Текст книги "Ручей (СИ)"

Автор книги: Мари Пяткина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Глава 12. Грей

***

Логово для пищи, логово для сна, логово чтоб испражняться и шкуру мочить, логово для странных дел, запретное логово – так Грей называл разные части места, куда попал и где теперь вынужденно жил непонятно в каком качестве – не еда и не охотник.

Чужой двуногий оккупировал логово и прогнал самку с детёнышем. Что теперь будет? Грей ужасно взволновался.

Отчасти, запах чужого носили некоторые штуки в логове для странных дел, где самка его по началу закрывала, те, что Грей разбил, и те, по которым лазал. Там чужой и обосновался – запустил светиться неподвижных светлячков, гремел, звенел, делал беспорядок и громко дышал, смотрел глазами в прозрачный камень и цокал пальцами как дождь. В общем, забрал логово! Больше всего Грея возмутило, что самка и не думала гнать чужака, отбиваться и защищаться. Как так-то? Просто взять и уйти? Такого быть не может, значит, Грей понял неправильно. Чужак, наверное, пришёл спариваться, хотя обычно самки ходят, конечно. Какой самец в здравом уме нападёт на Мать и выгонит из логова? Разве что слюнявый. Но чужак на больного слюнями не походил. Не крушил, не метался, сидел, смотрел и трогал, особого вреда не делая, а уж Грей внимательно следил из укромного места, чтоб везде был порядочек.

Как и все двуногие, самец являл невнимательность, будто слепой, глухой и начисто лишённый нюха – достаточно было вжаться в угол и замереть, чтобы тот его не увидел. И чего он спариваться пришёл, если течкой старшая самка не пахла? В общем, ничего с этими двуногими пока толком не понятно.

Может, они на охоту собираются? Грей ни разу не видел, как самка охотится, вот бы глянуть, особенно, в какой воде берут чудесную рыбу без костей, в реке или озере? Рыбу Грей и сам бы смог добыть, наверное. Небольшую.

Намедни ему приснилось, что он возвращается в семью и приносит Матриарху прекрасную рыбу, такую большую, что её приходится волочь следом. Та недоверчиво нюхает, затем пробует её и говорит Матери – прекрасного сына ты вырастила, сегодня он принёс мустам новую пищу! И как за Бабкой вся семья отгрызает по кусочку от рыбы, а она всё не кончается. Затем наступает день, и все ложатся спать, и Грея кладут на почётное место – рядом с Матриархом, и младшие Матери вылизывают его морду и шрам на груди. Было так сладко, что проснулся Грей, дёргая лапами от удовольствия, не сразу даже понял, что он по-прежнему в логове двуногих.

Кажется, мусты-одиночки умирали не от ран, а от тоски по семье.

Чужак встал, прошёл мимо него и направился в логово для пищи. От него пахло болезнью, мочой и старостью, он чуть прихрамывал на больную лапу. Как такой опытный двуногий мог его не замечать? Как их всех до сих пор не съели?! Бесшумно двигаясь следом, Грей недоумевал.

Чужак себя чувствовал спокойно, как в собственном логове. Он взял съедобной травы в холодной пещере и, конечно, сделал горячую вонючую воду в гейзере. Да, прямо в логове то бил, то пропадал горячий гейзер! С ним Грей осторожничал – не доверял.

Двуногие вечно пили горячую вонючую воду. Грей насчитал как пальцев на лапе разных видов вони и каждый попробовал, когда никто не видел, однажды даже ошпарился. На вкус было омерзительно. Хрустящие свежие кочи им не нравились, но эту дрянь они бесконечно пили, приникая ртами, как на водопое цервы. Вот и чужак развонял по всему логову, а в добавок ещё и зажёг вонючую палочку и теперь дымил, словно пень после удара молнии. Нет, скорее бы он спарился и ушёл, долго Грей такого не вытерпит.

