребёнок.
Это было ужасное заседание, Павор весь измучился, доказывая, что с ним дочери было бы лучше, а главное, безопаснее. Все старания Павора с яйцеголовым оказались напрасны. Усы были настроены критично, а пропустившая удар шалашовка теперь доказывала, что называть опасной станцию всё равно, что публично обвинять Всемирную Энергосистему Ручей, высшее благо человечества, в неправомерных действиях. И что на станции ОЗДЖ за все годы её существования не случилось никаких неприятностей, о чём имеются контрольные акты МЧС, санстанции и пожарной части – акты шалашовка предъявила, – а значит, она совершенно безопасна.
«Это мы ещё посмотрим», – подумал Павор.
Всё в мире держится на связях, попробуйте оспорить. К примеру, электроны обеспечивают связь между атомами, что позволяет металлам проводить электрический ток прямиком от нулевых точек – к машине, стиралке, робопылесосу и кухонному комбайну, хе-хе, почему бы и людскому на связях не держаться? Общество, считай, то же тело, так что слава господу творцу и всем его святым за дружеские связи, с особой благодарочкой за учёбу юного ещё Павора в одной группе с нынешним директором областного ручэнерго, у которого имелись собственные связи.
Лёха Шульга зашёл вольготно, за ним тянулся густой шлейф парфюма – бандюк-бандюком. Курчавые с проседью, длинные волосы собраны в хвост на затылке, морда в шрамах, один, самый широкий и криво сросшийся, рассекал лоб от линии волос, левую бровь, щеку и верхнюю губу. Не лицо, а визитная карточка. Все пальцы – в отборном янтаре, на шее – огромный янтарный крест, словно у попа.
– Людмила, чаю подсуетись! Да покрепче! – крикнул Павор в дверь и добавил совсем другим, доброжелательным голосом, с доверительными, чуть фамильярными нотками, призванными показать симпатию, расположение и уважению к собеседнику: – Присядь, Алексей Петрович.
И сам опустился в своё огромное кресло, пусть грузный, но эффектный в отличном, с иголочки, костюме. Солидный человек в солидном офисе, а не Мусорщик, как его окрестили какие-то недоумки. Прозвище своё он ненавидел.
Шульга развалился на диванчике против Паворова стола и широко, по альфа-самцовски расставил колени, словно сдвинуть их приличным образом мешали гигантские яйца. Одет браконьер был вычурно и небрежно, дорогая брендовая куртка была порвана и испачкана с показательным презрением к роскоши, на ногах красовались сапоги из кожи редчайшего, опаснейшего квинкана, очевидно, собственноручно добытого, из него же ремень. За эти два аксессуара кто угодно заплатил бы огромный штраф, а то и в тюрьму присел, но не Шульга – у того на подсосе сидело всё полицейское начальство, а глава областного ручэнерго, с которым в своё время Павор в универе менеджменту и учился, эх, сколько выпито было вместе дешёвого студенческого пойла, приходился ему кумом, у него браконьер крестил старшую дочь. А кум, как известно, больше, чем просто родственник.
Открыв дверь плечом, вошла старая мымра с подносом, как всегда встревоженная и хмурая. Выставила на стол чайник, чашки, тарелки с фруктами да сластями; исподтишка бросив взгляд на нарядного браконьера, убралась в приёмную.
– Почему бы двум уважаемым господам не украсить этот гнусный день глотком чего покрепче чаю? – спросил Павор, вынимая из ящика стола початую бутылку скотча.
– Можно и украсить, – ответил браконьер, разглядывая Павора взглядом глаз таких чёрных, что зрачка от радужки отличить невозможно было. Что-то было в Шульге цыганское.
Павор налил по рюмке ему и себе, скольнулись, выпили.
– Не буду ни томить тебя, ни задерживать, Алексей Петрович, а сразу скажу, что нуждаюсь в помощи.
– Какой именно? – зажевав виноградиной, осведомился браконьер.
– Говорят, твои ребятки и живых зверей за Ручьём добывают?
– Живой зверь всяко дороже, – пожал плечами Шульга. Кажется, особенно подобной прихоти он не удивился, – Смотря какого хочешь, Павор, смотря для чего. Ты пойми, мужик, мне пацанам зарплату – плати, за каждое увечье – плати, а если кто подохнет – его бабе с пиздюками компенсацию по утрате кормильца, чтобы, значит, пасть закрыла и бежала, богатенькая, в дансинг нового хахаля искать, а не жалобы строчить в прессу и мусарню.
