Текст книги "Повестка в космос"

Автор книги: Максим Лучинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Да уж… Чувствовать себя подопытным кроликом было не очень приятно. Санча, конечно, здорово придумал, но и он мог ошибаться. Истина где-то рядом – это точно. Но вот определить, в чем она, – пока невозможно…

– Гриш, смотри! – вдруг крикнул Санча, показывая вверх. Но я сам уже увидел.

Безмятежное небо внезапно дрогнуло. Будто не небо, а поверхность воды висела сверху и дернулась всей массой от неведомого толчка. Секунда – и кусок розовато-белой вышины провалился, точно так же, как тогда на Земле. И сразу почувствовалось то самое дрожание, только совсем слабое, чуть заметное. Мы с Санчей вскочили. Дыра в небе полыхнула красным, стал опускаться огромный голубой столб. Теперь он был намного ближе, чем в прошлый раз, может быть, буквально в паре километров – огромная колонна, объятая всполохами пламени. Медленно корабль достиг поверхности и остановился. По небу расплывались остатки изумрудных полос, таяло в вышине гигантское красное марево на месте дыры. И вдруг рядом с ним возникла еще одна дыра, и еще один столб, объятый огнем, устремился вниз.

К нам подбежал запыхавшийся Дэн.

– Видали? – крикнул он. – Как в прошлый раз! А трясет меньше!

– Хотя корабль ближе, – заметил Санча.

– И провалов во времени нет, – добавил Дэн. – Наверное, тут у них уже прицелено место.

– Думаете, это корабли с нашими? – спросил я.

– Или же с нашими партнерами по защите, – промолвил Санча.

– Смотрите, начальство возвращается! – Дэн пока

зал вдаль. Действительно, из-за одной из скал показались наши командиры. – Погнали по койкам! – крикнул Дэн. И мы понеслись назад в казарму.

Лейтенанты построили нас перед ангаром.

– Сейчас, согласно приказу нашего командования, мы все пройдем курс обучения, – говорил нам Варнас, прохаживаясь вдоль строя. – Представители союзных сил обучат нас навыкам, необходимым для ведения боевых действий в космосе. Также нам будет предоставлена дополнительная информация, касающаяся нашего врага, оружия, которое будет против него применяться, и плана боевых действий. Каждый из нас будет определен на конкретный боевой пост, соответствующий программе его обучения. Предупреждаю, что обучение будет форсированное. Обучающие программы были проверены нашими медиками и признаны безопасными для здоровья. Сообщаю также, что с завтрашнего дня, с 8.00 по московскому времени и на все время проведения боевой операции, происходит перераспределение и переподчинение наших формирований согласно новому порядку, о котором вам сообщат дополнительно. После проведения операции наши подразделения вновь будут воссозданы для возвращения домой. Прошу не забывать, что вы остаетесь бойцами 4-го полка 8-й дивизии Группы космических войск особого назначения Российской Федерации. Помните про свой долг. Вопросы?

– Товарищ лейтенант, – сказал Константин. – Тут информация появилась. Говорят, арабские солдаты сбежали… Поймали их или нет?

– Во-первых, – ответил Варнас, – сбежавшие солдаты не арабы, а во-вторых, – да, беглецы пойманы, возвращены и помещены под арест до окончания боевых действий. Принимать участия в боевых операциях они не будут. Еще вопросы?

Вопросов больше не было.

2

Странно, что истанты не придумали никаких средств передвижения по планете. Расстояния тут довольно приличные. Вчера от корабля до казармы мы топали около часа, сама казарма – циклопическое сооружение, в котором хоть гонки «Формулы-1» проводи. И сейчас мы добирались до места минут сорок. Думаю, идея Пал Палыча завезти сюда автомобили довольно неплоха, и бизнес этот имел бы большой успех.

Пока шли, совершила посадку еще пара кораблей, но на них уже и внимания особого не обращали. Войска прибывали и прибывали.

Старлеи привели нас к большому желтому цилиндру. Вытерев пот, Варнас достал из кармана гимнастерки листок бумаги. Щурясь на опускающееся к горизонту солнце, сказал:

– Заходим по одному. Сбор здесь же, ждем всех, кто задержался. – Он заглянул в бумажку. – Антонов! – крикнул он. Серега Антонов подошел к стене. – Пошел! – Разъехались створки, и Серега зашел внутрь. Стена закрылась. – Артемьев! – прокричал Варнас следующего.

Я шел за Димкой Ершовым. Димка скрылся, Варнас крикнул мою фамилию, и я шагнул вперед. Ступив в проем, внезапно увидел перед собой еще одну стену – внутри находился другой цилиндр. Сделал шаг – снова открылись двери. Зашел. «Дим!» – крикнул я. Никого, пусто. Вот черт… И будь я проклят! Здесь такое же мутное красноватое освещение, как на корабле! Неужели Санча прав?

