Текст книги "Пьесы"

Автор книги: Макс Фриш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Эльза. О, пожалуйста.

Марио. Чей теперь это стол?

Эльза. Теперь? То есть как?

Марио. Ибо вы сказали, почтеннейшая: это был его письменный стол.

Эльза. Я сказала: это – его письменный стол.

Марио. Был его письменный стол.

Эльза. Значит, я оговорилась.

Марио. Ага... (Протирает стекла очков и смотрит, близоруко щурясь.) Уважаемый пропавший, как видно, много работал...

Эльза. Да...

Марио. Жизнь его была труд, как пишут в некрологах, труд и исполнение долга.

Эльза. Мой муж был прокурором.

Марио. Ага...

Эльза. То есть он – прокурор.

Марио. Ага... (Рассматривает очки на свет.)

Эльза. Не знаю, поможет ли вам осмотр других комнат.

Марио. Поможет. (Снова надевает очки и оборачивается к другой стене.) И это тоже протоколы?

Эльза. Да-да.

Марио. Обложки черные, названия – на белой бумаге. (Рассматривает обложки, читая в разных местах названия.) Весьма добросовестно, весьма...

Доктор Ган и Эльза обмениваются взглядами.

А это что такое?

Эльза. Вы о чем?

Maрио. На шкафу.

Эльза. Ах, это. Ничего особенного.

Марио. Корабль?

Эльза. Игрушка.

Марио. Ага...

Эльза. Безделушка.

Марио. Похож на судно викингов, а?

Эльза. Похож.

Maрио. А паруса из пергамента...

Эльза. Собственно говоря, этот корабль, скорее всего, времен испанских мореплавателей, времен Колумба, я думаю,– судя по испанскому названию.

Марио. Ага...

Эльза. "Эсперанца".

Марио. А паруса из пергамента... (Внезапно отворачивается от модели парусника, снимая очки.) Какие есть еще комнаты?

Эльза. Здесь была его спальня.

Марио. Ага...

Эльза. Здесь – его спальня.

Марио. Если позволите.

Эльза. Прошу вас. Здесь ничего не изменилось. Может быть, вам удобнее осмотреть ее одному?

Марио. Если позволите. (Уходит в спальню.)

Эльза закрывает за ним дверь и поворачивается к доктору Гану,

облегченно вздыхая. Она берет сигарету, доктор Ган подходит к ней

с зажигалкой.

Эльза. И ты серьезно думаешь, что от этого будет толк?

Доктор Ган. Мы должны испробовать все, Эльза. Это наш долг перед ним; ясновидец так ясновидец.

Эльза. Из варьете!

Доктор Ган. Где ж их еще взять?

Эльза курит.

Наши поиски, ты же знаешь, ничего не дали. Двое суток уже идет снег. Полицейские ищейки тут так же беспомощны, как и наш разум. Ни зацепки, ни следа, ни единого человека, который бы его видел...

Эльза. Прошло уже два дня.

Доктор Ган. Будешь коньяк?

Эльза. Не представляю себе, что могло произойти. Не представляю! Меня не покидает мысль: что бы там ни было, он делает это, чтобы досадить нам.

Доктор Ган. Эльза!..

Эльза. Тебе и мне!

Доктор Ган. Милая...

Стук в дверь.

Эльза. Войдите!

Входит Хильда.

Что случилось?

Хильда. Почта.

Эльза берет почту и вскрывает ее.

Собака все еще ничего не ест, ваша милость. Я подогрела ей молока, но она не пьет, а когда господин прокурор вернется и увидит, что Вотан голодает...

Доктор Ган. Хильда! Я спрашиваю тебя еще раз...

Хильда. Я-то здесь ни при чем.

Доктор Ган. Тебя никто и не обвиняет.

Хильда. Отчего ж тогда столько вопросов?

Доктор Ган. Ты последний человек, с которым он говорил. Почему ты ничего не расскажешь? Ты развела огонь в камине, как ты говоришь...

Хильда. Да.

Доктор Ган. Что он тебе сказал?

Хильда. Он смотрел на меня, потому что я была босиком.

Доктор Ган. И не сказал ни слова?

Хильда. Сказал, конечно.

Доктор Ган. Что же?

Хильда. Велел мне сжечь бумаги...

Доктор Ган. Гм...

Эльза. И ты это сделала?!

Хильда. Раз господин прокурор пожелал...

Доктор Ган. Гм...

Хильда. Я-то здесь ни при чем.

Господа дают ей понять, что она их больше не интересует, но она

остается.

Узнали уже что-нибудь про господина прокурора? Во всех газетах его портрет.

