Текст книги "Похищенный"

Автор книги: Макс Аллан Коллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)

Глава 31

Мы завтракали в «Гуидо», небольшом ресторанчике на Ферст Авеню – главной торговой улице итальянского Гарлема. Спагетти и кофе «экспрессе». Из окна нам был виден заполненный толпой тротуар, где домохозяйки спорили с продавцами из-за цен на зелень, маслины, сыр, съедобные моллюски и прочие продукты; эта улица была итальянским вариантом Максвелл-стрит, где можно было купить все: от сочных плодов граната до нательного белья.

– Я всегда считала Гарлем негритянским районом, – призналась Эвелин, когда мы принялись за десерт – привлекательные на вид, но безвкусные пирожные.

– Это восточный Гарлем, – сказал я, отрезая ножом сладкий кусок фаллической формы. – В этом районе действует Лусиано. Он и его парни давно поняли, что в негритянском Гарлеме можно делать деньги.

– Деньги?

– Конечно. Большинство больших ночных клубов Гарлема принадлежат итальянцам или гангстерам типа Оуни Мэддена. Ты слышала о Хлопковом клубе, Эвелин? Пару лет назад Лусиано вытеснил оттуда чернокожих.

– В меблированных комнатах, куда мы идем, – сказала она, – кажется, проживают главным образом немцы.

– Ничего удивительного.

– В итальянском районе?

– Немецкие иммигранты изначально находятся на уровне, на который итальянцам приходится взбираться. Не забывай, что итальянцы народ смуглый. Белые становятся такими только после длительного пребывания на солнце.

Кажется, мое замечание ее покоробило.

– Ты это серьезно, Нейт?

– Ты про что?

– Я никогда не думала, что ты нетерпимо относишься к людям других рас.

– Да я сам наполовину еврей. Я сам оказался бы в их положении, если бы не унаследовал черты лица своей матери. И не надо относиться ко мне свысока, Эвелин, – большинство твоих слуг цветные, в то время как среди гостей на твоих званых вечерах в Вашингтоне цветных ни одного, если, конечно, ты не пригласишь какого-нибудь короля Занзибара или еще кого-нибудь в этом роде.

– Иногда я не понимаю, шутишь ты или говоришь правду.

– Это просто: когда кажется, что я шучу, я говорю серьезно. Если же я говорю серьезно – значит, я шучу. – Я посмотрел на часы. – Думаю, мы убили достаточно времени и теперь можем нанести визит миссис Хенкель.

Мы заранее позвонили Герте Хенкель, знакомой Ричарда и Анны Хауптман, и она сказала, чтобы мы приехали к ней сразу после полудня; она с мужем Карлом проживала в жилом доме на 127 Ист-стрит, 149, принадлежавшем некоему господину Колю, в котором когда-то жил и Изидор Фиш. Там же обитали несколько других друзей Хауптмана, тоже немецкие иммигранты, с которыми он проводил время на Охотничьем острове.

Я остановил машину на углу между 127-й Ист-стрит и Лексингтон Авеню, у бензоколонки, большой современной заправочной станции с гаражом, где вам отремонтируют машину, и огромными, исписанными с двух сторон рекламными щитами.

– Ты знаешь, что это такое? – спросил я Эвелин.

– Это бензоколонка, Нейт. Разве их нет в Чикаго?

– Это не простая бензоколонка: здесь Хауптман расплатился золотым сертификатом, за что и был задержан. И лишь в двух минутах ходьбы отсюда стоит дом, в котором жил Фиш.

Ее глаза сузились.

– Это имеет какое-то значение?

– Не знаю.

Я вышел из «пакарда» и спросил заполняющего бак работника, на месте ли хозяин.

– Уолтер? – спросил работник, усатый парень. – Конечно. Вы хотите, чтобы я его позвал?

– Если вам не трудно.

К нам, вытирая на ходу замасленные руки тряпкой, подошел Уолтер Лайл, хозяин бензоколонки. Это бы коренастый симпатичный мужчина лет сорока в кепке и с разменным аппаратом на груди.

– Чем я могу вам помочь? – спросил он с равнодушной улыбкой.

– Моя фамилия Геллер, – сказал я и показал ему свой жетон. – Я провожу дополнительное расследование по делу Хауптмана.

Он улыбнулся. По его глазам было видно, что он гордился своей ролью в этом деле; ему еще не надоело отвечать на вопросы людей, интересующихся тем, как он помог полицейским арестовать Хауптмана.

– Я с радостью помогу вам, полицейский Геллер.

Я не говорил ему, что я коп, но ни в одном законе не было написано, что я должен его поправить.

– Нам известно, что в этом районе жили несколько друзей Хауптмана, – сказал я.

– Они и сейчас здесь живут – лишь в квартале отсюда.

– Хауптман был вашим постоянным клиентом? Разумно предположить, что он и раньше останавливался здесь, раз друзья его живут так близко отсюда.

– Нет, он не был постоянным нашим клиентом. Хотя я мог видеть его и раньше.

– Могли или видели?

Он пожал плечами:

– Не думаю, что тогда он первый раз покупал у нас бензин. Его синий «седан» мог заезжать к нам и раньше. Но золотым сертификатом он расплатился впервые.

Это само по себе было интересно.

– А что вы можете сказать обо Изидоре Фише?

– Это вы про «версию Фиша», приятель? Кажется, он жил где-то поблизости отсюда.

– В двух шагах ходьбы.

– Возможно, но его я не знал. Я слышал, он был бедным, как церковная мышь, и разумно предположить, что у него даже машины не было.

– Вероятно, вы правы, – сказал я. – Ладно, благодарю вас.

– Всегда к вашим услугам, командир. Вы не желаете узнать, как я обратил внимание на этот золотой сертификат? Нам сказали быть повнимательнее, поскольку могут попадаться фальшивые деньги, ну и...

– Нет, спасибо, мистер Лайл.

– О, ну что ж, хорошо, – он не мог скрыть своего разочарования. – Всего доброго, командир.

В пятиэтажном из бурого песчаника доме, к которому мы подъехали, не было лифта; улица была довольно оживленной, и первые этажи многих зданий занимали магазины, но в этом доме их не было. Очевидно, раньше здесь были роскошные меблированные комнаты, но затем, когда наступили трудные времена, просторные апартаменты переделали в одно– и двухкомнатные квартиры.

Герта Хенкель оказалась розовощекой куколкой в кремовом свитере, подчеркивающем ее пышные формы. Ее бледную шею украшали дешевые бусы, которые она перебирала, встретив нас у двери. У нее были маленькие, темные, широко поставленные глаза и большой рот, хотя губы были довольно тонкими. Она часто улыбалась. В дверях своей маленькой квартиры она подала мне руку, и я почувствовал, какая она у нее мягкая и теплая.

– Спасибо, что вы нас ждете, миссис Хенкель.

Мы вошли, и она закрыла дверь.

– Мистер Геллер, – сказала она, – я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь Ричарду.

У нее был небольшой, приятный акцент.

– Это Эвелин Мак-Лин, – сказал я, представляя друг другу женщин, которые посмотрели друг на друга холодным оценивающим взглядом. Как это обычно бывает у двух по-разному привлекательных женщин, они инстинктивно невзлюбили другу друга, но пожали руки и попытались приветливо улыбнуться, что, впрочем, у них плохо получилось.

Она повела нас к небольшому столу возле выходящего на улицу окна с тонкими занавесками. Узкая черная юбка обтягивала ее бедра, и их покачивание было столь же неотразимым, как и колебание часов гипнотизера, задумавшего вас усыпить.

– Я принесу кофе, – сказала она. – Хотите со сливками и с сахаром?

– Мне, пожалуйста, черный без сахара, – сказал я; Эвелин попросила кофе со сливками.

Когда хозяйка вышла, Эвелин прошептала мне:

– Ты думаешь, Хауптман... ну, ты понимаешь.

Она хотела спросить, действительно ли у Хауптмана был роман с Гертой, о чем постарался намекнуть на суде обвинитель Уиленз.

– Если он упустил такую бабу, то он сумасшедший, – сказал я.

Она сделала гримасу и стукнула меня кулачком по руке.

Герта вернулась с подносом, на котором стояли заполненные до краев чашки и тарелка с сахарным печеньем.

– С вашим мужем мне бы тоже хотелось поговорить, миссис Хенкель.

– Он вернется не раньше шести, – сказала она. – Он работает в Бронксе.

Хенкель был маляром. Видимо, у Хауптмана было много друзей, строителей по профессии.

