Текст книги "Интересное время или Полумесяц встает на закате (СИ)"

Автор книги: Максим Фримен

Соавторы: Владимир Бергман
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Крот, – проговорил майор, – но найти его – задача нетривиальная. И Терасима мне в этом помогал. Если так, то его за это могли и кокнуть...

– Запросто. – Полковник положил пистолет на стол. – А что ты у меня искал?

– Я не искал, я забирал. Оперативные разработки моего заместителя; он их сюда принес.

«И без моего ведома... Красота!» – проворчал Артемьев. Васимине закурил и, кисло усмехнувшись, сказал: «Да не злись ты...» И оба пустились в изучение бумаг...

Пока обескровленная армия Роммеля вела тяжелые бои с войсками Окинлека на эль-аламейнской земле, горстка «верных сынов» Великого Рейха с одним погоном на правом плече хаотично загружала грузовые автомобили документами, сейфами, папками и прочим нужным барахлом, выносимым из бункера. Усиливающийся раскатистый грохот взрывов и орудийных выстрелов придавал им прыть и сноровку, однако рота унтерштурмфюрера Шнайдера все равно не успевала эвакуировать всю документацию исследовательского центра.

Страх за свою шкуру уже давно точил душу ярого нациста Ганса Шнайдера, и подгоняемый собственным больным воображением и слухами, что англичане делают с пленными эсэсовцами, он орал на своих подчиненных, которые и так держались на честном слове. А бояться ему было чего: если он попадет в лапы островитян и о нем будут наведены справки, то о легкой и безболезненной смерти придется долго мечтать, проклиная выбор своего жизненного пути.

Сколько у них всех было гонору, когда они только прибыли сюда! Но это все осталось далеко позади, сейчас над ними нависла сама Смерть, которая плотоядно улыбалась клыкастой пастью и время от времени взмахивала длиннющей и острой косой над головами, обдавая людей могильным холодом. В данный момент каждый боец роты – от СС-манна до гауптшарфюрера – молился всем богам, только чтобы бравые солдаты великого и могучего фельдмаршала Роммеля не дрогнули и продержались еще немного.

– Шульц, – рявкнул Шнайдер, – ко мне!

Долговязый Шульц в звании роттенфюрера оставил небольшой железный ящичек, на котором он вел перепись выносимой документации, сунул в нагрудный карман записную книжку с карандашом, и подбежал к командиру.

– По вашему приказанию прибыл, – сказал он. К изможденному и скуластому лицу голубоглазого арийца блином прилипла апатия.

– Процент погрузки? – нервно спросил Шнайдер.

– Пятнадцать процентов, унтерштурмфюрер, – выпалил на одном дыхании роттенфюрер. – Это три машины. Они готовы к отправке на аэродром. «Гиганты» уже ожидают наши автомобили.

– Отправляй, – приказал Шнайдер.

– Есть, – сказал Шульц и рванул к грузовикам.

Оставшись наедине со своими тяжелыми мыслями, Шнайдер спрятался в тени бронетранспортера и закурил. Одной роте, размышлял он, предстоит эвакуировать ценой собственной жизни целый исследовательский центр. Как по мне, дальше развивал свою мысль Шнайдер, то я бы ничего не эвакуировал из бумаг. Сжечь к чертям! Главное, что хранится в головах ученой братии. Это важнее, чем бумажный прямоугольник с кучей непонятных формул.

Погрузившись глубоко в размышления, он ничего не видел и не слышал. Мысли, которые заполнили его черепушку, пугали своей мрачностью. И правда, радоваться особо нечему: только дурак не поймет, что Великий Рейх начал захлебываться.

– Господин унтерштурмфюрер, – кто-то начал дергать ротного за рукав, – господин унтерштурмфюрер.

Поморщившись, он повернулся к худому человеку в белом халате и роговых очках на бледном лице.

– Что вы хотите от меня, доктор? – в глазах нациста вспыхнула злость. У него и так дел по горло, а тут еще эти ученые, о которых он в пылу работы позабыл. Три десятка этих самых ученых угрюмо стояли недалеко от входа в бункер и тоскливо взирали на разруху и мельтешение вокруг них. Они сейчас были похожи на брошенных детей, которые собрались в группу, чтобы привлечь к себе внимание взрослых.

