Текст книги "Из чего только сделаны мальчики. Из чего только сделаны девочки (антология)"

Автор книги: Макс Фрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Внимание вернулось к ноше, она разрасталась, будто кто-то подкидывал туда новые камни или доливал по капле. Брюнет нахмурился и закрыл глаза. Он не сдавался и держался из последних сил. Во второй половине дня явился полный лысый мужчина, оставивший нашу команду на седьмой день. Когда он держал ношу, неописуемый водопад пота струился по его лицу. Сейчас он был необыкновенно серьезен и в белом халате. Он уселся в шезлонг под зонтиком от солнца, читал журнал, маяча перед глазами расплывающимся белым пятном. К концу дня поднялся ветер, исколовший нас песком. Несколькими каплями удивил дождь, который здесь большая редкость. К вечеру мои колени дрожали. Брюнет уходил ногами в землю. Ноша, наклонившись над ним, большей частью веса давила на меня. С трудом разомкнув глаза, я убедился, что брюнет стал значительно ниже и сильно похудел.

Ноша задерживалась, я перестал считать время, прошли все сроки – была середина ночи. Приглядевшись в темноте, я заметил, что брюнет дрожит, его щеки ввалились, а уголки губ подрагивают. В четыре до меня дошло, что перерыва не будет, после ухода брюнета я останусь держать ношу один. Врач громко храпел в шезлонге, уронив на песок журнал. Мои колени дрожали, пальцы рук невыносимо затекли. Тогда я, аккуратно опуская руки, уложил ношу на голову, разминал затекшие кисти, гадая, какое наибольшее давление способен вынести череп. Капли пота текли змейками по спине. В горле пересохло. Очень хотелось пить. Вдруг, я почувствовал сильный толчок, от которого потемнело в глазах, а голова закружилась. Порыв ветра осыпал меня песком. Я подумал, что это землетрясение. Брюнета нигде не было. Врач проснувшись, осмотрелся, всплеснул руками и подбежал месту, где недавно стоял брюнет. Скоро он подошел ко мне, показывая на какой-то лоскутик материи, лежащий у него на ладони.

− Сдулся, – буркнул врач, запихал лоскутик в саквояж с красным крестом, сложил шезлонг, зонтик, выключил фонарь и ушел, оставив меня в непроглядной темноте.

Я закрыл глаза, ощущая дрожь в коленях, руки не слушались, сгибались в локтях, и ноша давила. Я пытался найти положение, в котором будет чуть-чуть удобнее переносить тяжесть. В итоге согнулся и уложил ношу на спину. Поза была не красива и не удобна, но так было чуть легче. Я задремал. Утром спина отнялась, невозможно было распрямиться. В ступню впился мелкий камешек, я боялся, что сдуюсь, как брюнет. Так я и стоял, согнувшись, уперев руки в колени. Сначала рассматривал песчинки, потом пальцы ног и волоски на голени. Заштормило, я зажмурился, продолжая стоять, ощущая гудение в пояснице, гадал, долго ли сумею так протянуть, размышлял, почему ноша не отпустила накануне, что станет с брюнетом. Пришел рыжий, усмехнулся моей новой позе, перехватил ношу, помог выпрямиться, размять спину и упереться снова руками. Он стер с моего лба пот вперемешку с песком. Я решил не говорить ему про брюнета, вдруг рыжий тоже признается, что надут, тогда придется признаться и мне. Казалось, если я произнесу это, то тут же упаду без сил. Лучше пусть обман покоится в моей душе неявный для других, не оглашенный вслух. Через час после ухода рыжего явились староста и блондин. От них пахло дорогим ароматным мылом. Я почувствовал, как ужасен едкий запах моего пота, что, не переставая, тек по спине. Староста внимательно осмотрел меня, пощупал мои бицепсы, усмехнувшись, тихо сказал, что мускулы заметно окрепли. Прищурившись, понаблюдал за мной, словно, прикидывая, сколько я протяну, и ушел. Блондин постоял некоторое время, у меня не было сил и особенного желания разговаривать с ним. Вскоре и он, кивнув на прощание, ушел.