Огромный объем помещения тонул в сумраке. Здесь не было ничего: ни мебели, ни этажей, ни построек, – пустое пространство, окруженное темнотой. Куда же делись все наши?

Он появился откуда-то слева: я заметил движение, а потом разглядел двигающийся ко мне столб, постепенно проступающий из сумрака. Это был не сйерк. Это был сам истант. Пониже сйерка, но громадина еще та.

Тело не такое ровное, как у сйерка, – цилиндр словно помятый и с наростами. А внизу не бахрома щупалец, а мощные крепкие отростки. Я вперился в него взглядом. Что ж ты за штуковина такая? Как ты вообще существуешь? Мясистые щели затрепетали – не все, а только некоторые. «Иди за мной», – услышал я голос возле уха. Не разворачиваясь (наверное, у них не было переда и зада), истант двинул в глубь помещения. Я – за ним.

Мы остановились где-то в центре. Тут не было видно ничего: ни стен, ни потолка. Кругом красный воздух, сгущающийся по мере отдаления в непроглядную темноту. Истант подошел ближе. Страха не ощущалось. Возможно, увидь я эту тварь в ярком свете, я бы испугался, но сейчас инопланетянин выглядел словно дерево в тумане: большое, нависающее, но, по сути, не страшное.

– Ты будешь знательщиком, – прошептала труба на ухо.

– Чего-чего? – не понял я. Истант помолчал.

– Информатором, – снова прошептал он.

– Это что за хрень? – удивился я. – Это как доносчик, что ли?

Труба опять помолчала.

– Знаешь обо всех, говоришь местонахождение, гибель – говоришь, другое место – говоришь, где противник – говоришь. Всех не знаем где. Ты – знаешь. Ты информируешь.

– Ага, понятно, – кивнул я. Я понял, что он имел в виду, но подходящего слова тоже не мог подобрать. Сообщатель? По-дурацки звучит. Разведчик? Немного не то…

– Давайте, – сказал я, – будем звать меня координатором, ладно?

– Координатор. – Истант издал неясный звук. – Ты будешь координатором.

– Так, подождите! – Я вдруг опомнился. – А с чего это вдруг координатором? Слушайте, а давайте лучше пилотом истребителя, а? Или каким-нибудь капитаном корабля? – Я вопросительно уставился на истанта. Его щели шевелились, но звуков я не слышал. – Так что скажете?

– Тебе оно надо? – вдруг шепнули мне на ухо. Я так опешил, что не нашелся, что сказать. – Координатор! – повторил истант. – Слушай, я научу тебя… – Раздалось тихое гудение.

Я ждал, когда он начнет рассказывать про мои обязанности, но слышалось лишь гудение. Перед глазами у меня поплыло. Я тряхнул головой, еще раз, но мир расплывался и становился мягким, как пластилин. «Эй!» – попытался крикнуть я. Тело плавилось, как свечка на солнцепеке. Ноги не держали, но падать было просто некуда. Весь мир и я сам превратились в однородную густую массу. Сознание растворилось в ней, расстояние между мыслями достигло нескольких километров, сами мысли цветными разводами расплылись и перемешались друг с другом. Последнее бесформенное пятно, растекшееся прозрачной лужей, было словом «я», после которого не осталось ничего…

– …Жил-был царь. Бестолковый – пропасть какой! Бывало, садится есть, ему суп дают, – а он его вилкой хлебат. Яблоки на блюде дадут – он их ложкой черпат да в рот запихиват – яблоки и падат… Принесут платье надевать: он руки в штанины, а ноги – в рукава. Так и в государстве его: мужики в хомуты воробьев запрягали, а на охоту с лаптем старым ходили. Увидят зверя – садятся лапоть чинить да сказку рассказыват… Кого зверь послушат, а кого и съест. И решил царь уму где достать… – прабабушка поправила мне одеяло, подоткнула его под матрас, чтоб не поддувало, и свет погас, и наступила тьма. Я уснул. Остался только я. А потом исчез и я…

…В тишине родился звук. Не было ничего в мире: в пустом пузыре висел пустой пузырь. Может, это вздохнул Арр-Лло-Нна – большой зверь? Может, приснилось ему, что он вздохнул, и, опечаленный этим, он вздохнул, понимая, что породил вздохом мир? Никто не знает, что было, потому что не было ничего. Звук родил эхо – и оно зазвучало. Эхо родило отголосок – и звук наполнил собой мир. И мир ожил и заиграл. Каждая частичка его пела. А потом звук подумал: «Хорошо бы послушать, а каков я на слух?» И он сделал себе Ии-Ст-Анн. И они слушали звук и подпевали ему…

