Текст книги "Ручей (СИ)"
Автор книги: Мари Пяткина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Глава 47. Грей
Он очнулся от боли в груди. Мать положила Грея на лежбище в их части логова, и Сестра была тут же, и младшие Сёстры, и двое братьев.
– Надо лизать! – возмущённо кричали те. – Двуногая не лижет и нам не даёт!
– Она знает, что делать, – ответил Грей и обессиленно закрыл глаза.
Мать пальцами и тонкой штукой больно ковырялась в ране, и штука была длиннее и твёрже языка мустов. Ею мать подцепила и достала кусок твёрдого камня, засевшего в Грее, выбросила его. Затем намазала вонючей дрянью и прилепила куски липкой шкуры, а лапу примотала к палке, как раньше делала, и вытерла его тёплым и мокрым, вроде большого языка. Грей ждал молока, но его больше не было, наверное кончилось. Конечно кончилось, ведь Мать теперь ходила непраздной. Он попил предложенной воды, вздохнул и вырубился. Когда очнулся – показалось, что долго спал, но нет, всё ещё длилась ночь. Рядом стояла вода в твёрдой лужице, её по очереди пили все и он тоже попил, тогда стало легче.
На лежбище было полно мустов, Сёстры грели его боками, даже Мать Матерей сидела рядом, Грей увидел её и обрадовался.
– Твоя двуногая хороша, – сказала Матриарх. – Она достала пальцами твёрдый камень из Редхи, такой же, как сидел в тебе, который мы не могли вылизать сами.
Редхи лежал тут же, он уже содрал кусок шкуры, прилепленный Матерью, и теперь лизался с презрительным видом воина – ерунда, царапина.
Сестра в углу пыталась бросать лёгкий шар младшим братьям, но те не понимали как играть, сторонились и щерились, отбегая. Эх, глупые, Грей бы показал, как надо! Да не может, совсем ослаб, и лапа сломана.
– Где Мать? – спросил он.
– Ащщ! Я здесь, глупец.
– Двуногая моя Мать?
– Она делает странное, – ответила Матриарх. – Мы ходили за ней, смотрели, не понимаем, для чего. Не ест и не охотится. Что ты видел? Что ты узнал, сын мой?
Брат по имени Йел взобрался на лежбище, ткнулся лбом.
– В той части логова, где мы заели больную самку патра, – сказал он, – она закрыла морду шкурой и поливает вонючими слюнями землю, и сыплет зловонным песком, я не смог подойти, так едко пахнет.
– Двуногие?
– Двое живых сидят за твёрдой водой, их видно, но не достать.
– Ащщ! – с досадой воскликнула Матриарх.
– Ещё двое в холодной пещере, куда их загнала самка, но открыть нельзя, мы рыли лапами. Многие ушли через воющий выход, туда тоже не забраться, слишком твёрдо, лаз не прорыть.
– Ащщ!!! Значит, они вернутся с громовыми палками, трескучками и новым ядом.
– Двуногих очень много, – вставил Грей и все повернулись к нему. – Они приходят через визжащие входы и уходят. Где-то далеко, за лесом, есть логово, огромное как муравейник, и всех не перебьёшь.
Матриарх задумалась, мусты утихли.
– Эта война никогда не закончится, – сказала она наконец. – Болотная и горная семьи отказались сражаться вместе со мной, а наша семья слишком мала, чтоб сражаться в одиночку. Сегодня мы потеряли как пальцев на лапе Матерей и воинов, ещё столько же ранены. Надо уходить. Встань, мой сын, ты пойдёшь с нами.
– Нет, – отказался Грей. – Мать спарилась, мы вернёмся в старое логово.
– Ащщ!!! Твоё место с подобными тебе…
– Там поле, ельник за ним, дневные крыланы летают, – заговорил Грей, мечтательно закрывая глаза. – Цветы и растения, трава мягкая, как шёлк, желудок чистить, кусты и низкие деревья – лазать. Там соты раньше бились, но потом сдохли, можно входить и выходить. Есть где рыться, где спрятать молодняк. Там много мяса, чистая вода и рыба без костей, о-о-о, как она вкусна!
– Без костей не бывает, – возразила старшая из Сестёр.
