Текст книги "Двуликий Янус"

Автор книги: Максимилиан Уваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

 

Януш взял в руки тельце воробья и, положив его себе за пазуху, запахнул ворот куртки.

 

– Ну что там? – я в нетерпении заерзал на бревне.

 

– Подожди! – сказал Януш, прислушиваясь к чему-то внутри себя. – Как же я соскучился по чудесам, ты даже не представляешь как… А сейчас… Алле-оп! – сказал он и, пошарив рукой под курткой, достал взъерошенного и недовольного воробья. Тот потянулся, расправив серые крылышки, потряс маленькой головкой и, легко взлетев вверх, уселся на столб фонаря.

 

– Ты его оживил… – выдохнул я восторженно и тут же, нахмурив брови, спросил с обидой в голосе: – почему ты не сделал так с Карлушей?!

 

– Я не могу оживить совсем мертвое, – вздохнул Януш. – Если бы я мог, то не только Карлуша был бы с нами. И пусть это чудо забрало бы мою жизнь, главное, все были бы живы.

 

Я спрыгнул с бревна и, взяв Януша за руку, повел его обратно в барак.

 

========== Глава 44 ==========

 

Дни тянулись серые и тоскливые. Они были похожи друг на друга, как старики-близнецы с длинными седыми бородами, морщинистыми лицами и в одинаковой одежде. Изредка хозяин цирка звал Януша на репетиции, а я все так же ждал его прихода. Он возвращался уставшим, вымотанным и каким-то помятым. Его крылышки вечно волочились за ним по полу, собирая пыль. Перья на них частично выпали, образовывая небольшие проплешинки. Януш ложился на кровать рядом со мной и начинал совать мне в рот либо куски шоколада, либо помятые конфеты.

 

– Ешь! – шептал он, обдавая меня запахом перегара. – Только тихо, чтобы никто не услышал.

 

И я ел… Правда, шоколад и конфеты к тому времени перестали быть для меня праздником. Это была просто еда. Просто способ заглушить на время постоянный ноющий голод.

 

 

Человеческое тело, в принципе, может привыкнуть ко всему: к жаре, к холоду, к любым неудобствам. Вот и мое тело привыкло. Я уже не чувствовал боли, если случайно обрезал палец или сдирал кожу при работе. Я не чувствовал холода, которым были пропитаны не только улица и барак, но и наша постель. Но голод… Этот зверь не давал мне спокойно спать, даже когда мне казалось, что меня качает от усталости. Я чувствовал голод постоянно, даже во сне.

 

– Вот, возьми, – говорил Януш, давая мне половинку своего пайка за ужином.

 

– Нет! Это твой хлеб, – говорил я, с вожделением глядя на сухую, немного заплесневелую корку.

 

– Я не голоден, – отвечал Януш.

 

– Бери, Анхель! – кивал мне старик Захар, сидя на соседней кровати. – Поверь, лучше остаться голодным, чем совершенно одному.

 

Понял его слова я не сразу.

 

Не знаю почему, но той ночью я уснул, не дождавшись Януша с репетиции. Когда он залез в кровать, сон ушел, но я так и остался лежать, не шевелясь, с крепко закрытыми глазами.

 

– Анхель… – тихо прошептал Януш, погладив меня по голове. – Только живи! Слышишь? Я не смогу один. Понимаешь? Я слабый! Я боюсь! Не бросай меня! – и на мое лицо капнули две горячие слезинки.

 

Он и раньше плакал, но мне никогда этого не показывал. Когда нас раз в месяц водили в душ, он стоял под крупными каплями теплой воды, и она скатывалась по его лицу вместе со слезами.

 

Мой бог слабел. Я видел это по его вечно опущенным крыльям. По резким очертаниям ребер, торчащих по бокам. Его кожа из розовато-белой превратилась в серую, а на осунувшемся лице были видны только огромные голубые глаза в черных колодцах синяков.

 

Но он терпел и держался. Ради меня. Я видел, как он вздрагивал и опускал голову, слыша за спиной грязную ругань и обидные слова. По ним я и догадался, что те репетиции вовсе не репетиции, а нечто другое. Страшное и грязное. Но я не осуждал Януша, как другие. Я знал – что бы ни делал мой бог, он делает это ради меня.