Эльза. Займись своим делом, Хильда.

Хильда уходит.

Терпеть ее не могу! Уж эта мне деревенская простота! Ты видел, какое у нее лицо? Скулы и оскал, когда открывает рот, – прямо кошка! (Вскрывает почту.)

Доктор Ган. Тебе это позволено?

Эльза продолжает вскрывать почту.

У него тут осталось полкоробки сигар "Ромео и Джульетта", они просто засохнут.

Эльза. Пожалуйста, прошу тебя.

Доктор Ган выбирает сигару.

Ничего! Одни счета, брошюры, приглашения, директивы, указы, воззвания, показания, проблемы обеспечения по старости, проблемы отопления, охраны природы, борьбы за мир. (Бросает всю груду на письменный стол.) Одна бумага... (Опускается в мягкое кресло.)

Доктор Ган (зажигая сигару). А что он сказал тебе в ту ночь? Ведь вы еще разговаривали, ты говоришь.

Эльза. Ничего особенного.

Доктор Ган. Но все-таки?

Эльза. Я и не слушала толком. Сказала, чтобы он сходил к врачу, взял отпуск, принял снотворное. Я уже привыкла, что он вдруг одевается среди ночи. Он часто так делал, когда у него много работы. Вдруг проснется и вспомнит, что забыл что-то сделать. У него это постоянно в голове, с тех пор как я его знаю.

Доктор Ган. Что именно?

Эльза. Что он что-то упустил, забыл...

Молчание.

Доктор Ган. Может, у него просто любовница?

Эльза снова встает.

Ты думаешь, он что-нибудь заметил?

Эльза. Ты о нас?

Доктор Ган. Мне было бы неприятно.

Стук в дверь.

Эльза. Тебе кажется, он заметил?

Доктор Ган. Мне кажется, кто-то постучал.

Стук в дверь.

Эльза. С меня довольно! Так бесстыдно вынюхивать! Пусть не думает, что я ей это позволю.... (Распахивает дверь, но за ней никого нет.) Хильда? Хильда!

Стук в дверь.

Доктор Ган. Должно быть, стучат в другую дверь.

Стук в дверь.

Эльза. Войдите!

Из спальни выходит господин Марио.

Марио. Простите, если помешал.

Эльза. Что вы, что вы!

Доктор Ган. Ничуть!

Эльза. Как это – помешали?

Доктор Ган. Напротив!

Эльза. Напротив!

Марио. Уже шесть часов. В восемь у меня представление. Весьма сожалею. Но, собственно, я уже видел все, что можно увидеть. Видел и спальню: все очень аккуратно, очень...

Эльза. Вы уже уходите?

Марио. Я бы еще хотел спросить мадам...

Эльза. Пожалуйста.

Марио. О двух вещах. (Берет с кресла пальто.) К сожалению, я никогда не видел господина прокурора. Вы простите, я вынужден об этом спросить, то есть, если вам не мешает присутствие этого господина.

Доктор Ган. О, я могу и уйти.

Марио. Речь идет о его внешности.

Эльза. Там его фотография!

Марио. Ага... ага... ага...

Эльза. Снимок сделан три или четыре года назад, когда мужа избрали академиком, потому и такое одеяние.

Марио. Ага...

Эльза. Рамка, должно быть, запылилась; простите, но я специально распорядилась ничего не трогать в его комнате.

Марио. Серебро?

Эльза. Рамка – да.

Марио. Ага... А могу я узнать, кто подарил господину прокурору эту рамку?

Эльза. Почему вы спрашиваете?

Марио. Мадам лично?

Эльза. Она досталась нам по наследству.

Марио. Ага... (Ставит фотографию на место.) Очень изящно, очень изысканно, очень. (Вновь берет в руки фотографию.) Господин прокурор любил путешествовать?

Эльза. Человек в его положении...

Maрио. Не имеет для этого времени. Понимаю.

Эльза. Когда мы поженились, началась война...

Марио. Понимаю.

Эльза. Границы были закрыты.

Марио. Понимаю, понимаю.

Эльза. Иногда он ездит по делам в Париж и Лондон.

Maрио. А Санторин он знает только по фотографиям?

Эльза. Санторин?

Марио. Вы ничего не слышали о Санторине, мадам? (Ставит фотографию на место.) Санторин. насколько мне известно, – это старый потухший вулкан, окруженный морем, остров где-то между Грецией и Критом. Очень белый, очень яркий от солнца. Сейчас, говорят, он в руках мятежников.

Эльза. Какое это имеет отношение к моему мужу?

Марио пытается надеть пальто.