Не знаю, сколько я стоял в тягостном забытьи, то впадая в дремоту, то пробуждаясь, различая песок до горизонта, дрожащие вытянутые руки, согнутые в локтях и зловонный запах собственных испарений. Я мочился, закрывал глаза и начинал бредить, мне казалось, что кто-то поставил меня в ванну под горячий душ, и кожа горит от кипятка. Придя в сознанье, я опустил ношу на склоненную шею, рискуя вывихнуть позвонки. Был вечер второго дня борьбы с ней один на один. Я гнал прочь догадку, что с этих пор так и буду подпоркой для ноши, пока не сдуюсь или не отдам концы от усиливающейся тяжести. То, что никто не придет меня сменить, я уже знал наверняка. От этого сердцу становилось тесно и душно. Я продолжал стоять, хотя всякие там «должен», «надо» и «стыдно» уже не работали. Все сознание занимали усталость и тяжесть. Как смириться и научиться продолжать жизнь с ношей на себе, я не знал. Под вечер меня навестили мулаты-близнецы, одетые в сутаны, они читали молитву всем святым, призывали не сетовать, и покорно принимать выпавшее на мою долю. Они накормили меня облаткой, напоили вином из большой серебряной чаши и ушли, довольные собой.

Опьянев, я разглядывал холмики песка и пустынный горизонт. Хотелось погулять в сумерках по улицам и, не дойдя до дома, завалиться спать прямо в парке, на скамейке, свинцовым сном. Ноша продолжала давить. Устав от окружающего меня однообразия, впервые за эти тринадцать дней, я поднял голову и принялся рассматривать, что же я такое держу.

Я видел чернично-синий аквариум, в нем что-то переливалось, густая, тягучая синяя жидкость, похожая на нефть кое-где темнела, становясь почти черной. В тех местах проступали серебристые огоньки, вроде лампочек глубоководных рыб. Моя голова кружилась от тяжести, а тело даже не чувствовало ночную прохладу. Стоять было невыносимо. Но что был вид бесконечной плоскости, заполненной песком и даже город с виднеющейся вдалеке крошечной трубой ангела на флигеле моего дома по сравнению с красотой ноши. Я снова терялся, испуганно и восторженно скользя от одного серебристого огонька к другому. И летел взглядом вглубь, рассматривал гирлянды огоньков, скупо отдающих свет.

Второе дыхание открылось неожиданно, как подарок, как удар в грудь. Новые силы позволили расправить кисти и держать ношу лишь кончиками пальцев. Я выпрямился, чувствуя, что пустое раздутое пространство под моей кожей заполняется мускулами. К середине ночи я заметил, что кто-то копошится в глубине ноши, среди огоньков. Прищурившись, я смог разглядеть худого старичка с лохматыми серыми патлами и рыбьим телом. Он суетился и что-то делал там, внутри гигантского аквариума ноши. Видимо, то, что он делал, не совсем ладилось, от этого на его лице застыло страдальческое, несимпатичное выражение. Наблюдая за ним, я заметил, что старичок не имеет контуров и плавно переходит в посеребренную темноту ноши. При этом он бойко двигался. Прищурившись, я обнаружил, что в его живот вкручен точно такой же насос, как тот, которым я сам подкачивался до нужных размеров, чтобы выдать себя за силача и получить работу. Насос доставлял старичку много неудобств – откручивался вентиль, воздух прекращал поступать, выскакивала ручка. При каждой новой неполадке старичок прекращал суетился, что-то шептал тонкими сине-серыми губами. Неожиданно, наши глаза встретились. Он нахмурился, попытался спрятать насос за спину. Мы, не моргая, смотрели друг на друга довольно долго. Я понял, что должен отвести глаза, сделать вид, что я ничего не заметил. Два чувства боролись во мне: испуг от собственной дерзости и восторг ослушания. Наконец, он не выдержал, отвернулся и стал уплывать в темно-синюю даль ноши.

