Текст книги "Повестка в космос"

Автор книги: Максим Лучинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

6

Мне не спалось. Положив руки под голову, я пялился в темноту спортзала, блуждая взором между проступающими в сумраке стойками нар. В распахнутые большие окна залетал тихий шум ночного города: то от вокзала донесется гудок поезда, то машина проедет где-то, то весь город словно вздохнет, как огромное живое существо. Правду сказать, вокруг меня сейчас сопела, кряхтела, а иногда даже стонала во сне целая орава мужиков, но это звуковое оформление мозг научился не воспринимать и фильтровал его в обход сознания. А вот сверчок, который жил где-то в спортзале, пробивался в сознание довольно настойчиво. Его скрежет многим мешал спать, но все попытки отыскать, где эта зараза прячется, ни к чему не привели. Он и сейчас то и дело порывался заголосить, но как-то неуверенно: начнет – и сразу замолкнет, начнет – и замолкнет.

Я все думал о разговоре с фээсбэшником. Никак не удавалось сложить в единое целое получавшуюся картину. «Зачем я?» – вот был главный вопрос. Может, ФСБ ставит на мне какой-то эксперимент? Может, вся эта история – спектакль? Но для чего? Я был самым обычным человеком. Возможно, на меня просто пал случайный выбор. Взяли, как подопытного кролика, среднего представителя выводка – и теперь изучают. Но смысл такого эксперимента невозможно представить.

А если все правда? Тогда вообще ничего не понятно. Получалось, что на мне сошлись гравитационные и вероятностные поля. Распределенные в пространстве, они случайно в точке существования массы моего тела приняли критические значения. Да уж… Это был сюжет для целого блокбастера. «Мальчик! Ты избранный! Ты обладаешь суперспособностями! Мы научим тебя тайным наукам! Выпей эту красную таблетку – и мы отвезем тебя в тайную школу супергероев, где ты будешь летать на метле и постигать древние знания!..» Замечательный сюжет!

Ко всему прочему, я не верил, что фээсбэшник был со мной откровенен до конца. Ну не может такого быть! Эти спецы такую подготовку проходят – мама не горюй! Они все там психологи, интеллектуалы, да еще и черный пояс по карате у каждого в шкафчике висит. Играл со мной полковник, ох играл! Все складно у него получалось, да ведь так и надо для эффекта достовер

ности. Вот только его игры мне не разгадать ни за что. А сказка про доверие – хорошая, конечно, сказка, да только в жизни немного иначе всегда получается. Никогда человек до конца чужому не доверяет, всегда оставляет ходы про запас. Зачастую даже без расчета, по наитию. У каждого есть своя голова на плечах – и ей-то он больше всего в конце концов верит. Свой разум – он понятнее. И, кстати сказать, А-рэй… Ведь он тоже разумен. Разумный принцип. Что же получается? У него, значит, тоже свои интересы могут быть. Помогать-то он помогает, но и себя не забывает. А что на уме у разумного принципа – это хоть сто лет думай, не придумаешь… Я тяжело вздохнул. Задачка складывалась очень не простая.

Снизу, со двора школы, раздалась какая-то возня. Стараясь не шуметь (хорошо еще, что я сплю на «первом этаже»), я спрыгнул с кровати и на цыпочках подбежал к окну. Снаружи висела темень, черными массами возвышались деревья. Вдруг я понял, что шум шел с другой стороны. Перебежав зал, я высунулся в створку с противоположной стороны. По дорожке к КПП подбегали, придерживая фуражки, трое военных. Сами ворота уже открывались, и, едва дождавшись зазора, на территорию школы заскочил «уазик». Он тормознул перед офицерами, выхватив их светом фар, почти сразу рванул к зданию и завернул за угол, где был вход. Трое офицеров понеслись обратно.

Повисев еще минут десять на окне, я больше ничего не дождался. Ворота закрылись. Никто больше не бегал. «Уазик» обратно так и не выехал. Вздохнув, я вернулся на койку.

– Ты что там? – спросил сверху Геннадий.

– Да так… подышал воздухом, – прошептал я. – Спи!

