Текст книги "Профессор Криминале"

Автор книги: Малькольм Стэнли Брэдбери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Такие процессы не бывают односторонними: если я начинал проникаться доверием к Криминале, то и он понемногу привыкал к моему постоянному присутствию. Когда в самый первый вечер Илдико представила нас друг другу, он понятия не имел, кто я, откуда и зачем приехал в Бароло (да и не нужно ему было это знать!). Наш мыслитель побывал за свою жизнь на стольких форумах, что давно перестал обращать внимание на списки участников, карточки на лацканах и прочую подобную ерунду. Уж во всяком случае его никак не могла заинтересовать такая мелкая сошка, как я. Конечно, несколько озадачивало, что он и Илдико вроде бы не признал – она как-никак отредактировала и издала несколько его книг, да и в его будапештской квартире бывала. Мою венгерскую подругу, правда, это обстоятельство ничуть не обескуражило. «А почему он должен меня узнавать? – удивилась она. – Басло живет не здесь, а там, наверху, в мире своих мыслей». «Но ты же с ним работала!» «Подумаешь. Что такое маленький редактор рядом с большим ученым? И то для меня была слишком большая честь. Я недостаточно большая, чтобы быть при нем даже маленьким-премаленьким редактором».

Я тоже был не слишком велик, но со временем Криминале начал вступать со мной в беседу – скорее всего, просто потому, что я постоянно вертелся неподалеку. Мы общались за завтраком, во время коктейля, за обедом, за ужином. На конгрессе (как и на достопамятной церемонии присуждения Букеровской премии) я был самым юным и услужливым из всех гостей, поэтому Криминале взял за правило эксплуатировать меня по мелочам: то пошлет в деревню за книгами и газетами, то попросит сходить на почту (он получал какое-то фантастическое количество корреспонденции), то вдруг ему понадобится купить новый шелковый галстук. Свои просьбы философ излагал с обезоруживающей учтивостью, а я был рад стараться. Он и в самом деле был очень загружен работой – готовил курс лекций, писал статьи, замышлял какой-то семинар, ждал международных звонков и так далее. Разглядывая приходящие на его имя письма (титану писали президенты тихоокеанских республик, швейцарские банкиры, бразильские магнаты, русские и американские издатели), я думал, что такому человеку можно простить и капризы, и мелкие выходки, и буржуазные привычки.

Однажды после обеда он попросил меня подняться к нему в номер за некими брошюрами (помнится, это была знаменитая статья, в которой он полемизировал с Хайдеггером об иронии; Криминале решил раздать их участникам конференции – так взрослые раздают ребятне на детском празднике разноцветные воздушные шарики). Я открыл дверь доверенным мне ключом и оказался в обиталище великого человека. Это был «люкс», один из лучших на вилле – сразу чувствовалось, что здесь остановился почетный гость, любимый протеже падроны. Окна были расположены в центральной части фасада, с самым что ни на есть выигрышным видом на великолепные сады и дивное озеро. В гостиной на стене красовалось венецианское зеркало, не уступавшее по величине витрине универмага. Повсюду ковры и гобелены, изобилие антикварной мебели – больше всего мне запомнился письменный стол с золотой инкрустацией (кажется, он называется «эскритуар»). Вот, стало быть, как выглядит таинственное убежище Басло Криминале. Сюда он удалялся от мира, чтобы поработать. Я с любопытством огляделся.

На письменном столе, как и в будапештской квартире, царил идеальный порядок. Чисто – лишь несколько мелко исписанных страниц, очевидно, результат утренних трудов. Я не удержался, сунул нос. Это была незаконченная статья на английском о философии и теории хаоса – судя по стилю, для какого-нибудь высокоумного журнала. Больше ничего примечательного я не обнаружил. Несколько вскрытых писем, которые я сразу узнал – сам принес их с почты: одно по-венгерски, другое (подозрительно надушенное) на французском, какие-то финансовые документы на немецком – явно из банка. Будь на моем месте Лавиния, она бы непременно прочитала все до последней строчки, но я все-таки был из другого теста, да и не хотелось ставить под угрозу свое пребывание на этом райском конгрессе.