У часов пересохло горло, они никак не могли сглотнуть сонные песчинки времени. Утром никто не приходил, это тянулось сквозь тяжесть и боль. Ветер приносил мелкие камешки и безжалостно осыпал ими лицо. С каждой новой атакой ноша все яростнее давила на онемевшие руки. Вечер следующего дня или следующего года окутал огромное пространство, усыпанное разгоряченным песком. Было ясно: никто не придет ни ночью, ни завтра утром. Никто не сменит меня, не даст мне воды. Но я не выпущу ношу. Я так и стою, потеряв счет часам. Вполне возможно, когда ко мне наконец-то придут и объявят, что я свободен, я уже не захочу уйти отсюда ни за что на свете, и любые уговоры будут бессмысленны. Почему-почему? Да потому.

Три…два…один…

Алексей Блохин в новый век попал стихийно, не заметив для себя и окружающих ничего особенного. Ночью завалили тротуары фантиками, жестянками от Колы и осколками бутылок. Утром первого января 2000 года, как по волшебству, улица была снова чистой.

Ничего не изменилось – Леха продолжал жить в Москве, в девятиэтажном доме грязного цвета, что портил своим картонным видом скверик в трех минутах ходьбы от метро Текстильщики. Целыми днями Леха по-прежнему развозил по Москве со склада аптечки медицинской помощи для фирм, поликлиник, больниц и детских садов. По дороге, чтобы укрыться от городского шума, гудков и выкриков, чтобы не вникать в обрывки чужих бесед, помехами вторгавшихся на каждом шагу в жизнь, он прятался от мира за наушниками. Предоставлял голову на растерзание сборников электронных хитов.

Однокомнатная тесная «кабина» на пятом этаже вполне вмещала скромные пожитки Лехи: компьютер, прабабушкину кровать с железной решеткой, как на кладбище, и еще деревянный стул, найденный как-то вечером на помойке.

Вдоль стены единственной Лехиной комнатки чернел стеллаж с коллекцией книг по истории России. Надо сказать, Леха собрал довольно редкие тома, которые читал по вечерам, праздникам и выходным дням. Началось увлечение еще в институте, где Блоха учился на инженера космических кораблей. Многие сокурсники тоже считали своим призванием кто иностранные языки, кто ботанику, кто режиссуру, Леха же сожалел, что в нем умер выдающийся историк отечества. Теперь диплом инженера космических кораблей висел, заключенный в темно-бордовую кожаную рамочку, рядом с облезлой ниткой выключателя. Применения диплому не нашлось, о чем Леха не особенно сожалел – курьером он зарабатывал больше, чем любой инженер. По странной случайности, когда он окончательно убедился, что работы по специальности ему не видать, сама собой медленно стала таять и его коллекция книг по истории России: Карамзин был подарен на свадьбу другу, Соловьева и Ключевского вместе с «Великой степью» пришлось преподнести девушке на Новый год. Свободные полки стеллажа постепенно заполнялись томиками по научной фантастике. Леха с наслаждением читал описания инопланетных кораблей, восхищался удобством и легкостью, а так же совершенством этих машин. Постепенно история отечества редела, разобранная почитать разными людьми, нет да нет, навещавших кабину Лехи. Кто-то из приятелей одолжил курс истории XIX века, Корнилова. Сосед, ворвавшийся в приступе депрессии после запоя, унес «Опыт политической истории». Слесарь, так и не сумевший пробить вековой засор в ванне, зато прекрасно рассуждавший об обязанностях министра, захватил «Петра первого и его время». Новая девушка грациозно извлекла из поредевшего строя разноцветных корешков «Смутное время». Сломала ноготь на одном из своих тоненьких пальчиков с безупречным инкрустированным стразами маникюром. Расстроилась, разобиделась. И больше не приходила, заиграв таким образом и книгу. Некоторые гости одалживали почитать сразу два-три тома, а возвращать забывали. Но Леха не особенно печалился по этому поводу. Сначала стыдливо, как бы случайно, а потом уж и не таясь, он закупал собрания сочинений Лема, Шекли, Брэдбери и Стругацких. Вскоре уже подбирал с лотков все, что попадалось под руку, главное, чтоб писали о галактиках, удаленных подальше от солнечной системы. И о захватывающих, остросюжетных приключениях с перестрелками, секретными спецзаданиями и космическими монстрами.