Последнее слово Павора неприятно уязвило, потому что так злые языки называли его фирму переработки вторсырья. Из полицейских у Павора работали только несколько отставников, юрисконсультами. Вот почему мусарня, Мусорщик?!
– А не зверя живого добыть на иной стороне твои ребятки могут? – скрывая досаду, спросил он.
– А вот это уже интересно, – Шульга выстрелил в Павора взглядом жгучим, как уголёк.
Потикивали антикварные механические часы в углу кабинета, из панели контроля климата легонько веял ветерок с запахом клеверного луга.
– Хочу забрать своё и наказать бывшую, – медленно произнёс Павор. – Эта сука не просто ушла и меня опозорила, но и дочку забрала, проблядь драная. Достать её никак не могу, потому что сидит моя проблядь на станции нулевой точки. И малую там же прячет.
– Чья станция? – спросил Шульга.
– Общества ебучих лесбиянок и одиноких вонючих дыр, – с ненавистью выплюнул Павор.
– Ты на киднепинг меня подбиваешь, мужик, – чуть подумав, сказал Шульга.
– Да какой киднепинг, если я отец? – негромко возмутился Павор. – У меня дом, все условия, у дочери такая комната была – ммм! – он поцеловал подушечки пальцев. – Я возьму прислугу, няньку, найму интерактивного педагога и психолога, а что может дать ей проблядь? На станциях опасно, иномирье – не место для ребёнка. Только на прошлой неделе в Бельгии…
– Это уж точно, – перебил Шульга, почёсывая шею. – Но одно дело – достать кому детёныша саблезуба для клетки в загородном доме, а другое – с защищённой станции общества защиты бабских прав умыкнуть дитё.
– Цена вопроса? – морщась, спросил Павор. – Назови любую сумму, я найду и заплачу хоть всё наперёд. А лучше половину наперёд – вторую, когда дочь окажется дома.
– Дело не в деньгах, – лениво произнёс Шульга, – а в принципе. Я что, нуждаюсь в деньгах, по-твоему? На одних рогах и копытах в прямом смысле слова дохера имею. От хорошей жизни бабы не бегут в иномирье, мужик. Моя жена аккуратно хаты держится. С моей мамкой у них мир, дружба и жвачка, как и у меня с тёщей. Все вместе в жопу меня целуют, не успел подумать «дайте тапки», как они несут. И это, заметь, уже вторая моя жена, с бывшей отношения норм, с сыновьями тоже, я её не обделил ни баблом ни лаской, ну, разошлись, бывает. А когда я сдохну, то оплакивать меня будут все скопом, и похоронят у самых кладбищенских ворот, рядом с мэром Сивохиным. И памятник поставят из розового мрамора. Потому что при мне они все как сыр в масле катаются, и рукѝ я на бабу ни разу в жизни не поднял. Захочу ебашки – так найду кого себе под стать, чтоб нормальный махач вышел. А ты свою, походу, учил по-старинке уму-разуму, сам и проебался. Теперь хочешь мести, а моим пацанам рисковать свободой и жизнью? Они честные охотники, живущие с леса, беспредельничать им в западло.
Павор разозлился. Что он себя позволял, этот бандит, необразованная сволочь, уголовник? Павор знавал таких молодчиков – башкой вроде вынырнул, но остальная туша в говне застряла и торчит, как лошадиный труп в навозной яме. Как такого ни разукрась, как ни закидай баблом, останется бандитом, со всеми повадками быдла. И что занятно – такие как он всегда нравились бабам. Двое детей от первого брака, двое от второго, один от любовницы. Бык-осеменитель! А вот Павора девки всегда сторонились, снисходительно поглядывали только разведёнки, либо другой неликвид, отчего и вышло так, что женился он поздним браком, а Капитолина осталась его единственным ребёнком. И того лишили!