– Вот увидишь, – твердил Грей. – Мать даст вам столько рыбы, сколько сможете съесть.
– Мы много едим! – фыркнул брат-разведчик.
– В холодной пещере еда никогда не кончается. Идёмте со мной.
Мусты умолкли и стали глядеть на Мать Матерей. Та сидела неподвижно, словно изваяние – думала.
– Она терпелива, полезна пальцами и носит плод во чреве, – произнесла наконец. – Непраздность – добродетель Матери.
Затем опять умолкла, семья ждала её слов.
– Мусты не могут выбить всех двуногих, но семья может завести своих, подобно тем двоим, котрых ты завёл, мой сын. Пусть служат как сторожа от остальных своих сородичей. А чужаков станем гнать. Я посмотрю на ваше логово.
***
Мозгоеды крутились повсюду, куда не сунься. Сколько их было в стае? Двадцать? Больше? Она поставила миску с водой в их с Капелькой бывшей комнате, настрого велев никуда не выходить. Насмотрится ужасов, станет кричать по ночам. В медкапсуле Лана взяла несколько ампул Глобала и впрыснула в воду для зверей – мало ли.
В дубильне нашла мешок негашеной извести и контейнер с концентрированной перекисью – следовало непременно подумать о грибке, как она, возможно ошибочно, идентифицировала зелёную дрянь, поразившую ксенокошку. Но оставлять на арене зелёные обрубки, клочки и всё ещё шевелящую челюстью голову однозначно не следовало.
Яйцеголовый сидел на прежнем месте и при виде неё обрадовался.
– Вас так долго не было, Светлана, я уже стал тревожиться, – льстиво начал он. – Вы не могли бы открыть?
– Сейчас открою, – ответила та. – Я пришла убираться. Утилизация отходов.
И хладнокровно разрядила пистолет Павора ему в грудь. Отдача заставила отшатнуться. Яйцеголовый с лязгом лёг на ринг и больше не шевелился, Лана для верности послала в вытянутую голову последнюю пулю. Эта сволочь и завершила превращение Павора в скота, и здесь не было дочки, нервы которой требовалось пощадить. «Просто необходимая часть уборки…» – подумала она.
А утилизация предстояла серьёзная. Лана залила всю арену концентрированной перекисью и та забурлила, погнав шапки пены. Она дождалась, пока шевеление утихнет, затем совком и веником собрала в железную бочку большие и малые куски побледневшей, выцветшей брокколи. Сверху засыпала негашеной известью. Подумала и щедро посыпала яйцеголового сквозь экзоскелет и весь пол, стараясь попасть в каждую щель. Известь кончилась – и она притащила другой мешок, распылила порошок по всем проходам зала. Ещё раз осмотрела трупы – на них зелёной поросли не нашлось, наверное, грибок поражал только живые организмы. Уставшая, с поникшим лицом, вернулась в комнату и даже вздрогнула – та кишела мозгоедами.
– Мамочка, эти Серые не играют! – сердито сказала Капелька. – Они глупые и не дают погладиться.
– Они дикие, – вздохнула Лана. – Я же сказала их не трогать. Где твой рюкзак?
Она надела на плечи свой, с ценностями и собранными деньгами, пистолет сунула в карман, ружьё поставила на предохранитель и тоже взяла с собой – на всякий случай. Как ребёнка завернула в одеяло Серого, да так и пошли: они с Капелькой впереди, мозгоеды, переговариваясь на своём наречье, следом. Прощай, колыба.
Лана решила взять один из охотничьих пикапов, выбрав тот, что смотрелся понадёжнее, с полным аккумулятором. Посадила дочку, вручила ей в руки Серого, выгнала мозгоедов из кузова, обошла вокруг машины и села за руль, выгнала мозгоедов из-под ног, захлопнула дверь, посмотрела в зеркало, снова вышла. Аплодисментами – браво, суки, бра-аво!!! – ещё раз выгнала мозгоедов из кузова, вернулась за руль и уронила голову на руки, потому что стая опять сидела в кузове, а двое – даже на капоте.
– К-к-к-к, – тихо сообщил Серый из одеяла.
– Да я уже поняла, что к-к-к, дай мне время смириться.