За чашечкой полуночного кофе, съежившись на стуле у подоконника, Леха больше не раздумывал о земельной реформе Столыпина, самозванцах и февральской революции. Теперь, устремив взгляд в черное задымленное небо Текстильщиков, он пытался осознать скорость света, представлял расположение различных кнопок и рычажков на пульте управления межгалактической станцией и удивлялся, сколько лет пройдет на Земле, пока долетишь до созвездия Скорпиона или на Сириус.

Тем временем уехал в Америку Лехин друг, давший ему когда-то прозвище Блоха. На эту свою кличку Леха всегда брезгливо морщился – уж очень он не любил всяких блох, клещей, жуков и насекомых вообще. Теперь Косяк изредка писал из Америки краткие письма на e-mail, вместо обычных воскресных посиделок за кружкой пива или обеда в Пицце Хат всей их компанией.

От скуки Леха Блоха устроился на курсы Web-дизайна и, забывая родной язык, принялся изучать HTML. Свободного времени прибавилось – новая девушка наградила Леху маленькой неприятностью, которая, по словам врача, при лечении пройдет без следа, а если запустить – «не советую…». Однако Блоха заключил, что тратиться на лечение накладно, выбрал продолжение курсов Web-дизайна, завел виртуальную подружку и кратковременные виртуальные интрижки в сети без выхода из дома, потери времени и всяких нежелательных трат.

Первый заказ Леха Блоха по странному совпадению получил от одного маленького провинциального космодрома. Позвонили, густой бас заявил, что надо бы встретиться и все обсудить. В скверике у метро Текстильщики, на облезлой лавочке обсуждали дизайн сайта и гонорар. Заказ Блоха выполнял тщательно, уволился из конторы, три недели не выходил из дому, жил на диете из куриных пельменей. Сайт стоил того – на зеленоватом фоне крупными буквами было написано: «Космические новости» и столбиком подзаголовки: «Все о личной жизни Юрия Гагарина», «Любовница покорителя Луны», «Новая квартира первой женщины-космонавта», «Паломничество на могилу Белки и Стрелки».

Заплатили меньше половины обещанного. Зато прислали сувенир – стеклянный кубик, в центре которого, как муха в янтаре, замурован ржавый кусочек обшивки орбитальной станции «Мир», некогда канувшей в глубины Тихого океана. Сувенир Леха привесил на шею за шнурок. Первым заказом он остался доволен.

На радостях, давно мечтающий об апгрейде, он продал через сетевой аукцион диплом – необходимости в нем не было никакой, а прибыль тут же пошла в дело – мощный макбук работал как волшебная палочка.

Постепенно стали возникать и другие заказы. В перерывах круглосуточной работы Блоха отдыхал на лавочке в том же скверике, поглощая на свежем воздухе пирожки вприкуску с томиками про инопланетные путешествия и войны. Однажды, во время такой посиделки кто-то неожиданно схватил его за шею и начал душись тоненькими холодными пальцами.

Испуганный Леха уронил пирожок, кое-как обернулся и увидел за спиной двух чумазых мальчишек, которые минут десять назад рылись в урне у соседней скамейки. Мальчишки картаво обругали Леху, а сами дружно вцепились в лямку его портфеля и тянули на себя. Блоха это движение пресек сразу же, пригрозил, что сейчас позовет милиционера. Шпаненок постарше схватил приятеля за рукав. Второй, главарь крошечной банды, шпаненок и чертенок с пепельными волосами и бегающими голубыми глазенками, смело прошепелявил, что его папа всю эту милицию одним пальцем придавит. Блоха как мог, постарался оставаться спокойным. В итоге мальчишки все же сдались, выпустили лямку портфеля и пару минут спустя уже колотили старым пожарным шлангом машину, что стояла на обочине неподалеку от сквера.

Леха вытер шею платком, пролистал несколько страниц, бездумно скользя глазами по буквам, чтобы не показаться трусом и не уйти сразу. Минуты через три он медленно, с достоинством поднялся и пошел прогулочным шагом по дорожке. Мальчишки все еще колотили машину. Больше в скверике Леха не читал, да и времени не было – заказы повалили один за другим.

Вскоре он стал так популярен, что дома ему только и оставалось – сидеть за макбуком, делать сайты. Скрыться от работы все же иногда удавалось в маленьком кинотеатре, где за 300 рублей он смотрел фантастические боевики, грыз попкорн и запивал Колой.