– Прошу прощения, – залепетал доктор, – что отвлекаю вас. Но вы не могли бы ответить мне: когда нас доставят на аэродром?

– Хоть сейчас, – отмахнулся от ученого эсэсовец. Отыскав взглядом гауптшарфюрера, он окликнул его и приказал отвезти яйцеголовых на аэродром, не дожидаясь отправки всего каравана. Кивнув, тот быстро согнал исследователей в кучу и быстро погрузил их, понукая оружием, в автомобили.

«Слава Богу избавился от них, – облегченно подумал унтерштурмфюрер. – Остался только этот суровый обер, которого нужно отдельно от всех доставить к Гиммлеру». Надо сказать, что Шнайдер боялся этого ученого всей душой. От рослого и широкоплечего оберштурмфюрера, руководителя исследовательского центра, всегда исходила аура льда и хладнокровия, от которой он покрывался холодным потом и начинал дрожать как осиновый лист. Доктор мог одним взглядом прибить каждого из бойцов к земле, даже не проронив ни единого слова при этом.

Мысленно перекрестившись, унтерштурмфюрер подошел строевым шагом к сидевшему на железном ящике руководителю НИЦ и проговорил:

– Господин Штемпфель, мне приказано вывезти вас из Африки отдельным самолетом. Поэтому прошу сесть в мой личный автомобиль, шофер доставит вас на законсервированный аэродром. На штабном «Шторьхе» вас доставят через Рим в Берлин.

Доктор поднял на ротного пронзительный взгляд, обдавший того волной презрения, и лениво сказал:

– Шнайдер, так уж и быть, я покину вас. И вот что я скажу вам на прощание. Только послушайте, пожалуйста. Все равно вы все не вывезете, поэтому ту документацию, которую подняли сюда – грузите, а остальное, что осталось внизу, – уничтожьте любой ценой. В руки англичан не должна попасть ни одна бумажка.

– Я не могу, оберштурмфюрер, – запинаясь, произнес командир роты. – У меня приказ Гиммлера.

– Да в пекло твоего Гиммлера вместе с его приказом, – сплюнул на песок доктор. – Скажи честно: ты тупой?.. Я думаю, что нет. Мне кажется – твоя шкура давно чувствует нависшую опасность. Это первый признак приближения неприятных событий. Так что, в твоих же интересах последовать моему совету.

– Что же делать? – прошептал Шнайдер.

– Часть бойцов оставь в охранении снаружи, – ученый поднялся во весь свой громадный рост. – Часть отправь в бункер с приказом разнести там все в пух и прах. Уяснил?

Унтерштурмфюрер ничего не ответил. Он медленно кивнул. Собравшись с мыслями, ротный прошел к одному из грузовиков, забрался в кузов, привлек к себе взгляды своих подчиненных, и отдал несколько приказов собравшимся вокруг него людям. «Главное, чтобы успели», – вскользь подумал начальник эвакуируемого исследовательского центра, садясь в «кубельваген» ротного.

– На аэродром, – сказал он коротко водителю и, передернув затвор MP.40, позволил себе расслабиться...

За полчаса трудового марафона все ящики были погружены на оставшиеся машины и отправлены в сторону Тобрука, где находился недавно отремонтированный аэродром. «Надеюсь, Кессельринг еще держит власть в воздухе», – Шнайдер проводил взглядом очередную эскадрилью «мессершмидтов», летевших в сторону линии фронта.

За время усиленной работы канонада усилилась в разы. Солдаты стали бросать настороженные взгляды в сторону горизонта, где посреди верблюжьих колючек, камня и песка сошлись лоб в лоб англичане и немцы.

Разделив роту на две части, Шнайдер отправил первую половину под командованием штурмшарфюрера Фишера в бункер с заданием все уничтожить, а сам остался со второй половиной в охранении. Распределившись по периметру, его группа приготовилась к отражению возможной атаки со стороны английских коммандос.

Зарывшись в песок, ротный молча рассматривал в бинокль окружающий пейзаж, размышляя, откуда противник может ударить. Он ожидал, что британцы по своему обыкновению произведут стремительный рейд на джипах, и строил оборону исходя из этого, но эсэсовец никак не предполагал, что враг десантируется прямо сверху, из планеров. Он это даже в расчет не брал, думая, что их родное люфтваффе все еще держит марку первоклассных летчиков-истребителей.