Уставшая дочка уснула, едва машина тронулась, но Лана радовалась, что перед боем закапала глаза – только это держаться и помогало. Ехала она медленно и дважды свернула не туда, отчего пришлось возвращаться. Слава богу, аккумулятора хватило до самой станции.
– Вставай, малышка, – мы приехали, – тихонько сказала Капельке, трогая её за руку, но та не проснулась, и Лана выбралась первой.
Всходило солнце. Край неба розовел над полем, светлела, размягчаясь, ночная тьма над чёрным ельником, а у реки перекрикивались первые птицы. Зияли широко распахнутые ворота станции, словно Лану тут ждали. Розы оказались вытоптаны какими-то животными, фруктовые саженцы объедены и уничтожены, а виноград разросся и одичал. Сперва она занесла вовнутрь Серого, затем – спящую дочь, уложила на своей кровати. Рядом, на тумбочке стоял будильник – его Лана по привычке отключила.
Пошла в командный пункт, распихивая ногами мозгоедов, чтоб не лезли в двери и, наконец-то, повернула рубильник, пуская по станции ток. Везде, кроме забора. Затем сняла телефонную трубку, с замиранием сердца услышала гудок. Набрала единицу – инженера по ТБ, и заплакала, когда на том конце, в далёком и желанном мире, прозвучал заспанный голос не кого-нибудь, а Марьи Ивановны.
– Живая? – быстро спросила куратор. – Слава Линнею!
– Живая, – солгала она.
Прежняя Лана скончалась в болезненных ранах, интимных и глубоких. Вместо неё с куратором говорила какая-то другая женщина, мстительная, жестокая, сомнительной нравственности. Нет, этой женщине тоже нет места на свете. Лана слепит себя заново.
– Зверь с тобой? – продолжала куратор. – У меня все планы на нём построены…
– Со мной, – вздохнула Лана. – Но есть один нюанс…
Глава 48. Жуже
– Семнадцатая, срочно требуется усиленный наряд рейнджеров на базу ЖТ-4-ОВ!
– Четвёртая, что за база?
– Бывшая энерготочка мебельной фабрики, территория нового заповедника. Нам сообщили про опасность грибкового заражения, наличие мёртвых тел и необходимость эвакуации живых.
– Четвёртая, сколько тел?
– Семнадцатая, никто не знает. Но грибок – японский, тот же, что и тут.
– О блядь…
– О да…
***
Когда шефиня вызвала Женьку с Жулем, у того внутри всё оборвалось. «Допрыгался, – думал Женька, со злобой и острым горем глядя на напарника. – Кто-то стуканул о его поборах с тех мёртвых копателей. Либо – с живых браконьеров. Либо – ещё какая-то скверная хуйня…»
Оказалась в самом деле хуйня, и не «какая-то», а ебейшая, врагу такой не пожелаешь.
– Распоряжение центрального узла Ручья, – сказала шефиня, и была она предельно серьёзна, – восточно-европейского центра. Нулевая точка мебельной фабрики деактивирована, фабрика арестована. Вы отправитесь на эту станцию через другую точку, из офиса фармкомпании, с выходом в двадцати километрах южнее. С вами поедут медицинские работники, санитарные инспектора, внутренняя полиция и служба безопасности Ручья, всех по двое.
Глаза у Женьки чуть не вылезли на лоб от этой новости. Но этого было мало: дверь в кабинет открылась и вошёл полный медик в очках, в двух масках, тряпочной и стеклянной, в полной антибактериальной защите. В руках он нёс контейнер с одноразовыми шприцами. Медику было жарко в его амуниции, по лбу катился пот, круглые очки запотели.
– Руку, – сказал он. – Глобал.
– Мы привиты, – возразил Жуль.
– Оголились оба, – ледяным тоном приказала шефиня. – Мы на пороге эпидемии.
Женька закатал рукав и получил укол, как и Жуль. Переглянулись – происходящее очень не нравилось.
– Ваша задача будет такой, – продолжала шефиня: – привозите людей на станцию мебельной фабрики, превращённую в ксенобойцовый ринг под самым вашим носом, чёртовы ослы, обходите её снизу до верху, полиция составляет протоколы о заражении Хіка2036, СБ занимается утилизацией трупов людей и животных. Вы двое – собираете живых людей, которых должно найтись не меньше четырёх, из которых двое сидят в кухонном холодильнике, в данный момент отключённом. Медики осматривают их на предмет грибка, помещают в бокс-капсулы, вы всех доставляете сюда, где СБ задерживает, нечего им болтаться и болтать. Особенно нас интересует один.