Однажды, во время ретроспективы «Звездных войн» рядом с ним какая-то девица сползла с сидения и большим, хорошо очерченным в темноте ртом чмокала и чавкала между ног у соседнего парня. Леха Блоха брезгливо отодвинулся. Аккуратно, чтобы не рассыпать, поставил пакетик попкорна на пол. Рядом, как шахматную ладью, робко пододвинул стакан с Колой, бросил полный тоски взгляд на экран и покинул кинозал. Дома он обнаружил, что кошелек с двумя недавними гонорарами исчез. Хороший был кошелек. Подарок отца на поступление в институт. Уж очень отец хотел, чтобы Леха стал инженером космических кораблей. Так и продолжалось, пока Блоха жил с родителями – они самостоятельно определяли, каким должно быть Лехино «я» изнутри и снаружи. Внешне Леха без труда соответствовал предлагаемым стандартам. Изнутри – никогда. Все мечтал поступить на истфак. Теперь весь этот институт, студенчество, истфак казались позапрошлой жизнью. И последнее, что с ней связывало – кошелек, увели карманники, пока Леха мечтательно растворялся в темном межпланетном небе.

После этого он перестал ходить в маленький кинотеатр. Теперь, ожидая, пока макбук загрузится, Леха дремал с чашечкой кофе и позволял программам радионовостей влетать в одно ухо и тут же вылетать в другое.

На выходных, как и обычно за два года одиночного проживания в «кабине», Леха заскочил в кондитерскую и купил более дорогой аналог вафельного тортика «Причуда». С коробочкой под мышкой он направился через весь город, до метро Щукинская, оттуда на маршрутке – до Бульвара генерала Картышева и вот уже настойчиво звонил в квартиру 332, дома номер шесть. Открыла мать – в белой выходной блузке и с порога упрекнула за опоздание: «никогда не придешь вовремя». Дальше посещение родителей разворачивалось по обычному сюжету. Вытер ноги о коврик в прихожей. Отец, заметно поседевший за последнее время, схватил его за краешек пиджака, пощупал, понял, что 50% синтетики, недовольно поморщился. Зная цену своему новому пиджаку, Леха скромно промолчал и направился на кухню – скрыться за накрытым к обеду столом. Пять минут мать гладила сына по голове, а отец преподносил в подарок новый учебник физики, соавтор которого – бывший Лехин сокурсник.

На шестой минуте обеда, мать, похлебывая суп, как обычно жаловалась на боли в пояснице, на колит, запор, частые бессонницы и выпадение волос. Леха сочувственно кивал, разглядывал куриную ногу в тарелке, гладил мать по затянутым в тугой пучок черно-серым волосам.

На восьмой минуте обеда отец прервал жалобы на здоровье и начал расспрашивать сына о делах. Блоха оживился и стал увлеченно рассказывать о последних заказах – порно-сайте и портале трех женских журналов, воспарил к потолку, но взгляд отца усадил его на место – за обеденный стол, под салфетку. Блоха сбивчиво продолжил рассказ о сайте бутика на Неглинной, но от пристального взгляда серых отцовских глаз, тонущих в морщинках, его затрясло, голос осекся, словно на гонках неожиданно поставили препятствия. Наконец у Лехи как обычно запершило в горле, он замолк, насупился и молча глотал обжигающий все внутренности кисель.

На десятой минуте обеда Блоху трясло под рассуждения отца об освободившемся месте преподавателя на кафедре их института, которое сокурсник предлагает Лехе, помня об его удачной дипломной работе.

Он изучал танец золотистых блесток жира на поверхности бульона, трясущимися руками крутил самокрутки из салфетки, старался проглотить разжеванный хлеб с кусочками курицы. Отец тем временем убеждал, что работа на кафедре не тяжелая, четыре дня в неделю, с десяти до шести. Кое-как Леха проглотил бульон, допил кисель. Посидел с матерью, поглаживая ее мягкую руку в узоре пятнышек и морщинок. Натянул улыбку, как мог серьезнее глянул на отца и сказал, что подумает. В коридоре перед уходом чмокнул мать в теплую, увядшую щеку. Дотронулся губами до щетины отцовской щеки.