Через минуту все вокруг накрылось покрывалом тишины. Я зевнул. Ладно, будем спать. Придумать я ничего сейчас не придумаю. А уж если захотят меня какие-либо силы призвать на свою сторону – тогда и будем разговаривать: что, да как, да какая кормежка, да сколько дней отпуску… Я устроился поудобней и закрыл глаза. Опять заскрежетал сверчок. У него явно был нелегкий период в жизни, как и у меня. «Чирк!» – замолкнет – «чирк! чирк!» – замолкнет. Придурок… Вдобавок к сверчку, с улицы вдруг донесся протяжный собачий вой… Но я уже не мог размышлять о животных и погружался в бесконечность сна…

…Я проснулся и обнаружил, что не лежу, а сижу. И почему-то не открывались глаза. Тут же понял, что глаза открывались, – просто вокруг абсолютная темень. Слишком темно. Оглянулся – ничего не видно, ни окон, ни нар. Непроглядная чернота, без всяких признаков пространства. Нащупал рукой нос – руку вроде видно, но совсем чуть-чуть. «Сплю?» – возникла мысль. Я поморгал глазами – и вдруг посветлело. Ни хрена не понимая, я снова огляделся. Все стало как обычно: ночь, сумрак, распахнутые окна, силуэты нар… Нет. Не как обычно. Весь наш отряд сидел точно, как я. Все поднялись с подушек.

– Мужики, что это? – раздался в темноте чей-то испуганный голос.

Никто не ответил. Я стал ощупывать вокруг себя мятую шершавую простыню – и вдруг шваркнуло так, что заложило уши. Словно прямо здесь, в нашем спортзале, разорвалась бомба. Я открыл рот, чтобы заорать, но не заорал… Но не было ни бомбы, ни взрыва, ни звука взрыва, ничего. Мои руки вдруг оказались в другом положении, чем мгновение назад: только что ладони касались простыни, а сейчас одной рукой я держался за лицо, а вторая давила на живот. И дыхание – будто передернуло затвор: делал вдох – и вдруг снова делаю вдох, но как будто не сначала. И тут снова жахнула темнота. Причем не мгновенно, а где-то за секунду – вжжжик! – и настал мрак.

– Мужики! – раздался тот же голос, еще более испуганный.

И мрак снова пропал, и снова посветлело. Все вскочили.

– Что было? – спросил уже кто-то другой, намного более спокойный. Кажется, это был Пал Палыч. Он был мужик опытный, из охранников со стажем, и суетиться не любил.

– Словно исчез на секунду, – сказал кто-то.

– И сердце остановилось, – добавил голос.

– Уши заложило!

Это точно. У меня у самого в уши будто ведро воды вылили.

– Взрыв был, – сказал я громко.

– Точно взрыв! – тут же поддержали меня.

– Да где взрыв? – кто-то не согласился. – Ни звука, ничего! И стекла целы!

– Точно!

– Мужики! – вдруг раздался громкий шепот из двери в соседний актовый зал, где располагался второй отряд. – Вы как?

– А вы как? – ответили ему. – Мы вроде живы.

– И мы живы! – так же громко прошептали в ответ. – Что было-то, а?

– Да хрен знает. Вдруг сверкнуло.

– На улице! – крикнул Гэндальф. Все кинулись к окнам. На улице все застыло, ни малейшего дуновения. Сумрак. Гробовая тишина.

Внезапно начало резко светлеть. Бело-алая размывчатая пелена засвечивала все небо, из полупрозрачной становясь все более яркой, все более ослепляющей, издавая усиливающееся шипение. Секунда, две – и небо раскалилось до максимума, причиняя боль глазам, как огонь сварки, и тут же грохотнуло так, как бывает только в самую сильную грозу, когда мощнейший удар вдруг сотрясает стекла и врубает сигнализацию у всех машин, обкладывая горизонт звенящим отзвуком.

– Ложись! – заорало сразу несколько человек. И часть метнулась прочь от окон. Остальные замерли неподвижно, и я тоже замер, не в силах пошевелиться. А раскаленная пелена уже пропала, исчезла вместе с ударом грома, и снова на улице была ночь, только не безмолвная, а раздираемая воем и пиликаньем вздрогнувших автомобилей.

Мы таращили глаза в небо – и на небе зажглась сетка. Мигнула, зажглась снова. Белые квадраты расчертили купол от края до края.