Доктор Ган. Разрешите вам помочь?

Марио. Спасибо, спасибо, это подкладка порвалась. Да еще вечная спешка! Люди из варьете – народ пунктуальный. Спасибо! Все в порядке. И еще где-то тут моя старая шляпа... (Находит шляпу на кресле.) Не знаю, мадам, какое отношение имеет ваш муж к Санторину, могу лишь судить о том, что я вижу.

Эльза. А именно?

Марио. В общем-то, ничего особенного. Я объездил с гастролями всю Европу и везде видел черные обложки протоколов с белыми названиями, везде, и везде за ними – страх.

Доктор Ган. Что вы хотите этим сказать?

Марио. Страх, дурман, кровь... Я говорю об этом на каждом представлении, люди бледнеют, но потом хлопают. Что поделаешь.

Доктор Ган. Вы о войне?

Maрио. О цивилизации.

Доктор Ган. При чем тогда кровь? Дурман? Страх? Перед чем?

Марио. Перед чем? (Смеется, как над детским вопросом, вынимает из карманов пальто и натягивает белые перчатки.) Что до уважаемого пропавшего, то я яснее всего вижу его за этими протоколами...

Эльза. Живым?

Maрио. О, даже очень.

Эльза. Но?

Мари о. Где – я не вижу.

Доктор Ган. Жаль!

Эльза. Очень жаль!

Доктор Ган. Об этом ведь и шла речь!

Maрио. Я только вижу: как.

Эльза. То есть?

Марио. Сказать?

Эльза. Мы вас просим об этом.

Марио. Я бы не хотел пугать мадам. Вы знаете его лично, уважаемого пропавшего, и, вероятно, никак не ожидали от него подобного. Вы знаете его как прокурора: очень аккуратного, очень добросовестного...

Эльза. Говорите же!

Марио. Я же, если позволите быть откровенным, вижу его с топором в руке.

Доктор Ган. С чем?

Марио. Да, и очень ясно.

Эльза. С топором?

Марио. В правой руке, кажется.

Эльза и доктор Ган обмениваются взглядами.

Эльза. Что вы говорите! (Улыбается доктору Гану.) Мартин с топором в руке. (Притворяется серьезной.) Что же он делает с этим топором?

Марио. Это мы еще увидим.

Доктор Ган. Рубит деревья?

Марио. Хочется верить. (Кланяется.) Прошу прощения, господа, я должен торопиться.

Эльза. Мы так вам благодарны.

Марио. Весьма сожалею, что разочаровал вас, господа, но я могу говорить лишь о том, что вижу.

Эльза. Само собой разумеется.

Марио. После вас, мадам, после вас.

Эльза. Вы – гость. (Провожает ясновидца.)

Доктор Ган вынимает из бара бутылку коньяка и две рюмки. Прежде

чем наполнить их, включает радио, по которому передают легкую

музыку, затем включает торшер. Становится уютно.

Голос по радио. Передаем точное время. С третьим ударом будет ровно восемнадцать часов.

Слышится сигнал.

Через несколько минут слушайте последние известия.

Возвращается Эльза.

Эльза. Слава богу! Такой шарлатан.

Доктор Ган. Выпей коньяку.

Эльза. Варьете на дому.

Доктор Ган протягивает ей рюмку.

Голос по радио. Передаем последние известия...

Доктор Ган. Твое здоровье.

Голос по радио. События в стране.

Доктор Ган включает радио громче.

Вчера в Оттертаме было совершено тяжелое преступление. Три егеря, находившиеся при исполнении служебных обязанностей, были убиты неизвестным. Есть предположения, что убийца, выдающий себя за графа, – душевнобольной. В случае встречи с ним рекомендуется крайняя осторожность. Исследование трупов показало, что убийство было совершено топором.

Эльза (роняет рюмку). Выключи!

Голос по радио. Париж. Как сообщают из Парижа, несмотря на вмешательство танков, беспорядки продолжаются, количество жертв растет.

Эльза. Выключи.

Голос по радио. По всей вероятности, мятежникам удалось...

Доктор Ган выключает радио.

Молчание.

Эльза. Ты в это веришь?

5. Да здравствует граф!

Лес, группа пьяных угольщиков. Ночь и ветер.

Кто-то. Мы свободны и сильны!

Кто-то. Но кончилось вино...

Кто-то. Да здравствует граф!

Кто-то. Было густо...

Кто-то. А стало пусто...

Кто-то. Да здравствует граф!

Кто-то. Куда он делся?

Кто-то. Детка говорит, пошел за вином.

Кто-то. Где он его возьмет?