С тех пор к родителям он ездить перестал, раз в месяц отправлял матери по почте деньги. И тортик – через службу доставки. Да и времени не было – осенью заказами его завалили по горло – знай, разгребай, прожигая жизнь за макбуком.

С работой Леха справлялся успешно и скоро. Отрывался от экрана только попить кофе, сбегать в соседний супермаркет за пельменями и еще иногда ездил за авансом. Работал ночью. Днем спал. Вечерами в полусне листал очередную книжечку фантастики, раздумывал над новым сайтом и мечтал сделать ремонт.

Так он лежал и в сентябре, даже не догадываясь – это начало или конец месяца. Хорошо хоть вспомнил, что сентябрь, значит надо спешить за августовским гонораром на Пушкинскую, в офис обувного магазина. Оделся и тридцать пять минут спустя, в огромной пыльной толпе ждал милости от светофора – чтоб открыл зеленый глаз и пустил пересечь без происшествий Тверской бульвар. Не тут-то было, машины, отрезанные на Тверской, гудели, светофор упрямо сверлил красным, в толпе шептались и покрикивали, пахло человечеством, потом, перхотью и псиной. Лехе показалось, что он стоит в пучке грязных волос из подмышки и эти чужие, немытые волосы лезут к нему в карманы, в нос и в рот. Он морщился, как мог старался не касаться чужих рук и одежды. Потом его сдавили так, что он расслышал биение нескольких соседних сердец. Минуты две Леха мучился и наконец не удержался, рванулся вперед, наперерез потоку машин. Он успешно пробрался мимо громадных микроавтобусов. И все бы хорошо, но кто-то на «вольве» легонько подтолкнул его в бок, он отлетел на тротуар, упал на колени, стер ладони в кровь, пропечатал щекой асфальт и порвал новые брюки. Когда ему помогли подняться, Леха на чем свет стоит обругал Тверскую, светофор, «вольву», обувной магазин и всех окружающих, без разбора. Происшествие заставило задуматься, он решил, что это на самом деле было предостережение – с тех пор курьер приносил деньги в конвертике и просовывал под дверь Лехиной квартиры.

Круглые сутки, сутулясь, сидел Леха за макбуком. Когда мысль шла туго – дремал, не сходя с места. В свой рабочий угол он перетащил чайник, морозильную камеру и переносную электрическую плитку – варить пельмени. А на подкопленные денежки решил сделать в кабине ремонт, как и намечал – к первому снегу. Какое было число и месяц, Леха не знал. И знать не желал. Выглянул в окно, увидел на съеженных ржавых листьях иней, тут же зашел на сайт ремонтной конторы – вызвал бригаду. Пока трое рабочих гремели и сверлили, производя шуму как в настоящем цехе, Леха Блоха в наушниках редактировал свою фотографию – растягивал плечи, делал себе голубые глаза, вьющиеся волосы, узкие бедра и мускулистые ягодицы. В итоге он обвел получившегося супермена черным контуром, загрузил в анимационную программу, получил из себя настоящего героя мультиков. И отправил Кризе – новой подружке. С Кризой он познакомился дня два назад в сети и она тут же прислала на его ящик свое анимированное фото – длинноногая девица в лоскутиках, едва прикрывающих тело. Она строила глазки, то и дело меняющие цвет. Леха воспользовался случаем и придумал себе новое имя – Леон. Он тут же исправил ник – стал Леон Блоха. Широкоплечий Леон в узких потертых джинсах вырвался в сеть и уже во всю кокетничал на экране с вертлявой Кризой. А тем временам настоящий Блоха из плоти и крови, морщась тащил прабабкину кровать, стул и стеллаж со всем содержимым к мусорными бакам – может, подберет кто-нибудь из прохожих. За три дня квартирку превратили в один большой зал, стены и потолок покрыли серебристой фольгой, оплели проводками и лампочками – как в настоящем космическом корабле. Вдоль стен установили алюминиевые кадки с хвощами – любимыми растениями Блохи. Вместо кровати кинули в угол матрасик – спал Блоха у макбука, который теперь стоял я окна, напоминая пульт управления. Казалось, набери несколько цифр, и кабина оторвется от земли.