Я подошел к распахнутой двери в спальню и заглянул внутрь, не ожидая увидеть что-нибудь интересное. Прямо на меня уставилось странное лицо, лишенное черт. Я вздрогнул и лишь потом сообразил, что это болванка, на которую надет парик Сепульхры. Так вот почему этой достойной даме удается столь быстро преображаться перед очередной трапезой! Дверцы гардероба были приоткрыты, поэтому я и туда заглянул. Впечатляющее зрелище: длинный ряд великолепных шелковых костюмов, дорогих рубашек, сногсшибательных галстуков – все сплошь от «Гермеса» и «Гуччи». Прочие вещи разложены с безупречной аккуратностью, уж не знаю кем – дотошной Сепульхрой, вышколенными слугами или самим педантичным мыслителем. Кроме того, в «люксе», как и во всех прочих номерах, имелся еще и отдельный рабочий кабинет – просторный и комфортабельный. Здесь тоже было чистенько и опрятно. На столе стоял компьютер – вот уж куда Лавиния сунулась бы первым делом. Я не стал. Вдоль стены выстроилась шеренга запертых кофров – как объяснил Криминале, именно там он хранил свои бумаги. Мне был выдан ключик от одного из них. Лавиния, конечно, вооружилась бы перочинным ножом и попыталась бы проникнуть в каждый из заветных ларцов, но, повторяю еще раз, я – не Лавиния. Я потыкал ключиком в один замок, в другой, нашел нужный кофр, вынул оттуда брошюры, запер кофр, вышел из номера и входную дверь тоже запереть не забыл. Внизу меня приветствовал обычный послеобеденный гул голосов и ласковая улыбка Криминале.

В общем, время работало на меня – контакт с философом налаживался. Но возникла другая серьезная проблема – не на шутку заскучала Илдико. Заседания не производили на нее должного впечатления, она все время норовила их прогулять. «Зачем эти люди читают друг другу уже напечатанное? – допытывалась она. – Послали бы текст по почте, да и дело с концом». «Тогда никакого конгресса бы не было», – резонно объяснял ей я. «Но ведь здесь ничего не происходит! Никто никого не слушает. Писателям не нравятся министры, министрам не нравятся писатели. Дело с места не движется. Когда все разъедутся по домам, выяснится, что все осталось по-прежнему!» «Ну, не это главное. Главное – собраться вместе, поговорить, приобрести новый опыт». «Нет, не так! Я думаю, все они приехали сюда на каникулы, и им совсем неинтересно слушать эти скучные доклады. Почему бы не сказать об этом честно?» «Потому что, кто честный, тот гранта не получает». Илдико опустилась в кресло и зевнула. «Я все это слушать не обязана. Я работаю в издательстве. И мне ужасно скучно».

«Раз ты издатель, почему бы тебе не взять в оборот Криминале?» – спросил я. «Рано. Я еще не успела насладиться жизнью. Я впервые на Западе и хочу получить удовольствие. Ты должен устроить для меня шоппинг». «Ты же уже ходила по местным магазинам». «Это не шоппинг, – отрезала Илдико. – Вот в Кано есть «Некст» и «Бенеттон». Ты отвезешь меня туда завтра?» «Илдико, ты же знаешь, что катер на тот берег ходит дважды в сутки – утром и вечером. Тогда пропадет целый день, а я не могу себе позволить так надолго выпустить Криминале из поля зрения». «Ты что-нибудь раскопал? Что-то не похоже». «Да, он оказался более сложной личностью, чем я предполагал». «Ну а мне надоело здесь торчать!» – сказала на это Илдико. «Ты же сама говорила, что здесь рай», – напомнил я. «Говорила. Но надолго застревать в раю скучно. Я уже хочу из рая на волю. Надо ведь мне хоть на Запад посмотреть, прежде чем домой поеду. Забудь на денек про своего Басло Криминале, ну, пожалуйста, а?» Но я был непреклонен: «Не могу. Вдруг он возьмет и снова испарится?»