…Моя голова вспыхнула: весь мир взорвался какофонией вселенского беснующегося оркестра. Пели солнца, стонала пустота, скрипели планеты, гудел камень, вопил огонь, шептала вода, и каждая частичка мира сияла своим цветом и кричала свою песню. И я сам заорал, не в силах вынести этот сошедший с ума хор, мои мозги отказывались воспринять его целиком, и кто-то убавил громкость, и звуки утихли, краски погасли…

…Но мое тело не погасло, оно продолжало светиться, как новогодняя елка: каждая клеточка своим цветом. Истант запел – и огоньки замигали и стали меняться. Красный стал темно-красным, желтый стал зеленым, черный распался на частички, и все они загорелись радугой…

– …Зачем вы меняете нас? – спросил я.

– Очень простая биохимия. Человек. Проще поменять. Потом вернем обратно.

– И в корабле меняли?

– Да. Очень легко. Очень простая биохимия. С диштами такого нельзя. Дишты другие.

– Почему я координатор?

– Тебе легко.

– А другие?

– Им другое легко.

– Откуда вы знаете?

– Очень простая биохимия. Закрой глаза. Слушай про координатора…

Я очнулся на полу. Под щекой был теплый камень. Вдаль перед глазом уходила бесконечная гряда увеличенной брусчатки. У них даже пола в строениях не было. Только стены, подумал я. И неожиданно понял, что брусчатка теплая не от того, что ее нагрело солнце. Она теплая сама по себе, всегда.

Поднявшись, я сел. Все как обычно, будто прилег на минуту отдохнуть, да тут же и поднялся.

Легко встал на ноги, огляделся. В цилиндре стало светло, желтая стена цилиндра сияла чистотой, поднимаясь далеко-далеко вверх. Золотисто-полупрозрачная на вид, она ничего не пропускала сквозь себя. Огромный-огромный бочонок, цвета детской радости.

Истант стоял рядом, молчал. Я оглядел себя: руки, ноги, все цело. Попытался вспомнить, что случилось. Помнился какой-то сон, обрывки картин…

– Иди, – шепнули на ухо.

– Что, уже все? – спросил я.

– Иди.

– Я теперь координатор? – Да.

Круто. Такое бы обучение у нас в школах ввести. Прилег на секунду – тут же будят, чтоб золотую медаль вручить. Я побрел к стене. Она расступилась передо мной.

– Почему у меня единица? – спросил я, обернувшись. Истант стоял далеко, в центре круга.

– Я не знаю, – шепнули на ухо. – Нам сказал А-рэй.

– Что он хочет?

– Наверное, как любой. Владеть миром.

У подножия цилиндра сидело на камнях несколько наших. Ишь, развалились! Я заметил Дэна и сел радом с ним.

– Ну, как у тебя прошло? – спросил я. – Кто ты? Царь, царевич, король, королевич? – Дэн молчал. – Дэн! Ты что, заснул? Дэн! – Я тронул его за руку, и он повернул ко мне лицо. Я аж вздрогнул. Это был не Дэн. Тупая безжизненная маска смотрела мимо меня. Тоненькая струйка слюны дотянулась почти до земли.

Я вскочил. И тут же рухнул на колени.

– Дэн! – крикнул я, тряся его за плечо. – Дэн! Что с тобой сделали!

– Оставь его, – услышал я сзади. Гэндальф. С Гэндальфом было все в порядке. Он отряхивал джинсы. – Отойдет твой Дэн, – сказал он. – Часть как зомби выходит, часть – нормальные. Костик вон быстро оклемался, – Гэндальф показал на приближающегося Константина.

– Что, сидят еще бедолаги? – спросил тот, оглядывая всех. – Да, вот тебе и безопасное обучение! Приврал маленько наш лейтенантик, что говорить…

– Да ты ведь нормально себя чувствуешь! – сказал Гэндальф.

– Вроде да, слава богу. – Константин оглядел себя, пощупал руки, ноги, потрогал бакенбарды. – Вроде ничего. Тоже ведь сидел, как вон эти, – пояснил он мне. – Сижу – вроде все понимаю, а сделать ничего не могу. Голова стеклянная. Хочу встать – нет, никак не получается, будто в голове место занято, каким вставал… Но потом в сознание пришел, отпустило. – Он огляделся. – А что, пацаны, где лейтенантик-то наш?

– Он, наверное, тоже туда пошел, – сказал Гэндальф, указывая на цилиндр. – Он же говорил, что все будем обучаться.