В день первого основательного снегопада, накрывшего унылое темя бабушки-земли пухом, Леха сидел вечером у окна и удовлетворенно созерцал результаты ремонта. Между тем на улице все громче выкрикивали пьяные голоса:

– ...держи ее…– ревел парень

– ...кусаешься, сука, – огрызался другой

– ...у него нож, − визжал женский голос на весь район.

− ...собака-а-а-а

– ...господи, да что ж это – продолжал визжать женский голос, смешиваясь со сгустками мужских пьяных возгласов и обрывками протяжного воя.

– Зверье, – проговорил Леха вслух и задвинул шторы, – житья от вас нет.

– Ленка, пошла отсюда, дура-а-а-а

–... они его ранили, ранили – скулил женский голос. И пахло от этого выкрика старой кожей, пылью и псиной.

Уличная драка мешала сосредоточиться. Смятение согнало его с кресла, толкнуло сновать взад вперед по комнате. Леха Блоха не находил себе места. Он и сам не понимал, зачем, но все равно с тревогой прислушивался к стонам, к шарканью убегающих, к густым, грубым бабьим рыданьям. Заголосили из окна соседнего дома, послышались две вопящие наперебой сирены скорой. Леха еще немного побегал из конца в конец, происшествие лишило его сил и желания работать этой ночью. Он поморщился и решил устроить выходной – упал на матрасик и тут же, как был в пиджаке и джинсах, заснул, заполняя кабину тихим, беззащитным храпом.

Утром, проснувшись от холода, Леха уловил острый щелчок в окно. Он лежал на спине, разглядывал безупречный потолок, гадая, что бы это могло быть. Крупная градина. Ошалевшая от мороза птица. А, лучше бы, звезда царапнула окно истрепавшимся о небо, но все еще мерцающим хвостом. Он немного полежал, вслушиваясь в тишину, в шаги соседей сверху, в шуршание машин на улице. Полюбовался макбуком, что тихо приветствовал хозяина своим внутренним кряхтением, похожим на пищеварение и ворчание одновременно. Там, в утробе микросхем, в закоулках сети Лехин двойник – Леон во всю крутил роман с вертлявой Кризой, успев изучить пиксель за пикселем ее стройное тело и кажется даже виртуально зачал ребенка. Об этом Леха пока не знал. Он, позевывая, поднялся, протер лицо ладонями, пригладил спутанные волосы, раздвинул шторы, впустив в кабину день. И тут же застыл, внимательно разглядывая окно. Прямо посредине сияло крошечное отверстие с расходящимися в разные стороны трещинками-лучами. Блоха пододвинулся ближе, разглядывая рану стекла, словно надеясь, что от его внимания она сама собой зарастет. И исчезнет. Чем дольше он наблюдал, тем сильнее и настойчивее ныло у него за грудиной, словно ранили не стекло, а его, Леху. Виновник – мятый кусочек свинца неприметно чернел на подоконнике. Леха неохотно подобрал, покрутил пульку в пальцах. Грозно окинув окна дома напротив, представил явление мента – в форме крысиного цвета, с автоматом наголо, который, не скинув обувь, зайдет в его дом, внимательно осмотрится и ухмыльнется: кто ж так квартирку-то искромсал? От этого видения Блоха поморщился, одним стремительным движением прыгнул в кресло, включил макбук, сделал заказ на сайте пластиковых окон – два окна, плюс тонированные, звуконепроницаемые и пуленепробиваемые стекла. На них ушли деньги – все до копеечки:

Окна получились на славу, а новые стекла в четыре ряда были прочны, хоть вправляй в иллюминатор межпланетной станции – никакая комета не прошибет. Теперь в Лехиной кабине клубился приятный, ласкающий глаз полумрак днем и полная темнота – ночью. В тишине мягко жужжала звездочка – голубоватая лампочка макбука, освещая сгорбленную фигуру, и пальцы, крючковато выстукивающие по клавишам.