 

Несколько раз в месяц нас с Янушем посылали делать уборку в казармах зверей. Мы драили полы в коридорах и до блеска начищали раковины и толчки. Но больше всего мы радовались, когда нас отправляли отмывать от жира и копоти сковороды и котлы.

 

Мы садились возле колонки и яростно чистили песком кухонную утварь. А после этого наступал праздник…

 

К нам на улицу выходила дородная женщина, фрау Штольц, и выносила нам полкастрюли далеко не свежего супа и два куска хлеба.

 

И мы ели… ели этот прокисший суп до тошноты, до тех пор, пока наши желудки не переполнялись им, а потом вычищали до блеска кастрюлю кусками хлеба.

 

Увы… наесться впрок нельзя. Поэтому, возвращаясь вечером в барак, мы с жадностью накидывались на безвкусную кашу-размазню, запивая ее слегка подкрашенной чаем водой.

 

Бой часов вырывает мое сознание из воспоминаний. Я смотрю на них и понимаю, что мой рассказ длится уже несколько часов.

 

– Кстати, о еде! – говорю я внукам, которые все так же сидят за столом в пижамах. – Быстро переодеваться и бегом в магазин за хлебом. А я пока приготовлю нам на обед суп. Да, и можете взять себе что-нибудь вкусненькое! – последнюю фразу я уже говорю удаляющимся спинам детей.

 

Странно, но вместо ожидаемого мной мороженого или шоколадок в ярких фантиках мои внуки выложили на стол пакетик с простыми карамельками, обсыпанными сахаром.

 

– Дед, попробуй! – внук достает одну подушечку и протягивает мне. – Это они?

 

Я беру в рот конфету и с улыбкой закрываю глаза. Да, это те самые конфеты, которыми меня когда-то угощала Марыся.

 

– Надо же! – удивляюсь я. – Не думал, что их еще выпускают.

 

– Это нам бабушка в магазине их показала и сказала, что они из ее детства, – отвечает мне внучка, усаживаясь за стол.

 

Обед проходит в молчании. Слышно лишь, как в тарелках гремят ложки. Я знаю, что внук не любит вареный лук и всегда оставляет его несъеденным. Но в этот раз его тарелка оказывается пустой.

 

– Дед, а какой по размеру кусок хлеба вам давали? – спрашивает меня он, и я ломаю пополам ломоть и протягиваю ему. Мальчик хмуро смотрит на хлеб и начинает вытирать им пустую тарелку, откусывая по кусочку.

 

– Деда, а та татуировка у тебя еще осталась? – спрашивает внучка, убирая со стола.

 

– Конечно, – я задираю рукав рубашки и показываю на запястье кривые выцветшие цифры.

 

– 4233, – смотрит на них внук. – Зачем ты их оставил? Можно же сейчас их удалить.

 

– Удалить? – я удивленно поднимаю брови. – Это не удалить, майн либхен! Это на всю жизнь. Я не про татуировку. Я про все, что мне пришлось пережить. А татуировка – всего лишь цифры на руке. Не больше.

 

– Деда, скажи, неужели вас никому не было жалко в лагере? – спрашивает моя девочка, ласково гладя меня по руке. – Вы же с Янушем были детьми. Не могли же люди все превратиться в зверей?

 

– Они не были зверьми, дорогая, – качаю я головой. – Просто условия, в которых они оказались, были звериными. Это убивает человеческую душу и превращает людей в ходячих мертвецов, способных думать только о еде.

 

– Зомби, – поправляет меня внук.

 

– Это сейчас их называют зомби. А тогда нас окружали только живые мертвецы. Были исключения из правил. Например, дед Захар. Он всегда пытался защитить Януша от нападок наших сожителей по бараку. Он садился рядом с Янушем на кровать и гладил его по немного отросшим светлым волосам.

 

– Не расстраивайся, мой мальчик. Этим людям нечего терять, кроме своих жизней. А у тебя есть Анхель. Им не понять, что потерять родного человека страшнее, чем потерять свою собственную жизнь. Поэтому борись, мой мальчик, и не обращай внимая на пустые слова.