– Кто? – хмуро спросил француз.
– Виновник распространения грибка. Этого надо арестовать. И вот ещё.
На стол шлёпнулась бумага.
– Подписка о неразглашении, – сказала шеф.
Что оставалось делать? Жуже опять переглянулись и подписали.
Из столицы прислали мощный грузовик-электрокар, с таким мотором, что хоть лес вали. Внутри, за надписью «люди» расселось восемь человек группы с хмурыми, озабоченными лицами, всякий со своим оборудованием, а медики даже с пятью специальными медкапсулами с особой фильтрацией воздуха – инфобокс. Инфобоксы выстроились, как гробы. Группа получила строжайший общий приказ – не допустить распространения эпидемии Хіка2036, попросту «японки», любыми средствами. К счастью, при всей своей заразности, стойкой японка не была, прекрасно истреблялась антисептиками, а на ранних стадиях заражения, до того, как грибница прорастала весь организм, лечилась вульгарным нистатином, ударные дозы которого теперь «в миру» вливали тем заражённым антиваксерам, которых, на их счастье, удавалось вовремя поймать. Весь район оцепили, перекрыли въезд и выезд. Нацгвардия в сопровождении медиков ходила по квартирам и домам – прививали Глобалом всех, без разбора, не слушая возражений. Фармкомпания «Нealthy nation» получила огромный государственный заказ на изготовление вакцины и несколько заграничных заказов.
– Вспомнишь моё слово, фармкомпания эпидемию и устроила, – сказала Женьке по телефону взволнованная новостями мама. – Чтоб озолотиться.
Но упаси Господь от расползания грибка по иномирью…
Женька сел за руль, Жуль устроился рядом, оба в алых ручейных суперкомбезах рейнджера, вооружённые до зубов, и по компасу поехали до старой вырубки янтарной компании, лицензию которой отозвали после появления мозгоедов. Здесь крылся дополнительный сюрприз – с прошлой недели за убитого мозгоеда ввели такой штраф, что внуки не расплатятся. Жуль сказал, что если бы эти твари объявились в условно китайских проекциях – давали бы смертную казнь. К счастью, Женька лично видел мозгоедов только с коптера, на болотах, до прямого столкновения слава богу не доходило, иначе убьёшь какого – и прощай, мечта о собственном, несъёмном жилье.
Добирались скверно. Дорог-то нет, пока по полю и по тропе рогачей словно в танке прыгали до вырубки – растрясло нехило. В крытом кузове раздался грохот, и толстый медик Коля, тот, что делал прививки, заколотил в кабину с криками:
– Мать твою, косорукий пидор, кто тебя за руль, гандона, посадил?!
– Садись сам, умник! – огрызнулся Женька.
– И сяду! И лучше поведу!
Женька лишь краем глаза успел заметить догонявшую их огромную тушу. Жуль заметил тоже слишком поздно, он успел крикнуть:
– Осторожно, держись!
И в грузовик врезался огромный рогач, да так, что машину подбросило и развернуло, а в кузове всё и все посыпались как кегли.
Был он чёрный как ночь, зловонный как дьявол, огромный как гора. По задним ногам, пропитывая шерсть, стекала гормональная моча – самец был в гоне и ни черта не соображал, принял грузовик за соперника или опасного зверя и, не раздумывая, атаковал. Вот рогач остановился, силой инерции ломая крепкое дерево будто прут, взревел, заглушая шум мотора, пригнул башку размером с бочку, увитую баранками рогов с многолетними кольцами, и снова бросился в бой.
– Гони по тропе! – закричал Жуль, хватая огнестрел.
Какой тут транквилизатор? Прямая опасность для жизни.
Женька погнал, как сумасшедший, а Жуль, зацепившись ногой за сидушку, повис в трясущемся окне, посылая во взбешённого монстра одну за другой тяжёлые разрывные пули, и раз попал, потому что тот взревел от боли, но продолжил погоню с прежней яростью. Впереди тропу перегораживал ствол, и Женька резко затормозил, отчего напарник едва не выпал.