Между делом Леха узнал, что Леон поселился в двухэтажном сетевом особняке с женой Кризой и сыном Марком. От второго ребенка избавились – Леон еще недостаточно укрепился на службе. Успехом своего виртуального «я» Блоха остался доволен, а сам поглатывал холодный кофе и подыскивал фон для гостевой книги нового сайта. Но маленькая, слабая ручонка пощипывала его за сердце – Леон так много успел, а ты?

Неизбежно, приблизительно раз в две недели полностью истощались запасы продуктов. Тогда Лехе предстояло совершить вылазку в свет – в супермаркет «24 часа». Это была сложная и рискованная авантюра. Увидев в морозилке арктическую пустыню и шершавую шубу льда, Леха некоторое время гладил колючие кристаллы своей крошечной, личной зимы, несколько раз произнося вслух:

– В магазин бы сгонять.

Потом он сидел перед экраном, наводил порядок на рабочем столе. Неожиданно принимался вытирать пыль с подоконника, зачем-то наблюдал за сканированием. И снова тихо декламировал:

– В магазин бы сгонять.

Он не двигался с места, еще минут пятнадцать рассматривал безупречный потолок кабины. Поняв, что отступать некуда, что необходимость прижалась к горлу ножом, он, кряхтя, завязывал шнурки кроссовок, медленно застегивал пуговицы пиджака – не хватало еще простудиться на сквозняке.

Улицу Леха пересекал быстро, потонув в воротнике и скрыв лицо за толстым вязаным шарфом. Раньше он ходил в разные магазины – то в продуктовый у метро, то в «Диету», но после того, как летом отравился йогуртом, решил посещать только австрийский супермаркет в доме напротив – там с наценкой, зато не подсунут гадость и людей немного.

После пасмурной и ветреной улицы в супермаркете было тепло и светло, прямо как в гостеприимном дворце. Продукты на полках пестрели цветными упаковками и Лехиными большими друзьями – шрифтами. Кому как не ему было понять, насколько важно правильно подобрать шрифт для «Моментального супчика» или для пельменей «Объеденье». Часто он отдавал предпочтение тем продуктам, на которых надпись казалась более эстетичной, а сочетание нескольких шрифтов радовало глаз. Между стеллажами с едой Леха медленно и осторожно катил большую тележку, а то столкнешься с чем-нибудь – испортят настроение на остаток дня. Он укладывал туда обычный набор – семь пачек «Богатырских пельменей», баночку кофе и разные мелочи: леденцы, сыр, батон, оливки и горчицу. Потом несколько раз кружил на одном месте – уже не высматривал, что бы прихватить, а оттягивал мучительное ожидание в очереди, когда ты зажат с обеих сторон какими-нибудь девицами или парнями, которые громко смеются, хмыкают, дрыгаются и навязчиво галдят. Была вторая половина декабря – Новый год оповестил о своем приближении всполохами хлопушек, звуками запускаемых в небо петард, что вторгались в кабину даже сквозь звуконепроницаемые стекла. В честь предстоящего Нового года, Леха уж и потерял счет, какого именно, 2008 или 2010, он купил пучок петрушки, два помидора, тепличный огурец. Чтобы вместе с таким незамысловатым салатом потихоньку впустить в себя еще один год, разрешить жизни новый круг от зимы к весне, от весны к лету, от лета к осени, от осени к зиме и так далее, сколько уж повезет. В супермаркете было что-то больно много народа. Леха, несмотря на осторожность, попал в аварию – столкнулся с тележкой красномордого мужика, услышав в спину «слепой, что ли». Такое количество людей всегда и, особенно, сейчас очень выводило Леху из равновесия. Он стоял в кассу за двумя нобуковыми куртками и бритыми маленькими головами, старался пропускать мимо ушей дворовый акцент, смешки, сипение и внимательно рассматривал свои старые кроссовки. Вдруг, Леха понял, что не знает и знать не хочет, кто сейчас командует страной, на территории которой находится этот супермаркет, как изменились всякие там законы, традиции и границы. До кассы осталось человека четыре. Леха выкладывал покупки на черную ленту перед заспанной кассиршей в синем халатике, надетом на толстый серый свитер. Дальнейшее неожиданно смешалось в кислый брикетик-кисель. Кто-то крикнул: