Текст книги "Похищенный"
Автор книги: Макс Аллан Коллинз
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)
Глава 35
Маунт Холли, небольшой сонный городок в штате Нью-Джерси, располагался у подножия холма, покрытого падубом, от которого и получил свое название[17]17
«Холли» по-английски означает «падуб».
[Закрыть]. Несмотря на несколько современных магазинов, казалось, что время остановилось в этом городке в середине прошлого века: вдоль широких, окаймленных деревьями улиц стояли скромные квадратные двух– или трехэтажные кирпичные дома, построенные жившими здесь тогда квакерами, с крепкими деревянными ставнями и оградой из кованого железа. В этот унылый и прохладный день в воздухе ощущался запах дыма, выходящего из старинных дровяных печей.
Я припарковал «пакард» на Мейн-стрит прямо перед старым зданием суда, где уже более сорока лет находился офис Эллиса Паркера. Само здание суда представляло собой двухэтажное кирпичное строение с зелеными ставнями, белой отделкой и величественной колокольней, на которой была дата постройки – 1796. Идя по выложенной узорами дорожке из кирпичей, вкопанных в небольшом дворе перед зданием, к огромным дубовым парадным дверям, над которыми красовался гранитный герб штата Нью-Джерси, я чувствовал себя так, словно попал в другую эпоху.
Офис Паркера находился на втором этаже за суматошной приемной, где за столами восседали его заместители и секретарша. Эта секретарша, почтенная темноволосая женщина и очках, провела меня к Паркеру.
Старый Лис сидел на вращающемся стуле за заваленным бумагами столом. Он был без пиджака и в подтяжках; его покрытый пятнами от еды галстук был расслаблен, воротник рубашки расстегнут. Он остался таким, каким я его запомнила брюшком, лысиной (остающиеся на его голове волосы поседели), усы и брови с сильной проседью. Его широко поставленные глаза были заспанными. Он дымил трубкой из стержня кукурузного початка и был похож на фермера, неохотно нарядившегося, чтобы пойти в церковь.
Его офис своей причудливостью был достоин эстампов Курье и Ивза, только его отнюдь нельзя было назвать привлекательным: на столе беспорядочно разбросаны корреспонденция, отчеты, досье по делу и памятные записки; на подоконнике – множество телефонов и телефонных книг; корзины и коробки по углам заполнены книгами, фотографиями, сделанными на судебных заседаниях, и картами; доски объявлений пестрят циркулярами из полицейского управления, на некоторых из них надписи черным фломастером: «Пойманы», «Осуждены»; в одном из углов на стуле сидит человеческий скелет в шляпе.
– Парень из Чикаго, – сказал он, улыбаясь снисходительной улыбкой, как это имеют привычку делать сельские жители по отношению к горожанам. – Присаживайтесь, молодой человек.
Я пододвинул себе деревянный стул.
– Я удивлен, что вы, меня помните, – сказал я, когда мы пожали друг другу руки.
Он фыркнул, держась другой рукой за свою трубку; дым табака имел запах горящих сырых листьев.
– Разве я забуду парня, который помог мне встретиться с полковником Линдбергом в то время, как этот сукин сын Шварцкопф не хотел близко меня подпускать к этому делу.
– Насколько я помню, – сказал я, – встреча с Линдбергом не принесла вам ничего хорошего.
Он покачал головой.
– Тогда его настроили против меня. Политика. Все это политика, – он улыбнулся, видимо, вспомнив что-то. – Но теперь-то он меня непременно выслушает.
– Вам придется разговаривать с ним по радио, – сказал я. – Он теперь живет в Англии, вам, наверное, известно это.
– Он вернется, узнав об этом, – уверенно проговорил Паркер. – Все изменится, когда об этом станет известно публике.
– Что вы имеете в виду под «этим»?
Он проигнорировал мой вопрос:
– Вы сказали по телефону, что работаете на губернатора.
Я кивнул:
– Вы, конечно, понимаете, что губернатор Хоффман очень интересуется ходом вашего расследования.
– Да, я получил на то расследование его благословение.
– Да, вы имеете такое благословение, но он хочет знать, чего вы смогли добиться. Время, оставшееся у Ричарда Хауптмана, истекает.