– Вот оно как! – опешил Константин. – Ну и дела! Да… Я тут прогулялся, – сказал он. – Похоже, сейчас у всех обучение проходит. Вон там за скалой еще одна обучалка стоит, так перед ней тоже человек двадцать сидят, слюни пускают. И вон там – видите? – там тоже…

Я посмотрел, куда он показывал. И действительно, были видны точки людей, сидящих перед одним из цилиндров.

– И кстати, пацаны, – заметил Константин, – если еще диштов не видали, могу показать…

– Да ну! – крикнули мы с Гэндальфом. – Хотим!

– Они там, чуть дальше за скалой, целая стая, пойдемте! Звери настоящие! Собака Баскервилей отдыхает!

Мы двинули за ним. Но за скалой оказалось пусто.

– Убежали! – огорченно сказал Константин. – Блин! Да и черт с ними. Уж больно уродливы!

Мы повернули обратно к нашим и только завернули за скалу, как навстречу выбежала громадная черная крыса. Я заорал от ужаса и повалился назад, скребя кроссовками булыжник.

– Фу! Фу! – закричал Константин, махая руками. – Брысь!

Черная тварь, покрытая голубым свечением, метнулась в сторону. Зашипев, она гортанно зарычала и выплюнула в нашу сторону кусок слизи. Рванула дальше.

– Сра-а-нь господня! – тихо пропел Константин. – Такого я еще не видал в своей жизни.

– Уродина! – прошептал Гэндальф. Он тоже сильно испугался, но хоть не упал и не закричал, как я. Было жутко стыдно. Пряча глаза, я поднялся и отряхнулся.

– Видали, как она плюнула? – Гэндальф покосился на кусок слизи.

– Во-во! – подтвердил Константин. – А ведь могла попасть! И светится! Я же говорю: собака Баскервилей!

– Это у них защитная оболочка. – В моей голове вдруг всплыла информация. – Им вроде ошейника вживили, он их родную среду обитания вокруг тела генерирует.

– Да? – удивился Константин. – Тогда понятно. Лишь бы они к нам на Землю не прилетели. А то еще пристроятся в качестве домашних животных. У нас народ такой: чем страшнее тварь, тем больше за нее заплатить готовы.

Мы вернулись к нашим. И как раз вовремя: один из них вдруг зашевелился и, покачиваясь, встал. Это был Димка Ершов. Константин подхватил его.

– Ну куда ты, парень, куда! – начал он приговаривать. – Сядь-ка, отойди… Сейчас полегчает… – Он усадил Димку обратно на землю.

Из цилиндра вышел Пал Палыч. Нахмурившись, он потирал рукой морщинистый лоб. Схватился за нагрудный карман рубахи, что-то нащупал там, успокоился. Увидел нас.

– Что это вы тут делаете? – спросил он.

– О, Палыч у нас в форме, – заметил Констан

тин. – Повезло! Вон, гляди, Палыч, до чего учеба доводит! Никак отойти не могут. Я сам еле очухался! Палыч поглядел на сидящих.

– Да я сам чуть мозгов не лишился, – сказал он. – Так он меня прижарил крепко! Как же думаю так? Одно, другое – будто в уши мне масло заливают. Голова чуть не лопнула!

– А я вообще отрубился, когда меня учили, – сказал я, – даже не помню, как было… Так, видения какие-то…

– Тебе повезло! – позавидовал Пал Палыч. – Меня там чуть кондратий не хватил! Будто на живом аппендицит вырезают.

– Кем вас определили? – поинтересовался я.

– Да дрессировщик я, – скромно ответил Пал Палыч.

– Кто-о? – воскликнули мы втроем разом.

– За собачками меня поставили, – пояснил Пал Палыч. – Ну кэссы эти, лупоглазые. Из них из всех, бедняжек, пилотов сделали, каждому по истребителю дадут. А я на их станции типа главного по хозчасти: за кораблями следить, за порядком, хозяйство поддерживать.

– Точно! – Я тут же вспомнил. – Кэссы – истребители. Все. Их даже на эту планету не привезут. Они сейчас на Дайгоне, всем скопом обучаются. Летать они и так умеют, их просто подучат малость, как снаряды на Красных Зед скидывать. Для них даже корабли специальные сделали – там их микроклимат, атмосфера. Пятнадцать станций будет с кэссами, одна в Эйране, плюс пять на подходе к нему, еще одна около пылевого облака, три станции…

– Парень, парень! Стоп! Хватит! – Константин замахал руками. – Ты осатанел, что ли? Похоже, тебя тоже под завязку загрузили! Так и сыпешь!

Я потер лоб. Информация всплыла сама по себе, я очень хорошо ее помнил, будто лично все это делал: и корабли для кэссов строил, и станции оборудовал. Образы возникали четкие, ясные.