По стене полз коч. Он сам отыскался, пришёл, чтоб утолить его голод – старшей самки не было слишком долго и последнее мясо Грей съел ранним утром, ещё до того, как явился чужак, после только прятался. Коч полз у самого его носа, как тут было удержаться? Грей лишь на секунду отвлёкся и проворонил момент, когда самец его заметил. Как-то слишком быстро оказался рядом, залопотал низким голосом, закрякал, и притронулся к загривку лапой. Уж он-то точно собирался Грея съесть, и не пойте ночные песни!

От неожиданности Грей весь вздыбился, взвился в воздух, наотмашь ударил лапу зубами и бросился прочь, сопровождаемый криками и кряканьем, которое двуногие издавали вместо речи. Порой ему начинало казаться, что он что-то разбирает в этом шуме – сейчас, к примеру, чужак негодовал и злился. Смакуя языком его кровь, Грей спрятался в большом растении, в логове для игры, уж там его не найти. Повезло-то как: и врага ранил, и снова спасся!

Без верхней жёсткой шкуры двуногие были мягкими, очень мягкими, как рыба без костей. Всё живое, что муст видел в своей жизни, он делил на две категории: опасный враг и живое мясо. И раз мясо не Грей – значит, мясо они. Когда проснётся гейм, Грей сможет убивать их по одному, семье надолго хватит. Но сперва надо узнать, как пролезть сквозь большие соты, чтобы снова не швырнуло и не стукнуло…

***

– Боже мой, Григорий Павлович, что у вас с рукой?! – закричала Лана, едва сняв шлем переходного скафандра.

Капелька таращила глаза.

Правая кисть старичка-микробиолога была как попало забинтована, повязка пропиталась кровью.

– У вас что, своей медкапсулы нет? – ворчливо спросил микробиолог. – Я вам кухню залил кровью и разорил вашу аптечку.

– Нету, – Лана развела руками. – Мы в Общественную ходили, когда Капелька ангиной заболела, и когда я сама разбила колено. Что же вы так?!

– Да вот, – вздохнул старичок, – повстречал вашего питомца, хватило ума погладить. Сам виноват, старый дурак. А крокодил-то зубатый, вроде только коснулся – и глубокий порез. Я-то с мылом помыл и обработал как надо, но всё равно привьюсь ещё раз Глобалом, пожалуй. А вы непременно покажите его ксенозоологам, Светлана. Либо просто временно отключите ограду и прогоните кусаку в родную среду обитания. Можно ведь, в конце-то концов, отловить его в перчатках и вынести в ельник?

– Непременно так и сделаю, – поспешно кивнула Лана.

Она снова солгала.

***

Мать выскочила на прогалину и замерла, её блестящая серая шерсть в укромной тени матово слилась по цвету с веткой. Огляделась, заметила сверчков в палых листьях, но есть побрезговала – лишь прошлой ночью чужая семья брала большую добычу, она охотилась вместе с ними и теперь была сыта. Для верности Мать задержалась в чужой семье на две лишние ночи, до самого конца течки.

Она пришла к болотному семейству спариться, а теперь возвращалась в логово, как надеялась, с потомством в чреве. По крайней мере, время для этого было самым подходящим, а выбранный самец – крепким и настойчивым. Предыдущий помёт её огорчил – слишком мало детёнышей, две Дочери да Грей, неудача, жалость, боль. Родился он легко, последним, молоко сосал хорошо, оттирая в сторону Сестёр. Все трое росли такие ладные, что Матриарх не укоряла её малым числом детей.

Грей никогда не был слабым, наоборот, самым активным, приходилось усы ему обгрызать, чтоб на убегал из логова. Вырос высоким, с теми длинными ногами, которые дают мусту бесподобный прыжок и удар, и которых нет у неё самой. Мать думала, сын станет славным воином для семьи, вместо этого он оказался пустым. Где он теперь? Порой её чуткое ухо улавливало отголосок далёкого пения чьей-то битвы, но его голос не звучал ни разу. Должно быть, лес поглотил и растворил её бедного сына, как ничтожного червя. Одна Дочь погибла в битве с двуногими, другая осталась, но была слишком молодой, чтобы спариваться, её течка случится в конце зимы. Но, к счастью, с прекрасным геймом, а значит станет отличной Матерью.