Улыбка исчезла с его лица, но трубки изо рта он не вытащил.
– Несчастный бедолага. Сидит в доме смерти и ждет казни за преступление, которого не совершал.
– Я тоже думаю, что он не совершал его, – сказал я. – А вы почему так думаете?
– Натан... вы не против, если я буду называть вас так? Натан, представьте, что вы похитили этого ребенка, вы выдающийся преступник этого столетия, вы спланировали преступление века и осуществили его. Если вы такой гений, то разве вы возьмете из своей собственной мансарды доску для изготовления лестницы, чтобы потом оставить ее на месте преступления как улику?
– Вероятно, нет.
– Никогда. Тем более, если вы Хауптман, у которого полно всяких досок и в гараже, и во дворе. Это сфабрикованное доказательство, я узнал об этом от своих друзей в полиции штата. Это чушь собачья.
– Что ж, вы правы.
– Позвольте мне спросить вас кое о чем, Натан. Если у вас хватило ума, чтобы получить этот выкуп, то поедете ли вы сами потом в собственной машине с вашим номерным знаком на бензоколонку, чтобы дать этому парню золотой сертификат и подлить еще масла в огонь, сказав, что у вас дома много таких денег?
– Полагаю, что нет, – я сменил положение на жестком стуле. – Не обижайтесь, Эллис... Вы не возражаете, если я буду называть вас так? Эллис, то, что вы говорите, мне уже давно известно. Я приехал сюда из Вашингтона не для того, чтобы чесать язык.
Его рот, из которого торчала трубка, дернулся.
– Вы знаете, что тот маленький труп, найденный на склоне горы, возможно, не был сыном Линдберга?
– Я допускаю такую возможность.
Он подался вперед, и челюсть его выступила, как нос корабля.
– Да, но я спросил, знаете ли вы об этом? Я не говорю о неправдоподобии того, что эти кости не заметили раньше, когда тот лес прочесывали все, начиная от полиции Нью-Джерси до американских бойскаутов. Я говорю о своей беседе с патологоанатомом, касавшейся скорости разложения тела. Я говорю о том, что я просмотрел сводку погоды в этом регионе за эти три месяца.
– Сводку погоды?
Он откинулся назад и улыбнулся, как рыбак, вернувшийся домой с хорошим уловом.
– Вы когда-нибудь складывали кучу из компоста, Натан?
– Я городской парень, Эллис, и ни черта не знаю о компосте.
Он засмеялся:
– В компостной куче даже самый маленький лист разлагается более трех месяцев, и чтобы он разлагался быстрее, нужно добавить в кучу навоз. И все равно для его разложения потребуется несколько месяцев. Нас уверяют, что это тело было телом сына Линдберга, но оно не могло разложиться так сильно за три месяца при такой холодной погоде.
– Это интересно, – согласился я, и это было действительно интересно. Я даже сделал небольшую запись в своем блокноте. – Вы это имели в виду?
Сонные голубые глаза проснулись.
– Вам этого мало, городской парень. Вы хотите знать то, о чем знаю я и о чем не знаете вы?
– Конечно.
– Что ж, – сказал он, и будь я проклят, если он не уцепился большим пальцем за свои подтяжки. – Я знаю настоящего похитителя.
– В самом деле? Кто же это? – я указал на сидящего в углу скелета в шляпе. – Не этот случайно?
– Нет. Сейчас я вам покажу этого парня, – он начал рыться в бумагах на столе, в конце концов отыскал и подал мне фотографию.
На ней в фас и в профиль был изображен мужчина с головой цилиндрической формы, с неумело зачесанными назад волосами, темными бровями, носом алкоголика и мясистым лицом, которое казалось одутловатым даже на черно-белой фотографии. Его рот представлял собой тонкую изогнутую полоску, галстук-бабочка упирался в отвисший двойной подбородок. Ему можно было дать и пятьдесят, и семьдесят лет. У него были мрачные, безжизненные глаза человека, которого ничто не беспокоило, кроме, может быть, его самого. Я бы ни за что не доверился человеку с таким лицом.
– Его зовут Пол Уэндел, – сказал Паркер. – Я знаю его с самого рождения.