– Смотрите! – заорал кто-то. Но все и так смотрели только туда.

Сетка еще раз мигнула – и пропала.

– На крышу! – коротко скомандовал Константин, стоящий рядом со мной. Все как один ломанулись к двери. Вывалились в коридор. Рядом с дверью стоял маленький столик, горел ночник. Офицера, что всегда дежурил у входа в спортзал, не было. Только раскрытая книжка лежала на столе. «Пиши рапорт!..» – мысленно сказал я ему и выбежал вместе со всеми на лестничную площадку. Кто-то уже вскарабкался по лестнице на крышу и пытался открыть люк.

– Тут заперто! – крикнул он. – Замок!

– Да какой замок! – пробурчал Пал Палыч, отпихивая всех в сторону. Скрючившись вверху лестницы, он наподдал плечом раз, другой – и выдрал петлю. Цепляясь за металлические прутья, как обезьяны, мы поспешили за ним.

Крыша была большая, и мы, задрав головы, разбрелись по ней, наталкиваясь друг на друга. Кто-то хлопнул меня по плечу. Я оглянулся. Это был Дэн. Весь наш взвод в кальсонах стоял на крыше и глядел в небо.

– Ты жив? – спросил Дэн.

– Да вроде.

– Что это такое?

– Пес знает…

– Вон там! – заорал кто-то.

– Где? Где?

Со стороны реки поднимался маленький белый огонек сварки, оставляя за собой тонкую ослепительную полосу. Огонек прополз по всему небу и опустился за городом, разделив линией блестящую звездами черноту пополам. Это было настолько нереально, что отказывался верить глазам.

– Еще один! Еще!

Точно такой же огонь прочертил вторую линию перпендикулярно первой с небольшим наклоном. И обе они начали медленно потухать.

– Мужики! – в ужасе заорал кто-то.

Воздух задрожал, завибрировал, затрясся. И мое тело словно приподняли чуть вверх и стали трясти – от головы до пяток. А потом опустили обратно вниз, но продолжали трясти.

– Гри-и-и-шка! – кричал рядом со мной Дэн. Я с трудом повернул к нему голову. Дэн стоял на крыше, но будто парил над ней и весь, каждой клеточкой лица и тела, мелко вибрировал. Глаза его расширились от ужаса, и я понял, что выгляжу точно так же. И сзади Дэна все превратились в мелькающие статуи. И полыхнуло алым. И воздух вдруг высох, превратившись на мгновение в раскаленный жар. Испарина покрыло тело. Затрещало так, будто рвали кожу. Небо на западе, прямо там, где пересеклись исчезнувшие линии, ухнуло и провалилось. Черная дыра провала тут же вспыхнула огнем, из нее вылились изумрудные полосы, полупрозрачными разводами заструившиеся среди звезд. И трещало, трещало так, что болели уши и хотелось орать. И сияющий голубой столп в алом огне стал опускаться из прорванного неба вниз. Загипнотизированный, я ощущал каждой клеточкой своего тела его медленное опускание: вниз, вниз, вниз…

…По всему пространству смачно чмокнуло – и мне показалось, что у меня лопнули барабанные перепонки. Но наоборот: уши разложило, треск исчез и голова точно зависла между ушами, поражаясь неожиданной чистотой и кристальной ясностью звуковой картины.

Дрожь исчезла. И небо было прежним небом. И светлел первым отблеском рассвет. И воздух обнял прохладным дуновением ветерка, заставив расслабиться и облегченно вздохнуть. Чирикнула смелая птица.

На западе, за городом, в сумрачной дымке, стояла, закругляющаяся сверху, как снаряд, голубая циклопическая колонна высотой до самого неба.

7

На каждой яме нас подбрасывало так, что я взлетал чуть не до крыши. А потом жестко приземлялся на скамью. И все остальные тоже подлетали и валились друг на друга. Мощный «Урал» ревел дизелем и мчал нас на сумасшедшей скорости к аэропорту. Именно там, в нашем скромном аэропортике, который когда-то знавал неплохие времена, но после развала СССР совсем захирел, приземлился корабль истантов. Так что, кроме од-ного-единственного авиарейса до Москвы и обратно, теперь наш город имел еще и рейс в космос.