Зря надеялся.

– Англичане! – раздался вопль, но тут же оборвался.

Резко перевернувшись на спину и бросив взгляд в тыл, ротный увидел, как на песок поочередно опускаются парашютисты. Шнайдер на мгновение онемел: происходящая картина казалось нереальной. И когда тишину вспорола первая автоматная очередь, он пришел в себя и проорал:

– Вражеский десант! Всем отражать атаку!

«Черт. У нас научились, не иначе», – подумал он.

Следом за его приказом было что-то сказано громким голосом по-английски. Десантники, кто уже оказался на земле, залегли и открыли стрельбу на поражение; сверху также летели свинцовые «гостинцы».

– Оберманн, – процедил унтерштурмфюрер, – Бекер! Живо к Фишеру с приказом поторопиться. Он нужен здесь!

Солдат коротко кивнул, поправил пробковый шлем, сползший на глаза, и ужом пополз к жерлу прохода в бункер. Изредка постреливая по врагу, солдат приподнимался, зигзагом пробегал несколько метров и вновь ложился на землю.

Плотность стрельбы с обеих сторон достигла апогея и долгое нахождение в вертикальном положении грозило смертельной порцией свинца. За несколько метров до прохода в бункер Бекер поднялся в полный рост и, сделав несколько шагов, рухнул носом в пыль с пробитым черепом.

– Черт! – ругнулся Шнайдер, срезая автоматной очередью британца, убившего Бекера. Тело английского солдата переломилось пополам и упало на бок так, что рука с повернутой кверху руку ладонью оказалась вытянутой, будто тот собрался что-то у кого-то попросить.

Расклад сил изменялся чуть ли не через каждые две-три минуты боя: мертвый немец – два мертвых англичанина, мертвый англичанин – три мертвых немца. Сложность, в которую попали обе стороны, заключалась в невозможности начать хоть как-то двигаться, чтобы занять более выгодную позицию для ведения огня, поэтому стрельба велась с самых неудобных мест.

Каждый представитель из ведущих бой сторон пытался слиться с песком, стать незаметным для глаз вражеских солдат и уложить как можно больше врагов.

– Прорываемся к бункеру! – неожиданно выкрикнул унтерштурмфюрер, когда обстановка медленно, но верно стала склоняться в пользу британцев, и первым рванул к входу в укрытие. Следом за ним с криками побежали солдаты. Жажда жить отключила инстинкты самосохранения, и эсэсовцы с остервенением шли вперед, шли к спасительной цели. Британцы не ожидали такого, и стрельба с их стороны стала редкой.

Взрывы гранат и куча песка с пылью скрыли эсэсовцев от глаз солдат Его Величества. Когда «туман» рассеялся, поле боя осталось за англичанами.

– Теперь выковыривай их оттуда, – зло проговорил командир спецгруппы, когда его бойцы окружили главный вход.

– Сэр, а вы не знаете, что там может быть? – спросил, напряженно сощурившись, один из бойцов с нашивками сержанта.

– Все что угодно. Так что готовьтесь к самому худшему. Джексон! – крикнул командир своему заместителю. – Пойдешь первым вместе с огнеметчиком, потом основная группа. Все, двинули. С Богом...

Часть вторая

Сложное настоящее

Жгучий соленый пот заливал глаза. Казалось, что под лучами солнца он раскалялся до такой степени, что оставлял за собой ожог, стекая по лицу. Даже сами небеса сегодня были против нас: светло-синий купол неба был кристально чист , ничто не скрывало осточертевшего солнечного диска.

А еще пыль. Чертова пыль, висевшая серым тяжелым облаком в воздухе и не дававшая рассмотреть, что творится в тридцати метрах впереди нас. Это нервировало.

Короткая перебежка, и мы уже у высокого, в двенадцать этажей, здания. Ничего не видно, только кое-где сквозь пелену известки и бетонной крошки, поднятую взрывом, сверкали вспышки автоматных очередей и мелькали человеческие силуэты.