Мне показалось это невозможным.
– Сколько ему лет?
– Около сорока двух, точнее, сорок три.
Господи. Этот парень разлагался даже быстрее, чем тот труп в Саурлендских горах.
– Я был знаком и с его отцом, – продолжал Паркер. – А его знаю с раннего детства. Его отец был лютеранским священником и хотел заставить сына пойти по его стопам. Но не получилось.
– Он производит впечатление человека видавшего виды.
– Одно время он занимался аптечным делом, но затем организовал на себя вооруженное нападение, чтобы получить страховку. Он копил деньги для вечерней учебы. Изучал право.
– Право?
Паркер кивнул и улыбнулся, не вынимая изо рта трубку.
– Очень скоро он стал юристом. Будучи молодым юристом, он стал присваивать деньги своих клиентов, был осужден и попал в тюрьму. Ваш покорный слуга, будучи другом его папаши-лютеранина, помог ему освободиться из заключения досрочно. Я пытался через ассоциацию адвокатов восстановить его в прежней должности, но мне это не удалось.
Я внимательно смотрел на рано постаревшее лицо Уэндела.
– И вы думаете, что этот парень похитил сына Линдберга?
– Я знаю, что он совершил это. У этого человека блестящий ум. Какое-то время также он изучал медицину, знаете. Медицину, право, богословие, фармацевтику – вот кто такой Пол Уэндел.
– Создается впечатление, что вы с ним... друзья.
– Мы и есть друзья, точнее, были друзьями до того, как он совершил это преступление. Пол Уэндел умнейший человек из всех, с кем мне приходилось когда-либо встречаться, но во многих отношениях неудачник, ожесточившийся душой. Он считал, что ему не удалось осуществить ничего, что он планировал, что ему никогда не везло в жизни.
– Э, да это известный тип людей. Жалость к себе у них проявлялась изредка, например, когда они напьются или...
– Он жаловался на судьбу постоянно. Он говорил мне: «Мир всегда дурно обращался со мной, Эллис, но однажды я совершу такое, что мир содрогнется и обратит на меня внимание».
– И вы считаете, что он в конце концов выполнил свое обещание.
Рот Паркера был плотно сжат, но глаза улыбались, когда он кивнул:
– Незадолго до похищения Пол имел глупость выписать фиктивный чек, и в Нью-Джерси был подписан ордер на его арест. Он пришел ко мне с просьбой о помощи, -я сказал, что попытаюсь что-нибудь сделать, и посоветовал ему на время уехать куда-нибудь.
– Вы можете сказать точно, когда это было?
– За несколько месяцев до похищения. Он поехал в Нью-Йорк, жил там в разных дешевых гостиницах, но его жена, сын и дочь оставались в Трентоне. Время от времени, когда все было спокойно, он наведывался к ним.
– Я не помню, чтобы его особенно разыскивали.
– А его не разыскивали совсем. Просто выдали ордер на его арест за тот фиктивный чек. Но как бы там ни было, после похищения я сделал заявление в прессе и по радио, что если похититель просто придет и поговорит со мной, то я сделаю все, что в моих силах, чтобы избавить его от наказания. Все, что мне хотелось, это вернуть ребенка живым и здоровым.
– Уже одна ваша репутация заставила бы похитителей обнаружить себя.
– Да, я тоже на это рассчитывал. И очень скоро ко мне начали приходить письма со всей страны, телефон мой не умолкал ни на минуту. На звонки отвечала моя секретарша и соединяла со мной, когда полагала, что абонент может меня заинтересовать. И однажды позвонил Уэндел и заговорил, пытаясь изменить свой голос.
– Вы уверены, что это был он?
– Абсолютно уверен. Уж что-что, а голос Пола Уэндела я знаю прекрасно: слышал его в течение сорока с лишним лет. Ну, значит, звонит он моей секретарше и хотя говорит измененным голосом, она узнает его и соединяет со мной. Он говорит, что знает, у кого находится ребенок, что он хочет приехать и поговорить со мной. Я притворился, что не узнал его и пригласил к себе.
– Он приехал?