Кто-то. Мы свободны и сильны!

Кто-то. Во всей деревне нет больше ни капли, выдули все – во всех деревнях...

Все (орут).

Граф Эдерланд идет по земле,

Граф Эдерланд с топором в руке,

Граф Эдерланд идет по земле!

Молчание.

Кто-то. Детка говорит, он вернется, он любит угольщиков; мы, угольщики, обугливаем деревья, мы, поденщики, копаем торф, истопники, потеем у печек; мы пьяны, благодарение графу, мы сильны и свободны; и я, старый работяга, которого больше не держат ноги в этих сапогах, я поднимаю мой пустой кубок и кричу этим ртом, в котором не осталось больше зубов: да здравствует граф!

Некоторые. Да здравствует. Да здравствует...

Кто-то. Откуда этот огонь?

Кто-то. И да здравствует долго графиня!

Некоторые. Да здравствует. Да здравствует...

Появляется прокурор с Ингой.

Прокурор. Да здравствует угольщик в лесу!

Всеобщее ликование.

Ночь длинна, жизнь коротка, надежда проклята, день свят, да здравствует всякий, кто того хочет, свободны мы и сильны!

Всеобщее ликование.

Почему вы не пьете?

Кто-то. А где взять вина?

Молчание.

Прокурор. Ваши кубки пусты?

Кто-то. А ведь были густы...

Прокурор. Братья, мы в последний раз пили вместе.

Кто-то. Он не должен так говорить!

Кто-то. Что он говорит?

Кто-то. Он нам обещал – так будет всегда!

Кто-то. Как это – в последний раз?

Прокурор. Я обещал: вы заживете, молока вам будет вдосталь – до тех пор, пока не спросите, откуда оно, – молока и меда. Я говорил: соберите все и несите сюда, мы будем есть, пить ваше вино, праздновать, не скупясь, а когда вы все принесете и ни один из вас не спросит, что будет дальше...

Кто-то. Вот она, граф, наша последняя капля!

Прокурор. Я обещал: радость будет царить до тех пор, пока вы не начнете задавать вопросы; и разве я не был прав?

Кто-то. Прав, да пили мы из своих же подвалов!

Прокурор. Разве не познали вы радость?

Ржание лошади.

Кто-то. Граф прав, такой недели, как эта, у нас в жизни не было, говорите что хотите, да здравствует граф!

Инга. Пойдем.

Прокурор. Зачем вы спросили, кто я? Я выполнил обещание, вы – нет. Зачем вы послали в деревню узнать, сдержал ли я слово? Распустили слухи, что деревня сожжена. Почему вы не доверяете мне? Среди вас завелись люди, которые плетут интриги против меня...

Инга. Пойдем.

Ржание лошади.

Прокурор. Это вам не удастся!

Кто-то. Ничего не понимаю – ни слова...

Кто-то. Что он говорит...

Прокурор. Спасайте свои избушки! (Исчезает вместе с Ингой.)

Отсвет пламени вдали.

Кто-то. Сгинул.

Кто-то. Нас предали, пустив по миру.

Кто-то. Огонь, огонь... Из наших окон хлещет огонь, а мы вдребезги пьяны...

Кто-то. Мы вдребезги пьяны...

Кто-то. А из наших окон хлещет огонь.

6. Пожизненно

Тюремная камера. Убийца сидит на нарах.

Убийца. Что сегодня – понедельник или пятница? И зачем им, чтобы я раскаялся? Вероятно, сегодня как раз понедельник. Если б я вышел, что бы изменилось? Вот гляжу я на эти стены, и часто мне приходит в голову: нужно лишь встать – молча – и они посыплются, как пыль с плеч. Но куда я пойду? Лучшее, что выпадало мне на долю, всегда было в пятницу, когда я знал: вот завтра будет суббота. Потому что в субботу еще работаешь и уже знаешь: завтра воскресенье. В воскресенье, как правило, был футбол, но уже в перерыве между таймами, когда я ел бутерброды с сосисками, становилось тоскливо, и я знал, что от этого не уйти, только во время игры это забывалось. А в перерыве я уже вспоминал: завтра будет понедельник и все начнется сначала. А потом, когда я тащился с футбола домой, перед глазами всегда были одни и те же люди и всегда они покупали одно и то же. Пожалуй, единственные светлые часы были у меня в пятницу под вечер. Когда-то я был любим. Она была совсем юной, и я тогда так же не мог отличить понедельника от пятницы, как и теперь. Она ждала меня у подъезда банка каждый вечер, даже когда шел дождь. Так было около года. Потом я ей надоел, она ведь была совсем юной, нашелся другой, а я был ревнив, как все, – я это единственное, в чем я теперь раскаиваюсь. Ее имени я не назову никогда. А то и ее вызовут в суд, мы увидимся, и тогда раскаяние меня сломит, а они этого не поймут. Привратник – тоже человек. Кто же сомневается в этом? Иногда в суде, когда я смотрю на такое скопление народа, особенно на присяжных, оставивших – ради торжества справедливости – свою службу, я бываю почти утешен: как им всем дорог человек! Кто мог это предполагать, пока он стоял у дверей и никто не обращал на него внимания – до тех пор, пока я не убил его...