– Мужики! – заорал я, стараясь перекричать шум машины. – А ведь получается, что у нас теперь в городе не аэропорт, а космопорт!

– Мы теперь круче Байконура, мать его! – проорал Константин.

– Мужики! – заорал я снова. – А скафандры-то будут давать?

– Тебя в капсулу засунут – и в анабиоз на хрен! – сказал Гэндальф. – Будешь замороженным лететь, чтоб не состариться!

– Э! Вы что! – испугался Геннадий. – Я не согласен в анабиоз! Что за дела! О таком разговора не было!

Все заржали.

– Присягу давал? – крикнул Пал Палыч. – Полетишь, сука, куда скажут! Все полетим!

– Мужики, не ссыте! – заорал Константин. – Нам, глядишь, еще каждому по каюте дадут! Видали, какая дура! Там полгорода влезет!

– По трехкомнатной каюте! Ванна, туалет, балкон в космос!

– И инопланетянка-уборщица каждый час! – Все опять заржали.

Нам действительно было весело. Под ложечкой немного сосало, эмоции шкал ил и.

Пережитый ночью конец света спустя какое-то время ввергнул всех в эйфорию. Ты был рад тому, что жив, дышишь, что стал свидетелем фантастического явления, – и не ты один, а вместе со всеми. Стресс от пережитого был такой сильный, что там, на крыше, мы даже кинулись обниматься друг с другом. Голова шла кругом, и все только и говорили: «А ты видел?! А как трясло-то! А как стала опускаться!..» Некоторые прямо из кальсон достали сотики и сразу же стали звонить домой (а я-то прятал его за батареей!). Дома оказалось все хорошо, все целы и невредимы, только перепугались сильно. И действительно, пережитое физическое воздействие не оказало вообще никакого эффекта на организм. Я чувствовал себя абсолютно нормально: никаких ожогов, голова не болит, уши не закладывает.

Признаться, когда эта дура, объятая огнем, опускалась вниз, я вспомнил свои размышления перед сном. И даже подумал: «За мной прилетели!» Кретин! Стал считать себя центром вселенной! Жутко стыдно. Для самого себя я решил не вспоминать больше о разговоре с фээсбэшником, словно его и не было вовсе.

Сейчас, трясясь в машине на ухабах, я чувствовал радостное волнение. Летим! Мы летим в космос! Хей! Это невероятно и удивительно. Радостное волнение перекрывало страх. Вдобавок нам вернули нашу гражданскую одежду – и от этого я испытывал просто неземное блаженство. Старые джинсы, старые мои кроссовки, футболка, летняя курточка, которую я покупал сразу после института и которая дослужила мне до нынешних времен… Я словно чувствовал себя защищенным от всех опасностей в своей старой одежде – это надежней любого скафандра, это частичка дома.

Последние пять часов были наполнены событиями под завязку.

С крыши нас согнали на построение. В предрассветных сумерках майор сообщил, что планы скорректировались и отправление на планету Ка-148 будет осуществлено прямо из нашего города, прямо сегодня. Чувствуя, что все мы, как один, хотим задать ему один и тот же вопрос, он кратко проинформировал, что да, ночью в нашем аэропорту совершил посадку корабль истантов.

На этом корабле мы и будем доставлены на объединенную базу коалиционных сил. До этого всех нас приведут к присяге, после чего мы станем полноправными бойцами Вооруженных сил Российской Федерации и с момента присяги будем считаться исполняющими свой боевой долг.

Тут же нас погнали на медосмотр. Расписавшись перед осмотром в нескольких документах (в том числе об очередном неразглашении), мы еще раз обследовались, измерили рост и вес, проверили зубы. Все были по-прежнему годные – и отправились завтракать.

После завтрака начальство дало час на связь с родными. Все разговоры в присутствии офицеров. К телефонам выстроились очереди. Я терпеливо дождался своей минуты у телефона в учительской. Позвонил Катьке и сказал, что сегодня у нас присяга и едем прямо в часть, но куда – пока неизвестно. На ее крики о торчащем за городом корабле пришельцев ответил: да, прилетели истанты. Но только за тем, чтобы проверить, как у нас организовано дело. Руководство армией будет совместное: наши и они. Уж не знаю, поверила ли она – времени выяснить не оставалось. Попросил передать маме спокойный взгляд и уверенную речь, полные оптимизма. Катька заплакала, к телефону рвался следующий.

А потом была присяга. Автобусом привезли нас на городской сборный пункт. А там народу тьма, автобусы – шеренгой вдоль дороги. И я понял, что привезли всех, кто летит. Всех, кто эти дни так же, как мы, жил в отведенных под военные нужды школах, ПТУ и корпусах вузов. Кому рассказывали про инопланетян, кому показывали каждый день новости и концерты, кого готовили в космос. Всех, чей коэффициент полезности был достаточно высок.

На парадной площади перед казармами сборного пункта стоял командный состав новой дивизии. Нашей дивизии, относящейся к одному из корпусов специально созданной Группы космических войск особого назначения. Утренний ветер плавно колыхал Российский

флаг и Боевое знамя. Невдалеке стояли две телекамеры и кучковалось с десяток корреспондентов. Площадь была не очень велика, и приведение к присяге проводилось поочередно по две роты. Приведенные к присяге роты под марш оркестра уходили и отправлялись к автобусам, их место занимали следующие. В одной из проходящих мимо колонн я заметил Санчу – его было совсем не узнать. Я обернулся, чтоб сказать Дэну, но пока искал его взглядом, рота Санчи ушла.

Признаться, у меня тряслись коленки, когда я вышел под взглядами многих десятков человек к Боевому знамени и взял в руки папку с текстом присяги. Со всей силы сжав ее в руках, я хриплым голосом громко зачитал:

– Я, Ивашов Григорий Арсенович, торжественно присягаю на верность своему Отечеству – Российской Федерации. Клянусь свято соблюдать Конституцию Российской Федерации, строго выполнять требования воинских уставов, приказы командиров и начальников. Клянусь достойно исполнять воинский долг, мужественно защищать свободу, независимость и конституционный строй России, народ и Отечество!

Плохо соображая, я расписался и вернулся в строй. Голова кружилась. Все наши мужики стояли вытянувшись, лица словно высечены из камня. С замиранием сердца я слушал, как каждый из нас, и Константин, и Гэндальф, и Пал Палыч, и Дэн читали эти строки, и в голове была одна мысль: что мы молодцы, что мы справимся, что мы переживем все, что угодно, и никому не придется краснеть за нас ни на Земле, ни в космосе. И гимн страны звучал не просто формальностью, он окончательно закреплял в сердце уверенность в наших силах.

По выходу с площади я стал высматривать знакомых. Увидел мужика из нашей фирмы – водителя, увидел Ромку, школьного приятеля. С Ромкой мы перекинулись парой фраз, буквально: ты как? – нормально, а ты? – тоже ничего! – ну давай! – пока!..

Пока ехали в автобусе назад, все обратили внимание, что народу и машин на улицах почти нет. Хотя времени только около семи, но вроде как уже должны спешить на работу люди.

– Куда народ подевался, лейтенант? – спросил нашего командира Пал Палыч.

– А сегодня воскресенье, – ответил лейтенант. И точно! Сегодня воскресенье. Счет дней недели совсем потерялся за это время. Трудно поверить, что еще в понедельник я чертил на компьютере мосты, зависал в Интернете да резался в «Квейк» с парнями на работе…

По пути встретились несколько военных и милицейских патрулей. Думается, эта ночка была настоящим светопреставлением. Наверняка все попытки к панике жестко пресекались. Народ, наверное, загнали по домам. Зато днем город ждет шоу: отоспавшись, жители выскочат на улицы глазеть на корабль. Уже сейчас попадались отдельные фигуры людей, стоящих с задранной вверх головой.

По возвращении назад нам выдали нашу гражданскую одежду и приказали сдать форму. Все удивились, а я не мог поверить своему счастью. Спросили лейтенанта: зачем? Он сказал, что там нам скорее всего что-то другое выдадут, более пригодное для космической войны. Вряд ли будет возможность вернуть форму назад, поэтому чего зря пропадать казенному имуществу?

Мы переоделись в свое родное, но почувствовать себя гражданскими не успели – четыре «Урала» ждали нас во дворе школы. Выдали маленький паек: шоколадка, пачка хлебцев, сок в тетрапаке, сосательные конфеты, пачка витаминов и джем. Едва мы покидали паек в вещмешки, как раздалась команда грузиться.

Выехав за город, мы понеслись еще быстрее, благо дорога здесь была не такой убитой. Ехал я в задней машине (бегал доставать сотик и запрыгнул в кузов вообще последним). Уносилась вдаль полоса асфальта. Березы сменялись елками, исчезали вместе с ними на плоских бескрайних полях. Обочины стелились желтым

песком, раз за разом мелькали колдобистые грунтовые съезды.

– Братцы, а ведь мы черт знает куда летим, – сказал вдруг Геннадий, сидящий прямо у заднего борта, не оборачиваясь к нам. – И когда еще увидим… все это…

Мы молчали, тоже не отрывая взгляда от уносящейся вдаль земли. И вдруг смысл слов Геннадия дошел до сердца. Буквальный, очевидный смысл. И он поразил… Мы, до сих пор остававшиеся под впечатлением ночной посадки корабля, суеты сборов, принятия присяги, вдруг почувствовали, в какую неимоверную даль нас посылают.

– Лейтенант, тормози! – глухо сказал Константин сопровождающему нас в кузове офицеру.

– Что? – не понял тот.

– Тормози! Надо попрощаться…

– Нельзя! – понимающе ответил лейтенант. – Время у нас… – Он показал на часы.

Мы все обернулись к нему.

– А мы не просим лейтенант… – тихо сказал Пал Палыч, хмуро блестя глазами из-под густых бровей. Даже сквозь шум машины лейтенант услышал его. И понял. Он еще с минуту сидел, не решаясь. Мы ждали. Сузив глаза, лейтенант отстегнул от пояса рацию.

– Сапсан-13, Сапсан-13, я – Коршун-4, три-один, я – Коршун-4, прием!

Рация зашумела:

– Коршун-4, я – Сапсан-13, три-один, я – Сапсан-13, понял!

В полном молчании мы ехали еще минуту, потом «Урал» притормозил, съехал на обочину и остановился. Лейтенант выпрыгнул и скрылся за кузовом. Хлопали двери, кто-то бежал. Мы ждали.

– Выходи! – лейтенант откинул задний борт. – Пять минут.

На обочине, где мы остановились, сразу из придорожного кювета уходило вдаль поле, покрытое светлым колосом, сквозь который просвечивала земля. Летняя тишина в преддверии жаркого дня покрывала все окружающее пространство. Вдали распласталась деревенька, а за ней длинными пятнами тянулись темные островки леса и поднимались волнами бесконечные поля. В вышине свистели почти невидимые ласточки.

С другой стороны дороги лес начинался сразу. Маленькие придорожные елочки с нежной пушистой хвоей уходили влево к своим большим собратьям, а прямо и направо сразу за ними манил чистотой и свежестью сосновый бор.

Вывалившись из грузовика, мы стояли, перетаптываясь, смущаясь друг друга. Водитель машины выпрыгнул из кабины и закурил, с интересом поглядывая в нашу сторону. Из передних машин, неровной колонной стоявших поодаль, тоже высыпал народ. И сразу одни пошли в поле, а другие – в лес. И мы тоже вдруг сорвались с места и, разделившись на две половины, сошли с дороги.

Я перебежал дорогу, поднялся по поросшему травой склону – и голова закружилась от соснового аромата. Закрыв глаза, я таял сердцем. Обожаю сосновые боры! За их чистоту, простор, когда все деревья – как на подбор и будто специально красуются перед тобой в своей рыжей шероховатой наготе. А воздух!.. Я прошелся по темной пружинящей хвое, цепляясь взглядом за иголки, за опавшие ветки, за причудливые узоры мха. Стройная сосна встретила мою ладонь гладкостью тонкой кожицы и неровностью треснувшей коры. В свежей ране ствола темнела каплями застывшая смола, и свежие еще мокрые дорожки наслаивались одна на другую. Палочкой я соскреб этот мягкий застывающий аромат и поднес к лицу… Оглядевшись, я увидел, что по лесу бродит еще несколько человек. Некоторые присели. Мужик недалеко от меня собирал землю в платок. Я отвернулся. Нет, землю я с собой не потащу. А вот хвои и пару шишек пожалуй что возьму. Подняв ветку, я сгреб с нее длинные зеленые иголки и запихал в узкий карман джинсов. Потом подобрал две симпатичные расшиперенные шишечки…

Шоферы подали сигнал. Приложив обе ладони к стволу, я задрал голову. Сосна терялась в вышине, расставляя веером могучие корявые ветви, вверху сквозь хвою сияло голубое небо…

Минут через десять после остановки, когда мы снова неслись во весь опор, Гэндальф, сидящий с краю, вдруг крикнул:

– Смотрите!

Все обернулись. Вдаль уплывала стоящая на обочине группа девчонок. Они махали руками, какими-то тряпками и что-то кричали.

– Ого! Да нас провожают! – загалдели мы.

А крики слышались снова – и вжих! – мы проехали еще одну группу.

– Возьмите нас!.. – их крик терялся вдали. Вжих! – еще одну!

– …нас с собой! Возьмите!.. – Среди девчоночьих голосов явственно слышались и более сильные голоса. Молодые пацаны махали руками и футболками. Таких команд стояло по обочинам штук пятнадцать. У многих были плакаты. Я успел прочитать: «Они здесь!», «Мы хотим туда!» И тут мы миновали пост ГАИ: прямо на обочинах стояло несколько машин, и несколько патрульных с автоматами провожали нас взглядом. И буквально сразу же мы проехали мимо пункта с военными. Едва пронеслась наша машина, как двое солдат побежали закрывать установленные на дороге невысокие сетчатые ворота. А от трассы в обе стороны от пункта расходилась по полям изгородь из колючей проволоки.

– Все, зона! – констатировал Пал Палыч. – Огородили наш аэропорт, чтоб инопланетян не нервировать.

На следующем КПП нас пропустили только с остановкой и проверкой. И на следующем. И на следующем. Их было пять или шесть, таких КПП, я даже сбился со счета. Перед самым аэропортом мы разминулись с колонной из пяти машин – все грузовые бортовые, они мчались по направлению обратно в город.

Наконец мы тормознули на площадке перед нашим аэропортом. Сразу же к машине подбежал военный. Наш лейтенант спрыгнул. Отдав честь, он доложился. Встречающий кивнул и убежал. Я увидел, как поворачивает лейтенант голову, как выворачивается она вбок и все выше и выше вверх, и уже казалось, что сильнее закрутить шею нельзя. И лицо лейтенанта вдруг стало безжизненно-серым, и он так и стоял, вывернув голову в невозможное положение. И я знал, на что он смотрит сейчас, и сам хотел увидеть это.

Встречающий вернулся и откинул борт. Мы построились тут же у машин, спиной к зданию и к взлетному полю. Наш майор представил новых командиров наших отрядов – старших лейтенантов Полынцева и Варнаса – двух крепко сбитых, очень похожих друг на друга парней. Братьями они, судя по фамилиям, не были, а вот то, что натаскивали их в одной конторе, – так это без сомнений.

К КПП у аэропорта приближалась еще одна колонна грузовиков – оскал переднего «Урала» уже был отчетливо виден, и автоматчики бежали проверять документы.

– Отряд, в колонну по двое за мной бегом – марш! – скомандовал каждый из старлеев. Мы побежали. А над головой висела невероятная дура – огромный, чудовищный столб. Он давил своим объемом и невозможной высотой, я все пытался поднять на него глаза, но спотыкался. И все остальные тоже косили глаза. Так толком ничего не разглядев, мы подбежали к зданию аэропорта, вдоль которого шеренгой стояли солдаты охраны.

Да, такого за всю свою историю небольшое двухэтажное здание нашего аэропорта еще не переживало. Встречало оно и важных лиц, и делегации. Летали отсюда когда-то рейсы по всей стране, бывали тут наверняка дни столпотворений и аншлагов. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что происходило сейчас.

Весь зал первого этажа был заполнен людьми. Огромная толпа мужиков в гражданском с вещмешками занимала большую его часть. Множество старлеев, таких же как наши, покрикивали на эту толпу, стараясь сохранить порядок строя, но было слишком тесно. Мужики вполголоса переговаривались и оглядывались по сторонам. Левая часть зала кишела военными, и шума там было больше, чем у мужиков. Кто-то убегал, кто-то прибегал, несколько человек говорили по рациям. Грозно басили огромные фуражки и звездастые погоны.

Наши отряды прижались к общей толпе. Похоже, тут собралась вся наша рота.

– Что, мужики, летим? – сразу обратились к нам стоящие рядом.

– Летим, мать его… – ответил Пал Палыч.

– Запасные трусы взяли?

– Три комплекта! – тут же среагировал Константин. – Еще памперсов привезли, сказали, доходяг тут больно много!

– Ага! – отвечали нам. – А нам прокладки дали: сказали, женский отряд привезут, глядишь у них со страху критические дни начнутся! Вам отдать, что ли?

Дэн пробрался поближе ко мне.

– Гриш, слышь! – прошептал он. – Нам джедайские мечи будут выдавать?

– Охренел, что ли?

– А что? – удивился он. – Чтобы все по-честному! Будем рубиться на лазерных мечах! И бластер хочу. Помнишь, как у Людей в Черном? Такие серебристые, здоровые!

– Разговорчики! – прикрикнул на нас Варнас, но больше для проформы.

– Я думаю, нас вообще как камикадзе взяли, – прошептал я Дэну. – Посадят в корабли и заставят на таран идти против Красных Зед. Представь: почти два миллиона сразу на таран пойдет! Эти плазмачи сразу повернут на хрен.

– Ты что, серьезно, что ли? – испугался Дэн. – Вам, что ли, говорил кто? Не, я так не согласен, что я, дурак, что ли? Постреляться – это да, это я могу. На фиг мне таран!..

Его слова оборвались низким подземным гулом. Пол под нами чуть вздрогнул, задребезжали стекла. Протяжный металлический стон расплылся вокруг и затих. Все как один повернули головы к двери, ведущей в комнаты паспортного контроля и проверки багажа. Но, естественно, там ничего не было.

– Товарищи офицеры! – вдруг раздался громкий голос – и все военные разом развернулись к входным дверям. В зал ожидания зашла группа военных во главе с мрачного вида мужиком. Генерал-майор. «Командир полка!» – прошептал кто-то. Мужик окинул тяжелым взглядом весь этаж, а к нему уже спешил один из полковников с докладом.

И снова будто из недр земли прорвался низкий вытягивающий душу стон. Я увидел, как вздрогнул полковник, делающий доклад. А на лице генерала ни морщинка не шевельнулась. Выслушав полковника, он еще раз оглядел нас. Глядел он мрачно, но нельзя было сказать, недоволен он или нет, он весь был такой – мрачный. Я на краткий миг поймал его взгляд – меня будто две железки проткнули.

Из комнаты паспортного контроля вдруг выбежал офицер. В ужасе он что-то искал глазами по всему помещению. Не знаю, что он искал, но нашел он арматурный взгляд генерала. В голове у офицера еще происходили какие-то мыслительные процессы, и он неровным шагом стал подходить к командиру, словно загипнотизированный. Лицо его было неестественного серого цвета. С таким лицом ему под капельницей лежать.

– Товарищ генерал-майор! – произнес офицер дрожащим голосом. – Там… Представители… союзных сил… Они…

И тут я заметил, да и все вместе со мной, как расплывается вниз по штанине офицера темное пятно.

– Вольно, младший лейтенант! – коротко ответил генерал. – Благодарю. – Лейтенант что-то вякнул, но генерал уже махнул рукой: – Уведите!

Беднягу подхватили и вывели на улицу.

– Лев Алексеич! – обратился генерал к кому-то из своей свиты. – Пойдемте!

Из круга военных вышел гражданский – усатый крепкий мужик с румяными щеками.

Тут из открытой двери паспортного контроля прогнулся прямо к нам в зал живой цилиндр небесно-голубого цвета. Преодолев низкий дверной проем, он распрямился и оказался метра три высотой. А за ним следом прогнулся и второй, еще выше. И шириной оба где-то поменьше метра.