– Этот Уиленз, – сказала Герта, откусив крошечными белыми зубами печенье, – пытался скомпрометировать меня и Ричарда. Между нами ничего не было, мистер Геллер. Ричард всегда был джентльменом.

– Вы познакомились с ним на Охотничьем острове?

– Да. Мы часто туда ездили.

– Но когда вы познакомились с Диком, миссис Хауптман не было?

– Кажется, не было. Но мы с Анной потом очень подружились. Мы правда хорошие подруги. Мы с ней провели много времени вместе. Я даже ездила с ней в Трентон. Мы жили в гостинице; она хотела быть рядом с Ричардом.

– Герта... можно называть вас Гертой?

– Конечно. А мне можно называть вас по имени?

Эвелин пила кофе со сливками, и выражение лица ее было не из приятных.

– Да, пожалуйста, называйте меня Нейтом.

– Вы похожи на ирландца, Нейт, но фамилия у вас немецкая, не так ли?

– Мои родители из Галле.

– Я выросла в Лейпциге. Ходила там в школу вместе с Фишем. О нем вы хотите узнать, не так ли?

– Да. Он жил в этом доме?

– У него на этом этаже была обставленная комната – тридцать долларов в неделю. Но весной тридцать третьего он переехал в другую, более просторную квартиру в Йорквилле, недалеко от брокерской фирмы, куда они с Ричардом ходили.

Я вновь отметил про себя ее приятный немецкий акцент.

– До переезда Фиша Ричард приезжал к нему сюда, в этот дом?

– Да. Поэтому у Уиленза возникли подозрения относительно наших с Ричардом отношений, – она сделала гримасу; настоящая красотка – я не в силах был обвинять Уиленза за его подозрения.

– Ричард заходил ко мне, когда приезжал к Фишу, и мы пили с ним кофе. Но мы были не одни. С нами были Фиш, Карл, иногда моя сестра.

– Герта, честно говоря, меня ваши отношения с Диком совсем не интересуют.

Глаза ее сверкнули. Она улыбнулась.

– Правда? – спросила она, откусив кусочек печенья.

– Каким человеком был Изидор Фиш? – сквозь зубы спросила Эвелин, вернув нас к предмету обсуждения.

Герта пожала плечами; ее груди под бледно-желтым свитером жили своей собственной жизнью.

– Он был лгуном. Подлым ничтожеством. Единственная правда, которую от него можно было слышать, касалась его здоровья. О своих болезнях он рассказывал охотно и подробно. Говорил, что легкие у него больные потому, что он много времени проводил в охлажденных помещениях, обрабатывая меховые шкурки.

– Вам он не нравился? – спросил я.

– Он действовал мне на нервы. Он всегда действовал мне на нервы, когда шагал взад и вперед по комнате и выглядывал из этого окна в ожидании Ричарда. Он уходил с Ричардом, но иногда, когда Ричард не приходил, уходил один. Я спрашиваю его: ты куда собрался, Иззи? На работу или еще куда? Он говорил, что идет на фондовую биржу.

– У вас случайно нет его фотографии?

– Есть. Этот снимок сделан на Охотничьем острове. Вы можете забрать ее. Правда, я на ней плохо вышла.

– Ничего страшного, – сказала Эвелин со слащавой улыбкой на лице.

Герта встала, и ягодицы ее поршнями заходили под черной юбкой, когда она прошла по крошечной чистой гостиной; заметив мой взгляд, Эвелин лягнула меня под столом по голени.

– Ты ей веришь? – прошептала Эвелин.

– Насчет романа с Хауптманом?

– Да.

– Это не имеет значения. Если бы все мужчины, которые хотели переспать с Гертой, занимались бы похищением людей, то ни один ребенок в этой стране не находился бы в безопасности.

Вскоре Герта вернулась с фотографией, на которой Фиш предстал перед нами темноволосым, угреватым, лопоухим евреем лет двадцати с самодовольной улыбкой на лице; на нем были спортивная куртка и галстук-бабочка. Даже на неподвижном снимке он производил впечатление самодовольного нахала. Герта, красивая, как нераспустившийся бутон, но не такая красивая, как в жизни, сидела позади него, наклонившись и положив руки ему на плечи.

Эвелин посмотрела на фотографию:

– Кажется, у вас с ним были хорошие отношения.