 

И Януш брал себя в руки и из последних сил поднимал за спиной серые облетевшие и поломанные крылья…

 

========== Глава 45 ==========

 

Прошла холодная малоснежная зима. Ей на смену пришла весна, пригревая нас нежными теплыми лучами солнца. Вместе с ней ко мне вернулась надежда на скорые перемены. Это странное предчувствие долго не давало мне заснуть. Я лежал на жесткой кровати, прислушиваясь к теплому дыханию Януша на моей шее, и мечтал о цирке. В моей голове крутились сотни разных интересных номеров, которые мы сможем сделать с моим милым богом, и я засыпал с улыбкой на губах.

 

Иногда меня будил сильный кашель с соседней кровати. Тогда я вскакивал и, прихватив с собой кружку, бежал к помятому чайнику с водой.

 

– Деда… – шептал я, стоя у кровати старика Захара. – Попей! Ты опять кашляешь.

 

– Спасибо, внучок! – улыбался мне старик, делая несколько глотков воды. – С таким помощником, глядишь, я и до лета дотяну.

 

– Дотянешь, деда! – говорил ему я, гладя рукой его жесткую седую бороду.

 

 

Однажды холодным весенним утром к нашему серому строю на перекличке вышел толстый лысоватый зверь. Он обвел нас холодным взглядом бесцветных глаз и что-то тихо сказал другому зверю. Тот кивнул и громко произнес:

 

– После вечерней переклички главным по баракам подойти к новому начальнику лагеря господину Хейлеру.

 

– Ну что, тварь немецкая, нового начальника окучивать будешь? – услышал я змеиное шипение за спиной.

 

– Конечно, будет, – ответил ему другой голос. – Потрясет перед ним своими сиськами, тот его и мальчонку на курорт опять отправит!

 

Я сжал кулаки и, чуть отойдя назад, со всей дури наступил обидчику на ногу. Тот, видимо, хотел толкнуть меня в спину, но не посмел, потому что как раз в этот момент мимо нас проходил новый начальник лагеря. Он на секунду остановился напротив нас и, кивнув головой в сторону меня и деда Захара, прошел дальше.

 

Этой же ночью я снова проснулся от звуков страшного кашля. Старик полусидел на кровати, вытирая рот красной от крови тряпкой.

 

– Ты поранился? – спросил я у деда, поднося ему воду.

 

– Ну, можно и так сказать, – слабо улыбнулся мне дед Захар, чуть приоткрыв серые потрескавшиеся губы. – Только рана у меня внутри. Поэтому и кашляю с кровью.

 

Я снова лег к себе и увидел сидящего на своей кровати Леха. Тот что-то писал на клочке бумаги, слюнявя языком химический карандаш.

 

– Ты чего не спишь, Лех? – шепотом спросил проходящий мимо него из уборной Михай.

 

– Да вот, начальник лагеря задание дал, – ответил Лех, оглядываясь по сторонам. – Он недоволен. Лагерь переполнен. Им не нужно столько работников. Поэтому он распорядился переписать всех слабых и больных.

 

– Зачем? – насторожился Михай.

 

– Их переведут в другой лагерь, – коротко ответил Лех.

 

– Ты, главное, меня в этот список не впиши, – сказал Михай, залезая на второй ярус. – Я еще крепкий. Пригожусь.

 

Наутро я забыл про этот разговор, потому что нас с Янушем, как и всех остальных, послали на основное производство. Я до сих пор не знаю, что оно производило. Это был огромных цех, в центре которого гудели большие станки. По краям стояли столы, за которыми сидели люди с наждачными листами в руках и шкурили какие-то железные детали.

 

Нас с Янушем определили убирать цех от железной стружки и пыли. Варежки, которые нам выдали, оказались рваными, поэтому наши руки уже через час были покрыты глубокими царапинами.

 

Но я обрадовался новому заданию. Я решил, что мы прошли один этап конкурса, а теперь приступили ко второму.

 

Но этот самый второй этап закончился так же неожиданно, как и начался.

 

Утром следующего дня дверь в барак распахнулась, и на пороге появился Лех с бумажкой в руках и еще два солдата-зверя.

 

– 4356, 4378, 3474, 3726, 3728, 3625, 4233, 4237 – на выход с вещами, – крикнул он и скрылся за дверью.

 

– Януш… – прошептал я восторженно, – меня выбрали.

 

– Анхель… – мой бог нервно метался по небольшому пространству между кроватей. – Тебя выбрали, а меня нет, – сказал он, засовывая наши вещи в мешок.

 

– Хочешь, я им скажу, что не пойду без тебя? – спросил я, беря его за руку. – Не волнуйся, я останусь с тобой.

 

– Анхель, ты не можешь… – начал Януш, но его оборвал громкий голос Леха с улицы:

 

– 4233, 4237! Где 4233 и 4237?

 

И тут взгляд Януша упал на старика Захара. Тот лежал на своей кровати, бессмысленно уставившись пустыми глазами в потолок, и из его рта по бороде бежала красная дорожка крови.

 

Януш быстро подошел к кровати старика, кинул на нее свою куртку, а на себя надел куртку деда.

 

– Пошли, – сказал он, хватая меня за руку.

 

– Погоди, Януш! – остановил его я. – Но ведь это нечестно. А как же Захар?

 

– Ему это уже не нужно, – вздохнул Януш и повел меня на улицу.

 

Нас выстроили перед тремя грузовиками и стали партиями запихивать в кузов.

 

– Zweiundvierzig dreiunddreißig (4233), – прогавкал зверь, глядя на мою руку и номер на куртке. – Zweiundvierzig siebenunddreißig (4237), – прочитал второй на курточке Януша и поднес его руку ближе к глазам. – Die letzte Figur ist schlecht ausgeschlagen (Плохо выбита последняя цифра), – сказал он напарнику.

 

– Schieb ihn ins Auto! Oder denkst du, dass jemand bereit ist zu gehen? (Толкай его в машину! Или ты думаешь, что кто-то по собственному желанию поедет?) – ответил второй, заталкивая нас в машину.

 

Только когда засовы на кузове закрылись и машина тронулась, Януш вздохнул свободней.

 

– Ничего не бойся, – сказал он, гладя меня по голове. – Мы вместе, и это самое главное!

 

– Значит, мы победили? Нас приняли в цирк? – спросил я его, и мое сердце запрыгало в груди от радости.

 

– Конечно! А ты еще сомневался! – весело подмигнул мне Януш. – Мы с тобой лучшие. Нас не могли не заметить.

 

Я успокоился. И правда, мы вместе с Янушем, и мы едем в новый цирк, что может быть лучше? Правда, меня смущала одна вещь…

 

Почему с нами в машине едут одни старики? Почему именно они? Ведь там, в лагере, остались крепкие и сильные люди! Как эти полумертвые доходяги смогут выступать в цирке? Ведь это очень тяжелые физические нагрузки.

 

Я не стал озвучивать свои мысли Янушу, а просто уставился в сторону открытой части кузова и стал любоваться проснувшейся после зимней спячки природой.

 

Там, вдалеке, на широких лугах, начинала нежно зеленеть первая трава. Деревья тоже спешили покрыться зеленым пухом. Солнце светило и грело с ясного чистого неба так, словно соскучилось по нам. Его одинокий лучик проник через небольшую дырочку в брезенте и уютно уселся мне на колено. Я поднял руку, занес ее над маленькой светлой точкой и уже хотел было поймать золотую капельку солнца, как вдруг где-то слева от дороги раздался взрыв…

 

========== Глава 46 ==========

 

Грузовик резко затормозил, и мы все повалились на пол со скамеек. Второй взрыв раздался совсем рядом, и по брезенту застучали земляные брызги. Три наших охранника схватили автоматы и выпрыгнули из машины.

 

Вокруг нас кипел настоящий бой. Громко бухали снаряды, тонко пищали ядовитые языки пуль. Звери громко перелаивались и стреляли по невидимому противнику.

 

– Бежим! – вдруг крикнул один из наших попутчиков и кинулся из машины.

 

Началась небольшая давка. Люди перескакивали друг через друга, стараясь вырваться из брезентового плена на волю. Януш крепко прижал меня к полу, прикрыв мою голову руками, и уже через минуту мы оказались в машине одни.

 

– А теперь побежали! – сказал он мне, беря за руку. – Только не останавливайся! Слышишь? Что бы ни случилось, беги, Анхель!

 

И с этими словами он подтолкнул меня к краю кузова. Я быстро перекинул ноги через невысокий закрытый борт и спрыгнул вниз.

 

Прыжок оказался удачным. Сказались уроки, которые мне давали в цирке. Следом за мной из кузова выбрался и Януш.

 

– Беги! – снова крикнул он мне, и я побежал…

 

Я перепрыгивал через небольшие овраги и коряги, нырял, как в воду, в густые кусты, разводил руками широкие лапы елей и бежал вперед. Я слышал рядом с собой сиплое дыхание бегущей толпы и тяжелый топот ботинок. Люди падали, вставали и из последних сил снова бежали подальше от того ада, в котором жили несколько месяцев.

 

Мне казалось, что бой следует точно за нами. Как бы далеко мы ни убегали, взрывы и стрельба звучали все так же близко, как и раньше. На секунду я остановился и, обернувшись, поискал глазами Януша. Он оказался неподалеку от меня. Его лицо было красным от напряжения, а из-под полосатой фесочки текли крупные капли пота. Я понимал, что ему очень тяжело бежать. Мой бог совсем ослаб, и его крылышки не могли помочь ему взлететь высоко в небо.

 

– Беги… – выдохнул он, поравнявшись со мной, и легко толкнул меня в спину.

 

Еще через несколько минут мы выбежали на дорогу, которая шла мимо большого поля. Вдалеке я увидел несколько телег и людей. Они кричали нам что-то и махали руками. Это были друзья! Я был уверен в этом. Я снова обернулся и, крикнув:

 

– Нам туда! – кинулся вперед, навстречу помощи.

 

И тут случилось странное. В нескольких метрах от меня упала большая зеленая шишка. Она несколько раз прокрутилась передо мной и, остановившись, направила на меня небольшое черное жало. Я замер и, обернувшись, посмотрел на Януша.

 

Дальше все было как в страшном тягучем сне. Мой бог из последних сил рванулся ко мне, распахнув облетевшие и поломанные крылья, и, сбив меня с ног, накрыл меня своим телом.

 

Звук взрыва заложил мои уши плотной ватой. Я почувствовал, как тонкое тело Януша вздрогнуло, и он судорожно вцепился в воротничок моей куртки. Последнее, что я запомнил, – нежный голубой свет, медленно гаснущий в глазах моего бога…

 

Я очнулся в телеге, трясущейся по колдобинам, на жиденькой охапке сена. Вокруг меня была тишина. Она была такой острой и звенящей, что мне казалось, будто моя голова взорвется от этого звона. Я приподнялся и посмотрел по сторонам.

 

Вокруг меня шли люди… Их серые фигуры в полосатых одеждах были сгорблены, но головы подняты, а глаза с радостью смотрели на заходящее за горизонт солнце. В этой молчаливой толпе я искал тонкую фигурку с крылышками. Я громко кричал и звал моего бога, но не слышал своего голоса.

 

И тут мне на голову легла теплая рука и уложила обратно на сено. Я повернулся и увидел улыбающегося Оскара. Его лицо было осунувшимся, а на подбородке чернела щетина.

 

– Где Януш? – спросил я у него беззвучно. Улыбка сошла с его лица, и он покачал головой. – Этого не может быть! – кричал я ему. – Боги не умирают!!!

 

Оскар достал из-за пазухи телогрейки свой помятый блокнот и, открыв его, показал мне рисунок.

 

Это был Януш. Он парил высоко в небе с распахнутыми белыми крыльями и улыбался. Его лицо было чистым и нежным, словно не было месяцев голода, холода и унижений. Он был таким, как я его помнил. Прекрасным и великим богом.

 

Я откинулся навзничь и посмотрел в высокое небо, окрашенное кровавыми брызгами заката. Там, под самым его куполом, висело облако. Оно было воздушным и белоснежным. Его очертания напоминали большие белые крылья, перьями которых играет легкий ветерок.

 

– Деда… – внучка вытирает с розовых щечек слезы. – Только не говори, что Януш умер!

 

– Да, дед! Это несправедливо! – добавил внук, по-мужски втягивая слезы.

 

– Жизнь вообще несправедливая штука, – улыбаюсь я им. – Но боги не умирают! Они живы, пока о них помнят.

 

– А что было потом? – я вижу, что мой мальчик пытается справиться со своими эмоциями, но одна слеза все же вырывается на свободу, и внук, отвернувшись, вытирает ее кулаком.

 

– Сначала я месяц пролежал в палатке, которая заменяла партизанам госпиталь. Когда я немого поправился и стал слышать, меня и еще нескольких бывших узников перевезли через границу, а потом пароходом отправили в дружественную нам Англию.