Гремя замком, входит принесший еду стражник.

Что нового?

Стражник. Ничего. (Уходит, закрывая камеру.)

Убийца принимается есть суп.

7. Топор входит в моду

Холл большого отеля. За пультом стоит портье, перед ним

жандарм. Портье рассовывает почту по полочкам для ключей.

Жандарм. Я лишь исполняю свой долг.

Портье. Я тоже.

Жандарм. Вы знаете, что тем самым вы не подчиняетесь закону?

Портье. Кто ж ему подчиняется?

Из бара выходит постоялец.

Господин директор?

Постоялец. Триста одиннадцатый номер.

Портье. Прошу вас, господин директор, прошу вас.

Постоялец направляется к лифту.

Разумеется, у него есть документы. Говорю вам еще раз: у нас отель первого класса, а не бродяжий притон. Что ж мне, силой отнимать у них паспорта? В первый же вечер я попросил его сдать паспорт, когда ему будет удобно...

Жандарм. Когда ему будет удобно!

Портье. Надоели вы мне с вашими бумагами. Если я каждый день буду приставать к ним с паспортами, какое это произведет впечатление на иностранцев? Они подумают, что у нас полицейское государство.

Из лифта выходит другой постоялец.

Господин консул!

Постоялец. Есть почта?

Портье. Прошу вас, господин консул, прошу вас.

Постоялец уходит.

Жандарм. Короче говоря, до завтрашнего дня документы должны быть у нас; завтра в это же время – крайний срок...

Портье. Хорошо!

Жандарм. А не то я сам совершу провинность перед законом.

Портье. Хорошо!

Жандарм. Как это он не предъявляет паспорт? Комната с балконом и ванной? Это и мошенник может себе позволить, подумаешь – завтрак в постели. Откуда вы знаете, что он не из таких?

Портье. Мятежники не играют в гольф.

Жандарм. Гм...

Портье. Насколько я знаю.

Из бара выходит бой, в руках у него визитная карточка.

Бой. Эти господа желают поговорить с графом. Господа дожидаются в баре.

Портье. Будет исполнено.

Бой возвращается в бар.

Жандарм. Граф, он сказал?

Входит еще один постоялец.

Портье. Монсеньер?

Постоялец. Сто восемьдесят восемь.

Портье. Прошу вас, монсеньер, прошу.

Постоялец направляется к лифту.

Надоели вы с вашим графом Эдерландом! Ведь смешно. Граф Эдерланд с топором в руке! И впрямь, нашей полиции нечего делать, только что ломать голову над детской сказкой...

Жандарм. Над детской сказкой?

Телефонный звонок.

Портье (снимает трубку). "Монополь". Соединяю. Как вы сказали, простите? Соединяю с бюро обслуживания. (Нажимает кнопку и вешает трубку.)

Телефонный звонок.

Жандарм. И ничего смешного. Убили трех жандармов, и не в сказке, а наяву, это факт, есть фотографии, а теперь их, может быть, уже сотни...

Портье. До этого вы говорили: тысячи.

Жандарм. Это если так будет продолжаться.

Портье. В газетах пишут, чтоб не распространяли слухи, сообразно этому я и поступаю.

Жандарм. Я ведь сам ничего не выдумываю, говорю, что слышал. (Наклоняется через пульт и шепчет.) Мой зять, почтальон, говорит, что в лесу уже целое войско прячется, понимаете?

Портье. Какое войско?

Жандарм. Поденщики, угольщики, работяги – все, кому не лень; их становится все больше и больше, уже целое войско. Среди них есть даже женщины – горничные, официантки, проститутки.

Портье смеется.

С завтрашнего дня бастуют докеры.

Портье. Ну да?

Жандарм. В вечерней газете пишут.

В холл входит мужчина в кожаной шоферской куртке и кепке с

козырьком.

Портье. Что вам здесь угодно?

Шофер закуривает сигарету.

Что вам угодно?

Шофер. Мне нужно подождать кое-кого.

Из бара доносится музыка.