– Вначале он был забавным. На английском он говорил лучше всех нас. Любил разглагольствовать. Но даже в Германии, подростком, он уже промышлял на черном рынке. И здесь он принялся жульничать: взял полторы тысячи у матери моего Карла, чтобы вложить их в несуществующую пирожковую компанию, потом взял у нее еще три тысячи, якобы для того, чтобы купить на них меха.

– Кругленькая сумма, – заметил я.

– То, что она скопила за всю жизнь, – с горечью проговорила Герта. – И у моей матери он выклянчил все ее сбережения – четыре тысячи долларов.

«Тысячи» у нее получилось как «дысячи».

– И у Эрики он тоже брал деньги, – сказала она. – Только я не знаю сколько.

– У Эрики? – спросила Эвелин.

– У моей сестры, – сказала она. – И у всех наших друзей – тысячу долларов здесь, тысячу – там. И знаете что? Мы думали, что он богат. Он всегда говорил, что имеет как минимум тридцать тысяч долларов. Но у него были еще друзья, которые считали его бедным! Я слышала, что когда он съехал отсюда, он сказал этим друзьям, будто его выселили! Что ему приходилось спать где попало – в «Гувервилле»[14]14
  Скопление лачуг на краю города, где в тридцатых годах проживали безработные.


[Закрыть], на скамейках на вокзале «Грэнд Сентрал Стэйшн». Таким образом он пытался их задобрить и выманить у них денег.

– Вот пройдоха, – сказал я.

– Я вам скажу, как я догадалась, что у него есть друзья, которых он с нами не знакомил. Когда Иззи садился на пароход, отправлявшийся в Европу, мы с Эрикой решили сделать ему сюрприз и поднялись на борт, чтобы проститься с ним. Поднимаемся мы на борт и видим, что Иззи разговаривает с четырьмя или пятью незнакомыми нам мужчинами, но заметно, что они его друзья. Иззи увидел нас, и его лицо побелело как мел; он с сердитым видом подошел к нам и говорит: какого черта вы тут делаете, девчата? Я говорю ему: ну тебя к черту, Иззи. Мы пришли, чтобы сделать тебе сюрприз, чтобы проститься с тобой, а ты еще недоволен, ублюдок! Ну и нахал же ты! Он извинился, показал нам свою каюту, но потом сказал, что занят, и быстро выпроводил нас с парохода.

– Он обманывал всех, – сказал я. – Брал деньги у ближайшего окружения, разыгрывая из себя крупного вкладчика, и «доил» других, сетуя на свою бедность.

– Ему верили, – Герта пожала плечами. – Но он был странным типом.

– Почему странным? – спросила Эвелин.

– Ну, я никогда не видела его с женщинами. Когда я познакомилась с ним, он показался мне... ну, привлекательным, что ли. Он был как маленький мальчик. Но... ах... кажется, я его не интересовала. Многим мужчинам я нравлюсь. Я не хвастаюсь, но...

– Я вам верю, – сказал я.

– И еще эта безумная религия...

– Какая, иудаизм?

– Нет! – она усмехнулась. – Духи и тому подобное.

– Духи?

– Ну как их называют? Сейчас вспомню. А, спириты.

Я выпрямился, задев стол; пролился кофе. Я извинился и сказал:

– Расскажите поподробнее.

Она пожала плечами:

– Он ходил в эту церковь. Впрочем, даже не церковь, а просто помещение на первом этаже дома, где стояли скамьи и все прочее. Я слышала, они там занимались всякой ерундой.

– Какой, например?

– Ну, как это называют? Устраивали сеансы. Вы знали, что Иззи Фиш был знаком с этой девицей, Вайолет Шарп?

Мы с Эвелин обменялись быстрыми взглядами.

– Горничная, Вайолет Шарп, которая покончила с собой, – продолжала она, – и этот старик, кажется, он был дворецким Линдбергов. Они часто бывали в этой церкви. Я думаю, они были ее членами.

– Одного из дворецких звали Септимус Лэнкс, – сказал я, неожиданно разволновавшись.

– Нет, того, кажется, звали по-другому.

– Оливер Уэйтли?

– Да, правильно.

Эвелин со стуком опустила чашку на стол.

– Это важно, Герта, – сказал я. – Вы кому-нибудь рассказывали об этом?

Она пожала плечами.

– Меня никто не спрашивал, – она смущенно опустила голову. – Я не хотела причинять Ричарду неприятности.

– Неприятности?

– Если бы узнали, что Фиш был знаком с этими людьми Линдберга... ну... Карл подумал, что лучше ничего не рассказывать.

– Но эти сведения помогли бы подтвердить слова Хауптмана о Фише.

Она печально покачала головой:

– Никто не верил в «версию Фиша». Как бы они помогли? Они только навредили бы. У меня закружилась голова.

– Где находилась эта церковь?

Она отдернула занавеску и показала пальцем:

– Через дорогу. Здесь рядом.

– Через дорогу?

– Иззи всегда говорил, что там очень интересно. Церковь эту называли Спиритуалистской церковью на 127-й стрит... Мистер Геллер? Нейт?

Я поднялся и посмотрел в окно. Сердце мое забилось быстрее.

– Она по-прежнему находится здесь?

– Не думаю. Вероятно, они переехали...

– Спасибо, Герта. Вы были очень добры. – Я кивнул Эвелин, которая поняла меня и тоже встала. – Возможно, мы вернемся...

– Я уверена, Карл с радостью поговорит с вами, – сказала она, провожая нас к двери. – Если пожелаете поговорить со мной наедине, Нейт, то я все время здесь, почти все время... иногда я помогаю Анне.

У двери я на прощание пожал Герте руку, и вскоре мы уже шли по тротуару. Эвелин сказала:

– Что за спешка? Что происходит?

– Я готов волосы на себе рвать, – сказал я. – Как же я мог не сообразить?

– Сообразить что?

Я поднял крышку багажника машины, открыл свой чемодан и, отыскав в нем записную книжку, которой пользовался еще в 32-м году, начал быстро, словно картежник, тасующий карты, перелистывать страницы.

– Нашел, – сказал я, указывая пальцем на строчку в записях. – Адрес: 127-я стрит, 164. Черт! Как же я не догадался?!

– Не догадался о чем?!

Я достал из чемодана браунинг, положил его в карман пальто и захлопнул багажник.

– Пошли, – сказал я и начал переходить улицу по диагонали, показав на ходу средний палец таксисту, который просигналил мне. Эвелин старалась не отставать, хотя это нелегко ей давалось с ее высокими каблуками.

Мы остановились перед зданием под номером 164. На первом этаже в нем находилась мастерская по ремонту обуви.

– Раньше здесь была спиритуалистская церковь, – сказал я, – которой руководили Мартин Маринелли и Сара Сивелла. Это спириты, сделавшие через несколько дней после похищения страшное предсказание относительно этого дела.

– О Боже. Кажется, ты рассказывал мне об этом...

– Во время своего сеанса они называли имя Джефси еще до того, как Кондон вышел на сцену, раньше, чем он выдумал себе эту кличку. Они предсказали, что в офис полковника Брекинриджа доставят письмо с требованием заплатить выкуп. Они предсказали даже то, что тело ребенка найдут в Саурлендских горах.

– О Господи! И Изидор Фиш был одним из их прихожан. И Вайолет Шарп? И Уэйтли?

Я кивнул. Положил руку ей на плечо.

– Мы должны найти этих мошенников, Эвелин. Сегодня же.

Нам повезло: парень за стойкой в сапожной мастерской знал, куда перебазировалась церковь. Теперь она называлась Храмом божественной силы.

– Она находится на 114-й стрит, – сказал парень. – Возле пролива «Ист Ривер».

– Это далеко?

– Нет, что вы. Рядом. Пешком можно дойти.

Мы поехали на машине.

Глава 32

Храм божественной силы мы заметили издалека: на большом окне с ярко-синей рамой, на первом этаже одного из зданий большими белыми буквами было написано его название, а также время собрания прихожан: в 2-4-6-8-10 часов пополудни, с пятницы по воскресенье. За окном было вывешено объявление «Закрыто», ниже был указан номер телефона «для личных консультаций», а также имя «Его преподобие М. Д. Маринелли». Три ступеньки вели к такой же покрашенной в синий цвет двери с надписью белыми буквами «Вход». Храм занимал только половину этажа, в другой размещался небольшой магазин итальянской кулинарии.

За двумя мусорными ящиками была лестница, ведущая к квартире в подвальном этаже; я спустился по ней, постучался в дверь, но никто не ответил.

Я вернулся к Эвелин, оставшейся на тротуаре.

– Можно позвонить по этому номеру, – предложила она. – Можно спросить о них в этом продуктовом магазинчике.

– Может быть, они в церкви, хотя она и закрыта, – сказал я, пожав плечами, потом поднялся и постучался в узкую входную дверь церкви. Ответа не последовало. Изнутри доносился какой-то звук, напоминающий гудение мотора. Я приложил ухо к двери – внутри действительно происходило какое-то движение. Я попробовал еще раз и постучал так, что задребезжали стекла. Гудение мотора прекратилось.

Дверь приоткрылась.

– Да? – послышался женский голос.

Она по-прежнему была хорошенькой, только подбородок ее удвоился; глаза такие же карие с золотыми крапинками, с желтоватым оттенком лицо, полные чувственные губы, только не накрашенные сейчас помадой.

– Привет, Сара, – сказал я.

– Разве мы знакомы?

– Да. Одну минутку, – я спустился к Эвелин и сказал: – Видишь небольшое кафе через дорогу? Иди и выпей там чашечку «экспрессе».

– Но Нейт... Натан!

– Иди, я пойду в церковь один.

Рот Эвелин сжался в строгую тонкую полоску; она не привыкла к тому, чтобы ей указывали, что делать. Но потом она кивнула, повернулась и пошла. Я наблюдал, как она переходила улицу, сердито постукивая своими каблучками. Какой-то шофер просигналил ей, и она показала ему палец в перчатке.

– Молодец, девочка, – сказал я про себя.

Я вернулся к сестре Саре, которая наблюдала за мной из приоткрытой двери своего храма на первом этаже.

– Я тебя помню, – сказала она, чуть улыбнувшись. – Я помню ту ночь с тобой.

Я улыбнулся ей.

– Я надеялся, что ты не забыла. Твой муж дома?

– Нет.

– Хорошо. Где мы поговорим? В вашей квартире внизу или в церкви?

Глаза ее стали настороженными.

– Откуда ты знаешь, что это наша квартира?

– Может быть, я экстрасенс, – ответил я. – Или просто сыщик.

Она впустила меня в церковь. На приятно округлившейся Саре было простое черное платье, какое могла бы носить и Эвелин, если бы у нее было только девяносто восемь центов и не было бы драгоценностей. У стены стоял пылесос «Гувер» – это его гудение я слышал, стоя у двери. Стены были голыми; нижняя их часть, примерно высотой в метр, была покрашена синей краской, как и окно, верхняя – побелена. Перед кафедрой, за которой висела синяя портьера, стояло с полдюжины рядов жестких стульев. Это помещение очень походило на камеру смерти в тюрьме штата Нью-Джерси.

Она закрыла дверь и заперла ее.

– Не думала я, что встречу тебя еще раз.

– Я занимаюсь все тем же делом, – сказал я, держа шляпу в руке.

Ее невыщипанные брови сошлись – она напряженно думала.

– Похищение ребенка Линдберга?

– Точно. Может быть, присядем?

Пододвинув стул, она неуверенно села. Я сел рядом, чтобы видеть ее.

– Но человек, который совершил это похищение, в тюрьме, – сказала она.

– Правда?

Не выдержав моего пристального взгляда, она повернула голову в сторону.

– Вообще-то Мартин говорит, что в состоянии транса я говорила другое.

– Неужели?

– Да. В трансе я сказала, что этот немец не похищал ребенка. Что в этом заговоре участвовало много людей. Похищение совершили четыре человека. Среди них была одна женщина. Один из них умер.

– Женщина умерла?

Она смущенно пожала плечами; темные длинные волосы ее упали на плечи.

– Это все, что я знаю. Я знаю только то, что говорит мне Мартин. Я не помню того, что говорю в этом состоянии.

– Э-э... может быть, ты имела в виду Вайолет Шарп?

У нее задрожали ресницы, но она промолчала.

– Вайолет была среди ваших прихожан, не так ли?

Она сделала глотательное движение.

Я наклонился и сжал ее руку – не настолько сильно, чтобы причинить ей боль, но достаточно, чтобы она поняла, что я настроен серьезно.

– Так была она одной из ваших прихожан?

Она кивнула.

– Иногда она приходила на службу, – сказала она. – Я не уверена, что она была нашей прихожанкой.

– Кто еще?

– Много людей.

Я топнул ногой. Стулья подпрыгнули. И она тоже.

– Кто еще, Сара?

Она вновь проглотила слюну, потом покачала головой.

– Этот забавный на вид коротышка по имени Фиш. Он был нашим прихожанином.

– Продолжай, Сара. Это интересно.

– Был еще мужчина по имени Уэйтли. Кажется, он был дворецким.

– Думаешь, дворецкий. Так. Кто еще? Подумай хорошо.

Она покачала головой:

– Нет, не помню.

– Вспомни комнату в гостинице в Принстоне. Ты тогда назвала имя.

– Я не помню того, что говорю в состоянии транса...

– Ты сказала «Джефси». Ты сказала, что увидела буквы: Д – Ж – Е – Ф – С – И.

– Да, помню! Мартин говорил мне об этом.

– Профессор Джон Кондон был членом церкви на сто двадцать седьмой стрит?

– Нет... нет.

– Нет?

– Но...

– Но что, Сара?

– Но он приходил несколько раз.

Я почувствовал, что начинаю дрожать. Улыбнулся ей – должно быть, это была ужасная улыбка.

– Расскажи мне, Сара. Расскажи мне о Джефси.

Звучный мужской голос сзади меня проговорил:

– Он лишь иногда посещал нас.

Я повернулся и увидел вошедшего через портьеру за кафедрой Мартина Маринелли. На нем были черный свитер с завернутым воротником и черные брюки. Он был похож на священника, потерявшего не только свою цепь, но и работу. Голова его стала лысой, но брови, которые он выщипывал ради пущего эффекта, выросли и стали густыми; он все еще носил дьявольскую бородку. Под мышкой он держал бумажный пакет.

Он медленно подошел к нам и подал пакет Саре, которая казалось, вот-вот расплачется.

– Здесь то, о чем ты меня просила, дорогая.

Она положила пакет на соседний стул, и я заметил в нем различные предметы для уборки: моющее и дезинфицирующее средства, мыльная стружка.

Маринелли пододвинул к себе стул и составил нам компанию.

– Мы сами убираем это помещение, мистер Геллер, чтобы меньше платить за аренду.

– Вы помните мое имя, – сказал я. – Я удивлен.

– Мне пришлось следить за делом Линдберга, – он сделал эффектный жест рукой. – Нас столько раз беспокоили, что появилась необходимость иметь подробную информацию о ходе этого дела.

– Я бы сам не прочь получить о; нем подробную информацию. Расскажите мне еще о вашей пастве, в которой столько знаменитостей.

– Рассказывать больше нечего. Что касается доктора Кондона, то он преподаватель философии, живо интересующийся спиритизмом. Я уверен, наша церковь не единственная спиритуалистская церковь, которую он посещал.

– Кондон преподавал в школе в Гарлеме. Кто-нибудь из вас случайно не ходил в среднюю школу номер тридцать восемь?

Сара закрыла глаза и начала медленно раскачиваться взад и вперед.

Маринелли положил руки на колени: на вид они у него были довольно сильными.

– Я не понимаю, причем вообще здесь наша учеба, мистер Геллер.

– Тогда давайте сменим тему разговора. Расскажите мне об Изидоре Фише, Вайолет Шарп и Оливере Уэйтли. Они были вашими прихожанами, ваше преподобие. Наверняка вы были знакомы с ними лично.

– За эти годы у нас было столько прихожан в церкви на Сто двадцать седьмой стрит. Это была большая церковь. Люди с улицы все время заходили к нам. Однажды вечером к нам зашел китаец!

– Меня не интересует этот китаец, ваше преподобие. Как в вашу церковь попали Вайолет Шарп и Уэйтли?

Он пожал плечами:

– Они сами пришли ко мне. Я никогда не расспрашиваю своих прихожан об их прошлом, если они сами не изъявляют желания рассказать мне о нем. Но один из них или оба интересовались спиритизмом еще до приезда в эту страну.

– То есть кто-то из них посещал спиритическую церковь в Англии?

– Да. Кажется, это был Уэйтли. По-моему, Вайолет лишилась родителей и надеялась пообщаться с ними посредством мира духов. Мы помогли ей в этом.

– Вы помогли. Вы, Сара и старый... Как звали того индейца? Вождь Желтое Перо?

Сара, глаза которой были закрыты, поморщилась.

– Что касается Фиша, – продолжал Маринелли, проигнорировав мой вопрос, – то он жил недалеко от нас. Как-то вечером, проходя мимо, он зашел к нам и заинтересовался тем, что мы делаем.

– И что же такое вы делаете? Я никак не могу понять.

– Мы увлечены спиритизмом, мистер Геллер, хотите верьте, хотите нет. Как видите, мы не разбогатели.

– Вы неплохо устроились. Я бы сказал, лучше, чем многие другие в это трудное время.

– Я ответил на ваши вопросы, мистер Геллер, – сказал Маринелли, скрестив на груди руки, – и буду вам признателен, если вы нас покинете.

– А как насчет Бруно Ричарда Хауптмана? Он заходил в вашу церковь?

– Нет. Ни разу.

– И все же, ваше преподобие, я думаю, копы очень заинтересуются, узнав, что в тридцать втором в вашей церкви на Сто двадцать седьмой стрит собиралось столько людей, связанных с делом Линдберга.

Маринелли пожал плечами:

– Они уже знают об этом.

– Что?

– Нас арестовали в январе 1934 года, мистер Геллер. По обвинению в ворожбе, но в конце концов начали допрашивать нас относительно дела Линдберга. И мы ничего не утаили. Пока мы отсутствовали, наше жилье перевернули вверх дном, утащили регистрационную книгу и так далее. Типично полицейская работа.

Сестра Сара сидела молча и неподвижно; глаза ее были плотно сжаты.

– Что с ней? – спросил я.

– Вы ее напугали, – спокойно сказал он. – Она удалилась в состояние транса.

– Ай, какая ерунда.

– Мистер Геллер, моя жена настоящий медиум.

Я вытащил из кармана пистолет.

Он встал и попятился, опрокинув несколько стульев; она продолжала сидеть неподвижно, словно мертвая.

– У Иззи Фиша, Вайолет Шарп и Оливера Уэйтли много общего, не так ли? Все они были прихожанами вашей церкви – и все они еще и мертвы. Может, мы проведем с вами неофициальный сеанс и вызовем их души?

– Что... что вы хотите от меня, Геллер? Что вы хотите, чтобы я сделал?

Я медленно двинулся вперед с пистолетом в руке.

– Говорите, говорите правду, или я вышибу из вас дух...

Он продолжал пятиться прямо на кафедру.

– Я ничего не знаю.

– Угх, – проговорил кто-то.

Я повернулся и посмотрел на Сару.

Она начала говорить:

– Кто ищет Желтое Перо?

– Черт, – сказал я, направившись к ней. – Сейчас я ее разбужу.

– Нет! – сказал он, бросившись вперед. Он дотронулся до моей руки.

– Нет. Сара ни в чем не виновата, мистер Геллер. Не трогайте ее. Она правда настоящий медиум...

– Я вижу ребенка, – проговорила она голосом на целый регистр ниже ее обычного. – Он на высоком месте. Внизу есть маленький дом, сзади него высокий амбар. На втором этаже. Там лысый человек с мешками под глазами. Он смотрит на ребенка. В доме этом есть также женщина. Дом стоит на холме.

Она задрожала, и глаза ее широко раскрылись. Я вздрогнул.

– Извините, – тихо сказала она. – Я что, заснула?

Он подошел к ней и ласково коснулся ее плеча.

– Ты была в трансе, дорогая. – Он рассказал ей о том, что она говорила в трансе.

– Как ты могла видеть этого ребенка, – проговорил я голосом, полным сарказма, – когда ты уже точно предсказала, что его тело найдут на холмах возле Хоупуэлла?

– Она никогда не говорила, что это тело сына Линдберга, – сказал Маринелли, обняв жену за плечи.

– Сначала четыре года назад она видит мертвого младенца на холмах. И сейчас она видит его живым, только теперь это не младенец, а «ребенок», и находится он в каком-то сельском доме.

– Может быть, это не тот ребенок, – сказал Маринелли. – Мы не всегда можем понять значение того, что медиум говорит в трансе, – требуется толкование его слов, мистер Геллер. Пожалуйста, спрячьте свой пистолет.

Он стоял, заслонив собой свою жену, которая казалась маленькой и беззащитной. «Черт, – подумал я, – я когда-то переспал с ней и значит в долгу перед ними».

– Ладно, – сказал я и убрал пистолет. – Вы согласитесь, если я попрошу вас поговорить с одним человеком?

– Разумеется, – ответил Маринелли, стараясь держаться с достоинством. – С кем?