– Стреляй! – дико крикнул, сам хватая ружьё.
Жуль упёр приклад в плечо, свёл цель с мушкой и выстрелил.
– Есть! – сказал с удовольствием. – В глаз.
Гигант утробно простонал и рухнул на бегу. Скорость его движения протащила огромное тело метров семь, и он снова врезался в грузовик, только теперь – мёртвый, как глина, взрытая его ногами.
Из кузова вылезла обосравшаяся группа. Оценивали повреждения, ощупывали друг друга, с ужасом и восхищением разглядывали мёртвого рогача, какой-то внутренник с ним быстро сфоткался. Медики заклеили царапины пострадавшим, а СБшнику укололи промедол и наложили шину на сломанное предплечье. Из пяти медкапсул в рабочем состоянии осталось две, оба врача чуть не плакали. Зато санработники бурно радовались, что их канистры уцелели, один размашисто крестился, глядя в небо.
– Бахнуло бы так, что и хоронить некого было, – пояснил он.
Какие яды они там везли?
– Ну что, поведёшь? – хмуро спросил Женька медика Колю.
Бледный блин его полного лица в круглых очках контрастировал с алым ручейным комбезом, отчего Коля походил на польский флаг.
– Прости, был неправ, – коротко ответил тот, и протянул Женьке телефон. – Слушай, сфоткай меня с этим монстром? Анестезистке покажу…
Потом убирали с дороги упавшее дерево и буксировали труп рогача – назад-то ехать надо? Женька сердился, кричал и матерился как никогда в своей жизни. Чёртова группа, непуганые идиоты, вели себя в лесу как дети, и ему приходилось следить за ними как воспиталке, если бывают воспиталки со стволом. Когда они подъехали к отключенной станции, точнее – браконьерской колыбе, он был взвинчен по самое не могу.
А там их ждал пиздец, притом, уже виденный ранее, и Женька поставил диагноз пиздецу с первого взгляда, потому что на точно такие же трупы составлял протокол собственными ручками – в лагере чёрных копателей.
Первое тело с вырванным глазом и куском шеи лежало ещё в коридоре, второе нашлось метрах в десяти. В холле их было сразу восемь, но остальные концентрировались внизу, где подвальное помещение переоборудовали в самый настоящий ринг со зрительными рядами. Там они и лежали массово, не меньше двадцати, все как один с характерными рваными ранами, многие с оружием, а кое-где рядом с ними находились и мёртвые мозгоеды, чьего авторства, несомненно, раны и были. Над ними уже кружили мухи, но крепкого запаха пока не появилось – всё перебивала химическая вонь, кто-то тут уже хозяйничал. Внутренники опустили электропилы и крюки, которые несли в руках.
– Его счастье, что сразу сдох, а не присел на штраф до гробовой доски, – Жуль цинично кивнул на мертвеца, по виду – браконьера. – Так бы помер медленно, в нищете.
– Хозяин этого гадюшника жив, здоров, и даже на свободе, – негромко произнёс СБшник со сломанной рукой, оглядывая мёртвый зал. – У него родич – шишка.
– Как всегда, – вздохнул медик Коля. – Ну что, господа? У меня разнарядка регистрировать все смерти от Хіка2036.
– А у нас – утилизировать грибковые тела на месте, – сказал санитарник.
– По-вашему, это похоже на грибок? – возмущённо спросил Женька, ткнув пальцем в лицо полуголой дамы с вычурным янтарным ожерельем на шее и дырой вместо носа.
– Ты что, срочку не служил? – с гадкой ухмылкой спросил внутренник.
– Нет, – сердито ответил Женька. – У нас была военная кафедра. Это раны от укусов мо…
– Типичный грибок, ты что, ослеп? – оборвал его Жуль. – Не твоё дело, малой. Пошли искать живых.
Это был ещё один ужасный день, оставивший гадкое послевкусие в Женькиной памяти. Ведь именно в этот день он узнал, что правда ничего не стоит, более того: правдой становится то, что надо кому-то из высокого начальства с высокими возможностями, а лично ты хоть десять правд можешь знать, но рот закрой и молча делай, что велено.