Над нами возвышались руины зданий, всюду валялся строительный мусор, проезд заслоняли сгоревшие автомобили, кое-где ввысь поднимались столбы жирного черного дыма. Дорога, по которой мы перебегали от одного автомобильного остова к другому, вся покрыта трещинами, воронками и копотью. За эти несколько дней, что наша группа провела здесь, нас одолевали жара, вонь разлагающихся трупов и запах паленого мяса и резины. Нас высадили посреди всего этого хаоса, вызванного вооруженным конфликтом между двумя кланами, погрузившими городок в ужас вендетты, с заданием убить главарей обоих. Эти кретины сами заказали друг друга...

– Мать твою! – Тыльной стороной ладони я вытер кровь, сочащуюся из рассеченной губы.

– Кэп, а не свалить ли нам отсюда? – окликнул меня Хобот, спрятавшийся за бетонной плитой. – Все-таки...

– Заткнись! – оборвал я. – Заплатили – отрабатывай! Вперед! – И мы сделали еще один рывок. Пробежав около полусотни метров и поливая свинцом каждое подозрительное место, мы вбежали в холл следующего здания и быстро рассредоточились по периметру. Снаружи продолжала бушевать свинцовая буря, усилившаяся за секунду до того, как мы оказались внутри.

– Если верить разведданным Хабиба, то этот пройдоха Васаб должен быть где-то наверху, – на одном дыхании выпалил Крот, перезарядив свой автомат. На него было страшно смотреть: исхудавший, заросший четырехдневной щетиной, грязный, с перебинтованным кроваво-черным бинтом предплечьем, он сверкал одним единственным глазом, в котором читалось желание покинуть это место.

– Знаешь, кэп, – сказал Аскорбин, – нужно побыстрее грохнуть нашу последнюю цель, а то что-то тут как-то слишком негостеприимно становится. – Этот двадцатипятилетний парень получил свое прозвище после того, как ухайдокал по ошибке банку аскорбиновой кислоты. Пропахший дымом, в оборванной униформе цвета хаки, с вечно белозубой улыбкой на аристократическом тонком лице, будто выточенном из гранита, он стоял прислонившись спиной к невысокой статуе какого-то усатого дядьки.

– Крот, Хобот! – кратко приказал я. – Остаетесь на месте. Аскорбин, за мной! – перекинув поудобнее ремень автомата, я пропустил напарника вперед себя. Под ногами захрустела бетонная крошка, и сержант исчез в клубах пыли. Затем, ободряюще хлопнув по плечам парней из прикрытия, я юркнул следом за ушедшим вперед товарищем.

Первое препятствие встретилось на третьем этаже. Сержант сидел на корточках, ковыряясь над растяжкой, лишь махнув рукой, мол, стой, командир.

– Долго? – сплюнул я – в глотке першило.

– Хитрые, суки, – процедил Аскорбин. – Смотри, – и парень, схватив пригоршню ссыпавшейся с потолка известки, рассыпал ее перед проходом. В белой тучке пыли заплясала паутинка красных лучей.

Scheiße!

– Вот это посылочка до востребования.

– Успокойся, кэп, – ухмыльнувшись, Аскорбин повернулся ко мне и ободряюще подмигнул, – сейчас все забомбим.

– Быстрее давай, – выпалил я, различив еле слышимый рокот вертушки. Сержант присвистнул и принялся колдовать над детонатором.

Спустя несколько минут ему все-таки удалось разгадать фишку, но стрекотание вертолетных винтов стало на порядок громче. Похоже, «птичка» уже зависла над крышей, выбирая место для посадки. Donner-Wetter, надо спешить. Легким пинком под зад я придал сержанту нужное настроение, выдав при этом:

– Хорош копошиться, сержант. Вперед! ВПЕРЕД!

Тот заработал быстрее, бормоча про себя, как мне показалось, критику в адрес старшего по званию. Ну и черт с ним, главное, чтоб работал...

– Все, – поднялся Аскорбин, подхватывая на руки карабин. – Кто первый? – спросил он, покосившись на дверной проем.

– Глупый вопрос. – В руках появилась граната. – Так, на всякий случай.

Еще не осела пыль, как взрывом ее снова подняло в воздух, танцевать свой беспорядочный вальс, мешая наемникам честно отрабатывать деньги.

На последнем этаже взбудоражила кровь короткая стычка с телохранителями Васаба. Впрочем, этих горе-вояк и телохранителями назвать сложно, не то что личную гвардию одного из главарей Медельинского картеля; с теми пришлось возиться долго. О-очень долго.