– Да. Но он даже не сказал, что звонил мне. Просто заявил, что вошёл в контакт с людьми, у которых находится ребенок Линдберга, и что очень хочет работать вместе со мной, чтобы вернуть ребенка домой. Я сказал ему: «Какие проблемы? Давай действуй. Посмотрим, что у тебя получится». Но из этого ничего не вышло.
– Похоже, он просто хвастун. Может быть, таким способом он просто пытался заставить вас позаботиться о том, чтобы ордер на его арест был как можно скорее ликвидирован.
– Я тоже об этом подумал, но помнил о том, что Уэндел сказал мне незадолго до похищения. Он сидел здесь, в этом офисе, на стуле, на котором сейчас сидите вы, и пил кофе... кстати, вы хотите немного кофе, Натан?
– Нет, благодарю вас. Я охотнее дослушаю ваш рассказ.
– Хорошо. Значит, он сказал: «Знаете, Эллис, я чертовски устал копить эти ничтожные деньги – пять долларов здесь, десять долларов там. Мне нужны настоящие деньги». А я спрашиваю: «Что ты считаешь настоящими деньгами. Пол?» И Уэндел отвечает: «Я хочу за раз сделать пятьдесят тысяч долларов. Пятьдесят тысяч, пятьдесят тысяч». Он несколько раз повторил это.
– И когда вы услышали о выкупе в пятьдесят тысяч, вы заподозрили Уэндела?
– Я припомнил его рассказ о «знакомых», у которых находится ребенок, и, конечно, у меня возникли подозрения.
Я вздохнул:
– Вы, наверное, начитались газетных вырезок со статьями о вас, Эллис. Этот ваш дедуктивный вывод представляется мне очень неубедительным.
Ему это не понравилось. Он нацелил на меня свою трубку:
– Моя интуиция ни разу меня не подводила за сорок лет, что я занимаюсь делами, а вы еще молокосос, чтобы критиковать меня.
– Вот как? Что ж, я работаю сыщиком с тридцать первого года, и меня до сих пор ни разу еще не называли молокососом.
– Вы не знаете сами, что говорите! И вы не знаете Пола Уэндела! Помните, он сказал, что мир дурно с ним обращается? – он втянул голову в плечи, жестикулируя обеими руками. – Этот человек психопат. У него блестящий ум и преступные наклонности. Этот мир всегда был против него. И что же ему остается делать? Нанести удар по мировой знаменитости. Похитить ребенка у интернационального героя, каким является Линди. Таким образом он станет даже более знаменитым, чем Линди, и в то же время останется инкогнито. В душе он считал, что достоин почестей больше, чем Линди, в душе он считал себя героем более крупным, чем Линдберг.
– Если он сделал это, то зачем ему было приходить к вам с этой неправдоподобной историей о «знакомых», у которых находится ребенок? Вы коп и коп знаменитый. Он не мог не понимать, что вы можете заподозрить его.
Он всплеснул руками:
– В этом-то все дело! Он понимал и поэтому пришел! Уэндел совершил то, что, по его мнению, доказывает его превосходство над Линдбергом. Но он не может быть «героем», не рассказав никому о своем «геройском» поступке! Он не может молчать о том, что это он разработал и совершил преступление века.
– Но у него есть вы, провинциальный Шерлок Холмс, всемирно известный сыщик, который может по достоинству оценить его достижение.
– Вот теперь вы начинаете рассуждать правильно.
Я покачал головой:
– Я так не считаю. И если это все, что вы имеете, то я думаю, у вас недостаточно оснований его подозревать.
Он презрительно фыркнул:
– Вы полагаете, это все, что я имею? Когда моя интуиция указывает мне путь, я начинаю решительно двигаться по нему. Так было всегда, и на этот раз все было именно так. Я начал добывать сведения о своем добром старом приятеле. Хотите знать, что я добыл?
– Почему бы и нет, – сказал я, а сам подумал, что день все равно уже пропал.
– Для начала скажу, что в течение нескольких недель до похищения Уэндел часто заходил в кондитерский магазин в Хоупуэлле, чтобы купить конфеты и сигареты. У меня есть показания владелицы этого магазина, где она сообщает об этом.