Она напилась воды из выемки в поваленном стволе, не удержавшись, слизнула слизняка, и продолжила путь длинными и мелкими прыжками, короткими перебежками от ствола к пню, от колоды к зарослям шиповника, и по бревну через речушку, и вновь прыжками по корням. Дважды ей попадались огромные, опасные враги – пятнистый патр и зубарь, но она безупречно пряталась среди кочек или в кроне дерева. Мать была в расцвете лет, зоркие глаза издали замечали опасность, а нос прекрасно слышал.

Унюхал нос кое-что и теперь – пока ещё далёкую, но резкую и едкую вонь, странный запах, ни на что не похожий. Почему-то Мать вспомнила о двуногих и ускорила свой бег.

Туша издыхающего быка перегораживала дорогу и виднелась издалека. Мать искоса глянула на зловонную, зелёную пену вокруг его пасти, налитые кровью глаза и выпавший распухший, чёрный язык. Огромные изогнутые рога распростёрлись на земле – эта голова уже не поднимется. Бык ещё дышал, но это были его последние вздохи, глаза смотрели на Мать и уже не видели. Вдруг ноги задёргались, могучие копыта взрыли землю, и туша в последний раз вздрогнула. Она оббежала быка стороной и замерла, поражённая.

За ним лежали самки его семьи и телята, все мёртвые, будто речные камни, морды каждого – в едко пахнущей зелёной пене. Чихнув от вони, Мать бросилась вперёд, торопясь и волнуясь. Траву во многих местах и листья кустов, огромные стрелы папоротника покрывала неведомая зелёная пыль с тем же едким запахом, яркая, как пыльца цветов, сбитая дождём. Видимо, этой пыли быки и наелись. Краем глаза отметила, что крыланы, севшие на трупы телят, тоже мертвы.

Теперь лес полнился смертью: самка патра с большим уже детёнышем лежали у входа в свою берлогу. Самый опасный враг мустов оказался так же беспомощен перед зелёной пылью, что и бык. Перед смертью самка изорвала когтями деревья, теперь кора свисала с них длинными, рваными клочьями, а вся земля вокруг её лап была разрыта в судорогах.

Рядом с нею на лету рухнул бездыханный крылан и распластался – едва отпрыгнула. Его язык тоже был чёрным и распухшим. Мать замерла столбиком, по привычке вжавшись в ствол, и совершила ошибку – плечо испачкалось в зелёной пыли. Сколько слышал её нос, сколько видел её глаз, весь лес был мёртвым. Не кричали птицы в кронах, не шипели змеи в траве, не квохтали древесные озцы.

Повинуюсь чутью, перепуганная и взволнованная Мать со всех ног бросилась прочь от едкого запаха, прочь из Мёртвого Леса, в котором осталась её семья и собственное логово. Лишь только отбежав совсем далеко, к болотцу и реке, она остановилась отдышаться, и то долго принюхивалась, нет ли отравы в воздухе.

К вечеру Мать занемогла и, почти не шевелясь, лежала у самой воды, в корнях ивы, свернувшись в клубок. Дремала, много пила и мочилась, жевала какие-то травы, которые казались нужными, и снова пила – её мучала такая жажда, сложно в утробе открылся собственный Дневной Глаз, и жёг изнутри.

«Я дышала запахом смерти, – думала она, – и смерть услышала, как пахнет моя шкура. Теперь лес возьмёт и меня, и неродившихся детей, как всех врагов и всю добычу, что умерли сегодня…»

Но лес не взял её.