Ответ, конечно, мог бы быть и повежливей, но именно поиск компромисса между личным и служебным помог мне выйти на новый этап моего криминалеведения. Чтобы хоть как-то умиротворить Илдико, я решил устроить катание на гребной лодке, которую можно было взять возле нашей Мемориальной купальни – близость к воде имела свои преимущества. На следующий день после обеда, когда рутинная буря уже выдохлась и рассосалась, я повез Илдико по озеру вдоль берега. С ветвей еще капало, вода не успела восстановить свою обычную прозрачность. Я греб к мысу, где берег был обрывист и дик. Сюда по суше добраться было непросто – лесистый склон круто вздымался вверх, да и по голым скалам особенно не покарабкаешься. Илдико пребывала в мрачном расположении духа, раздраженно куталась в свитер. Время от времени обрыв чуть отступал, образуя симпатичные песчаные пляжики, где летом, должно быть, сущий рай, но в это время года несколько холодновато. Мы обогнули очередной утес, и тут Басло Криминале открылся передо мной в своей новой ипостаси.

Он сидел на сером песке совершенно нагишом, если не считать голубой спортивной шапочки на голове. Философ был не один. Рядом возлежала мисс Белли, еще менее одетая. Она чесала титану спину и что-то стрекотала с истинно итальянской напористостью. Внезапно она вскочила, пробежала по песку, вскарабкалась на большой камень, уселась там, широко расставив ноги, и застыла без движения. Криминале порылся в сумке, извлек оттуда фотоаппарат и поднялся. «Смотри, Криминале! – дернулась Илдико. – Что это он делает?» «Сиди тихо!» – зашипел я, ибо лодка угрожающе накренилась. «И эта ошизительная Белли! – взвизгнула Илдико. – Она с ним!» «Тихо ты, они нас не видят. Скорее разворачиваемся, и назад». Я налег на весла. С берега донесся смех. Волосатый, сатирообразный Криминале ловил в объектив обнаженную мисс Белли, вылитую Венеру Боттичелли. Спасительный утес заслонил нас, и я, обливаясь потом, выпустил весла.

«Ты видел? Видел?» – заголосила Илдико. «Вполне возможно, это просто невинное позирование. Обнаженная натура на природе». «А зачем тогда фотограф-то трусы снял? – накинулась она на меня. – Это ты невинный, а у тех двоих роман». «Ну, это еще не доказано». «Да? Что же, по-твоему, является доказательством? Зачем он тогда про Нобелевскую премию распинался, а? Он втрескался в эту ошизительную Белли!» «Маловероятно», – все еще сомневался я. «Любовные интрижки всегда маловероятны. Взять хоть нас с тобой. Басло – ужасно привлекательный мужчина и от баб никак не может отлипнуть. Именно так он сбежал от Гертлы к Сепульхре. Не забывай, он – венгр». «Да, но при чем здесь мисс Белли?» «При чем мисс Белли? – язвительно воскликнула Илдико. – Ты что, совсем ослеп? Она тут главная красотка. И жалеет его, потому что у него на шее висит эта слониха. Она же сама нам в машине это сказала».

«Но он так привязан к Сепульхре. Ты ведь говорила, что он боготворит землю, по которой она ступает». «Ты видел, во что она превратилась? Разжирела, как корова. И потом, она жуткая дура. Криминале нуждается в ней, но не так уж сильно. Ты заметил, как он поглядывает на других женщин?» «А что же она его не пасет?» «За таким разве уследишь, – сердито буркнула Илдико. – Он умеет исчезать прямо на глазах. Раз уж его в маленькой деревне целый день не могли сыскать, толстухин надзор ему нипочем. Он может улизнуть от нее в любой момент. Во-первых, она слишком неповоротлива; во-вторых, он целыми днями заставляет ее сортировать бумажки. Вот если бы ты был богат и знаменит, клюнул бы ты на Сепульхру? Никогда. Все, вези меня назад, с меня довольно». Я не мог понять, чего это она так бесится. «На глубину не уплывай, я боюсь», – заявила она, когда я снова взялся за весла. «Ты ведь не хочешь, чтобы они нас увидели? – спросил я. – Значит, надо держаться подальше от берега». «Ну что ж, валяй, топи меня, какая теперь разница», – вздохнула она.

Я еще не вполне осознал значение произошедшего, но мое представление о профессоре Криминале в очередной раз кардинальным образом изменилось. Лавиния была бы вне себя от счастья: она оказалась права, и он вовсе не такой буржуазный, каким хочет казаться. За ужином, когда мы сидели в величественной столовой среди полотен Липпо Липпи, я разглядывал прославленного философа с удвоенным вниманием. Трудно было себе представить более респектабельного господина. Он сидел в самом центре; волосатое тело облекал импозантный костюм. С одной стороны, от ученого восседала Сепульхра в слегка съехавшем набок парадном парике, с другой – Валерия Маньо, упакованная во что-то умопомрачительно калифорнийское (перманентно загорелое тело максимально обнажено). Хозяйка говорила, не закрывая рта; мадам Криминале, как обычно, опекала супруга, строго следя, чтобы он ничего не оставлял на тарелке. Ни мисс Белли, ни мисс Уччелло в зале не было – очевидно, исполняли свои административные и секретарские обязанности. Дико было даже представить, что светоч мысли совсем недавно скакал упитанным козлом по холодному пляжу...

Вечером, раздеваясь перед сном, я совершил большую ошибку – поделился своими сомнениями с Илдико. Она уже лежала в нашей королевской постели, ее коротенькое, невесомое ночное облачение радовало глаз. «Все-таки это был обычный фотосеанс, я просто уверен», – сказал я сдуру. Илдико вспыхнула, как порох: «Нет, у них самый настоящий романчик!» «Ты уверена?» «Конечно. Я ведь хорошо его знаю». Тут до меня наконец дошло. «И насколько хорошо ты его знаешь?» «Лучше не бывает. Или ты думаешь, что до тебя в моей жизни никого не было?» «Так ты была его любовницей?!» – возопил я. «Я же тебя не допрашиваю про твоих любовниц. Мы всего пять дней как встретились. А я живу на свете дольше, чем пять дней». «И когда это было?» «Не важно». «Так вот почему ты так сюда рвалась? Чтобы снова встретиться с ним?» Илдико отвернулась. «Я ведь с тобой. Чего тебе еще? А теперь оставь меня в покое. И не подползай – лежи где лежишь. Я устала, и вообще сегодняшний день мне не понравился».

Она непреклонно отгородилась от меня спиной и почти сразу же уснула, а я еще долго слушал плеск воды, разглядывал пятна лунного света на шторах и мучился злобой и ревностью, которыми заразился у Илдико. Однако пришлось признать, что она права: у нее своя жизнь, у меня своя. Когда обида поутихла, ее сменила растерянность – ситуация представлялась довольно запутанной. Я начал задавать себе кое-какие вопросы, и бессонная ночь была мне гарантирована. Неужели Илдико притащила меня на Бароло лишь для того, чтобы повидаться с Криминале? Если так, почему она обходит его стороной? И почему сама, безо всякого принуждения с моей стороны, охотно стала делить со мной комнату и постель?

Поведение Илдико казалось мне загадочным, даже коварным (все-таки она мне очень нравилась). Но еще более непонятным и вероломным представлялся мне Басло Криминале. Как он мог не узнать свою прежнюю любовницу? Я уже понял, что этот человек обитает в мире философских абстракций, витает где-то в стратосфере своих мыслей. От такого можно всего ожидать – даже того, что он не узнает былую возлюбленную. Хорошо, если так. А вдруг эта парочка заранее сговорилась соблюдать конспирацию – хотя бы из-за Сепульхры? Нет, тоже не складывается. Криминале, как выяснилось, без труда выскальзывает из-под контроля своей супруги. Кроме того, если он в заговоре с Илдико, что это за шуры-муры с мисс Белли? Я, конечно, в этом вопросе не могу быть беспристрастен, но, ей-богу, венгерские хитрости Илдико куда интересней итальянской мишуры прекрасной секретарши. Впрочем, любовь и секс подчиняются каким-то недоступным логике законам, раскодировать их не удавалось еще никому. Возможно, роман Илдико с мыслителем давно закончился и на Бароло ее привела запоздалая ревность?

Одним словом, вопросов возникало много. Но прояснились два момента. Во-первых, любовная жизнь Криминале и в самом деле оказалась куда более увлекательной, чем я думал. Меня это обстоятельство совсем не радовало, зато Лавиния наверняка придет в восторг. И, во-вторых, раз получается, что бывшая любовница Криминале, так сказать, перешла в мою компетенцию, между мной и титаном существует неожиданная связь, обусловленная специфическими коннотациями полового ритуала. Кто бы мог подумать...

Уснул я очень поздно. Зато проснулся рано. Погода переменилась: поверхность озера некрасиво топорщилась под нажимом холодного ветра и хлыстом дождя. За ночь у меня накопилось к Илдико изрядное количество вопросов, но попытка разбудить ее оказалась очередной ошибкой. Настроение моей сожительницы соответствовало погоде – Илдико заявила, что даже завтракать не пойдет. Я вооружился зонтом фирмы «Берберри» (не забывайте, что на Бароло все было наилучшего качества) и побрел к вилле в печальном одиночестве. Криминале сидел за столом, но выглядел как-то кисло – все больше помалкивал, о Лукаче и венгерской философии не распространялся. Удивляло и то, что отсутствовала Сепульхра. Зато Козима Брукнер была тут как тут – сверлила меня подозрительным взглядом с противоположной стороны стола.

Погода не замедлила сказаться и на атмосфере конгресса. Илдико, естественно, на утреннем заседании не появилась. У Монцы был почему-то ужасно сосредоточенный вид, что, однако, не помешало ему вывалить на нас очередную порцию «объявлементи». Ветер и дождь поставили под угрозу запланированную на вечер пароходную экскурсию к вилле Беллавеккья с последующим концертом классической музыки. Если желающие все же найдутся, сказал профессор, им следует сразу после завтрака записаться в особый список, дабы шеф-повар приготовил для них ранний ужин, а администрация знала, какого размера катер заказывать. Затем Монца вопреки обыкновению удалился и на чтении докладов не присутствовал. А зря – выступление Мартина Эмиса на тему «От Холокоста до конца тысячелетия» было выше всяких похвал, да и ответная реплика Сьюзен Сонтаг удалась на славу. Я, правда, почти не слушал. Мои мысли, как это часто случается со смертными, были заняты иной темой – сексом. Точнее говоря, перипетиями сексуальной жизни профессора Криминале. Мне казалось, что я наконец подобрал ключик к этому персонажу, тут было над чем поразмыслить. Во время так называемой кофейной паузы я наведался в секретариат. Мисс Белли не было – только мисс Уччелло. Я попросил у нее список участников экскурсии и внимательно проглядел его.

Как я и предполагал, Басло Криминале в списке значился, а Сепульхра – нет. Он написал просто «Криминале», а следующей стояла фамилия «Белли». Я приписал внизу нас с Илдико и с ласковой улыбкой вернул список мисс Уччелло. «Ошизительная погодка», – сказал я.

Второе утреннее заседание я прогулял. Спустился по продуваемой ветром аллее к Мемориальной купальне. Хотел сообщить Илдико о вечерней экскурсии, а заодно задать кое-какие вопросы. Но птичка упорхнула – за раму зеркала была засунута записочка: «Поехала на катере за шоппингом. Спасибо за доллары». Я пошарил по карманам своего пиджака, мирно висевшего в гардеробе. Кое-чего на месте не оказалось, а именно – моего бумажника. Интересно, подумал я, увижу ли я его (и ее, главное – ее, нет, его тоже) когда-нибудь вновь.

Когда любители классической музыки вечером собрались на пирсе, Илдико там, увы, не было. Экскурсантов оказалось на удивление немного – человек тридцать, не больше. Кто-то, видимо, так и застрял за «ранним ужином», остальных спугнули холодный ветер и дождь. Ночное озеро пенилось сердитыми гребнями, катер весьма негостеприимно покачивался на волнах. Я стал высматривать Басло Криминале. Ага, вот и он: щегольское адмиральское пальто, на голове – памятная спортивная шапочка. Вид у философа был столь внушительный, что казалось само собой разумеющимся – именно он должен ступить на борт первым. Криминале величественно проследовал на бак и уселся один на скамейку для двоих. Я подумал – может, подсесть к нему и сказать напрямую о телепередаче? Таиться далее было бы просто неприлично.

Но пока я собирался с духом, на катер впорхнула мисс Белли – в потрясающей алой ветровке, с чемоданчиком в руке. Она пробралась сквозь толчею, вырулила к Криминале и, одарив его вспышкой черных очей, уселась рядом. «Ошизительная погода, а?» – сказала она мыслителю. Я сидел немного сзади и отлично видел их обоих. Черная вода нервно приплясывала за бортом, темные тучи неслись куда-то над подсвеченными луной вершинами гор. Кто-то весьма решительно опустился на скамейку рядом со мной. «Ja, сейчас мы будем говорить по тушам», – произнес мой новый сосед. Я обернулся и обнаружил рядом фройляйн Козиму Брукнер: черный мейкап, черная куртка, черные кожаные штаны в обтяжку. В Германии такой наряд считается последним писком моды, а в других странах обычно ассоциируется с уличным хулиганством и садомазохизмом. «Почему бы и не поговорить, – вздохнул я. – Как вам конгресс?»

«Я с фами говорю не для того, чтобы «разговор поддержать», – заявила фройляйн. «В каком смысле?» «В том смысле, что я шелаю снать, чем фы тут занимаетесь». «Мыслю, как и все прочие». «Это был не философский фопрос. – Козима Брукнер понизила голос и оглянулась назад. – Фы говорили, что работаете на газету, которой уже не существует». «Да она всего пару недель как обанкротилась», – запротестовал я. «Как ше тогда мошно на нее работать? – логично заметила она. – И еще фы говорили, что находитесь сдесь нелегально, под прикрытием. Как фаше настоящее имя?» «Фрэнсис Джей», – честно сказал я. «Но именно под этим именем фы сюда и прибыли». «Получается, что так». «Хорошо. Кто фас прислал, кто фаши хозяева?» «Я вольный журналист, пишу статьи». «Не верю, – прошипела Козима, наклоняясь ко мне вплотную. – Мистер Тшей, или как фас там, если я сообщу профессору Монце о том, что фы не тот, за кого себя фыдаете, он немедленно фышибет фас отсюда».

Катер отчалил от пирса, и в лицо нам полетели мелкие брызги. «Что, вам, собственно, известно?» – спросил я. «Мне известно, что фы прибыли на Бароло с фенгерским агентом», – прошептала фройляйн Брукнер. «Вы имеете в виду Илдико? Она не агент, она издательский редактор». «Зачем она сдесь?» «Ей нравится ходить по магазинам». «Не нушно считать меня дурой. Она работает на государственное исдательство, которое в прешние годы часто использовалось тля передачи шпионской информации с Запада на Фосток и с Фостока на Запад. Мы очень хорошо снаем этот канал». «Неужели? – заинтересовался я. – А откуда?» «Мистер Тшей, я навела справки в Прюсселе о фас обоих, причем не только в Интерполе, но и в других, более законспирированных организациях».

Катер выплыл на простор, и нас начало здорово качать. Вокруг раздались нервные взвизги, и большинство пассажиров предпочли ретироваться с палубы в салон. «Давайте-ка мы с вами тоже уйдем под прикрытие», – попытался отшутиться я.

«Сядьте, мистер Тшей, или как фас там. – Козима Брукнер весьма крепко взяла меня за локоть. – Фы не понимаете всю серьезность ситуации. Сдесь происходит мешдународный конгресс, на котором присутствует ряд ведущих политических фигур, в том числе некоторые министры, за которыми охотятся террористы. Эти люди живут в постоянной опасности. А террористы обычно наносят удар именно в таких местах». «Надеюсь, вы не считаете меня террористом?» «Я не снаю, кто фы. Ясно одно – слушба безопасности фас прохлопала. Положение у фас незавидное. И я шелаю снать, с каким заданием вы сюда прибыли». «Ладно, – вздохнул я. – Как я уже сказал, я журналист, но я сейчас работаю на одну телекомпанию. Делаю передачу о Басло Криминале». Козима встрепенулась и впилась в меня взглядом. «Аха, так фы следите за Криминале? А удостоферение у фас есть?» Я сунул руку в карман – пусто. «Было. Но Илдико Хази решила отправиться по магазинам с моим бумажником». «Могли бы придумать что-нибудь более прафдоподобное», – хмыкнула Козима. Я понял, что с фройляйн шутки плохи.