– Сейчас вы, наверное, скажете, что в Хоупуэлле его также видели Хокмут и Уайтид.
– Натан, у этой женщины нет катаракты и живет она не в горной бедняцкой хижине. А вот еще один факт, который может вам понравиться... Сестра Уэндела проживает за кладбищем святого Реймонда в Бронксе.
Я удивленно посмотрел на него:
– Что?
– Его сестра, – он улыбался, но глаза его оставались совершенно серьезными. – Возле кладбища святого Реймонда этот глупый лгун Кондон выплатил пятьдесят тысяч – Уэнделу не пришлось далеко уходить, чтобы спрятаться, не так ли?
Я и это записал в своем блокноте. Мне стало интересно.
– Я вернусь немного назад, Натан, – надеюсь, вы уследите за ходом моей мысли. Итак, в то время, когда Уэндел еще практиковал в качестве адвоката, он сумел добиться снятия с одного из своих клиентов обвинения в торговле наркотиками. Вы знаете, как звали этого клиента, Натан?
– Почему бы вам не назвать его имя, Эллис?
– Конечно, назову, Натан. Его звали Изидор Фиш.
Я только ошарашенно посмотрел на него – сказать в тот момент я мог не больше, чем сидящий в углу скелет.
– Вспомнив о своем бывшем клиенте, – небрежно продолжал Паркер, – Уэндел мог передать пятьдесят тысяч в меченых купюрах Фишу, который, как говорят, был скупщиком «горячих денег».
Я наклонился вперед.
– Эллис, эта информация может быть очень важной. Приношу свои извинения, что усомнился в вас.
– Что ж, благодарю вас, молодой человек, – он снова закурил трубку и погасил спичку, тряхнув ее. – А теперь я расскажу вам о связи Пола Уэндела с Алем Капоне.
Он немного рисовался, но это действовало. У меня было такое чувство, что меня пронзают копьем.
– С Алем Капоне? – с трудом выговорил я, потому что понимал, что он не станет продолжать, если я не задам этот вопрос.
Он с довольным видом кивнул.
– Несколько лет назад, в 1929 или 1930 году Пол Уэндел надумал облапошить Аля Капоне. У меня есть письменные показания, данные под присягой Фрэнком Кристано, который был знаком с некоторыми представителями преступного мира и иногда общался с ними. Короче говоря, Уэндел смог убедить Кристано и Капоне, что он обычную смолу может превратить в спирт по четыре цента за галлон. Однако в какой-то момент его аферу раскусили, и Капоне пообещал, что если Уэндел, который навещал Капоне в отеле «Лексингтон» в вашем прекрасном городе, еще раз заявится к нему, то его, как выражаются у вас в Чикаго, хлопнут.
– Я не думаю, что это выражение неизвестно на Восточном побережье, Эллис.
– И самое интересное, Натан. В начале 1932 года Уэндел снова связался с Кристано, предложив ему план вызволения Капоне из... трудного положения, в котором он оказался в связи с обвинением в уклонении от уплаты налогов. И план этот состоял в том, чтобы сначала похитить ребенка Линдберга и затем сделать Капоне героем, вернувшим его родителям.
Вот оно что.
Я сказал:
– Кристано рассказал об этом предложении Капоне?
– Нет. Он дал Уэнделу под зад коленом. Но, согласитесь, Уэндел мог найти другой способ сообщить об этом плане Капоне.
Я кивнул:
– Что ж, в таком случае, должен признать, что ваш Уэндел является перспективным подозреваемым.
– Я тоже так думаю.
– Но у нас мало времени, чтобы проверить все это. Полагаю, вы держите его под наблюдением?
– Что вы, Натан, – скромно проговорил Эллис Паркер, вынув изо рта свою кукурузную трубку. – Я спрятал его в местной психиатрической больнице. Могу вас познакомить, если хотите.
Глава 36
Эллис Паркер был моим пассажиром, указывающим дорогу, когда я преодолел на «пакарде» шестнадцать миль по тихой скользкой местности по направлению к «Нью-Лизбон Колони», психиатрической больнице штата. Кажется, поездки в психушки входили у меня в привычку, впрочем, уже по дороге мне пришлось выслушать то, что я не мог назвать иначе как безумием.