Поэтому, когда открыл холодильник в пищеблоке, у которого лежало ещё одно «поражённое грибком» тело, он был чертовски зол.
В холодильнике сидела баба в тёплой кофте и с нею в обнимку – толстый мужик с запёкшейся кровавой котлетой вместо рожи, оба в стельку.
– Спаситель наш! – икнула баба, поднимаясь.
– Вы Павор Григорец? – Женька проигнорировал её, пропуская, и придержал рукой избитого мужика, идущего следом.
– Я, – кивнул тот.
– За распространение опасной инфекции, именем Ручья вы арестованы, – сказал Женька, с огромным удовольствием укладывая того мордой в пол.
К сожалению, мужик не сопротивлялся.
Е finita
***
Новости Лана не любила, включала их редко, предпочитая найти подборку фильмов и всю постепенно высмотреть, но в этот день случайно клацнула на местный новостной канал и зависла. Запаривая порцию овсяной каши (Капелька теперь ела в детсаду), она с недоумением смотрела, как разгоняют протестующих. И где, скажите на милость? Быть может, в столице, на площади? Или в каком-либо из европейских государств? Возможно в Китае? Нет, митинговали в её собственном родном городе, между мэрией и городским представительством Ручья, что скромно ютилось в двухэтажном сером здании с газоном. Этот газон разношерстная толпа теперь и вытаптывала.
– Мы не будем прививаться Глобалом! – кричал в микрофон человек с плакатом «НЕТ ПРИНУДИТЕЛЬНОЙ ВАКЦИНАЦИИ» в руках.
Человек походил на БББ – Беззаботного Безработного Без особых потребностей. Такие, не парясь, жили за счёт государства, получали бесплатное жильё, дотации на себя, деньги на детей, и активно плодились, чтобы денег дали больше. Часто они бывали истово верующими и целыми семьями ходили в протестантские церкви либо костёл, но и криминал полз оттуда же. Худой журналист в кепочке кивал с видом ипохондрика, его рот деликатно прикрывала масочка, а нос вовсю дышал.
– Грибок не настолько заразен, как нам преподносят производители Глобал! – вторила плакатчику полная активистка с отросшими корнями некрашеных волос. – Моя соседка вывела его парами ацетона! Ацетона! «Нealthy nation» просто пользуется поводом нажиться!
Лана развела руками и сложила их на небольшом пока, но уже безошибочно видимом животе.
Четыре с половиной месяца. И три полных месяца с тех пор, как она снова жила на своей станции, только теперь занятия были поинтереснее, график – посвободнее, а Капелька ходила в комфортный детский сад ОЗДЖ. Лана отправляла её через нулевую точку в отличном детском скафандре, специально изготовленном на заказ, а нянечка встречала с другой стороны и провожала в группу. Садик Капелька любила – там водились другие дети, взрослые, и даже говорящая голограмма Минни, невесты Микки, со сложной коммуникативной функцией, виртуальный друг подготовительной группы. Там никто не щерился, не выпрыгивал из-под ног в темноте в самый неловкий момент, когда ты бредёшь в туалет, там все понимали речь, играли по-человечески, а не портили мячики один за другим.
Узнав о беременности, Лана не поразилась. Было бы удивительно, если бы жизнь в колыбе не оставила физической памяти, кроме живого и болезненного нравственного шрама. «Аборт», – брезгливо и скользко подумалось ей, пока устанавливала камеру с заградительной сеткой возле нового логова мозгоедов – прошлую молодняк изгрыз, сломал и сбросил.
Под кустами шиповника звери вырыли глубокую нору с широким входом и выходом в винограде, который Лана стричь не стала – пусть дичает.
Стая была неопрятна, сорила падалью, и двор быстро приобрёл неприятный и стойкий запах, свойственный логову хищников. Мозгоеды приносили огромные кости и бросали повсюду, их Лана со скандалом изымала, садовой метлой распихивая протестующих, и сжигала в новом мощном мусоросжигателе.
Не успела она оплакать, обкатать и принять мысль «аборт», как случилось странное. Одна из самок подошла, о чём-то толкуя. Она бодалась, кусала берцы и чего-то требовала. Затем вцепилась в штанину и повела в пристройку рядом с гаражом, где стоял садовый пылесос, газонокосилка и другой полезный инвентарь. Там, на изорванном рулоне серого войлока, лежали детёныши – шесть штук, и сидела Матриарх, обнюхивая их. В знак доверия и благодарности за дом и стол молодая самка показала Лане самое лучшее и ценное – своих детей. А старая, покрытая шрамами королева позволила присесть на корточки и посмотреть на слепые, шевелящиеся колбаски с тонкими крысиными хвостами. Два самца, четыре самочки. Затем мамаша упала, подставляя детям молочные соски, зажмурила янтарные глаза с круглым чёрным зрачком, и Лана поняла, что оставит ребёнка, который рос в ней самой. «Семя – ничто. Земля – всё», – вспомнила собственную прежнюю мысль.
Она вздохнула и съела первую ложку овсянки, захрустывая ореховой печенькой.
На экране нацгардия в защитной амуниции безжалостно вязала митингующих, их тут же, в автозаках, насильственно прививали.
– Я подам на вас жалобу! – кричал один задержанный и привитый, красный, словно томат.
Ответ нацгвардейца телевизионщики запикали.
Несмотря на борьбу с «японкой», полностью грибок не убивался, кочуя от мыши – к кошке, и порой находил своего антиваксера. Хорошо, хоть не расползался по области, может из-за ультразвукового поля, а может оттого, что в округе вынужденно выбили всех диких птиц. И откуда пришла японка? Из её, Ланы, бывшего дома, из дома Павора. Нулевыми пациентами, как выяснилось, стали дочка и внук домработницы, люди с нетрадиционной медицинской ориентацией. Павор теперь сидел без права залога, ждал суда и срока, дом опечатали, огородили, а дворы, его и соседский, стояли выжженые мощным антисептиком. У соседа от грибка подохли обе собаки и симус, тот плакал и многословно проклинал Павора. Всё это время с города не снимали карантин, не разрешали въезд и выезд, но к поголовной вакцинации, настоящей жёсткой мере, власти перешли только сейчас.
В новостях показали инфекционное отделение городской больницы, заполненное специальными бокс-капсулами. В них, под снотворным, тихо лежали заражённые грибком антиваксеры и получали нистатиновые вливания. Показали излечившихся – бледных и ошалевших. Одного заражённого обнаружили и поместили в инфобокс слишком поздно, теперь грибница хаотично билась внутри, пытаясь выбраться, как огромный, судорожно кашляющий жук, а медработники мрачно смотрели на её движения – предстояла утилизация.
Показали и старушку с пучками брокколи на лице, слишком дряхлую и старую, чтоб напасть, бездумно сосущую беззубым, поросшим грибами ртом татуированную руку собственного взрослого внука, тот отворачивался, скрывая слёзы. От старушки Лана огорчилась и съела ещё ложку слизкой каши. Её беспокоила изжога, всю первую беременность она мучилась точно так же, овсянка была отличным средством спасения.
Отряд МЧС с огнемётами выжигал заражённую страусиную ферму, а хозяин горевал в стороне – он экономил на нистатиновой кормовой добавке.
С маленьких красных геликоптеров распыляли жёлтую нистатиновую пыль.
В контактном зоопарке ветеринары превентивно кололи нистатин ксеноживотным.
В новостях царил один грибок, словно позитивных новостей не осталось. Впрочем, показали свадьбу прокурора – пир во время чумы.
Начался блог рекламы, и Лана доела свою овсянку. Предлагали супер пылесос-посудомойку-мини-стиралку, которую если купить, то больше можно ни о чём не беспокоиться. Предлагали бесплатную вакцинацию Глобалом, сироп от кашля, стиральный чудо-порошок и ветеринара, белозубого парня с ампулой: позаботься о своём питомце. Намедни Лане через адвокатку давали большие деньги за рекламу с мозгоедом, но та ни в чём не нуждалась и отклонила пропозицию. Должность специалиста-практика в новом исследовательском центре, который организовал, легализовал и на широкую ногу оплачивал Ручей, позволяла не заботиться о насущном хлебе, а на банковском счету копилась зарплата. Там же лежала приличная сумма выигрыша, как шутила Лана – боевые Серого.
Она уложила волосы, прилично оделась и съездила в гинекологическую клинику, где сдала анализы и сделала УЗИ – всё шло прекрасно. После забрала Капельку из сада и поехали в город, в старое любимое кафе, на мороженное. Теперь посетители проходили через рамку со специальным светодетектором грибка, которые массово привезли, все одинаковые, и раздали по организациям и предприятиям, санинспекция теперь обязывала пользоваться подобными. Имеешь дверь? Поставь детектор. Некоторые, безответственные, рамку даже не включали, что, конечно, было нарушением правил карантина, тем более, что порой детектор на ком-то срабатывал, выявляя споры.
Расковыряв свою порцию пломбира в хрустальной вазочке, Капелька без особого вдохновения выела мороженное и оставила горку фруктов, затем поглядела по сторонам и сказала:
– Может пойдём домой? Там к Серому самка пришла. Все звери садятся вокруг, смотрят и цокают, я тоже смотрела и цокала. Пошли смотреть вместе! Это очень интересно, как они грызутся, толкаются и лижутся, а потом он её ебёт.
Лана захлебнулась соком и закашлялась, прижимая салфетку ко рту. От кашля заплакала, а может от досады.
– Капелька, какой ужас, какое кошмарное слово, где ты его взяла?!
Кажется, пребывание в колыбе травмировало ребёнка. Лана ужасная мать.
– Наташина мама разводит британских котиков, – Капелька покивала с умным видом. – Наташа говорит, что сперва коты ебутся – а затем родятся.
– Никогда, – Лана потрясла пальцем, – никогда не говори этих слов, потому что я приду в садик и напихаю твоей Наташе полный рот горчицы, и её маме напихаю, и мне за это ничего от полиции не будет, потому что я ценный ручейный сотрудник, а вот она с тобой перестанет дружить.
Капелька осмыслила и заревела.
– Не на-а-адо-о! – затянула она.
– Ну вот и не ругайся. Я же не ругаюсь.
В стае в самом деле откуда-то взялась чужая самка, более светлая, чем остальные, и более мелкая. Покрутилась среди оживившихся самцов, но заигрывать стала с Серым и он надолго пропал со станции, из пищеблока, из спальни. Лана нашла их у ельника. Самка со страхом и неприязнью таращила янтарные глазки и поднимала верхнюю губу, демонстрируя, что вооружена и опасна. Она далеко отбегала всякий раз, когда Лана пыталась приблизиться, и та оставила чужачку в покое. Но Капелька, как оказалось, нет.
Пришла пора кормить зверьё. Она переоделась в новый рабочий комбез, который носила по настоянию Марьи Ивановны, с супер-защитой, вроде костюма рейнджера, хотя сама не видела в этом необходимости: за всё время Лану цапнули только однажды, и то в экстремальной ситуации, когда она вручную вправляла выбитую лапу молодому, порядком глупому черту. В тот раз, поливая кровью пол и затыкая пальцами дыру в плече, Лана улеглась в новую станционную медкапсулу и автомат наложил ей швы по-живому: обезбола она боялась, не знала, как скажется на ребёнке.
– Мама, они притащили живого оленёнка! – порой плакала дочка. – Давай отнимем?
– Этого делать нельзя. Он мёртв, дорогая, тебе показалось, – лгала Лана и уводила дочь.
Что поделать, если звери охотились и готовили к охоте своё потомство. Она понемногу научилась отличать своих жестоких питомцев, сперва – самцов от самок, затем – одного от другого, и по тому, как они ели, постигла иерархию. Иногда, стоило ранним утром выйти во двор, к ней со всех сторон устремлялись длинные серые тела, и тогда она знала: охота была неудачной. В противном случае сытое зверьё отсыпалось в логове, сложившись в кучу друг на друге, только Серый ломился в станцию, хвалиться окровавленной шкурой, и Лана неизменно гладила его, потому что её зверь был офигенным.
Запищал пищевой синтезатор – корм приготовился. Лана поставила фильм на паузу, достала из камеры пятикилограммовый контейнер с филе форели и понесла во двор. Мозгоеды посыпались с забора, по которому с радостью ползали, с деревьев, выскочили из норы и стали суетиться. Поднялся гвалт. Наконец, вперёд вышла старая королева и первой получила свой кусок.