Жандарм. Короче говоря, документы должны быть у нас. Завтра в это же время – крайний срок...

Портье. Вы уже говорили.

Жандарм. Я лишь исполняю свой долг.

Портье. Я тоже.

Из лифта выходит Инга, одетая как светская дама.

Инга. Граф еще не вернулся?

Портье. Сожалею, графиня, сожалею.

Инга. Странно.

Портье. Желают графиня посмотреть вечернюю прессу?

Инга берет у него газету и садится.

Жандарм. Это и есть та дама?

Портье. Тсс.

Жандарм. А кто этот шофер?

Портье. Спросите лучше у него самого.

Звонит телефон.

(Берет трубку.) "Монополь". Разумеется, господин директор, сию минуту, господин директор, разумеется.

Жандарм подходит к шоферу.

Такси!

Шофер стоит и курит, выпуская дым прямо перед собой.

Жандарм. У вас есть документы?

Шофер дает ему паспорт, сразу же, не роясь в карманах, безмолвно,

презрительно, скучая и не вынимая сигарету изо рта.

Спасибо.

Появляется прокурор с папкой.

Инга. Наконец-то!

Прокурор. Есть почта?

Портье. Сожалею, господин граф, сожалею.

Прокурор замечает жандарма.

Господа, пришедшие по поводу яхты, просят передать, что они ждут господ рядом в баре.

Прокурор. Вы меня ищете?

Жaндарм. Я...

Прокурор. Разве вы не жандарм?

Жандарм. Я, естественно...

Прокурор. Вы находите это естественным? А по-моему, есть и более естественные профессии. Пасечник, например! Но серьезно, откуда я вас знаю?

Жандарм. Меня?

Прокурор. У меня такое чувство, что мы где-то встречались. Не правда ли? Но я не могу вспомнить, где это могло быть. Вы никогда не были пасечником?

Жандарм. Пасечником?

Прокурор. Прекрасная профессия.

Жандарм. Конечно, господин граф.

Прокурор. Вы недовольны тем, что вы жандарм?

Жандарм. Откровенно говоря...

Прокурор. Понимаю.

Портье. Прошу вас, господин граф, бар здесь!

Прокурор. Понимаю. (Погруженный в свои мысли, не обращает никакого внимания на то, что портье указывает на бар, дверь которого уже открыл предупредительный бой.) Вы недовольны тем, что вы жандарм, и все-таки остаетесь жандармом?

Жандарм. Пожалуй, господин граф.

Прокурор. У вас есть семья?

Жандарм. И не малая.

Прокурор. Мне это знакомо.

Жандарм. Если б наш брат мог делать, что хочет, господин граф...

Прокурор. А что бы вы хотели?

Жандарм. В том-то и дело, что из этого ничего не выйдет...

Прокурор. Почему же?

Жандарм. Гм, почему...

Прокурор. Жизнь коротка. (Берет сигару и обрезает ее.) Жизнь коротка, а ночь длинна; проклята надежда – на свободный вечер; день свят, пока светит солнце, и да здравствует всякий; пока светит солнце, он будет свободным и сильным. (Берет сигару в рот.) У вас есть спички?

Жандарм. О...

Прокурор. Почему бы вам не отправиться с нами?

Инга. Вы умеете готовить?

Прокурор. Да, матросом или коком, если у вас есть желание. Мы отправимся на Санторин, как только я достану яхту. Завтра самое позднее.

Жандарм. Господа шутят...

Прокурор. А может, тебе не нравится его лицо?

Инга. Нет, почему же...

Прокурор. Нам нравится ваше лицо!

Жандарм. Желание у меня нашлось бы, господин граф...

Прокурор. За чем же дело стало?

Жандарм. Если бы отпуск!

Прокурор Отпуск от кого?

Жандарм. И разрешение на выезд.

Прокурор. Нет ничего легче!

Жандарм. Это вы только так говорите.

Прокурор. Море открыто.

Жандарм. Я сам, знаете ли, жандарм. Я знаю порядки. И знаю, что бывает, когда у человека нет документов.

Прокурор. Документов и у меня нет.

Жандарм. Вам можно шутить, господин граф...

Прокурор Я говорю серьезно.

Жандарм. А если меня схватят таможенники?

Прокурор. Вы возьмете в руки топор.

Жандарм. Как этот, в газете?

Прокурор. Нет ничего легче.

Жандарм напряженно смеется.

Нет ничего легче.

Жандарм. И впрямь, такие мысли иногда приходят в голову, даже без газет. Что и говорить! К счастью, у человека не всегда находится под рукой топор.

Прокурор. Я всегда ношу его с собой.

Жандарм смеется.

Здесь, в портфеле.

Входит бой.

Портье. Почему до сих пор нет такси?

Бой. Они есть, но не подъезжают.

Портье. Почему?

Бой. Я свищу, а они не едут.

Портье. Глупости. (Выходит вместе с боем.)

Жандарм. Какие уж тут шутки. (Вытирает пот со лба.) Тут не до смеха. Три жандарма убито, это факт, и ни за что, ни про что, только попросили предъявить документы...

Прокурор. Я знаю.

Жандарм. Куда ни дойдешь, только и слышно об этом. Школьники играют в графа Эдерланда, я сам видел, да если б одни только школьники! (Становится так, чтобы шофер не мог его слышать.) Арестовано уже около двухсот человек за покупкой топора. Это не слухи. Топоры распродаются, как никогда, факт. Газеты могут сколько угодно писать, чтобы не распространяли слухи. За топор, обыкновенный маленький топор, который месяц назад стоил семь-восемь крон, с вас теперь возьмут не меньше двадцати. Это в лучшем случае! Вот факты. А значки, которые люди прикрепляют под воротником?

Прокурор. Значки?

Жандарм. Тут уж не до смеха.

Прокурор. Какие значки?

Жандарм. Такие маленькие топорики. Из жести. Каждый может сделать себе такой, если хочет показать, что и он за них. (Снова становится так, чтобы его не мог слышать шофер.) Приходит вчера ко мне один знакомый, дрожит весь, заикается. Да что случилось, спрашиваю. А он – домовладелец. Продаю, говорит, дом. За любую цену! Ты, говорю, спятил, почему? И он рассказывает: зашел, говорит, к одному съемщику потребовать, чтобы тот съехал – не платил ведь, все законно, – а тот, представьте, поднимает воротник и ухмыляется...

Прокурор. Гм...

Жандарм. Вот до чего дошло.

Возвращается портье.

Прокурор. Итак, обдумайте наше предложение. Считайте, что мы вас пригласили. До завтра. Завтра в это же время – крайний срок. (Портье.) Передайте господам в баре, что я буду у них через минуту. (Уезжает с Ингой на лифте.)

Жандарм. С юмором приятель!

Портье. Почему ж вы не потребовали у них документы?

Жандарм. Мечтать можно о чем угодно, хоть о том, чтобы весь свет объехать, а вот на самом деле...

Из бара выходят доктор Ган и Эльза.

Доктор Ган. Господин еще не приходил?

Портье. Только что.

Доктор Ган. Вы передали ему мою карточку?

Портье. Он сказал, что придет через минуту. (Снимает телефонную трубку.) "Монополь". Срочно пришлите машину. "Монополь". Срочно... Как вы сказали?.. "Монополь"... Что-что? Не понимаю. Что вы говорите? Забастовка... (Вешает трубку.) Он сказал, что придет через минуту.

Жандарм уходит.

Эльза. Ты думаешь, это в самом деле он?

Доктор Ган. Посмотрим.

Эльза. Я боюсь.

Доктор Ган. Чего? Если он нас не узнает, а в таком состоянии это бывает, мы сделаем вид, что действительно продаем яхту.

Эльза. У тебя чемодан с собой?

Доктор Ган. Тихо! Лифт...

Эльза. Боже мой...

Доктор Ган. Не смотри туда...

Из лифта выходят постоялец и носильщик с вещами.

Портье. Господин директор...

Постоялец. Машины все еще нет?

Портье. Господин директор должны извинить меня...

Постоялец. Что это значит?

Портье. Как я только что узнал, многие таксисты бастуют...

Постоялец. Что?

Портье. Господин директор должны извинить меня...

Постоялец. Но у подъезда стоит машина!

Носильщик выходит.

Портье. Вы водитель этой машины?

Шофер. А в чем дело?

Портье. Вы не могли бы...

Шофер. Я жду одного человека.

Постоялец. Я заплачу, сколько запросите!

Портье. Господину директору нужно на аэродром...

Постоялец. Сколько вы назовете!

Шофер. Я жду одного человека.

Из лифта выходят прокурор и Инга.

Портье. Господин граф – господа...

Прокурор. А...

Постоялец и портье уходят. В холле остаются прокурор с Ингой,

доктор Ган с Эльзой и – в стороне – шофер в кожаной куртке и

кепке с козырьком.

Вы по поводу яхты?

Доктор Ган кивает.

Где-то мы с вами встречались, не так ли?

Доктор Ган. Вы думаете?

Прокурор. Как бы там ни было, я крайне обязан вам, что вы потрудились прийти сюда по этому делу. Если позволите, я сразу перейду к его обсуждению. (Указывая на кресла.) Прошу вас, мадам. (Садится последним и ставит портфель на колени.) Что касается самой яхты, то я должен прежде всего поблагодарить вас за оперативность в отношении представленных фотографий; это именно то, о чем я мечтал уже много лет.

Доктор Ган предлагает сигары.

"Партагас"?

Доктор Ган. Этот сорт вам знаком?

Прокурор. Яхта ваша – благодарю! – должен признаться, судя по фотографиям, удивительно напоминает ту, которая у меня когда-то была.

Эльза. А...

Прокурор. Это было давно.

Доктор Ган. Гм...

Прокурор. Где она находится?

Доктор Ган. Она в любой момент может быть здесь.

Прокурор. Я спрашиваю потому, что намерен покинуть этот город в течение суток. Коль скоро ваша яхта, в чем я нисколько не сомневаюсь, соответствует представленным фотографиям, – а ведь то, как мне показалось, были фотографии модели, – то я готов сейчас же подписать все документы. Предполагаю, они у вас уже заготовлены?

Доктор Ган. Да, гм, да.

Прокурор. Мы живем в эпоху бумаг.

Доктор Ган вынимает бумаги.

Вам знаком Санторин, мадам?

Эльза. Санторин?

Прокурор. Мне – лишь по фотографиям: потухший вулкан среди моря, скалы, словно уголь с кровью – такие красные и такие черные. И высоко над шумящим прибоем – город. Высоко над шумящим прибоем. Город, словно из мела – такой белоснежный. Он протянул свои башни навстречу ветру и свету, одинок и свободен, упрям, весел и смел, он протянул свои башни в чистое, светлое небо, не оставляющее надежд на потусторонний мир, – а вокруг море, одна лишь голубая пучина моря...

Эльза. И вы хотите туда?

Инга. И мы хотим туда.

Эльза. А что вы там будете делать?

Прокурор. Жить, мадам. (Берет бумаги в руки.) Без всякой надежды на другой раз, на завтра; все будет – здесь и сегодня, день и ночь, море, в котором родились наши боги – настоящие, где они поднялись из глубин, дети радости, дети света!

Доктор Ган. Единственное, что мне известно о Санторине, – это то, что он занят мятежниками, – так сообщают газеты.

Прокурор. Мятежниками?

Эльза. Я тоже читала об этом.

Прокурор. А кого вы называете мятежниками?

Доктор Ган. Врагов закона, врагов порядка.

Прокурор. А если законы неверны? Если они нежизненны, ваши законы, если они – мертвечина, отравляющая нас?

Доктор Ган. Что вы имеете в виду, господин... граф?

Прокурор пробегает взглядом бумаги.

Здесь все именно так, как вы описали в вашем подробном объявлении, даже мостик именно такой, какой вы желали.

Прокурор. Яхта с тремя мачтами...

Доктор Ган. Верно.

Прокурор. Каюта с удобствами...

Доктор Ган. Верно.

Прокурор. Все в безупречном состоянии...

Доктор Ган. У вас есть разрешение на выезд?

Прокурор. У меня есть топор.

Эльза в испуге.

Без топора не проживешь, мадам. В наше время. В этом бумажном мире, в этих джунглях законов и правил, в сумасшедшем доме порядка... У вас есть ручка? Мне знаком ваш порядок. Я родился в Эдерландии, где нет места человеку, где он не может жить. Где день ото дня живут из упрямства, а не из радости. Из упрямства, из добродетели. Где нужно сражаться, чтобы не замерзнуть и не погибнуть от голода. Плоды труда – единственные, какие бывают в Эдерландии. Праздность – веселая, беззаботная, свободная, дающая начало всему, что мы называем человеком, эта праздность не растет на наших деревьях. У нас нет даров, у нас заработки. Отработки. Умеренность – вот высшая идея там, где я родился. Умеренность и воздержание. Из жизни выдавливают сознательность, и все ищут смысла – эрзаца радости, которая избегает темноты. Ибо лето у нас коротко, и горе тому, в ком больше желаний, чем хватает солнца для их удовлетворения. Горе! Вновь вернутся сумерки, и все посереет, растворится в тумане, исчезнет – и выйдут призраки ответственности, забурлит совесть, и так будет, пока человек не наложит на себя руки или не поднимет мятеж... (Прерывая свою речь, привычно скучающим жестом подписывает бумаги, как человек, который убедился, что его не понимают, что он одинок в своих мыслях. Потом возвращает авторучку Эльзе.)