Провинциальный Шерлок, который был в широком коричневом пальто и бесформенной серой шляпе, оставил дома свою трубку из стержня кукурузного початка. Устроившись на сиденье рядом со мной, он начал путешествие с того, что складным ножом отрезал кончик дешевой сигары. Закурив ее, он приоткрыл окно, однако эта вентиляция не помогла: вдохнув дым сигары, я с тоской вспомнил о его трубке.
– Если хотите, у меня есть еще, – сказал он, помахав рукой с сигарой, с которой слетел пепел. Я стряхнул его с обивки машины.
– Нет, спасибо. Лучше скажите, почему ваш подозреваемый находится под стражей в психушке?
– Я не говорил, что он находится под стражей. Я сказал, мы спрятали его там. Можно сказать, что он находится под обеспечивающим арестом.
– Но формально у вас еще не достаточно оснований для его ареста?
– Нам нужно, чтобы он признал свою вину, – признался Паркер. – Мы уже добились от него нескольких признаний, но все они не то, что нужно.
– Он признался? Несколько раз?
– Не отвлекайтесь от дороги, сынок. Вы не знаете этой местности, – он выпустил огромное кольцо дыма; оно извивалось вокруг его головы, он улыбнулся, похожий на выбритого и не очень кроткого Санта Клауса. – В начале этого года я послал в Нью-Йорк несколько своих помощников, чтобы они понаблюдали за Уэнделом. Он тогда жил в гостинице «Стэнфорд». Они устроились рядом в «Мартинике», наблюдали за ним с помощью бинокля и так далее. И руководил всем мой сын Эллис-младший.
– Я не знал, что ваш сын пошел по вашим стопам.
– Да, он тоже детектив, и я очень горжусь этим. Он мне понадобился для руководства этой группой. Остальные ее члены не были профессиональными сыщиками. Они были просто... мои знакомые.
– Знакомые?
Он пожал плечами:
– В Нью-Йорке, как и в Нью-Джерси, у меня есть сеть осведомителей.
Скорее всего они были картежниками и мелкими жуликами. Хороши помощнички.
– Ну и что дало это наблюдение? – спросил я.
– Ничего существенного. К середине февраля, когда время, оставшееся у Бруно Хауптмана, подходило к концу, я решил, что пришла пора действовать.
– Действовать?
Он кивнул и прищурился, выдвинув нижнюю челюсть и зажав сигару в уголке рта.
– Я велел Эллису-младшему уехать оттуда, потому что Уэндел мог его узнать, а остальные трое подождали, пока Уэндел выйдет из гостиницы, сказали, что они копы, приставили дуло пистолета к его ребрам и привезли его в Бруклин.
Я едва не нажал на тормоз.
– Это же похищение, Эллис.
– Чепуха, сынок. Вы что, никогда не нарушали правил, чтобы раскрыть дело? Разве вы никогда не разбивали окон, чтобы проникнуть в помещение и добыть улику? Но как бы там ни было, эти ребята привели Уэндела в дом, принадлежавший отцу одного из них: все было подготовлено заранее. Вначале они с завязанными глазами держали его в подвале.
– Долго? – с трудом выговорил я.
– Восемь дней, – сказал он, пожав плечами.
У меня слов не было. Мне трудно было даже сосредоточить внимание на дороге. Паркер, дымя сигарой, с гордым видом продолжал свой рассказ:
– Я велел помощникам сказать Уэнделу, что они не копы, а гангстеры. И что из-за него, из-за того, что он похитил сына Линдберга, о чем нам стало известно из достоверных источников, некоторые хорошие парни попали под подозрение копов. Я велел сказать ему, что полицейские знают, что это сделал не Хауптман, и что они не отстанут от этих парней, пока не найдут человека, который это сделал.
– Ваши помощники, – тихо сказал я, – притворились гангстерами, взявшими его в заложники?
Паркер с улыбкой кивнул:
– Они называли друг друга итальянскими именами, обращались с ним грубо, грозили залить его цементом и бросить в реку.
– Они били его?
– Что вы, нет. За кого вы меня принимаете, Натан? За мучителя? Мои помощники позволяли ему принимать ванну, кормили его, даже дали ему койку, на которой он мог спать, и радио, чтобы он слушал музыку.
– Они связывали его?
– Нет, сэр. Его постоянно кто-то охранял; он находился в подвале, где были заколочены окна. Он никуда не выходил. Кто-то всегда был рядом с ним, слушая, ожидая, когда он сломается.
– А чего ему ломаться, когда он там как сыр в масле катался?
Он фыркнул от смеха.
– Мои помощники задавали такой же вопрос, Натан. Они говорили: Эллис, этот человек отдыхает здесь, ест, спит, слушает музыку, купается каждый день и бреется, но не собирается раскаиваться. А я говорил им: не беспокойтесь, настанет день, когда вы меньше всего будете это ожидать, и этот человек сломается и расскажет вам все. Во-первых, я знал, что ему чертовски хочется рассказать кому-нибудь об этом, и полагал, что он расскажет им, потому что он считал их преступниками и хотел, чтобы они знали, что он и есть тот выдающийся преступник, который совершил это крупное преступление.
– Это во-первых, – сказал я. – А во-вторых?
– Уэндел любит выпить, – сказал Эллис, слегка пожав плечами. – Я велел им, чтобы они дали понять ему, что получить спиртное он может только в том случае, если полностью во всем признается.
– Боже, Эллис, – проговорил я, в конце концов выдав свои чувства. – Признание, которое пьяница делает в обмен на выпивку, не стоит даже пустого стакана. И по сравнению с восьмидневным заточением в подвале даже битье резиновым шлангом – деликатное обращение.
Улыбка сошла с лица Паркера, и он сурово посмотрел на меня.
– У нас в этом случае нет времени для деликатного обращения, Натан. Нью-йоркские копы били Хауптмана, разве не так? Этот ублюдок Уэлч своими допросами довел Вайолет Шарп до того, что она отравилась. Этого беднягу Кертиса из Норфолка избивали до потери сознания. Если таковы правила игры и мы хотим играть в эту игру, может быть, даже выиграть ее, то, ей-богу, мы будем играть по этим правилам.
Я покачал головой:
– Я не могу с этим спорить. Вы рассуждаете логично.
– Как бы то ни было, на шестой день Уэндел сломался, – уже не так уверенно, как бы оправдываясь, проговорил Паркер. – Разрыдался, как дитя, и рассказал все от начала до конца.
– В чем конкретно он признался?
– В том, что сам изготовил эту трехсекционную лестницу из досок, которые взял в строящейся церкви в Трентоне. Надел чулки поверх ботинок, на шею мешок для грязного белья и перчатки на руки. Поднимаясь по лестнице к окну детской, он сломал одну ступеньку – он был довольно тяжелым парнем – и понял, что не сможет спуститься по ней с ребенком, как планировал. Ребенок крепко спал в своей кроватке, и он смазал ему губы настойкой опия, чтобы он не проснулся. Потом он положил ребенка в мешок для белья, незаметно спустился вниз и вышел через парадную дверь.
– Ему никто не помогал в доме? Может, Вайолет Шарп или Оливер Уэйтли?
– Он не упоминал о них. Я сам думаю, что эта Шарп помогала ему, но пока что он еще не признался в этом. Как бы там ни было, он отвез ребенка в свой дом в Трентоне, где его жена и двое детей помогали ухаживать за ним. Однако, по его словам, через неделю ребенок упал со своей кроватки и разбил себе череп. Тогда он отвез его обратно и похоронил в лесу в нескольких милях от его дома.
– Это и есть его признание?
– Ну, разумеется, я опустил некоторые подробности.
– Это бред собачий, Эллис!
– Следите за дорогой, сынок.
– Да ну вас с вашей дорогой! Уэндел сделал все, чтобы подтвердить смехотворное предположение штата о волке-одиночке, в которое сам штат никогда не верил. А как насчет вашего предположения, что ребенок, найденный в лесу, не был сыном Линдберга?
– Знаю, – признался Паркер. – Я знаю. Поэтому мы сейчас и стараемся добиться от него лучшего признания.
– О Господи, Эллис, вы перехитрили самого себя! Давайте примем на минуту в качестве довода, что Уэндел на самом деле виновен. Допустим, он на самом деле разработал это похищение и затем либо сумел убедить Капоне в достоинствах своего плана, либо Капоне сам побудил его к этому. Но в таком случае Уэндел будет думать, что ваши помощники – это гангстеры, ищущие козла отпущения, который сделал бы ложное признание! Козла отпущения, готового согласиться на эту аферу ради спасения собственной шкуры.
Паркер смотрел в окно на проносящиеся мимо угодья.
– Вы знаете, что отец Уэндела был немцем?
– Неужели? Чертовски веская улика. Ну и мой отец тоже был из Германии. Спросите меня, где я был первого марта 1932 года.
– В своем признании он говорит, что письма с требованием выкупа он писал так, чтобы казаться неграмотным или иностранцем. Но так как он немец, по письмам, разумеется, было понятно, что их писал немец. Кстати, подписывал он свои письма довольно оригинально – знаками.
Мы приближались к холмистой местности, на которой была расположена психиатрическая больница. Я был готов к высадке.
Мы остановились у одного из коттеджей вдалеке от главных лечебных корпусов. Холодный ветер свистел, раскачивая голые деревья. Одинокие фигуры в свитерах и широких брюках бесцельно бродили по территории больницы; медбратья в парке присматривали за слабоумными детьми. Мы стали подниматься по отлогому склону.
– Эллис, вы давно держите здесь Уэндела?
Он остановился, чтобы закурить сигару, которая потухла.
– Около трех недель. Он находится здесь по доброй воле и подписал бумагу соответствующего содержания.
– Понятно. Как он здесь оказался, Эллис?
– Он снова зашагал; было достаточно холодно, и дым сигары выходил из его рта вместе с паром.
– Значит... после того, как он написал свое признание, свое первое признание, мои помощники спросили его, есть ли у него человек, которому он доверяет, которому он может послать письмо со своим признанием. И, разумеется, Уэндел выбрал меня.
– Вы так хорошо его знаете, что ожидали, что он так поступит?
– Я прекрасно знаю особенности его характера, и этот его шаг не стал для меня неожиданностью. Мои люди подождали пару дней, потом привезли его в Маунт Холли, он пришел к моему дому и позвонил у двери. Он рассказал мне о гангстерах, которые держали его заложником, и я сказал, что ему лучше скрыться где-нибудь ненадолго, и предложил Нью-Лизбон как спокойное и надежное место. Как я сказал, он находится здесь по доброй воле.
– Что ж, может быть, я ошибаюсь, – сказал я, указывая на охранника в форме возле небольшого коттеджа, – но разве это не ваш вооруженный помощник?
– Разумеется, мой помощник, – сказал Паркер. – Уэндела охраняют с первого дня. Понимаете, я сразу сказал ему, что, прочитав признание, которое его вынудили сделать «гангстеры», я поверил, что он в самом деле совершил это преступление.
– И обещали, что как друг будете помогать ему по мере своих сил.
– Ей-богу, это истинная правда, – сказал он серьезно, не заметив моего сарказма. – Ну что, давайте войдем и встретимся с ним.
Я дотронулся до руки Паркера:
– Я здесь только как наблюдатель. Вы можете сказать, что я из офиса губернатора Хоффмана, но если вы назовете мое имя, то я потушу вашу сигару на вашем лбу.
Он улыбнулся мне, но улыбка его испарилась, когда он понял, что я не шучу.
У коттеджа вооруженный помощник Паркера улыбнулся нам, продемонстрировав широкий промежуток между передними зубами; розовощекий, добро душного вида пентюх.
– Ба, Нейт Геллер, – сказал он.
– Простите?
Помощник Паркера протянул одну руку и большим пальцем другой ткнул себя в грудь:
– Уиллис Диксон! Помните меня? Я тогда еще работал в полицейском управлении Хоупуэлла.
– А, Уиллис, – сказал я, узнав его наконец, и пожал ему руку, – рад вас видеть.
– Помните, я говорил, что отвез в Маунт Холли заявление о приеме на работу к шефу Паркеру? – он указал на значок на своей груди. – В конце концов я добился, чего хотел.