«Встать бы сейчас, – думал Павор, – да врезать в морду этому уроду так, чтоб она треснула опять ото лба до подбородка, а сам он перевернулся вместе с диваном, да неизвестно, нет ли у него в кармане огнестрела, что вполне вероятно и даже ожидаемо. Или просто послать его на хуй? Не-е-ет, нужно держать себя в руках. Дочку заберу – а дальше и дура моя вернётся, никуда не денется. Законными путями их из общества взаимодрочки тупых вагин не выковырять, остаётся этот вариант…»
– Алексей Петрович, за монстра меня держишь, – укоризненно сказал он. – Просто баба истеричкой оказалась. Если тебе с семьей повезло, это не значит, что всем везёт, войди в положение. Неужели ты стервозин никогда не видел? Она психически нездорова, при этом очень хитрая. Я же не прошу её грохнуть к чертям, просто хочу исполнить свой отцовский долг и гарантировать безопасность ребёнку. Это опасная мать, в припадке она дочку и угробить может. Ты не просто денег заработаешь, но и доброе дело сделаешь, ну?
Шульга пожевал губами.
– Не нравится мне это дело, – сказал он. – Смердит от него за версту как от прокисшего мусора. Если бы кум за тебя не просил – ни на что бы я не согласился. Цена вопроса будет двести тысяч общих единиц.
Конечно, кум за Павора просил. Потому что кроме институтской дружбы, их связывал неплохой общий бизнес: Павор регулярно отстёгивал главе Облручэнерго кругленькие суммы за пользование одной их нулевой точкой, энергетики принимали здесь, и вывозили в иную сторону неликвидный мусор, который сваливали в озеро, за что каждый участник имел вторую зарплату, и платил им Павор.
– Половина сейчас – половина по завершению дела. – сказал он.
Глава 15. Грей
***
Дважды в день Мать уединялась, а его оставляла с Сестрой, а то и вообще одного, если Сестра ещё спала. Тогда он бродил взад-вперёд, выискивал случайно пропущенных кочей с пауками да с хвостом играл. В запретное логово Мать никогда его не брала, хоть Грей и старался просочиться. «Может, там третий выход из логова, – думал он, – ведь бывает же логово с тремя выходами? Она идёт по норе сразу в лес, убивает добычу, заходит назад, а меня на охоту не берёт…»
Странно всё сложилось в его жизни, с которой Грей едва не попрощался.
В логово для испражнений каким-то образом попал опасный усс, такой заберётся – беда, треть семьи передушит, пока повалят скопом. Тихо заполз, пока Грей был снаружи и не слышал, ведь он как раз ночевал в кустах, его просто забыли забрать. И усс едва всех не убил, начав, конечно, с никчемного пустого муста, который даже не воин, а просто мясо. Но двуногая Мать напала на усса с когтем, она шипела громче, чем он сам, поливая едкими слюнями. На Грея тоже налилось, он чуть не задохнулся, потому что так занемог, что даже отползти не получалось. Потом Мать на части разорвала усса когтями, как самка парта. Но есть его мясо не стала, хотя оно сочилось кровью, а вместо этого мочила Грея в воде, тёплой как моча, и вылизывала раны, и давала Грею молоко. Только тогда он, глупец, и понял, что это его новая Мать, ведь кто ещё может дать молоко? Какой же он всё-таки недотёпа.
Изредка, когда являлся укушенный старый самец, она надевала вонючую шкуру, забирала Сестру и уходила через визжащий выход, наверное, учила Дочь охотиться. Потом они возвращались, и укушенный уходил, а спариться ни разу не остался. Может это дед, брат или дядя? В этом логове все ходили куда хотели, но не он. С другой стороны, гейма у Грея по-прежнему не было, получалось, для семьи он лишний. Так что даже хорошо, что его не брали с собой – опозорился бы, и прогнали бы с лежбища. А так-то Грей спал прямо рядом с Матриархом, а порой и на ней сверху, как самый привилегированный муст.
Вскоре после усса явилось много чужих самцов, примерно как пальцев на передней лапе. Мать их не гнала, а Сестра не пряталась, значит свои, Грей тоже хотел остаться, но Сестра подняла его и заперла в логове для странных дел. Наверное, так было надо, и он сидел под дверью тихо и слушал.
Самцы долго перекликались с Матерью и между собой, потом пили горячую вонючую воду, потом стучали в логове для испражнений, наверное, добивали всех оставшихся уссов, потом вообще привели ревущую зверюгу и грохотали снаружи, гремели сотами так, что уши закладывало. Как их всех не убило – непонятно, наверное, знали какую-то хитрость. Шум стоял невероятный, тогда уже Грей порадовался, что сидит в логове для странных дел, потому что сильно испугался.
Вечером, когда самцы ушли и Мать его выпустила, первым делом проверил, всё ли везде в порядке – по виду ничего не изменилось. Кажется, в логове двуногих нужно долго прожить, чтоб понять, что происходит. К примеру, почему Мать не рожает детёнышей. Мяса всегда достаточно, пусть и без крови, но разного, а семья – самая маленькая. Старостью от Матери не пахло, в представлении Грея детёнышей в таком большом логове должно было бегать как пальцев на лапах.
«Не буду ни о чём думать, – сердился Грей, – всё равно во всём ошибаюсь». Но мысли, догадки и предположения всё равно его мучили.
К ночи Мать уединилась в запретном логове, затем все поели – Грей быстро и дважды, а остальные медленно и плохую еду. Спать улеглись, как ни в чём не бывало.
Грею нравилось пролезать между её лапой и боком, и слушать, как бьётся сердце. Если Мать поворачивалась к нему спиной – он прижимался мордой к её шее, так тоже было слышно. Под мерный стук и засыпал, и под её лопотание с Сестрой. Грей не понимал ни слова, но слышал в их птичьих голосах ласку и нежность, и ему становилось хорошо, будто это его ласкали. Затем голоса стихали, и оставалось только цоканье из круглой штуки, да тусклый свет крохотного Ночного Глаза на стене, да пара светлячков над головой. Изредка до его слуха, сквозь полудрёму доносился шорох земляного крота снаружи, где растения и трава. Грей стал думать о кроте, и ему приснилось, как он ловит его из засады, жирного и сладкого, полного тёплой крови, как крот бьётся в его пасти, а затем отдаёт свою жизнь, чтобы утолить его голод, и он был благодарен кроту.
Но вдруг привычные звуки изменились.
Глава 16. Гардыш и Хлебушек
***
– Жопа, соль, бензопила, по ебалу, сука, НА-А-А!
Гардыш ушёл из-под удара и отступил. Старатель сделал несколько широких шагов по инерции, а затем кто-то невидимый толкнул его, ноги скрутились винтом и он растянулся.
Вырубить бухого поэта можно было без проблем. Знавал он таких немало: пока по еблу не получил – не догулял.
Когда Гардыш вышел из внедорожника, поэт уже нарывался ко всем подряд, его по-клоунски яркие товарищи в стандартных защитных костюмах компании и не вздумали бы вписываться. А если бы вздумали, Гардыш достал бы ствол и шмальнул кому-то в ногу, как вышло однажды на нелегальной яме. Нехер лезть. Но где-то рядом ходила охрана, которую компания нанимала из бывших мусоров. В прошлом году, в их первом месте разработки янтаря, он самым неприятным образом признал в охраннике следака, который вёл его дело, забодай рогач. Интересная встреча, Гардыш, браконьерим помаленьку, Гардыш, или в чёрные копатели подался? И хоть теперь документы у него были в порядочке, а в спецприложении на часах он мог показать непросроченный паспорт, разрешение на отлов ксеносвиньи, налоговую карту, лицензии на огнестрел и седатив, в общем, весь пакет честного охотника, которым обеспечивал своих людей Лёха Шульга, ещё одной подобной встречи не хотелось. Особенно учитывая то, что шёл охотиться как раз не на свинью, и не охотиться, и не шёл, а ехал – поодаль, в машине, ждал кореш, Хлебушек. Разумеется, его документы тоже были в полном порядке, но зачем лишние проблемы людям, решающим деликатные дела? Потому он отошёл, примирительно показывая ладони.
– Просто дорогу на Еlectri спросить, мужики!
– Ты что, в Будапеште заблудился, не можешь выйти к ратуше? – угрюмо спросил бородач с пузом, по виду бригадир. – Здесь всей дороги – вырубка сюда, да вырубка отсюда на энергостанцию Еlectri-korp.
Другой старатель тряс за плечо пьяного, решившего ненадолго вздремнуть.
– Вставай, Рэми, отлежишься во времянке… – упрашивал он.
– Глина, хуй, водоворот, я ебал времянку в рот!
Идти Рэми никуда не хотел, ему и рядом с гусеницей бульдозера вполне нормально отдыхалось, он отругивался дурацкими стишками и агрессивно махал рукой. В конце концов на шум пришёл охранник, к счастью незнакомый. Вдвоём с товарищем они взяли поэта за робу и утащили к вагончикам. Ботинки у него были отличные, геологические, ими поэт упирался и тормозил, пока не получил добрую товарищескую затрещину, тогда успокоился – догулял, слава тебе, господи. Больше ему за Ручьём не работать, завтра же получит расчёт, потому что пьяница на прииске – просто потенциальный труп и затраты для компании. А вообще Гардыш искал своего знакомца и спросить хотел совсем другое – безвредный седатив покрепче, да не свиделся, забодай его рогач.
Он вернулся в машину и уселся за руль. Хлебушек встретил его страдающим взглядом.
– До темноты надо добраться, – сказал напарник с таким видом, будто что-то понимал в лесу, а не висел на шее камнем. Хлебушек был просто электриком, в далёком прошлом работавшим на станции ОЗДЖ, и в лесных делах совершеннейшим цивилом.
– Не ссы, доберёмся.
Гардыш вырулил с прииска и покатил по просеке. Он искал, где бы свернуть и спрятать машину, вдруг поедет груз или вахта, но лес стоял по бокам суровой стеной, густой и чёрный, как волосы цыганки.
– В блудняк мы ввязались, Палыч, – вздохнул Хлебушек.
– Заткнись.
Он и сам понимал, что снова идёт по тому тонкому льду, под которым катит волны река нового срока, обещанные им с электриком деньги, по тридцать кусков общих единиц (попросту ое), подтолкнули лишь косвенно, просто Шульга умел уговаривать.
– Порешай, Виктор Палыч, – мягко настаивал хозяин, глядя, что Гардыш колеблется. – Вопрос деликатный, требует сноровки и педагогических навыков. Мне кроме тебя в таком вопросе и положиться не на кого. Никто кроме нас! – он хлопнул по плечу и приобнял. – Возьму тебя заместителем, а? Пора бы в офисе осесть, пусть молодняк с ружьём бегает, ему здоровье позволяет, а мы, взрослые, должны руководить. Не на ставку, на проценты с добычи поставлю. Что скажешь? Кум просил за человека, значит, надо помочь.
От слов «офис» и «проценты» Гардыш и поплыл, в общем, сказал «да». Что двигало Хлебушком, понятно и ослу: заядлый игрок, практически игровой наркоман, весь в долгах и кредитах по самые яйца, Хлебушек всё продал и промотал, даже дом своей старухи мамки, а теперь вместе с этой самой мамкой жил у Шульги во дворе, в летней кухне, не то прислуга, во дворе убираться да ремонт творить по мелочи, не то сторож. Но он знал эту станцию и висел хозяину, как земля колхозу. Уйти от Шульги для Хлебушка было равнозначно смерти и отказать, разумеется, он не мог.
В багажнике внедорожника лежали ружья с транквилизатором, огнестрельные ружья, верёвка и мешок, два переходных скафандра, рулон толстой резины с липучками, соленоид и куча другого говна.
Наконец попалась небольшая залысина, куда он довольно удачно поставил джип. В темноте да с грунтовой дороги его не заметят.
– Дальше придётся идти через лес пешком, потом через ельник, – сказал Гардыш и начал собираться.
Здесь пролегала бычья тропа, по ней когда-то ходили к водопою местные копытные сродни зубрам, по ней Гардыш Хлеба и повёл. На плечо закинул седатив, в руки взял винтовку с разрывными, за поясом охотничий нож, второй – под коленом, за спиной – рюкзак со снарягой, глянул на компас и пошёл по азимуту, ведь навигатор, пока в иномирье не запущен спутник, был бесполезен.
Сколько километров Гардыш оттопал для Лёхи Шульги? Кто с ним дольше всех работал? За чей счёт он наживался, бывая в лесу лишь наскоками? Положим, Гардыш сам не бедствовал, но и не жировал.
– Поклянись, что это моё последнее дело, – потребовал он у Шульги.
– Последнее, клянусь, – ответил тот.
Хлебушек кряхтел и плёлся следом. За спиной он тащил свою резину и другие приблуды. Смертельно боясь леса, он выпросил у хозяина пистолет, теперь его карман оттягивал тридцать восьмой Смит-Вессон. Гардыш посмотрел бы по приколу, как электрик остановит гангстерской пугалкой саблезуба, чем, вообще, пистоль ему поможет? Но не в этот раз. Как минимум пока он нужен.
– Боязно мне, мистер Том, – сказал Хлебушек вскоре, перелезая через бурелом. – Вроде и птички поют, но как-то, знаешь, не по себе. Вдруг хрень лютая выскочит и станет нас ебать…
– Какой я тебе, к дьяволу, Том, – недовольно спросил Гардыш, – если я крещёный Виктор?
– Это из книжки!
– А-а… – Гардыш помолчал и с неохотой добавил: – Не выскочит.
– Точно?
– В начале лета здесь трассу ложили к копальне, – пояснил он, – так группу рабочих с охраной убили мозгоеды. Человек восемь, что ли. За дохлых сотрудников Еlectri-korp большие заплатил штрафы, едва лицензию на разработку не отозвали, а знаешь, сколько она стоит? Чтоб неприятностей больше не вышло, всё зверьё в округе янтарники просто вытравили по-тихому. Разбрызгали из коптера центнер зарина, всё и выздохло. Человек прежде всего, говорят. А на самом деле – барыши.
Некоторое время Хлебушек молча пыхтел позади, потом спросил:
– А кто такие мозгоеды?
– Чёрт его знает, впервые наткнулись. Трупики только и видели, с десяток, чуть больше парни постреляли, прежде чем зажмуриться. Мелкий зверь сродни хорьку, но чутка побольше. Стаей напали. Нам с Шульгой показывали тело, спрашивали ху из, мы сказали, что во сне не ебём, но мех говно. Не пушной зверь.
Хлебушек догнал его и пошёл рядом, пот катился ручьём с его лба и длинного носа.
– А почему мозгоеды?
– Один жмурик был с дырой вместо рожи, вот кто-то брякнул – мозгоед, и пристало. Короче, всё засыпали ядом, а потом уже, как зверьё повыздохло, валили лес. Здесь до сих пор одни жуки, птицы да летучки.
– Хорошо, что повыздохло, – чуть подумав, заметил Хлебушек. – У меня мама старенькая.
– А как по мне, то сучество, – Гардыш сплюнул под ноги.
– Что же, лучше дырка вместо лица?
Гардыш хотел объяснить, что честно ставить капкан или ловушку: твоя хитрость против хитрости зверя, честно уложить добычу из винчестера: твоя меткость против его удачи, но вспомнил, что идёт с Хлебушком и злобно бросил:
– Лучше не пизди под руку!
До самого края ельника шли молча. Там, в тенёчке, на мягкой прелой хвое перекусили старательским сухпайком: тюбик с куриным супом да пакет-самогрейка с говядиной, и запустили коптер.
Баба дважды выходила из станции возиться в клумбе, пока выбежал ребёнок – его, Гардыша, добыча. Ребёнок приволок нечто, завёрнутое под младенца, может куклу. Баба наругалась, намахала пальцем, дитё убралось в станцию, за ним последовала баба. Все были дома, отлично. Дождутся ночи, взломают станцию, мамашу угостят седативом, ребёнка заберут. Хорошо, хоть убивать приказа не было. На мокруху Гардыш не пошёл бы даже за проценты.
– Кстати, а почему Хлебушек? – спросил он. – Потому что Глеб?
– Потому что Колобок, – ответил электрик. – Ну, как в сказке: я от дедушки ушёл, и от бабушки ушёл. Сколько себя помню – бегал от неприятностей, и пока они меня не поймали. Значит, Палыч, по темноте подойдём к забору со стороны пригорка, там ниже всего. Забор как раз на днях чинили. Я кину провод на конденсатор и соляноид, ждём ровно две минуты, а ты готовишь пневмопушку. Размотаем по забору резину, а дальше лезем. А уж как откроем станцию и попадём вовнутрь – я сразу забор отключу, обратно выйдем как белые люди.
– Ну, помоги, господи! – Гардыш размашисто перекрестился и встал.
Лучше заранее переодеться из защитного комбеза охотника в прорезиненный переходный скафандр.