Выбив ногой хлипкую дверцу, преграждавшую путь на крышу, мы вырвались на широкую посадочную площадку, над которой висела вертушка. Под ногами заплясали фонтанчики поднятой пулями пыли, и мы спрятались за выложенную из камня коллекторную будку.

– Повезло, что «птичка» не армейская, – прокричал Аскорбин. – Иначе здесь бы и легли.

– Это точно, – кивнул я, осторожно выглядывая из-за угла. Васаб – двухметровая каланча арабского происхождения – в нетерпении ожидал своего «феникса». Тем временем машина уже коснулась посадочными полозьями крыши, и стрелок, паливший в нашу сторону, отвлекся на мгновение, помогая Васабу. Естественно, мы воспользовались заминкой, высунувшись и поливая огнем в два ствола. Чтобы не рисковать машиной, стрелок схватил своего патрона за шкирку, как котенка, и за секунду (я глазом моргнуть не успел) втянул увесистую тушу в нутро вертолета. Пилот поднял машину в воздух, резко заложив вираж вправо, но было уже поздно – граната, выпущенная из подствольника, описала небольшую дугу и взорвалась у массивной антенны, стоявшей на краю крыши, аккурат возле вертолета. Не выдержав силы ударной волны, полопались страховочные тросы, антенна накренилась и огромная конструкция упала на хвост вертушки. Следующие за этим мгновения до боли напомнили качественный американский боевик; не такой реалистичный, как советское кино, но гораздо более зрелищный, наполненный взрывами и спецэффектами.

«Птичка» скрылась из поля зрения, и спустя секунду по ушам ударил оглушающий хлопок взрыва, поднявший жирный столб пламени и густого черного дыма. Довольный сделанным выстрелом Аскорбин от радости пустился, посвистывая, в пляс, похожий на брачный танец бабуинов Центральной Африки. Фыркнув, я отвернулся от сержанта, пряча улыбку, и щелкнул тангентой, вызывая Крота.

– Ну что там у вас?

– Лис, это Крот. У нас все в ажуре, – ответил напарник. – Любуемся на горящего феникса. – В эфир затесались три пистолетных выстрела. – Это подстраховка, – пояснил Крот. – И не с такими ожогами выживали.

– Молодец, – похвалил я.

– А что насчет «домой»? – поинтересовался Крот. – Нам бы слинять побыстрее, кэп. Самум на подходе.

Только после этих слов я вспомнил, что на брифинге упоминалась песчаная буря. Глянув на запад, я увидел огромную тучу темно-желтой песчаной пыли, охватившей окраину города. В запасе у нас оставалось где-то около получаса.

– Сейчас придем, – отозвался по рации Хобот. – Не кисни, Лис, прикрой лучше.

– Не вопрос, – усмехнулся я. – Отбой.

Наш «крокодил» прибыл спустя пятнадцать минут, когда порывы ветра стали ощутимыми, а на зубах уже захрустели первые песчинки. Вертушка зависла у края дома с распахнутой бортовой дверью. «Живей, ребята, живей! – прокричал в эфире летчик. – А то все здесь останемся».

Я стоял, держась за поручень одной рукой, а другой придерживал автомат, прикрывая бегущих по крыше Крота и Хобота.

В десантный отсек я забрался последним. Махнув рукой пилоту, дескать, давай, лети, я уселся на краю, свесив ноги. Внизу мелькали хаотично расположенные улочки, ставшие могилой не одному головорезу Васаба и Хельмута (отчего бы это у африканца немецкое прозвище?), руины зданий, начавшие тонуть в песчаной пыли. Кое-где сохранившиеся пальмы уже начинали гнуться к земле.

Вот под нами пролегла территория аллеи. Тут пришлось повозиться, чтобы пройти дальше.

– Слушай, командир, – Хобот опустил мне на плечо свою руку. – Ты бы от греха подальше отсел. А то не ровен час... – Договорить он не успел, так как пилот начал резкое маневрирование, уходя с линии атаки пущенной с ближайшей пятиэтажки ракеты. Чертов боевик выбрал удачное время и место.

Ракета задела борт. Взрывом покорежило хвост, а меня сдуло волной горячего воздуха. Последнее, что я услышал, это был вопль Аскорбина: «Командир!..»