К счастью, катер уже подходил к берегу, из темноты выплыл деревянный причал. Мы оказались на территории еще одного поместья, но по части вкуса вилла Беллавеккья и в подметки не годилась нашей вилле Бароло. Здесь господствовал неоклассический стиль. Подсвеченные фонарями сады, по которым мы пробирались нетвердой после качки поступью, были тесно заставлены античными скульптурами невиданно пышной комплекции. Сразу же за пристанью нас встретили две задницы – основательные, монументальные. Такие запоминаются на всю жизнь и, всплывая из прошлого, способны согреть душу в час горестных раздумий или скверной погоды. Принадлежали эти несравненные ягодицы Марсу и Венере. У бога войны они были пошире, у богини любви порельефней и покруглее. Взгляд, брошенный на эти шедевры ваяния с противоположной стороны, открывал картину не менее впечатляющую: фиговые листки лишь подчеркивали мощь Марсова естества и необъятность Венерина лона.

Но оглядываться назад не следовало, ибо кроме божественных гениталий я обнаружил там мрачно поблескивавшую черной кожей Козиму Брукнер. Больше я не оборачивался, но затылком чувствовал, что фройляйн не отстает от меня ни на шаг. Мы вошли в палаццо и оказались в просторной гостиной, еще гуще утыканной скульптурами из каррерского мрамора. Меж каменных истуканов обнаружилась живая душа – профессор Монца, он вновь оказался первым. «Аттенционе, битте! – захлопал он в ладоши. – По местам! Погода все хуже и хуже, поэтому наш кончерто будет корочче!» В зале изящным полукрутом были расставлены золоченые кресла с герцогскими коронами на спинках; посередине возвышался подиум. Одним словом, настоящее аристократическое суаре, а я-то думал, что они остались в безвозвратном прошлом. В гостиной уже были какие-то люди: мужчины в дивных серых костюмах и женщины с шиньонами, в неполноценных платьях – то с отсутствующей спиной, то с зияющими боками. Очевидно, основную часть аудитории должны были составлять гости с Бароло, а поскольку нас оказалось немного, зал остался пустоватым.

Басло Криминале занял место в самой середине первого ряда, по соседству с профессором Монцей. Там же обосновалась и мисс Белли: подошла, что-то с улыбкой сказала, опустилась в кресло, и они мило склонились друг к другу – очевидно, изучали программку или предавались еще какому-нибудь невинно-интимному занятию. Я занял позицию чуть позади, откуда мог держать эту парочку под постоянным наблюдением. Надо было разобраться в их взаимоотношениях. Почти сразу же кто-то уселся рядом – естественно, то была Козима Брукнер. «Полагаю, мистер Тшей, пришло фремя поговорить начистоту, – прошептала она мне на ухо. – Фам следует снать, что я тоже не та, за кого себя выдаю». «В самом деле? Так кто же вы?» «Мой облик – камуфляж», – сообщила фройляйн Брукнер, предварительно оглянувшись назад. «Значит, вы не из Еврокомиссии?» «Скашем так: я не из мясного отдела. Но шшшшшш».

Она кивнула на подиум, где появился маленький камерный оркестр: стильные юноши с длинными волосами, не менее стильные девицы с короткой стрижкой; все в белых рубашках и бабочках. Вскоре у пульта возник того же возраста дирижер с развевающимися длинными кудрями и в черном фраке. Дирижера приветствовал теплый шелест аплодисментов. Оркестр начал настраивать инструменты. Я услышал, как Криминале сказал: «Отменная акустика». Потом дирижер объявил: «Антонио Лючио Вивальди, «Le Quattro Stagione». – И перевел: – «Времена года». Вот еще один композитор, окончивший свои дни в Вене в полной нищете, а ныне воскрешенный, чтобы доставлять нам неоклассическое наслаждение, подумал я. Оркестр был и в самом деле хорош – он приступил к метеорологическому исследованию бедного Антонио Лючио напористо, со смаком. Я откинулся на спинку и стал наслаждаться.

Где-то посреди «Весны» Козима Брукнер снова зашипела: «Фы понимаете, что мы в десяти километрах от швейцарской границы?» Я помотал головой. «Фы понимаете, что Швейцария – финансовый рай всей планеты?» Я кивнул. «Фы понимаете, что Швейцария при этом не член ЕЭС?» Я сочувственно улыбнулся. «Фы понимаете, что швейцарская граница – рассадник фсефосможных преступных акций и финансовых слоупотреблений?» Я вежливо приподнял брови. «Фы понимаете, что десять процентов бюджета ЕЭС съедаются за счет незаконных перемещений капитала?» Я подумал и поднял брови еще выше. «Фы понимаете, что значительные суммы поступают в Швейцарию из Италии, а точнее, из этих самых мест?» Я пожал плечами. «Теперь фы понимаете, почему я нахожусь в Бароло». Тут «Весна» завершилась, и Козима сделала паузу.

С первыми же звуками «Лета» она ожила вновь. «Мешдународный конгресс – идеальное прикрытие для незаконных финансовых трансакций», – прошипела фройляйн. «Послушайте, здесь же собрались писатели и политики с мировым именем», – не выдержал я. «Фот именно. Таких никто не заподозрит». «Не верю!» – яростно шепнул я. Дирижер кинул в нашу сторону раздраженный взгляд. «Я фам доверяю, – зашелестела Козима. – И мне нушна фаша помощь». «Но я ничего не смыслю в подобных вещах!» «А фы все-таки подумайте. И не забывайте – одно мое слово, и фас фышибут с конгресса. Это понятно?» «Чего вы от меня хотите?» «Видели ли фы на конгрессе что-нибудь подозрительное? Незаконные финансовые трансакции? Неошиданные контакты?» «Что-то не припомню». «Ничего необычного?» «Лето» достигло своего жизнерадостного апогея и закончилось. Я взглянул на первый ряд, проведать своего подопечного. Оказалось, что Басло Криминале и мисс Белли не досидели до конца летних красот – их кресла были пусты.

Примерно в середине «Осени» разверзлись хляби небесные. По крыше виллы замолотил яростный ливень; вскоре дождевые потоки начали проникать на мраморные полы музыкальной гостиной, подбираясь к ногам слушателей. Во время послеосенней паузы Монца подскочил к дирижеру, пошептался с ним и объявил: «Грацие, маэстро. Это были «Три времени года» Антонио Вивальди». Зал начал было хлопать, но Монца быстро оборвал эту процедуру. «А теперь пронто назад, на катер! Шторм будет бушеватти всю ночче, поэтому быстрей-быстрей на Бароло!» Мы торопливой гурьбой выкатились из зала и помчались по античному парку к пристани. Ливень неистовствовал. Венера и Марс изрыгали струи воды всеми своими выпуклостями и впадинами. На палубе находиться было невозможно, и все забились в салон. Криминале и мисс Белли отсутствовали, но, по-моему, никто, кроме меня и Козимы Брукнер, этого не заметил.

Катер спешно отчалил, и мы пустились в обратное плавание. Озеро как-то противоестественно оцепенело. На севере, там, где громоздились Альпы, разыгрывалось нечто апокалипсическое: над горными пиками бешено сверкали молнии, выхватывая из тьмы неведомые заснеженные хребты; с головокружительной скоростью неслись тучи; крошечные деревья то кланялись до самой земли, то распрямлялись вновь. Громовые раскаты грохотали на манер фронтовой канонады. Потом очередная вспышка озарила неистово крутящийся смерч, вздымающий мирные воды в дальнем углу озера. Смерч проворно двигался в нашу сторону. Неустрашенной осталась только Козима Брукнер. Она встала впереди всех и приказала: «Шторм, вег!» Остальные пассажиры втянули головы в плечи. Шкипер гнал катер на предельной скорости.