– Да, блин, – пробормотал я. – Загрузили…

– Ты кто хоть? – спросил Гэндальф.

– Я координатор!

– Сильно! – заметил Константин. – Ну давай, если что, ты нас координируй. А я вот истребитель, мать его! Так что буду, Палыч, вместе с твоими собачонками Красных Зед гасить. Дело нехитрое, но опасное: в определенной близости от этих тварей скидываешь спецснаряд с термоядом. Тварь оказывается в зоне мощного гравитационного притяжения, притягивается – бах! – нету твари. Главное, точно сбросить и быстро ноги оттуда унести.

– Кру-у-уто! – завистливо проговорил Гэндальф. – Я тоже в истребители просился. – (Не один я, значит, фантастических фильмов насмотрелся). – Не взяли…

– А кем взяли? – спросил Пал Палыч.

– Я контр-адмирал Третьей станции, – просто сказал Гэндальф. – Та самая, – он обернулся ко мне, – возле пылевого облака.

– Адмирал? – удивился Константин. – Ну… Дела!

– А я на сто десятой буду, – сказал Пал Палыч. – Мы Дельту-5 прикрываем.

– Мужики, – сказал Константин. – Я просто охреневаю от всего этого. Такого даже в театре не увидишь, честно вам говорю!

3

– Дорогие друзья! Отважные защитники нашей Родины! Мужья, братья, сыновья! Мы собрались сегодня здесь, на Васильевском спуске, чтобы передать вам слова поддержки, чтобы показать, что мы все помним о вас, надеемся на вас и верим в вашу победу. Несмотря на огромное расстояние, которое нас разделяет, я хочу, чтобы вы знали – вся страна следит сейчас за тем, что у вас происходит. Новости о вас – самые главные, самые важные новости. С другой стороны, хочу сказать, что все силы страны сейчас брошены на поддержание порядка и стабильности. Не сомневайтесь – ваши родные и близкие в полной безопасности, и единственное, что может их тревожить, – это ваша судьба. Мы уверены, что вы достойны будете защищать нашу родину, да и всю планету, от нависшей над нами опасности…

Голубая стена ангара светилась большим, изгибающимся вверх по круглой стене экраном. Метров через двести на стене светился такой же экран, потом еще один и еще… Высыпав из казармы в теплую ночь, мы все смотрели послание с Земли. Наверное, дальше, там, где располагались иностранные войска, им показывали что-то свое. А здесь, на теряющемся вдали многоэкранном огромном телевизоре, шла одна и та же программа – концерт на Васильевском спуске в честь российских космических войск, в честь нас. И президент, стоя на сцене под светом прожекторов, обращался прямо к нам.

– …Будьте достойными сыновьями наших славных воинов и полководцев: Александра Невского, Суворова, Кутузова, всех тех, кто отдал свои жизни в годы Великой Отечественной войны, всех тех, кто погиб, защищая свободу, независимость России и жизни мирных граждан в наши дни… Помните, мы – с вами! – И он поднял руку со сжатым кулаком.

Многотысячная толпа на площади закричала и зашумела, вверх взметнулись руки со сжатыми кулаками, и нестройный, но мощный хор девчоночьих голосов кричал: «Мы-с-вами! Мы-с-вами!» Прожекторы плавали над живым людским полем, теряясь в свете ярких огней вечерней Москвы. Уже звучала гитара, и пел голос, с далекой-далекой, но вдруг такой близкой родины: «…Серыми тучами небо затянуто, нервы гитарной струною натянуты…»

Я растянулся на теплой брусчатке, положив руки за голову. Последняя наша ночь перед вылетом на боевые посты. Признаться, мне совсем не хотелось покидать эту планету. Дело было не в страхе из-за ожидавшей всех битвы. Чувствовалось волнение, как перед очень важным делом, от которого много зависит в твоей жизни, но самого страха не было. Да и откуда ему было взяться? Слово «война» по-прежнему ассоциировалось у меня в голове только с войной против фашистов, с фильмами, с песнями… Это было что-то очень далекое, очень важное, но, по сути, совсем незнакомое.

А с планеты не хотелось улетать потому, что уж очень мне здесь понравилось. Я бы с удовольствием пожил здесь с месяцок. Побродил по окрестностям, дошел бы до границ каменной площади – а что там? Возможно, остались еще какие-нибудь сооружения древней цивилизации. Да и просто здесь было очень красиво. Сейчас, когда наконец наступила настоящая ночь, и белый шарик солнца скрылся за горизонтом, на огромном куполе неба, наверное, раза в три большем, чем на Земле, зажглись звезды, бесконечно много звезд. Да еще в придачу, словно рассыпанные детские игрушки, по всему небу были разбросаны цветные пятнышки лун: красные, желтые, голубые, маленькие и побольше, круглые, как мячики, и сверкающие серпом…

– Любуешься? – спросил Санча, садясь рядом.

– Красота! – подтвердил я. – Что, Санча, давай вернемся сюда после войны, поставим палатку, поизучаем местные руины.

– Да кто ж тебя пустит! – удивился Санча.

– Это вы про что? – спросил подошедший Дэн. Покряхтев, он растянулся рядом со мной. Поправил очки и тоже уставился в небо.

– Да вот, – объяснил я ему, – предлагаю Санче потом вернуться сюда, пожить в палатке, поизучать местные достопримечательности…

– Во! – тут же сказал Дэн. – Это тема! Первым делом надо будет на скалу залезть, возьмем с собой снаряжение, веревки…

Санча фыркнул:

– Давно ли ты альпинистом стал?

– А что, – Дэн и глазом не моргнул, – можно и альпинистом. Здесь, по крайней мере, интересно. На Земле давным-давно все облазили, а тут мы будем первооткрывателями.

– Эх, – вздохнул Санча, – что толку мечтать, бесполезно… Вернут нас обратно на Землю – и конец. Потом будем всю жизнь вспоминать да фотки у Гришки с сотика рассматривать…

– А может, и правда, сбежать потом? – промолвил Дэн. – Когда победим этих Красных Зед, рвануть куда-нибудь. Главное, от истантов смыться, чтоб не нашли.

– Слушайте, пацаны, – сказал вдруг Санча. – А давайте сходим, поговорим с ними?

– С кем? – не понял я.

– С истантами.

Дэн даже приподнялся.

– Это как? – спросил он. – Ты хочешь попроситься, чтоб нас в космосе потом оставили?

– «Попроситься»! – фыркнул Санча. – Скажешь тоже! Что они, родители, а мы детсадовцы? Не буду я перед ними раболепствовать. Просто поговорим, как с нормальными людьми… то есть не с людьми, а с существами… Спросим, как и что, какие у них планы.

– А что, круто! – согласился я. – Пойдемте!

– Прямо сейчас, что ли? – опешил Дэн.

– Ну а что? Ты собрался этот концерт смотреть? Дома мало телевизор глядел? Пойдемте!

Мы вскочили.

– А куда идти-то? – не понял Дэн. – Где они все?

– В цилиндрах своих, наверное, где же еще! – сказал Санча. – За мной!

Поблизости возвышалось несколько сооружений истантов, но Санча почему-то выбрал желтый цилиндр, прилепленный к скале.

Огни и шум у ангара остались далеко позади, мы пошли одни по темному пустому пространству. Путь хорошо освещался множеством лун, но мне было немного не по себе. С опаской я огляделся по сторонам. Встреча с диштом еще не забылась. Увидеть эту тварь сейчас было бы не слишком полезно для моих нервов. Бескрайнее поле с торчащими в темноте скалами и громадинами цилиндров больше не производило заманчивого впечатления.

Высокая стена сооружения плавно закруглялась, упираясь в скалу. Санча оглядел ее.

– Ну что? – спросил его Дэн. – Давай постучись. Просись на ночлег, может, пустят.

Санча не обратил на него внимания. Он прикоснулся к стене, но двери не открылись. Нас не ждали. А может, там и не было никого. Мы даже не могли сказать, действительно ли истанты жили в этих постройках.

Санча приложил ухо. Мы с Дэном завороженно наблюдали за ним.

– А подслушивать нехорошо! – робко заметил Дэн. – Давайте уж попросимся, коли пришли, а? А то я назад пошел, концерт смотреть… – Он тоскливо огляделся по сторонам. Мне стало еще неуютней, и я осторожно постучался в стену. Звук был такой, словно я постучался в пустую стеклянную банку.

– Тук-тук! Кто в теремочке живет? – так же робко пропел Дэн. – Если никого нет, то мы пойдем!..

– Да подожди ты! – оборвал его Санча. – Что ты как маленький!

– Маленький не маленький, – заметил Дэн, – а планета-то – необследованная! Фиг знает, может, тут остались еще реликтовые формы жизни. Да и самовольная отлучка, знаете ли…

Я постучался еще раз – уже сильнее, увереннее.

– Поговорить хотим! – крикнул я, задрав голову вверх, словно истанты собрались на крыше цилиндра и оттуда наблюдали за нами. Но меня действительно услышали: в выпуклой стене вырезались створки и бесшумно разъехались в стороны. Переглянувшись, мы робко зашли в темноту открывшейся банки. Как только мы вошли, створки закрылись, и тут же внутренности сооружения осветились мягким желтым светом. А к нам навстречу двигались два истанта. Непонятно, то ли они тусовались здесь в темноте, то ли появились только что. Вспомнив, как мы на обучении заходили в цилиндр один за другим, а внутри друг с другом так и не встретились, я решил не отягощать свой мозг непосильными задачами.

Три отважных исследователя космоса, мы сделали пару шагов навстречу иносам и остановились напротив.

– Здрасте! – кивнул Дэн. Истанты промолчали. Мы с Дэном переглянулись и как один уставились на Санчу. В конце концов, он был инициатором, вот пусть теперь и выкручивается. Увидев наши взгляды, Санча невозмутимо задрал голову и начал:

– У нас есть вопросы. Прежде всего хотим узнать, что будет с землянами после окончания… – он замялся. – …операции по уничтожению Красных Зед. Вот.

Один из истантов зашевелил щелями.

– Все люди будут возвращены в исходную форму и доставлены на исходную планету.

– А если мы захотим остаться? – спросил Санча.

– По соглашению все люди будут возвращены в исходную форму и доставлены…

– Это мы поняли! – оборвал истанта Санча. Я удивленно посмотрел на него: надо же, не боится! А Санча продолжал: – То есть вы будете насильно возвращать всех несогласных… Ясно. – Он помолчал. – А если кто-то будет сопротивляться, то можете применить силу для самообороны, как нам втирали в учебке… Ясно. Тогда у меня такой вопрос: почему вы не хотите пустить людей в космос?

– Свой уровень развития – мы не мешаем вам.

– А помочь? – спросил Санча. Истанты молчали. Санча потер лоб. – Я имею в виду: если ваши знания, ваши технологии могут помочь нам? Уменьшить голод на планете, например. Это же хорошая цель?

– Это ваша цель.

– То есть вам по фиг до нас? – обиделся Санча. Ему не ответили. Санча обернулся к нам: – Валяйте! Мне все ясно с этими трубчатыми. Примерно так я все это и представлял…

– А что ты хотел? – не понял я. – Проникновенной беседы? Давай я попробую…

– Валяй! – Санча махнул рукой и отошел в сторону.

Я оглядел двух возвышавшихся передо мной существ. Один чуть пониже, оба в пятнах корост, грязно-желтого цвета с голубым отливом, мясистые щели. Как же понять их? То, что они овладели кое-какими понятиями нашего мира и выучили их звучание, не означало ничего. Мне хотелось узнать, как они существуют, о чем думают, как общаются.

– Можно вас потрогать? – спросил я.

– Трогай, – шепнули на ухо.

Я обернулся на парней. Те с любопытством наблюдали. Сделав шаг вперед, я приложил ладонь к поверхности одного из истантов.

– Пацаны! – крикнул я. – Они такие классные на ощупь! Гладкие-гладкие! Клево!

– Смотри, не влюбись, – пробормотал Санча.

– Как тебя зовут? – спросил я того, к кому прикоснулся. В ответ тот запел. Я снова услышал однотонный невероятный звук, от которого закладывало уши. Однородный неизменяющийся поток, статичный по форме – словно несильная струя из-под крана. Но в него была включена целая вселенная. Завороженный, я слушал, а ладонь моя вдруг стала нагреваться. Сам истант оставался таким же – чуть прохладным, а рука постепенно становилась все горячее и горячее. Мы стояли и стояли, а он все пел и пел. Не знаю, возможно, он так до скончания лет бы пел, если бы я не остановил его, отняв руку: – Хватит! Спасибо! – И он прервался. Мне пришла в голову мысль: а что, если их имя – это их жизнь? Сколько жил – столько же звучит и имя. Прикольно!

– А меня зовут Григорий, – сказал я.

– Мы знаем, – ответил истант.

– Сколько тебе лет? – спросил я.

– Не считаем.

– Мудро! – пробормотал сзади Санча.

– Для чего вы живете? – спросил я.

– Гэндззить флоо! – протрубил истант.

– Понял? – обернулся я с Санче. – А ты ему про

помощь голодающим! На фига ему эта помощь? Гэндззить флоо – вот это тема!

– Ну и пусть катятся ко всем чертям! – буркнул Санча. – Дэн, ты-то чего молчишь?

– Товарищ! – Дэн сделал шаг вперед. Он заметно волновался. – Научите меня петь так, как вы! Пожалуйста!

Мы с Санчей чуть не заржали в голос, но остановились. Истанты помолчали.

– Другое тело, – наконец ответил один. – Чувствуешь другое. Нельзя.

– Понял? – констатировал Санча. – Идемте, парни! _ Он повернулся. – Не получился у нас контакт…

В принципе я был с ним согласен. Мы, конечно, могли бы еще позадавать вопросы, услышать в ответ либо «нельзя», либо чарующее пение, но сути это не меняло. Мы не могли понять их мир, основанный на абсолютно незнакомых нам вещах.

– Пойдем, Дэн, – сказал я. – А то и вправду нас там потеряют, тоже искать начнут, как тех арабов…

Мы с Санчей двинули к выходу – и вдруг остолбенели.

– Дремлет притихший… северный город… низкое небо… над головой… – Дэн запел. Стоял перед истанта-ми и выводил своим низковатым голосом песню про «Аврору». Получалось у него довольно неплохо, и я вспомнил, что он учился в музшколе. Переглянувшись с Санчей, мы воззрились на истантов. «Они возьмут его в свой хор!» – прошептал мне Санча.

– …Что тебе снится… крейсер «Аврора»… – выводил Дэн. – …В час, когда утро встает над Невой…

Я вдруг увидел, как трепещут щели у обоих истантов.

– Что тебе снится… Что тебе снится… Снится… Снится…

Бах! Будто выключили свет. И выключили воздух. Словно получил резкую оплеуху, потеряв на секунду самого себя. Потерял – а назад не вернул. Испуг вспыхнул мимолетной искрой. Бах! Меня скрутило в точку.

Из ниоткуда выросло в монстра чувство жуткого голода. Бесконечного кошмарного голода. Никто вокруг не мог помочь. «Санча!» – прошептал я. Я сжался в комок, желудок сводила судорога. И пылающая боль в животе стала самым ярким, что я мог чувствовать и различать, она пульсировала горячим, а вокруг нее закрутилось все остальное – бесконечный пугающий мир, пустой и холодный, «…анча!..анча!» – гулкое эхо разлетелось осколками в эту страшную для меня пустоту. «Мама!» – заорал я в ужасе – потерянный комочек бьющегося «тук-тук-тук-тук!» с немыслимой скоростью сердца. «Мама!» И две теплые волны вдруг захлестнули, подхватили и окружили меня. «И-и-и-шшш!..» – обволакивало эхом, уже не пугающим, а добрым и мягким. Меня понесло по горячим волнам, и кто-то взял меня в ладони и тихонько подул на мое сердечко. На глаза наплыла теплая розовая пелена. Я ухватился ртом за твердый торчащий выступ – и растворился. Не было больше меня, а было тепло, горячо и безопасно. «…Кр-р-ей-сер-р-р… Авр-р-р-ор-ра…» Следующие несколько лет я занимался тем, что обсасывал эту фразу, повторяя каждый ее звук, каждый отголосок. Раз за разом, снова и снова. Сначала «к» – она была у меня то длинной, то короткой, потом я попробовал сделать этот звук в виде сияния звездного неба. Потом – в виде смешного Аа-Лл-Рра, но ему не понравилось, что я так делаю, и он убежал от меня. Потом «р»… Потом «е»… Игра занимала меня, пока я не вспомнил, что ведь есть и продолжение… «…В час, когда утро встает над Невой». Я заплакал. Мне надо было уезжать, а Иринка не хотела меня отпускать. Мы стояли у поезда, и она обхватила меня обеими руками так, что я даже не мог обнять ее в ответ. Мне так не хотелось уезжать и оставлять ее, на сердце было очень тяжело. Иринка любила меня, и ее сердце разрывалось от нежности и невыразимой тоски. Я вдруг осознал, почувствовал каждой клеточкой ее любовь, нежность и тоску. Они смешались с моей собственной грустью, и мне показалось, что я умру сейчас, не в силах вынести этот двойной груз. И вдруг я встретился взглядом с бездомной собакой, стоящей посередине перрона. Она не шевелилась, и сразу было видно, что она больна, голодна и вряд ли ее что-либо спасет. Хвост ее был поджат между задних лап, и все, что она могла, – это шевелить исподлобья глазами, осторожно провожая взглядом проходящих людей в ожидании того, последнего пинка, после которого ей уже не подняться… И ее состояние, в часах, а то и в минутах от смерти, влилось в меня жалобной песней, смешавшись с болью расставания, с любовью и тоской Иринки, с моими собственными чувствами. И вдруг безумие всего города – страдающего, любящего, счастливого и плачущего, каждого его существа и отголоска – влилось в мое сердце. И это был конец, потому что сердце мое не выдержало и взорвалось. В наступившей тишине я затрясся в пароксизме блаженства. Мне нужна была только тишина, только тишина, чтобы ничто меня не беспокоило и не тревожило… И тишина окружила меня. Боль забылась, исчезла. Стало опять спокойно и ненапряжно. И я стал проваливаться в сон… «Что тебе снится…»