Перед глазами сверкали разноцветные круги: зеленые, желтые, красные и синие. Они то исчезали, то появлялись, наслаивались друг на друга, потом вновь исчезали, чтобы вновь появиться и сплестись в причудливые узоры, радуя образовавшейся картинкой. Моя первая мысль как-то несмело закралась в измученную болью черепушку: «Я жив или умер?»

– Жив-жив, чертяка, – раздался радостный с хрипотцой голос.

Мне пришлось приложить колоссальное усилие, чтобы разлепить одно веко. Но этого было достаточно, чтобы острые и ядовитые солнечные лучи пронзили насквозь мой мозг. В ту же секунду адская боль пронзила череп с такой силой, что захотелось выть.

– Осторожно надо, больной, – приятный женский голос обласкал слух. Затем по лицу прошлось что-то нежное и прохладное. Это было так приятно, что сам того не желая, я расплылся в улыбке, а в памяти всплыла любимая фраза моей очень старой и почти забытой подруги: «Мужчины как дети». Правдивая фраза!

«Ладно, – подумал я. – Попытка номер два». Очень медленно, буквально по мини-миллиметру я поднимал свободное веко (второе по неизвестным причинам раскрыться не могло). Точечка света росла с каждой секундой, пока не превратилась в полноценный живописный натюрморт. Кристальной белизны потолок, у изголовья лимонное дерево, в распахнутое настежь окно радостно светит солнце. Вдали виднеется шпиль какой-то церкви, готовый пронзить ярко-синее небо без единого облачка. Эх, красотень!

– Не туда смотришь, кэп, – сказал все тот же голос с хрипотцой.

Поворачиваю голову. Это далось с трудом: шейные позвонки хрустнули с такой силой, что я дал себе зарок впредь никогда не беспокоить поврежденные кости, пока они не вылечатся. В ногах стоял ухмыляющийся Аскорбин и смотрел на меня своими внимательными голубыми глазами; в дальнем левом углу копошилась миловидная медсестра. М-да... как только мой глаз узрел ее аппетитную попку – я ожил... и не только я. Чтобы ничем ненароком не обидеть эту девочку, мне пришлось согнуть ноги в коленях. Напарник, заметив мои манипуляции с конечностями, заухмылялся еще больше.

– Где я? – спрашиваю его, хотя уже и сам догадался.

– В госпитале, – отвечает боевой товарищ и со смаком откусывает большой кусок яблока.

– Нахрена так точно, – поморщился я. – Город какой?

– Рим, – ответил Аскорбин, старательно пережевывая. – Ты помнишь что-нибудь?

Копнув дебри своей бездонной памяти, я был вынужден признать, что ничего не помню, потому что эта чертовка показала мне смачную дулю, сообщая этим самым, что у меня одной проблемой со здоровьем стало больше.

– Ничего, – пожал я плечами и тут же скривился от боли.

– И чего вы такой неугомонный, больной? – ко мне подошла медсестра с приготовленным для укола шприцем. И тут, скажу я, смелость моя отступила на второй план.

– Может быть, обойдемся без укола?

– Молчите, – оборвала меня девушка. – Дайте сюда руку, – она требовательно протянула свою ладонь. В поисках спасения я посмотрел на напарника. А тот, собака, как ни в чем не бывало продолжал жевать и с интересом смотреть на приготовления к моей «казни».

«Что за черт? – во мне вспыхнула злость. – Какая-то малявка будет мной руководить?!»

– Девушка... – начинаю я и осекаюсь на полуслове, застряв взглядом в ее глубоких карих глазах. Обрамленные пушистыми ресницами, они превратились в два огромных озера, а те, в свою очередь, в омуты. Не отдавая себе отчета в действиях, я протягиваю ей руку, и она делает укол. Боли нет. Есть только ее глаза и пухленькие губки.

– Вот видите, – говорит она. – А вы боялись.

– А еще две недели подряд безбожно матерился, – вставил сержант, снова хрустнув яблоком. Проделав эту процедуру пару раз, Аскорбин метнул огрызок в окно, и зазвеневшая урна возле ворот госпиталя лаконично намекнула, что трехочковый засчитан и «Chicago Bulls» – любимая команда напарника – выходят в финал. – Yes!!! Мастерство не пропьешь.