 

Нас сопровождал Оскар. Он рассказал мне, как после пожара в цирке пытался найти выживших. Он некоторое время все еще служил в штабе и помогал сопротивлению, как это делал Януш. Когда Оскар почувствовал, что близок к провалу, он ушел к партизанам. К этому времени майор нашел нас. Узнав от своих людей о том, что часть узников перевозят в лагерь смертников, польское сопротивление устроило засаду.

 

После того, как закончилась война, мы вернулись в Польшу. Все это время Оскар был рядом со мной. Он вырастил меня и сделал тем, кем я стал. Я закончил школу, потом поступил в институт, где учился на режиссера-постановщика, а Оскар тем временем решил собрать цирковую труппу.

 

Потратив наследство, полученное от отца, он нашел помещение, отремонтировал его, набрал актеров. И я стал работать с ним над программой.

 

Мы восстановили все те номера, которые когда-то давно планировали мои друзья-волшебники. Там был номер женщины-змеи. Были клоуны, забавно бьющие чечетку. Был факир и метатель ножей. Фокусники, дрессировщики, воздушные гимнасты. Только все они были простыми людьми. И вовсе не потому, что я вырос. Просто мы не смогли найти волшебников. Видимо, они все ушли. Спрятались подальше от людей с их ненавистью и войнами.

 

 

Дождь давно кончился, из-за облаков вылезло солнышко, сонно протягивая свои лучи сквозь молодую листву.

 

Громкий сигнал машины заставил нас оторваться от старого потертого альбома с желтыми размытыми фотографиями.

 

– Януш! Янушка! – крикнула моя дочь, увидев в окне лица своих солнышек. – У меня не получилось с командировкой, и я вернулась за вами пораньше. Пап, что у вас случилось? – она внимательно рассмотрела заплаканное лицо Янушки.

 

– Дед нам рассказал о Двуликом Янусе! – отвечает внук, недовольно морщась и пытаясь увернуться от материнского поцелуя.

 

– Неужели вы слушали дедушкину сказку? – удивилась дочь.

 

– Мама… смотри… – говорит Янушка, протягивая матери пожелтевшее фото. – Вот Марыся – женщина-змея. Вот повелитель огня Шафир. Вот прекрасная повелительница воздуха София. Вот Шери и Макс. Вот Влад, а это Тим-Том. Марго… она моя любимица. Габриэль… А это… Великий и прекрасный Янус.

 

Она вздыхает и проводит пальцем по тонкому силуэту, висящему над большой компанией улыбающихся волшебников. Фото немного помялось, и морщинки на бумаге образовали за спиной парящей фигурки большие крылья…

 

========== Эпилог ==========

 

Как быстро летит время… Оно похоже на птицу. Вот только что она была совсем низко и парила над твоей головой, распахнув крылья, и вдруг она уже превратилась в маленькую точку высоко в небе.

 

Машина все еще пахнет бетонной суетой города, а сквозь открытое окно уже просачивается сладкий запах полевых цветов с горькими нотками полыни.

 

Серебристый «Renault» везет нас по широкой дороге между лесов и полей. Мои маленькие воробушки улыбаются и хитро щурят глазки, когда я начинаю спрашивать, куда же мы едем.

 

– Дед, а почему про всех волшебников сказки были, а про Януша нет? Он разве ее тебе не рассказывал? – спрашивает меня внук.

 

– Это была последняя сказка, рассказанная мне Янушем перед тем, как нас увезли из лагеря, – отвечаю я и хочу начать рассказ, но меня перебивает дочь, сидящая за рулем.

 

– Пап, давай я расскажу ее, – говорит она, лихо объезжая небольшую ямку на дороге. – Сказки вашего дедушки о волшебниках и цирке – самое яркое воспоминание моего детства. Итак…

 

В одном большом городе у очень хороших и добрых людей родился ребенок. Они сразу поняли, что их малыш необычный. Возможно, они не знали, что он бог, но полюбили его с первого взгляда.

 

Врач, принимавший роды, не смог определить пол ребенка и предложил отрезать лишний орган, но родители отказались. Мать очень хотела девочку, поэтому свою дочь она назвала Янушка. А отец хотел сына, поэтому звал его Януш. Мама учила свою дочку танцевать, петь и рисовать, а отец играл с сыном в мяч на заднем дворе и учил драться.

 

Когда пришла пора отдавать ребенка в школу, родители задумались. Как представить свое дитя миру? И тогда они решили дать право выбора ему самому.

 

– Меня зовут Януш, – сказал им ребенок. – И я мальчик.

 

На том и порешили. Януш быстро влился в детский коллектив и благодаря своей сообразительности и уму стал любимцем учителей. После школы он, как и все мальчишки, гонял по улице, играл в футбол и прятки, а дома почти все время проводил в голубятне, которую построил для него отец на крыше дома.

 

Голуби странно относились к мальчику. Они совсем не боялись его, ели с рук, садились к нему на плечи и пили изо рта воду.

 

Неприятности начались, когда Януш перешел в среднюю школу и начал взрослеть. Он оставался все таким же веселым и шаловливым мальчишкой, но вот его организм взбунтовался.

 

– Только посмотрите на этого урода! – смеялись над ним в средней школе. – У него сиськи, как у бабы!

 

Да… его фигура стала все больше и больше напоминать женскую, а черты лица так и остались нежными и детскими. Он со слезами на глазах каждое утро перетягивал шарфом грудь, но это не спасало его от насмешек одноклассников.

 

В старших классах он совсем замкнулся и перестал общаться со сверстниками. Единственными его друзьями оставались голуби. Он отобрал шесть самых умных птичек и стал учить их разным фокусам, которые потом показывал родителям.

 

Неизвестно, кто распустил слухи про Януша по городу, но над ним стали смеяться все – от мальчишки-почтальона до дородного пекаря в лавке.

 

– Уродец… – слышал он за своей спиной, когда ему приходилось выходить в город.

 

Когда в их город приехал цирк, Януш пришел к родителям и сообщил им, что намерен уйти из дома и выступать в цирке.

 

– Мое место там, – уверенно сказал Януш. – Меня никогда не примут обычные люди, потому что я отличаюсь от них. Я хочу жить среди себе подобных.

 

Родители, конечно, плакали, но отпустили своего сына. А потом Януш встретил одного удивительного мальчика, который верил в сказки, и стал для него богом. Великим и прекрасным Двуликим Янусом. Но… это не конец истории.

 

 

Я был немного удивлен, когда дорога вывела нас к большому старому городу. За свою жизнь я объездил много городов и стран, но здесь не был никогда.

 

Город словно застыл в каком-то другом времени. Его узкие улочки были выложены крупными камнями, а вдоль центральной дороги кучно громоздились двухэтажные серые дома с резными ставнями.

 

Наш путь лежал на окраину, где в тени развесистых лип располагалось небольшое кладбище.

 

– Деда… ты только не волнуйся, – сказала мне Янушка, подводя к одной из оградок.

 

На небольшом черном постаменте, приподнявшись на носочках, стояла тонкая фигурка с распахнутыми в стороны крыльями. Лицо ангела было чистым и спокойным, а глаза были подняты вверх и смотрели в голубое небо.

 

«Милош Ангелов. Год рождения неизвестен. Год смерти 1969».

 

Я стоял перед могилой и смотрел на овальную черно-белую фотографию над надписью. С нее на меня смотрел Януш. Он почти не изменился, вот только взгляд его удивительных глаз был немного растерянным.

 

– Мы с братом нашли его, – говорит внучка, гладя меня по руке. – Выживших тогда забрали в партизанский отряд. Погибших хоронили жители ближайших деревень. И вот, когда тела укладывали в братскую могилу, оказалось, что один человек жив. Это был Януш. У него был поврежден позвоночник и пробита голова.

 

Его выхаживали всей деревней. Он так больше и не смог ходить и не вспомнил своего имени. Его назвали Милошем, а фамилию дали Ангелов. Он так сам захотел.

 

После войны он приехал в этот город и стал работать в детском доме, организованном для детей, потерявших родителей. Его все очень любили. И дети, и воспитатели. Особенно любили, когда он показывал им фокусы с маленьким попугайчиком, которого научил говорить. Он умер от старых ран, и его похоронили тут. В каком-то журнале его друзья увидели рисунок ангела с распростертыми крыльями. Они собрали деньги и поставили ему этот памятник.

 

 

Знаете… Я был неправ, считая, что современный мир с этими своими новыми технологиями, навороченными гаджетами и интернетом искусственный и неживой. Он прекрасен и удивителен, пока в нем есть люди, способные любить, сопереживать и верить в сказки…