Проснувшись на третий день Мать почувствовала, что голодна и собрала в округе водных кочей, как детёныш. Затем в камышах нашла утиное гнездо с яйцами. А потом ей просто повезло: поймала у берега неповоротливую рыбу, пришедшую на нерест, и целый день питалась ею. Так, постепенно, в себя и пришла.

Прошли дожди – Мать пряталась в дупле, где раньше, давно, гнездились птицы, и ела то, что ползёт и плавает. Она таки понесла, и детёныши слабо шевелились в чреве. За дождями прошли другие. От реки пришлось уйти, так она разлилась. Мать вспомнила, как говорила Грею, что гейм похож на полноводный ручей. Где сейчас её сын? Где семья?

За холмом, в сосновом бору, по запаху нашла детёныша прохта, который бесшумно и неподвижно прятался в траве и ждал соска своей Матери, убила его и наелась как следует – у неё свои дети в чреве, есть приходилось много.

В Мёртвый Лес вернулась лишь когда Ночной Глаз из круглого стал узким. Зелёная отрава исчезла, но смерть царила по-прежнему, тяжёлая вонь разложения многих тел зависла в воздухе, пусть залётные птицы снова кричали в кронах. Она уже знала, что увидит, когда вышла к собственному логову, гудящему роем мух. Вся семья погибла, теперь жуки и черви хоронили её Матриарха, Сестёр с их малышами и братьев. В Мёртвом Лесу не выжил никто, разве что остались какие-то Матери из тех, что ушли вместе с нею.

Она горевала над телами родичей, и над тем, что не погибла вместе с ними, и пела Ночному Глазу тоскливые прощальные песни две ночи подряд, пока плоды не стали шевелиться в утробе – Мать давно не ела. Пришлось снова идти в чистые земли на охоту. В этот раз, окрепшая, она сама взяла из засады сулицу.

Рожать в пропахшем смертью логове было нельзя. И потому, что добычи вокруг не осталось, и потому, что совсем близко теперь, хвостом махнуть, пролегала огромная, разрытая тропа, по которой ходили двулапые, перекликались высокими как у крыланов голосами, и с рёвом мчались их шумные, зловонные зверюги.

Сгорая от ненависти, едва удерживая себя от священного безумия гейма, Мать скалилась и следила за двуногими издали. Они уничтожали всё на своём пути: валили лес, и рылись на большой поляне, выкапывая глубокие овраги и насыпая горы земли, и лили воду, а в темноте зажигали низкие Ночные Глаза, от которых становилось светло, как днём, и вновь с грохотом и треском валили лес. Двуногие смерть и принесли. Они поняли, что мустов в бою не победить, и всех убили зелёной пылью, а сами не сдохли, может раньше уже болели.

Пришла пора подумать о новом месте, подальше отсюда.

– Семья всегда возрождается, – сказала Мать, в последний раз глядя на скопище личинок и червей, в которое превратилось логово. – Я рожу и выкормлю Дочерей. Они придут непраздными и родят своих Дочерей. Мои дети, и дети их детей понесут мою здоровую кровь, ведь я вдохнула пыли, но выжила. И однажды я вернусь сюда. О-о-о, – простонала она, в предвкушении перебирая лапами, – Мои мёртвые родичи, клянусь Ночным Глазом, лесом и рекой, что спасла меня, я вернусь!

Глава 13. Лана

***

Он жил долго, очень долго, и ссстал большшшим. Он ссстанет ещё большшше, когда ссспасссётся. Нора была узкой и гладкой, затопленной грязной водой, но он бежал прочь от сссмерти в воздухххе и вполз сссперва в грязную воду, затем в узкую гладкую нору. Всссё его огромное длинное тело, метр за метром продвигалосссь вперёд, вперёд и вверх, прочь от заражённого сссмертью мессста.

Он мог задерживать дыхххание надолго, когда охххотился в реке за рыбой, но сссейчас ссстремился за глотком воздухха. Наконец его плоссская голова показаласссь из шшширокого конца норы. Он высссунул язык, оценивая пещеру, метр за метром выполз весссь и сссложилсся пёстрыми кольцами. Затем, покачиваясссь, осссторожно осссмотрелссся. Мессста было мало, выхххода из пещеры он не нашшшёл, но рядом жила добыча – маленький вкусссный зверь и вкусссные звери побольше. Сссможет ли проглотить? Он ссслышал, как быссстро бьются иххх сссердца. В нём не было ссстраха, он знал, что доссстаточно удара, либо укуссса, чтобы зверь ссстал ссспокойным и дал ему пищу. Он был голоден и сссложил тело так, чтоб заметили не сссразу: поднялссся по ссстене, обвилссся вокруг щщщели и затаилссся.

Встать до будильника, чтобы было время на чашку чая, записать показания, повернуть тумблер подачи плазмы, снова записать показания, а тогда уж делать завтрак и Капельку будить, обычная рутина. Только теперь ещё и Серый танцевал по пищеблоку – он прекрасно знал, что еда берётся здесь. Вечером удалось его обманом выгнать во двор, где зверёк и переночевал в розовых кустах, но стоило лишь приоткрыть дверь, как просочился в щель и теперь суетился под ногами: бодался, цокал, трещал и требовал завтрак. Лана включила кофеварку, положила на разморозку кусок куриного филе и, зевая, поплелась в санузел, раздумывая, помыть ей голову или только зубы почистить, а голова и так сойдёт. Серый, объясняя на своём наречье, что его следует немедленно накормить, следовал за ней: к-к-к, да к-к-к-к-к.

Всё случилось в считанные секунды, слишком быстро: дверь тихо открылась, свет автоматически зажегся, огромная змея с широкой плоской головой ударила сверху с такой силой, будто лошадь лягнула, и вышвырнула Лану в коридор. Не успела она вдохнуть воздух после падения, как змея свилась в пружину и выстрелила своей башкой-кувалдой куда-то ей в ноги. С выпученными глазами, задыхаясь, Лана перекатилась в сторону и вскочила. Она не визжала лишь потому, что едва дышала: удар пришёлся в грудь. А в пасти у змеи уже бился зверёк, она свивалась вокруг него, тщательно укутывая пёстрыми, смертельными объятьями, такая огромная, что Лана оторопела.

– Мама, мамочка, что случилось?! – закричала Капелька из спальни, и Лана пришла в себя.

– НЕ ВЫХОДИ!

На стене висел пожарный щит открытого типа, старый, добрый, простой как двери щит с комплектацией, повешенный во славу Её Величества Техники Безопасности, на случай возгорания, аварии и отключения автоматического пожароконтроля.

– Этого, конечно, не случится, – пояснил когда-то инженер по технике безопасности, – электроэнергия на нулевой точке физически не может прекратиться, соответственно система не выйдет из строя, автоматом всё потушит, но пожарный инспектор требует дополнительно щит, чёртовы бюрократы. Минуточку внимания, Светлана, на нём, как видите, огнетушитель, багор, лопата, лом, топор и два ведра, всё с инвентарными номерами, потом проверьте обязательно…

Лана схватила лопату двумя руками, острием рубанула прямо в кольца и отскочила. Разъярённая змея выпустила зверька и, широко разинув розовую пасть, выбросила голову в её сторону, но Лана была готова и встретила новый удар – встречным, лопатой плашмя, как теннисный мяч встречала ракеткой на универском корте, только теперь бить приходилось изо всей силы и она едва удержалась на ногах.

– Мамочка, что там творится?! – плакала дочка.

– НЕ ВЫХОДИИИ!!!

Будто в гонг ударив в лопату, змея отпрянула, оттянула часть огромного, узорчатого тела и теперь покачивала головой, пробуя воздух раздвоенным языком. Зверёк неподвижно лежал где-то под толстыми кольцами тихой убийцы, проникшей в санузел, очевидно, из унитаза. Лопатой не позволяя змее приблизиться, Лана схватила огнетушитель, сорвала чеку и как следует угостила чудище струёй. Пенная вечеринка исход битвы и решила. Ослепшую змею Лана с каким-то остервенением зарубила лопатой. Она всегда любила животных, всех подряд, пресмыкающихся тоже, и вот, пожалуйста, теперь с короткими резкими вскриками бьёт стальным остриём широкую плоскую голову… «Нет, надо наверняка, шею, ниже», – подумала она и с размаху ударила извивающееся тело раз, и ещё раз, тогда всем весом навалилась на лопату и давила, пока не услышала хруст, означавший, что позвоночник сломан и тварь мертва. Но даже с полуотрубленной головой змея продолжала хлестать собою по полу. Она была дьявольски сильной в агонии и хаотичным ударом хвоста едва не сбила Лану с ног. Та ещё дважды ткнула лопатой в хвост без какого-либо успеха.

– Не выходи пока! – попросила Капельку ещё раз, уже гораздо спокойнее. – У меня тут грязно.

Лана взяла со щитка топор и с трудом, отнюдь не с первого раза, разрубила извивающуюся змею на части. Так, на всякий случай. Тогда остановилась отдышаться и оценить ущерб. Что-то сбегало со лба, может, пот. Лана мазнула по лицу тыльной стороной предплечья и размазала кровь. Весь коридор покрывали хлопья багровой пены, кое-где в них, как в волнах, виднелись слабо шевелящиеся пёстрые обрубки, словно сказочное морское чудовище плыло по кровавому морю. Осторожно роясь в пене лопатой, а не рукой (она боялась наткнуться на отрубленную голову и получить прощальный укус), Лана нашла полузадушенного, неподвижного зверька, в глубоких ранах от острых и крупных зубов. Сердце сжалось от жалости, но из крохотного носа выдулся пузырёк. Опять живой!

– Да ты счастливчик, чувак, – сказала Лана, отнесла Серого в лабораторию и положила в прежнюю клетку, переделанную из птичьей, на старую свою, вязанную кофту. – Недолго полежи, только, пока уберусь, – попросила она.

В этот раз он дал себя выхаживать, вернее, иного выхода у Серого не было. Незваный пёстрый гость, может, и не обладал паралитическим ядом, но протеиновые киназы в его слюне надёжно обездвиживали жертву, потому что лежал зверёк как сарделька, а Лана с Капелькой по очереди поили его водой из шприца и вытирали мокрой тёплой тряпочкой сочащуюся из ранок сукровицу. Потом Лана додумалась нагреть молока и стала впрыскивать в пасть по миллилитру. Так, водой с молоком, и выпоила. «А ведь он меня спас, пусть и невольно, – думала Лана. – Отвлёк внимание. Не будь его, змей цапнул бы меня, а потом и задушил бы».

Серый больше не мог убежать и даже уши с отростками в негодовании не прижимал – делайте, что хотите. Лана прижигала ранки йодом, гладила его по узкой серой мордочке и по лбу, чесала загривок, а он жмурился. Пользуясь беспомощным его положением, вымыла как следует в тёплой воде с мылом, под в большей степени возмущённое, чем болезненное к-к-к-к-к. После банных процедур завернула в махровое полотенце и забрала в свою комнату. Так, втроём, мультфильмы и смотрели: Капелька, она сама и паралитик в полотенце, впрочем, передние лапки скоро отошли, а ранки, вроде как, не гноились. Вечером снова напоила молоком и оставила спать на полу, подстелив ту же старую кофту. Но когда проснулась ночью, по привычке до будильника, оказалось, что зверь лежит у неё под рукой, забившись подмышку и выложив голову на плечо. Он, кажется, балдел и грелся. Лана почесала лобик. Он открыл янтарно-жёлтые глаза с чёрным широким зрачком и лизнул её руку.

Так и повелось. Стали спать втроём, в куче, Лана посередине, зверёк и дочка по бокам. Ну а что такого? Ведь блох у Серого не было.