– Алкоголик, – бросила медсестра, презрительно сморщив носик.

– Да что вы, барышня, я ж не пью, – приложил к груди пятерню сержант. – Разве ж можно обвинять человека в болезненном злоупотреблении только из-за одной фразы?!

– Который раз убеждаюсь, Аскорбин, что ты трепло, – проговорил я. – У вас в Праге все такие?

– Какие такие? – деланно удивился чех.

– Да вот такие, – я задумался, подбирая цензурный эпитет, и когда нашел, сказал, – болтливые. О! Ты мне светленького принес?

– Немецкого или чешского? – осведомился Аскорбин.

– Хмельного, – сказал я. – А больше меня ничто не интересует.

– В госпитале запрещено распитие спиртных напитков! – вознегодовала девушка.

– А как же культура наших народов?

– Да засунь ты себе свою культуру... – разозлилась девушка. Аскорбин же указал пальцем на меня и одними губами произнес: «И ты, кэп, свою туда же засунь. Вместе ходить будем».

– Милая девушка, вы так прекрасны, когда злитесь, – елейным голосом проворковал я (насколько это было возможно). – А когда вы говорите что-то, ваш носик так красиво дергается, – я заулыбался самой светской улыбкой. Спокойная речь заставила медсестричку зардеться, и она, потупившись, обтянула свой беленький халатик. «Ладно, – сказала она. – По одной можно». После этих слов кареглазая красотка вышла из палаты.

Пока девушка покидала помещение, две пары глаз восхищенно взирали на ее идеальные формы. Но едва щелкнул замок, как я обратил все свое внимание на товарища:

– Настоящий мужчина никогда не будет долго смотреть в одну сторону, если там нет замечательных женских прелестей.

– Это точно, командир, – щелкнул пальцами парень. – Тебе банку открыть, я полагаю?

– А ты еще не открыл? – удивился я. – ЖИВО!

– Есть, капитан, – козырнул напарник и достал из пакета две банки пива. Пшикнув, банка перекочевала в мои загребущие лапы, и я с наслаждением присосался к ней.

– Ох, – я даже зажмурился от удовольствия. – Давненько... давненько не пил холодненького. Класс!

Пиво немножко горчило на языке, вызывая целую бурю положительных эмоций. Наконец-то хоть какой-то отдых после вечных перестрелок и прогулок рука об руку с госпожой Смертью.

– Медицина говорит, что скоро на ноги тебя поставит, – сообщил сержант.

– Не-а, – мотнул я головой. – Я еще полежу и на ее попку погляжу. – Я подумал с секунду и припечатал напоследок: – И, может быть, пощупаю.

– Все, – вынес диагноз Аскорбин. – Кэп здоров!

– А я и не болел, – осклабился я. – Еще по одной давай.

Напарник заговорщицки подмигнул и выудил из нагрудного кармана небольшую фляжку с коньяком. Фляга была из закаленного хрусталя. Поэтому я не только разобрал, что внутри, но и полюбовался радужными бликами от приветливого и мягкого итальянского солнца, ласкающего эту землю не один десяток лет.

– Вот это я понимаю, – сказал я. – Подготовился для посещения страждущей души. Объявляю вам благодарность, сержант.

Аскорбин протянул мне флягу:

– Не увлекайся, а то просекут.

– А ты не парься, мелкий. Где наши, кстати?

– На задании, – ответил сержант. – Это... командир, можно глоток?

– Нет, – улыбнулся я хищно. – Это помощь пострадавшим от войны, – и спрятал четвертинку под подушку. Поманив пальцем напарника, я прошептал: – Может, раскачу с сестричкой.

– Ой, Лис, – отошел от меня Аскорбин, – хитрый ты кадр.

– А я еще и не то могу. Ладно, вали на все четыре стороны. Отпускаю. Спасибо, что навестил.

После визита сержанта прошло три дня. Я уже мог – с разрешения врачей – выбираться в госпитальный парк на прогулку. Естественно, в форме; не мог же я разгуливать в одном исподнем по приличному месту. Так что вид у меня был бравый и независимый. Товарищи по несчастью косились на меня с уважением и завистью, а персонал с неодобрением. Впрочем, женская его часть взгляды бросала далеко не двусмысленные, теша мое самолюбие и гордость.

Опираясь на тросточку, я медленно шел к небольшому фонтанчику. Это было мое самое любимое место во всем госпитале. Конечно, на Вечный город открывался хороший вид и из палаты, но я предпочел побродить там, где царила мягкая прохлада и свежесть. Короче, здесь было самое благословенное после Северной Африки место – тенек. Как мало нужно для солдата.

Только я присел на холодный гранит и опустил руку в прозрачную воду, где – вот красота-то! – резвились золотые рыбки и отражались белые облака, лениво плывущие по небосклону, как вдруг...

– И вы здесь, мой рыцарь без страха и упрека? – возле меня остановилась моя медсестричка, иронично глядя на меня.

– Тут-тут, – протянул я. – Где ж мне еще быть?

– В палате, – лаконично ответила девушка.

– Спасибо. Належался уже. Присаживайтесь, – я похлопал ладонью подле себя. – Здесь хорошо.

– Надо же, – девушка присела и улыбнулась мне. – В суровом вояке проснулись чувства.

Я посмотрел на нее отстраненно.

– Это можно воспринять как оскорбление.

– Да ладно вам, – рассмеялась она. – Я не хотела вас обидеть. Извините.

– У вас бы все равно ничего не получилось: я не из обидчивых.

– Зато остры на язык.

– Что есть, того не отнять, – подмигнул я ей. – И я бы не сказал, что вам это не нравится. Даже наоборот.

Мы так просидели еще около десяти минут, болтая о пустяках и не упуская возможности подначить друг друга. Медсестра была уже для меня Софией, а я для нее просто Эрвином. С ней мне было комфортно и возникало такое чувство, будто я снова стал тем двадцатилетним юнцом, а не погрязшим в крови наемником, разменивающим уже четвертый десяток лет. Тридцать три – возраст Христа, мелькнула мысль. Грешно ли такое сравнение?..

София сидела сбоку от меня и завороженным взглядом смотрела мне в глаза, слушая мои стародавние байки из моей молодости, которые я слегка приукрасил. Она даже не заметила (или не обратила внимания), как я положил руку ей на бедро – так меня слушала.

– Кхе-кхе! – любовное наваждение, возникшее между нами, как ветром сдуло. – Развлекаешься, да? – это был Артемьев, остановившийся от нас с Софией в паре шагов. Руку я убрал сразу.

Подрываюсь:

– Здравия желаю, Полковник.

Артемьев козырнул и внимательно посмотрел на медсестру. Девушка бодро вскочила с места и, поправив чепчик, пошла куда-то по своим делам.

– И зачем это вам понадобился капитан Эрвин Бергман? – в обращении я допустил некоторую вольность.

Артемьев пропустил мимо ушей мою выходку.

– Не капитан, – он поднял кверху руку, – а старший капитан.

– Простите, – не понял я.

– Сегодня пришло распоряжение о повышении тебя в звании, Лис. Так что, поздравляю.

– Благодарю, – я пожал командиру руку.

Артемьев предложил пройтись по аллее и обсудить одно дельце, с которым он приехал ко мне. Полковник достал из кармана серебряный портсигар и угостил меня сигаретой. Он приноровился к моим неспешным шагам и ожидал вопросов с моей стороны.

– Так какое у вас ко мне дело? – начал я разговор.

– Помнишь, ты говорил, что твой дед был офицером вермахта? – напомнил мне Артемьев.

– Да, Сергей Николаевич, – подтвердил я. – Он воевал в Северной Африке под Эль-Аламейном в «Африканском корпусе» Роммеля. Но, как я понял, вас интересует не это.

Полковник улыбнулся уголками рта и бросил короткий взгляд под ноги.

– И да, и нет, – сказал он. – Если верить историческим источникам, то Лис пустыни воспитывал свои войска в рыцарском духе: нормальное отношение к пленным и гражданскому населению, неприятие жестокости ярых нацистов к евреям. – Артемьев улыбнулся: – Вот парадокс: итальянцев дико не любил, особенно старший командный состав. В общем, черт с этим всем. Нам другое нужно. Тебе твой дед не рассказывал, входили ли войска СС в африканскую армию этого хитрюги с сине-золотым крестом «За заслуги» на шее?